Сущность права (современное нормативное правопонимание на грани двух веков)

^{«Я специально подчеркиваю, -- говорит А.В. Поляков, -- персоналистскую и гуманитарную направленность такого подхода» (см.: Там же).} .

Р. Обращает на себя внимание то, что автор, излагая свои взгляды, делает упор не на последовательное углубленное обоснование наиболее существенных из них, усиление доказательности основных

выводов и обобщений, а на дальнейшее расширение и без того обширного круга рассматриваемых вопросов, в том числе второстепенных, преобладание описательности перед научным анализом, что, в конечном счете, отвлекает от самого предмета исследования ^{Например, излагая вопрос о видах права, А.В. Поляков, помимо того, что им ранее было сказано по этому поводу, полагает, что «социальное право, как и государственное, может быть централизованным (универсальным, публичным) и децентрализованным (партикулярным, частным), официальным и неофициальным правом». Кроме того, он рекомендует учитывать, что «социальное право может иметь различные внешние знаковые формы (текстуальные источники норм права), например, форму мифа, обычая, договора, доктрины священного писания, правила, нормативного акта, предания, инструкции и др.» (Поляков А.В. Общая теория права: курс лекций. С. 342).}.

Бросается также в глаза чрезмерная увлеченность автором внешне эффектными формулировками, за громоздкостью и наукообразием которых порой трудно уловить вкладываемый в них смысл ^{В подтверждение можно было бы привести множество примеров, но сошлюсь на два. Первый касается формулировок понятия правового текста и его соотношения с правовой нормой. «Правовой текст, -- отметил А.В. Поляков во вступительном слове к обсуждению его книги, -- представляет собой систему знаков (знаковый комплекс), интерпретация которых создает определенный правовой смысл (правовое означаемое), направленный на регулирование поведения субъектов путем определения их правомочий и правообязанностей. Правовой текст опосредует правовую коммуникацию» (Коммуникативная концепция права: вопросы теории. С. 13-14). «...Правовой текст следует отличать от правовой нормы. Текстуальное правило становится источником права тогда, когда в социальной действительности ему соответствует проекционное социоментальное образование, придающее этому правилу ценностное значение, и возникают соответствующие социальные практики, направленные на реализацию правомочий и правообязанностей коммуницирующих субъектов. Таким образом, правовая норма находится не в тексте, а в психоциокультурной действительности, бытийствуя как идеально-материальный феномен» (Там же. С. 14).}

^{«...Правовая норма конституируется не одним правовым текстом, а всей совокупностью текстов данной культуры (интертекстом), интерпретация которых легитимирует и конкретизирует правовые возможности и обязанности субъектов» (Там же. С. 14).}

^{«...Вне социальной легитимации правовые тексты как источники права не существуют. Их легитимация, верифицируемая на основе их функционирования в качестве источника права, и начало правового действия (возникновение правовой коммуникации) свидетельствуют об их социально ценностном содержании и социальном бытии права» (Там же. С. 15).}

^{Второй пример -- формулировка соотношения права и правосознания: «Право не существует вне сознания социальных субъектов, а следовательно, и вне правосознания, но не может отождествляться с правосознанием. Право бытийствует как часть общественного правосознания, в рамках которого обеспечивается его конституирование: осмысление, легитимация, хранение и воспроизводство» (Там же. С. 15). Какие-либо комментарии, думается, излишни.}, равно как и противоречивыми и неодинаково воспринимаемыми читателем понятиями и терминами типа «эйдос права», «социальная легитимация закона», «правовой текст», «конституирование» и т. п.

Наконец, нельзя не заметить крайнюю перегруженность суждений А.В. Полякова набранными петитом информативными сведениями по философии права, сопровождаемыми огромным числом подстрочных сносок и примечаний, преимущественно не имеющих прямого отношения к основному тексту.

О. Представляется правильным высказанное при обсуждении работы А.В. Полякова на расширенном заседании кафедры теории и истории государства и права Санкт-Петербургского государственного университета мнение Ю.И. Гревцова о том, что это -- курс лекций не по общей теории права, а по философии права. На фоне данных последней материал, который можно отнести к теории права, выглядит каким-то прикладным, полет творческой исследовательской мысли автора здесь едва ощущается ^{См.: Коммуникативная концепция права: вопросы теории: Обсуждение монографии А.В. Полякова. СПб., 2003. С. 25.}.

При этом главное упущение и наиболее слабое место этой части работы А.В. Полякова состоит, на наш взгляд, в том, что в ней, как справедливо отметил все тот же Ю.И. Гревцов, «современное состояние отечественной теории права, ее серьезные проблемы, ее перспектива не получают необходимого отражения» ^{Там же. С. 25-26.}.

Отдавая должное задаче, поставленной, по его словам, А.В. Поляковым, -- создать курс общей теории права, который не был бы отягощен отжившими стереотипами и был бы выстроен в духе сегодняшнего времени, Ю.И. Гревцов обратил внимание на то, что решать важную и актуальную задачу можно разными способами. «Первый -- все-таки исходить, двигаться из самой теории права, ее состояния, проблем, задач и пр. В этом случае основным будет метод бережной реконструкции существующего здания общей теории права, причем изнутри.

Другой путь -- путь тотального разрушения существующего здания теории права, утрамбовывание и возведение нового здания. И есть третий путь, который, как мне кажется, и избрал Андрей Васильевич: метод интенсивного опыления теории права различного рода концептами, категориями и понятиями, которые разработаны за пределами собственно теории права родственными и не очень родственными дисциплинами» ^{Там же. С. 26.}.

Думается, однако, что А.В. Поляков, используя и третий подход, о чем говорит Ю.И. Гревцов, в качестве основного избрал все же путь тотального разрушения существующего здания. «Процитиро-ванный пассаж, -- пишет он, --достаточно красноречиво говорит о том, что понимает под теорией права сам профессор Ю.И. Гревцов -- старую позитивистскую догму права. Сразу же может воз-никнуть вопрос: а существуют ли вообще какие-то догматические, оторванные от своего научно-философского обоснования право-вые знания? Ответ по-моему очевиден. Если такие знания и существуют, то только в голове у человека, который сам не способен мыслить никак иначе, кроме как догматически. Такая теория права уже была сформулирована в марксистском кратком катехизисе и, очевидно, только в таком или подобном контексте она и может быть реконструируема. Беда только в том, что на дворе XXI в., и современное гуманитарное знание никак не укладывается в прокрустово ложе какой бы то ни было догматики!» ^{Коммуникативная концепция права... С. 103.}.

И далее: «Что же это за здание, за сохранение которого выступает профессор Ю.И. Гревцов? Очевидно, что в этом здании не жили ни Петражицкий, ни Сорокин, ни Ковалевский, ни Ильин с Новгородцевым. Да и иностранцы (будь то Харт или Эрлих, Кельзен или Дворкин, Хабермас или Луман) не ночевали в этом здании и все как один обошли его стороной. Зато в нем навечно прописались академик А.Я. Вышинский и прочие "товарищи" от науки. И вот это-то здание ("сталинский ампир") и предлагает бережно перестроить "изнутри" Ю.И. Гревцов. Это изумляет...» ^{Коммуникативная концепция права: вопросы теории. С. 103-104.}

^{На мой взгляд, не только неоправданно, но и, по меньшей мере, некорректно высокомерно-пренебрежительное отношение А.В. Полякова к «прочим товарищам от науки», под коими, как явствует из контекста, имеется в виду не иначе как плеяда советских правоведов конца 30-х - начала 50-х гг., среди которых немало выдающихся ученых, составляющих гордость отечественной правовой науки.}

^{Представляется также, что пора отказываться от огульного очернения научного наследия А.Я. Вышинского, в частности, от конъюнктурного использования его имени в качестве жупела, отпугивающего от нормативного понимания права.}

^{С подачи А.Н. Шелепина после XX съезда КПСС сложился стереотип Вышинского как рупора Сталина в области юридической науки. Но разве Шелепин сам, будучи секретарем ЦК ВЛКСМ, не был рупором Сталина в сфере работы с молодежью?}

^{Как правильно заметил в поэме «За далью даль» А. Твардовский, «тут не убавить, ни прибавить, -- так это было на земле».}

^{А.Я. Вышинский -- не проходная в советской правовой' науке и, по-своему, трагическая фигура. За серьезные ошибки, допущенные им в условиях культа личности, он был подвергнут справедливой критике. Но некоторые положения его работ, например, в области теории судебных доказательств, сохраняют значение и в настоящее время. Его жизнь и деятельность как ученого и политического деятеля должны оцениваться конкретно-исторически.}

^{В связи с этим позволю себе напомнить один эпизод, связанный с Совещанием юристов в Московском юридическом институте по обсуждению макетов учебников по теории государства и права в мае 1948 г. Это совещание совпало с началом массовой кампании борьбы с космополитизмом в юридической науке. В сравнительно короткий срок страсти накалились до предела. Каждый день сопровождался крушением известных авторитетов. Дамоклов меч обвинения в космополитизме навис, в частности, над профессором М.С. Строговичем, подвергшимся критике в связи с его книгой «О материальной истине в уголовном процессе».}

.

Привожу эти пространные цитаты потому, что в них предельно откровенно выражена направленность коммуникативной концепции права в интерпретации А.В. Полякова на противопоставление нормативному правопониманию, полное неприятие последнего.

Нельзя пройти и мимо того, как это делается.

Несмотря на то, что нормативное правопонимание у нас остается наиболее распространенным и положено в основу официальных учебных программ по теории государства и права, А.В. Поляков в своем курсе лекций не касается каких-либо конкретных положений нормативного понимания права, не дает читателю или слушателю элементарного представления о нем; не подвергает критическому анализу ни одной конкретной монографии или хотя бы статьи, написанной отечественным ученым, представляющим данное научное направление; не только не упоминает, но и не принимает во внимание соответствующие работы российских авторов, опубликованные в последние 15-20 лет, вследствие чего создается впечатление, что автор вообще недостаточно владеет современной отечественной литературой по теории государства и права ^{Иногда поэтому не обходится и без курьеза. Так, например, в подкрепление своих взглядов на возможность существования субъективных прав и юридических обязанностей вне конкретных правоотношений, в так называемых общих правоотношениях А. В. Поляков ссылается на цитату из статьи Н.И. Матузова, опубликованной в журнале «Советское государство и право» в 1964 г., в которой он, только что защитив кандидатскую диссертацию, рассматривает данный вопрос, отталкиваясь от соответствующей идеи, высказанной за шесть лет до этого, в 1958 г., в том же журнале известным в ту пору мэтром правовой науки А.А. Пионтковским. Между тем А.В. Поляков, приведя цитату из статьи Н.И. Матузова 1964 г., когда тот делал первые шаги в науке, пишет: «В таком же духе высказывался и другой патриарх со-ветского правоведения -- А.А. Пионтковский», после чего приводит цитату из статьи последнего (курсив мой. -- МБ.). (См.: Поляков А.В. Общая теория права: Курс лекций. С. 190, сн. 229.)}.

Данный пробел ни в коей мере не восполняется бездоказательным обвинением нормативного понимания права в старой позитивистской догме права, равно как и навешиванием на него иных ярлыков, искажающих представление о его содержании и значении.

Не буду здесь еще раз опровергать неоправданность и ошибочность подобной позиции, поскольку этот вопрос специально рассмотрен в предыдущей (третьей) главе настоящей книги. Хочу только отметить, что критикуемый подход, которого придерживается А.В. Поляков, является односторонним и не может обеспечить должный уровень общетеоретической подготовки студентов, получающих высшее юридическое образование.

Сам автор, напротив, в начале своего Курса лекций оценивает излагаемый в нем вариант правопонимания в качестве интеграль-ного. «Согласно такому целостному подходу, -- утверждает он, -- право как интерсубъективная социокультурная реальность, рассматривается в коммуникативно-деятельном, ценностном, семиотическом и психологическом аспектах и соответственно онтологически интерпретируется и феноминологически описывается как многоединство, включающее в себя как нормы, так и правоотношения, как ценности, так и правосознание, как правовые тексты, так и деятельность по их интерпретации и их реализации. Тем самым, как представляется, снимаются основания концептуального противостояния, существующие между аналитической, естественно-правовой и социологической юриспруденцией» ^{Поляков А.В. Указ. соч. С. 3.}.

Звучит, ничего не скажешь, наукообразно, и в чем-то даже красиво, хотя и не вполне понятно. Но, к сожалению, как показывает изложенное выше, выданный автором «вексель» остается неоплаченным. «Расплачиваться» же за общетеоретическую подготовку, основанную на коммуникативной концепции права, приходится тем, кто после ее многотрудного преодоления пришел на работу в суд, прокуратуру, следственный аппарат, в налоговую службу и другие государственные органы.

7. И, наконец, одна из особенностей широкого правопонимания состоит в том, что его сторонники в течение довольно длительного времени не смогли сформулировать сколько-нибудь приемлемое в научно-практическом отношении, другими словами, «работающее» общее определение права. В подтверждение этого сошлемся на некоторые из числа предлагаемых такого рода оп-ределений, которые, по нашему мнению, наиболее наглядно и концептуально отражают рассмотренные выше характерные черты (и течения) широкого понимания права.

Так, по утверждению Р.З. Лившица, самобытно и наиболее обстоятельно, на наш взгляд, представляющего позицию тех сторонников широкого подхода к понятию права, которые включают в него правосознание, нормы права и правоотношения ^{См.: Лившиц Р.З. Теория права. М., 1994.} (отождествляя тем самым право с правовой надстройкой), «право есть нормативно закрепленная справедливость, состоящая в реализации общественного компромисса» ^{Там же. С. 69.}.

Такое определение, по словам автора, «охватывает и ценностное, и нормативистское, и социологическое понимание права». Его формулировку «можно считать обобщающей, дающей представление о праве как о единстве идей, норм и общественных отношений» ^{Там же.}.

На самом же деле автор предпринимает попытку выдать желаемое за действительное. Предлагаемая им трактовка каждого из трех названных компонентов определения права расплывчата и противоречива. С одной стороны, он справедливо видит специфику права как социального явления в том, что оно «система норм» и в этом качестве «призвана внести порядок в общественные отно-шения и закрепить этот порядок». С другой стороны, он полагает, что «право как нормативно закрепленная справедливость включает не только законы (нормы)», -- что для него одно и то же! -- «но и систему урегулированных ими общественных отношений (права и обязанности участников отношений... и др.)». И, наконец, «от ценностной концепции различия права и закона берется ее наиболее важная прогрессивная идея о том, что право характеризуется своим гуманистическим демократическим содержанием», суть которого в наиболее обобщенном виде выступает, по мнению автора, как «социальная справедливость», представляющая собой «компромисс отдельных людей и социальных групп» ^{Там же. С. 67-69.}.

При таком подходе, естественно, существенен вопрос, каково соотношение между всеми названными выше компонентами структуры понятия права и его определения? Позиция автора на сей счет не вполне последовательна. Так, в одном случае он пишет: «Идея права не исчерпывает всего его содержания. Идея обладает лишь властью авторитета, чего для права мало. Право имманентно включает и авторитет власти, в этом важнейшая отличительная черта права как социального регулятора. Поэтому право -- это не просто та или иная идея, но идея, получившая нормативное закрепление, дове-денная до уровня нормы (чаще всего до уровня закона, но не только закона)». В другом случае он замечает: «Идея только пожелание, норма (а значит, согласно его концепции, и закон... -- МБ.) -- лист бумаги. А неотъемлемая часть права, его источник и цель -- общественные отношения». В третьем случае, по мнению автора, «в понимании права как нормативно закрепленной и реализованной справедливости справедливость определяет содержание права, ее нормативное закрепление -- необходимую форму права» ^{Лившиц Р.З. Теория права. М., 1994. С. 66-69.}.

В поисках преодоления очевидных противоречий в приведенных суждениях автор приходит к выводу о том, что «право по своему содержанию, по своей социальной сущности является средством общественного согласия, компромисса» ^{Там же. С. 69.}. Отсюда и краткая итоговая формулировка общего определения права как нормативно закрепленной справедливости, состоящей в реализации общественного компромисса.

Сообразно этому Р.З. Лившиц полагает, что ныне есть необходимость вообще отказаться от классового подхода в понимании права. Однако, отвергая свойственную марксизму одностороннюю классовую трактовку сущности права, он сам впадает в другую крайность, односторонне видя в праве лишь его общесоциальную сущность.

Между тем, только учитывая одновременно и общечеловеческое (общесоциальное) и классовое в праве (как и в государстве ^{См.: Байтин М.И. Классовое и общечеловеческое в сущности государства. Понятие государства // Теория государства и права: Курс лекций. 2-е изд. / Под ред. Н.И. Матузова, А В. Малько. М., 2000. С. 47-51.}), можно достигнуть научной объективности в его изучении, рассматривать его таким, каково оно есть в действительности. Разумеется, следует иметь в виду, что соотношение между классовым и общесоциальным в разные эпохи не одинаково, оно не стоит на месте, а динамично отражает реалии социально-экономического, духовного и политико-государственного развития, достигнутый уровень прогресса и демократии.

В условиях современной России, как и в развитых государствах запада, на передний план в структуре сущности права выступает ее социальное начало, а одно из важных конкретных его проявлений состоит в том, что право, как верно полагает Р.З. Лившиц, выступает в качестве средства общественного согласия, компромисса. Но вместе с тем трудно согласиться с его определением, в котором право в целом, его сущность, содержание, назначение целиком сводятся к реализации общественного компромисса. В действительности все это сложнее и многостороннее.

В итоге нельзя не заметить, что в сути предложенного Р.З. Лившицем общего определения права непросто разобраться без хотя бы краткого научного анализа. Ну, а как же, каким образом реально пользоваться этим определением в процессе преподавания теории государства и права и других юридических дисциплин и особенно в практической деятельности государственных органов, а также в тесно соприкасающейся с правом повседневной жизни граждан?

Несколько иначе к общему определению права подошел Д.А. Керимов. Суммируя положения своей, рассмотренной нами выше социологической концепции широкого правопонимания, он предложил следующее «всеобщее», по его выражению, определение права: «Право представляет собой сложную классово-волевую систему, состоящую из общеобязательных принципов, предписаний и действий, объективно обусловленных соответствующими общественными отношениями и регулирующих эти отношения в целях установления режима общественного порядка, обеспеченного организованным духовно-идеологическим воздействием, а также при определенных условиях и государственным принуждением (курсив мой. -- М.6.)» ^{Керимов Д.А. Философские основания политико-правовых исследований. М., 1986. С. 193.}.

Данное определение трудно признать удачным, поскольку в нем: а) предпринята попытка единой дефиницией права «объять необъятное», охватить ею чрезмерно объемный круг различных, относительно самостоятельных явлений, образующих в совокупности правовую систему общества; б) не упоминается даже терминологически о нормах права. Правда, комментируя свое определение, Д.А. Керимов поясняет, что в него включаются правовые предписания, имеющие как нормативный, так и ненормативный характер (?!). Но что же это за определение права, знакомясь с которым приходится выяснять, включены ли в него нормы права, и если да, то что под ними следует подразумевать? в) в числе основных составных компонентов права называются действия. И хотя у автора речь идет об объективно обусловленных соответствующими общественными отношениями действиях, все равно нельзя не учитывать, что они практически оказываются весьма разнообразными, могут быть не только правомерными, но и неправомерными, произвольными. Другими словами, нельзя наделять действия свойствами нормативного регулятора, они сами -- объект правового регулирования; г) недостаточно и нечетко выражена связь между правом и государством. О ней упоминается лишь в связи с использованием при определенных условиях «государственного принуждения» для обеспечения «режима общественного порядка». Как видно из изложенного, рассмотренное определение, по существу, не дает ответа на вопрос, что есть право.

Привлекает к себе внимание и определение, предлагаемое В.С. Нерсесянцем с позиций философской трактовки права как ме-ры свободы. «Право по своей сущности, -- утверждает он, -- и, следовательно, по своему понятию -- это исторически определенная и объективно обусловленная форма свободы в реальных отношениях, мера этой свободы, форма бытия свободы, формальная свобода (курсив мой. -- МБ.)» ^{Нерсесянц В.С. Право и закон. М., 1983. С. 342-343.}.

Такой вариант выражения философского осмысления права с позиций ценностной концепции различия права и закона касается лишь одной, хотя и важной стороны права как меры свободы, но не отражает других его неотъемлемых, не менее существенных сторон (и признаков), вследствие чего не дает представления о праве в це-лом, носит частный характер. Поэтому дефиницию, сформулированную В.С. Нерсесянцем, трудно признать общим определением права. Тем не менее она представляется полезной в качестве одно-го из возможных частных определений права, углубляющих и конкретизирующих ту или иную существенную сторону права, в данном случае акцентирующего внимание на таком его важном признаке или свойстве как «мера свободы». Но, как было показано выше ^{См.: Глава 3 данной книги.}, прогрессивный демократический характер идеи, положенной в основу рассматриваемого определения, может быть предметно раскрыт и имеет практическое значение лишь при условии выявления ее объективных критериев, сочетания философской трактовки права как «меры свободы» с ее собственно юридической трактовкой как официально-властного определителя правомерного и неправомерного поведения людей, представляющего собой одну из неотъемлемых сторон государственно-регулятивного признака права.

Наконец, трудно пройти и мимо попытки Л.В. Петровой сформулировать философско-антропологическое определение естественного права и предложить его в качестве общего определения понятия права. Естественное право истолковывается ею «как правила (норма, мера) поведения, вытекающие из свободной воли как естественного состояния человека и долженствующие служить мерилом и руководством для положительного законодательства, образцом его усовершенствования (курсив мой. -- МБ.)» ^{См.: Петрова Л.В. О естественном и позитивном праве // Государство и право. 1995. №2. С. 39.}. По задумке автора, данное определение призвано как бы подытожить квинтэссенцию подхода к праву с позиций щедро рекламируемого ею некоего «развитого правоведения», согласно которому «пробле-ма сущности права является проблемой философии, а не сугубо юриспруденции», ориентирующего на перенесение изучения права из сферы теории права в область философской антропологии ^{Там же. С. 32-41.}.

Следует признать, что процитированная дефиниция в самом деле наглядно обнаруживает, к чему ведет и что может дать теоретически и практически такой подход к познанию права.

Бросается в глаза методологическая неоправданность самой попытки подмены общего определения права дефиницией (кстати, также не бесспорной) естественного права, которое, как отмечалось, не есть право в юридическом смысле и не способно заменить его в качестве официально-властного регулятора отношений между людьми.

Таким образом, идеи и принципы естественного права, призванные быть духовно-нравственной основой действующего позитивного права, выдаются за право вообще.

«С позиций правовых антропологов, -- пишет Л.В. Петрова, -- такое определение права должно быть единым и для отраслевого юриста, и для юриста-философа. Тогда появляется надежный критерий для разграничения закона, содержащего право, и закона, не содержащего его» ^{Там же. С. 39.}.

В действительности же очевидно, что под рассматриваемое определение права не подпадают ни конституционное (государственное) право, ни административное, ни уголовное, ни уголовно-процессуальное, ни гражданское, ни трудовое право, ни какая-либо другая отрасль права.

Основной недостаток этого определения в его полной оторванности от реалий жизни, от правового регулирования и юридической практики вообще.

Чтобы принять к руководству в качестве права постулируемые Л.В. Петровой «правила (норма, мера), вытекающие из свободной воли как естественного состояния человека», необходимо сначала получить достаточно четкое представление о том, что следует понимать под упоминаемым «естественным состоянием», о процедуре формирования декларируемых правил и о том, что они, эти правила, конкретно представляют собой.

Учитывая, что у различных групп населения и отдельных людей восприятие таких правил, как и самой свободной воли, из которой они предположительно должны вытекать, не может не быть весьма субъективным, а иногда и противоположным, кто и на основании каких объективных данных сможет однозначно определить -- какие из этих правил есть право, а какие нет. Столь же неясно, что именно имеет в виду Л.В. Петрова, утверждая, что с признанием предлагаемой ею дефиниции естественного права в качестве единого общего определения права «появляется надежный критерий для разграничения закона, содержащего право, и закона, не содержащего его». В чем конкретно заключается надежность данного критерия, каковы его объективные параметры? Вполне понятно, что в суждениях автора мы не сможем найти ответа ни на один из поставленных выше вопросов.

Вместе с тем нельзя не заметить и рациональную мысль, содержащуюся во второй части данной дефиниции. Она состоит в утверждении, что естественное право должно служить «мерилом и руководством для положительного законодательства (имеется в виду позитивное право. -- М.Б.), образцом его усовершенствования». Что верно, то верно! Но тем самым данная часть рассматриваемого определения, которая, кстати, не является логическим следствием философско-антропологических взглядов на право, как они излагаются в статье Л.В. Петровой, независимо от воли автора свидетельствует о необоснованности общего ее негативного отношения к позитивному праву.

Не делает шаг вперед по сравнению с рассматриваемыми дефинициями и определение права с позиций его коммуникативной кон-цепции. «Право, -- пишет А.В. Поляков, -- это основанный на социально-признанных и общеобязательных нормах, коммуникативный порядок отношений, участники которого имеют взаимообусловленные правомочия и обязанности» ^{Поляков А.В. Общая теория права: Курс лекций. СПб.: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2001. С. 188.}.

Возражая против мнения о невозможности «единого» определения права, он предлагает рассмотреть сформулированную им дефиницию как «конкретный вариант такого целостного (и в этом смысле единого) определения» ^{См.: Коммуникативная концепция права: вопросы теории. Обсуждение монографии А.В. Полякова. СПб., 2003. С. 132.}.

Однако данное определение едва ли может выступать в таком качестве. Как следует из коммуникативной концепции, это определение имеет в виду право, непонятно каким образом зависимое от общества, но не связанное с государством, то есть не собственно юридическое право. Вследствие этого наряду с ним формулируется еще одно определение права -- определение согласно употребляемой коммуникативной концепцией терминологии «государственно-организованного права» ^{Поляков А.В. Общая теория права. С. 194.}. Поэтому трудно представить, как данным определением права пользоваться практически, в реальной жизни?

Можно было бы привести и некоторые другие дефиниции по-добного рода, предлагаемые сторонниками широкого правопонимания, но тщетность их попыток сформулировать общее опреде-ление права очевидна.

Сложившееся положение удивительно напоминает ситуацию, описанную в одной из басен И.А. Крылова о том, как Лебедь, Рак да Щука везти с поклажей воз взялись:

«Из кожи лезут вон, а возу все нет ходу!

Поклажа бы для них казалась и легка,

Да Лебедь рвется в облака,

Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.

Кто виноват из них, кто прав -- судить не нам;

Да только воз и ныне там».

О СОВМЕСТИМОСТИ РАЗНЫХ НАПРАВЛЕНИЙ ПРАВОПОНИМАНИЯ И ПУТЯХ ПОИСКА ОБЩЕГО ПОНЯТИЯ ПРАВА

В настоящих условиях дальнейшее конструктивное обсуждение проблемы правопонимания не только не утратило своего значения и не исчерпало себя, а напротив, стало еще более актуальным и жизненно необходимым.

Заметным событием на этом пути стала состоявшаяся в феврале 2003 г. в Московской государственной юридической академии Всероссийская научно-теоретическая конференция «Понимание права» ^{См.: Труды Московской государственной юридической академии: Сб. ст. М.,2003. №10.}.

В докладе, с которым выступил на конференции профессор О.В. Мартышин, содержится ряд интересных, заслуживающих внимания мыслей. Однако общая концепция доклада ^{См.: Мартышин О.В. Совместимы ли основные типы понимания права? // Труды Московской государственной юридической академии: Сб. ст. М., 2003. № 10. С. 18-39; Он же. Совместимы ли основные типы понимания права? (Тезисы доклада) // Вопросы теории государства и права. Актуальные проблемы современного Российского государства и права: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов: СГАП, 2003. Вып. 4 (13). С. 167-168.}, как и трактовка понятия права в статье «О концепции учебника теории государства и права» ^{См.: Государство и право. 2002. № 8.}, вызывают существенные замечания.

Проблема понимания права значительно шире и сложнее, чем она получила выражение в докладе, во главу угла которого поставлен вопрос: «Совместимы ли основные типы понимания права?». Если иметь в виду (уточним сразу!) не некие «основные типы» (такое понятие, сравнительно недавно появившееся в нашей литературе, едва ли применимо к рассматриваемому вопросу), а исторически сложившиеся основные направления учения о праве, то ответ на этот вопрос очевиден: да, совместимы. Совместимы в том смысле, что в исследовании и раскрытии понятия права необходимо учитывать данные не какой-либо одной разновидности правопонимания, а все наиболее рациональное, что содержится в различных его направлениях и подходах, причем не только выделенных докладчиком, но и таких, как историческая, реалистическая, психологическая, марксистская и некоторые другие теории права.

При этом следует учитывать, что положительный ответ на поставленный вопрос сам по себе мало что дает. Для конструктивно-го обсуждения проблемы понимания права более существенным является выяснение вопроса о том, что и как понимать под совместимостью основных направлений учения о праве, какие из этого следуют выводы относительно понятия права и выработки его общего определения.

В связи с этим трудно признать конструктивной попытку О.В. Мартышина выделить «основные типы понимания права», к которым, по его мнению, следует отнести: нормативизм, социологическую юриспруденцию, теорию естественного права, философское понимание права.

Столь же спорным представляется тезис доклада о том, что все определения права, появившиеся в отечественной юриспруденции в последние десятилетия, «не выходят и не могут выйти за рамки» указанных «основных типов понимания права».

Согласно данному подходу понятием «нормативизм», например, одинаково охватываются такие принципиально различные течения правовой мысли как «чистое учение о праве» Г. Кельзена и другие разновидности буржуазной нормативистской теории, так и нормативное понимание права отечественными учеными в советский период и в современной России. Тем самым докладчик, хотел он того или нет, объективно подпитывает позицию тех, кто пытается всякий взгляд на право как на систему норм выдать за «нормативизм», игнорируя тот, казалось бы, общеизвестный факт, что современное нормативное понимание права коренным образом отличается от традиционного «нормативизма», суть которого не в том, что право воспринималось как совокупность норм, а в том, что разумелось под самими нормами, трактовавшимися как нечто самодавлеющее, «абстрактно-должное», оторванное от «сущего», от реальных общественных отношений. Столь же необоснованным представляется и отождествление в настоящих условиях нормативного подхода к праву во всех его ипостасях с тем, каким он был в годы советского про-шлого. В частности, следует иметь в виду раскрытие и обоснование таких его новых моментов, как: отказ от односторонней марксистской характеристики права исключительно с классовых позиций, сочетание классового и общесоциального подходов к определению сущности и понятия права; преодоление противопоставления естественного и позитивного права, признание их единства как духовной основы (в этом смысле -- души) и материализованного воплощения права; выработка на основе Конституции РФ критериев соответствия отдельных юридических норм действующему праву как государственной воле общества; обоснование соотношения права и правовой системы общества; новое в подходах к раскрытию принципов и функций права и др.

К сожалению, данный вопрос, как и анализ реально сложившихся в России двух основных современных направлений правопонимания -- нормативного (нормативно-материалистического) и широкого -- в целом выпали из поля зрения докладчика и его статьи о концепции учебника теории государства и права. Между тем четкое, правиль-ное представление об этих подходах к праву имеет принципиальное значение как для выяснения сути полемики между ними, так и для дальнейшего исследования в тесной связи с современностью на-зревших вопросов развития юридической науки и практики. Но очевидно, что оно не вписывается в концепцию «основных типов» правопонимания. В то же время эта конструкция дает «зеленый свет» представителям широкого правопонимания, которые, за отдельными исключениями, сосредоточивают свое внимание на многократно повторяемой критике преимущественно западного, а также дореволюционного отечественного позитивизма ХIХ-ХХ вв., механически переносимой ими на оценки и заключения по поводу современного понимания права; по общему правилу уклоняются от открытой полемики со сторонниками нормативного понимания права, не только не рассматривают по существу, но и попросту замалчивают или искажают их доводы и выводы, отождествляя их взгляды (обычно без ссылок на конкретные работы) с позитивизмом прошлого.

В прямой связи с этим находится и поддержка О.В. Мартышиным мысли Г.В. Мальцева о праве не как о монолитном явлении, а как о «сфере права», состоящей из норм, идей и отношений (одна из разновидностей упоминавшейся концепции права как сочетания правосознания, норм права и правоотношений), что привело его к заключению, будто «следовало бы предпочесть дальнейшим поискам единого универсального определения анализ связей между составными частями сферы права» ^{Мартышин О.В. Указ. соч. С. 62.}. Спорными выглядят также положения доклада о том, что «представляется более убедитель-ным признание плюрализма определений» (характеризующих пра-во с какой-то одной стороны), совокупность которых «способна дать полное представление о предмете». Само собой возникает вопрос, каким образом может быть выполнена эта задача, если в подобных определениях под правом сплошь и рядом разумеются разные, а порой даже взаимоисключающие явления? Тем не менее докладчик, исходя из выбранного им интегративного подхода, предложил схему, базирующуюся на анализе комбинации упомянутых им «четырех основных типов» понимания права и выявлении места и значения каждого из них в юридической науке. Нетрудно заметить, что это -- еще один вариант широкого понимания права.

В подтверждение мнения о нереальности попыток прийти к единому общему определению права О.В. Мартышин ссылается также на высказывания некоторых современных западных юристов, утверждающих, что «эта проблема неразрешима, а, следовательно, и заниматься ее ненужно». Но в этом нет ничего нового: примерно, та же мысль, по воспоминаниям Лессинга, была высказана еще в эпоху тридцатилетней войны юристом и поэтом Фридрихом Логау. «Есть ли в ком сознанье права? -- писал он. -- Сомневаюсь в этом право! Свойствен всякому свой взгляд, все иное говорят. Так какая ж мне порука в том, что право есть наука?» ^{Цит. по: Радбрух Г. Введение в науку права. М., 1915. С. 121.}.

Как не задуматься над тем, что сулит такой подход для перспектив развития российской правовой науки.

Поэтому в действительности очевидна необходимость продолжения поисков сближения позиций различных направлений правопонимания в целях выработки не только разнообразных частных определений, но и -- главное! -- концептуального единого общего понятия права, отсутствие которого наносит существенный ущерб не только общей теории государства и права, но и всей юриспруденции. Но как это практически осуществить?

Известно, что сторонники широкого правопонимания в течение довольно длительного времени не смогли сформулировать сколько-нибудь приемлемое в научно-практическом отношении, другими словами «работающее» общее определение права. Да и в даль-нейшем, думается, вряд ли возможно добиться в этом направлении положительного результата, по-прежнему рассматривая право, в том числе и сам термин «право», в самых различных значениях и смыслах, причем, менее всего -- в юридическом.

Иначе подходят к решению данного вопроса сторонники нормативного направления, сосредоточившие основное внимание на анализе права в собственном юридическом смысле. Как известно, в теории и на практике принято различать две разновидности юридического права -- объективное и субъективное, которые, будучи органически взаимосвязанными, в то же время различаются своими содержанием, структурой, назначением и т.д.

С учетом этого с позиций нормативного правопонимания общее определение права (а не «абсолютное», «универсальное», «целостное» и т. д.) может и должно быть выработано как определе-ние реально сложившегося и действующего в государстве объективного права, т.е. позитивного (положительного) права.

Вместе с тем различные аспекты и стороны проявления права, его возникновение и действие, принципы и функции, соотношение с правосознанием, правоотношениями, актами применения права и другими правовыми явлениями, входящими вместе с правом и на его основе в правовую систему общества, должны обосновываться и раскрываться с привлечением данных как нормативного, так и других направлений учения о праве, включая естественно-правовой, социоло-гический, психологический, культурно-исторический, философский и другие подходы, разные течения широкого правопонимания.

Такое представление о возможности совместимости различных направлений правопонимания открывает путь к сближению взглядов относительно реальности выработки общего понятия права на собственно юридической, нормативной основе.

Этот процесс начался и ощутимо проявляется, например, в том, что представители широкого правопонимания ныне, за редким исключением, так или иначе пришли (или приходят) к признанию то-го, что нет и не может быть права, как бы оно не понималось, вне и без издаваемых или санкционированных государством и охраняемых им норм.

Нельзя не заметить, что данная тенденция получила определенное выражение в упоминавшейся убедительно аргументированной статье О.В. Мартышина, раскрывающей несостоятельность «либертарно-юридической теории права и государства», основанной на противопоставлении права и закона ^{См.: Государство и право. 2002. № 10.}, а затем в докладе на конференции в МГЮА, в котором он справедливо отметил, что «пренебрежительное отношение к нормативистскому ^{Хотелось бы уточнить, что более правильно и по содержанию, и терминологически здесь было бы сказать: «к нормативному», а не «к нормативистскому» определению.} определе-нию, утверждения, что это "непритязательное определение прикладного типа", что "его историческое время прошло", беспочвенны. Достоинство любого определения как раз в точности и "приложимости", которыми нормативистская формула бесспорно облада-ет, а не в притязаниях на глубокомыслие» ^{См.: Труды Московской государственной юридической академии. М., 2003. № 10. С. 31.}.

В пользу этого говорит и заключение О.В. Мартышина о том, что «для России, как страны романо-германской правовой семьи, где закон утвердился в качестве доминирующей нормы права, это ос-новное определение. Оно вполне реально, оно работает и никогда не устареет. Именно позитивному праву в первую очередь обучают юристов. Именно им должны руководствоваться судьи, адвокаты, юрисконсульты, должностные лица и граждане» ^{См.: Там же. С. 31. Ср. также: Раянов Ф.М. Юридическое право: время разобраться по существу. Уфа, 2001.}.

В связи с этим как никогда важно привлечь внимание к необхо-димости различать две тесно взаимосвязанные, но не совпадающие полностью стороны проблемы познания права, выработки правопонимания, и их приложения к разным сферам правовой жизни.

Одна из них касается проведения научных исследований понятия права, другая -- подготовки специалистов с высшим юридическим образованием, применения и иных форм реализации права, всех видов юридической практики.

В сфере действия первой из названных сторон не только допустим, но и необходим свободный творческий поиск: не могут не иметь права на существование различные методологические подходы и теоретические конструкции правопонимания, получающие свое выражение, по общему правилу, в монографиях, научных статьях, тезисах выступлений, рецензиях и т. д.

Неизменными условиями плодотворного развития науки остаются конструктивный критический обмен мнениями, коллективное обсуждение назревших, особенно спорных вопросов, новых работ и научных направлений с участием ученых и опытных практических работников. К сожалению, в юриспруденции в последние годы использование этих проверенных жизнью средств стало редкостью, что не может не вызывать известных негативных последствий в ее состоянии.

Другая сторона познания права, выработки правопонимания, напрямую касается: во-первых, общетеоретической подготовки студентов высших юридических учебных заведений к практической деятельности, преимущественно связанной с выполнением задач и функций государства; во-вторых, формирования правосознания действующих судей, работников прокуратуры и иных правоохранительных органов, других звеньев государственного аппарата, а также адвокатуры и самих граждан на уровне, отвечающем духу и требованиям правовой, прежде всего, судебной реформы, укрепления законности и правопорядка.

Между тем именно в этой сфере приложения правопонимания, как свидетельствует жизнь, существующий под эгидой плюрализма в преподавании теории государства и права разнобой в трактовке понятия права, при котором каждый читающий курс лекций с вузовской кафедры или автор учебника, предназначенного для массовой студенческой аудитории, излагает свое видение права по принципу «кто во что горазд», причиняет особенно значительный ущерб судебной и иной юридической практике, правоприменительной деятельности государственных органов.

Поэтому пришло время со всей серьезностью задуматься над тем, как поправить положение с общетеоретической подготовкой высшей школой профессиональных юристов. Очевидно, что урегулирование этого вопроса не сможет обойтись без вмешательства и участия Министерства образования и науки РФ.

Можно предвидеть, что не все согласятся с высказанными соображениями о необходимости упорядочения преподавания проблемы правопонимания и связанных с ней других вопросов теории права. Кое-кто воспримет их чуть ли не как посягательство на принципы плюрализма и свободы творчества. Но это не так.

На самом деле в наших предложениях нет и намека на ограничение свободного научного поиска при изучении теории права, в том числе проблемы понятия права. Однако вопрос следует поставить несколько иначе. Если государство и общество расходуют немалые средства на подготовку в системе высшей школы высокооб-разованных специалистов-юристов, в основном для государственной службы и, стало быть, прежде всего для правоприменительной деятельности, то почему позволяется обучать студентов данного профиля пониманию права, от которого непосредственно зависят формирование их правосознания и будущая практическая дея-тельность, кому как захочется.

Более того, предложение о создании в системе юридического образования механизма, позволяющего преодолеть хаос в преподавании правопонимания и связанных с ним других вопросов теории права, как раз и соответствует принципу научного плюрализма и свободы творчества. Если профессора и преподаватели с «не-традиционной правовой ориентацией», работая в государственных образовательных учреждениях, сообразно опробированной учебной программе будут обязаны обучать студентов пониманию права в его позитивно-прикладном значении ^{Как убедительно полагает А.В. Аверин на основе анализа правопонимания в связи с формированием научно-правового сознания судей, именно нор-мативное понимание права «может иметь прикладное значение, поскольку отражает жизненные реалии и соответствует потребностям общества в его функционировании». (См.: Аверин А.В. Судебная достоверность (Постановка проблемы). Владимир, 2004. С. 43; Он же. Правоприменительная деятель-ность суда и формирование научно-правового сознания судей: проблемы тео-рии и практики / Под ред. М.И. Байтина. Саратов, 2003. С. 44).} (и экзаменационно проверять именно это правопонимание), ничто не помешает им одновре-менно с тем высказать относящиеся к нему критические замечания, знакомить аудиторию с иными взглядами, в том числе обосновывать и отстаивать свою собственную концепцию. В этом и про-явятся научный плюрализм (изучение разных точек зрения) и свобода мысли, при которой студент сможет самостоятельно оценить и самостоятельно руководствоваться той или иной концепцией.

Но при этом любому читающему лекционный курс или автору учебника по теории государства и права необходимо хотя бы кратко, но правильно и четко (без предвзятых стереотипов и ярлыков, заведомого неприятия, без упрощенчества и механического перенесения упреков, относящихся к юридическому позитивизму прошлых столетий) охарактеризовать современное нормативное понимание права как оно есть. Ибо в противном случае представление о праве так или иначе будет неточным, неполным, односторонним. Для этого, естественно, потребуется на основе изучения соответствующей литературы основательно разобраться в данном направлении совре-менной теории права, осмыслив его суть и значение.

Возвращаясь к вопросу о сближении разных направлений в теории права, хотелось бы отметить, что сторонниками современного нормативного правопонимания в последние годы предложено не-сколько заслуживающих внимания и обсуждения «рабочих вариантов» позитивно-прикладного общего определения права.

В частности, одно из таких определений содержится и обосновывается в данной книге ^{См.: С. 80.}.

Как отмечалось, любое определение права неполно и относительно, так как не может охватить всего многообразия его свойств, черт, связей и призвано отразить лишь наиболее общие, главные признаки этого явления.

Предлагаемый вариант общего определения права, на наш взгляд, охватывает его наиболее существенные, неотъемлемые признаки, в том числе государственно-волевой, выражающий общесоциальную и классовую сущность права; нормативный, который раскрывает со-держание и форму права, их соотношение; властно-регулятивный, характеризующий право в качестве особого, государственного регу-лятора отношений между людьми, определителя правомерного и не-правомерного поведения (меры юридической свободы).

Приведенная дефиниция, разумеется, не претендует быть единственно правильной, нуждается в улучшении, но, представляется, создает наряду с другими известную основу для последую-щего обсуждения.

Когда вдумываешься в весьма противоречивые выводы и доводы приверженцев «широкой» трактовки права, убеждаешься, что их взгляды не имеют под собой объективной основы, не представляют сколько-нибудь апробированной, подтвержденной практикой концепции. Создается впечатление, что, единодушно отвергая нормативное правопонимание, сами они еще недостаточно представляют себе, чего хотят. Поставить под сомнение, попытаться расшатать сложившееся традиционное понимание права, конечно, легче, чем создать принципиально новое правопонимание. Но главное в том, чтобы стремление к этому не определялось, прежде всего, желанием выглядеть оригинальным, не превращалось в самоцель, не отрывалось от насущных задач и высокой ответственности правовой науки, социальной практики.