Русская риторика

Смерть, трепет естества и страх! Мы гордость, с бедностью совместна; Сегодня Бог -- а завтра прах! Сегодня льстит надежда лестна, А завтра -- где ты человек?

Утехи, радость и любовь

Где купно с здравием блистали,

У всех там цепенеет кровь,

И дух мятется от печали.

Где стол был яств, там гроб стоит;

Где пиршеств раздавались лики,

Надгробные там воют клики,

И бледна смерть на всех глядит...

§ 61. Определение риторическое есть описание какой-нибудь вещи или исчисление разных свойств или действий ее; например: Д'Агессо, в похвальном слове Людовику XIV, так описывает героя и государя: Государи никогда не бывают столь велики, как в то время, когда все свое величие покоряют правосудию, и когда к имени владык света присовокупляют имя невольников закона.-- Укротить силою оружия тех, которые не хотят наслаждаться миром, данным одною умеренностию победителя; разрушить сильной заговор нескольких народов против величия его; принудить государей, завиствующих славе его, почитать десницу, поражающую их, и превозносить добродетели, ненавидимые ими; действовать всегда с равною силою, и в победах своих быть обязану только себе самому -- вот черты героя, но несовершенное понятие о добродетели государя -- быть превыше своей победы, равно как превыше неприятелей; царствовать для того только, чтобы венчать истину, простирать желания свои менее, нежели могущество; давать чувствовать подданным власть свою едиными благодеяниями; любить больше имя отца отечества, нежели титло победителя; быть меньше чувствительну к восклицаниям побед и торжеств, нежели к благословениям народа, вспомоществуе-мого в бедности его; вот совершенное изображение величия Государя!

О! ты пространством бесконечным,

Живой в движеньи вещества,

Теченьем времени превечный,

Без лиц -- в трех лицах Божества --

Дух -- всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто все собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем: Бог.

§ 62. Прохождение есть фигура, в которой, делая вид, что не скажем о чем-нибудь, в самом деле говорим, и в то самое время, в которое отказываемся говорить; например: Для того описал бы я ныне вам младого Михаила, для стенания и слез прадедов наших преемлющего с царским венцом тяжкое бремя поверженные России.-- Изобразил бы я ныне премудрого и мужественного Алексея, бодрым своим духом ободряющего Россию.-- Представил бы я Петра Великого, делами большого.-- Начертал бы я в умам ваших Героиню прекрасную, августейшую Екатерину: но слово мое к собственным добродетелям и достоинствам Монархини нашей поспешает. (Ломоносов.) Или:

Мне ли славить тихой лирой

Ту, которая порфирой

Скоро весь обымет свет?

Лишь безумец зажигает

Там свечу, где Феб сияет.

Бедный чижик не дерзает

Нет гремящей Зевса славы;

Он любовь одну поет,

С нею в рощице живет.

Блеск Российския Державы Очи бренные слепит;-- Там -- на первом в свете троне Мать Отечества сидит, Правит царств земных судьбами, Правит миром и сердцами, Скиптром счастие дарит, Взором бури укрощает, Словом милость изливае! -- И улыбкой все живит.

Что Богине наши оды?

Что Великой песнь моя?

Ей певцы -- ея народы,

Похвала -- дела ея,

Им дивяся умолкаю,

И хвалить позабываю.

§ 63. Наращение есть постепенное поступление от одной мысли к другой и так далее; например: Так говорено было против Пирразия, афинского живописца, который, по разорении Олинфа от Филиппа, царя македонского, купил себе плененного в сем городе старого человека и, желая живее изобразить Прометея, растерзанного Зевесом, распял сего старика, мучил его бесчеловечно, и написав с такого положения его картину, поставил ее в храме Минервы.

Несчастливый старик видел опроверженное свое отечество; отнят был от жены, стоял на пепле сожженного Олимпа. Уже тогда довольно был он прискорбен, чтобы смотря на него изобразить Прометея.

Кто бы, желая представить живописью кораблекрушение, нарочно для того топил людей?

Он бил; однако мало показалось: жег; и того не довольно: терзал; но сие довольно, говорил он, гневному Филиппу, а не гневному Зевесу: уже от Минервина храма бегают как от полков Македонских; уже умучен! чего и Филипп не сделал. Умерщвлен! но ни Прометей от Зевеса. Кто уже ныне будет жаловаться на Филиппа? Да погубят тебя Боги, беззаконник! Ты и Филиппа милостивым сделал.

Мне миг покоя моего (говорит развратный).

Приятней, чем в исторьи веки,

Жить для себя лишь одного,

Лишь радостей уметь пить реки,

Лишь ветром плыть, гнесть чернь ярмом;--

Стыд, совесть -- слабых душ тревога...

Нет добродетели -- нет Бога!..

Злодей!.. увы!.. и грянул гром...

§ 64. Поправление есть фигура, в которой, выговорив речь или целое предложение, показываем, что сказали или мало, или совсем не то, что должно было бы сказать, и потому или дополняем сказанное сильнейшим выражением, или в отмену оного, говорим то, что должно было бы сказать; например: Погибнете вы навсегда, безрассудные! вы, которые, дерзаете оскорблять Бога хулениями вашими!.. Но -- что я говорю?.. Нет! лучше обратитесь, несчастные, прибегните к милосердию его и покайтеся для спасения вашего. (Масс.) Или:

Вся наша жизнь не что иное, Как лишь мечтание пустое... Иль нет,-- тяжелый некий шар, На нежном волоске висящий, В который бурь, громов удар И молнии небес ярящи Отвсюду беспрестанно бьют, И, ах! зефиры легки рвут.

§ 65. Сомнение есть фигура, которою изображаем обыкновенно недоумение, что говорить или делать должно; например:

Чтобы изъясниться пред вами (говорил Сципион к возмутившимся воинам своим), я не нахожу ни выражений, ни мыслей; ибо не знаю даже, каким именем назвать вас должен. Назову ли я вас гражданами? вы недавно только изменили отечеству вашему... Назову вас солдатами? вы не признали власти, нарушили святость клятвы... Назову вас неприятелями? вид, одеяния, поступь и вся внешность представляет мне граждан; но поступки, слова, предприятия показывают неприятелей...

Примечание. В сочинениях театральных, в тех местах, где изображается нерешимость, сопровождаемая сильным волнением души, сия фигура составляет всю красоту слога; например, так Димитрий самозванец (в трагедии Сумарокова), будучи окружен войском, в отчаянии говорит к своей страже:

Не может быть ничто жесточе сей судьбины! Пойдем!.. Повержем!.. Стой!.. Ступай!.. будь здесь!.. беги --

И мужеством число врагов превозмоги! Бегите! тщитеся Димитрия избавить! Куда бежите вы?.. хотите мя оставить?.. Не отступайте прочь и защищайте дверь!.. Убегнем!.. тщетно все и поздно все теперь.

§ 66. Вопрошение есть фигура, в которой для сильнейшего устремления слова доказываем или опровергаем вопросительными предложениями то, что должно было бы доказывать предло-жениями простыми; например: О Фабриций! что помыслила бы великая душа твоя, когда бы ты восстав из мертвых, увидел в сем пышном виде Рим, который спасла рука твоя, и который почтенное имя твое более прославило, нежели все его завоевания?-- Боги! сказал бы ты, куда девались те соломенные кровли и грубые горнила, где обитали некогда умеренность и добродетель?.. Нес мыс ленные!.. И так вы омыли своею кровию Грецию и Азию токмо для того, чтоб обогатить зодчиев, живописцев, истуканщиков и комедиантов? (Р. Риж.) Или: Сбери свои ты силы ныне,

Мужайся, стой и дай ответ! (говорит Бог к Иову) Где был ты, как я в стройном чине Прекрасный сей устроил свет? Кто море удержал брегами И бездне положил предел? Возмог ли ты хотя однажды Велеть ранее утру быть И нивы в день томящей жажды Дождем прохладным напоить?

Обширную громаду света

Когда устроить я хотел,

Просил ли твоего совета

Для множества толиких дел?

Как взял я перст в начале века,

Чтобы создати человека,

Зачем тогда ты не сказал,

Чтоб вид иной тебе я дал?

(Ломоносов.)

§ 67. Обращение есть фигура, которую, говоря или рассуждая о каком-нибудь предмете, обращаем речь нашу к другому, постороннему; например: Вас, вас призываю, храбрые мужи, пролившие столько крови за республику, в бедствии непобедимого мужа и гражданина, вас, сотники и рядовые; неужели при вашем присутствии и защищении вашем сия толь великая добродетель из града изгонится, искоренится, извержется? (Цицерон.)

Так Долгоруков в своем Завещании, рассуждая прежде сам с собою, делает потом обращение к друзьям: О вы, друзья мои любезны! Не ставьте камня надо мной; Все ваши бронзы бесполезны; Они души не скрасят злой.

Не славьте вы меня стихами: Они не нужны мертвецам; Пожертвуйте вы мне сердцами, Как жертвовал своим я вам.

Стихи от ада не избавят,

В раю блаженства не прибавят;

В них только гордость и тщета.

Проток воды, две -- три березы,

Да ближних искренния слезы --

Вот монументов красота! (Часть II. 5)

§ 68. Заимословие есть фигура, которою вводим в речь нашу разговаривающими или лица отсутствующие или мертвые, или вещи неодушевленные; например: Некто, оклеветанный в убивстве от самого убийцы, который приводил в доказательство сему то, что застал его погребающего труп убитого, говорил: Праведный Боже, защитник невинных! Позволь, чтобы порядок природы переменился на одну минуту, и чтобы труп сей, простря язык свой, произнес несколько слов!.. Мне кажется, Бог слышит молитву мою, и в сию минуту совершает чудо... Не слышите ли, как свидетельствует он (мертвый) о невинности моей и открывает виновника?.. «Если хотите вы отомстить убийце, обратите гнев ваш против сего клеветника, который торжествует теперь в совершенной безопасности, обременив сего невинного тяжестию злодеяния своего».

§ 69. Восклицание есть заключение речи или рассуждения особливою какою-нибудь мыслию, возбуждающею к удивлению; например: Так, Руссо, описав развратность нравов современников своих, говорит: Вот какую непорочность снискали нравы наши! Вот сколько добродетельными сделались мы!

§70. Сокращение есть пресечение речи, сделанное прежде окончания смысла. Выражения отрывистые или недоканчиваемые бывают обыкновенно у тех; которые говорят в крайнем волнении страстей. Сия фигура более всех прочих придает силы выражению; например, так говорит Клердон в трагедии «Безбожный»: Праведный Боже! Я чувствую уже страшный суд твой... Увы!.. Осуждающее определение поражает уже слух мой! и... я достоин его... Святая вера, оскорбленная мною, вопиет об отмщении... Она истинна; сие угрызение совести, сие отчаяние, терзающее меня, доказывают, что она истинна... Ниспадает, увы! ниспадает от глаз моих мрачная завеса... Ужасное прозрение!.. Теперь открываются передо мною все пагубные пути, по которым блуждал я... Я ополчался против веры, в недрах которой вкушал радость и душевное спокойствие. Я раздражал Творца, которого единая благость наполняла существование мое; из скверных уст моих источал хуление и ругался Святынею; презирая добродетель, величался гнусностью порока, и ясно... горе мне... горе злодеянию моему!.. явно дерзнул быть врагом Веры и Бога!.. Сколько, может быть, невинных людей, которых буйные слова мои сделали такими же злодеями, каков я!.. Какой страшный вопль произнесет на меня истребленная в других добродетель! Какие клятвы падут на главу мою!.. Отмщена ты, святая Вера!.. Уже вижу я бездну, разверзающуюся у ног моих; вижу жестокие мучения, приготовленные мне на веки... Вечная ночь стремится покрыть меня страшным мраком своим... Благословляю тебя день страшного суда, день мщения и казни!.. Да оправдятся тобою небеса; да примет мзду свою злодей, на которого с трепетом взирает теперь вся природа. Ты повергнешь меня в вечное мучение и еще, еще не исполнишь меры правосудия своего... Я слышу уже трубный глас твой... Ужасная веч-ность!.. Ты зовешь меня... Ты зовешь к себе злодея...

Примечание 1. Фигуры, будучи употреблены порознь, по местам пристойным, хотя и украшают слово, однако придадут оному еще больше силы и стремления, ежели будут прилично соединены или смешаны между собою: мы можем видеть сие в приведенном выше примере.

Примечание 2. В рассуждении украшения периодов как тропами, так и фигурами, вообще примечать должно, что излишество и принужденность более безобразят, нежели украшают речь. Чтение лучших писателей и благоразумное подражание им суть вернейшие способы к достижению в сем возможного совершенства.

§ 71. Таким образом украшенные периоды, если будут порядочно расположены и пристойно соединены между собою, составят малую или большую речь. (...)

Глава 10

О слоге

§ 115. Слог есть известный образ выражения мыслей или чувствований посредством слов. Совершенство слога зависит:

а) от выбора слов и выражений;

б) от течения речи;

в) от сходства слога с родом мыслей;

г) также от сходства оного с родом сочинения;

д) наконец от приличия слога к месту, в котором говорится, и к лицу, от которого и которому говорится.

I. О выборе слов и выражений

§ 116. Поелику мы говорим и пишем для того, чтобы сообщить

другим, что мы знаем, думаем или чувствуем, или чтобы заставить других тоже и также знать, думать или чувствовать, то главное достоинство или лучше необходимая потребность выражения (elocucionis) есть точность и ясность.

§ 117. Точно объясняемся мы тогда, когда слушающий нас или читающий сочинение наше понимает мысли или чувствования наши точно так же, как и мы сами понимаем их. Потому, чтобы объясниться точно, надобно из множества слов и выражений, могущих объяснить мысли или чувствования наши, избирать такие, которые наиболее способствуют к сей цели.

§ 118. Ясно говорим или пишем мы тогда, когда тот, кому объясняем мысли или чувствования, удобно и скоро понимает их и когда не требуется остановок в чтении или повторении того, что прочитано.

Примечание 1. Причиною неточности выражения бывает по большей части или незнание языка, или неопытность в оборотах выражений, или нерадение пишущего или говорящего, а редко недостатком такого особливо языка, каков российский. Причиною темноты бывает иногда та же неточность, т. е. когда сочинитель употребляет такие слова, которые ничего не выражают в речи его, или когда он худо объясняет, или не определяет знаменования одних слов другими; иногда же, и по большей части, излишнее или неблагоразумное старание о точности. Обыкновенно тот выражается темно, кто или любит слишком ограничивать и дополнять значения слов, или старается выразить какую-нибудь мысль так, как представилась

- она уму его в первый раз, или как она выражена у какого-нибудь иностранного писателя. В первом случае он наполняет периоды свои множеством вставных предложений, а в последних, не находя слов употребительных, принужден бывает выдумывать новые и для того или ломает слова странным производством, или одно слово составляет из многих, дабы таким образом выразить вдруг несколько мыслей.

Примечание 2. Есть еще другой род темноты, который иногда встречается в сочинениях, но который зависит не от недостатка выражений, но от несовершенного нашего разумения объясняемых истин или целой науки. Так, например, не учившийся математике не только худо, но и совсем не может разуметь истин математических.

Примечание 3. Равным образом не должно относить к недостатку выражения еще той темноты, которая происходит или от неправильности суждения, или от сбора несвязных и вовсе ничего не значащих мыслей, или от собрания слов, не выражающих никакого понятия. Таковой недостаток называется пустословием или б е с с м ы с л и ц е ю (galimathia).

§ 119. Поелику всякий язык имеет несколько наречий и всякое наречие изменяется со временем, то к совершенству выражения, сверх точности и ясности, требуется еще,[ чтобы употреблять всегда наречие настоящее и лучшее из всех прочих.

§ 120. Употребление лучшего из настоящих наречий называется чистотою слога. А потому правила чистоты слога требуют, чтобы:

1) не употреблять слов и выражений ни составленных, ни вновь составляемых некоторыми или принимаемых без перевода с иностранных языков;

2) не употреблять словосочинения также или оставленного, или свойственного только иностранному какому-нибудь языку;

3) не употреблять тропов оставленных или употребляемых только в иностранном каком-нибудь языке, как о сем было сказано в главе о тропах;

4) говорить и писать тем только наречием, которое употребляется в лучших местах и лучшими писателями.

Примечание 1. Впрочем, в описании предметов высоких, особенно духовных, слова, взятые из наречия славенского и употребленные кстати, придают великую красоту выражению. Сие доказал нам Ломоносов в сочинениях своих. Надобно только, подражая ему, избирать слова такие, которые не слишком удалены от наречия настоящего, и располагать их так, чтобы не были они перемешаны с употребляемыми в слоге простом.

Примечание 2. Равным образом употребление иностранных слов, которых значения сделались столько же известными, как и российских, каковы суть по большей части все слова искусственные (технические), столько же позволительно, как и сих последних; например, слова история, генерал, стих, минута могут употребляться так же, как и коренные русские.

II. О течении речи

§ 121. Течение, или, лучше сказать, плавность речи, есть некоторая стройность и согласие в частях периода и в словах, придающие красоту слогу независимо от существа мыслей.

§ 122. Речь тогда особенно бывает плавна или гладка,

1) когда части периода или предложения а) имеют соразмерную величину; б) не обременены понятиями придаточными; в) расположены не только по логической зависимости, но соответственно и величине их;

2) когда слова расположены по местам приличным и не затрудняют произношения а) многосложностию; б) стечением односложных слов или в) таких, в которых должно выговорить сряду несколько гласных или согласных букв или несколько одинаковых слогов.

III. О сходстве слога с родом мыслей

§ 123. Мысли, судя по тому как сильно занимают или трогают нас, имеют бесчисленные степени; но они разделяются обыкновенно на высокие, средние и простые; с ними также раз-деляется и слог и также называется высоким, средним и простым.

§ 124. Слог высокий есть тот, которым описывается что-нибудь великое, поражающее воображение или сильно трогающее сердце наше, каковы, например, из предметов физических гром, буря, ночь и проч., из предметов нравственных все сильные чувствования, все душевные возмущения, вообще же все, что изображает великую силу, что может привести нас в некоторый страх или удивление или сильно потрясти нервы наши. Потому он употребляется по большей части в поэзии эпической и лирической, в трагедиях, панегириках, в надгробных словах и в боль-шей части проповедей. Сей слог можно видеть в примерах § 32, 40, 52, 66, 70.

§ 125. Слог простой есть тот, которым описываются предметы или простые, или нежно трогающие сердце наше. Сей слог употребляется в комедиях, баснях, песнях и в пастушеских со-чинениях. Пример такого слога можно видеть в § 97: в надписи на повязку Амура, в экспромте А.А.П. в эпитафии А.А.П., в рондо, в § 101 и 109.

§ 126. Слог средний описывает предметы, занимающие середину между простыми и высокими, т. е. такие, которые ни поражают нас страхом или удивлением, ни пленяют чувствием сладостного удовольствия. Сим слогом описываются обыкновенно все глубокомысленные, холодные рассуждения, все постоянные чувствования. Пример сего слога можно видеть в § 55 и 61.

Примечание. В отношении к сим правилам слог недостаточен бывает а) иногда оттого, что сочинитель объясняет мысли не приличными словами и выражениями; например, мысли обыкновенные высоким, а мысли высокие средним или простым; б) иногда же оттого, что не умеет он найти в описываемом предмете той стороны, которая приличнее прочих к сочинению его и которая особенно заключает в себе что-нибудь или важное или приятное.

IV. О сходстве слога с родом сочинений

§ 127. По роду сочинений слог также разделяется на многие виды, которые много различествуют между собою. Так, например:

а) слог разговорный должен быть особенно краток, прост, легок;

б) письменный вообще походит на разговорный, а отличается от него некоторым возвышением;

в) логический или математический и вообще учебный должен быть точен, ясен, прост и без всяких украшений;

г) философский в некоторых случаях должен быть логический, а в других может иметь некоторые украшения;

д) исторический в повествовании ясен, прост; в суждениях философский;

е) баснословный всегда легок, приятен, забавен;

ж) театральный совершенный разговорный, но по различию предмета иногда забавен, жив, весел, а иногда важен, стремителен, отрывист;

з) романический по различию содержания различен, но всегда легок, красив, приятен;

и) ораторский -- важен, изобилен, красив, плавен; к) проповеднический, как ораторский, приспособленный к священному предмету и священному месту.

V. О приличии слога

§ 128. Различные обстоятельства, в которых находится объясняющий свои мысли, делают еще великое различие в слоге.

§ 129. Положение души говорящего делает то, что он объясняется иногда изобильно и обширно, иногда сокращенно и отрывисто; иногда сильно и стремительно, иногда кратко и спокойно; иногда красиво и пленительно, иногда просто и сухо. Так, например:

а) гнев изображается сильно, стремительно, отрывисто;

б) радость изобильно, красиво, пленительно;

в) скука просто, кратко, сухо и проч.

§ 130. Место, в котором говорят оратор или другое лицо и лица, перед которыми говорится, требуют также различного образа объяснения. Лица и место бывают или обыкновенные, или важные, или священные; а по тому, соображаясь с ними, говорящий или пишущий должен объясняться или обыкновенно, или почтительно, или с благоговением.

129§ 131. В заключение правил о словесности следует предложить нечто о способе, как выражать живым голосом и видимыми знаками то, что хотим мы сообщить другим.

Г л а в а 11 О произношении

§ 132. Произношение есть выражение мыслей или чувствований живым голосом.

§ 133. Поелику всякое движение души может изображаться и на лице нашем, а многие даже сами собою, против воли нашей, изображаются такими видимыми и верными знаками; сверх же того мы, когда говорим, для большего выражения (иногда также невольно) делаем некоторые движения головою, руками или и всем телом; то к искусству произношения относятся не только правильный выговор речений и периодов, но приличное расположение лица и пристойное движение головы, рук и проч.

§ 134. Правильность выговора речений и периодов состоит а) в остановках при произношении сообразно с разделением понятий; б) в протяжении или ускорении выговора некоторых слов; в) в повышении или понижении голоса, равно; г) в напряжении или ослаблении силы одного над некоторыми словами.

§ 135. Поелику на письме разделения понятий ясно показываются знаками препинания, о употреблении которых сказано в главе 2-й сей части, то в произношении наблюдать только должно, чтобы при каждом из сих знаков останавливаться и медлить более или менее, судя по тому, как велико разделение в мыслях.

§ 136. В протяжении и ускорении выговора слов должно сообразоваться а) с важностию понятий, объясняемых ими; б) с большею или меньшею стремительностью чувствований, выражаемых в речи. Так, например, слова, выражающие такие понятия, которые, будучи важнее прочих в речи, требуют большого внимания или замечания, выговариваются протяжнее других. Равным образом период или целая речь, в которой видна пылкость воображения или стремительность чувствований, произносится скорее той, в которой описываются холодные, глубокие или важные какие-нибудь размышления или такие чувствования, которые, отягчая сердце, отнимают у воображения свойственную ему пылкость и делают его медлительным.

§ 137. Голос из числа множества случаев особенно повышается при вопросах и восклицаниях и при постепенном увеличении важности мыслей, а понижается при всяком почти ответе и всякий раз, как приближаемся мы к какому-нибудь препинанию или когда важность выражаемых мыслей уменьшается постепенно.

§ 138. Напряжение и ослабление голоса следует обыкновенно свойству чувствований, изъясняемых нами: выражение чувствований раздражающих, каков, например, гнев, сопровождается голосом напряженным, более или менее, по степени раздражения; изъяснение чувствований оглушающих или усыпляющих, какова, например, печаль, сопровождается соразмерною им слабостию голоса; чувствования же раздражающие до расслабления выражаются опять голосом усталым.

§ 139. Движения душевные изображаются на лице отчасти движением губ, но гораздо более движением и положением глаз.

Примечание. Правила, как изображать на своем лице душевные движения, сколько ни важны, никак не могут быть помещены здесь по обширности своей; они, во всей полноте их, могут быть заимствованы от живописи. Но чтобы уметь пользоваться сими правилами, надобно примечать наиболее положение лица самих людей, действительно и поневоле ощущающих движения душевные.

§ 140. Движения головы, рук и всего тела при различном состоянии духа говорящего также бывают весьма различны. Таковые движения могут быть замечены лучше всего в произношении искусных актеров и усовершенствованы через подражание им.

Примечание. Впрочем, никак не можно положить правил на всякую перемену голоса и на всякое телодвижение. Правила сии, как бы ни были обширны, всегда оставались бы неполными и подвергались множеству исключений. Надобно только заметить, что искусное произношение дает чувствовать все красоты речи и сокрывает многие недостатки оной. Одни внешние движения без всяких слов не только возбуждают в нас чувствования, но выражают целые истории, как то видно в пантомимах. Сверх же того язык, как бы ни был силен и богат, всегда останется недостаточным к совершенному описанию всех чувствований и к перелиянию их из одного сердца в другое. Иногда один голос говорящего проницает нас до глубины сердца; иногда один безмолвный вид его исторгает у нас слезы. Чтобы уметь возбуждать таким образом в других чувствования, надобно самому сильно чувствовать то, о чем говорим. Притворные чувствования редко укрываются от проницательного наблюдателя. Напротив, истинные движения души, не требуя никаких правил, сами собою являются на лице простодушного. Самое притворство, при всем искусстве его, не в силах иногда сокрыть их.

Печатается по изданию: Никольский А. Основания российской словесности. Части 1, 2.-- СПб., 1807.-- Часть 2-я: Риторика,--С. 1, 6--7, 22--70, 154--162, 166--178.



12. А.Ф. МЕРЗЛЯКОВ: КРАТКАЯ РИТОРИКА, ИЛИ ПРАВИЛА, ОТНОСЯЩИЕСЯ КО ВСЕМ РОДАМ СОЧИНЕНИЙ ПРОЗАИЧЕСКИХ. В ПОЛЬЗУ БЛАГОРОДНЫХ ВОСПИТАННИКОВ УНИВЕРСИТЕТСКОГО ПАНСИОНА

(1808 г.)

ВВЕДЕНИЕ В РИТОРИКУ

§ 1. Под словом речи вообще разумеется всякое словесное выражение наших мыслей и чувствований, расположенное в некотором определенном порядке и связи. Порядок и связь отличают искусственную речь от языка. Под словом языка в пространном смысле понимать надобно все правила речи, составляющие теперь три особенные науки: логику, или диалектику, которая учит думать, рассуждать и выводить заключения правильно, связно и основательно; грам-матику, которая показывает значение, употребление и связь слов и речей,-- и риторику, которая подает правила к последовательному и точному изложению мыслей, к изящному и пленительному расположению частей речи сообразно с видами каждого особенного рода прозаических сочинений.

§ 2. Итак, риторика, принятая во всем ее пространстве, заключает в себе полную теорию красноречия. Красноречие, как обыкновенно понимаем, есть способность выражать свои мысли и чувствования на письме или на словах правильно, ясно и сообразно с целью говорящего или пишущего. Древние под именем красноречия разумели единственно -- искусство оратора, а под именем риторики -- правила, служащие к образованию ораторов. Теория прочих прозаических сочинений была предметом их диалектики и грамматики.

§ 3. Цель риторики как теория всех прозаических сочинений не ограничивается убеждением и доказательствами. В противность древним и некоторым новейшим учителям мы понимаем под сим словом науку научать наш разум и занимать воображение или трогать сердце и действовать на волю. Итак, искусство научать, занимать, трогать, доказывать составляет предмет всякого прозаического писателя.

§4. Смысл, если чувство и выражение оных составляют сущность речи, и должны быть в надлежащей связи точно так, как душа и тело. То и другое, как материя и форма, служит предметом риторики, которая, впрочем, не простирает своих исследований до мыслей и до слов, предоставляя это логике и грамматике. Она более смотрит на красоту и стройность сочинения, т. е. она учит мысли", правильно обдуманной и по правилам грамматики выраженной, представляет в виде изящном и соответственном каждому роду красноречия.

§ 5. Некоторые под именем красноречия разумеют стихи и прозу, а другие одну прозу, разделяя таким образом всю науку словесности на два рода, на искусство прозаическое и на искусство стихотворное. Сие разделение основано не на одной наружной форме того и другого рода; оно зависит от существенного различия предметов и цели, которые предполагают себе оратор и стихотворец; одного -- намерение научить, а другой имеет в виду особенно -- удовольствие.

§ 6. Есть люди, которые отличаются каким-то природным красноречием; они никогда не учились правилам риторики, но, имея здравый рассудок, живое чувство, вкус и легкость в языке, выражают свои мысли ясно и в таком порядке, который совершенно соответствует их цели. Сия, частию от природы получаемая, частию воспитанием, обращением и чтением образованная способность обеспечивать успехи предлагаемого нами искусства, и сама приобретает посредством правил новый блеск, силу и совершенство.

От всякого писателя требуется, чтоб он со всех сторон осмотрел предмет своей речи, чтобы он каждую минуту обладал самим собою, чтоб сам был уверен в причинах и доказательствах, которые предлагает другим, и чтобы, наконец, сам был живо проникнут чувствованиями и страстью, которую намерен возбудить в сердце читателя.

§ 7. Польза красноречия очевидна для каждаго, кто обращает внимание на его существо и цель. Ни одна наука не имеет столь великого влияния на душевные наши силы, как изящное искусство, красноречие пленяет наши сердца и воспламеняет воображение; этого мало: будучи рассматриваемо в собственных своих предметах и всем вообще наукам доставляет новые достоинства и прелести. Посредством его не только мысли и познания, но самые чувства, склонности и страсти людей, нам неизвестных, отдаленных от нас веками, становятся нашими собственными, современными. Оно научает нас избирать предметы, разбирать их и описывать прилично, порядочно и связно; оно дает самой истине большую силу убедительности и самым страстям больше выражения и трогательности; оно образует наши нравы.

§ 8. Красноречие обращается в искусство безнужное и вредное, когда оставляет благородную цель свою, т. е. когда оно устремлено будет не к выгодам истины и добродетели, но к распространению заблуждения и пороков; когда оно решится защищать правила и мнения, противные чистой нравственности, если будет одевать предметы, сами по себе пагубные и соблаз-нительные, в одежду приятную и благовидную, чтобы заманить в свои сети неопытный и ослепленный ум читателя или слушателя.

Итак, не красноречие, но его употребление навлекло на себя справедливые укоризны в древности и в новейшие времена; злоупотребление всегда будет порицаемо, между тем как наука беспрестанно сияет в новом немерцающем свете.

§ 9. Для образования истинного оратора и для приобретения надлежащего успеха во всех прозаических сочинениях не довольно одних правил риторики. Для сего необходимо нужно познакомиться с лучшими образцами искусства, как между древними, так и новейшими произведениями. Молодой благоразумный питомец муз, занимаясь чтением лучших авторов, видит, каким образом доставили они бессмертным своим сочинениям истинную красоту, совершенство и подлинную классическую важность. Внимательное изучение писателей подает нам случай узнать собственный их характер и возбуждает в нас благородное стремление к подражанию. Таким образом, чрез непрерывные упражнения в красноречии и чрез образование своих способностей приобретаем мы большие силы, вернейшее чувство изящнаго и доброго и быстрейший взор для отличия погрешностей. (...)

I ВСЕОБЩАЯ ТЕОРИЯ ПРОЗАИЧЕСКИХ СОЧИНЕНИЙ

§ 1. Слогом, или стилем, во всех родах письменных сочинений называем мы словесную одежду мыслей и чувствований, какого бы они содержания ни были. Всякий слог имеет свой собственный характер. Различие в слогах происходит: 1) от характера писателя; 2) от сущности материи, которую он избрал; 3) от цели, которую он себе предположил, и наконец, 4) от расположения, в котором он пишет.

§ 2. (...) Цель каждаго прозаического сочинения должна быть или нравоучение, или удовольствие, или возбуждение страсти. Цель сия одна и та же для всех родов сочинения; но намерение писателя может действовать на ход и силу его творения, и слог изменяется. Сии изменения могут быть бесчисленны. Не входя в подробность, мы полагаем здесь главные три рода слога: 1) народный или простой, 2) средний или умеренный и 3) высокий. Кроме сих может быть слог простой, блестящий, трогательный, цветущий, живописный и проч. Всякий из них более или менее относится к вышеупомянутым трем родам.

§ 3. Простонародному слогу более свойственны: ясность, легкость, чистота, краткость и точность. Он удаляется всех пышных украшений, всего, что воспламеняет воображение и страсти: цель его -- спокойное научение разума. Допуская иногда даже некоторую видимую небрежность, он имеет свою красоту и приятность; его правильное употребление предполагает в писателе здравый и основательный рассудок, тщательное рассматривание мыслей и чувствований. Таким слогом пишутся особенно учебные книги и письма, и потому-то его называют догматическим и письменным. Он иногда имеет место во всех других сочинениях и даже в самих речах.

§ 4. Средний или умеренный слог отличается полнотою и богатством выражений. Возвышаясь весьма приметно над низким или народным слогом, он удерживается от сильных и смелых порывов высокого слога. Он позволяет себе некоторую меру ораторских украшений, которые должны быть больше приятны, нежели блестящи, больше трогательны, нежели высоки; он не терпит чудесного и величественного и чуждается слишком разительных и красивых мыслей и выражений. Таким образом, сочинения, написанные сим слогом, получают известную степень живости, привлекательности, силы. Часто самые низкие предметы, принадлежащие к народному слогу, заимствуют от него благородство и возвышенность. Обыкновенное место его во всех нравственных рассуждениях, важных и страстных письмах, прагматических повествованиях и в некоторых речах.

§ 5. Высокий слог принадлежит к собственно, так называемому, красноречию или речам, и в таком только случае, когда требуют сего слога или величие предмета, или отменно живое чувство и возвышенность духа. Главные источники сего слога суть: великие и необыкновенно благородные мысли, сильные, потрясающие движения сердца, пламенное воображение и гармоническое расположение слов. Все сие однако имеет влияние не на характер целого сочинения, но только на некоторые его части, потому что новость и разительность возвышенных предметов, точно так же как и живое чувство сердца и фантазии, не могут быть беспрерывными и встречаются случайно.

§ 6. Сим трем родам хорошего слога противополагаются столько же дурных. Молодые писатели, не опытные в таинствах вкуса, не имеющие надлежащего познания о правилах и образцах, часто впадают в погрешности. Простонародный слог в руках таких учеников становится низким, слабым, сухим, детским или изнеженным. Средний слог без строгого надзора критики теряет свою стезю и превращается или в возвышенный, или в низкий, и то и другое не в своем месте, без надлежащего отношения между предметом писателя и его намерением. А высокий слог, чуждый вкуса, несогласный с своею целью, делается напыщенным, бессмысленным и темным, лишенным чувства и мыслей, становится ненатуральным и холодным.

§ 7. Всеобщие или существенные свойства хорошего слога во всех родах прозаических сочинений суть следующие: правильность, точность, пристойность, благородство, живость, красота и благозвучие. Первое из сих свойств, т. е. правильность, или исправность, принадлежит более

135к грамматике, нежели к риторике. Она состоит в совершенном согласии между выражением и мыслью, для которой выражение служит отпечатком, или одеждой. Правильность заключает в себе чистоту выражений, которая требует, чтобы мы, изображая нашу мысль, остерегались от всех слов и оборотов, чуждых нашему языку. Оба сии свойства хотя не могут быть главною целью автора, но они необходимы для хорошего слога. (...) § 10. Мы заметим три главные погрешности против чистоты и правильности языка. Первая состоит в употреблении таких слов, которые необыкновенны, т. е. или слишком странны, или слишком новы, или образованы несвойственно гению языка: это называют барбаризмом. Вторая погрешность состоит в несохранении правил синтаксиса, и чрез то теряется смысл и порядок слов: это называют солецизмом. Третья, когда употребляют слова и обороты не в том значении и смысле, которые собственно им принадлежат; сему пороку противопола-гается точность выражений. Сюда же относятся идиотизм и провинциализм, когда мы употребляем слова и обороты в таком значении, которое, не будучи всеобщим, свойственно только какой-нибудь провинции или какому-нибудь особенному наречию. Употребление слов, взятых из чужого языка, называется или грецизмом, или латинизмом, галлицизмом и проч.

§ 11. Самое существенное свойство стиля есть ясность. С каким бы намерением автор ни писал, какие бы ни были виды его сочинения, всегда он должен так выражаться, чтоб его по-нимали; в противном случае все труды его потеряны. Здесь писателю одна грамматическая исправность не поможет; чтобы доставить сочинению надлежащую степень ясности, надобно избегать всех погрешностей, для нее вредных. Они суть: темнота, двоемыслие и сбивчивость. Причиною сих погрешностей часто бывает излишнее старание быть исправным -- слабость, от которой не могли избегнуть многие превосходнейшие писатели.

II ПРАВИЛА О СОЧИНЕНИИ ПИСЕМ

§ 1. Письмо есть не что иное, как письменная речь одного лица к другому отсутствующему; оно заменяет недостаток словесной речи, которую можно бы было обратить к сему лицу, когда бы оно было в присутствии. Итак, переписка есть письменный разговор между отсутствующими лицами. Все правила для писем основываются на языке и тоне словесного обращения в различных обстоятельствах и случаях жизни.

§ 2. Существенное свойство хорошего письма есть легкое, простое, благородное и безыскусственное изъяснение наших мыслей. Итак, письма вообще более, нежели другой какой род прозаических сочинений, принадлежат к простому народному языку. Способность писать хорошо письма приобретается рачительным наблюдением и точным подражанием языка общест-венного, употребляемого в образованном обращении. Письма изменяют свой тон, сообразно намерению и содержанию оных, сообразно состоянию наших чувствований, характеру и званию тех лиц, к которым мы пишем, и отношению, какое между ними находится. Все это производит бесчисленное множество различий в языке и в расположении письменности.

§ 3. Поелику письменное изъяснение наших мыслей предполагает более труда, более размышления, нежели словесное, то письма не во всем должны следовать совершенно языку разговорному. Они избегают слишком обыкновенного, небрежного, от частого употребления состарившегося образа выражаться. В простых разговорах простительны такие обороты, но в письмах, которые читаются с большим вниманием, нежели речь, в минуту родящуюся и исчезающую, терпеть их не можно. Мы сказали, что письма должны быть писаны легким и естественным слогом; следовательно, ясность и точность составляют их главное достоинство.

§ 4. Этого требует цель их, которая состоит в том, чтоб сообщать другим свои мысли и чувствования в надлежащей связи и порядке. Наши мысли и представления должны соответст-вовать предметам, о которых идет дело; наши слова и образ выражения должны быть согласны с нашими мыслями и чувствами. Один тонкий вкус, образованный в лучших обществах, может сохранить все сии приличия.

§ 5. Содержание писем столь же многоразлично, сколь много-различно может быть намерение и отношение между лицами, имеющими переписку. Иногда мы уведомляем другого о каком-нибудь случае или обстоятельстве. Иногда изъявляем ему свои желания и советы; иногда предметом писем бывает простая только учтивость. Часто ведем переписку по званию своему или должности, по родственным и дружеским связям. Часто письма касаются гораздо важнейших предметов: они заключают в себе изыскания исторические или ученые рассуждения о науках и искусствах; сухая, отвлеченная метода логики получает чрез то более живости и приятности.

§ 6. Сколь многоразлично содержание писем, столь много-различны и правила писать их. Заключают ли они простой рассказ: тогда требуют точности, порядка, краткости и полноты; состоят ли они в просьбе, в убеждении, в оправдании: тогда образ выражений нашего и способ доказательств должен быть силен и трогателен; заключают ли они учтивость: тогда должны они отличаться соответственно нашему званию и отношениям благородством, скромностью и выразительностью. В письмах, относящихся к должности нашей,-- требуется особенная основательность в мыслях, верность и исправность в выражениях. Изъяснение друзей дышит взаимною доверенностью, простотою и сладкими чувствованиями сердец, преданных друг другу. В письмах ученых должно удаляться, сколько возможно, сухости и единообразия.

§ 7. Письма, служащие ответом, в содержании и одежде своей по большей части сообразуются с теми, на которые отвечаем. При сем случае, так как в изустных разговорах, вопрос и тон вопрошающего определяют и образ ответа.-- Впрочем, никогда не надобно забывать отношений между переписывающимися особами, особливо в рассуждении звания и чина; сверх того должно наблюдать, чтоб не был оставлен без внимания ни один пункт из письма вопрошающих; чтоб ответ располагаем был точно в том же порядке, в каком сделан вопрос, если только это не будет противно естественной связи мыслей и обыкновенному ходу повествования.

§ 8. Письма, в которых дышат особливые чувства или страсть или которые касаются предметов, ближайших к нашему сердцу, требуют обыкновенно гораздо меньшего труда, нежели те, которые заключают в себе одну холодную учтивость или отношения к обстоятельствам общественной жизни. Главное отличие сих писем есть легкость и простота. Сердце, упоенное чувствованием, управляет пером нашим; выражения и обороты тем будут свободнее и правильнее, чем живее наша страсть, чем быстрее чувство. Напротив того в письмах учтивых и политических мы по большей части принуждены бываем недостаток и сухость содержания заменять тонкостью или новостью оборотов и выражений. Иногда материя письма бывает так малозначаща, что требуется со стороны слога всего благородства и достоинства, которого она сама не имеет.-- Это искусство приобретается большею опытностью и знанием своего языка.

§ 9. Письма, в которых господствует шутка, остроумие, веселость или доверенность, предполагают в душе писателя все сии свойства прежде, нежели они выльются на бумагу; они производят по необходимости тон шуточный, или остроумный, веселый, или доверчивый.-- Для сего нет никаких особенных правил, ибо сии правила гораздо легче чувствовать, нежели изъяснить. Нет ничего несноснее письма, которое написано шутками выисканными, остротами слишком учеными, странными или детскими, веселостью притворною и скучною, откровен-ностью болтливою и утомительною.

§ 10. Хорошее письмо требует, конечно, предварительного размышления, порядка и точности в словах; но оно удаляется всех искусственных планов, свойственных учебным книгам, мучительной школьной методы, расположения по правилам хрии, вступления, предисловия, доводов, заключений и проч. (...) Довольно для автора письма, если предмет и намерение его хорошо обдуманы и представлены с надлежащею живостью и ясностью; довольно, если все части имеют друг к другу видимое отношение. Правила для сего расположения бесчисленны и неопределенны; но все зависят от намерения того, который пишет, и от сущности материи, составляющей содержание письма.

§ 11. Есть известные формы или образы приветствия, употребляемые в начале, в конце, а иногда и в середине письма, которые, будучи уродливым дитя моды, общепринятою учтивостью обращения, сделались необходимыми, сколь мало они ни соответствуют натуральному ходу слога. Надобно надеяться, что со временем письма будут свободны от сих оков и заменятся другими выражениями учтивости, более сообразными с достоинством и легкостью тонкого просвещенного обхождения. Между тем потребно знать употребление и нынешних титулов. Общее мнение, общий способ выражаться непременно должен быть законом для всякого (...)

III О ДИАЛОГАХ ИЛИ РАЗГОВОРАХ

§ 1. Диалог или разговор есть взаимное изъяснение между двумя или многими лицами; он есть письменное подражание разговора словесного о предметах важных или занимательных. Цель сего рода сочинений состоит в том, чтоб живее показать образ мыслей разговаривающих лиц; в хорошем разговоре вы видите их своими глазами, и характер их сам собою живописуется. Речь разговорная всегда имеет более живости и убеждения, нежели повествование.

§ 2. Разговор бывает или драматический и заключает в себе действие, которое имеет начало, средину и конец...; или философский, которого предмет -- истина; или просто занимательный и живописующий, имеющий своею целью прелести остроумия, любопытные картины природы и изображение чрезвычайных характеров.

§ 3. Первое достоинство философских разговоров есть важность и богатство содержания. Оно должно быть таково, чтоб всякий испытатель истины нашел в нем достойную себя пищу и чтобы оно достаточно было как для завязки, так и для развязки. Писатель разговора всегда имеет выгоду пред писателем обыкновенных философских рассуждений: он может показать истину из разных точек зрения, не нарушая единства; он открывает причины, связь и состав мыслей с легкостью и живостью, опровергает предрассудки, разрешает сомнения, преодолевает все трудности быстрее, и притом с такою простотою, которая делает его понятным для всех. Самые отвлеченные материи могут быть объяснены в виде диалога, который можно назвать разговором с самим собою, или последствием речей, принадлежащих к одному предмету. Другое лицо, предполагаемое в особе автора, служит для для того, чтоб подать случай к суждению или обратить читателя на главную или сомнительную точку предмета. Таким образом каждая речь содержит в себе или возражения или новые мысли, или, наконец, совершенно уничтожает мнение, утверждаемое в начале разговора.

§ 4. Для лучших успехов в сем роде сочинений потребно предварительное, основательное изучение тех истин, которые хотим доказать, и сверх того нужно подробное сведение о свойстве и силах душевных, которые при рассуждении имеют свой особенный ход, особенный способ поднимать, прилично характеру лица говорящего. Сей характер должен быть выдержан от начала до конца разговора. Прибавьте к тому искусное расположение, натуральный порядок, легкий и свободный ход рассуждения; разговор делается чрез то более вероятным, более занимательным. В сем случае помогает нам сильнее природа, нежели искусство.

§ 5. Есть разговоры, которые имеют предметом своим в особенности изображение характеров. В таком случае писатель обязан сначала, как можно точнее, определить границы сих характеров; они должны быть отличны не только в образе разговора или рассказа, но в каждом движении, в каждом слове. Если сии лица взяты из истории, то автору ничего более не остается, как следовать свидетельствам историка или мнению народа, общим согласием подтвержденному. Он должен внимательно замечать все отличительные черты действующего лица, состояние, возраст, главное намерение, вкус, ему современный, и собственный образ его мыслей; от этого зависит тон разговора и самая продолжительность или краткость речей.

§6. От положения, в котором находится говорящее лицо, зависит, по большей части, живость и красота разговора, который обыкновенно бывает тем прелестнее, чем более трогательно его содержание; хорошо, когда оно драматическое и заключает в себе действие. Разговоры становятся еще прекраснее, если лица представленные будут в противоположении. Счастливое обрабатывание сего рода сочинений предполагает всегда в писателе дух наблюдательный, остроумие и глубокое знание человеческого сердца, соединенное с бесценным даром выражаться легко, натурально и разнообразно. (...)

VI РЕЧИ ОРАТОРСКИЕ

§ 1. Слово речь в тесном смысле означает рассуждение, составленное по правилам искусства и назначенное к изустному произношению. Сие рассуждение заключает в себе одну какую-нибудь главную мысль, которая объясняется или доказывается для убеждения слушателей. Слушатель может быть убежден очевидностью предлагаемых истин, исчислением вероятных причин и силою доводов или доказательств. Завидный талант составлять такого рода сочинения, соединенный с способностью произносить их приятно и убедительно, называется вообще красноречием; обладающий всеми дарованиями, для того потребными, именуется оратором. (...)

§ 5. В слове или речи заключаются три намерения оратора: научение, убеждение и искусство тронуть слушателя. Все сии намерения должны быть соединены в одно и служить друг другу взаимным пособием. Представляя предмет со всею ясностью и подробностью, мы научаем и в то же время убеждаем разум справедливостью или, по крайней мере, вероятностью наших доводов. Сие научение и убеждение действуют в то же время на нашу волю, заставляют нас принять участие в предмете, представляемом оратором, управляют нашими склонностями и производят в нас или привязанность или отвращение.

§ 6. Все отдельные части слова должны непременно споспешествовать к достижению оной троякой цели. Посредством вступления, расположенного сообразно с главным содержанием всего сочинения и отличающегося краткостью и скромностью, оратор старается заранее приуготовить дух и сердце слушателя к разбираемому им предмету. Часто случаются такие обстоятельства, что вития совсем оставляет вступление и прямо входит в материю, о которой должен говорить. Вторая часть речи называется изложение или рассуждение, или просто рассказ какого-нибудь происшествия. Сюда принадлежат также доказательства или риторические доводы, которых выбор и сущность зависят от самого предмета и которыми оратор или защищает свое мнение, или опровергает чужое. Наконец, следует заключение, в котором все доказанные истины снова повторяются с большею силою и убедительностью, дают остановить мнение слушателей на своей стороне и утвердить в тех чувствах, которыми исполнен сам оратор. (...)

§ 14. Самое важное дело оратора, желающего обладать сердцами своих слушателей, есть возбуждение страстей. Они оживляют все наши мысли и воображение. Цель автора делается целью самих слушателей; его склонность и желание становятся общими склонностями и желаниями. Мы не только одобряем его советы, но с великою охотою готовы стремиться, куда он нас призывает; готовы действовать вместе с ним, а особливо когда он умеет, с одной стороны, убедить нас в выгодах предлагаемого им мнения, а с другой стороны, представлять легчайшее средство к достижению конца.