Базовая идейная структура право-радикальных идеологий в современной России

Переосмысление основания общественного существования и базиса "Политического" сопровождалось бурным развитием науки и техники, введшем западный мир в соблазн утверждения безграничного могущества Человека и его Разума. Важно заметить, что Вогелина с наиболее последовательными идеологами тоталитарных систем объединяет представление, что ключевые процессы эпохи модерна, такие как просвещение, рационализация и секуляризация, привели к декадансу. Либерализм, марксизм, позитивизм, - все эти идеологии привели к антропологической катастрофе. При этом, даже предлагаемые пути выхода из этого цивилизационного кризиса оказались весьма схожими: все стороны выступали за духовное возрождение. Впрочем, если фашисты надеялись на зачин "новой Эпохи" и "творение новых ценностей", См. R. Griffin Modernism and Fascism. The Sense of a Beginning under Mussolini and Hitler. - Palgrave Macmillan. 2007. 496 P. то немецкий исследователь призывал вернуться к Христианским идеалам. R. Stiegmann-Gall Nazism and the Revival of Political Religion Theory // Totalitarian Movements and Political Religions. 2004. V.5. P.377

Вогелин признавал, что национал-социализм имеет в себе экзистенциальное ядро религиозного характера, предполагающее и полагающее порыв к сакральному, к его производству и закреплению, смыканию реальности вокруг него, как наиболее Реального, становящегося в результате этой процедуры Центром. Трансформация естественного в священное приводит к появлению сакральной и ценостно-ориентированной рекристализации реальности вокруг того аспекта, который признается священным, а далее, вокруг возникшего сакрального центра начинают устраиваться (вращаться) символы, лингвистические знаки, концепты; зародившийся порядок становится жесткой системой, исполненной духом религиозной проповеди и фанатически защищаемой как истинный порядок бытия. K. Vondung National Socialism as a Political Religion: Potentials and Limits of an Analytical Concept // The Sacred in Twentieth- Century Politics Ed. by R. Griffin, R. Mallett and J. Tortorice. - NY: Palgrave Macmillan. 2008. P.89

Позднее Воеглин отказался от термина "политическая религия" в пользу "гностицизма", характеризующего мировоззрение, согласно которому мир представляется, как лишенный Бога и чуждый человеку. Человеку, который, если, конечно, принадлежит к касте одухотворенных, не перестает вопрошать о своей истинной Родине и искать Знания, способного привести к воссоединению с ней и Спасению. См. H. Hansen Islamism and Western Political Religions // Religion Compass. 2009. 3/6. P.1028 Исследователь понимает Гностицизм весьма широко, не сводит его лишь к исторической христианской ереси, радикально подорванной, возможно, уничтоженной, Христианской Церковью во II-III веках и воспроизведенной Катарами. По его убеждению, гностицизм как вера в возможность обладать спасительным эзотерическим Знанием, которое можно пустить в ход для радикального преобразования мира, все еще преследует европейскую цивилизацию, а в двадцатом веке достиг значительных побед. Гностицизм, по Вогелину, предстает как форма утопизма, основанная на чувствах и запросах, взращенных самим Христианством: Спасение -, а также, изначально присущие человеческому существу - жажда обладания Несомненным, гарантиями осмысленного существования. Катастрофа гностического ответа на эти примордиальные требования кроется в характере отношения гноззиса к Истине и к Реальному: Истина оказывается доступной в самой временной и ограниченной действительности. Опыт познания ограничивается жесткими рамками. В результате, Человек лишается призвания быть, пользуясь словами В.С. Соловьева, формой для бесконечного содержания, что ведет к замыканию человека на себя самого, а это ликвидирует какие-либо перспективы становления Человека. Более того, по мнению философа, опыты нуминозного реальны, их следы выражены в многочисленных религиозных культурах, однако, непризнание действительного истока исторических систем (свидетельства божественной реальности) полагает неспособность распознать широту и глубину реальности и побуждает к совершению попыток создания ложных образов, призванных заместить утраченную духовность, но в действительно отчуждающих человека от сакрального и деформирующих реальность. C. F. Porter Eric Voegelin on Nazi Political Extremism // Journal of the History of Ideas. 2002. V.63. P.160

Отдельного упоминания заслуживают три автора. Во-первых, Х. Майер, издатель трехтомного сборника статей, объединяющего работы исследователей всего мира, посвященные как концепту в целом, так и его применению при изучении отдельных "случаев". Мы говорим о Totalitarianism and Political Religions, выпущенного издательством Routledge в 2005-2008 годах. В одной из работ исследователь предоставляет концептуальную рамку, разъясняющую его понимание ряда значимых для дискурса сборника понятий. Он определяет политическую религию как религию, укорененную в политической общности (невозможность их разрыва); государство и религия предположительно существуют в элементарном симбиозе, наивном единстве культа и политики, которое становится проблематичным в свете философского осмысления религии. H. Maier Political religion - state religion - civil religion - political theology. Distinguishing four key terms // Totalitarianism and Political Religions Ed. by H. Maier Vol.3. - London: Routledge. 2003. P.197 Кажется, что автор стоит на позициях гегельянства, согласно которому именно греко-римский мир характеризовался подобным нерефлективным единством политического и религиозного, частного и всеобщего. Субстанция народного духа бессознательно признавалась субстанцией индивида, а религиозная значимость присваивалась политическому измерению, участие в "общем деле" представлялось условием реализации и, в конечном счете, бессмертия. Очевидно, что подобное понимание весьма отличается от трактовки политической религии Вогелина. Однако Х. Мейер предлагает иной термин: политическая теология, предлагающая рационалистическое осмысление существующих форм государства и общества, предлагающее модель их религиозного преображения в смысле переплетения земного и божественного, культа и политики. Ibid 199 Именно политическая теология, обосновывающая в некотором роде возвращение к дохристианскому единству и коллективному идеалу, становится базисом для тоталитарных режимов. На этой почве концептуальный разрыв между авторами значительно сокращается.

Во-вторых, Д. Аптер, исследователь модернизации. Политическая религия, являясь тотальной идеологией, возникает как проект подрыва примордиальных (традиционных) преданностей (привязанностей) и усиления власти (авторитета) в период создания чувства общности и необходимости выработки идеала жертвенности. L. Adele Jinadu Ideology, Political Religion, and Modernization: Some Theoretical and Empirical Explorations // African Studies Review. 1976. V.19. P.123 Кризисные ситуации, которые часто порождаются в процессе модернизации, особенно догоняющей, требуют для своего преодоления создания политического единства, основанного на чувстве общности, а также сильной и единой власти, но относительно свободной в принятии решений от требований традиции. Однако политическая религия, являясь тоталитарной и мессианской, отвечая на базовые требования общества, переживающего болезненный переход, смещает приоритеты, обращается к насилию и обостряет конфликты, тем самым затрудняя разрешение проблем.

В-третьих, Х. Линц. Он анализирует мотивацию политической и религиозной власти, склоняющую их к поиску легитимности в слиянии политического и религиозного. Исследователь пишет о двух ситуациях (политических контекстах), предполагающих уклон к сращению религии и политики: авторитарный режим, отрицающий индивидуализм и ценности либерального общества; культурный национализм в процессе строительства нации и утверждения национальной идентичности. J.J. Linz The religious use of politics and/or the political use of religion Ersatz ideology versus ersatz religion // Totalitarianism and Political Religions Ed. by H. Maier Vol.2. - London: Routledge. 1997. P.107 Кроме этого, в работе характеризуются модели политической религии и политизации религии, имеющие специфические преимущества и недостатки в деле оправдания и усиления господства.

Э. Джентиле: сакрализация политики и фашизм.

Итальянский историк фашизма Э. Джентиле в последнее десятилетие двадцатого века возродил для мирового научного сообщества концепт Политической Религии. Исследователь придерживается фидеистической (Г. Лебон) и функционалистской (Э. Дюркгейм) интерпретации религии, дополненной идеями присутствия, прорыва нуминозного (Р. Отто).

Нуминозные ситуации в современном мире возникают во время революций, когда политика становится инстанцией (местом) неистового коллективного волнения (возбуждения), базой нуминозного опыта; соответственно, силы способные подчинить и управлять этими процессами могу обретать сакральную ауру, что обусловлено представлением их как манифестаций величественной и страшной власти; таким образом, революция-в-вебе, в порядке ее воображения, желания и переживания, оказалась сакральной секулярной сущностью (entity). E. Gentile Politics as Religion. - Princeton: Princeton University Press. 2006. P.11 Религией Джентиле называет систему верований, мифов и символов, интерпретирующих и определяющих смысл и цель человеческого существования (existence), делая судьбу индивида и общности зависимыми от подчиненности высшей сущности. E. Gentile Fascism, Totalitarianism and Political Religion: Definitions and Critical Reflections on Criticism of an Interpretation // Totalitarian Movements and Political Religions. 2004. V.5. P. 364

Модерн подорвал силу традиционных религий, создал кризис ориентации в мире и осмысления его, однако, сам человеческий запрос на сакральное и "внятное" остался, соответственно, возникла необходимость поиска новых форм воплощения религиозного духа. В этой ситуации происходят постоянные метаморфозы сакрального, в частности, рождаются религии человечества или нации. Великая Французская Революция дала начало веку революционаризма, мессианской политики, теологических и секулярных эсхатологических построений (гегельянство; марксизм).

Ключевое понятие теории Джентиле - сакрализация политики: формирование религиозного измерения в политике, отличного от традиционных религиозных институтов и автономного от них. E. Gentile The Sacralisation of Politics: Definitions, Interpretations and Reflections on the Question of Secular Relgion and Totalitarianism // Totalitarian Movements and Political Religions. 2000. V.1. P.21 Данный процесс непосредственно связан с возникновением секулярной религии, "ядром" которой оказывается вменение характеристик сакрального земным общностям, превращение их в источник вдохновения и объект преклонения. При этом, как правило, оформляется идеалистический импульс к трансформации политического коллективного тела (миф восстановления и воскрешения через политику). Целесообразным представляется разведение "сакрализации" общности и ее "преодоления" (особенно это важно в контексте фашизма). М. Дурхам, подыскивая определение "Национальному Альянсу", предлагает возможность политической религии, как системы, не столько освящающей секулярное, сколько выдвигая курс на его преодоление (transcend). M. Durham The Upward Path: Palingenesis, Political Religion and the National Alliance // Totalitarian Movements and Political Religions. 2004. V.5. P.467 Сакрализация политики имеет революционные, демократические и националистические корни.

Обратимся к определению "политической религии", под которой понимается тип религии, сакрализующей идеологию, движение или политический режим посредством обожествления преображенной в миф секулярной сущности (общности; нечто), признаваемой, соответственно, первичным (изначальным) и неоспоримым источником смысла и абсолютной целью человеческого существования на земле. E. Gentile Fascism, Totalitarianism and Political Religion: Definitions and Critical Reflections on Criticism of an Interpretation // Totalitarian Movements and Political Religions. 2004. V.5. P. 328 Политические религии всегда тоталитарны, то есть, нацелены на захват общества и его преобразование, оправданное идеалом "антропологической революции", они утверждают изначальность "веры" и "мифа". Эти системы экспансивны, озабочены бесконечным распространением во времени, в Будущее, к новым эпохам, и в пространстве, продвижение границ все дальше от Центра (мессианская сущность). Политическим религиям свойственно выдвигать фигуру харизматического лидера, интерпретатора национального сознания и стержня тоталитарного государства; производить общеобязательный кодекс этики и комплексную политическую литургию. Замечание: требуется введение типологии лидерства в политических религиях. Например, вождь немецкого национал-социализма А. Гитлер решительно отличался от руководителя румынского "Ордена Архангела Михаила" К.З. Кодряну. Если первый был именно талантливым и гибким политиком и оратором (демагогом), способным доминировать над массами в ходе своих публичных выступлений, то последний не отличался подобными талантами, потому вокруг него проектировалась завеса религиозной таинственности:

Согласно, М. Турда, первый предпочитал говорить непосредственно с массами, но последний предлагал своим последователям прибегать к религиозной медитации как трансцендентному режиму коммуникации. Очевидно, их образы формировались и воспринимались совершенно по-разному. M. Turda New Perspectives on Romanian Fascism: Themes and Options // Totalitarian Movements and Political Religions. 2005. V.6. P. 145 Исследователь заключает, что политическая религия есть характерная черта тоталитаризма.

Политическая религия по отношению к традиционной религии миметична, синкретична и эфемерна. Для Джентиле секулярные религии родственны, скорее, идеологиям, чем религиям. Впрочем, исследуемый феномен, по убеждению историка, все же имеет качественное отличие от политических идеологий: политические религии заключают в себе "особый ингредиент", заставляющий наблюдателей проводить параллели между, например, Фашизмом или Большевизмом и традиционными религиями.

Процесс сакрализации предполагает: освящение секулярной общности; инкорпорирование квази-религиозных символов и понятий в культурный код сообщества, структурирование специфического видения мира; полагание некоторого сообщества Избранных, обязанных реализовать некую сверхзадачу (мессианизм); проектирование политической литургии, сакральной истории и кода поведения. Z. Box, I. Saz Spanish Fascism as a Political Religion (1931-1941) // Politics, Religion & Ideology. 2011. V.12. P. 373 Подчеркнем, по Джентиле, религия формируется вокруг не божественного, а священного (сакрального), выводящего вопрошание о смысле человеческого существования к инстанции земной общности.

Мессианизм эпохи модерна проистекает не из оживления традиций премодерна, но из апокалиптической интерпретации современности (modernity), вменяя миссию возрождения (полного обновления) политике. E. Gentile Fascism, Totalitarianism and Political Religion: Definitions and Critical Reflections on Criticism of an Interpretation // Totalitarian Movements and Political Religions. 2004. V.5. P. 356 Политическая религия возникает не столько в результате стихийного прорыва архаического через ткань современности, сколько как высшая ступень модерна и наиболее интенсивное проявление всех его противоречий, то есть, оказываясь явлением не архаизма, а ультра-модернизма.

В ситуации ("текучего") модерна политические религии, не являющиеся не истинными или субститутами относительно традиционных систем, с неизбежностью и постоянно претерпевали скорые (динамичные) процессы раскалывания, сокрушения мифов, постоянно ставящими их перед необходимостью инновативного обновленчества (reinvigoration), черпающего смыслы и энергию из родственных (идентичных?) традиционным, примордиальных, источников сакрального. S. Fisher-Hшyrem Charles Charles Taylor and Political Religion: Overlapping Concerns and Points of Tension // Religion Compass. 2013. 7/8. P.327

Новое время подготовило почву не только для политических религий, но и породило гражданские религии. Конечно, они имеют общие черты, однако, во многом противоположны дуг другу. В политической религии явно выражены черты тоталитарности. Уточним специфику интересующего нас феномена, приведя определения гражданской религии: форма сакрализации коллективной политической сущности (entity), не идентифицируемая с конкретной идеологией или политическим движением, признающая отделение Церкви от государства посредством признания божественности сверхъестественного бытия (существа), сосуществующая с традиционными религиозными институтами, представляющая себя возвышающейся над партиями и конфессиями как общее гражданского кредо; признающая широкую автономию индивида относительно коллектива; обычно апеллирующая к спонтанному консенсусу по заветам общественной этики и коллективной литургии. E. Gentile Political Religion: A Concept and its Critics - A Critical Survey // Totalitarian Movements and Political Religions. 2005. V.6. P. 30

Секулярная демократическая религия может приобретать черты тоталитарной политической, оставляя в стороне свою толерантность и пафос универсализма. В книге, посвященной реакции американского общества и политической элиты США на трагедию 2001 года, обернувшейся триумфом мессианизма, Джентиле с сожалением констатирует очевидность тенденции Республиканской Партии к трансформации гражданской религии в политическую, полагающую сакрализацию политики одним актором, выступающим с претензией на монопольное право определения добра и зла (в соответствии с идеологией). E. Gentile God's Democracy American Religion after September 11. - London: Praeger. 2008. P. 143

Разберем воззрения Джентиле на природу фашизма. Исследователь придерживается культуралистского подхода, полагающего необходимость обращения к конституирующим коллективность мифам, символам и ритуалам. Находясь на позициях герменевтики, он доказывает ценность "внутреннего" подхода к изучению данных систем. Важно не только обращаться со всей серьезностью к "позитивной" программе фашизма, но и стремиться сделать эту систему аргументации "разумной", относительно последовательной. По его мнению, стоит сначала обратиться к индивидуальному творчеству самих разработчиков и апологетов подобных идей, а только затем перенести фокус внимания на разнообразные коллективные мотивации и институты, формирующие консенсус в обществе.

Джентиле критикует чрезмерный инструментализм в отношениях элиты к массам, предполагаемый наличествующим в изучаемых системах представителями классической модели тоталитаризма. Разработчики концепта призывают к построению более сложных моделей, объясняющих отношения между господствующими и ведомыми. Первые могут всецело верить своим словам или придерживаться "гностической" идеи двух истин, а не ориентироваться на максимизацию ресурсов как самоцели, а вторые - обретать в речах элит и институтах системы желаемые ответы на примордиальные религиозные импульсы и духовные запросы.

Р. Гриффин отмечает, в качестве ключевого преимущества подхода Джентиле (над традиционной single-point perspective), принцип выстраивания аналитической модели "политической религии" в форме кластерного концепта, констелляции отдельных взаимосвязанных концептуальных "точек" ("звезд"; моментов), где каждая "точка" может, как ассоциироваться с различными кластерами (становиться частью разных целых), так и приниматься задающим своих "соседей" кластером-в-себе (целое), что открывает широкие перспективы рассмотрения разнообразных концептуальных связей и выявления новых узловых (соединительных; опосредующих) точек пересечения между историческими феноменами. R. Griffin Cloister or Cluster? The Implications of Emilio Gentile's Ecumenical Theory of Political Religion for the Study of Extremism // Totalitarian Movements and Political Religions. 2005. V.6. P. 41 "Политическая религия" как целостный и многогранный концепт оказывается в окружении схожим образом сконструированных концептов "палингенетической идеологии", "декаданса", "политического мифа", "тоталитаризма", "антропологической революции" и т.д. Получается развернутая концептуальная схема, модульная система, перемещаясь по которой исследователь вскрывает все новые грани изучаемых явлений. Новый концепт, оказываясь интегрированным в специфические эвристически оправданные констелляции, позволяет принципиально по - иному взглянуть на старые феномены, также нашедшие свое отражение в особых концептах.

Фашизм является манифестацией политического модернизма, ибо нацелен на волевое подчинение процесса модернизации и конструирование "органического", лишенного дегенеративных элементов общества модерна. В центре этого проекта находится мобилизационный миф возрождения итальянской нации, восходящей к традиции Рисорджименто и обретший силу посредством сращения с революционной социалистической традицией.

Важнейшими новшествами фашистского национализма становились такие концептуальные моменты как тоталитаризм, идентификация фашизма с нацией, милитаризация нации-Государства, сакрализация политики, мобилизация интеллектуалов, план свершения "антропологической революции", заключающийся в радикальном восстановлении "характера итальянцев" и создании новой итальянской расы. E. Gentile The Struggle for Modernity: Nationalism, Futurism, and Fascism. - London: Praeger. 2003. P. 7 Следуя своему "тоталитарному" характеру, фашизм стремился определять конечные цели, как коллективного существования нации, так и жизни отдельных итальянцев. Развивалась целая система верования, ритуалов и мифов, центрированная сакрализацией Государства (центр нового идеального пространства), обозначающая ликвидацию границы между религиозным и политическим. Массы интегрировались в систему "антропологической революции", Интересное наблюдение: массовые мероприятия при фашизме конструировали коллективные личности.

Коллективное "новое человеческое существо" входит на историческую сцену исключительно в состоянии мобилизации. H. Maier Political Religions and their Images: Soviet communism, Italian Fascism and German National Socialism // Totalitarian Movements and Political Religions. 2006. V.7. P. 275 становясь действующим лицом и главным зрителем "общества спектакля". Ключевое место занимал символизм смерти и воскрешения, мистицизм крови и жертвы. Фашизм, как любая религия, стремился дать ответ на вызов смерти посредством экзальтации (возбуждения) чувства общности, объятия индивида коллективом, позволяющим признавать умерших частью мифического мира, обретающих тем самым бессмертие в форме коллективной памяти. E. Gentile Fascism as Political Religion // Journal of Contemporary History. 1990. V.25. P. 243-244 Конечной целью грандиозного проекта фашизма, если можно говорить о подобном в контексте идеологии перманентной борьбы, выступал мираж "Нового Человека", утвердившего могущество своей Воли над слепым детерминизмом, господствующего над "судьбой", Судьба, как пишет Джентиле, была важным элементом символического мира фашизма. Она выступала своеобразным божеством, возвышающимся над историческими событиями, проверяющим способности народов оставить след в истории через строительство новой цивилизации. Для фашизма история была непрерывной борьбой между роком и силой воли (властной волей), борьбой, определяющей (выражающей) циклические взлеты и падения цивилизаций. Судьба была непредсказуемым и капризным божеством, однако, в экстраординарных ситуациях воля могла побеждать рок и становиться всесильной. Ibid 247 логикой истории, и "природой". "Новизна" переплеталась с "возрождением", а значит, соединялась с мифом о Риме, обретающим религиозный смысл, оказывающимся символом покаяния и возрождения духовных наследников, оживленных волей к созданию "новой цивилизации".

Обобщая произведенный анализ ,можно сделать вывод, что именно фашизм стал первым экспериментом по построению тоталитаризма, оживляемого и побуждаемого к действию политической религией. Возможно, фигура Ю. Эволы, чье отношение к реальному фашизму было крайне противоречивым, вскроет "сущность" фашизма именно как уникальной "политической религии". Вспомним, Муссолини заключил Конкордат с Католической Церковью, опирался на традиционные элиты и позволил традиционным религиозным институтам относительно свободно и весьма активно функционировать в рамках фашистского государства (вне политики, естественно). При этом, Эвола вместе с наиболее радикальными и революционными фашистами (например, Farinacci) призывал к освобождению фашистского проекта от оков традиции, ликвидации могущества Церкви, сковывающей энергии новой власти, не позволяющей раскрыть истинную имперскую и языческую сущность фашизма. К этому известный традиционалист возвращался после войны, когда писал свою "Критику Фашизма Справа", где явно прослеживалась его претензия на выражение "радикального фашизма", несовместимость которого с Католицизмом лишь упрочняла его позиции как "политической религии". См. R. Drake Julius Evola, Radical Fascism, and the Lateran Accords // The Catholic Historical Review. 1988. V.74. pp. 403-419 Идеология фашизма представилась полной рационализацией проекта тотального государства, запечатленного еще Платоном и на протяжении всей истории мысли будоражившей философов, политиков и интеллектуалов.

Впрочем, стоит заметить: ключевой момент фашистской идеологии - первичность Политического при подчинении сакрального, сводящегося тем самым неизбежно лишь к "мифу".

К критике концепта "политической религии"

Концептуальная рамка, выстраиваемая вокруг "политической религии", безусловно, не лишена недостатков. Обратимся к двум статьям, в которых широко представлены критические замечания, выдвигаемые против сторонников концепта отдельными членами научного сообщества. D.D. Roberts `Political Religion' and the Totalitarian Departures of Inter-war Europe: On the Uses and Disadvantages of an Analytical Category // Contemporary European History. 2009. V.18. pp. 381-415 U. Ehret Understanding the Popular Appeal of Fascism, National Socialism and Soviet Communism: The Revival of Totalitarianism Theory and Political Religion // History Compass. 2007. V.5. pp. 1236-1267 Можно условно выделить шесть направлений критики, в каждом отмечается определенная проблема подхода, основанного на интересующем нас концепте.

Первое: терминологическая проблема. Консенсус в лагере сторонников политической религии, конечно, складывается, однако, споры вокруг дефиниций все еще активно ведутся. Более того, крайне распространена практика создания иных терминов для характеристики особости изучаемых явлений, или с целью интеграции ценностного суждения в сам термин (квази-религия; псевдо-религия), а значит, и в характеризуемое явление.

Второе: возникают затруднения при наложении единой концептуальной рамки на все три случая (национал-социализм, итальянский фашизм, большевизм). По мнению ряда авторов, совершая подобную операцию, мы упускаем сингулярность данных явлений. Впрочем, в данном случае, Д.Д. Робертс предлагает удобный методологический инструмент по блокировке подобных критических замечаний, исходящих обычно от историков, специализирующихся на изучении отдельных случаев. Он предлагает обращение к трехстороннему анализу этих случаев, опосредованному концептом политической религии. С одной стороны, стоит искать то общее, что объединяет все случаи, а концепт позволяет схватить подобные стороны этих систем. С другой стороны, важно обратиться к отличиям, характеризующим каждый отдельный случай. Наконец, самое важное, проводить сопоставление по типу "два против одного". Мы обретаем возможность сохранить и континуум "лево-право" (фашизм + национал-социализм против большевизма), и идею тоталитаризма (национал-социализм + большевизм против фашизма), а также истину размышлений о радикальности расизма и уникальности мрачного апокалиптического видения истории национал-социализма. Таким образом, мы сохраняем как видение сходств, так и различий.

Третье: проблема избыточного вменения "разумности" и "последовательности" элитам изучаемых систем. Сам факт наложения концепта политической религии детерминирует, постфактум, поведение и мотивацию лидеров. Получается, что хаос реальной политики этих режимов заменяется исследователями настоящего времени всецело осмысленным идеалистическим порядком структур политической религии.

Р. Итуэлл отмечает обратное: подход к фашизму как к политической религии переоценивает аффективный (эмоциональный), по отношению к рациональному, аспект фашистской поддержки. R. Eatwell Reflections on Fascism and Religion // Totalitarian Movements & Political Religions. 2003. V.4. P.147 Исследователь утверждает, что рациональные геополитические соображения, научный расизм и эксперименты в области экономического планирования не были следствием некоего "религиозного" настроения, но играли первостепенную роль в экспансионизме фашизма.

Четвертое: проблема некорректной расстановки приоритетов. Якобы, использование именно этого концепта приводит к тому, что по-настоящему важное, остается вне рассмотрения, а исследователь сосредотачивается на чем-то глубоко вторичном. Критикуется уклон сторонников рассматриваемого концепта к изучению истории идей, что негативно сказывается на анализе широкого социального контекста. Далее, подчеркивается, что рассматривать население ("массы") как нечто гомогенное, нельзя, даже если исследователь сосредоточен на "идеологиях", продвигаемых элитами, ведь последние, несмотря на свои ошибки, все же принимали во внимание наличие различных социальных групп, требующих особого подхода. Более того, отмечается необходимость изучения отдельного индивида, что требует обращения к достижениям психологии и психоанализа.

Кроме этого, концепт "политической религии" раскрывает скорее момент формирования тоталитарными движениями настроения увлеченности (вовлеченности) и очарованности, а не действительные процессы оформления тоталитарной или не тоталитарной идентичности. U. Ehret Understanding the Popular Appeal of Fascism, National Socialism and Soviet Communism: The Revival of Totalitarianism Theory and Political Religion // History Compass. 2007. V.5. P.1254 Наконец, критики утверждают, что понять эти системы нельзя, если упускать из внимания восприятие той или иной идеологии публикой, а также уклоняясь от исследования институционального измерения, в данном случае, затронуть отношения элит и религиозных групп и организаций.

Пятое: сдерживание схватывания принципиально нового. Мы рискуем упустить уникальность свойственного представителям систем и идеологий первой половины двадцатого века опыта восприятия исторического времени и места в мире и истории отдельного человека, как лидера или как рядового члена общества, а также определенного коллектива. Произошедший разрыв между миром девятнадцатого века с детерминистическими идеологиями либерализма и классического марксизма и веком экзистенциального кризиса, гибели традиционного Авторитета, достижения абсолютной свободы на уровне коллективов, схваченного во всем его трагизме идеологами фашизма, национал-социализма, а также большевизма, основанного на принципиальной ревизии марксизма, совершенной Лениным. "Политическая религия", будучи концептом мгновенно возникающим для интерпретации политического феномена, имеющего слой идеализма и верования (веры), отклоняет нас от (мета-) исторического анализа, необходимого для схватывания возникновения нового чувства (ощущения) вызова и возможности (разрыва), уровня стремления и цели, то есть, основных источников тоталитарных ответвлений. D.D. Roberts `Political Religion' and the Totalitarian Departures of Inter-war Europe: On the Uses and Disadvantages of an Analytical Category // Contemporary European History. 2009. V.18. P.413

Нам представляется, что значительная часть критики преодолевается посредством принятия концепта "политической религии" и связанного с ним подхода как эвристических инструментов, необходимых для осмысления и упорядочивания специфических феноменов, находящихся в "серой зоне" слияния светского и религиозного, рационального и иррационального, политического и сакрального.

2. Клерикальный фашизм

Обратимся к понятию "клерикального фашизма". Несмотря на долгую историю, отсчитывающуюся еще со времен восхождения Муссолини к власти, данное понятие, рожденное в пылу политической борьбы в Италии, не получило широкого признания в академических кругах. Обратимся к выпуску Totalitarin Movements and Political Religions, увидевшему свет в 2007 году и посвященному анализу данного концепта на предмет его научной ценности. Определим, насколько целесообразно внедрение данного концепта в производимую нами эвристическую конструкцию.

Журнал состоит из четырнадцати статей, посвященных анализу отношений религиозных институтов и идей с фашистскими идеями в отдельных европейских странах, а также вводной и обобщающей статьей. Особое место занимает работа Р. Гриффина, призванная задать единую эвристическую рамку. К сожалению, как нам представляется, статьи, все же, получились весьма разноплановые.

В задании "клерикального фашизма" (КФ) Гриффин опирается на свою теорию фашизма, рассмотренную нами ранее. Приведем полное результирующее описание концепта КФ: Идеология и политическая практика священнослужителей и теологов, либо поддерживающих фашизм из тактических соображений и отстраняющихся от тотализирующих, революционных, фундаментально секулярных целей движения и режима, либо интегрирующих элементы фашистских ценностей и политик в свое видение религиозной миссии на земле. Таким образом, КФ не является самостоятельным феноменом, но составляет отдельную фракцию внутри фашизма (идеологии и \ или режима). R. Griffin The `Holy Storm': `Clerical Fascism' through the Lens of Modernism // Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. V.8. P. 217 Поиск КФ должен быть обусловлен обнаружением фашизма как революционного ультранационалистического движения. Побудительный импульс к созданию КФ должен исходить именно из клерикальной среды; заслуживает внимания интеллектуальная и политическая деятельность исключительно представителей религиозных институтов; обращение к религиозным идеям светских интеллектуалов, в том числе фашистских, не может быть основанием к заключению о наличии КФ.

Последнее комплексное ограничение представляется нам опасным, но, впрочем, необходимым. Исследователь рискует упустить из виду новаторское, в области религиозных идей, творчество отдельных мыслителей, отторгаемое или игнорируемое официальными представителями признанных религиозных организаций. Очевидно, согласно самой этимологии образованного понятия, внимание исследователя должно быть сосредоточено только на "клире", его идеологических склонностях. Однако нельзя, как нам представляется, сводить "религиозное" к "клерикальному"; первое объемлет собой последнее, обеспечивает его динамизм. Ориентация на более широкое понятие позволит исследователю, получив концептуальное (идейное), а не институциональное определение, преодолеть барьеры, разделяющие Христианство на различные ветви. Действительно, протестантизм практически не имеет понятия "ереси", каждый христианин есть церковь для себя, а значит разделение между "религиозным" и "клерикальным" исчезает. С другой стороны, в православии подобное размывание немыслимо, а творчество представителей "религиозного серебряного века" лишь проявило и обострило конфликт между этими сферами. Узкое понимание КФ предполагает значительный "конфессиональный" перекос в исследовании, избежать которого можно лишь посредством радикального отхода от религиозных "идей" к религиозным "институтам", который, однако, как мы видим по сборнику, совершается не всеми исследователями. Предложим следующий вариант решения изложенного затруднения: установить понятие "религиозного фашизма" наравне с "клерикальным фашизмом". Если последнее должно затрагивать строго институциональную сферу, то первое - идейную. Говорить о КФ стоит применительно к политике церкви или христианской партии; обращаться же к РФ целесообразно в том случае, если мы заинтересованы в анализе трансформаций и осмыслений религиозных систем смысла. В первом случае, в фокусе внимания - институт; во втором - отдельный человек, высказывающий свое мнение, предлагающий уникальное представление религиозной Истины.

Понятие "религиозного фашизма" призвано направлять исследователя на путь улавливания общего, характерного процессам и механизмам трансформации сакрального в целом. Однако стоит допустить целесообразность таких понятий как "political of Orthodoxy", "political Catholicism". M. Falina Between `Clerical Fascism' and Political Orthodoxy: Orthodox Christianity and Nationalism in Interwar Serbia // Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. V.8. pp. 247-258 Они позволяют отразить специфическое, страновое \ конфессиональное, в процессах политизации религии.

Более отчетливо провести намеченную границу позволит важное разделение внутри КФ, предложенное самим исследователем, различающим две модели отношения между фашизмом и клиром: "приспособление" и "синтез". В первом случае, объединение оказывается тактическим; производится оно посредством взаимного сопротивления "общему Врагу", которым, как правило, оказывается, идеология "материализма". Приспешниками подобной "идеологии" оказываются, как "коммунисты" (особую угрозу представляет их "большевистский" модус), так и "либералы". В целом, воспроизводится традиционная система обобщения всех "других" посредством единого символического именования. Борьба с силами "хаоса" и "материи" полагается общим знаменателем для религиозных и фашистских сил, становящихся взаимными "попутчиками". Однако важно подчеркнуть, что в контексте КФ, именно фашизму отводится руководящая роль. "Синтез" достигается в том случае, если церковь, или известные и влиятельные теологи подвергают интерпретации религиозную доктрину таким образом, чтобы совместить ее с идеологией фашизма. В результате получается синкретическая и историзованная, значительно более "секулярная", но все еще религиозная "картина мира", призванная разрешить кризисы модерна, в частности, противоречие светских тотальных идеологий (фашизма) и христианства.

Понятие КФ, в трактовке Гриффина, объединяет эти модели отношений религиозного и фашистского. Безусловно, выявленные механизмы сближения скорее подкрепляют друг друга: отсутствие "идеологического" сближения делает связь непрочной и зависимой от "успехов на фронтах"; исключительно же "идеологическое" слияние не позволяет говорить о поддержке фашизма в той или иной стране религиозными институтами и, соответственно, поддерживающими их социальными группами. Несмотря на это, во-первых, как правило (исторически), функционирует лишь один механизм сближения, во-вторых, эти механизмы, по самой логике своего действия, принципиально различны (логика "идей" и логика "институтов"). Таким образом, можно говорить о наличии двух аргументов - историческом и логическом, полагающим необходимость жесткого концептуального разграничения выявленных механизмов, для чего представляется целесообразным концептуальное расчленение понятия КФ.

Наложим выявленные модели "приспособления" и "синтеза" на предложенное нами ранее разведение концептов "клерикального" и "религиозного" фашизма. Проявляется следующая схема: если исследователь рассматривает отношение религиозных институтов к фашистским и обнаруживает "приспособление" первых к последним, то стоит говорить о феномене "клерикального фашизма"; если же исследователь обращается к влиянию фашистских идей и на религиозные и обнаруживает нарождающийся синтез, то стоит говорить о "религиозном фашизме".

Подобное концептуальное решение снимает обозначенную ранее проблему "промежуточных" случаев. Если, например, подвергается анализу интеллектуальное творчество или высказывания некоего теолога или религиозного деятеля, то целесообразно, при обнаружении склонностей к фашизму, обращаться к термину религиозный фашизм. В данном случае, влияние развиваемых им идей на политику религиозных институтов, в частности того, на политику которого он может влиять непосредственно как лицо, принимающее решения, не интересует исследователя. С другой стороны, если этот же актор изучается как представитель некоего института, то важно отказаться от "идейного" РФ в пользу "институционального" КФ. В данном случае, рассматривается одно и то же явление (действие некоего лица), но принимаются во внимания различные его аспекты.

Необходимость проектирования двух различных концептов, а также последовательного соблюдения их разведения, обусловлена наличием в журнале заметного методологического раскола. Каждая статья заключает в себе отдельный "случай", страновое исследование, однако, отдельные работы отличаются друг от друга методологически. Это приводит, с одной стороны, к недопустимости производства на основе материалов сборника каких-либо обобщающих выводов, с другой стороны, подрывает перспективы вхождения термина КФ в современный научный дискурс, ибо внутренняя расколотость и неопределенность КФ оказывается ощутимой, но не проявленной. Некоторые авторы погружаются в изучение политики исторических религиозных институтов (например, статья по Бельгии), другие же явно придерживаются "идеологического" подхода к исследованию (например, работа по Италии); остальные, оказываясь не столь последовательными, лишь усугубляют методологическую проблему, скрывая указанное различение пеленой единства отдельной статьи.

Несмотря на методологические недостатки, опираясь на анализ отдельных работ, можно сделать некоторые выводы о феномене КФ.

Обратимся к рассмотрению причин и условий КФ. Во-первых, слияние и пересечение традиционной религии и фашизма обуславливается процессом модернизации и, в особенности, кризисом проекта Модерна. Происходит трансформация сакрального, размываются границы между сакральным и профанным, трансцендентным и имманентным.

Парадоксально, для полу-освобожденных и полу-дизориентированных индивидов модерна "Смерть Бога" не означала конца веры и сакральности, наоборот, болезненное восприятие этого провозглашения открыло новые возможности и мобилизовало колоссальные духовные энергии, направленные на переосмысление спасения и возрождения, исследование связей между трансцендентным и имманентным, разворачивания диалектики временности (смертности; изменчивости) личности и незыблемости (вечности) сакрального. A.A. Kallis Fascism and Religion: The Metaxas Regime in Greece and the `Third Hellenic Civilisation'. Some Theoretical Observations on `Fascism', `Political Religion' and `Clerical Fascism` // Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. V.8. P. 231

Подобная ситуация "разрыва" была возможна лишь в ситуациях ослабления традиционной религиозности, "провалов" старых механизмов интерпретации и утешения. Особую роль в продуцировании чувства "разрыва" играет секулярная интеллигенция, находящая "современность" проблематичной, но не желающая обращаться к традиции или убежденная в ее бессилии справиться с коллективным и личностным кризисом. Например, неблагоприятная ситуация для фашизма, в целом, и КФ, в частности, сложилась в Португалии, где "фашистская интеллигенция" не сложилась в связи со способностью традиционных религиозных институтов и механизмов осмысления, а также реакционной консервативной политики, объять и адаптировать к себе проблематику модерна и его расколов, адекватно отвечая на нарождающиеся запросы. A. Costa Pinto, M.I. Rezola Political Catholicism, Crisis of Democracy and Salazar's New State in Portugal // Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. V.8. P. 356-357

С обозначенным выше конфликтом между "традицией" и "модерном" непосредственно связан иной, дополняющий и выражающий первый, а именно, конфликт интерпретаций национальной идентичности. "Нация" должна быть сконструирована, однако, культурные элементы, необходимые для подобного предприятия, оказываются относительно произвольными. Здесь показателен случай Австрии, где католицизм выступал фундаментом идентичности и эксплуатировался как таковой политическими элитами в ходе институционального строительства и консолидации режима. Получается, мы имеем не "политическую религию", выступающую ключевым моментом фашизма, но "политизацию традиционной религии". Никаких трансформаций доктрины католицизма не происходило. Впрочем, этот случай заставляет обратиться к концептуализации фашизма. Австрийский режим Дольфуса и его приемников, просуществовавший с 1933 года до знаменитого Аншлюса, по мнению некоторых исследователей (Э. Нольте), может быть назван "клерикально-фашистским", ибо фашистский Heimwehr сливался с авторитарным Католицизмом. Однако подобное определение всецело зависит от нашего определения фашизма и характера авторитаризма в Австрии. Впрочем, более важными представляются два следующих момента. Во-первых, этническая концепция нации не могла обеспечить "суверенную" австрийскую идентичность надежным фундаментом, отделив тем самым австрийских немцев от германских, что было необходимо для придания режиму Австрии легитимности и смягчению экспансионистских тенденций в Германии. R. Pyrah Enacting Encyclicals? Cultural Politics and `Clerical Fascism' in Austria, 1933-1938 // Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. V.8. P. 372 Именно поэтому на первый план выходили культурные маркеры, наиболее явным из которых был Католицизм.

Во-первых: "Клерикальные" аспекты оказывались в действительности ограничителями разворачивания и усиления фашизма. В случае Австрии, `Clerical' aspects have been viewed as restraints on the development of full-blown fascism; and this suggests the term might be read as oxymoronic. The spiritual frame of reference used by Austria's lay politicians and their treatment of religion in culture and politics, as demonstrated through the theatre, contradicted the secular harnessing of religion by Fascist Italy and Nazi Germany described by Gentile". Ibid 379 Второе наблюдение ставит под сомнение само понятие "клерикального фашизма".

Во-вторых, КФ возникает как следствие этнической розни. Например, случай хорватского фашизма, выросшего не из кризиса буржуазного либерализма, радикальных социальных изменений или страха перед коммунизмом, но из ожесточенной борьбы вокруг национального вопроса в Югославии (фашизм как маркер, объективация отличия и обоснование "суверенности"). M. Biondich Radical Catholicism and Fascism in Croatia, 1918-1945 // Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. V.8. P. 394 Хорватские католические клерикалы видели в фашистской Италии и нацистской Германии потенциальных союзников в борьбе за независимость от сербской православной гегемонии в границах Югославии. Схожий конфликт наличествовал в Бельгии, где, однако, КФ практически не наблюдался: Фашизм и Католицизм оставались разделенными социальными сетями внутри Бельгии. B. de Wever Catholicism and Fascism in Belgium // Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. V.8. P. 351 Не удалась именно кооперация, а причины провала, вероятно, стоит искать в стратегиях акторов.

В-третьих, религиозная риторика в фашизме может быть обусловлена межконфессиональным расколом страны. Нацистская идеология "позитивного" христианства, поддерживаемая некоторыми кругами клира, была нацелена на снятие конфликта протестантизма и католицизма в пределах единого Рейха. Проблема раскола, надо полагать, значительно усугубилась после присоединения католической Австрии. Подобный проект, не получивший последовательного теологического исполнения, можно назвать "минималистским" (позитивным) христианством, исправленным по канонам национал-социализма, способным стать фундаментом религиозного единства всех немцев. Позитивное Христианство не было формализовано и развито в систему, оно было призвано выразить социально и политическое религиозное мировоззрение, способное стать христианским общим знаменателем Германии, положив конец немецкому сектантскому расколу. R. Steigmann-Gall The Nazis' `Positive Christianity': a Variety of `Clerical Fascism'? // Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. V.8. P.325 Арийский Христос интерпретировался как воин, сражающийся за свои идеалы и воплощавший идею борьбы; заинтересованные теологи стремились "изъять" из Христианства "иудейские" элементы, освободить его от Старого Завета и апостольских искажений.

Наметим идеологические точки пересечения фашизма и христианства. Эти глубоко различные, претендующие на тотальность, потому изначально антагонистичные системы смысла, имели много общего, как минимум, на уровне форм и явлений. Миф возрождения, культ харизмы, критика эгоизма и превознесение самопожертвования, традиция мужского доминирования и соответствующая градация ценностей, элитизм и уважение к принципам иерархизма, склонность к организации масс, идеи корпоративного устроения общества, критика демократии, наконец, понятие о прощении и спасении, которые могут быть достигнуты единичным и запоздалым, но (тотализирующем) напряженным и самоотверженным актом (возможно даже абсурдным или на поверхности противоречащим догме). B. Bodo Do not Lead us into (Fascist) Temptation': The Catholic Church in Interwar Hungary// Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. V.8. P. 419

Разрастание атеистического коммунизма делало некоторых клириков одержимыми видениями гибели западной цивилизации, основанной на христианской вере. Например, некоторые радикальные британские клирики полагали фашизм последним истинным защитником Христианской Европы и, воспроизводя гностические идеи о решительной битве, рисовали апокалиптические картины столкновения двух эсхатологических доктрин - фашизма и коммунизма, стоящих за, соответственно, добро и зло, свет и тьму, порядок хаос. T. Linehan `On the Side of Christ': Fascist Clerics in 1930s Britain // Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. V.8. P. 290