Сущность права (современное нормативное правопонимание на грани двух веков)

Соответствующей определению представляется лишь первая его часть, где речь идет о том, что правопорядок -- это состояние социальной жизни, характеризуемое внутренне согласованной системой правовых отношений.

В самом деле, как справедливо заметил еще Н.Г. Александров, правопорядка не может быть без правовых отношений, подобно тому, как без законов не может быть законности.

Но при этом в рассматриваемом определении не учитывается, что совокупность правоотношений еще не есть правопорядок, их нельзя отождествлять. Для наличия системы правоотношений достаточно, чтобы определенный круг общественных отношений был урегулирован правом, т.е. чтобы для участников этих отношений были предусмотрены в нормах права взаимные субъективные права и юридические обязанности.

Между тем «для существования правопорядка этого недостаточно, необходимо наличие гарантированной возможности осуществления субъективных прав, обеспечения строгого исполнения юридических обязанностей» ^{Александров Н.Г. Указ. соч. С. 137.}.

И это понятно, ибо закон, выраженные в нем норма или нормы права не всегда сами по себе способны обеспечить защиту предусмотренных ими прав и обязанностей от нарушений. Иногда они могут не исполняться или толковаться и применяться произвольно. В подобных случаях нет оснований относить формально регулируемые правом отношения между людьми к правопорядку.

Последний предполагает, с одной стороны, наличие правоотношений, с другой -- непременный контроль государства за точ-ным исполнением законов, содержащихся в них правовых норм и тем самым гарантированность реализации нормативно установленных прав и обязанностей субъектов правоотношений.

К сожалению, в определении В.В. Борисова об этом важнейшем положении теории правопорядка не упоминается ни единым словом, вследствие чего его трудно признать «работающим».

Вместо этого во второй, причем более пространной части данного определения, говорится о том, что правовые отношения основаны на «нормативных требованиях» (хотя не вполне понятно, что под ними имеется в виду), «принципах права и законности», «правах и обязанностях, свободе и ответственности всех субъектов права». Но все эти компоненты так или иначе связаны с развернутой характеристикой, более подробным раскрытием правопорядка в качестве системы правоотношений как взаимосвязей прав и обязанностей, свободы и ответственности их субъектов, вследствие чего их включение в определение правопорядка вряд ли оправдано, не говоря о том, что оно ведет к тавтологии.

Кроме того, в рассматриваемом определении указывается на то, что правовые отношения основываются «также на демократических, гуманистических и нравственных требованиях».

Разумеется, в условиях демократического строя правопорядок формируется под непосредственным воздействием демократии, ее требований. Но это опять-таки должно быть отражено при раскрытии, более подробной характеристике его понятия, а не в кратком (или относительно кратком) определении.

В полной мере сказанное выше относится и к нравственным (в т.ч. -- гуманистическим) требованиям, оказывающим существенное влияние на правопорядок как важнейшую составную часть более широкого явления -- общественного порядка. В то время, как последний представляет собой совокупность общественных отношений, регулируемых всеми разновидностями социальных норм, в т.ч. нравственными, правовыми, корпоративными, религиозными и иными, правовым порядком охватываются только те фактические, жизненные отношения, которые регулируются правом.

Поэтому, хотя правопорядок тесно связан с другими сторонами общественного, общесоциального порядка, различными факторами воздействия на него, в определении понятия правопорядка следует отразить лишь его основные, наиболее существенные признаки как особого правового явления. К ним, на наш взгляд, относятся следующие признаки.

Во-первых, правопорядок -- это порядок в общественных отношениях, регулируемых правом; это внутренне согласованная система правовых отношений.

Во-вторых, это порядок, при котором государством гарантируется осуществление субъективных прав и исполнение юридических обязанностей участников правоотношений.

В-третьих, это упорядоченный посредством права, его применения и иных форм реализации подзаконный порядок в общественной жизни, ее нормальное состояние, основное содержание кото-рого составляет правомерное поведение, практическое осуществление законности.

Сообразно этому представляется возможным предложить следующее определение. Правопорядок -- это порядок в общественных отношениях, регулируемых правом, при котором гарантируется реализация субъективных прав и юридических обязанностей участников правоотношений, обеспечиваются их правомерное поведение, осуществление законности.

В контексте изложенного не может не вызвать возражений трактовка законности и правопорядка некоторыми представителями широкого правопонимания, в частности В.С. Нерсесянцем, с позиций концепции различения права и закона. В пространном учебнике неоправданно «усеченную» по объему главу «Правовой порядок и правовая законность» он начинает с определения понятия правопорядка как порядка «взаимоотношений субъектов права в сфере правовой регуляции», т.е. системы правовых отношений. Вслед за этим, предлагая деление правопорядка на «абстрактно-должный» и «реальный», В.С. Нерсесянц утверждает, что под первым из них «имеется в виду предмет правовой регуляции, т.е. статичное состояние права, абстрактно-общие нормы объективного права, предусматривающие юридически должный порядок взаимоотношений людей в той или иной области правовой регуляции» ^{Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства: Учебник для вузов. М., 1999. С. 529-530. (Рекомендован Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов высших учебных заведений, обучающихся по специальности «Юриспруденция».)} (курсив мой. -- М.Б.). Нельзя не заметить существенное противоречие между тем, что сказано цитируемым автором в первом абзаце, где правопорядок характеризуется как правоотношения, и тем, что написано буквально в следующем абзаце, в котором отмечается, что «абстрактно-должный» правопорядок -- это право в объективном смысле, т.е. действующее, позитивное право. Поскольку автор деклари-рует его в качестве предмета правового регулирования (хотя общеизвестно, что в юридической науке под предметом правового регулирования принято понимать отношения между людьми), по Нерсесянцу получается, что право регулирует право.

Отмеченные противоречия и, мягко говоря, неточности не только не снимаются, а, напротив, усугубляются введением еще одного понятия -- «реальный правопорядок», под которым автор имеет в виду «фактически соблюдаемый и реально функционирующий абстрактно должный правопорядок, т.е. надлежащее практическое действие (реализация) норм объективного права» ^{Там же. С. 530.}.

Очевидно, что попытка определить понятие «реального» правопорядка через соблюдение «абстрактно-должного» правопорядка, смешиваемого с правом и законностью, равно как и сама попытка раздвоить представление о существующем в государстве едином право-порядке, мало что могут дать для юридической науки и практики.

К сожалению, столь же туманны и далеки от практики рассуждения В.С. Нерсесянца о законности, которую он опять-таки подразделяет на две: «правовую» и «антиправовую».

Попытка раздвоить представление о законности, как и о правопорядке, прямо противоречит важнейшему ее требованию (или принципу) -- единству, согласно которому законность в государстве должна быть единой и одинаковой для всех.

Что касается словосочетания «правовая законность», то оно звучит как «масло масляное», ибо, само собой разумеется, что законность как таковая может быть только правовой. Поэтому не может восприниматься иначе, чем нонсенс, и положение об «антиправовой» законности; какая же это законность, если она «антиправовая»?

Другое дело, что в разных конкретно исторических условиях в тех или иных государствах имели место раньше и существуют сейчас различные по своему характеру право и соответствующая ему законность.

Каково государство, каково право данного государства, такова и его законность. Отсюда понятно принципиальное различие между правом и законностью демократического государства и правом и законностью тоталитарного государства. Однако В.С. Нерсесянц не касается этого заслуживающего внимания вопроса и, говоря о «двух законностях», имеет в виду совсем иное.

«Когда речь идет о верховенстве закона и господстве принципа законности в правовом государстве, -- пишет он, -- то имеются в виду, конечно, не всякий закон и не всякая законность, а именно правовой закон и правовая законность -- в их противоположности и противостоянии к антиправовому (правонарушающему, произвольному) закону и соответствующей законности» ^{Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства: Учебник для вузов. М., 1999. С. 529-530.}.

Конечно же и в демократическом правовом государстве могут приниматься отдельные неудачные и даже «плохие» законы, но они составляют исключение, а не правило. К тому же, как, например, в современной России, где создается правовое государство, сложились юридически закрепленные механизмы отмены таких законов или внесения в них необходимых исправлений, что вполне сообразуется с существующей в государстве единой законностью.

Что же тогда конкретно имеет в виду, на чем основывается В.С. Нерсесянц, вводя особые понятия «антиправовой (правонарушающий, произвольный) закон» и «соответствующая законность» применительно к правовому государству?

Обращает на себя внимание то, что в подтверждение такого рода взглядов, сеящих недоверие к закону и законности вообще, приводятся, в основном, одни и те же доводы, напоминающие скорее выводы, ибо они формулируются в самых общих чертах как данность, без должного обоснования, анализа современных данных, специальной литературы и нормативных актов.

Один из таких доводов -- тезис о различении, а по сути, противопоставлении права и закона. «Конечно, -- пишет В.С. Нерсесянц, -- если право автоматически отождествляется с законом, то реализация любого закона (в т.ч. и произвольного), по логике легистов (как он изволит величать сторонников позитивного, в т.ч. нормативного понимания права. -- примеч. мое. -- М.Б.), автоматически дает в итоге правопорядок», в котором сам он видит «законопорядок». Но последний, по его мнению, не совпадает с правопорядком. И в качестве доказательства все тот же довод: «Подобно тому, как не всякий закон является правовым законом, точно так же не всякий законопорядок является правовым порядком» ^{Там же. С. 531.}. На его взгляд, такому правопорядку, как и соответствующему законодательству и законности, не хватает главного -- «правового качества» ^{К сожалению, ВС. Нерсесянц не раскрывает известного, по-видимому только «избранным», секрета относительно того, что такое «правовое качество» и как измерить -- «хватает» его или «не хватает», равно как не предлагает какого-либо способа или прибора, посредством которых в реальной жизни, при всем разнообразии субъективных мнений и оценок можно было отличить «правовые» закон, законность, правопорядок, законопорядок от «неправовых».}.

«Подобный порок, -- утверждает в качестве другого основного довода автор, -- присущ всему позитивистскому подходу (включая и старый позитивизм, и неопозитивизм XX в.) к праву, закону, законности, правопорядку и т.д. Недостатки подобного легистского (антиюридического, позитивистского) толкования этих юридических категорий и явлений весьма живучи и в той или иной форме присутствуют и во многих современных трактовках понятий законности и правопорядка, их соотношения и т.д.» ^{Там же. С. 531.}.

В приведенной цитате наглядно выражен излюбленный прием В.С. Нерсесянца и некоторых других сторонников концепции различения права и закона. Он состоит в критике противопоставляемого естественно-правовой теории буржуазного позитивизма, в данном случае обобщенной, а чаще связанной с подробным рассмотрением взглядов многочисленных представителей данного течения XIX и XX вв. ^{См. напр.: Мальцев Г.В. Понимание права. Подходы и проблемы. М., 1999. С. 144-279.}, и в объяснении и оценках с позиций такой критики, преподносимой вне времени и пространства, правопонимания в современных условиях.

При этом полностью игнорируются принципиально отличающиеся от традиционного позитивизма работы и взгляды советских и современных российских ученых, стоящих на позициях позитивного (прежде всего нормативного) понимания права ^{См.: Графский В.Г. Основные концепции права и государства в современной России (По материалам «круглого стола» в Центре теории и истории права и государства ИГП РАН) // Государство и право. 2003. № 5. С. 5-33.}.

Представители концепции различения права и закона, в частности, В.С. Нерсесянц, как правило, уклоняются от открытой полемики со своими оппонентами, от совместного поиска истины; не то что не анализируют их взгляды, а попросту замалчивают или искажают, отождествляя их (без ссылок на конкретные источники) с позитивизмом прошедших эпох.

А из этого по накатанной схеме, как это имеет место у В.С. Нерсесянца, делается вывод, что с позитивистских позиций, отождествляющих право и закон, «в принципе невозможно развить последовательное (внутренне согласованное и непротиворечивое) учение о правовом законе, правовой законности и правовом порядке, как, впрочем, и о правовом государстве. Это возможно лишь с позиций юридического типа правопонимания (курсив мой. -- М.Б.), опирающегося на ту или иную концепцию различения права и закона (в целом позитивного права)» ^{Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства: Учебник для вузов. М., 1999. С. 531. Ср.: Он же. Право -- математика свободы. Опыт прошлого и перспективы. М., 1996. С. 19-20,}.

В действительности о том, какое учение возможно развить с позиций декларируемого В.С. Нерсесянцем «юридического типа правопонимания» ^{Подробнее об этом см. в гл. 4 данной книги.} можно судить по той путанице, кото-рой пронизаны рассмотренные нами страницы из главы его учебника, посвященной законности и правопорядку. Речь идет об основанном на идее различения права и закона противопоставлении «правового» и «неправового» закона, правопорядка и «законопорядка», «правовой» и «антиправовой» законности и т. д.

Подобное, далеко не безобидное «либертарно-юридическое» теоретизирование, оторванное от реальной жизни, думается, не только не способствует преодолению опасных для общества правового беспредела и правового нигилизма, но и само отрицательно влияет на стабилизацию обстановки, юридическую практику. Поэтому едва ли оправдано перенесение его из ранее опубликованных статей и монографий на страницы изданного крупным тиражом учебника, предназначенного для студентов юридических вузов, большей части которых предстоит работать в правоохранительных и других государственных органах.

В связи с этим некорректно выглядит попытка автора учебника подкрепить отстаиваемый им и его единомышленниками «тип правопонимания» авторитетом Конституции РФ, представить дело таким образом, будто навязываемая им концепция различения права и закона и т.п. есть «конституционная концепция» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

«Принципиальное значение в этом плане, -- по утверждению В.С. Нерсесянца, -- имеет то обстоятельство, что официальны признанные в Конституции РФ прирожденные и неотчуждаемые права и свободы человека -- это право... в его различении с законом (всеми источниками действующего позитивного права, вклю-чая и саму Конституцию)» (курсив мой. -- М.Б.). «Это, -- продол-жает автор, -- по логике, присущей Конституции естественно-правовой концепции юридического типа правопонимания, означает, что закон (все действующее в России позитивное право, в том числе и сама Конституция) должен соответствовать праву (т.е. естественным прирожденным и неотчуждаемым правам и свободам человека). Такова, следовательно, конституционная концепция права, правового закона, правовой законности и право-порядка» ^{Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства... С. 535-536.} (курсив мой. -- М.Б.).

Хочется надеяться, что приведенные выше и подобные им словесные манипуляции, связанные с субъективным толкованием Конституции, не смогут ввести в заблуждение читателя. В действительности дело обстоит принципиально иначе.

В результате закрепления в Конституции РФ прирожденных и неотчуждаемых прав человека и гражданина в качестве непосредственно действующих конституционных норм соответствующие общепризнанные естественные законы как принципы и нормы морали и правового сознания стали нормами позитивного права, его важной неотъемлемой частью. Стало быть, указанные конституционные положения выступают в новом качестве не как естественное право (под которым В.С. Нерсесянц неоправданно понимает право вообще в его различении с законом, в т.ч. и Конституцией), а как нормы единого позитивного права, которое черпает свою нравственную силу в естественных законах, а юридическую силу в том, что исходит от государства, является нормативным воплощением государственной воли общества. Поэтому трудно согласиться с утверждением В.С. Нерсесянца, будто по Конституции РФ «закон (все действующее в России позитивное право, в том числе и сама Конституция) должен соответствовать праву (т.е. естественным прирожденным и неотчуждаемым правам и свободам человека)». Здесь все становится с ног на голову.

На самом деле, приходится повторить еще раз, в государстве существует лишь одно собственно юридическое право -- позитивное, воплощающееся в Конституции РФ, законах и иных источниках. Соотносясь между собой как содержание и форма, право и его источники -- явления однопорядковые, устремленные к единой цели и немыслимые друг без друга. При этом высшим критерием определения соответствия любой правовой нормы, любого закона или иного юридического источника праву является Основной закон России -- ее Конституция, обладающая высшей юридической силой. Сказанное о Конституции относится ко всем составляющим ее правовым нормам, в т.ч. и нормам о неотчуждаемых и прирожденных правах человека, которые, соотносясь с ней как часть и целое, не могут ни рассматриваться «в различении с ней», ни ставиться над ней.

Таким образом, заложенная в Конституции России концепция права, основанная на единстве естественного и позитивного права, верховенстве Конституции РФ и законов, не имеет ничего общего с отстаиваемой В.С. Нерсесянцем концепцией различения права и закона, правовой и неправовой законности и т.д.

В заключение данной главы остается рассмотреть соотношение демократии, законности и правопорядка. Исследование законности и правопорядка необ-ходимым образом предполагает выяснение их соотношения между собой и с демократией. Истоки такого соотношения коренятся в том, что они: во-первых, тесно взаимосвязаны со всеми другими явлениями и сторонами жизни общества, активно и непосредственно воздействуют на его экономическое, политическое, социально-культурное, духовное и иное развитие; во-вторых, особенно тесно связаны и взаимодействуют между собой для достижения общих целей, стоящих перед обществом, государством и правом; в-третьих, будучи сложными, многоуровневыми государственно-правовыми феноменами, являются эффективными инструментами функционирования, действия государства и права.

Суть законности в том, что она выражает всеобщность требования строго блюсти законы, соблюдения и исполнения законов всеми. Правопорядок же -- это практическое осуществление требований законности в реальной жизни, в процессе применения и других форм реализации права, это воплощение законности в правоотношениях, предусматривающее гарантированность осуществ-ления субъективных прав и исполнения юридических обязанностей субъектов права.

Соответственно законность -- необходимая юридическая предпосылка, предтеча правопорядка, а правопорядок -- следствие осуществления законности, ее реализации в общественных отношениях, урегулированных правом, результат претворения законности в жизнь.

Характер, содержание, уровень, назначение как законности, так и правопорядка, непосредственно зависят от их соотношения с демократией.

Демократия имеет много аспектов проявления, к каждому из которых применим данный термин, означающий народовластие. Она выступает как:

а) элемент (сторона) сущности государства, характера государственной власти;

б) критерий отнесения государства и права к демократическому или тоталитарному;

в) политическая форма государства;

г) его политический режим;

д) принцип формирования и деятельности механизма (аппарата) государства и его органов;

е) принцип организационного строения и функционирования партий и других общественных объединений;

ж) важнейшее направление развития государства и всей политической системы общества. Демократия -- это плюрализм мнений, гласность, многопартийность, включая конструктивную оппозицию, свободные выборы, разделение властей, верховенство закона, всеобщее формальное равенство, охрана прав и свобод личности, наличие высокоавторитетного и независимого суда и т.д.

Законность и правопорядок -- неотъемлемые составные части, важные структурные элементы демократии как политического режима власти, источником которой является народ. Но не только в этом, а и в других аспектах своего проявления и функционирования демократия ни теоретически, ни практически немыслима без стабильных и прочных законности и правопорядка.

В свою очередь, демократия, ее поступательное развитие -- социально-политическая почва, необходимое объективное и субъективное условие существования и укрепления законности и правопорядка. Без демократии и речи быть не может о подлинной законности, действительно прочном правопорядке.

Чем полнее развита демократия, чем ощутимее продвижение к наиболее высокой ступени ее воплощения в современном обществе -- правовому государству, тем благоприятнее условия обеспечения законности и правопорядка.

С другой стороны, законность и правопорядок жизненно необходимы для утверждения и дальнейшего развития народовластия, формирования и становления цивилизованного гражданского общества, сильного демократического правового государства.

В связи с этим не выдерживают критики взгляды тех, кто принимаемые в стране в последнее время меры по укреплению вертикали власти, законности и правопорядка, равно как выполнение правоохранительными органами своих прямых обязанностей по борьбе с преступностью и иными правонарушениями, пытаются представить как ущемление свободы и демократии, чреватое чуть ли не возвращением к диктатуре и тоталитаризму.

В такого рода спекулятивных, демагогических суждениях свобода и сила, демократия, законность и правопорядок ошибочно противопоставляются, представление о демократии навязчиво связывается с хаосом и беспределом. Невольно приходится задуматься, зачем это делается и в чьих интересах.

В действительности, демократия, правовое государство ничего общего не имеют с анархистским своеволием, правовым нигилизмом, беспределом, распущенностью, вседозволенностью. Напротив, они предполагают необходимые для всего общества законность и правопорядок, при которых все равны перед законом и судом, закон обязателен для всех без исключения, и никто из тех, кто нарушит его, не сможет уйти от ответственности. Вот это -- на юридическом языке -- и есть демократия.

Последовательное обеспечение законности и правопорядка -- основа жизнеспособности и прочности демократии и правового государства.

Глава 10. Правовое государство: пробаемы теории и практики. Понятие и признаки государства. Две стороны понятия правового государства, его определение. Основные принципы правового государства. Формирование правового государства. Понятие государства

Наряду с правопониманием столь же «вечным», основополагающим, сколь и сложным, многотрудным является вопрос о понятии государства. Поэтому не только оправдано, но и жизненно необходимо неоднократное возвращение к данному вопросу, его дальнейшее углубленное исследование с учетом исторического развития, новых подходов и выводов науки.

Обоснование понятия государства, как и всякого другого общественного явления, предполагает выработку его общего определения и предметное раскрытие его наиболее важных, основных признаков.

Краткая дефиниция государства призвана, на наш взгляд, четко отразить сущность и социальное назначение государства.

Исследование сущности государства неразрывно взаимосвязано с анализом политической власти.

Известно, что политическая или -- что одно и то же -- государственная власть не единственный вид общественной власти. Власть присуща любой организованной, более или менее устойчивой и целенаправленной общности людей. Она характерна как для классового, так и бесклассового общества, как для общества в целом, так и для различных составных его образований. Соответственно принято различать такие виды власти, как власть рода, племени, общины; власть политическую (государственную); экономическую; различных общественных объединений; родительскую; церковную.

Каждая из разновидностей общественной власти имеет известное своеобразие, отличается специфическими особенностями. Вместе с тем всем им присущи общие черты, синтез которых позволяет дать характеристику власти как общей социальной категории.

При всем многообразии взглядов на власть многим из них, принадлежащих представителям различных течений общественной мысли, присуща ее характеристика как авторитета, обладающего возможностью заставить повиноваться, подчинить своей воле других людей.

В связи с этим значительный интерес представляет статья Ф. Энгельса «Об авторитете», которая и в современных условиях сохраняет свое научное значение. В этой статье, обращенной против анархистов, пользовавшихся для обозначения власти термином «авторитет», Ф. Энгельс писал: «Авторитет в том смысле, о котором здесь идет речь, означает навязывание нам чужой воли; с другой стороны, авторитет предполагает подчинение» ^{Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 18. С. 302.}.

Ф. Энгельс рассматривал власть в качестве отношения, двуединое содержание которого, с одной стороны, означает навязывание воли властвующего подвластному, с другой -- подчинение подвластного воле властвующего.

Важно иметь в виду, что, во-первых, неотъемлемым элементом содержания любой власти является принуждение. Общественная власть немыслима без принуждения, которое в соответствии с исторической обстановкой и характером власти приобретает различные содержание и форму.

Во-вторых, отношения по поводу власти, или властеотношения, носят волевой характер и с точки зрения своей структуры складываются из «господства-подчинения» и «руководства-подчинения». В зависимости от конкретно-исторических условий власть может либо выступать как сочетание отношений «господства-подчинения» и «руководства-подчинения», либо проявляться только в отношениях «руководства-подчинения» ^{Об этом подробнее см.: Байтин М.И. Государство и политическая власть. Саратов, 1972. С. 130 и сл.}.

Ф. Энгельс, показывая, что всякая организация общества, в котором происходит процесс производства и обращения продуктов, невозможна без авторитета, без власти, и отмечая, что с развитием крупной промышленности и крупного землевладения материальные условия производства и обращения неизбежно усложняются и стремятся ко все большему расширению сферы этого авторитета, справедливо подчеркивал, что в будущем власть не исчезнет, а только изменит содержание и форму.

Власть вообще, будучи непосредственным порождением разносторонних устойчивых связей между людьми, их устремлений к удовлетворению своих интересов и смягчению при этом противоречий, а стало быть, к возможному компромиссу и определенному порядку сосуществования, представляет собой объективно необходимое условие для участия членов общества в производстве и воспроизводстве жизни. Власть есть средство функционирования любой социальной общности, проявляющееся как отношение подчинения входящих в это сообщество лиц единой руководящей в нем воле.

Следует отметить также, что всякая власть, любая ее разновидность по общему правилу (за исключением отдельных, встречающихся в истории переходных форм) отличается формационным признаком, реально существует и проявляется в исторических границах определенной социально-экономической формации, отражает ее характер, уровень и тенденции развития. Соответственно власть как общесоциологическая кате-гория -- это соответствующее характеру и уровню обще-ственной жизни средство функционирования всякой социальной общности, заключающееся в отношении подчинения воли отдельных лиц и их объединений руководящей в данном сообществе воле.

Такое определение, думается, характеризует любую общественную власть -- классовую и неклассовую, государственную и негосударственную.

Политическая (государственная) власть представляет собой особую разновидность общественной власти. Термины «политическая власть» и «государственная власть», равно как и стоящие за ними понятия, -- синонимы. Политическая власть в собственном смысле этого слова и есть власть государственная ^{Термин «политика» в пер. с греч. -- государственный, искусство управления государством, участие в делах государства.}, т.е. такая, которая исходит от государства и реализуется не иначе как при его (прямом или косвенном) участии.

Как отмечал К. Маркс, политическая сущность всякого вопроса заключается в его отношении к власти государства. Государство и все его разнообразные институты, в частности избирательная система, по мысли Маркса, есть политическое бытие гражданского общества. При этом в статье «Морализирующая критика и критизирующая мораль» он прямо отождествляет понятия «политиче-ская власть» и «власть государственная» ^{Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 4. С. 297.}.

О политической власти как власти государственной писал и Ф. Энгельс в работе «К критике проекта социал-демократической программы 1891 года», выдвигая «требование сосредоточения всей политической власти в руках народного представительства» ^{Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 22. С. 238.}. В специальной юридической, философской и политологической литературе наряду с признанием одними авторами тождества по-нятий политической и государственной власти другие авторы (Ф.М. Бурлацкий, Н.М. Кейзеров, Л.Т. Кривушин, В.Д. Перевалов и др.) выступают за различение этих категорий. Сторонники последней точки зрения употребляют понятие «политическая власть» в более широком смысле, нежели «государственная власть». По их мнению, это власть, осуществляемая не только государством, но и другими звеньями политической системы общества: партиями, массовыми общественными организациями (например, профсоюзами) и иными общественными объединениями.

Однако употребление термина «политическая власть» в таком широком смысле, с точки зрения строго научного подхода, весьма условно, ибо сама политическая власть и степень участия в ней, в ее отправлении, в том числе роль различных партий в осуществлении политической власти, -- не одно и то же.

Этого обстоятельства не учитывают авторы, которые, исходя из посылки, что политическая власть -- это одно, а государственная власть -- нечто другое, предлагают определения политической власти без указания на ее связь с государством и его роль в ее осуществлении. В частности, трудно согласиться с Ю.А. Дмитриевым, который пришел, по сути, к противопоставлению государственной и политической власти, утверждая, что «полем действия» первой «являются собственно государство и его органы», а «полем реализации» второй, «наоборот, выступает преимущественно гражданское общество» ^{Дмитриев Ю.А. Соотношение понятий политической и государственной власти в условиях формирования гражданского общества // Государство и право. 1994. №7. С. 34.}.

Однако, как правильно заметил В.Е. Чиркин, « ясны различия в понятиях общества и государства, но в реальности современное общество включает государство. Государство не может быть оторвано от общества, оно регулирует общественные отношения» ^{Чиркин В.Е. Общечеловеческие ценности и современное государство // Государство и право. 2002. № 2. С. 11.}.

Итак, еще раз подчеркнем, что политическая или государственная власть -- это такая разновидность общественной власти, которая или осуществляется непо-средственно самим государством, или делегирована либо санкционирована им, т.е. реализуется от его имени, по его уполномочию и при его поддержке.

Рассматривая такую власть в качестве важнейшего, определяющего признака государства в отличие от организации власти в родовом обществе, Ф. Энгельс обращал внимание на то, что это «особая публичная власть».

Характерные черты этой свойственной государству особой публичной или политической власти, отличающие ее от общественной власти доклассового общества, заключаются в сле-дующем.

1. При родовом устройстве общественная власть выражала интересы всего бесклассового общества, всех его членов, объединенных в том или ином коллективе -- общине, роде, фратрии, племени и т.д. Государственная власть носит классовый характер.

2. Родовая власть доклассового общества, осуществляемая старейшинами и другими выборными лицами, которые были первыми среди равных, не знала какого-либо особого аппарата или слоя лиц, специально предназначенных для того, чтобы управлять, и в этом смысле сливалась со всем населением.

Иначе обстоит дело с политической публичной властью. Она в отличие от родовой не сливается непосредственно с населением, осуществляется выделенным из человеческого общества аппаратом управления, состоящим из особой категории людей, которые были заняты только управлением другими.

3. При родовом строе, выросшем из общества, не знавшего внутренних антагонизмов, не было никаких других способов принуждения к подчинению власти старейшин и соблюдению обычаев, кроме общественного мнения.

Политическая же власть опирается на возможность государственного принуждения, для осуществления которого создаются вооруженные силы, специально приспособленный для этой цели аппарат, включающий в себя так называемые карательные или правоохранительные органы.

4. Для содержания разветвленного государственного аппарата, не принимающего непосредственного участия в производстве материальных благ, для содержания этой публичной власти необходимы взносы граждан -- налоги, которые были неизвестны родовому устройству общества.

5. При родовой организации общества люди подразделялись по принципу кровного родства; учреждение политической власти, знаменующее возникновение государства, сообразуется с разделением населения по территориальному признаку.

6. Одна из тонких сторон соотношения между политической, государственной и общественной властью первобытнообщинного строя подмечена в положении Ф. Энгельса: «... самый жалкий полицейский служитель цивилизованного государства имеет больше "авторитета", чем все органы родового общества, вместе взятые; но самый могущественный монарх и крупнейший государственный деятель или полководец эпохи цивилизации мог бы позавидовать тому не из-под палки приобретенному и бесспорному уважению, которое оказывают самому незначительному родовому старейшине. Последний стоит внутри общества, тогда как первые вынуждены пытаться представлять собой нечто вне его и над ним» ^{Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 21. С. 171.}.

Приведенное суждение помогает уяснению того факта, что с точки зрения соотношения публичной власти с обществом при первобытнообщинном строе имела место «власть авторитета», тогда как политическая, государственная власть олицетворяет «авторитет власти». От власти авторитета к авторитету власти -- вот эволюция общественной власти в процессе перехода от первобытнообщинного строя к классово организованному обществу.

7. И наконец, еще одна характерная черта, свойственная государству в отличие от организации власти первобытно-общинного строя, состоит в том, что оно возникает в силу одних и тех же причин одновременно с правом, юридически фундаментируется, развивается и функционирует в неразрывной органической связи с ним ^{Примечательно, что Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности и государства», указывая на основные признаки государства, отличающие его от старой родовой организации общества (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 21. С. 170-171), не выделяет в их числе право, взаимопроникновение государства и права, хотя данный вывод со всей очевидностью следует из обобщенных в его книге источников по античным странам и источников о происхождении государства и права в Киевской Руси.}.

Таковы основные признаки политической власти, отличающие ее от общественной власти родового строя.

Для более полного и точного современного понимания политиче-ской власти ее характеристику, кроме сказанного выше, необходимо дополнить указанием на сочетание в ней классового и общечеловеческого начал. Будучи экономически и духовно обусловленной властью определенного класса (или народа), она вместе с тем учитывает интересы всех слоев населения, их стремление не только к классовому, национальному, религиозному противоборству, но и к согласию, компромиссу, сотрудничеству, отражает реальную социально-политическую структуру общества, тенденции его развития.

Непосредственным воплощением, особой организацией политической власти и является государство.

Классовое и общечеловеческое (общесоциальное) в сущности государства. Понятие и определение государства. Как было отмечено, понятие государства включает в себя характеристику его сущности, т.е. главного, определяющего, устойчивого, закономерного в данном явлении, и его социального назначения.

Марксизм научно обосновал, что политическая власть является одновременно и важнейшим признаком государства, и основным содержанием его сущности. Государство по своей сущности есть организация политической власти общества.

Вместе с тем возникшее полтора века назад марксистское понимание государства, которое более семидесяти лет воспринималось советским обществоведением как единственно правильное и незыблемое, нуждается в критическом переосмыслении и уточнении с учетом исторического опыта и современного уровня научных знаний.

В частности, следует признать ошибочной общепринятую в советской юридической, философской и политологической литературе трактовку государства исключительно с классовых позиций, исходя из основополагающих указаний классиков марксизма ^{Подробный анализ основных направлений во взглядах на понятие государства в советской юридической и философской литературе см.: Байтин М.И. Государство и политическая власть. Саратов, 1972. С. 191- 218; Он же. К дискуссии о понятии государства // Вопросы теории государства и права. Саратов, 1971. Вып. 2. С. 3-41.}, рассчитанных на государство в обществе, разделенном на антагонистические классы. Именно применительно к такому обществу они рассматривали государство как организацию политической власти экономически господствующего класса, орудие его диктатуры.

«Политическая власть в собственном смысле слова, -- писали К. Маркс и Ф. Энгельс, -- это организованное насилие одного класса для подавления другого» ^{Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 4. С. 447.}. «Государство, -- утверждал Ф. Энгельс, -- есть не что иное, как машина для подавления одного класса другим» ^{Тамже. Т. 22. С. 200-201.}. Вслед за Энгельсом В. И. Ленин также видел в государстве машину «для поддержания господства одного класса над другим» ^{Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 39. С. 73.}. «Государство, -- считал он, -- есть орган господства определенного класса, который не может быть примирен со своим антиподом (с противоположным ему классом)» ^{Там же. Т. 33. С. 8.}.

Хотя приведенные и подобные им положения, выражавшие суть марксистского понимания государства в обществе с антагонистическими классами, начиная с конца 40-х годов XIX в., особенно после Парижской Коммуны 1871 г., и вплоть до свершения Октябрьской революции и начала строительства социализма в России, играли прогрессивную роль в объяснении происхождения, сущности и развития государства, нельзя было придавать им всеобщего значения и распространять на все времена, народы и страны, тем более в изменявшихся на глазах исторических условиях.

Однако в процессе происходящих в мире после победы социалистической революции в России глобальных перемен марксистская теория классовой борьбы и государства была превращена советским обществоведением, в том числе и юриспруденцией, в догму ^{См.: Лившиц Р.З. Государство и право в современном обществе: необходимость новых подходов // Советское государство и право. 1990. № 10. С. 14 и сл.}. В частности, буржуазное государство раз и навсегда харак-теризовалось соответственно оценкам Маркса и Энгельса, данным государству промышленного капитализма, и тезисам Ленина об империалистическом государстве, сформулированным в основном в первые два десятилетия XX в. Между тем вопреки предсказаниям о загнивании и гибели капитализма, капиталистический строй перенес не только политический удар, нанесенный Октябрьской революцией, но и выстоял в условиях глубочайшего экономического кризиса и депрессии конца 20-х - начала 30-х годов. Благодаря вмешательству государства в экономику, начало которому положили теория Дж. Кейнса и практика Ф. Рузвельта, он окреп и оказался способным в сравнительно короткий срок осуществить научно-техническую революцию, использовав ее достижения для повышения уровня жизни народа. При регулирующей роли государства были проведены меры по перераспределению доходов, внедрены многочисленные средства социальной защищенности человека.

Наряду с этим сохранились свойственные капитализму мощные стимулы материальной заинтересованности, основанные на охране и развитии частной собственности. Небезынтересно также, что капиталистический строй оказался способным воспринять и внедрить некоторые прогрессивные идеи различных течений социализма. Немаловажно и то обстоятельство, что в ряде капиталистических стран, в том числе крупных, долгое время у власти находились социал-демократы, целенаправленно сочетавшие в своей деятельности возможности капитализма с идеями социализма. Поэтому-то общество, которое сформировалось во многих странах Запада после Второй мировой войны и которое в советском прошлом по-прежнему характеризовалось как традиционное капиталистическое, на самом деле существенно отличалось от капиталистического общества времен как Маркса и Энгельса, так и Ленина.

Вполне понятно, что происшедшие изменения отразились и на государстве. Как показывает опыт США, Англии, Франции, ФРГ, Италии, Швеции и других стран, в развитых западных демократиях при объективном, непредвзятом отношении государство не может уже определяться как «ночной сторож буржуазии», ее орудие («машина») для «подавления и эксплуатации» рабочего класса и других угнетенных масс. В послевоенные годы оно все более становилось инструментом преодоления общественных противоречий не путем насилия, а посредством достижения социального компромисса, повышения роли правого регулирования. Все большее значение и развитие в этих странах получают демократия, плюра-лизм, разделение властей, формальное равенство, защита прав человека и т.д. Все эти изменения позволяют рассматривать современные наиболее цивилизованные демократические государства Запада в качестве правовых.

Таким образом, сам процесс развития буржуазного государства внес существенные коррективы в созданную марксизмом модель понятия и сущности данного государства, обнаружил несостоятельность сложившихся представлений о ее незыблемости.

Реалии жизни послужили также основанием для ряда возникших на Западе теорий («стадий экономического роста», «диффузии собственности», «менеджеризма», «постиндустриального общества», «конвергенции двух систем» и др.), утверждающих, что нынешнее «буржуазное» государство не отвечает своему названию и должно рассматриваться как новое индустриальное или постиндустриаль-ное, посткапиталистическое государство. Значительным оказался вклад академика А.Д. Сахарова в развитие идеи конвергенции, суть которой -- в сближении и воплощении в едином обществе и государстве того лучшего, что содержат в себе и капиталистическая и социалистическая системы в целях обеспечения прогресса, свободы и мира внутри каждой страны и на международной арене.

Еще сравнительно недавно такие теории отвергались с ходу, как противоречащие марксизму. Теперь, однако, трудно не признать, что они в той или иной мере отражают действительное по-ложение вещей.

Вместе с тем следует отметить существенные противоречия и расхождения между созданным марксизмом теоретическим образом социалистического государства как государства «не в собственном смысле» и теми моделями реального социализма и социалистического государства, которые получили воплощение после Октябрьской революции в СССР.

По прогнозу классиков марксизма социалистическое государство призвано было подавить сопротивление свергнутых эксплуататоров; обеспечить для трудящихся демократию высшего типа; построить социализм; подготовить переход к обществу без классов и затем отмереть. Но произошло иначе. Запрограммированный сравнительно короткий период государства диктатуры пролетариата чрезмерно растянулся. Аппарат насилия, огромная бюрократия -- все то, что ставило государство над обществом, сохранялось; служил же аппарат вопреки прогнозам Маркса, Энгельса, Ленина не трудящимся во главе с рабочим классом, а партийно-государственной верхушке. Демократия ограничивалась однопартийностью. Выборы носили формальный характер. Государство использовалось для массовых репрессий, преследования инакомыслящих, сдерживания движения в защиту прав человека. Происходило полное огосударствление общественной жизни. Пронизанная административно-командным управлением экономика проигрывала в соревновании с капитализмом.

Признавая это, не следует, однако, впадать в крайность и не видеть в пройденном Советским государством социалистическом пути ничего позитивного, хорошего. Но в главном это не меняет сути дела. Не случайно, что не только в публицистической литературе, но и в научных исследованиях о социалистическом государ-стве, в частности об общенародном государстве, упор делался не на действительное, а на желаемое; писалось и говорилось преимущественно не о том, как было на самом деле, а о том, как должно быть.

При этом с позиций классового подхода было взято за правило, безотносительно от объективных данных, от реалий жизни, характеризовать и оценивать буржуазное общество и государство не иначе как в негативном плане, а социалистическое общество и государство -- в розовых тонах. Соответственно не только Советский Союз, но и такие страны, как КНДР, Куба, Монголия и другие, значительно отстающие экономически от США и других развитых государств Запада, объявлялись опережающими их в социально-политическом отношении на целую эпоху. Конечно же, это не соответствовало действительности.

Такой подход обеднял и в известной мере искажал представление о государстве, содержал упрощенное, одностороннее понимание его сущности и социального назначения, ориентировал на приоритет принудительной, насильственной стороны данного явления, на обострение классовых противоречий и борьбы внутри отдельных стран и на международной арене. Поэтому понятно, что в связи с коренными изменениями, происшедшими в мире после Второй мировой войны, трактовка государства исключительно с классовых позиций вступила в противоречие с ходом развития государства не только в капиталистических странах Запада, но и в Советском Союзе, а после его распада -- в России и других странах СНГ.

Важно заметить, что рассматриваемый подход к трактовке государства необоснованно отвергал как идеалистические и ненаучные многочисленные немарксистские учения о государстве от Аристотеля до Каутского с его нынешними последователями в западноев-ропейской социал-демократии и современных буржуазных теориях. Несмотря на разнообразие и особенности этих учений, в том числе и в дореволюционной России (Б.А. Кистяковский, М.М. Ковалевский, Ф.Ф. Кокошкин, Н.М. Коркунов, С.А. Котляревский, С.А. Муромцев, П.И. Новгородцев, Л.И. Петражицкий, М.М. Сперан-ский, Ф.В. Тарановский, Б.Н. Чичерин, Г.Ф. Шершеневич и др.), в большинстве своем представляющих огромную духовную цен-ность, почти все они, в той или иной мере отражая многовековой опыт мирового развития, сходятся в понимании государства как института социального компромисса и достижения общего блага. Однако при всей привлекательности такого подхода он также односторонен: тогда как марксизм сводит суть понимания государства к его классово-насильственной стороне, немарксистские теории так или иначе признают в государстве лишь другую его сторону -- общесоциальную, общечеловеческую.

В связи с этим особенно привлекает к себе внимание высказанная в «Капитале» мысль Маркса о том, что государство охватывает своей деятельностью два м о м е н т а: и выполнение общих дел, вытекающих из природы всякого общества, и специфические классовые функции ^{См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 25. Ч. 1. С. 422.}.

К сожалению, данный тезис, затронутый Марксом лишь мимоходом при рассмотрении другого вопроса применительно к рабовладельческому и буржуазному государству, не получил дальнейшей специальной разработки ни в самом «Капитале», ни в более поздних трудах Маркса, не повлиял на суть понимания государства его последователями.

Между тем именно в приведенном суждении Маркса, на наш взгляд, получает краткое синтезированное выражение наиболее существенное и ценное как в марксистском, так и в немарксистском подходе к государству; делается шаг в направлении преодоления односторонности в трактовке государства, понимания его как единства двух его тесно взаимосвязанных сторон -- общечеловеческой и классовой.

И действительно, любое государство, наряду с решением сугубо классовых задач, выполняет и общесоциальную миссию, без которой не может существовать ни одно общество.

К выполнению общих дел относится прежде всего осуществление таких элементарных разнообразных коллективных потребностей общества, как организация здравоохранения, образования, социального обеспечения, средств транспорта и связи, строительство дорог, ирригационных сооружений, борьба с преступностью, с эпидемиями, охрана природных ресурсов, меры по предотвраще-нию войны и обеспечению мира и т.п.