Словарь по философии

Структура желания, по Ж., миметична и трехчленна: наряду с субъектом и объектом имеется так называемая модельсоперник, которой отдается приоритет. Ж. считает, что субъект желает объект потому, что этот предмет желает его модельсоперник. Различие между моделью и учеником существует лишь для них самих: они не осознают миметического характера соперничества, превращающего в конечном счете модель в ученика, а их обоих -- в тождественных друг другу двойников, желанием которых управляет «double bind» -- противоречивое требование отождествления («Будь таким, как я; не будь таким, как я»). Мимесис неизбежно влечет за собой насилие, а насилие укрепляет миметическую установку. Эта «double bind» предопределяет «циклотимическое» состояние желающего индивида, при котором насилиебытие отрывается от миметических соперниковдвойников и непрестанно колеблется между ними. По Ж., встречаясь с насилием, субъект еще больше желает походить на свою модель, отождествляя в конечном счете насилие с божественностью и бытием, трансцендируя, «дегуманизируя» насилие, превращая его в «священное». Социальная система в состоянии кризиса состоит, по Ж., из двойников«чудовищ», поскольку при совмещении взгляда изнутри системы, не видящего ничего, кроме различий, и взгляда извне, видящего лишь тождество, происходит наложение друг на друга двух реальностей -- человеческой и божественной, человеческой и животной и т.д. Эта галлюцинация, считает Ж., свидетельствует о непризнании соперниками миметического насилия, которое позволяет произвольно и спонтанно избрать «заместительную жертву» -- «чудовищного двойника», замещающего все, что каждый человек желает истребить.

ЗИММЕЛЬ (Simmel) Георг (18581918) -- нем. философ и социолог. С 1901 -- экстраординарный проф. Берлинского, с 1914 -- проф. Страсбургского унта.

На разных этапах своего творчества испытал воздействие идей раннего позитивизма (Спенсер) и натурализма (Фехнер), философии жизни*, а также Гегеля и Маркса. Принято различать три этапа духовной эволюции 3. Первый -- натуралистический -- связан с воздействием на 3. прагматизма, социалдарвинизма и спенсеровского эволюционизма с характерным для последнего принципом дифференциации, применяющимся в качестве универсального орудия при анализе развития в любой сфере природы, общества и культуры. Второй этап -- неокантианский. В центре внимания 3. на этом этапе -- ценности и культура, относимые к сфере, лежащей по ту сторону природной каузальности; деятельность гуманитариев понимается как «трансцендентальное формотворчество». Источник творчества -- личность с ее априорно заданным способом видения. Парадоксальное содержание так называемого «личностного априори» в более поздних работах выражается в понятии «индивидуального закона». В соответствии с формами видения возникают различные «миры» культуры:

религия, философия, наука, искусство и др. -- каждый со своеобразной внутренней организацией, собственной уникальной «логикой». Для философии, например, характерно постижение мира в его целостности; эту целостность философ усматривает через каждую конкретную вещь, причем этот способ видения не может быгь ни подтвержден, ни опровергнут наукой. 3. говорит в этой связи о различных «дистанциях познавания»; различие дистанций определяет различие образов мира. Индивид всегда живет в нескольких мирах, и в этом -- источник его внутренних конфликтов, имеющих глубинные основания в «жизни».

В этот же период сформировались основные идеи 3. в области социального знания и социологии культуры. Цель социологического изучения, возможного в разных науках об обществе -- вычленение из их совокупного предмета особого ряда фактов, становящегося специфическим предметом социологии -- форм обобществления (Formen der Vergesellschaftung). Социология в этом смысле подобна грамматике, которая отделяет чистые формы языка от содержания, в котором живы эти формы. За выявлением форм должны следовать их упорядочение и систематизация, психологическое обоснование и описание в историческом изменении и развитии. Противопоставление формы и содержания следует понимать как противопоставление «материи» социального взаимодействия -- культурноисторически обусловленных продуктов человеческого духа, целей, стремлений, потребностей индивидов, -- и наиболее часто повторяющихся, характерных для всех и всяческих эпох и событий структур взаимодействия, в сочетании, в совокупности которых и существует человеческое общество. Эти формы обобществления 3. иногда называет культурными формами. Самая важная из классификаций культурных форм -- классификация по степени их отдаленности от непосредственности переживания,от «потока жизни». Ближе всего к жизни спонтанные формы, такие как обмен, дарение, подражание, формы поведения толпы и т.д. Несколько более отдалены от жизненных содержаний экономические и прочие организации. Наибольшую дистанцию от непосредственности жизни сохраняют формы, названные 3. чистыми или «игровыми». Они чисты, потому что содержание, когдато их наполнявшее, исчезло. Это такие формы, как «старый режим», т.е. политическая форма, пережившая свое время и не отвечающая запросам участвующих в ней индивидов, «наука для науки» -- знание, оторванное от потребностей человечества, «искусство для искусства», «кокетство», лишенное остроты и непосредственности любовного переживания.

Современное социальнокультурное развитие 3. рассматривает как постоянное усиление разрыва между формами и содержаниями в общественном процессе, постоянное и нарастающее опустошение культурных форм, сопровождающееся индивидуализацией человека и увеличением человеческой свободы. Конкретно это выражается в интеллектуализации общества и развитии денежного хозяйства. Эти два процесса идут параллельно, они к тому же аналогичны друг другу. Оба символизируют собой рост «формализации», оторванной от содержания. Интеллект «внекачественен», предметом интеллектуальных (логических) операций может быть что угодно, но критерии правильности этих операций безотносительны к предмету. То же самое относится к деньгам. Деньги -- формальный критерий ценности, уравнивающий все и вся, людей и вещи, людей между собой. Интеллект обеспечивает легкость понимания, обратной стороной которого становится уравнение всего, понижение общего уровня душевной жизни и переживания. Точно также деньги все более исключают всякое проявление непосредственности. Воцаряется всеобщее отчуждение: деньги отнимают у производимой вещи ее целесообразный характер, превращают ее в средство, работник оказывается отчужденным от продукта своего труда; деньги пространственно, а затем и духовно отделяют человека от принадлежащих ему вещей -- владелец отчуждается от владения и т.д. В этом процессе всеобщего отчуждения* люди теряют качества своей особости, переходят в одномерность, перестают быть предпочитающими и предпочитаемыми. Символом межчеловеческих отношений становится проституция. Природа проституции и природа денег аналогичны: «Безразличие, с которым они предаются всякому новому употреблению, легкость, с которой они покидают любого субъекта, ибо поистине не связаны ни с одним, исключающая всякое сердечное движение вещность, свойственная им как чистым средствам, -- все это заставляет провести роковую аналогию между деньгами и проституцией». 3. исследует культурную функцию денег и логического сознания во всех их тончайших опосредствованиях и проявлениях, обнаруживая «стилевое единство» современной культуры. Этот господствующий стиль -- объективность: объективность денег и объективность логических форм. Стиль определяет смысл эпохи -- нарастающее опустошение культурных форм, отрыв их от содержания, превращение в самодовлеющие игровые формы.

Для последнего, третьего этапа творчества 3. характерна сосредоточенность на проблеме «жизни». Жизнь как порыв, чистая и бесформенная витальность, реализуется в самоограничении посредством ею же самой создаваемых форм. На витальном уровне эта форма и граница -- смерть*; смерть не приходит извне, жизнь несет ее в себе. На «трансвитальном» уровне жизнь превозмогает собственную ограниченность, образуя «более жизнь» (MehrLeben) и «болеечемжизнь» (MehralsLeben) -- относительно устойчивые образования, порожденные жизнью и противостоящие ей в ее вечной текучести и изменчивости. «Болеежизнь» и «болеечемжизнь» представляют собой формы культуры. Культура противостоит не только витальности, голой жизненной силе, но и духовности, воплощенной в творчестве и эмоциональных движениях. Факты жизни, такие как труд, творчество, становятся ценностями культуры лишь тогда, когда превосходят рамки своего природного, в себе существования и, будучи рассмотренными с точки зрения определенного культурного идеала, помещаются в культурный контекст. Жизнь и дух образуют культуру путем саморефлексии.

На этом пути философия жизни трансформируется у 3. в философию культуры*. Культура, «возвысившись» над жизнью, обретает собственную динамику, собственные относительно автономные закономерности и логику развития, но при этом, будучи оторванной от жизненной стихии, лишается жизненного содержания, превращается в пустую форму, в чистую «логику», не способную уже вмещать в себя движение развивающейся жизни. В самый момент их зарождения, в момент творчества культурные явления соответствуют жизни, но по мере ее развития как бы «отдаляются» от нее, становятся ей чуждыми и иногда даже враждебными. 3. приводит примеры: астрономия, служившая потребностям земледелия и мореплавания, начинает развиваться «ради самой себя»; социальные роли, лишаясь своего жизненного содержания, превращаются в театральные маски; реальные схватки становятся игрой, спортом; любовь, оторванная от непосредственных жизненных импульсов, принимает форму кокетства. Жизнь сама по себе бесформенна, говорит 3., так что не может существовать форма, которая отвечала бы сущности жизни. Поэтому чередование культурных форм лишено целесообразности. Оно не представляет собой картину прогресса или регресса. Возрастание ценностного содержания жизни не есть, следовательно, развитие и углубление какойлибо культурной логики; оно представляет собой лишь количественный рост культурно оформленного материала жизни. Поэтому рост культуры есть, строго говоря, не прогресс культуры, а процесс релятивизации культурных ценностей. Этот процесс мог бы быть остановлен лишь в том случае, если бы жизнь сумела проявить себя в голой непосредственности, вне всяких форм. Однако -- и в этом источник трагического внутреннего конфликта культуры -- «все познание, воление, творчество могут лишь заменять одну форму другой, но никогда саму форму жизни -- чемто потусторонним по отношению к форме вообще» (Конфликт современной культуры. Пг., 1923, с.238). Противоречие жизни и культуры не может быть примирено: жизнь не способна выразить себя вне культуры, а культура не в силах дать жизни адекватное ей выражение. В осознании неизбывности этого противоречия состоит, по 3., трагедия культуры.

Характерной чертой современного ему этапа развития культуры 3. считал борьбу жизни против принципа формы вообще, то есть против культуры как таковой. 3. -- типичный философ У;п de siede, тонкий диагност своего времени, давший анализ и критику современного ему капиталистического образа жизни, его внутренне противоречивых тенденций. Главное противоречие заключается в том, что чем более формализуются социальные и культурные образования, тем более отчужденным от них оказывается индивид как таковой, воплощаюший в своем творческом, «душевном» существовании глубинные тенденции самой жизни. Отчуждение оказывается равнозначным свободе, и единственным регулятором морального поведения становится индивидуальный закон -- уникальноличностное априори, определяющее жизнь и поведение индивида и знаменующее собой (наряду с созданием культурных форм) способность жизни к творчеству и художественной саморегуляции. Выводами из его культурфилософской концепции становятся культурный пессимизм и глубокий индивидуализм. 3. дал собственное объяснение истоков и природы «духа капитализма», объяснив его как господство денег и интеллекта. В отличие от Вебера*, предложившего альтернативное понимание капиталистического духа, концепция 3. также оказалась глубоко пессимистической. И у Вебера, и у 3. главную роль играет «рационализация» мира, но у Вебера пафос рационализации -- это пафос безграничного познания и овладения природой и обществом, в то время как у 3. речь идет о постоянном опустошении и обеднении мира, снижении качества душевного переживания, в конечном счете, снижении качества человека.

Идеи 3. через посредство Лукача*, Блоха* и др. оказали воздействие на формирование культуркритической позиции неомарксизма* и нашли выражение в современной философской антропологии*. Хотя 3. и не оставил после себя школы или группы преданных последователей, богатство идей, выраженных в его сочинениях, постоянно разрабатывается в самых разных направлениях философских и социологических исследований.

Л. Г. Ионин

Д) Проблемы философии истории. М., 1898;

Избранное. Т. 12. М., 1996.

Ш Ионин Л.Г. Георг Зиммель -- социолог. М., 1981; Филиппов А.Ф. Обоснование теоретической социологии: введение в концепцию Георга Зиммеля IIЗиммель Г. .Избранное. Т.2. М., 1996.

ЗОМБАРТ (Sombart) Вернер (1863 -- 1941) -- нем. экономист, социолог и социальный философ. Обучался политической экономии и праву в Берлинском унте, был профессором экономики в унтах Бреслау (Вроцлава), затем Берлина. В 1904 вместе с Вебером* и Э. Яффе возглавлял журнал «Архив социальной науки и социальной политики», играл важную роль в Немецком социологическом обществе и Союзе социальной политики. 3. был учеником известного экономиста, лидера нем. исторической школы в политической экономии Г. Шмоллера и в области экономического анализа разделял установки этой школы. Он отвергал представление об универсальных экономических законах и доказывал, что экономика тесно вплетена в социальноисторический контекст и национальные традиции общества. В фундаментальной работе «Современный капитализм» (1902) он рассматривает европейский капитализм как «исторический индивидуум», прослеживая стадии его развития и выявляя характерные для них системы хозяйственных ценностей. В генезисе капитализма решающую роль 3. отводил евреям со свойственным им капиталистическим духом: бережливостью, рассудительностью, стремлением к деньгам (Евреи и их участие в образовании современного хозяйства. СПб., 1910). Эта концепция вызвала обширную критику, в том числе полемику между ним и Максом Вебером*, связывавшим развитие капитализма с протестантизмом. 3. принадлежат интересные работы о характере и системе взглядов представителей основных социальных классов (Пролетариат. М., 1907; Буржуа. М., 1924, 1994). Общество он рассматривал как продукт духовной активности людей, поэтому он трактовал социологию не как специализированную научную дисциплину, но как универсальную науку, призванную объяснить всю систему межчеловеческих отношений и социокультурных феноменов, включая религию, искусство, право, экономику и государство. Ранние работы 3. отмечены сильным влиянием марксизма, в 1910е годы он перешел на позиции нем. национализма. В скандально известной кн. «Торговцы и герои» (1915) он противопоставлял «утилитарноторгашескую» установку англичан «героическидуховным» ценностям немцев. В 1930е 3. отстаивал принципы нем. националсоциализма как выражение «германского духа».

ЗОНТАГ (Zontag) Сьюзен (19331994) -- амер. писательница, литературный критик и теоретик искусства. Опираясь на опыт художественного и литературного авангарда XX в., 3. последовательно противостоит герменевтическому подходу к истолкованию произведения искусства. Размежевание с герменевтикой* находится в центре сборника статей «Против интерпретации» (1966), принесшего 3. широкую известность. Нетрадиционному методу интерпретации, практикуемому 3., соответствуют нетрадиционные, «неканонические» формы эстетической деятельности (хэппенинг, экспериментальное кино и фотография, порнографическая литература). Среди сквозных тем исследований 3. -- способы изображения болезни в литературе и искусстве, истоки и критерии «нового» в культуре, основные черты модерна (modernity) и постмодерна* в художественноэстетической сфере.

Д Мысль как страсть. М.,1997.

В «Человеке играющем» (1938) Хейзинга* обосновывает сквозное значение И. в развитии основных культурных форм человеческой жизни. Он отвергает популярные представления о служебной функции И. по отношению к утилитарным или биологическим целям. Одним из ключевых для Хейзинги был символ «духовной веселости» Франциска Ассизского, выявляющий смысловую вертикаль И., правила которой неотделимы от аскетического самоограничения, а свобода основана на искупительной самоотдаче. Францисканская радость вырастает из жертвенного зерна; здесь находится сакральный исток подлинной И., предлагаемой Франциском в качестве жизненного образца своим ученикам -- «скоморохам Божьим». Антиномичность этого словосочетания подчеркивает возможность сочетания в бытийном составе человека двух начал: эмпирического и благодатного.

Предложенная Хейзингой дихотомия «состязание -- представление» детализируется франц. ученым Р. Кайюа, различающим четыре типа игры: И. головокружения, И. подражания; И. состязания; И. случая. Эта типология может быть прояснена через вопрос: «Кто играет?» В первом случае это -- «скоморох Божий» ; во втором -- актер, исполняющий роль;

в третьем -- соперники в состязании, в четвертом -- азартный игрок с волей Случая или Рока. Наиболее сложной является И. первого типа, не локализованная сценой, стадионом или колесом рулетки. В ней человек устремлен к преодолению собственной ограниченности и скованности, к динамическому выявлению возможной полноты экзистенции*. Такая И. есть исполнение человека, исполняемого бытием. Здесь нет «другого», поэтому к такого рода И. неприложима субъектобъектная матрица. Стороны взаимодействия как бы погружаются внутрь самого человека. Между ними нет ни соперничества, ни подражания; есть «трепет», в котором человек выходит из состояния самотождественности, ощущает духовную амплитуду своего существования. В нем пробуждается и подает голос «человек возможный» -- та бытийная ипостась, которая в принципе не может быть отделена от человека и передана дублеру наподобие маски. «Человек возможный» не является ролью, в которую можно «войти». Он не налагается на индивида извне, как личина, но высветляет в нем сокровенный и неовнешняемый слой бытия.

Существует драматизм, связанный с локальностью игровых ситуаций. Он неизбежен в И., поскольку совершающиеся в ней изменение структуры сознания и переориентация на истинную свободу происходят вне особых на то эмпирических оснований. В этом плане И. суть способность высвобождения изпод гнета обычных форм принуждения: идеологического, экономического, социально

ИДЕАЛЬНЫЙ ТИП одно из ключевых понятий социологии и теории познания Вебера*. Представляет собой мыслительную конструкцию, воспроизводящую своеобразие и логическикаузальную структуру образования и развития объекта исследования. По своему эпистемологическому статусу И.т. является не нормативно предписанным способом организации представлений о предмете, а неизбежной для ученого формой восприятия и осмысления эмпирического материала. Взаимосвязи, присущие исследуемому под одним из углов зрения объекту, «усиливаются», абсолютизируются исследователем и доводятся до состояния внутренней логической непротиворечивое* ти. Явление получает «культурный смысл» и, будучи осознано как индивидуальный, отдельный от других историкологический феномен, может быть встроено в причинноследственную цепь истории культуры. Так как любой исследователь исторически ограничен наличным состоянием знаний и относительностью собственных ценностей, с позиций которых он усматривает в культурных гвлениях смысл, образование И.т. неизбежно оказывается односторонним. Таким образом, усиление в выбранном направлении происходит за счет других перспектив концептуализации материала. Не будучи в состояний полностью адекватно отразить исследуемую реальность, И.т. всегда остается методическим средством приближения к ней; каждое сопоставление эмпирических данных с их идеализированной, логически непротиворечивой моделью выявляет очередные недостатки и ограничения последней, и, требуя уточнений, направляет дальнейшее исследование.

Пример использования методологии И.т. дает веберовское исследование социального действия. Вебер отталкивается от наиболее простогол понятного для внешнего наблюдателя случая совпадения его представлений об объективно целерациональном поведении с субъективными представлениями действующего лица об адекватности своего поведения ситуации и собственным целям. Накладывая эту модель на эмпирический материал изучаемых социальных действий с целью понимания* присущего им субъективного смысла, Вебер последовательно устанавливает типологию форм поведения, в которых рациональное соответствие целей и средств логически убывает. Образованные в результате идеальные типы ценностнорационального, традиционного и аффективного поведения, в свою очередь, также остаются логическими абсолютизациями, сопоставление которых с конкретными социальными действиями ведет к прояснению индивидуальных исторических причин ограниченной рациональности того или иного явления,

Вебер проводил различие между социологическими И.т., существенные характеристики которых независимы от конкретных исторических условий, и историческими (генетическими) И.т. Он также предупреждал о необходимости отделять И.т. от других теоретических средств концептуализации материала: прежде всего от имеющих назывную и классификационную сущность определений и от законов и статистических усреднений, претендующих на универсальное обобщение определенного класса явлений. Предметом идеальнотипического генетического описания оказываются в первую очередь индивидуальные явления (хотя сам Вебер отмечал, что И.т. обычно состоит из родовых по своей природе понятийных элементов). Важно также различение И.т. от «идеального» в нормативном смысле слова, поскольку для И.т. характерно отвлечение от всех участвовавших в его образовании культурных оценок ради требования логической и рациональной когерентности.

Разработанное Вебером понятие И.т. заняло одно из центральных мест в методологии гуманитарного знания XX века. Характер его интерпретаций и применений в последующих исследованиях варьируется от его понимания как средства построения теорий о культурноисторических индивидуалиях до лишь частично контролируемого способа восприятия и систематизации эмпирических данных. Для методологической рефлексии над природой И.т. характерно изучение его места в арсенале средств гуманитарного знания и анализ его логическикогнитивной структуры, сопровождающийся построением типологий И.т. В конкретных науках понятие И.т. успешно функционирует как метафора методологического оправдания актуального несовершенства и приблизительности теоретических концепций в социальногуманитарных науках и, с этой точки зрения, играет конструктивную гносеологическую роль.

ИДЕОЛОГИЯ. Впервые введенное в эпоху Французской революции, понятие И. столь многократно подвергалось изменениям и помещалось в столь различные контексты, что почти не представляется возможным проследить его употребление во всех нюансах. Кроме того, сам термин И. выступает не иначе как «идеологическое» понятие, как средство борьбы, а потому его концептуализация неизбежно связана с внетеоретическими мотивами. Построение «теории И.» всякий раз зависит от того, понимает ли себя данная теория как идеологическая или внеидеологическая («научная»). Сказанное относится не только к разделению науки и И., но и к более широкому понятийному полю, захватывая такие оппозиции, как духматерия, теория, практика, базис-надстройка, имагинативное реальное и т.п. Отношение между членами этих оппозиций часто описывается при помощи метафоры зеркала (отражение, искажение, обманчивое или, напротив, правильное отражение и т.д.), т.е. при помощи образа удачной или неудачной репрезентации. Проблематика И. связана, т.о., с проблематикой эпистемологии.

Но если эпистемология отвечает на вопрос, в какой мере возможно познание действительности, то критика И. ставит вопрос, в какой мере необходимо искажение действительности. Здесь задает тон формула Маркса, определившего И. как «ложное сознание». Отсюда необходимым образом вытекает вопрос о значимости и истинностном статусе форм сознания. «Ложное сознание» есть, с одной стороны, следствие классового конфликта, и, в частности, выражение партикулярных интересов, выдаваемых за всеобщие. В этом смысле следует понимать утверждение, что господствующая И. -- это всегда И. господствующего класса. С другой стороны, поздний Маркс относит И. вместе с политикой к «надстройке», детерминированной экономикой («базисом»). Природа этой детерминации стала предметом многочисленных истолкований -- от трактовки надстройки как прямого отражения базиса (Ленин) до допущения ее относительной автономии, при котором постулируется лишь «детерминация в конечном итоге» (Энгельс). Одни настаивают на одинаковой значимости политикоидеологической логики для всех классов и, следовательно, на независимости этой логики от конкретных экономических позиций политических актеров, а значит -- на нейтральности понятия И. (Грамши*). Другие полагают возможным снять понятие И. в более широкой концепции, охватывающей обе инстанции (и базис, и надстройку) -- таковы концепция власти* у Фуко* и концепция дискурса у Эрнеста Лаклау. В зависимости от понимания отношения И. к базису можно выделить четыре основных фазы в осмыслении феномена И.

1. Охарактеризованная выше прямая детерминация (И. как обман и самообман).

2. Интерпретация И. как опосредованного, непрямого отражения. В рамках оппозиции теории и практики И. сначала локализуют на полюсе практики. После «языкового поворота» (linguistic turn) в современной философии И. начинают описывать как исключительно языковой феномен.

3. Отмена понятия И. Таковы позиции структурализма* и постструктурализма*, согласно которым «за маской ничего не скрывается», что делает понятия искажения и обмана попросту излишними. Коль скоро нет жестко фиксированного референта, нет и ничего, что могло бы быть неверно репрезентировано.

4. Введение (хотя и с известными ограничениями) понятия И. заново. С «отрезвлением» постструктурализма И. вновь определяется как иллюзия, как неведение относительно универсальности социального.

Эти фазы не следует истолковывать хронологически; они представляют собой скорее логические возможности в осмыслении оппозиции реального и воображаемого. Так, Лукач* в «Истории и классовом сознании» исходит из представления о целостности или тотальности, детерминирующей все части целого таким образом, что всякая часть не может быть ничем иным, как выражением этой тотальности. Мышление и существование в модели Лукача тождественны друг другу в той мере, в какой они суть части единого исторического процесса. В этом процессе эпистемологическое предпочтение отдается пролетариату, ибо он совпадает с формой товара: будучи продавцом своей рабочей силы, пролетариат есть не что иное, как приходящая к своему самосознанию товарная форма. Пролетариат есть тот класс, которому суждено объединить в себе мышление и действительность, теорию и практику, поскольку для того, чтобы понять самого себя, ему необходимо понять тотальность общества, а для того, чтобы понять тотальность общества, он Должен перейти к практике. Лежащее в основе концепции Лукача гегельянское представление о детерминизме (часть как выражение целого) стало объектом критики у Альтюссера*.

Перелом в осмыслении феномена И. внес Грамши, отказавшийся от понимания И. как ложного, определенного заданными наперед позициями и интересами сознания. Разработанное им понятие гегемонии преодолевает противопоставление базиса и надстройки, охватывая и сферу экономики, и сферу гражданского общества и государства. Связующий член между базисом и надстройкой -- политика; она подчиняется своей собственной логике и должна рассматриваться в ценностно нейтральном смысле. Гегемония обозначает не господство той или иной группы или блока, а логику политической артикуляции как таковой, что, кстати, позволяет другим группам или блокам достигать противогегемонии. Однажды утвердившись, гегемония проникает во все сферы общественной жизни, а это значит, что И. располагается уже не в сфере духа или теории, но в сфере материальности или практики. И. перестает быть наименованием системы мыслей, становясь наименованием системы жизненных отношений.

К этой концепции примыкает Альтюссер, разрабатывающий понятие «идеологического аппарата». Именно находящийся в руках государства идеологический аппарат есть та инстанция, посредством которой И. господствующего класса становится господствующей идеологией. И. есть нечто, «носящееся в воздухе»; она локализована в определенных организациях (церковь, школа, университет, семья) и определена материальными практиками этих организаций. Идеологический аппарат в концепции Альтюссера сходен с понятием гражданского общества в концепции Грамши. Идеологический аппарат государства следует отличать от репрессивного аппарата последнего, где И. направлена на прямое отправление насилия. Этим различением Альтюссер преодолевает традиционный марксистский догматизм, ибо «относительная автономия» надстройки им не только декларируется, но и теоретически обосновывается. Тем самым Альтюссер развивает структуралистскую версию репрезентативной функции идеологии: И. есть не ложная интерпретация реальности, а ложная интерпретация отношения индивида к реальным условиям его существования. Тем не менее Альтюссер не выходит за рамки традиционной дихотомии реальногоимагинативного, оставаясь в плену репрезентационизма.

Начало структуралистскому переосмыслению понятия И. было положено еще в 20е годы. В работе В.Н. Волошинова была разработана семиотическая теория И. Сознание и И. берутся здесь не просто в их противопоставленности материи, но в материальности означающих. Если И. и сфера знаков совпадают, а знаки (и, соответственно, дискурсы) коэкстенсивны материальности, то модель отражения (материального) базиса (идеальной) надстройкой, по сути, снята. По тому же пути пошел и структурализм, опиравшийся на знаковую теорию Ф. де Соссюра. Поскольку значение знака определяется не отношением к находящемуся вовне материальному референту, а различием знака по отношению к другим знакам в системе сигнификаций, постольку снимается вопрос о детерминации со стороны референта (или базиса) как гаранта фиксированного значения. Радикальность этого поворота особенно отчетливо просматривается в работах Лаклау. Некоторое сознание, согласно Э. Лаклау, может быть «ложным» только при условии наличия «истинной» идентичности социальных агентов. Но в той мере, в какой данность жестких классовых оппозиций ставится постмарксизмом под сомнение, остается неясным, применительно к какой инстанции истинности можно говорить о ложности того или иного сознания. В то же время мы не должны, поЛаклау, окончательно отбрасывать понятие «обознания», «неверного знания» или «неведения». Ибо «неверным знанием» или «осознанием» следует считать как раз недоучет ради кальной нежесткости позиций в сие':теме обозначений и шаткого статуса любой позитивности. Тем самым Лаклау преобразует традиционное понятие И. Последнее обозначает теперь дискурсы, с помощью которых общество пытается фиксировать значения и тем самым проявляет неведение относительно бесконечной игры различий. И. есть «воля к тотальности» всякого тотализующего дискурса. Эту концепцию, опираясь на Деррида* и Лакана*, развивает в последние годы С. Жижек. Жижек вводит в модель, предложенную Лаклау, следующее: статически фиксированная идентичность невозможна; переживание этой невозможности находит внешнее выражение в фигуре идеологического врага. Конститутивная для всякого субъекта «недостача» ищет заполнения в социальных фантазмах, пытаясь с их помощью преодолеть собственную изначальную недостаточность -- субъект прибегает к самообману. Задачу идеологии Жижек, как и Лаклау, видит в том, чтобы обнаруживать, проговаривать, «называть» невозможность любого идеологически мотивированного самозавершения.

ЙЕЛЬСКИЕ КРИТИКИ философсколитературоведческая школа, сложившаяся в 1970е годы в Йельском унте на основе пересмотра принципов традиционной литературной критики с позиций, близких теории деконструкции Деррида*. Рассматривая литературную критику как фундаментальную гуманитарную деятельность, школа выделяется на фоне предшественников пристальным вниманием к философии. «Heманифестом» первого поколения школы принято называть книгу «Деконструкция и критика» (1979), представляющую позиции таких авторов, как Блум*, П. де Ман*, Хартман*, а также Миллер*. Ведущим теоретиком школы был П. де Ман, разработавший учение о риторике как деконструирующей деятельности. Внутренняя критика школы со стороны Блума, не отождествляющего свое учение с теорией деконструкции, оценивает исключительный интерес к риторике как «лингвистический нигилизм». Противостояние второго поколения школы (Б. Джонсон, Ш. Фелман, Джеймисон*, Г. Чакраворти, М. Фергюсон и др.) первому началось как противопоставление женского дискурса «бунтующих дочерей Йеля» мужскому репрессивному языку отцов, марксистского радикализма молодых -- либерализму старших.

ИДИОГРАФИЧЕСКИЙ МЕТОД (от греч. idios --_ особенный, своеобразный и grapho -- пишу) -- предложенное Виндельбандом* и Риккертом* обозначение метода наук о культуре, сущность которого состоит в описании индивидуальных особенностей «существенных» исторических фактов. Согласно Виндельбанду, естествознание, использующее номотетический метод*, обобщает и устанавливает законы, в то время как историческая наука индивидуализирует и устанавливает «отношение к ценности» (Wertbeziehung), которое определяет величину индивидуальных различий, указывая на «существенное», «уникальное», «представляющее интерес» в бесконечном многообразии явлений. По Виндельбанду, применение И. м. придает материалу непосредственного переживания определенную форму за счет процедуры «индивидуализирующего образования понятий», т.е. отбора моментов, выражающих индивидуальные особенности рассматриваемого явления (напр., исторической личности), а само понятие представляет собой «асимптотическое приближение к определению индивидуума».

ИКСКЮЛЬ (Uexkuel) Якоб Иоганн (18641944) -- этолог и теоретик биологии, в работах которого тесно переплетались научные и философские проблемы. Род. в Эстонии, в 1884 окончил унт в Дерпте (Тарту) и до 1903 работал там же. Затем переехал в Гейдельберг, в различных странах проводил полевые исследования поведения животных. В 192534 -- проф. Гамбургского унта. Умер в Италии, на о. Капри.

В философском плане интересна попытка И. обосновать этологию и зоопсихологию, исходя из концепции опыта и знания Канта. Каждый живой организм, согласно И., живет в уникальном «окружающем мире» (Umwelt), определяемом его телесной организацией, числом и строением органов чувств и устройством нервной системы. Коррелятом окружающего мира является «внутренний мир» (Innenwelt) животного, мир его «субъективного опыта». В работах И. можно найти любопытные реконструкции того, как одни и те же фрагменты природы должны представать «в глазах» птицы, собаки и др. существ. Подобно остальным животным, собственным окружающим миром обладает и человек. В этом, по И., глубинный смысл кантовской трансцендентальной эстетики. Однако Кант, не обладая еще необходимым биологическим материалом, не мог выразить этот смысл адекватно и не представил мир человеческого опыта как только один в большом ряду иных окружающих миров. Вместе со многими немецкими биологами начала века И. критиковал механистические схемы объяснения в биологии и отвергал дарвинизм, считая что вера в него носит квазирелигиозный характер. Идеи И. оказали влияние на некоторых представителей немецкой философской антропологии*.

ИНГАРДЕН (Ingarden) Роман (18931970)-- польск. философ, один из крупнейших представителей феноменологии*. Род. и умер в Кракове, изучал философию под руководством Твардовского* во Львове, затем -- Гуссерля* в Геттингене, где также занимался математикой у Д. Гильберта и психологией у Г. Мюллера. В 1918 защитил диссертацию «Интуиция и интеллект у Анри Бергсона». С 1921 преподавал философию в унте Львова, в 194563 -- в Ягеллонском унте Кракова. В период немецкой оккупации, когда польские унты были закрыты, И. работал над своим главным трудом «Спор о существовании мира». В начале 50х, отстраненный от преподавания уже коммунистами (до 1956), переводил на польский «Критику чистого разума» Канта.

В творчестве И. совместились нем. феноменологическая традиция и стремление к точности и строгости философских рассуждений, характерные для аналитического стиля Львове коваршавской школы*. Разделяя основные идеи феноменологического метода Гуссерля, И. отвергал трансцендентальный идеализм своего учителя и доказывал, что феноменология совместима с реализмом. Ранние работы И. посвящены эпистемологии, однако известность ему принесли исследования по онтологии* и эстетике. Онтологию И. рассматривал как основу всех других философских дисциплин, поскольку наши способы осознания сущего определяются типами объектов и типами отношений между ними. В онтологическом анализе он различал модусы существования (абсолютное бытие, темпоральное (реальное) бытие, идеальное (вневременное) бытие, чистое интенциональное бытие) и экзистенциальные моменты. Бытие как универсальная характеристика само по себе не схватывается нами в объекте. Мы можем воспринимать лишь отдельные экзистенциальные аспекты. Среди них И. выделяет четыре основные пары противоположностей: экзистенциальная автономия -- экзистенциальная гетерономия; экзистенциальная первичность -- экзистенциальная производность; индивидуальность и самостоятельность (выражающиеся в том, что для своего существования объект не требует существования других объектов) -- экзистенциальная несамостоятельность; самодетерминированность -- экзистенциальная случайность. Непротиворечивые комбинации этих и менее значимых экзистенциальных аспектов конституируют основные модусы бытия. Например, абсолютное бытие характеризуется автономностью, первичностью, самостоятельностью и самодетерминацией. В своих онтологических построениях И. опирался на длительную традицию учений о бытии, восходящую к Аристотелю и средневековым схоластам.

Эстетическая концепция И. тесно связана с его онтологией. Произведения искусства по их существованию он рассматривает как чистые интенциональные объекты. Они неотделимы от интенциональных актов их творцов и реципиентов, воспринимающих и переживающих их содержание. Они также многослойны. Так, в литературном произведении можно выделить следующие слои или уровни: визуальный или фонетический уровень; слой значения слов и предложений; слой описываемых в нем объектов; слой явленности этих объектов. Все эти страты полифонически взаимосвязаны в композиции единого феномена искусства.

ИНДИВИДУАЛИЗМ И ХОЛИЗМ (в. социальном познании) -- методологические, онтологические и ценностные установки, противостояние которых отразилось в стиле исторических, социологических и экономических концепций в XX в. В онтологическом плане индивидуализм полагает, что общество состоит только из людей и их действий, а какихлибо надиндивидуальных сущностей или субстанций не существует (социальный атомизм). Сторонники же холизма считают, что хотя социальные целостности зависят от действий и установок индивидов, онтологически они не тождественны этим действиям, а управляющие ими законы не редуцируемы к закономерностям поведения индивидов. Ряд философов и социальных теоретиков (Мизес*, Поппер*, Хайек* и др.) связывает холизм, «коллективизм» с определенной ценностноидеологической позицией:враждебностью к политическому и экономическому либерализму, приверженностью к различного рода тоталитаристским и социалистическим идеологиям, а также идеям планирования социальноэкономического развития. Хотя типичность таких связей нельзя отрицать, они не являются неизбежными, классическим примером чему может быть Т. Гоббс с его методологическим индивидуализмом, совмещающимся с политическим абсолютизмом.

В современных дискуссиях оппозиция «индивидуализмхолизм» трактуется прежде всего как методологическая проблема. Методологические индивидуалисты требуют, чтобы социальноисторические и экономические «макрособытия» объяснялись через совокупности или конфигурации действий, установок, диспозиций, связей и обстоятельств отдельных индивидов. Нередко такое требование обосновывается ссылками на естественные науки, в которых решающий прогресс был достигнут, когда макроскопические характеристики и качества веществ и процессов стали объясняться через свойства микрочастиц -- атомов и молекул. В социальном познании аналог этому методологические индивидуалисты находят в парадигматических сдвигах в экономической науке, перешедшей в XIX в. от холистских рассуждений о «богатстве нации» и макрохарактеристиках рынка к их объяснению через диспозиции и рациональные выборы индивидуальных производителей и потребителей товаров. В ответ сторонники методологического холизма указывают на то, что в естествознании с отказом от классической механистической парадигмы в XX в. широко распространились холистские (волновые концепции, теории поля и т.п.) способы объяснения, а методологический индивидуализм маржиналистской экономической теории был потеснен теорией Кейнса* с ее центральными понятиями национального дохода и сбережений, которые отражают системные, «макроскопические» процессы. Сходное противостояние имеет место и в методологии теоретической социологии, где оно восходит к оппозиции методологического индивидуализма Вебера* с его установкой на объяснение общественных явлений через социальные действия людей и методологического коллективизма Дюркгейма* с его известным требованием рассматривать их как «вещи», как коллективные явления, не редуцируемые к сознанию и действиям индивидов.

ИНДИВИДУАЦИЯ в аналитической психологии Юнга* процесс психического развития индивида путем ассимиляции сознанием содержаний личного и коллективного бессознательного. Поскольку центром психики, по Юнгу, является архетип Самости, самореализация индивида происходит путем погружения в глубины коллективного бессознательного. Конечной целью индивидуального развития является достижение личностной целостности и неповторимости. Процесс И. может происходить автономно и спонтанно. В психотерапевтической практике Юнга и его последователей преодоление пациентом невротических симптомов понимается как момент процесса И.

ИНСТРУМЕНТАЛИЗМ одна из важнейших методологических установок прагматизма*. Согласно Джеймсу*, сознание есть средство приспособления к действительности, а не отражения объективной реальности. Для И. в трактовке Дьюи* понятия, идеи, гипотезы, научные теории являются интеллектуальными инструментами, служащими для решения задач и ориентации в проблемных ситуациях, возникающих в различных сферах опыта. Хотя каждая ситуация, по Дьюи, уникальна и требует специфического способа ее решения, некоторые используемые для этой цели понятия и идеи могут оказаться пригодными для употребления и в других ситуациях в качестве некоторых общих инструментов. Вместе с тем все понятийные средства предназначены лишь для преобразования опыта, предвидения и учета последствий и не являются образами реальности как таковой. В соответствии с этим для И. характерно функциональное понимание истины как знания, обеспечивающего успех в конкретной ситуации.

В философии науки* И. выражается в виде трактовки научных законов и теорий как свободных изобретений ученых, не имеющих дескриптивного значения (т.е. не описывающих и не объясняющих реальный мир) и представляющих собой совокупности правил, инструкций для вывода одного фактуального суждения из других фактуальных суждений В этом смысле И. пересекается с конвенционализмом* и операционализмом*, и его модификации обнаруживаются у Беркли, Маха*, Дюэма*, Пуанкаре* и некоторых представителей неопозитивизма*. Оппозицией И. в этом отношении являются различные виды реализма и прежде всего научный реализм*.

ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ (от лат. intentio -- стремление) -- в феноменологии* -- первичная смыслообразующая устремленность сознания к миру, смыслоформирующее отношение сознания к предмету, предметная интерпретация* ощущент. Термин «И.», широко использовавшийся в схоластике, в современную философию ввел Брентано*, для которого И. -- имманентная предметность и критерий различия психических и физических феноменов. Ключевым это понятие становится у Гуссерля*, понимавшего И. как акт придания смысла (значения) предмету при постоянной возможности различия предмета и смысла. Направленность сознания на предметы, отношение сознания к предметам -- все эти определения И. требуют дальнейших структурных описаний, ибо речь идет не об отношении двух вещей или части и целого. С точки зрения Гуссерля, ошибочно полагать, что переживается предмет и наряду с ним интенциональное переживание, которое на него направлено. Сознание направлено на предмет, но не на значение предмета, не на переживание смысла предмета -- последнее и есть направленность сознания в феноменологическом смысле слова. И. -- структура переживания, фундаментальное свойство переживания быть «сознанием о...». В отличие от Брентано, у Гуссерля И. -- не есть признак, различающий внутренние и внешние психические и физические феномены. Не все, что относится к сфере психического, интенционально (ощущение боли, напр., не имеет предметной интерпретации, боль, как таковая, не содержит в себе смысла). Кроме того, структура переживания не зависит от того, реален или нереален предмет, ставший мишенью объективирующего акта. В общем виде структура И. -- различие и единство интенционального акта, интенционального содержания и предмета.

В экзистенциализме Сартра* И. выражает постоянное напряжение между человеческой реальностью и миром, их нераздельность и взаимную несводимость, которая обнаруживает онтологическую значимость человеческого бытия. В аналитическую философию* тема И. вошла благодаря кн. Э. Энскомб «Интенция»(1957), в которой она обсуждала возможности описания интенционального поведения. Затем это понятие стало широко использоваться в аналитической философии действия, философии сознания и языка.

ИНТЕРНАЛИЗМ -- течение в историографии и философии науки*, сложившееся в 30е годы как оппозиция экстернализму*. Представлен в трудах историков науки Койре*, А.Р. Холла, Г. Герлака и др., в философии науки -- прежде всего в попперовской школе, особенно у Лакатоса*. И. продолжает традиции «интеллектуальной истории науки», «истории идей» и рассматривает в качестве основной движущей силы развития науки внутренние, связанные с природой знания факторы: объективную логику возникновения и решения проблем, эволюцию интеллектуальных традиций и исследовательских программ. В качестве концептуального базиса историконаучных реконструкций И. полагает описание собственно познавательных процессов, отводя личностным, культурным, социальноэкономическим и прочим их аспектам роль факторов, способных, в зависимости от ситуации, лишь тормозить или ускорять имманентный ход познания. Вместе с тем, в отличие от традиционных историй идей, И. не игнорирует в своих исторических реконструкциях реальные связи между динамикой познания и его социальнокультурным контекстом.

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ в историкогуманитарных науках: истолкование текстов, направленное на понимание их смыслового содержания; в математической логике, логической семантике, философии науки*: установление значений выражений формального языка.

В качестве практики И. существовала уже в античной филологии («аллегорическое толкование» текстов), в средневековой экзегетике (христианская И. языческого предания), в эпоху Возрождения («критика текста», лексикография, «грамматика», включавшая в себя стилистику и риторику) и Реформации (протестантская экзегетика XVII в.). Первые попытки создания теории И. относятся к XVIII в. и связаны с возникновением герменевтики* как всеобъемлющего учения об «искусстве понимания». Ф. Шлейермахер различал объективную («грамматическую», или «лингвистическую») и субъективную («психологическую», или «техническую») стороны И. В герменевтике Дильтея* И. заключается в постижении смысла текста путем «перемещения» его в психологический и культурный мир автора и реконструкции этого мира внутри собственного опыта исследователя. Под влиянием Дильтея формируется «духовноисторическое» направление в И., и, частности, школа «биографического анализа» (Р. Унгер, Э. Эрматингер, Г. Миш и др.). Параллельно с герменевтическим существовал позитивистский подход к И., заключающийся в редукции содержания текста к совокупности «условий» или «причин» его порождения. Против позитивистски трактуемого историзма*, а также против наметившегося в рамках герменевтики психологизма* заострен так называемый «формальный метод» И., утверждающий независимость произведения от обстоятельств его создания (амер. «новая критика», Башляр*, В. Кайзер, Э. Штайгер и др.). В течение 60х годов XX в. складывается противостояние двух основных подходов к И.: экзистенциальногерменевтического и структурносемиотического. В основе герменевтической И. лежит представление о тексте как объективации духа. В качестве смыслообразующих компонентов здесь выступают «индивидуальность», «жизнь», «внутренний опыт», «объективный дух» и т.д. Методологическую основу структурносемиотической И. составляет трактовка текста как совокупности определенным образом взаимосвязанных элементов (знаков); смыслообразующими компонентами здесь выступают независимые от субъекта «порядки», по которым эти знаки организованы.

В герменевтике И. направлена на постижение смысла текста как сообщения, адресованного потенциальному читателю, в структурализме -- на расшифровку кода, обусловливающего взаимодействие знаков. В постструктурализме* (Деррида*, Кристева* и др.) проблема И. усложняется, поскольку знаки рассматриваются в аспекте их неотменяемой материальности, а процесс смыслопорождения предстает как взаимное переплетение персонального и имперсонального, субъективноличностного и объективнозначимого.