Русская риторика

Грамматика, риторика и «пиитика» -- три кита, на которых, как на прочном фундаменте, держались гносеологические основы теории словесности этого времени. Идея необходимости издания трудов, способствующих «процветанию российского слова», была самой популярной и находила конкретное воплощение в работах членов Российской академии. Некоторые риторики российских академиков, написанные в это время, представляли важные вехи на пути развития теории российской словесности. Особенно характерны для этого времени риторики М.М. Сперанского, И.С. Рижского и А.С. Никольского.

М.М. Сперанский создал в 1792 г. курс лекций по риторике, получивший название «Правила высшего красноречия». История этого пособия необычна и подтверждает известный афоризм Haberit sua fata libelli -- Книги имеют свою судьбу. Труд написан Сперанским в те годы, когда он занимался преподавательской деятельностью в Главной семинарии при Александро-Невском монастыре в Петербурге. Хотя этот курс автор читал в течение ряда лет, рукопись была опубликована лишь через полвека -- в 1844 г. (через пять лет после смерти ее автора). Она была замечена и высоко оценена просвещенными деятелями XIX в. Так, А.Ф. Кони в работе о красноречии судебном и политическом писал, что пособие Сперанского представляет собой «систематический обзор теоретических правил о красноречии вообще, изложенных прекрасным языком». Популярности этой книги в немалой степени способствовал тот факт, что ее автор -- Сперанский -- был личностью известной. Его головокружительная служебная карьера относилась к началу XIX в., точнее -- к 1808 г., когда Сперанскому было поручено подготовить план государственного преобразования и административного устройства. В политической и государственной деятельности М.М. Сперанского называли законником и теоретиком. Его филологическая работа также относится к роду нормативной, «учительской» литературы. Стремлением к регламентирующему началу пронизаны все «Правила высшего красноречия». Под красноречием Сперанский разумел, прежде всего, искусство ораторской речи и в своем труде изложил ее основные нормы. В книге говорилось о слове церковной проповеди. В этом отношении функционально-стилистическая направленность «Правил...» очерчена достаточно определенно, что и составило специфику риторики Сперанского. Неоднократно напоминая древний афоризм Poeta nascuntur, oratores fiunt -- Поэтами рождаются, ораторами становятся, Сперанский советовал усиливать собственное красноречение чтением правил, чтением образцов и упражнениями в сочинении. Сам автор, бесспорно, владел тайнами слова. Его «Правила высшего красноречия» написаны в изящной художественной манере и воспринимаются как уникальный памятник русского красноречия.

В филологической научной литературе по теории словесности на Рубеже XVIII -- XIX вв. одно из видных мест занимают труды члена Российской академии И.С. Рижского. Уроженец Риги (откуда и произошла его фамилия), он был преподавателем риторики, пиитики, истории и философии. Рижский издал сочинения, содержание которых составили преподаваемые им предметы: «Политическое состояние Древнего Рима» (1786), «Логика» (1790), «Опыт риторики» (1-е изд.-- 1796; 2-е изд.-- 1805; 3-е изд.-- 1809; в последующие годы, после смерти автора, были и другие переиздания), «Введение в круг словесности» (1806), «Наука стихотворства» (1811).

В 1803 г. открылся Харьковский университет. Рижский был первым ректором университета и первым профессором красноречия, стихотворства и языка российского в этом университете. Читая курсы по теории красноречия, истории российской словесности, он не оставлял работы над риторикой и внес немало исправлений и дополнений в ее 3-е издание, которое имело другое (сравнительно с первым) название: «Опыт риторики, сочиненный и ныне вновь исправленный и пополненный Иваном Рижским» (1809). Именно это издание риторики было самым популярным. Логика и риторика Рижского были пригнаны классическими. За свои заслуги перед филологией Рижский в 1802 г. был избран в члены Российской академии, о чем он вспоминал как о «счастливейшем событии».

Риторика Рижского в своих отдельных частях опиралась на традицию, сохраняя при этом самую тесную и непосредственную связь с русской действительностью, с языковой и сочинительской практикой русских поэтов, прозаиков, ученых и деятелей просвещения XVIII в. Даже в самой композиции его риторики и оглавлении ее частей заметно отступление от традиции в одну сторону: усилить работу над русским словом. Поэтому глава, посвященная вопросам чистоты языка, отношению к двуязычию и правилам смешения славянской и русской речи, вынесена в первую часть книги -- именно с нее и начинается риторика. Это было безусловным новшеством, но таким новшеством, которое отвечало назревшей уже во времена Ломоносова потребности проводить работу по нормализации и усовершенствованию литературного языка. В этом отношении начало первой книги (названной «О совершенствах слова, которые происходят от выражений, или Об украшении») весьма показательно: «Излишне говорить о том, что всякий сочинитель должен основательно знать отечественный свой язык; и что знание грамматики, чтение лучших славянских и особливо изданных учеными обществами книг, обращение с людьми, просвещенными в словесности, и во многих случаях Словарь российского языка, сочиненный Императорскою российскою академиею, служат надежными к себе пособиями. Впрочем, чистота языка предполагает такую речь, которая подобна металлу, не имеющему никакой примеси, т. е. которая не имеет не свойственных языку ни слов, ни словосочетаний» (с. 13).

Риторика Рижского не пятичастная, в отличие от классической, и не трехчастная, как у Ломоносова. Она содержит четыре части, в каждой из которых Рижский вводил новые элементы, но в одних -- в большей, в других -- в меньшей степени. Наиболее традиционна по своему содержанию вторая часть -- «О совершенствах слова, которые происходят от мыслей, или О изобретении» (обычно глава об изобретении открывает риторику). В третьей части («О расположении и о различных родах прозаических сочинений») по существу изложена теория жанров прозаической литературы (начиная от жанра писем и кончая историческими сочинениями). Четвертая часть-- «О слоге, или О совершенствах слога» (обычно раздел о слоге помещается авторами риторик в главу об украшениях). Рижский счел необходимым выделить тему о слоге в особую часть. И не случайно. В истории русского литературного языка конца XVIII в. в связи с остро стоявшей проблемой двуязычия теория слога была чрезвычайно актуальна. Вопросы чистоты и правильности русской речи занимали умы не только филологов. Культура национальной речи стала одной из центральных проблем эпохи. Ученые Академии наук стремились вернуть и удержать традиции, установленные во времена Петра I и укрепленные Ломоносовым, которые пошатнулись в «бироновскую» эпоху. Историк Российской академии М.И. Сухомлинов вспоминал: в одном из заседаний «президент, стараясь изыскать всевозможные средства к обогащению отечественного языка, предложил, чтобы члены Академии приняли на себя труд делать новые или заимствовать из древних книг слова, могущие заменить речения, вошедшие из иностранных языков. Если кто из членов соберет довольно количество таких слов, то Академия, рассмотрев их и напечатав отдельным листом, будет просить публику, занимающуюся русскою словесностью, сделать на них свои замечания.

Предложение президента принято единодушно, хотя в прежнем заседании один из членов сказал: «Находящиеся в отставке слова принимать вновь на службу нужды не настоит: общее употребление дает правило, а не правила производят общее употребление» (Записки Импе-раторской Российской Академии, 1802 г. заседания 28-го июня и 23 августа) ».

В своей основной части риторика Рижского была приближена к практической стилистике. В ней присутствовали параграфы о пристойности слов и выражений, о точности слов, о ясности сочинения, о плавности сочинения, о благозвучии речи. «Должно остерегаться,-- писал автор,-- стечения многих согласных или гласных букв, напр., Приношение жертв в страхе или: Знание философии и истории».

К положительным моментам следует отнести тот факт, что Рижский стремился оживить теорию введением исторического начала и обращал внимание на относительность предлагаемой Ломоносовым системы трех стилей. «С тех самых времен,-- писал Рижский,-- как искусство красноречия приведено в точные правила, все разделяли слог на три главные рода, т. е. на низкий, посредственный и высокий (...) Но рассматривая со всею строгостью разных родов сочинения, часто встречаем в них такой слог, который не можно совершенно отнести к одному которому-нибудь из оных и который бывает подобен цвету, смешанному из двух главных цветов». Как бы предвидя судьбу низкого (простого) слова, Рижский выдвинул его на первый план и дал наиболее развернутое его описание. Хотя этот слог, по его мнению, весьма мало различался от повседневного разговора, он имел несколько разновидностей. Наряду с разговорной

43разновидностью (что «есть самое ближайшее подражание употребляемого в общежитии слова»), выделялась и письменная разновидность -- в жанре писем, поучениях разного рода, в жанре истории. Так, в качестве образца низкого слога приведены «Письма русского путешествен-ника» Н. Карамзина.

Посредственный, или «ораторический», слог «употребляется обыкновенно в таких случаях, когда материя сочинения не представляет воображению никакой сильной страсти и не содержит в себе ничего величественного или поражающего». В пример приведена речь Руссо против наук. Высокий слог автор традиционно считал самым величественным: «Высокий слог есть слово, исполненное витийственного искусства самой верховной степени. Слог посредственный пленяет, даже восхищает избранными красотами воображение, ум и сердце; высокий поражает их величественным парением».

Стремясь показать в риторике, что правила красноречия действуют, и в прозе, и в поэзии, Рижский постоянно приводит параллельные примеры прозаических и стихотворных произведений. Однако различия между прозой и поэзией с точки зрения цветистости слога все же отмечает: «Проза подобна прекрасному полю, испестренному от природы различного рода цветами; слово стихотворца есть великолепнейший сад, в котором рачительно собраны и с отменным вкусом расположены самые лучшие растения».

В целях усовершенствования слога были рекомендованы упражнения в сочинении, чтении произведений и в переводах с других языков. При этом подчеркивалось значение такого эстетического понятия, как вкус. Рассуждая о правильном и неправильном вкусе, вкусе времени или века и вкусе народном, автор пишет: «Часто случается, что в течение некоторого времени люди находят отличное изящество в таких вещах, в которых после их потомство ничего подобного не усматривает; или что один народ почитает преимущественно совершенным и красивым в своем роде то, в чем другие ничего того не находят. Первого рода вкус называют вкусом времени или века, а во втором народным (национальным)». По отзыву А. Глаголева -- одного из теоретиков в области словесности начала XIX в.-- Рижский в своем «Опыте риторики» «составил новую эпоху в истории русской литературы».

А.С. Никольский был известен как ученый-словесник и переводчик. Особенно популярным был его перевод Квинтилиана «Двенадцать книг риторических наставлений» (1834). В 1802 г. Никольский был удостоен звания академика за труды по логике, риторике и «российской словесности». Известно несколько изданий его риторики. Первая краткая риторика вышла в Москве в 1790 г. под заглавием «Краткая логика и риторика для учащихся в Российских духовных училищах». 3-е издание риторики вышло в 1807 г. Именно это издание риторики представляет наибольший интерес. Особенность учебника в том, что грамматика и риторика взаимно дополняли одна другую; они рассматривались автором как фундаментальные основы курса словесности.

Отличительные черты этой риторики -- ее «грамматикализованность» и усиленное внимание к проблемам жанрово-ситуативных форм речи -- определили ее своеобразие и составили сердцевину всего учебного руководства.

Проблема существования функционально-жанровых разновидностей: речи была рассмотрена Никольским как наиболее актуальная. В части главы «О сходстве слога с родом сочинений» автор классифицировал слог в зависимости от жанра: философский трактат, история, басня, роман, театральная пьеса должны быть написаны по-разному. Однако, как и в других риториках этого времени, автором не выдерживался принцип деления: с одной стороны, различались такие функционально-стилистические разновидности, как письменная и разговорная речь, с другой стороны, на равных с ними началах в качестве особого типа речи отмечался и «слог» специальных жанров литературных произведений, таких, как басня или роман. Единство конструктивного принципа в этой классификации явно нарушалось.

Притом, что в риторике Никольского излагались основы всех сочинений -- прозаических и стихотворных, преимущественное внимание было отдано все же звучащей речи. Этот факт представляется особенно важным и для современного учителя. Правильность выговора «речений и периодов», остановка и паузы по знакам препинания, темп речи, ее интонационный рисунок, возвышение и понижение голоса, его напряжение и ослабление -- словом, все вопросы, связанные с культурой публично произнесенного слова, нашли в риторике Никольского свое место, истолкование и оценку.

Первое тридцатилетие XIX в.-- это эпоха становления границ русского литературного языка, осознания его единых норм, но вместе с тем и развития всего разнообразия функционально-речевых стилей. Именно тогда резко ощущалась потребность новой риторики. В.В. Виноградов писал об этом времени: «К 30--40-м годам XIX века основное ядро национального русского литературного языка вполне сложилось. Русский язык становится языком художественной литературы, культуры и цивилизации мирового значения» (Виноградов В.В. Избр. труды.-- М., 1978.--С. 201).

Многие русские риторики первых десятилетий XIX в. представляют собой работы нового теоретического и практического направления. Авторами этих трудов были профессора русской словесности, преподаватели университетов и лицеев, такие, как А.Ф. Мерзляков, Ф.Л. Малиновский, Н.Ф. Ко ш а н с ки й. А.И. Галич и Н.Ф. Кошанский были лицейскими учителями А.С. Пушкина.

А.Ф. Мерзляков -- автор одной из наиболее популярных риторик, предназначенной учащимся светских учебных заведений. Он был в свое время к тому же известным поэтом. Им были созданы «народные песни», которые имели большой успех и не забыты до сих пор (такие, например, как «Среди долины ровныя», «Не липочка кудрявая» и др.). Первое издание учебника вышло в свет в Москве в 1809 г. под названием «Краткая риторика, или Правила, относящиеся ко всем родам сочинений прозаических. В пользу благородных воспитанников университетского пансиона». Последнее, третье издание вышло в свет в 1821 г. Характерно высказывание о риторике Мерзлякова известного педагога

45XIX в. А. Глаголева: «Из всех изданных русскими авторами пространных и кратких курсов красноречия первенство принадлежит начертанию теории изящной словесности А.Ф. Мерзлякова (...) можно только заметить, что чистота, точность и ясность изложения сей книги, излияние собственной души незабвенного наставника молодых наших литераторов останутся навсегда образцами учебного слога».

Мерзляков в своем учебнике стремился изложить теорию прозаических сочинений, опираясь на детальную разработку теории слога. Именно эта черта и выделяла его риторику среди других. «Всеобщие или существенные свойства хорошего слога во всех родах прозаических сочинений суть следующие,-- писал автор,-- правильность, точность, пристойность, благородство, живость, красота и благозвучие. Первое из сих свойств, т. е. правильность или исправность, принадлежит более к грамматике, нежели к риторике». Автор перечислил основные погрешности «против чистоты и правильности языка». Сделанные им предостережения могут быть весьма полезными и современному учителю.

Интересны также выдержки из риторики, посвященные правилам сочинений писем, диалогов и ораторских речей. Для риторики того времени весьма характерно проявление внимания к повседневным языковым потребностям ученика, неизменное попечение о его речевой культуре в быту -- чего так не хватает школе наших дней!

Одним из интересных и весьма характерных для обучения специальным приемам преподавания риторики был компактный учебник Малиновского. Первое его издание называлось «Основания красноречия, преподаваемые учителем Малиновским» (1815). Переработанное издание появилось в 1816 г. и называлось «Правила красноречия, в систематический порядок науки приведенные и сократовым способом расположенные». Упоминание о Сократе в названии не случайно. Как известно, свои беседы Сократ вел в форме вопросов и ответов. Являясь одним из родоначальников диалектики, Сократ придавал большое значение воспитанию у молодежи умения постигать истины в споре, в столкновении мнений.

Малиновский положил в основу изложения материала прием вопросов и ответов. «Какое начало красноречия?» -- спрашивал автор и сразу же отвечал: «Начало красноречия есть удовольствие, ибо та речь прекрасна, которая доставляет его уму и сердцу». Еще один пример: «Какого качества должна быть речь...?» -- задавал вопрос учитель и отвечал на него так: «Речь должна быть ясна и истинна». Ценно то, что в учебниках вопрос о качествах речи был поставлен как один из основополагающих. Речь должна быть ясной, чистой, правдивой, одушевленной по мысли, разнообразной и полной по содержанию. В книге Малиновского особенно сильно проявлялась связь с традиционной античной риторикой и теорией ораторского искусства Древнего Рима. В дни современного расцвета риторических идей опыт такого рода может быть также поучителен. Тем более, что во многих гимназиях стали изучать и латинский язык.

Под влиянием нового направления в художественной литературе (изящной словесности) и языковой реформы Н.М. Карамзина происходил пересмотр содержательного наполнения риторических категорий и понятий. Особое внимание филологи обращали на учение о слоге, область которого должна составлять «рассмотрение эстетического совершенства мыслей и языка». Идеи этого направления наиболее ярко выражены в риториках Н.Ф. Кошанского. Кошанский--доктор философии и свободных искусств, а также профессор русской и латинской словесности в Царскосельском лицее. Он написал «Общую риторику», которая выдержала 11 изданий (с 1829 по 1849 г.) и «Частную риторику», выдержавшую 7 изданий (с 1832 по 1849 г.).

«Общая риторика» состояла из трех традиционных разделов -- 1) «Изобретение»; 2) «Расположение»; 3) «Выражение мыслей». Вспомним, что Цицерон описывает все должности оратора тремя словами: videat, quid dicat, quo loco et quo modo -- оратор должен изобрести, расположить и выразить (или, как переводили в XIX в.,-- предложить известным слогом). Таким образом, в композиции «Общей риторики» не наблюдалось отступлений от традиции.

Именно в «Общей риторике» в наибольшей степени проявился новый подход к проблеме стилеобразующих категорий в языке. Переосмысление коснулось в первую очередь теории слога и представлений о роли стилистических фигур в тексте.

Известно, что под влиянием реформ Н.М. Карамзина преобразование в языке было направлено в первую очередь на синтаксическое строение периода. С этим связан был и пересмотр классификации фигур (= «фигур мыслей»). Если в прежних риториках (М.В. Ломоносова, А.С. Никольского, И.С. Рижского) в описаниях фигур на первое место выдвигались так называемые «фигуры слов», то в риториках Кошанского эти фигуры уже не рассматривались. Кошанский строил типологию фигур в зависимости от способа интенционально-смыслового воздействия. Так, он предложил деление фигур на «фигуры, убеждающие разум», «фигуры, действующие на воображение» и «фигуры, пленяющие сердце». При этом в самом представлении фигур в типологии Кошанского было заметно отступление от ломоносовского принципа. К утвердившимся в практике XVIII в. отечественным названиям фигур Кошанский приводил параллельные нерусские термины, например противоположение (antithesis), одушевление (prosopopeia), умаление (mejosis), наращение (gradatio). В наше время утвердились в употреблении именно эти интернациональные термины: антитеза, прозопопея, мейозис, градация. И это не случайно. Названия фигур относились и относятся к разряду международной лексики, принятой словесниками многих стран в греческой или латинской форме. Принадлежность этих терминов к интернациональной лексике и признание их специалистами, преподавателями красноречия способствовали их проникновению и укреплению на русской почве.

Знакомясь с типологией фигур Кошанского, нельзя не вспомнить знаменитую рецензию Белинского на его «Общую риторику». Белинский писал: «Что касается до фигур, которые, как известно, разделяются риторами на фигуры слов и фигуры мыслей,-- то о них лучше всего совсем не упоминать. Кто исчислит все обороты, все формы одушевленной речи? Разве риторы исчислили все фигуры? Нет, учение о фигурах ведет только к фразистости. Все правила о фигурах совершенно произвольны, потому что выведены из частных случаев» (Белинский В.Г. Общая риторика Н. Кошанского//Полн. собр. соч.,-- М., 1955.-- Т. VIII.-- С. 510).

Прежде всего, о взгляде Белинского на риторику. Слова критика-демократа выражали тенденцию нового художественно-эстетического направления, связанного тогда с преромантическим и сентименталистским течением. Белинский продолжил борьбу за становление новых форм искусства -- реалистическое направление в русской литературе. Критик был прав, когда подчеркивал мысль о том, что искусство должно подчиняться законам современной жизни, а не быть самоцелью. То, что декоративно, свидетельствует о обездушенной природе словесных поделок и далеко от задач подлинного искусства слова. Поэтому сопроводительная, декоративная функция фигур не должна быть превалирующей. Фигуры как микроформы словесного искусства используются для создания образов действительности, рисуемой, в частности, и с помощью изобразительных синтаксических средств. Справедливо возражая против выхолощенности риторических форм, Белинский писал (и эта часть обычно забывается всеми цитирующими его) еще и о том, что лингвистическое изучение экспрессивных единиц речи все же необходимо: «Скажут: в искусстве говорить, особенно в искусстве писать, есть своя техническая сторона, изучение которой очень важно. Согласны, но эта сторона нисколько не подлежит ведению риторики. Ее можно назвать стилистическою, и она должна составить собою дополнительную, окончательную часть грамматики, высший синтаксис, то, что в старинных латинских грамматиках называлось: syntaxis ornata и syntaxis figurata (изукрашенный синтаксис, образный синтаксис -- латин.)».

Интересно, что в той же рецензии на риторику Кошанского Белинский очень широко пользуется самыми яркими риторическими фигурами: «Сколько мы догадываемся, на это претендует риторика. Нелепость, сущая нелепость!». Здесь использована разновидность повтора (усугубление). «Да знаете ли вы, господа риторы, что мальчик, который сочиняет, почти то же, что мальчик, который курит, волочится за женщинами, пьет водку?» В этом контексте применяется риторическое обращение, соединенное с риторическим вопросом. Подобных примеров можно было бы привести множество. И это естественно: стилистические фигуры относятся к наиболее употребительным средствам речевого контакта и эффективного воздействия.

Сейчас уже никто не оспаривает тезиса о необходимости обучения детей, студентов, журналистов, писателей и ораторов не только владению нормами литературного языка, но и умению пользоваться богатейшими возможностями языка. Возвращаясь к оценке В. Г. Белинским риторики Н. Ф. Кошанского, важно подчеркнуть, во-первых, необходимость более широкого толкования высказываний критика-демократа, во-вторых, историческую обусловленность тех идей, которые приходилось в те годы отстаивать «неистовому Виссариону».

Несколько слов о «Частной риторике» Н.Ф. Кошанского, фрагменты из которой также включены в хрестоматию. «Частная риторика» вышла в свет в 1832 г. Частная риторика, по мнению автора, «есть руководство к познанию всех родов и видов прозы». Шесть «отделений» (по терминологии автора) составили содержание этой риторики: I. «Словес-ность»; II. «Письма»; III. «Разговоры» (это философские, драматические и другие литературные диалоги); IV. «Повествование» (включающее разнообразные жанры повествовательной литературы); V. «Ораторство»; VI. «Ученость» (имеются в виду жанры и произедения науки: научные сочинения, записки Академий и т.д.).

Примечательно, что «прохождение правил» по мере чтения образцов всех выделенных в риторике жанров письменных и устных произведений сопровождается специальным разбором. Именно с этой точки зрения особый интерес представляют рассуждения Кошанского о том, что такое вкус как особая риторическая категория.

Из работ нового направления особого внимания заслуживает книга А.И. Г а л и ч а «Теория красноречия для всех родов прозаических сочинений» (1830). Галич преподавал в высших учебных заведениях С.-Петербурга (педагогическом институте, университете) и в Царскосельском лицее. В свое время его работы по эстетике и философии были широко известны («Опыт науки изящного», «История философских систем», «Всеобщее право» и др.). Из периода лицейской деятельности Галича сохранился один характерный эпизод. В дневниковой записи от 17 марта 1834 г. Пушкин рассказал о встрече с Галичем на совещании участников «Энциклопедического лексикона»: «Тут я встретил доброго Галича и очень ему обрадовался. Он был некогда моим профессором и ободрял меня на поприще, мною избранном. Он заставил меня написать для экзамена 1814 года мои Воспоминания в Царском Селе».

Книга, фрагменты из которой опубликованы в хрестоматии, представляет собой одну из самых значительных теоретических работ по риторике XIX в. Уже в первом параграфе в определении были заложены те особенности освещения темы, которые отличали эту риторику от других. «Теория красноречия, риторика,-- писал автор,-- научает стилистически обрабатывать сочинения на письме и предлагает изустно так, чтобы они и со стороны материи, и со стороны формы, т. е. и по содержанию и по отделке, нравились читателю или слушателю, производя в его душе убеждение, растроганность и решимость удачным выбором и размещением мыслей, а равно и приличным выражением мыслей с помощью слов и движений телесных». В соответствии с этим определением Галич выделил в книге два основных раздела -- «Словесное витийство» и «Витийство телесное». В хрестоматии помещены, в основном, параграфы первого раздела, в котором излагаются наиболее интересные идеи риторики. Из второго раздела для образца приведен только один параграф, в котором говорится о значении телодвижений во время речи, постановки головы.

Интересно автор рассуждает о признаках «совершенного», как он говорит, языка и детально трактует понятия чистоты, правильности, ясности, точности речи, ее силы, выразительности и благозвучия. Положа Руку на сердце, заметим: не каждый наш учитель сразу же без подготовки может сказать, чем отличается правильная речь от чистой или ясность речи от ее точности. Поэтому подробное разъяснение этих понятий очень полезно. Ценен и тот подход, при котором учитывается своеобразие общения. Включение категории «адресованной речи» предопределило и особый взгляд на речевое строение ее жанров. С этой точки зрения Галич охарактеризовал следующие жанры: 1) монологи; 2) разговоры; 3) письма; 4) деловые бумаги; 5) исторические сочинения; 6) сочинения поучительные; 7) ораторские речи.

В специальной главе книги Галича рассмотрены особенности деловой прозы («деловых бумаг»). К числу «деловых» автор относил широкий круг текстов: государственные договоры, манифесты, указы, министерские документы, патенты, грамоты, прошения, жалобы, реляции, завещания, заявления и т. п. Современные ученики, окончив школу и даже вуз, нередко совершенно не умеют составить деловой документ, не знают правил делового общения, хотя в дальнейшей жизни такого рода навыки необходимы каждому.

Особенно полезной для наших дней может быть книга А.Г. Глаголева--писателя, доктора словесных наук (по принятому тогда именованию ученой степени). Самая значительная его работа -- «Умозрительные и опытные основания словесности» (1834). В хрестоматии помещен фрагмент, в котором сильны исторические реминисценции. Глаголевым в популярной и доступной форме воспроизведены все наиболее значительные идеи риторики времен античности.

В это время интерес к русскому языку и русской словесности оказался активным и продуктивным. Общественные дискуссии о взаимоотношении русского и церковнославянского языка, об отношении русского языка к западноевропейским языкам охватили все слои общества. Знаменательны в этом плане высказывания поэта, критика В. Кюхельбекера, друга А.С. Пушкина: «Из слова же русского, богатого и мощного, силятся извлечь небольшой, благопристойный, приторный, искусственно тощий, приспособленный для немногих язык, un petit jargon de coterie. Без пощады изгоняют из него все речения и обороты славянские и обогащают его архитравами, колоннами, баронами, траурами, германизмами, галлицизмами и барбаризмами». Время ушло вперед. Архитрав, колонна, барон и траур в языке остались. Более осмотрительным было высказывание А. Бестужева: «Новое поколение людей начинает чув-ствовать прелесть языка родного и в себе силу образовать его. Время невидимо сеет просвещение, и туман, лежащий теперь на поле русской словесности, хотя мешает побегу, но дает большую твердость колосьям и обещает богатую жатву».

Для современного учителя представляет несомненный интерес первая научная методика русского языка, созданная выдающимся филологом и педагогом Ф.И. Б у с л а е в ы м «О преподавании отечественного языка» (1844). В хрестоматию включены отрывки из главы «Риторика и пиитика», в которой автор неординарно рассуждает о том, что риторика как «руко-водство к практике до сих пор составляет педагогическую задачу».

В 1849 г. вышел в свет в Одессе учебник К.П. Зеленвцкого -- «Курс русской словесности для учащихся», первую часть которого составляла общая риторика, а вторую -- частная. «Общая риторика» интересна прежде всего потому, что Зеленецкий отказался от традиционных разделов риторического учения об «изобретении» и «распространении». Наиболее значимая часть пособия, которая может привлечь внимание современного учителя, посвящена «чистоте письменной речи русской в лексическом отношении». Автор дал оценку заимствованиям, архаизмам, областным словам, неологизмам и т. д.

«Частная риторика» Зеленецкого, основываясь на теоретическом изложении «Общей риторики», не повторяет общих правил, свойственных всем жанрам словесности. В «Частной риторике» рассматриваются порознь отдельные виды прозаических сочинений. Так, автор охарактеризовал жанр повествований разного рода, жанры истории, летописи, жизнеописания, некролога, анекдота и т. д. Конечно, далеко не все прозаические жанры в этой риторике обрисованы. Важно, однако, то, что частная риторика, сообщая знания, которые находятся на пересечении разных наук (эстетики, этики, психологии, лингвистики), показывала, как в пределах определенного жанра наилучшим образом выразить мысль и чувство, постоянно памятуя о тех этических, эстетических и языковых нормах, за пределами которых речь не достигает своих целей.

Во второй половине XIX в. в филологических кругах России интерес к риторике стал угасать. Многим в это время риторика казалась устаревшей и ненужной. Эстетические взгляды и вкусы художественной интеллигенции заметно менялись. В литературе формировались новые этические и эстетические принципы: придавалось значение психологическому анализу души и страстей человека. Скептические оценки жанра эпидейктического (хвалебного, торжественного) красноречия перекинулись и на риторику--науку, которая обучала правилам составления речей, в том числе и хвалебных. Официозные речи вызывали отвращение. Завоевывали симпатии и находили поддержку лишь гражданские выступления, посвященные социальным и общественно-политическим проблемам общества. Выступления А.И. Герцена, Т.Н. Грановского и других блестящих лекторов, ораторов и писателей этого времени овладевали умами. В этих условиях авторитет «элитарной» риторики упал. Нередко раздавалась острая критика против риторики, «поднимающей на ходули события и лица» (М.Т. Каченовский). Однако в учительской и профес-сорской среде память об исторических корнях европейской риторики оставалась и осознавалась. Так, ректор Харьковского университета К.К. Ф о й г т в 1856 г. написал статью «Мысли об истинном значении и содержании риторики», в которой изложил свое понимание роли риторики, приложив программу учебного курса. В этой статье Фойгт, в частности, отмечал: «Ни одна, без сомнения, наука из разнородного круга знаний, входящих в состав гимназического воспитания, не испытывает такого своенравия судьбы, как риторика. Грозная законодательница в школе, неумолимо терзающая робкое воображение юношей, она впоследствии подвергается полному забвению общества, беспощадной насмешке журналиста» (Журнал Министерства народного просвещения.-- 1856.-- № 3.--С. 243--244).

Сейчас создаются новые учебные программы по риторике. Бесспорно, преподавателям будет полезно сопоставить содержание современного и прежнего курсов, их концепцию, идею и конкретное наполнение.

По поводу перемен в отношении к риторике в России необходимо сказать хотя бы несколько слов. Одни ученые полагали, что причиной «падения» риторики стала приверженность многих эпигонствующих авторов -- создателей учебников к схоластическому, оторванному от жизни направлению. «...Масса определений, разделений и подразделений, которыми кишат учебники риторики, лишила теорию красноречия всякого интереса и сделала пользу, вытекающую из нее, в высшей степени сомнительной»,-- отмечает И.И. Луньяк в работе «Риторические этюды» (1881). Другие критики риторики считали эту науку бесполезной хотя бы потому, что замечали «незаконное присвоение» риторикой «чужого». Так, умение излагать мысль и развивать ее правильно дает логика, теорию «украшенной» речи выработала поэтика, теория периодов относится к синтаксису и так далее.

Наконец, среди ученых, преподавателей и общественных деятелей конца XIX -- начала XX в. особенно глубоко укоренилась критическая аргументация идеологического свойства. Так, один из ниспровергателей риторики В. Гофман писал: «Будучи идеологическим орудием борьбы, ораторская речь рождается из конфликтных общественных отношений, из противоречий, как форма социального спора, выражение несогласия интересов (...) Официальная риторика была сдана на попечение церковникам, филологам и эстетикам, т. е. отнесена к «воздушным» сферам культуры как нечто отвлеченное, далекое от непосредственных практических интересов общественной жизни, от политической борьбы (Гофман В. Слово оратора. Риторика и политика.-- Л., 1932.-- С. 131, 139).

С каждым из трех приведенных обвинительных тезисов против риторики можно спорить, как, впрочем, и с другими, здесь не упомянутыми. Так, обвинение в схоластическом школярстве справедливо в большей мере по отношению к тем ученым и учителям, которые в своей активной деятельности не сумели достичь гармонии формы и содержания. Н.А. Безменова, занимающаяся теорией и историей риторики, отмечает: «...В XX в. реабилитация риторики завершается (...) Возникает пестрая картина течений и школ американской и европейской неориторики. В значительной мере роль риторики возрастает благодаря появлению новых типов коммуникации и новых типов демократии» (Безменов а Н.А. Очерки по теории и истории риторики.-- М., 1991.-- С. 11).

Второй тезис свидетельствует не о слабости, а лишь о превосходстве риторики как научной дисциплины. Многофункциональность риторики помогает преодолеть все дальше и глубже развивающуюся специализацию многих ответвлений гуманитарных наук (например, логики, эстетики, психологии, лингвистики). Намерение искусственно сузить то пространство знаний, которое традиционно закреплялось за риторикой, было отвергнуто самой жизнью. Достаточно вспомнить бурное развитие целого ряда направлений неориторики XX в. (см. об этом в книге: Неориторика: генезис, проблемы, перспективы.-- М., 1987). Поэтому и третий тезис, провозглашавший необходимость идеологизации ораторского искусства, хотя и разделялся многими теоретиками недавнего прошлого, все же не превратился в закостеневшую аксиому. Об этом свидетельствует появление новых учебных пособий по риторике, программ по деполитизированному преподаванию риторики в современных гимназиях и лицеях.

В России кризис риторики внешне проявился в том, что во второй половине XIX в. трудов по этой научной и учебной дисциплине немного. Риторика фактически «маскировалась» то под теорию словесности, то под стилистические упражнения, то под методику сочинения или шире -- под развитие речи учащихся.

Большое распространение в это время получили риторики, посвященные родам и видам красноречия: судебному, военному, социально-бытовому (см. раздел хрестоматии). Эти специализированные руководства к концу XIX в. постепенно вытесняли жанр общей риторики. Тем не менее и в последней трети XIX в. в гимназиях, где особое внимание уделялось классическому образованию, читались курсы по риторике. Последний такой курс по античной риторике был прочитан Ф.Ф. 3елинским в Институте Живого Слова (см. ниже).

Чтобы хотя бы вкратце проиллюстрировать направление поисков преподавателей риторики в последние десятилетия XIX в., обратимся к труду И.И. Луньяка «Риторические этюды» (1881). В нем автор выразил свое отношение к причинам упадка риторики и подчеркнул необходимость восстановления ее авторитета в кругу филологических дисциплин.

В первые десятилетия XX в. были сделаны попытки разработать новые направления в теории красноречия. Наиболее ярко эти поиски отражены в материалах Института Живого Слова. Имеются в виду «Записки Института Живого Слова» (1919). В 1918 г. в Петрограде был открыт первый в мире Институт Живого Слова. У истоков создания этого учреждения стояли крупнейшие общественные и научные деятели страны -- философы, литературоведы, лингвисты, мастера театра. Достаточно назвать личный состав педагогического персонала Института Живого Слова. В 1918--1919 гг. в него входили: А.В. Луначарский, С.М. Бонди, А.Ф. Кони, Л.В. Щерба, Н.А. Энгельгардт, Л.П. Якубинский, В.Э. Мейерхольд, Б.М. Эйхенбаум и др. Конкретная научная и практическая разработка вопросов, связанных с наукой об искусстве речи, с культурой устного слова и смежными дисциплинами, была поручена Л.В. Щербе. В рукописном отделе Пушкинского Дома хранится машинописный текст «Проекта Щербы». В нем сформулировано «Положение об Институте Живого Слова»: «Институт Живого Слова есть высшее и учебное заведение, имеющее целью: 1) научно-практическую разработку вопросов, относящихся к области Живого Слова и связанных с нею дисциплин, 2) подготовку мастеров Живого Слова в областях: педагогической, общественно-политической и художественной и 3) распространение и популяризацию знаний и мастерства в области Живого Слова». Поскольку предполагалось, что деятельность института должна развиваться в научном, учебном и просветительном направлении, с самого начала были открыты три соответствующих отделения: 1) научное, 2) учебное, 3) просветительное. Программы лекций, читаемых в институте, составлялись учеными, получившими классическое филологическое образование еще в XIX веке.

Преподавателями института были предложены специальные программы курса лекций по теории красноречия, по теории спора, по теории словесности. Многое из того, что предлагали специалисты в 20-е годы, звучит актуально и в наши дни. И целый ряд высказанных тогда положений имеет определенное значение для подъема и совершенствования современной культуры языкового общения.

В этом отношении особый интерес представляет «Программа курса лекций по теории красноречия (риторика)», предложенная Н.А. Энгельгардтом. Это был известный критик, историк, преподаватель русской словесности. Его привлекала, в первую очередь, словесная живопись, в особенности красноречие русского фольклора, так же как и роль народного слова в истории национальной культуры. Даже первые строчки программы по теории красноречия можно понять, лишь ориентируясь на вкусы и образ мыслей составителя. Вот начало программы. Это слова-заголовки, в которых автор в сгущенно-символической форме изложил наиболее существенные, с его точки зрения, части курса: «Ораторское слово. Могущество слова. Внушение. Заражение идеями. Слово-импровизация. Вещее слово. Искусственное красноречие». Эти слова самым непосредственным образом перекликаются с началом одной из лекций Н.А. Энгельгардта по теории прозы: «Слово реченное есть изречение. Изречение -- древнейшая литературная форма, древнейший жанр или род литературы (...) Литература изречений весьма обширна». И дальше автор привел иллюстрацию: «Баба с печи летела и шестьдесят шесть дум передумала. Это изречение есть во «Власти тьмы» Л. Толстого (...) Русский народ -- хороший оратор, и его красноречие начиналось на площадях старинных городов».

Примерно треть своей программы автор посвятил изложению традиционных частей риторических сочинений, которые, по его мнению, должны быть представлены в курсах современного красноречия. Наименования разделов напоминают соответствующие главы риторик разных авторов, хотя в программе изменен порядок расположения тем, иначе расставлены акценты, подчеркнуто значение эмоционального начала ораторской речи и т. д. Заново осмыслена Энгельгардтом и та часть программы, которая посвящена родам красноречия. Энгельгардт более подробно охарактеризовал содержание истории ораторской прозы: «Русское церковное ораторство XVII--XIX вв. Дмитрий Ростовский. Гавриил Бужинский. Платон. Филарет. Полисадов. Судебное красноречие в России. Кони. Спасович. Андреевский. Плевако. Парламентское искусство в России и агитационная речь партий. Революция 1905 г.; 1, 2 и 3 Думы».

Темы занятий в Институте Живого Слова были злободневны. Именно в этот период велись напряженные политические споры и дискуссии. В институте читались лекции по теории спора. Программу этих лекций составила Э.3. Г у р л я нд-Э л ья ш е в а. Автором подробно были охарактеризованы разные виды общественных споров: ученые, богословские, юридические и политические. Весьма актуально для своего, да и для нашего времени звучит, например, оценка сущности политических споров: «Политические споры. Невозможность переубеждения другой стороны. Равнодушие к задаче выяснения предмета спора, вытекающее из стремления навязать готовое решение противной стороне. Равноценность всех способов, как логических, так и нелогических, поскольку они способствуют ослаблению позиции противника. Устранение противника с поля состязания как высшая цель спора. Враждебность, презрение, уничижение как формы отношения спорящих друг к другу».

Известный судебный деятель А.Ф. Кони создал программу курса «Живое слово и приемы обращения с ним в различных областях».

Все эти материалы помогут создать новые курсы гуманитарно-педагогического направления. Предлагаемые программы уникальны, единственны в своем роде. Они отражают фактически последний взлет научной мысли в теории красноречия, вслед за чем произошло ее глубокое па-дение. Институт Живого Слова просуществовал лишь до 1924 г. Риторика «закономерно» была исключена из школьного и вузовского курса в конце 20-х годов XX в. Причина очевидна: риторика учила людей самостоятельно мыслить, говорить не по шпаргалкам, отстаивать свои, зачастую альтернативные убеждения. Это умение уже к 30-м гг. не только не было в чести, но даже каралось в судебном порядке.

В наши дни после длительного перерыва вновь стали выходить в свет учебные пособия по риторике, предназначенные для школы, появились научные исследования, посвященные риторическим проблемам, различные программы. Риторика ныне переживает новый этап в своем развитии. Так, например, в последние годы вышли учебные руководства: Гурвич С.С, П о г о р е л к о В.Ф., Герман М.А. Основы риторики (Киев, 1988); Юнина Е.А., Сагач Г.М. Общая риторика (современная интерпретация) (Пермь, 1992); Иванова С.Ф. Искусство диалога, или Беседы о риторике (Пермь, 1992); Стернин И.А. Практическая риторика (Воронеж, 1993); Конов а Т.Д. Преподавание курса «риторика» в старших классах. Из опыта работы (Тамбов, 1993) и др.

В пособии С.С. Гурвич а, В.Ф. Погорелко и М.А. Германа («Основы риторики»), особенно ценном тем, что эта книга одна из первых, изложены составные части курса риторики, посвященные теории ораторского искусства. В книге выделены главы: из теории ораторского искусства; теоретические основы ораторского искусства; общие вопросы методики красноречия; виды и стадии красноречия.

«Общая риторика» Е.А.Ю ни ной и Г.М. Сагач принципиально иной направленности. В ней обращено внимание на современную интерпретацию теоретической риторики. Так, в книге выделены в отдельные главы проблема организационного аспекта мыслеречевой деятельности и собственно «управленческого аспекта» этой деятельности. Большое внимание уделено роли риторики в интеллектуальных играх.

Особый интерес вызывает книга С.Ф. Ивановой «Искусство диалога, или Беседы о риторике». Она написана для учителей-словесников, старшеклассников и всех тех, кто хочет изучить риторику самостоятельно. Прежде всего увлекательна форма книги. Она состоит из восьми бесед, в которых автор полемизирует с воображаемым оппонентом. Для диалогов избраны самые острые темы: Нужна ли риторика в нашей школе? Чему и как учить? Риторика -- наука или искусство? и т. д.

«Практическая риторика» И.А. Стернина представляет собой курс лекций об искусстве публичного выступления. Книга предназначена для учащихся старших классов, изучающих риторику. Считая риторику наукой о публичном речевом воздействии, И.А. Стернин показал в пособии все особенности взаимодействия оратора и аудитории. Автор рассказал, какой должна быть подготовка к выступлению, каков характер поведения оратора в аудитории, как поддерживать внимание в аудитории.

В наши дни возвращение риторики и ее разработка на уровне научных достижений -- событие не просто желаемое, но уже ставшее реальностью, ставшее фактом современного преподавания. Это явление естественно и гармонично согласуется с возрождением интереса к бесценным сокровищам утраченной отечественной культуры, который нынешнее поколение словесников пытается не только возродить, но и вписать в контуры нового приближающегося столетия.

5. В.А. ЯКИМОВ: О КРАСНОРЕЧИИ В РОССИИ ДО ЛОМОНОСОВА

(1838 г.)

§ 22. До 988 года, незабвенного в наших летописях, славянский народ (или русский, по-нашему, все равно) существовал, может быть, целые тысячелетия. Будучи одного происхождения с племенем эллинов, имел он, может быть, те же формы общежития, какие были у древних греков; имел те же отличительные черты ума и чувства,-- врожденную наклонность к любомудрию и искусству; может быть, и у наших предков, подобно как у племен греческих, от незапамятных времен бывали народные собрания, в коих мудрейшие и опытнейшие предлагали согражданам своим доброе и полезное. История не сохранила нам ничего о древнейших временах славянских народов, о их просвещении и письменности, и в VI столетии по Р. X. славянское племя является в истории, как племя полудикое, не имевшее ни определенного образа правления, ни постоянных жилищ, ни законов общественного благоустройства. Уже в веке, непосредственно предшествовавшем основанию

1 Книга В.А. Якимова, изданная в 1832 г., по теме и материалу предваряет ломоносовский период в истории русской словесности, знакомит с историей красноречия на Руси в доломоносовские времена. Именно поэтому фрагменты из труда В.А. Якимова, в нарушение принятого в Хрестоматии хронологического принципа расположения материалов, помещены перед всеми риториками XVIII в.

Государства Российского, славяне являются нам под формами свободной, республиканской жизни, ограниченной несколько властию старейших. Они имеют веча -- народные собрания, в коих рассуждают о делах общественных, о мире и войне, о торговле и сношениях с соседями. Как нельзя представить себе веча без ветий -- вещателей, которые бы преимущественно пред другими обращали речь свою к собранию; то и можем со всею вероятностию полагать, что между ними были люди, отличавшиеся умом и даром слова. Но и от этого времени не осталось нам никаких памятников мудрости и красноречия наших предков, ибо письмен еще не было.

§ 23. Во второй половине IX века Русь образует собою государство (...) В то же время для славянского языка изобретаются письмена (...) Но русский народ еще коснеет в язычестве; еще грубое идолопоклонство оковывает у него и ум и чувство, и, несмотря на некоторые лучи света, мрак глубокого невежества еще тяготеет над нашими предками.

§ 24. Русский патриотизм, не всегда умеренный, указывает на некоторые следы витийства еще во времена Олега, Игоря, Святослава. Он находит красноречие в договорах с греками двух первых, - а последнему влагает в уста речи, действительно отзывающиеся ораторством; но, при всей привязанности к родине, при самом пылком пристрастии ко всему отечественному, будем искренны и признаемся, что в договорах с греками нет собственно никакого витийства,-- что Святослав (герой, если угодно, равный Македонскому), хотя и мог сказать дружине своей несколько слов ободрительных, смелых, сильных, но не мог быть таким витией, каким его представляют себе, и речи, влагаемые в уста его Преподобным Нестором, еще не составляют речей ораторских. (...)

§ 28. Владимир заводит училища, сооружает храмы; вот и места, где дар говорить хорошо, ясно и убедительно уже мог оказывать свое благотворное действие. Преемник его заботится о возможном умножении и распространении книг духовных: вот и образцы, из коих можно было получать понятие об искусстве; он рассылает по городам Священников для наставления народа: вот и прекрасное поприще для первых покушений ораторства. (...)

§ 30. А «Поучение» Владимира Мономаха не есть ли самое убедительное доказательство, что и не одни Духовные того времени обладали талантами ума и слова? Судя по этому «Поучению», можем с вероятностью заключать, что благодушный князь такою же мудростию и красноречием отличался на княжеских съездах, каким мужеством на поле битв, благоразумием в делах жизни.

§ 31. А драгоценнейший памятник нашей словесности XII в. «Слово о полку Игоря»? Могло ли такое произведение родиться под пером человека, чуждого благотворных выгод просвещения и образованности, незнакомого с изящными творениями греческого красноречия и поэзии? Да, оно составляет для нас живой, верный отпечаток века; оно дает ясное и выгодное понятие как о творце