Сущность права (современное нормативное правопонимание на грани двух веков)

Как отметил министр природных ресурсов ЮЛ. Трутнев, особое внимание при подготовке проекта этого закона обращается на его качество, обеспечение его действенности и эффективности. Идет серьезная ежедневная работа, по сути, над каждым словом, ибо в законе не должно быть неточных фраз, допускающих его различно толкование по усмотрению чиновников. Профессионально подготовленный закон, лишающий чиновника возможности, пользуясь туманностью формулировок, делать свой выбор, -- лучшее средство защиты от коррупции.

Исключительно важная роль в этом принадлежит определенности правовой процедуры, без которой закон как птица без крыльев ^{Подробнее см.: Байтин М.И., Яковенко О.В. Теоретические вопросы правовой процедуры // Журнал российского права. 2000. № 8. См. также: Терехин В. Судебные процедуры в уголовном процессе: некоторые проблемы правового регулирования // Уголовное право. 2004. № 4.}. В процедуре реализации закона нет мелочей, важны все дета-ли, вплоть, например, до срока, предоставляемого чиновнику для работы над документом.

Таким образом, необходимость в издании указанных выше и некоторых других базовых стабильных законов, напрямую регламентирующих «правила игры» для всех участников рыночных отношений, обусловлена и тем, что их реализация должна стать важнейшей предпосылкой отлучения федеральных и региональных чиновников от права «разрешающей подписи», которое, как известно, заключает в себе один из главных источников бюрократического произвола и коррупции.

Недостает для возрождения и подъема хозяйственной жизни страны и давно назревших законодательных актов о малом бизнесе, о госинвестициях и других способах поддержки ключевых отраслей экономики; об обеспечении эффективного управления оставшейся у государства собственностью, прежде всего, естественными монополиями; о государственной защите интересов отечественных предпринимателей на мировом рынке; и некоторых других ^{Подробнее о безотлагательных мерах по проведению либеральных рыночных реформ см.: Костин А. Выбор после выборов // Известия. 2000. 28 января; Конин В., Машин В. Власть и бизнес // Российская газета. 2000. 14 марта; Алекперов В. Мы слишком долго запрягали? // Известия. 2000. 8 июня; Делягин М. Экономика второго срока // Независимая газета. 2003. 23 декабря; Панина Т. Стагнация отменяется. Надолго ли? // Российская газета. 2004. 16 ноября; Бизнес-план Президента // Российская газета. 2004. 17 ноября; Ясин Е. В складчину с государством // Российская газета. 2004. 17 ноября; Грефовные мысли // Российская газета. 2004. 26 ноября и др.}.

Пробелы и противоречия законотворчества дают о себе знать и в иных сферах правового регулирования, в частности, социальной, где в свете задач, поставленных Президентом РФ в области решительного повышения уровня жизни людей ^{См.: Послание Федеральному Собранию Российской Федерации // Российская газета. 2004. 27 мая.}, в первую очередь, необходимо глубоко взвешенное, всесторонне продуманное адресное законодательство, направленное на правовое обеспечение качества и доступности жилья, образования и культуры, медицинского обслуживания.

Особенно привлекает к себе внимание состояние уголовно-процессуального законодательства, основное назначение которого состоит в обеспечении применения и других форм реализации норм материального уголовного права.

Уголовно-процессуальное законодательство занимает особое место в системе разновидностей специально-юридических гарантий законности в силу его первостепенного значения для защиты прав личности, борьбы с преступностью, нормативно-правового обеспечения деятельности суда, прокуратуры и других правоохранительных органов. В нормах уголовно-процессуального права наиболее рельефно отражается столкновение общественных и индивидуальных интересов, противоречия в отношениях между обществом, государством и личностью. Одновременно с этим уголовно-процессуальная правоприменительная деятельность, и, в первую очередь -- судебная, вскрывает эти противоречия, обнажая болевые точки правового регулирования тех отношений, которые касаются самых различных, в т. ч. весьма тонких и острых сто-рон и нюансов прав человека и гражданина.

С 1 июля 2002 г. вступил в силу новый Уголовно-процессуальный кодекс РФ. Очевидно, что закономерности общественного развития давно требовали концептуального изменения уголовно-правовой и уголовно-процессуальной политики России и соответственно этому -- существенного изменения уголовного и уго-ловно-процессуального законодательства. Приведению уголовно-процессуальных норм в соответствие с уровнем современных общественных отношений и призван был служить новый уголовно-процессуальный закон. Время, прошедшее с начала его вступле-ния в действие, позволяет отметить, что концепция (общее направление) была выбрана верно. Произошла существенная пере-ориентация судебного правоприменения. На стадии судебного разбирательства следственный уголовный процесс преобразовался в состязательный. Суд из органа расследования стал субъектом оценки позиций спорящих сторон. Безусловно, это -- прогрессивный шаг, но при непременном условии, что созданы процессуальные гарантии, исключающие не только возникновение критической диспропорции между возможностями тяжущихся сторон, но и превращение суда из органа отправления правосудия в формального статиста уголовно-процессуального состязания.

Несмотря на то, что стратегическое направление в изменении уголовно-процессуального законодательства было выбрано верно, прошедшее время обнаружило и слабые стороны нового УПК РФ. Следует отметить, что как представители правовой науки ^{См., например, Ефимичев СП. Уголовно-процессуальный кодекс РФ: принятый в первом чтении проект нуждается в уточнении // Журнал российского права. 1998. № 1. С. 66, 67; Байтин М.И. Сущность права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). Саратов, 2001. С. 261-272; и др.}, так и представители правоприменительной деятельности со всей открытостью заявляли о своих сомнениях по целому ряду положений проекта УПК РФ. Жизнь доказала обоснованность этих утверждений, поскольку за 21 месяц действия УПК РФ (на начало мая 2004 года) во изменение Уголовно-процессуального кодекса РФ было принято 11 федеральных законов ^{2002 г. -- № 58 (внесены изменения в 69 статей), 98 (в 10 статей), 103 (в одну статью), 112 (в одну статью), 133 (в 2 статьи); 2003 г. -- № 86 (в 4 статьи), 92 (в 102 статьи), 94 (в 2 статьи), 111 (в одну статью), 161 (в 24 статьи) и в 2004 г. -- № 18 от 22 апреля (в 3 статьи). Как заявил Председатель Конституционного Суда РФ В. Зорькин, УК РФ и УПК РФ, едва принятые, были почти наполовину изменены. Причем изменены так, что вместо одних недостатков в них появились другие. См.: Российская газета. 2004. 19 мая. С. 9.}, которыми (не считая введенной Федеральным законом от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ части шестой) были внесены изменения и дополнения в 219 статей УПК РФ. Кроме того, принято Постановление Конституционного Суда РФ № 18-п от 8 декабря 2003 г., признавшего положения ч. 7 ст. 236, ч. 4 ст. 237 и ч. 9 ст. 246 УПК РФ не соответствующими Конституции РФ, а Пленумом Верховного Суда РФ было принято Постановление № 1 от 5 марта 2004 г., которым высшая судебная инстанция страны вынуждена была дать судам официальное разъяснение по вопро-сам применения норм УПК РФ.

Как отметил Председатель Верховного Суда РФ В. Лебедев, назрела необходимость внести изменения в УПК РФ, которые бы упростили процедуру дознания и предварительного следствия по делам небольшой и средней тяжести. Это позволит сократить срок от совершения преступления до вынесения приговора. Следователи и дознаватели будут быстрее направлять материалы в суд, а там в ходе состязательного процесса стороны должны отстаивать свою позицию ^{См.: Лебедев В. Выпил, украл -- бегом в тюрьму // Российская газета. 2004. 7 декабря.}.

Число конструктивных замечаний, направленных на улучшение УПК РФ, можно было бы продолжить ^{См., например: Терехин В. Судебные процедуры в уголовном процессе: некоторые проблемы правового регулирования // Уголовное право. 2004. № 4.}. Однако в качестве задачи в настоящей главе стоит не рассмотрение отдельных упущений и не-достатков данного закона, а концептуальный анализ одной из важных социально-правовых проблем, возникших вместе с новым УПК ^{См.: Байтин М.И., Аверин А.В. Некоторые вопросы процессуального положения потерпевшего и подсудимого по УПК РФ и защита прав человека // Журнал российского права. 2004. № 10.}. Суть ее проявляется в том, насколько новое уголовно-процессуальное за-конодательство способно обеспечить равновесие между процессу-альной лояльностью и репрессивностью. Цель, которая должна быть достигнута в результате поиска и достижения этого равновесия, вызывает необходимость создания условий, максимально позволяющих привести виновного на скамью подсудимых, а невиновного оправдать. При этом уголовно-процессуальный закон должен одинаково гаран-тировать защиту прав как потерпевшего, так и лица, подвергающе-гося уголовно-правовому преследованию.

«Конечно, лучше освободить 10 из 100 виновных, нежели осудить невиновного, -- отмечал в свое время известный юрист доре-волюционной России В.Д. Спасович, -- но если законодательство, нисколько не уменьшая гарантий судебных, которыми пользуется невинность, уменьшит только шансы безнаказанности настоящих злодеев, то нельзя не желать, чтобы оно изменило в этом направлении свою систему. Если теперь, положим, на каждый десяток обвиненных два освобождаются от наказания, потому что они невинны, пять -- потому что хотя вина их несомненна, но нет против них законных доказательств, а три только приговариваются к наказанию, то нельзя не желать, чтобы законодательство таким образом устроило судопроизводство, чтобы семь или восемь преступников были наказываемы, а два или три невиновных освобождались по-прежнему от наказания. Ничто так не способствует к сохранению правосостояния, как неизбежность наказания, хотя бы самого умеренного. Она прямее или вернее ведет к цели, она лучше защищает общественный порядок, нежели жестокие казни» ^{Спасович В.Д. Избранные труды и речи. Тула, 2000. С. 32-33.}.

Как же актуальны мысли, которым 150 лет! Сегодня они имеют практическую значимость, поскольку в ныне действующем УПК РФ имеется существенное упущение, заключающееся в том, что в ряду задач уголовного судопроизводства (ст. 6 УПК РФ), как отмечалось, не указана главная -- обеспечение неотвратимости ответственности виновного лица за совершение преступления. С этим на-прямую связан вопрос о соотношении уголовно-процессуальных прав потерпевшего и обвиняемого (подсудимого). По мнению мно-гих лиц, имеющих профессиональное касательство к современному российскому уголовно-процессуальному законодательству, са-мым незащищенным субъектом уголовного процесса является, как это ни парадоксально, потерпевший. И это притом, что уголовно-процессуальное законодательство практически никак не ограничивает «произвол» суда в оценке доказательств, что, в свою очередь, при сохраняющемся пока обвинительном уклоне в уголовном правоприменении практически лишает невиновного шансов на гарантированное оправдание.

Если же, не меняя правовой направленности УПК РФ, более жестко регламентировать правоприменительную деятельность (и в первую очередь -- судебную) в вопросах оценки доказательств (что, само по себе, крайне необходимо), то с учетом правовой незащищенности потерпевшего в уголовном процессе легко прогнозируется возникновение такого положения, когда значительно возрастет число злодеев, искусно избегающих уголовной ответственности за содеянное.

Для исключения подобной перспективы требуется привести УПК РФ в соответствие с социальными реалиями.

Со всей решительностью необходимо поставить вопрос о восстановлении института доследования. Научно-правовая, а также социально-политическая идея исключения действующим УПК РФ из уголовного процесса института возвращения уголовных дел для производства дополнительного расследования, претворенная законодателем в жизнь, явно опередила время. Эта принципиально верная идея рассчитана на существенно более высокий уровень профессиональной (теоретической и практической) подготовки лиц, занимающихся вопросами расследования преступлений и правового сопровождения уголовных дел, хотя известно, что для общества одинаково опасными и вредными являются как нормы права, значительно отставшие от времени, так и юридические нормы, значительно опережающие время, поскольку и те и другие явно не соответствуют социально-экономическим реалиям.

В связи с тем, что правовая уголовно-процессуальная концепция, связанная с исключением института доследования, не подтверждена реальными возможностями отечественного уголовного досудебного правоприменения, судебная правоприменительная практика стала искать «лазейки» для того, чтобы в том или ином конкретном случае «обойти» закон. В частности, при возникновении необходимости суды (ссылаясь на ст. 237 УПК РФ) возвращают уголовные дела прокурору для так называемого устранения препятствий их рассмотрения. При этом устранение недостатков проявляется, в том числе и в перепредъявлении обвинения на более тяжкое, что без дополнительного расследования сделать невозможно.

В то же время уголовно-процессуальный закон при точном следовании его букве требует от суда либо постановления оправдательного приговора тогда, когда в ходе судебного разбирательства выясняется, что органы предварительного следствия ошибочно квалифицировали действия подсудимого более мягкой статьей обвинения, либо суд вынужден соглашаться с ошибочной юридической квалификацией действий подсудимого. В последнем случае приговор суда следует признавать также незаконным, как и приговор, которым лицо (при явном недостатке доказательств обвинения) признается виновным в совершении преступления лишь на основании жизненного личного опыта судьи, объективированном в его личном внутреннем убеждении.

Современная уголовно-процессуальная регламентация ставит суд в такое положение, когда судья, установив в ходе судебного разбирательства, что действия подсудимого должны получить квалификацию по статье Уголовного кодекса, предусматривающей ответственность за более тяжкое преступление, нежели инкриминированное подсудимому на предварительном следствии (например, вместо предъявления обвинения в совершении разбойного нападения, подсудимому предъявлено обвинение в совершении грабежа), с учетом действующего уголовно-процессуального законодательства вынужден осознанно квалифицировать действия подсудимого неверно (в нашем примере признавать, что подсудимый совершил не разбойное нападение, а грабеж). Не нонсенс ли это?

Однако с точки зрения действующего закона подобная позиция суда в порядке вещей.

В связи с этим, с учетом социальной оценки уголовно-процессуального закона справедливо возникает вопрос: не слишком ли негативна для нашего общества такая уголовно-процессуальная регламентация, когда суд, то и дело встречаясь с фактами недос-таточной профессиональной компетентности работников досудеб-ного уголовного правоприменения, не может в рамках закона «оказать им содействие» в более полной и точной оценке произошедших событий, а вынужден осознанно закреплять допущенную органами предварительного следствия юридическую ошибку? При та-ком положении, очевидно, -- и это главный момент, к которому должно быть приковано внимание, -- что конституционное требование о равенстве всех перед законом в уголовном процессе оказывается фикцией.

Для общества исключительно важным является понимание того, что закрепленные правила поведения обязаны в одинаковой мере соблюдать все, кого они касаются. Следовательно, если в действиях лица, совершившего общественно опасное деяние, содержатся признаки преступления, квалифицируемые как разбой (ст. 162 УК РФ), то у потерпевшего должно быть право (при прочих равных условиях) добиваться ответственности правонарушителя именно по ст. 162 УК РФ, а государство должно создать такие условия, которые бы максимально способствовали наступлению ответственности правонарушителя за совершение разбойного нападения.

Кроме того, уголовное законодательство не должно допускать, как это имеет место в настоящих условиях, такого положения, когда индивидуальный фактор (профессиональный уровень должностных лиц, причастных к досудебному расследованию преступления, а именно следователя и прокурора) является доминирующим при решении вопроса о юридической оценке действий правонарушителя, провозглашаемой судом от имени государства.

Между тем при существующей правовой регламентации уголовного процесса более мягкая, но ошибочная юридическая квалификация, даваемая органами предварительного следствия конкретным действиям, приводит к формально «узаконенным» несправедливости и неравенству. К несправедливости -- поскольку принцип справедливости предполагает, в том числе возможность и необходимость привлечения преступника к уголовной ответственности именно за то, что было им совершено. К неравенству -- поскольку одни и те же действия (с точки зрения их юридической квалификации) могут иметь в судебном приговоре различную юридическую оценку в зависимости от профессиональных знаний следователя и прокурора или от каких-либо иных причин, из-за которых в рамках досудебного производства по уголовному делу действия одного обвиняемого были квалифицированы верно, а другого -- ошибочно (в сторону смягчения).

Иными словами, существующая правовая регламентация уголовного процесса определена таким образом, что даже в случае подтверждения сомнений в точности той юридической оценки, которая дана органами предварительного следствия действиям подсудимого, у потерпевшего в ходе судебного разбирательства нет ни малейшего шанса добиться справедливой (юридически точной) ее оценки. Вполне понятно, что здесь речь идет о тех случаях, когда в ходе судебного разбирательства выясняется, что подсудимым совершено преступление, которое подлежит квалификации по более тяжкому обвинению, нежели то, которое было предъявлено органами предварительного следствия.

Соответственно этому, очевидно, что, говоря о соотношении прав потерпевшего и лица, подвергнутого уголовно-правовому преследованию, принцип справедливости в уголовном процессе сегодня выглядит в известной мере декларацией.

Анализ причин, способствовавших появлению УПК, в котором акценты в ущерб интересам потерпевшего смещены в сторону лица, преследуемого в уголовном порядке, свидетельствует о том, что в общественном сознании до настоящего времени гипотетиче-ская угроза правам и свободам личности, которая может исходить от государства, воспринимается как опасность большего порядка чем реальное посягательство на права и законные интересы одно го лица со стороны другого.

Очевидно, что в общественном сознании находят свое отражение, как минимум, два фактора -- социально-политический и социально-психологический.

Социально-психологический фактор проявился в смещении акцента общественного сочувствия. В известные исторические периоды борьбы с инакомыслием в нашем государстве лица, открыто выражавшие свое несогласие с существующими социальными порядками, подвергались разного рода репрессиям, в том числе уголовно-правовым, вызывая к себе сочувствие окружающих (правда, чаще тайное, нежели открытое). Распространение общественного сочувствия от политических осужденных на «неполитических» преступников произошло закономерно по мере пропорционального роста числа заключенных, осужденных за совершение так называемых политических преступлений. Кроме того, строгое государственное уголовно-правовое воздействие на лиц, совершавших малозначительные преступления (кража колоска пшеницы, кило-грамма картошки и т. п.), притупило в сознании общества чувство опасности, исходящей не только от конкретного преступника, но и от самого явления.

Социально-политический фактор проявляется в том, что помимо исторически сформированного чувства страха перед политическими репрессиями, осуществлявшимися государственной машиной, общественное сознание постоянно получает свидетельства о многочисленных фактах нарушения прав человека со стороны лиц, наделенных государством властными полномочиями. Активизация правоохранительных органов в борьбе с «оборотнями», «ведьмами», взяточниками и т. п., возникающая, как правило, в активной фазе предвыборных гонок и проходящая с явным подтекстом, в известной мере усиливает тревогу рядового гражданина за свои права и свободы, склоняет его к мысли о том, что для него основная опасность исходит не от равного ему, с которым можно бороться, а от государства, с которым бороться бесполезно.

Еще в XIX веке известный английский юрист Р. Гаррис утверждал: «Когда вопрос о действии общественного правосудия обсуждается теми, кто по долгу своему обязан заботиться о том, чтобы закон был исполнен до конца, мне кажется, что охрана честных людей от тех, "кто смеет чинить законом зло", заслуживает не меньшего внимания, чем забота о наказании тех, кто закон нарушает» (выделено мной. -- М.Б.).

Таким образом, помимо того, что «вот уж действительно неистребима традиционная российская любовь к шараханию из одной крайности в другую» ^{Становление судебной власти в обновляющейся России / Отв. ред. Б.Н. Топорнин. М., 1997. С. 5.}, сегодня российское общество интуитивно «из двух зол выбрало меньшее», а именно, попыталось создать условия для защиты человека от государства, не позаботившись должным образом о том, чтобы в рамках уголовного процесса доконца были соблюдены паритеты между правами потерпевшего и его процессуального противника.

Следует заметить также, что само по себе ущемление в рамках Уголовно-процессуального кодекса прав потерпевшего (в связи с отступлением от принципа равенства и справедливости) не только не гарантирует формирование и защиту прав лица, преследуемого в уголовном порядке, а, напротив, создает предпосылки для того чтобы за формой была выхолощена суть его процессуальных прав.

Общеправовой принцип соразмерности прав и обязанностей участников правоотношений имеет универсальное значение и проявляется, в частности, в том, что искусственное уменьшение прав одного из участников правоотношения вызывает соразмерное уменьшение обязанностей его контрсубъекта, что, в свою очередь, влияет и на права этого контрсубъекта.

Процессуальные права субъекта, преследуемого в уголовном порядке, надежно защищаются не тогда, когда происходит умаление прав потерпевшего, а тогда, когда устранены причины, способствующие нарушению прав подозреваемого, обвиняемого или подсудимого. Достижение этой цели возможно лишь в случае комплексно-го подхода к формированию условий, способствующих охране прав и законных интересов лица, подвергающегося уголовно-правовому преследованию, а это, в свою очередь, является одной из гарантий соблюдения прав и законных интересов самого потерпевшего.

Например, можно ли считать, что права и законные интересы потерпевшего соблюдены, если в результате нарушения прав и законных интересов обвиняемого был осужден невиновный или если у потерпевшего, участвовавшего в уголовном процессе, после осмысления маловразумительных и неубедительных доводов, содержащихся в обвинительном приговоре, остались большие сомнения в том, что был наказан истинный преступник?

В специальной литературе верно отмечено, что «процессуальное право есть показатель степени цивилизованности общества» ^{Лукьянова Е.Г. Теория процессуального права. М., 2003. С. 42.}. Соответственно в развитии процессуального права просматривается следующая важная закономерность: чем более развито общество, тем детальнее в законодательстве регламентируется деятельность, связанная с охраной социального порядка, прав, свобод и законных интересов граждан и организаций. Но поскольку процессуально-правовое регулирование осуществляется специально уполномоченными субъектами, то их деятельность должна быть упорядочена и урегулирована так, чтобы исключить со стороны юрисдикционных органов малейшие злоупотребления. По утверждению цитируемого автора, особой научной проработки заслуживает фактическая система механизма процессуального регулирования, которой в теории уделялось явно недостаточно внимания. Познание сущности, механизма, закономерностей и тенденций развития процессуального права создает необходимую научную базу для его целенаправленного совершенствования. И если законодатель будет внимательно прислушиваться к ученым, искренне озабоченным дальнейшим развитием процессуального права, то граждане и организации при обращении в юрисдикционные и иные правоохранительные органы будут получать надлежащую правовую защиту ^{Там же. С. 11, 229-233.}.

Не ставя целью исчерпывающий научно-правовой анализ нового УПК, хотелось бы привлечь внимание еще к двум важным моментам.

Одной из гарантий соблюдения прав человека в уголовном процессе является прозрачность деятельности органов уголовно-процессуального правоприменения.

В рамках проводимой судебной реформы было бы крайне целесообразно осуществить материально-технические мероприятия, направленные на полное и точное фиксирование судебного уголовного процесса. Связанные с этим материальные затраты государства -- ничто по сравнению с той выгодой, которую общество, а, сле-довательно, и государство получит взамен.

Если в каждом уголовном процессе в соответствии с требованиями законодательства будет вестись аудиозапись ^{Лучше на цифровой носитель информации.}, которая должна стать обязательным приложением к протоколу судебного заседания ^{Естественно, речь идет о техническом обеспечении звукозаписи всего хода судебного процесса и исключении возможности ее последующей редакции.}, то государство тем самым создаст объективные пред-посылки для повышения профессионального уровня судей и представителей правоохранительных органов, для искоренения правового невежества правоприменителя в уголовном процессе, для соблюдения прав и законных интересов потерпевшего и подсудимого, иных участников процесса, а также свидетелей и зрителей, для повышения общего уровня культуры граждан, для формирования общественной уверенности в том, что государство стремится к открытости и доверительным отношениям с обществом.

В связи с этой идеей, естественно, возникает вопрос -- кто будет самым ярым ее противником? Ответ выявит того, кому невыгодны открытость и прозрачность уголовно-процессуального правоприменения, а следовательно, гарантированное соблюдение прав и свобод подсудимого и потерпевшего.

И еще одна плоскость проблемы соблюдения прав человека в уголовном процессе.

В соответствии с действующей уголовно-процессуальной регламентацией показания людей не должны иметь приоритета сами по себе, а должны оцениваться при изучении конкретной версии в совокупности с другими доказательствами, свидетельствующими о тех или иных фактах или событиях.

Новелла, введенная в уголовно-процессуальную правоприменительную практику вместе с УПК РФ, согласно которой не может являться доказательством показание подозреваемого или обвиняемого, дан-ное в ходе предварительного следствия без участия защитника (п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ), частично соответствует нашему представлению о юридическом свойстве (значении) для дела такого доказательства, как показания подозреваемого или обвиняемого. С учетом правового по-ложения данного лица в уголовном процессе, позволяющего ему не только в соответствии со ст. 51 Конституции РФ не давать показаний вообще, но и давать любые показания, в том числе и явно ложные, по нашему мнению, показания лиц, обвиняемых в совершении преступления, не должны учитываться как доказательство обвинения. Логика данного размышления состоит в следующем: если признательные по-казания обвиняемого (или подсудимого) не являются «царицей доказательств», то сами по себе, без совокупности других доказательств, они не могут быть положены в основу выводов суда о виновности того или иного лица в совершении преступления. Раз так, то в любом случае для признания лица виновным в совершении преступления требуется наличие такой совокупности доказательств, которая сама по себе (без признательных показаний обвиняемого или подсудимого) свидетельствует о доказанности вывода о виновности данного лица в совершении преступления. Тогда показания подсудимого не будут иметь принципиального значения для окончательного вывода о его виновности.

Какое значение для дела, в таком случае, могут иметь признательные показания подозреваемого или обвиняемого (на стадии предварительного следствия) и подсудимого (на стадии судебного разбирательства)? На стадии предварительного следствия признательные показания подозреваемого или обвиняемого (если это чистосердечные показания лица о совершенных им действиях) позволяют следователю, «не распыляясь на версии», сконцентрировать свои усилия по закреплению доказательств, подтверждающих правдивость версии обвиняемого. На стадии же судебного разбирательства признательные показания подсудимого могут быть свидетельством его искреннего раскаяния в совершенных действиях, а также подтверждением того, что он активно способствовал следствию в раскрытии преступления, т.е. в данном случае они характеризуют личность подсудимого.

Какая цель может быть достигнута, если законодатель исключит показания лица, обвиняемого в совершении преступления, из перечня доказательств обвинения? На современном уровне «обвини-тельного следствия» и еще не отошедшего от обвинительного уклона суда исключение из доказательств обвинения показаний подозреваемого, обвиняемого и подсудимого, с одной стороны, поставит следствие и суд в жесткие рамки требований о необходимости делать вывод о виновности лица в совершении преступления только на основе совокупности собранных по делу доказательств, а с другой стороны, в определенной мере будет способствовать искоренению фактов получения признательных показаний от обвиняемых любыми средствами, среди которых имеют место физическое и психическое насилие. Средства же, как известно, не оправ-дывают цель, а объясняют ее истинное значение.

В свою очередь, «...было бы нарушением всех норм, ... чтобы истина добывалась с помощью физической боли, как будто она коренится в мускулах и жилах несчастного. Такой подход -- верное средство оправдать физически крепких злоумышленников и осудить слабых невиновных... Чувствительный невиновный признает себя виновным, надеясь тем самым прекратить страдания... Всякое насильственное действие спутывает и заставляет исчезнуть мельчайшие индивидуальные признаки предметов, с помощью которых иной раз правда отличается ото лжи» ^{Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1995. С. 121, 125-126.}. Это актуально и сегодня, хотя сказано два с половиной века назад.

До тех пор, пока общество будет продолжать заниматься самообманом, а именно, искать причины социальных проблем не в самом себе и вместо преодоления проблем создавать видимость их разрешения, оно обречено на социальные катаклизмы. Общество, сознательно или по заблуждению позволяющее ущемлять права той или иной социальной группы, само становиться уязвимым, поскольку позволяет в этом случае какой-либо власти встать над законом. А «всякая стоящая над законом власть, -- по меткому замечанию Бентама, -- угрожает будущему, как бы полезны ни были ее первые деяния. Порожденное произволом благо не может выйти за узко очерченные рамки, тогда как зло его безгранично, а потому и угроза, которую он несет в себе, также не имеет пределов» (выделено мной. -- M.Б.) ^{Цит. по: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права М., 2001. С. 106.}.

Таким образом, анализ проблемы соотношения прав подсудимого и потерпевшего по действующему УПК РФ приводит к выводу о необходимости детального научно-правового осмысления сложившейся практики уголовно-процессуального правоприменения и приведения уголовно-процессуального законодательства в соответствие с уровнем социально-экономического развития нашего общества и с учетом общепризнанных мировым сообществом критериев оценки соблюдения прав человека.

Вместе с тем новый УПК, как отмечалось, менее чем за два года своего действия наглядно продемонстрировал слабые стороны в такой сфере государственной деятельности как законотворчество.

Качество законотворческой деятельности необходимо оценивать не по бойцовским или артистическим способностям законодателей, не по остроте дебатов и продолжительности их освещения на теле-видении и в других средствах массовой информации и, тем более, не по количеству принятых в запланированные сроки законов.

Качество цивилизованного законотворчества должно определяться тем, насколько точно законодатели воспринимают и отражают характер, уровень и сущность общественных отношений, подвергаемых правовому регулированию, насколько правильно, с учетом требований законодательной техники выражены во вне (сформулированы) принимаемые нормы права, насколько гармонично они вписываются в действующую систему права и, наконец, насколько принятые нормы права способствуют прогрессивному развитию общества, государства и личности.

Важная роль в повышении системности, стабильности, целенаправленности законодательства с учетом его задач по обеспечению реформирования общественных отношений в современной России принадлежит правовой науке, ее анализам, прогнозам, рекомендациям.

В связи с этим значительный научно-практический интерес представляют подготовленные сотрудниками Института законодательства и сравнительного правоведения (ИЗиСП) при Правительстве Рф разработки как общей концепции развития российского законодательства, так и концепций развития его отраслей -- конституционного, административного и административно-процессуального, финансового, гражданского и гражданско-процессуального, арбитражно-процессуального, о труде и социальном обеспечении, земельного, аграрного, экологического, уголовного и некоторых других ^{См.: Концепции развития российского законодательства: 3-е изд., перераб. и доп. М., 1998; Концепции развития российского законодательства / Под ред. Т.Я. Хабриевой, Ю.А. Тихомирова, Ю.П. Орловского. М., 2004.}.

Есть все основания утверждать, что содержащиеся в них прогноз развития законодательства и рекомендации по его совершенствованию играют определенную положительную роль в законотворческой деятельности, особенно при принятии приоритетных законодательных актов. Соответственно ИЗиСП разработал и внес на рассмотрение Правительства РФ предложения по совершенствованию планирования и программирования его законопроектной деятельности и перечень подлежащих первоочередной разработке базовых, системообразующих законов ^{См.: Законопроектные приоритеты Правительства России. Предложения ИЗ и СП //Журнал российского права. 2000. № 2. С. 10-15.}.

Представляется, что эти документы будут способствовать также более тесному конструктивному сотрудничеству Государственной Думы и Правительства при подготовке и экспертизе законопроектов, их тщательной юридической проработке.

Особое место в законотворческой деятельности занимает проблема повышения качества законов, которое пока оставляет желать лучшего.

Несмотря на то, что Конституция РФ (ст. 104-108) закрепила оправданно сложную и вместе с тем четкую научно обоснованную процедуру принятия законов Федеральным Собранием РФ, в его практической деятельности нередки случаи вынесения на обсуждение Государственной Думой, а затем и принятия ею проектов некоторых законов, со-держательно должным образом недоработанных и незавершенных, равно как и их последующего одобрения Советом Федерации без своевременного внесения необходимых поправок и дополнений.

Снижение качества и соответственно эффективности действия законов происходит и из-за того, что при их подготовке и принятии слабо учитываются требования законодательной техники. В результате многим принятым законам свойственны многословие, описательность, декларативность; нечеткое выражение в словесных формулировках общеобязательных правовых предписаний таких неотъемлемых атрибутов правовой нормы, как права и обязанности участников регулируемых отношений, ответственность за нарушение нормы, что позволяет по-разному толковать одни и те же положения закона; отсутствие процедурных норм, регламентирующих реализацию норм материального права; значительное число отсылочных статей и т. д.

Эти и некоторые другие недостатки законотворческой деятельности государства есть в значительной мере следствие того, что среди законодателей как федерального, так и регионального уровней крайне мало профессиональных юристов, а в комитетах, комиссиях, рабочих группах и т. д., где готовятся и дорабатываются законопроекты, нередко вообще нет квалифицированных юристов, специализирующихся в соответствующей отрасли законодательства. Для подготовки и экспертизы законов далеко не всегда используются возможности отдельных научных коллективов и видных ученых-правоведов, а иногда после чиновничьей правки от их предложений и наработок остаются лишь «рожки да ножки». Особенно недостаточно привлекается к законопроектной работе научный потенциал высших юридических учебных заведений. Ну, и наконец, нельзя не отметить негативное влияние существующей известной недооценки роли правовой науки и ее рекомендаций, вследствие чего отдельные работы и выступления в печати ученых-юристов по принципиальным вопросам улучшения законодательной и других сторон деятельности государства не только не принимаются во внимание, но вообще, не получая отклика со стороны властных структур, остаются гласом вопиющего в пустыне.

В исправлении такого положения -- одно из условий и значительный резерв приближения законотворческой деятельности к высокому уровню качества, соответствующему потребностям со-временного демократического правового государства.

Для этого представляется необходимым продумать и создать механизм, обеспечивающий реальную связь между процессом законо-творчества, начиная со ступени законодательной инициативы и кончая гарантированным фактическим участием правовой науки в проведении доктринальных экспертиз подготовленных законопроектов.

В связи с этим возрастает значение такой традиционной формы воздействия юридической науки на качество законотворчества, как опубликование монографий и других работ ученых-правоведов по вопросам законодательства, подготовки и издания законов, законодательной техники. К настоящему времени по этой проблематике имеется значительная по объему и ценная по содержанию специальная литература ^{См., напр.: Язык закона / Под ред. А.С. Пиголкина. М., 1990; Российское законодательство; проблемы и перспективы. М., 1995; Правовая реформа: концепции развития российского законодательства. 2-е изд., перераб. и доп. М., 1995; Концепции развития российского законодательства. 3-е изд., перераб. и доп. М., 1998; Концепции развития российского законодательства / Под ред. Т.Я. Хабриевой, Ю.А. Тихомирова, Ю.П. Орловского. М., 2004; Поленина СВ. Качество закона и совершенствование правотворчества // Сов. гос-во и право. 1987. №7; Она же. Законотворчество в Российской Федерации. М., ИГПАН РФ, 1996; Сенякин И.Н. Специализация и унификация российского законодательст-ва. Саратов, 1993; Он же. Проблемы упорядочения терминологии нормативно-правовых актов Российской Федерации // Вопросы теории государства и права. Новые идеи и подходы / Под ред. М.И. Байтина. Саратов, 2000. Вып. 2 (11); Впасенко Н.А. Язык права. Иркутск, 1997; Эффективность закона: методология и конфетные исследования. М., 1997; Надеев Р.К. Правовое обеспечение законопроектной деятельности Государственной Думы. М., 1997; Подготовка и принятие законов в правовом государстве: Матер. междунар. семинара. Москва, Государственная Дума, 28-29 апреля 1997 г. М,, 1998; Проблемы правотворчества субъектов Российской Федерации / Под ред. А.С. Пиголкина. М., 1998; Проблемы юридической техники: Сб. ст. / Под ред. В.М. Баранова. Н. Новгород, 2000; Законотворческая техника современной России: состояние, проблемы, совершенствование: Сб. ст.: В 2 т. / Под ред. В,М. Баранова. Н. Новгород, 2001. Т. 1, 2; Пиголкин А.С. Проблемы совершенствования российского законодательства // Трудовое право и право социального обеспечения: актуальные проблемы. М., 2000; Глобализация и развитие законодательства. Очерки / Под ред. Ю.А. Тихомирова, АС. Пиголкина. М., 2004}..

Тем более требуется внимательное и уважительное отношение к ее изучению и использованию, особенно теми, кто непосредственно связан с практикой законотворческой работы. В частности, было бы желательным обеспечить наборами такой литературы, часть которой потребуется для этого переиздать, депутатов как федерального Парламента, так и региональных законодательных органов.

В решении задач повышения качества издаваемых законов заметную роль призван сыграть Федеральный закон «О нормативных правовых актах». Несмотря на то, что издание этого Закона, включенного в подготовленный ИЗиСП перечень приоритетных базовых законов давно назрело ^{См.: Казьмин И.Ф., Поленина СВ. «Закон о законах»: проблемы издания и содержания // Сов. гос-во и право. 1989. № 12; Пиголкин А.С, Казьмин И.Ф., Рахманина Т.Н. Инициативный проект закона «О нормативных правовых актах Российской Федерации» // Гос-во и право. 1992. № 7; Поленина СВ., Лазарев Б.М., Лившиц Р.З. и др. Инициативный проект Федерального закона о законах и иных нормативно-правовых актах РФ // Гос-во и право. 1995. № 3.}, его прохождение в Государственной Думе чрезмерно затянулось.

В юридической литературе в последнее время в ряду актуальных задач законотворчества обращается внимание на обязательность сочетания принятия новых законов с расчисткой законодательства от устаревших актов, с инвентаризацией нормативного материала. Нельзя мириться с тем, что фактически не выполняется норма, содержащаяся в п. «г» ст. 96 Регламента Государственной Думы. Согласно этой норме необходимым условием внесения законопроекта в Государственную Думу в порядке законодательной инициативы является предоставление перечня законов и иных нормативных правовых актов, отмены, изменения, дополнения или принятия которых потребует принятие данного законопроекта.

Как справедливо отмечалось в специальной литературе, закон, не признанный в установленном порядке утратившим силу, порождает сложнейшие проблемы для правоприменительной практики, поскольку каждый раз приходится оценивать, в какой части он является устаревшим, а в какой продолжает действовать. «Такие проблемы не возникают, если законодатель своевременно осуществляет расчистку законодательства, вносит одновременно с новым законом перечень устаревших актов на отмену» ^{Окуньков Л.А. Актуальные задачи законотворчества // Журнал российского права. 2000. № 1. С. 6.}.

Следует согласиться с учеными, которые, опираясь на изучение мирового опыта, включая опыт дореволюционной России, полагают, что иначе, как приступив к общей систематизации законодательства, включая подготовку Свода законов, задачу расчистки, упорядочения, инвентаризации законодательства не разрешить ^{См.: Поленина С.В., Колдаева Н.П. Свод законов как форма систематизации нормативных актов // Российская юстиция. 1996. № 12; Мицкевич А.В. Свод законов России -- насущная необходимость // Журнал российского права. 1997. № 2; Окуньков Л.А. Актуальные задачи законотворчества // Журнал российского права. 2000. № 1.}.

В сложившихся условиях улучшение и последующее развитие законотворчества возможно только в тесной связи с назревшим новым этапом масштабной, углубленной систематизации российского законодательства. С участием всех научных центров, работающих над решением данной проблемы, с использованием всех форм систематики нормативно-правовых актов -- кодификации, инкорпорации, консолидации и смешанной, высшей ступени систематизации в виде Свода законов России.

Поскольку основная часть предстоящего этапа систематизации в любом случае придется на наступившее столетие, он отразит преемственность и новую, более высокую ступень развития российского права и выражающего его законодательства.

При этом с точки зрения законности, безотносительно критики и даже негативной оценки отдельных нормативно-правовых актов, неизменна «главная задача каждого законопослушного гражданина, каждого должностного лица -- неукоснительно выполнять и соблюдать российские законы. Других у нас нет» ^{Окуньков Л.А. Указ. статья. С. 3.}.

Одну из специально-юридических гарантий законности составляет внутриведомственный и межведомственный контроль за ней.

Внутриведомственный контроль -- это осуществляемый вышестоящим государственным органом контроль за законностью в деятельности подведомственных ему нижестоящих органов.

Юридическое содержание внутриведомственного контроля составляет проверка вышестоящим государственным органом соблюдения и исполнения законов и подзаконных нормативно-правовых актов, в т.ч. издаваемых данным органом, содержащихся в них правовых норм, подчиненным, подконтрольным ему ниже-стоящим органом.

Пронизывая всю структуру механизма государства, внутриведомственный контроль особенно важен для обеспечения законности в системе органов исполнительной власти (аппарата государственного управления).

Принятые в последнее время меры по упорядочению и укреплению исполнительной вертикали власти призваны повысить эффективность Функционирования органов государственного управления сверху донизу и работающих в них государственных служащих, упрочить законность, дисциплину и ответственность во всей их деятельности.

Межведомственный (надведомственный) контроль за законностью, как и внутриведомственный, наде-лен административными функциями, но в отличие от второго осуществляется органами, официально управомоченными проверять законность в определенных сферах деятельности не только подчиненных, подконтрольных им органов, но также и органов, непосредственно им не подчиненных.

Если внутриведомственный контроль реализуется в системе вертикальных правоотношений, то межведомственный контроль связан и с горизонтальными правоотношениями, т.е. регулируемыми нормами права отношениями субъектов, административно не подчиненных один другому.

В настоящее время в Российской Федерации по понятным причинам нет такого общегосударственного межведомственного (надведомственного) органа, каким был в советском прошлом Комитет государственного контроля -- особенно наглядная иллюстрация существовавшей тогда административно-командной системы.

Но межведомственный (надведомственный) контроль необходим и в современных условиях. Он осуществляется, например, по линии обеспечения контроля Федерального Собрания РФ за исполнением государственного бюджета и другим связанным с этим вопросам -- Счетной палатой ^{В качестве примера контроля, осуществляемого Счетной палатой, можно привести подготовку ею экспертно-аналитической записки «Анализ процессов приватизации государственной собственности в Российской Федерации за период 1993-2003 гг.» для доклада в парламенте. См.: Российская газета. 2004. 21 декабря.}. Межведомственный контроль за законностью в деятельности федеральных и региональных органов исполнительной власти осуществляется Правительством РФ.

До недавнего времени межведомственный контроль относился также к компетенции весьма широкого круга федеральных органов исполнительной власти. Он осуществлялся, во-первых, рядом федеральных министерств и других органов исполнительной власти (например, Министерством финансов, Министерством природных ресурсов, Министерством по делам федерации, национальной и миграционной политики, Федеральной службой геодезии и картографии, Центробанком) в отношении попадающих в сферу их исполнительно-распорядительной деятельности, но организационно не подчиненных им органов государственного управления и местного самоуправления, предприятий, учреждений, организаций; во-вторых, федеральными государственными органами, выполняющими функции специализированного контроля и надзора (например, Федеральным горным и промышленным надзором, Федеральным надзором по ядерной и радиационной безопасности, Государственным таможенным Комитетом); в-третьих, органами, специально создаваемыми для определенного целенаправленного контроля (например, Межведомственной комиссией по анализу предложений и приостановлению действия (отмене) законов и иных нормативных правовых актов, не имеющих финансовой базы для реализации); в-четвертых, государственными инспекциями, созданными для межведомственного специализированного контроля в структуре некоторых министерств (например, Государственной инспекцией безопасности дорожного движения при МВД РФ, Главным управлением государственного энергетического надзора Министерства энергетики РФ).

Указом Президента РФ от 9 марта 2004 г. ^{См.: Указ Президента Российской Федерации «О системе и структуре федеральных органов исполнительной власти» // СЗ РФ. 2004. № 21. Ст. 2023.} были внесены существенные изменения в систему и структуру федеральных органов ис-полнительной власти: установлено, что в систему этих органов входят федеральные министерства, федеральные службы и федеральные агентства; часть этих органов была сохранена, другая -- упразднена, третья -- вновь образована. Соответственно изменились содержание и порядок осуществления межведомственного контроля в деятельности органов государственного управления.

Указом (ст. 4) установлено, что федеральная служба является федеральным органом исполнительной власти, осуществляющим функции по контролю и надзору в установленной сфере деятельности, а также специальные функции в области обороны, государственной безопасности, защиты и охраны государственной границы РФ, борьбы с преступностью, общественной безопасности. В настоящее время функционируют 32 федеральные службы. Пять из них -- это службы, руководство которыми осуществляет Президент РФ (Государственная фельдъегерская служба, Служба внешней разведки и др.). Шесть федеральных служб подведомственны федеральным министерствам, руководство деятельностью которых также осуществляет Президент РФ. Это -- выполняющие функции в сфере деятельности Министерства обороны РФ Феде-ральная служба по военно-техническому сотрудничеству и др., осуществляющие функции в сфере деятельности Министерства юстиции РФ Федеральная служба исполнения наказаний и др.

Остальные (21 федеральная служба) выполняют свои функции по контролю и надзору в сфере деятельности федеральных министерств, находящихся в ведении Правительства РФ. Таковы, например, подведомственные Министерству здравоохранения и спе-циального развития РФ Федеральная служба по труду и занятости; Министерству образования и науки РФ -- Федеральная служба по интеллектуальной собственности, патентам и товарным знакам; Министерству природных ресурсов -- Федеральная служба по надзору в сфере экологии и природопользования; Министерству промышленности и энергетики РФ -- Федеральная служба по атомному надзору; Министерству сельского хозяйства РФ -- Федеральная служба по ветеринарному и фитосанитарному надзору и т.д.