Русская риторика

Размещено на http://www.allbest.ru/

Русская риторика

Авт.- сост. Л. К. Граудина

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

«Каков человек, такова его и речь»,-- сказал Сократ,-- и когда ему представили юношу, чтобы он оценил его и высказал суждение о нем, философ прежде всего вступил с ним в разговор. Учителя словесности со времен Сократа хорошо знают эту истину. Но, к сожалению, создается впечатление, что в последние десятилетия ее забыли. Многие ли из нас, окончивших не только школу, но и институт, умеют легко, свободно публично выступать, вести беседу и т. п.? В связи с этим нельзя не вспомнить ироническое высказывание о «речевых нравах» в нашем обществе А.П. Чехова: «В ... собраниях, ученых заседаниях, на парадных обедах и ужинах мы застенчиво молчим или же говорим вяло, беззвучно, тускло, «уткнув брады», не зная, куда девать руки; нам говорят слово, а мы в ответ -- десять, потому что не умеем говорить коротко и незнакомы с той грацией речи, когда при наименьшей затрате сил достигается известный эффект -- nоn multum, sed multa.

В сущности ведь для интеллигентного человека дурно говорить должно бы считаться таким же неприличием, как не уметь читать и писать, и в деле образования и воспитания обучение красноречию следовало бы считать неизбежным» (А.П. Чехов. Хорошая новость).

Эти слова были написаны в 1893 г., но звучат они очень современно. Им ныне вторят сетования писательницы И. Грековой, нашей современницы, опубликованные в «Литературной газете» в 1987 г.: «В нашем обществе до обидного мало внимания уделяется культуре речи. Люди, даже образованные, часто заражены «языковым нигилизмом», говорят как попало, неряшливо до оскорбительности».

Хороший, думающий учитель, не только словесник, прекрасно понимает недостатки современного образования, в том числе и гуманитарного. Конечно, недопустимо, чтобы окончившие школу, гимназию, лицей не умели свободно логично выступить на собрании, перед классом, чтобы не умели ярко, эмоционально, увлекательно передать свое впечатление о картинах на выставке, просмотренном кинофильме, прочитанной книге. А ведь это действительно так. Прислушайтесь к речи своих учеников, как они выступают. Насколько бедна, однообразна эта речь! А как они спорят в классе, на собраниях, между собой! Это ужасно! Не умеют воспринимать доводы противника в споре, отвечают не по существу вопроса и т. д. А если вслушаться в их рассказ, то поражаешься примитивности построения фраз, серости всего изложения, отсутствию логической последовательности в частях выступления. Почти никто из учащихся не умеет вести непринужденную беседу, не умеет тактично, четко высказать просьбу. Можно и дальше продолжать перечень того, что не умеют наши ученики, да и не только они, но и мы, окончившие когда-то школу, институт, в отношении красноречия. Значит, здесь вина не только учеников, но и наша. Мы с вами не учились и не учили всему тому, о чем шла речь выше.

Сейчас, когда устная речь, публичная речь получили широкое распространение, все недостатки нашего образования ярко проявились. И закономерно, что в школах гуманитарного профиля, гимназиях, лицеях, колледжах стала возрождаться риторика, изъятая из системы обучения в конце 20-х -- начале 30-х годов. Так как процесс восстановления в своих правах риторики на первом этапе шел несколько стихийно, неподготовлено, неизбежны были издержки этого движения. Например, появилось немало программ под названием «Риторика», в которых фактически речь шла о развитии речи или в лучшем случае об ораторском искусстве. Закономерно, что «за бортом» оставалось многое из того, что было накоплено в прошлом риторикой как учебным предметом. Предпринимались попытки использовать какое-либо старое пособие конца XIX или начала XX в., несколько модернизировав его. Антинаучность такого пути очевидна. Ни одна из опубликованных в прошлом риторик не может решить в полной мере всех проблем сегодня. Тем более, что в истории отечественной риторики существовало не менее пяти типов риторических сочинений. Наряду со школьной риторикой как жанром учебника для юношества, создавались и профессионально ориентированные риторики (см. в хрестоматии труды по судебному красноречию, по военному красноречию и т.п.). Существовала также риторика, призванная научить способам воздействия на чувства и эстетическое восприятие слушателей (типа «Правил высшего красноречия» М.М. Сперанского), а также риторика как теория речевой деятельности и риторика как теория текста или нормативная стилистика. Каждая из отечественных риторик XVIII--XIX вв. имела свои особенности, свои достоинства и содержала положения, интересные для нашего времени. Но не следует абсолютизировать значение этих русских риторических трудов. Каждое время вносило нечто свое в изучение риторики. Поэтому знать изданные в России в XVIII -- начале XX в. риторики, работы, ей посвященные, очень важно для любого изучающего риторику в наши дни, занимающегося созданием современных пособий по этому предмету, преподающему риторику. Многие положения, задания, формулировки, бесспорно, могут в несколько обновленном виде быть использованы и сейчас. Но всегда следует помнить, что каждый учебник -- это документ своей эпохи.

Цель хрестоматии по риторике -- познакомить современного учителя, педагога, студента с тем, что сделано по риторике в Росси и в XVIII--XX вв. При этом не следует забывать, что многие русские учебные пособия по риторике давно уже стали библиографической редкостью, сохранились в единичных экземплярах в нескольких наиболее известных фундаментальных библиотеках страны. С некоторыми учебными руководствами можно познакомиться по единственным уникальным экземплярам -- владельческим конволютам, которые даже не выдаются в общие читальные залы и не значатся в каталогах библиотек.

В хрестоматию включены фрагменты из наиболее значимых в культурном отношении и необходимых для учителя работ по риторике XVIII-- XX вв. Они созданы учеными, которые много думали о великом искусстве слова, об умении ярко и доходчиво излагать свои мысли, умении логично строить текст, аргументировано отстаивать свои убеждения и говорить не только грамотно, но и ярко, выразительно.

Хрестоматия решает несколько задач -- помочь современному учителю, ведущему занятия по риторике, методисту, стремящемуся найти наиболее совершенные приемы и методы преподавания риторики, автору новых создаваемых в наши дни пособий по риторике. Все это должно поднять уровень преподавания риторики в наши дни.

Все материалы, включенные в хрестоматию, распределены по четырем разделам: 1. Истоки риторики; 2. Общая теория красноречия; 3. Роды и виды красноречия; 4. О чистоте, благозвучии, ясности и силе слова (Русские писатели и ученые XX века).

Внутри третьего раздела введены подразделы: 1. Социально-бытовое красноречие; 2. Академическое и лекционное красноречие; 3. Дискутивно-полемическое красноречие; 4. Судебное красноречие; 5. Военное красноречие; 6. Духовное (религиозно-нравственное) красноречие.

Такое размещение отрывков из работ по риторике облегчает пользование хрестоматией, дает возможность быстрее найти нужный материал, увидеть основные направления в развитии риторики как науки и учебной дисциплины в России на протяжении XVIII -- XX вв.

Каждый из разделов начинается предисловием информационно-аналитического характера, в котором в лаконичной форме излагаются фактические сведения о публикациях, их авторах и дается необходимый комментарий к ним.

К тому же небесполезно вспомнить о том, что нужно знать генеалогию отечественной словесности, ибо многое из того, что сейчас выдается как новое и невиданное, оказывается уже давным-давно известным и открытым.

Поскольку на протяжении столетий в России менялось представление о содержании риторики как предмета преподавания и научной дисциплины, а также само понятие совершенной формы красноречия, материалы в хрестоматии внутри разделов и подразделов располагаются в хронологическом порядке. Все отступления от этого принципа особо оговариваются. Такое построение хрестоматии позволяет учителю, методисту, студенту, преподавателю проследить, как менялось то или иное положение риторики, как формировались методы и приемы ее преподавания.

В целом хрестоматия, как видим, решает несколько основных проблем, особенно важных в настоящее время, когда риторика только входит в школьное преподавание.1. Включенные в первый раздел фрагменты из античных риторик дают возможность учителю представить именно истоки риторики как науки и учебной дисциплины, увидеть, что лежало и лежит до сих пор в основании всех риторических систем, вплоть до неориторики современности.

2. На основании представленных материалов появляется возможность практически изучить отечественный опыт преподавания искусства речи. Фрагменты из трудов по риторике лучших ученых России отличаются глубиной, силой и оригинальностью идей, логикой развития авторской мысли и т. д.

3. Всесторонне проанализировав тексты из риторик разного жанра, в том числе и профессионально ориентированных учебников (по духовному, судебному, военному и т.д. красноречию), учитель сможет составить достаточно полное представление о многих слагаемых речевого мастерства и дать наглядный урок широких пределов необходимого просвещения молодого поколения будущих активных граждан России.

4. Завершают хрестоматию фрагменты из статей русских писателей и ученых XX в., таких, как А.Н. Толстой, К.И. Чуковский, К.Г. Паустовский и др., составляющих богатейшее собрание мыслей о красоте, богатстве, выразительности русского слова, что очень важно для каждого, стремящегося овладеть искусством красноречия. Тонкие наблюдения художников слова нашего времени необходимы для всех использующих русскую речь как устно, так и письменно.

5. Помещаемые в хрестоматии образцы руководств об искусстве речи дадут возможность учителю составить самые разнообразные задания методического характера на материале конкретных текстов, которые благодаря этой хрестоматии будут у преподавателя, что называется, постоянно под рукой.

Все вошедшие в хрестоматию отрывки из риторик и работ по риторике XVIII--XX вв. воспроизводятся, как правило, по первопечатным или наиболее авторитетным изданиям, а в тех случаях, когда те или иные учебные руководства имели несколько изданий, по тому, которое получило широкое распространение среди учителей России.

Тексты даются в соответствии с нормами современной орфографии, но при этом сохраняются без изменений написания терминов, принятых тем или иным деятелем отечественного просвещения. Также в отдельных случаях сохраняется авторское написание примеров и без изменений приводятся цитаты, включенные авторами в текст того или иного руководства. Пунктуация в целом сохраняется авторская, хотя в отдельных случаях (где особенно сильно противоречие с современными правилами) знаки препинания поставлены по нормам нашего времени. Кроме того, уточнена постановка знаков препинания и в тех случаях, когда она носит явно характер опечатки. Написание иностранных слов, названий, цитат приводятся в том виде, в каком это дано у автора. Это же касается сокращений; отступления сделаны лишь для тех сокращений, которые проходят через всю книгу (с.-- страница, г.-- год, в.-- век и т. п.). Столь же последовательно проведено единое для всех вошедших в хрестоматию текстов авторское выделение отдельных положений и приводимых примеров, а также знака параграфа (авторские выделения передаются разрядкой или в отдельных случаях -- полужирным шрифтом, примеры -- курсивом, курсивом разрядкой, параграфы введены в текст и выделяются полужирным курсивом). Подзаголовки в названиях, а также слова в текстах, введенные для уточнения автором-составителем, заключены в квадратные скобки.

Особо следует отметить, что многие тексты в хрестоматии могут быть использованы учащимися при изучении риторики. Эти материалы дают возможность более глубоко осмыслить отдельные положения риторики, излагаемые подчас в сжатой форме в новых оригинальных учебниках, которые стали выходить в последние годы (например, учебное пособие «Риторика» для 8--9 кл., подготовленное Н.Н. Кохтевым).

Работа над хрестоматией в целом завершена в конце 1993 -- начале 1994 г. Поэтому в ней не учтены вышедшие в последующее время статьи, труды, а также учебники и учебные пособия по риторике. В их числе утвержденное Министерством образования РФ учебное пособие для учащихся 8--9 классов (Кохтев Н.Н. Риторика.-- М., 1994), учебное пособие для слушателей курсов риторики (Аннушкин В.И. Риторика.-- Пермь, 1994), пособия для учителей (Прокуровская Н.А., Болдырева Г.Ф., Соловей Л.В. Как подготовить ритора: Учебно-практическое руководство.-- Ижевск, 1994; Смелкова 3. С. Азбука общения: Книга для преподавателя риторики в школе.-- Самара, 1994), книга для учащихся (Иванова С.Ф. Введение в храм Слова: Книга для чтения с детьми в школе и дома.-- М., 1994), научно-популярная работа (Культура парламентской речи (Отв. ред. Л.К. Граудина, Е.Н. Ширяев.-- М., 1994), статьи, появившиеся на страницах научно-методических и научных журналов, в том числе в журнале «Риторика», который начал впервые выходить в России с 1995 г. Все они более доступны современному читателю, нежели помещенные в хрестоматии материалы.

Автор-составитель выражает благодарность кандидатам филологических наук Г.И. Миськевич и Л.Н. Кузнецовой, доктору филологических наук Б.С. Шварцкопфу за оказанную помощь при отборе некоторых материалов. Автор-составитель искренне благодарен рецензенту члену-корреспонденту РАО, доктору педагогических наук, профессору М.Р. Львову за ценные замечания, интересные рекомендации, направленные на улучшение будущей книги.

Автор-составитель надеется, что эта хрестоматия поможет учителю в усовершенствовании знаний по риторике, в определении сущности риторики, в выработке более совершенных методов и приемов преподавания нового для нашей школы предмета.

Истоки рumoрики

Зарождение риторики относится к давнему времени, которое связано с появлением элементов духовной культуры и демократии в человеческом обществе. С того момента, когда возникло представление о важности убеждения словом в противовес слепому подчинению членов общества другу другу -- под влиянием ли страха, невежества, трусости или грубой силы (скажем, принуждения с оружием в руках),-- было понято и значение могущества слова.

Формирование и развитие риторических представлений на русской почве происходило в тесной связи с теми культурными традициями, которые издревле были характерны для России. Нельзя не согласиться с Д.С. Лихачевым, подчеркивавшим мысль об общности европейского культурного фонда, которая восходила еще к древнейшему периоду истории: «Богослужебная, проповедническая, церковно-назидательная, агиографическая, отчасти всемирно-историческая (хронографическая), отчасти повествовательная литература была единой для всего православного юга и востока Европы» (Поэтика древнерусской литературы.-- М., 1979.-- С. 6). Поэтому без предварительного знакомства с античной риторикой, которая лежит в основании всей европейской риторики, в том числе и русской, невозможно понять и осмыслить пути развития этого учебного предмета в России. Труды Аристотеля, Цицерона и других авторитетов античного мира оказали огромное влияние на тех, кто создал риторики в России. Поэтому понять сущность и структуру первых отечественных сочинений, учебных руководств по красноречию невозможно без знания трудов античных авторов. Ясно, что начало хрестоматии должно быть посвящено истокам риторики. Это прежде всего наиболее значительные риторические произведения колоссов древней эпохи-- Аристотеля, Цицерона и Квинтилиана.

Учителю, желающему обогатить и пополнить свои представления о риториках и ораторском искусстве античности, можно порекомендовать книги: Античные риторики/Под ред. А.А. Тахо-Годи (М., 1978); Ораторы Греции/Сост. М.Л. Гаспаров (М, 1985); Цицерон Марк Туллий. Три трактата об ораторском искусстве/Под ред. М.Л. Гаспарова (М., 1972); Кузнецова Т.Н., Стрельникова И.П. Ораторское искусство в Древнем Риме (М., 1976).

В предисловии к одной из названных книг -- «Античные риторики»-- А.Ф. Лосев писал: «Эллинизм создал риторику, которая легла в основу не только многих сотен речей, этих крупнейших произведений художественного творчества, но и множества риторических трактатов, разрабатывавших настоящую античную эстетику и подлинную античную теорию стилей. Необозримое количество риторических трактатов до сих пор не систематизировано и не осознанно -- до того вся эта риторика разнообразна, изощренна и глубока» (с. 11). Учение Аристотеля (384-- 322 гг. до н. э.) было универсальным в том смысле, что охватывало самые разные области знания. Риторика понималась Аристотелем как искусство убеждения.

Риторика и логика, по словам Аристотеля, «касаются таких предметов, знакомство с которыми может некоторым образом считаться общим достоянием всех и каждого и которые не относятся к области какой-либо отдельной науки. Вследствие этого все люди некоторым образом причастны обоим искусствам, так как всем в известной мере приходится как разбирать, так и поддерживать какое-нибудь мнение, как оправдываться, так и обвинять»1.

«Риторика» Аристотеля явилась классическим античным руководством, от которого шли нити ко всей позднейшей риторике. Она состояла из трех книг. В первой части раскрывалась польза риторики, цель и область ее применения. Во второй части характеризовались условия, придающие речи характер убедительности; велись рассуждения о настроениях, нравах и страстях человеческих с точки зрения того, как их должен понимать оратор и каким образом он должен воздействовать своей речью на чувства слушающих. В третьей части Аристотелем рассмотрены вопросы стиля и тех качеств речи, которые обусловливают ее достоинства. Из этой части в хрестоматии и приводится отрывок, в котором говорится об особенностях стиля и типичных стилистических ошибках в речи.

Аристотель выстраивал свою концепцию применительно к устной культуре, поскольку красноречие понималось как искусство устного выражения. В древнегреческом быте публичные выступления преобладали над письменными сочинениями. После распространения книгопечатания учение о риторике может относиться не только к устному, но и к письменному способу изложения. Проблемы правильной и выразительной речи Аристотель рассматривал в «Риторике» под углом зрения стилистики ораторской речи. Он разделял речи на три рода: совещательные, судебные и эпидейктические (торжественные). «Для каждого рода речи пригоден особый стиль, ибо не один и тот же стиль у речи письменной и у речи во время спора, у речи политической и у речи судебной». Они различаются своим предметом, целью, характером аудитории и, следовательно, стилем.

Красноречие Древнего Рима развивалось под влиянием греческого наследия и достигло особенного расцвета во время могущества Римской республики. Начиная с III в. до н. э., эллинизация римской культуры постепенно охватывала все сферы общественной жизни. Возвышению риторической школы в Риме в огромной мере способствовала деятельность Марка Туллия Цицерона (106--43 гг. до н.э.). Цицерона называют величайшим оратором всего цивилизованного мира. Суть своих взглядов Цицерон изложил в трех трактатах: 1) «Об ораторе» -- в этой книге он развил теорию ораторского искусства; 2) «Брут» -- в трактате охарактеризовал идеал оратора; 3) «Оратор», где Цицерон знакомил читателя с историческим развитием ораторского искусства. В хрестоматию включены отрывки из трактатов «Об ораторе» (55 г. до н.э.) и «Оратор» (46 г. до н.э.). В них сформированы требования для тех, кто хочет научиться выступать и стать хорошим оратором. Современный учитель на уроках по риторике может предложить учащимся: «Готовьтесь к выступлению. Начнем занятие с трехминутного выступления на тему, которую выбрали сами». Какие компоненты должны содержаться в любом таком выступлении? Ответ на это даже в наши дни можно получить в трудах Цицерона. Цицерон подчеркивал, что это:

а) изложение фактов и высказывание определенных соображений по их поводу;

б) основная идея -- ведущая мысль, нередко сопровождающаяся и возможными моральными оценками.

Какие соображения подсказывают учителю включенные в хрестоматию фрагменты из трактатов Цицерона? В этом отношении можно обратить внимание хотя бы на некоторые конкретные положения. Цицерон считал, что оратор должен расположить к себе слушателей, изложить сущность дела, установить спорный вопрос, подкрепить высказанные положения определенными аргументами и опровергнуть мнение оппонента.

В заключение необходимо отшлифовать свой стиль, и по возможности снизить (умалить) значение положений противника. При этом большое значение Цицерон придавал качествам речи. По его мнению, необходимо следовать четырем принципам: говорить правильно, ясно, красиво и соответственно содержанию (т.е. высказываться в стиле, соразмерном предмету речи).

Учителю на уроках словесности приходится особое внимание уделять такой важной теме, как «Выбор слова». И здесь уместно обратиться к соответствующему фрагменту из Цицерона, включенному в хрестоматию. Значение этой темы в школе нередко недооценивается. Между тем «слова сами по себе воодушевляют и убивают»,-- писал выдающийся отечественный философ XX в. Н.А. Бердяев. Развивая и углубляя мысль о роли слов в нашей жизни, философ отмечал: «Слова имеют огромную власть над нашей жизнью, власть магическую. Мы заколдованы словами и в значительной степени живем в их царстве. Слова действуют как самостоятельные силы, независимые от их содержания. Мы привыкли произносить слова и слушать слова, не отдавая себе отчета в их реальном содержании и их реальном весе. Мы принимаем слова на веру и оказываем им безграничный кредит» (Бердяев Н. Судьба России.-- М., 1990.-- С. 203).

Проповедуя идеал оратора, Цицерон видел в ораторе гражданина высокой культуры, постоянно обогащающего свои знания чтением литературы, изучением истории, интересом к философии, праву, этике и эстетике. Нельзя забывать и о том, что риторические труды Цицерона стали образцом для всех, изучающих законы красоты слова в эпоху Возрождения и в последующие века.

На все времена сохраняется завет Цицерона: «Оратор должен соединить в себе тонкость диалектика, мысль философа, язык поэта, память юрисконсульта, голос трагика и, наконец, жесты и грацию великих актеров».

Цицерон считал, что красноречие развивается постоянными упражнениями. Свое мастерство он объяснял не столько талантом, сколько неустанным трудолюбием и самообучением. Мнение о Цицероне отражено в словах прославленного преподавателя и теоретика риторики в Древнем Риме Квинтилиана: «Небо послало на землю Цицерона (...) для того, чтобы дать в нем пример, до каких пределов может дойти могущество слова». То преклонение перед авторитетом Цицерона, которое выражено в этих словах, неслучайно. Марк Фабий Квинтилиан (ок. 36 г.-- после 96 г.) досконально изучил труды предшествующих теоретиков красноречия. В своем «Руководстве по ораторскому искусству» (12 книг) Квинтилиан обобщил собственный двадцатилетний опыт преподавания риторики. На русский язык это сочинение полностью переведено А.С. Никольским под названием «Марка Фабия Квинтилиана Двенадцать книг риторических наставлений» (СПб., 1834.-- Ч. I и II). Сочинение написано прежде всего для учителей, обучающих детей ораторскому искусству. В первых книгах «Наставлений» поставлены как раз те вопросы, которые занимают и современных учителей: с какого возраста начинать обучение красноречию? Лучше ли учить детей дома или отдавать в училища? В чем должны состоять у ритора первые упражнения детей? Каких правил следует держаться при обучении ораторскому искусству? И т. д.

Для хрестоматии отобраны из сочинения Квинтилиана фрагменты, касающиеся правил ораторского искусства. Знаменитый ритор рассуждает о характере рекомендуемых учителю письменных и устных упражнений, о пользе сочинений на определенные темы, о значении декламации, о способности говорить, не готовясь.

По существу, сочинение Квинтилиана представляет собой обширную энциклопедию по всем вопросам, связанным с проблемой воспитания и образования человека, прекрасно владеющего словом. Знакомство с этим систематизированным трудом полезно каждому современному учителю, который задумывается о конкретном содержании риторики как предмете школьного обучения.

1. АРИСТОТЕЛЬ: РИТОРИКА

(335 г. до н. э.)

О СТИЛЕ ОРАТОРСКОЙ РЕЧИ

1. Так как все дело риторики направлено к возбуждению того или другого мнения, то следует заботиться о стиле не как о чем-то заключающем в себе истину, а как о чем-то неизбежном. Всего правильнее было бы стремиться только к тому, чтобы речь не причиняла ни неприятного ощущения, ни наслаждения; справедливо сражаться оружием фактов так, чтобы все находящееся вне области доказательства становилось излишним. Однако стиль приобретает весьма важное значение вследствие испорченности слушателя. Стиль имеет некоторое небольшое значение при всяком обучении, так как для выяснения чего-либо есть разница в том, выразишься ли так или иначе, но значение это не так велико, как обыкновенно думают: все это внешность и рассчитано на слушателя. Поэтому никто не пользуется этими приемами при обучении геометрии.

2. Достоинство стиля заключается в ясности; доказательством этого служит то, что, раз речь не ясна, она не достигает своей цели. Стиль не должен быть ни слишком низок, ни слишком высок, но должен соответствовать предмету речи; из имен и глаголов ясной делают речь те, которые вошли во всеобщее употребление. Другие имена, которые мы перечислили в сочинении, касающемся поэтического искусства, делают речь не низкой, но изукрашенной, так как отступление от речи обыденной способствует тому, что речь кажется более торжественной: ведь люди так же относятся к стилю, как к иноземцам и своим согражданам. Поэтому-то следует придавать языку характер иноземного, ибо люди склонны удивляться тому, что приходит издалека, а то, что возбуждает удивление, приятно. В стихах многое производит такое действие и годится там (т. е. в поэзии), потому что предметы и лица, о которых там идет речь, более удалены от повседневной жизни. Но в прозаической речи таких средств гораздо меньше, потому что предмет ее менее возвышен: здесь было бы еще неприличнее, если бы раб, или человек слишком молодой, или кто-нибудь говорящий о слишком ничтожных предметах выражался возвышенным слогом. Но и здесь прилично говорить, то принижая, то возвышая слог сообразно с трактуемым предметом, и это следует делать незаметно, чтобы казалось, будто говоришь не искусственно, а естественно, потому что естественное способно убеждать, а искусственное -- напротив. Как к смешанным винам, люди недоверчиво относятся к такому оратору, как будто он замышляет что-нибудь против них. Хорошо скрывает свое искусство тот, кто составляет свою речь из выражений, взятых из обыденной речи.

Речь составляется из имен и глаголов; есть столько видов имен, сколько мы рассмотрели в сочинении, касающемся поэтического искусства; из числа их следует в редких случаях и в немногих местах употреблять необычные выражения, слова сложные и вновь сочиненные; где именно следует их употреблять, об этом мы скажем потом, а почему -- об этом мы уже сказали, а именно: потому что употребление этих слов делает речь отличной от обыденной речи в большей, чем следует, степени. Слова общеупотребительные, точные и метафоры -- вот единственный материал, пригодный для стиля прозаической речи. Доказывается это тем, что все пользуются только такого рода выражениями: все обходятся с помощью метафор и слов точных и общеупотребительных. Но, очевидно, у того, кто сумеет это легко сделать, иноземное слово проскользнет в речи незаметно и будет иметь ясный смысл. В этом и заключается достоинство ораторской речи (...)

Метафора в высокой степени обладает ясностью, приятностью и прелестью новизны, и перенять ее от другого нельзя. Эпитеты и метафоры должны быть подходящими, а этого можно достигнуть с помощью пропорции; в противном случае метафора и эпитет покажутся неподходящими вследствие того, что противоположность двух понятий наиболее ясна в том случае, когда эти понятия стоят рядом. И если желаешь представить что-нибудь в хорошем свете, следует заимствовать метафору от предмета лучшего в этом самом роде вещей; если же хочешь выставить что-нибудь в дурном свете, то следует заимствовать ее от худших вещей. Так, если противоположные понятия являются понятиями одного и того же порядка, то, например, о просящем милостыню можно сказать, что он просто обращается с просьбой, а об обращающемся с просьбой сказать, что он просит милостыню; на том основании, что оба выражения обозначают просьбу, можно применить упомянутый нами прием. Точно так же и грабители называют себя теперь аористами, сборщиками чрезвычайных податей. С таким же основанием можно сказать про человека, поступившего несправедливо, что он ошибся, а про человека, впавшего в ошибку,-- что он поступил несправедливо, и про человека, совершившего кражу,-- или что он взял, или что он ограбил.

Ошибка может заключаться в самых слогах, когда они не заключают в себе признаков приятного звука; так, например, Дионисий, прозванный Медным, называет в своих элегиях поэзию криком Каллиопы на том основании, что и то и другое -- звуки. Эта метафора нехороша вследствие своей звуковой невыразительности. Кроме того, на предметы, не имеющие имени, следует переносить названия не издалека, а от предметов родственных и однородных, так, чтобы при произнесении названия было ясно, что оба предмета родственны.

Из хорошо составленных загадок можно заимствовать прекрасные метафоры; метафоры заключают в себе загадку, так что ясно, что загадки -- хорошо составленные метафоры. Следует еще переносить названия от предметов прекрасных; красота слова, как говорит Ликимний, заключается в самом звуке или в его значении, точно так же и безобразие. Есть еще третье условие, которым опровергается софистическое правило: неверно утверждение Брисона, будто нет ничего дурного в том, чтобы одно слово употребить вместо другого, если они значат одно и то же. Это ошибка, потому что одно слово более употребительно, более подходит, скорей может наглядно представить предмет, чем другое. Кроме того, разные слова представляют предмет не в одном и том же свете, так что и с этой стороны следует считать, что одно слово прекраснее или безобразнее другого. Оба слова означают прекрасное или оба означают безобразное, но не говорят, чем предмет прекрасен или чем безобразен, или говорят об этом, но одно в большей, другое в меньшей степени. Метафоры следует заимствовать от слов, прекрасных по звуку или по значению или заключающих в себе нечто приятное для зрения или для какого-либо другого чувства. Например, выражение розоперстая заря лучше, чем пурпуроперстая, еще хуже красноперстая.

То же и в области эпитетов: можно создавать эпитеты на основании дурного или постыдного, например эпитет матереубийца; но можно также создавать их на основании хорошего, например мститель за отца. С той же целью можно прибегать к уменьшительным выражениям. Уменьшительным называется выражение, представляющее зло и добро меньшим, чем они есть на самом деле; так, Аристофан в шутку говорил в своих «Вавилонянах» вместо золота -- золотце, вместо платье -- платьице, вместо поношение -- поношеньице и нездоровьице. Но здесь следует быть осторожным и соблюдать меру в том и другом.

3. Ходульность стиля может происходить от четырех причин: во-первых, от употребления сложных слов; эти выражения поэтичны, потому что они составлены из двух слов. Вот в чем заключается одна причина. Другая состоит в употреблении необычных выражений. Третья причина заключается в употреблении эпитетов или длинных, или неуместных, или в слишком большом числе; в поэзии, например, вполне возможно называть молоко белым, в прозе же подобные эпитеты совершенно неуместны; если их слишком много, они выдают себя, показывая, что раз нужно ими пользоваться, то это уже поэзия, так как употребление их изменяет обычный характер речи и сообщает стилю оттенок чего-то чуждого. В этом отношении следует стремиться к умеренности, потому что неумеренность есть большее зло, чем речь простая (т. е. лишенная вовсе эпитетов): в последнем случае речь не имеет достоинства, а в первом она заключает в себе недостаток. Вследствие неуместного употребления поэтических оборотов стиль делается смешным и ходульным, а от многословия -- неясным, потому что когда кто-нибудь излагает с прикрасами дело лицу, знающему это дело, то он уничтожает ясность темнотой изложения.

Люди употребляют сложные слова, когда у данного понятия нет названия или когда легко составить сложное слово; таково, например, слово времяпрепровождение; но если таких слов много, то слог делается совершенно поэтическим. Наконец, четвертая причина, от которой может происходить ходульность стиля, заключается в метафорах. Есть метафоры, которые не следует употреблять, одни потому, что они неприличны (метафоры употребляют и комики), другие из-за их чрезмерной торжественности и трагичности; кроме того, метафоры имеют неясный смысл, если они далеки.

4. Сравнение есть также метафора, так как между ним и метафорой существует лишь незначительная разница. Так, когда поэт говорит об Ахилле: Он ринулся, как лев, это есть сравнение. Когда же он говорит: Лев ринулся, это есть метафора: так как оба -- Ахилл и лев -- обладают храбростью, то поэт, пользуясь метафорой, назвал Ахилла львом. Сравнение бывает полезно и в прозе, но в немногих случаях, так как вообще оно свойственно поэзии. Сравнения следует допускать так же, как метафоры, потому что они те же метафоры и отличаются от последних только вышеуказанным, и очевидно, что все удачно употребленные метафоры будут в то же время и сравнениями, а сравнения, наоборот, будут метафорами, раз отсутствует слово сравнения (как). Метафору, заимствованную от сходства, всегда возможно приложить к обоим из двух предметов, принадлежащих к одному и тому же роду; так, например, если фиал есть щит Диониса, то возможно также щит назвать фиалом Ареса.

5. Итак, вот из чего слагается речь. Стиль основывается прежде всего на умении говорить правильно по-гречески, а это зависит от пяти условий: от употребления частиц, от того, размещены ли они так, как они по своей природе должны следовать друг за другом: сначала одни, потом другие, как некоторые из них этого определенно требуют. Притом следует ставить их одну за другой, пока еще о требуемом соотношении помнишь, не размещая их на слишком большом расстоянии, и не употреблять одну частицу раньше другой необходимой, потому что подобное употребление частиц лишь в редких случаях бывает удачно. Итак, первое условие заключается в правильном употреблении частиц. Второе заключается в употреблении точных обозначений предметов, а не описательных выражений. В-третьих, не следует употреблять двусмысленных выражений, кроме тех случаев, когда это делается умышленно, как поступают, например, люди, которым нечего сказать, но которые тем не менее делают вид, что говорят нечто. В-четвертых, следует правильно употреблять роды имен, как их разделял Протагор,-- мужской, женский и средний. В-пятых, следует соблюдать согласование в числе, идет ли речь о многих или о немногих, или об одном.

Вообще написанное должно быть удобочитаемо и удобопроизносимо, что одно и то же. Этими свойствами не обладает речь со многими частицами, а также речь, в которой трудно расставить знаки препинания. (...)

6. Пространности стиля способствует употребление определения понятия вместо имени; например, если сказать не круг, а плоская поверхность, все конечные точки которой равно отстоят от центра. Сжатости же стиля способствует противоположное, т. е. употребление имени вместо определения понятия. Эта замена уместна также тогда, когда в том, о чем идет речь, есть что-нибудь позорное или неприличное; если что-нибудь позорное заключается в понятии, можно употреблять имя, если же в имени -- то понятие. Можно также в пространном стиле пояснить мысль с помощью метафор и эпитетов, остерегаясь при этом того, что носит поэти-ческий характер, а также употреблять множественное число вместо единственного, как это делают поэты.

Можно также ради пространности не соединять двух слов вместе, но к каждому из них присоединять все относящиеся к нему слова, например: от жены от моей, а ради сжатости, напротив: от моей жены. Выражаясь пространно, следует также употреблять союзы, а если выражаться сжато, то не следует их употреблять, но не следует также при этом делать речь бессвязной; например, можно сказать: отправившись и переговорив, а также: отправившись, переговорил. (...)

7. Соответственным стиль будет в том случае, если он будет выражать чувства и характер и если он будет соответствовать излагаемым предметам. Последнее бывает в том случае, когда о важных вещах не говорится слегка и о пустяках не говорится торжественно и когда к простым словам не прибавляется украшающих эпитетов, в противном случае стиль кажется комическим. Стиль полон чувства, если он представляется языком человека гневающегося, раз дело идет об оскорблении, и языком человека негодующего и сдерживающегося, когда дело касается вещей безбожных и позорных, если о вещах похвальных говорится с восхищением, а о вещах, возбуждающих сострадание,-- скромно; подобно этому и в других случаях. Стиль, соответствующий данному случаю, придает делу вид вероятного: здесь человек ошибочно заключает, что оратор говорит искренне, на том основании, что при подобных обстоятельствах он сам испытывает то же самое, так что он понимает, что положение дел таково, каким его представляет оратор, даже если это на самом деле и не так. Слушатель всегда сочувствует оратору, говорящему с чувством, если даже он не говорит ничего основательного; вот таким-то способом многие ораторы с помощью только шума производят сильное впечатление на слушателей.

Это показ характера на основании его признаков, потому что для каждого положения и у каждого состояния есть свой подходящий ему показ; положение я различаю по возрасту (на-пример, мальчик, муж и старик), по полу (например, женщина или мужчина), по национальности (например, наконец или фессалиец). Состоянием я называю то, сообразно чему человек в жизни бывает таким, а не иным в зависимости не от каждого состояния; и если оратор употребляет выражения, присущие какому-нибудь состоянию, он изображает соответствующий характер, потому что человек неотесанный и человек образованный сказали бы не одно и то же и не в одних и тех же выражениях.

Все эти приемы одинаково могут быть употреблены кстати или некстати. При всяком несоблюдении меры лекарством должно служить известное правило, что говорящий должен предупреждать упрек слушателей, сам себя исправляя, потому что, раз оратор отдает себе отчет в том, что делает, его слова кажутся истиной. Другая аналогичная ошибка -- не пользоваться разом всеми средствами уловления слушателя, например жесткие слова произносить нежестким голосом, не делать жесткого выражения лица и других соответствующих действий. В таком случае каждое из этих действий выдает себя. Ту же ошибку незаметно для себя допускает и тот, кто использует некоторые средства, а других не использует. Итак, если оратор говорит жестким тоном нежные вещи или нежным тоном жесткие вещи, он становится неубедительным. Сложные слова, обилие эпитетов и слова малоупотребительные всего пригоднее для говорящего в состоянии аффекта. В самом деле, человеку разгневанному простительно назвать несчастье необозримым как небо или чудовищным. Простительно это также в том случае, когда оратор уже завладел своими слушателями и воодушевил их похвалами или порицаниями, гневом или дружбой.

Такие вещи люди говорят в состоянии увлечения, и выслушивают их люди, очевидно, под влиянием такого же настроения. Поэтому-то такие выражения свойственны поэзии, так как поэзия есть вдохновение. Употреблять их следует или так, или иронически.

8. Что касается формы речи, то она не должна быть ни метрической, ни лишенной ритма. В первом случае речь не имеет убедительности, так как кажется искусственной и вместе с тем отвлекает внимание слушателей, заставляя их следить за возвращением сходных повышений и понижений. Стиль, лишенный ритма, имеет незаконченный вид, и следует придать ему вид законченности, но не с помощью метра, потому что все незаконченное неприятно и невразумительно. Все измеряется числом, а по отношению к форме речи числом служит ритм, метры же -- его подразделения, поэтому-то речь должна обладать ритмом, но не метром, так как в последнем случае получатся стихи. Ритм не должен быть строго определенным, это будет в том случае, если он будет простираться лишь до известного предела. (...)

9. Речь бывает или нанизанной, скрепленной только союзами (...) или же закругленной (...)

Речь нанизанная -- древнейшая. Прежде этот стиль употребляли все, а теперь его употребляют немногие. Я называю нанизанным такой стиль, который сам по себе не имеет конца, пока не оканчивается предмет, о котором идет речь; он неприятен по своей незаконченности, потому что всякому хочется видеть конец; по этой же причине состязающиеся в беге задыхаются и обессили-вают на повороте, между тем как раньше они не чувствовали утомления, видя перед собой предмет бега. Вот в чем заключается нанизанный стиль; стилем же закругленным называется стиль, составленный из периодов (кругов). Я называю периодом фразу, которая сама по себе имеет начало и конец и размеры которой легко обозреть. Такой стиль приятен и понятен; он приятен потому, что представляет собой противоположность речи незаконченной, и слушателю каждый раз кажется благодаря этой законченности, что он что-то схватывает; а ничего не предчувствовать и ни к чему не приходить -- неприятно. Понятна /такая речь потому, что она легко запоминается, а это происходит оттого, что периодическая речь имеет число, число же всего легче запоминается. Поэтому-то все запоминают стихи лучше, чем прозу, так как у стихов есть число, которым они измеряются. Период должен заключать в себе и мысль законченную, а не разрубаться.

Период может состоять из нескольких колонов или быть простым. Период, состоящий из нескольких колонов, есть период законченный, имеющий деления и удобный для дыхания весь целиком, а не по частям (...) Ни колоны, ни сами периоды не должны быть ни укороченными, ни слишком длинными, потому что краткая фраза часто заставляет слушателей спотыкаться: в самом деле, когда слушатель, еще стремясь вперед к тому пределу, о котором он носит в себе представление, вдруг должен остановиться вследствие прекращения речи, он как бы спотыкается, встретив препятствие. А длинные периоды заставляют слушателей отставать, подобно тому как бывает с людьми, которые, гуляя, заходят за назначенные пределы: они таким образом оставляют позади себя тех, кто с ними вместе гуляет. Подобным же образом и периоды, если они длинны, превращаются в целые речи и становятся похожими на прелюдии.

Периоды со слишком короткими колонами -- не периоды, они влекут слушателя вперед слишком стремительно.

Период, состоящий из нескольких колонов, бывает или разделительный, или антитетический. Пример разделительного периода: Я часто удивлялся тем, кто установил торжественные собрания и учредил гимнастические состязания. Антитетический период -- такой, в котором в каждом из двух членов одна противоположность стоит рядом с другой или один и тот же член присоединяется к двум противоположностям, например: Они оказали услугу и тем и другим -- и тем, кто остался, и тем, кто последовал за ними; вторым они предоставили во владение больше земли, чем они имели дома, первым оставили достаточно земли дома. Противоположности здесь: оставаться -- последовать, достаточно -- больше. Точно так же и в другой фразе: И для тех, кто нуждается в деньгах, и для тех, кто желает ими пользоваться,-- пользование противополагается приобретению. Такой способ изложения приятен, потому что противоположности чрезвычайно доступны пониманию, а если они стоят рядом, они еще понятнее, а также потому, что этот способ изложения походит на силлогизм, так как дока-зательство есть сопоставление противоположностей. (...)

10. Разобрав этот вопрос, следует сказать о том, откуда берутся изящные и удачные выражения. Их создает даровитый или искусный человек, а показать, в чем их сущность, есть дело нашей науки. Итак, поговорим о них и перечислим их. Начнем вот с чего. Естественно, что всякому приятно легко научиться чему-нибудь, а всякое слово имеет некоторый определенный смысл; поэтому всего приятнее для нас те слова, которые дают нам какое-нибудь знание. Слова, необычные нам, непонятны, а слова общеупотребительные мы понимаем. Наиболее достигает этой цели метафора; например, если поэт называет старость стеблем, остающимся после жатвы, то он научает и сообщает сведения с помощью родственного понятия, ибо то и другое -- нечто отцветшее. То же самое действие производят сравнения, употребляемые поэтами, и потому они кажутся изящными, если только они хорошо выбраны. Сравнение, как было сказано раньше, есть та же метафора, но отличающаяся присоединением слова сравнения; она меньше нравится, так как она длиннее, она не утверждает, что «это -- то», а потому и наш ум этого от нее не требует.

Итак, тот стиль и те суждения, естественно, будут изящны, которые сразу сообщают нам знания, поэтому-то поверхностные суждения не в чести (мы называем поверхностными те суждения, которые для всякого очевидны и в которых ничего не нужно исследовать) ; не в чести также суждения, которые, когда их произнесут, представляются непонятными. Но наибольшим почетом пользуются те суждения, произнесение которых сопровождается появлением некоторого познания, когда такого познания раньше не было, или те, которые несколько выше понимания, потому что в этих последних случаях как бы приобретается некоторое познание, а в-первых двух нет. Подобные суждения пользуются почетом ради смысла того, что в них говорится; что же касается внешней формы речи, то наибольшее значение придается суждениям, в которых употребляются противоположения. Суждение может производить впечатление и отдельными словами, если в нем заключается метафора, и притом метафора не слишком далекая, потому что смысл такой метафоры трудно понять, и не слишком поверхностная, потому что такая метафора не производит никакого впечатления. Имеет также значение то суждение, которое изображает вещь как бы находящейся перед нашими глазами, ибо нужно больше обращать внимания на то, что есть, чем на то, что будет.

Итак, нужно стремиться к этим трем вещам: 1) метафоре, 2) противоположению, 3) наглядности.

Из четырех родов метафор наиболее заслуживают внимания метафоры, основанные на пропорции. Так, Перикл говорил, что юношество, погибшее на войне, точно так же исчезло из государства, как если бы кто-нибудь изгнал из года весну. Или, как сказано в Эпитафии: Достойно было бы, чтобы над могилой воинов, павших при Саламине, Греция остригла себе волосы, как похоронившая свою свободу вместе с их доблестью. Если бы было сказано, что грекам стоит пролить слезы, так как их доблесть погребена, это была бы метафора, и сказано было бы это наглядно, но слова свою свободу вместе с их доблестью заключают в себе некое противоположение.

11. Итак, мы сказали, что изящество получается из метафоры, заключающей в себе пропорцию, и из оборотов, изображающих вещь наглядно; теперь следует сказать о том, что мы называем «наглядным» и результатом чего является наглядность. Я говорю, что те выражения представляют вещь наглядно, которые изображают ее в действии: например, выражение, что нравственно хороший человек четырехуголен, есть метафора, потому что оба эти понятия обозначают нечто совершенное, не обозначая, однако, действия. Выражение же он находится во цвете сил означает проявление деятельности. И Гомер часто пользовался этим приемом, с помощью метафоры представляя неодушевленное одушевленным. Во всех этих случаях вследствие одушевления изо-бражаемое кажется действующим. Поэт изображает здесь все движущимся и живущим, а действие и есть движение.

Метафоры нужно заимствовать, как мы это сказали и раньше, из области родственного, но не очевидного. Подобно этому и в философии меткий ум усматривает сходство в вещах, даже очень различных. Архит, например, говорил, что одно и то же -- судья и жертвенник, ведь у и того и у другого ищет защиты то, что обижено.

Большая часть изящных оборотов получается с помощью метафор и посредством обмана слушателя: человеку становится яснее, что он узнал что-нибудь новое, раз это последнее противо-положно тому, что он думал, и разум тогда как бы говорит ему: «Как это верно! А я ошибался». И изящество изречений является следствием именно того, что они значат не то, что в них говорится. По той же самой причине приятны хорошо составленные загадки: они сообщают некоторое знание, и притом в форме метафоры. Сюда же относится то, что Теодор называет «говорить новое»; это бывает в том случае, когда мысль неожиданна и когда она, как говорит Теодор, не согласуется с ранее установившимся мнением, подобно тому, как в шутках употребляются искаженные слова; то же действие могут производить и шутки, основанные на перестановке букв в словах, потому что и тут слушатель впадает в заблуждение. То же самое бывает и в стихах, когда они заканчиваются не так, как предполагал слушатель, например: Он шел, имея на ногах отмороженные места. Слушатель полагал, что будет сказано сандалии, а не отмороженные места. Такие обороты должны становиться понятными немедленно после того, как они произнесены. Когда же в словах изменяются буквы, то говорящий говорит не то, что говорит, а то, что значит получившееся искажение слова. То же самое можно сказать и об игре словами. В этих случаях говорится то, чего не ожидали и что признается верным. Одно и то же слово употребляется здесь не в одном значении, а в разных, и сказанное вначале повторяется не в том же самом смысле, а в другом. Во всех этих случаях выходит хорошо, если слово надлежащим образом употреблено для омонимии или метафоры. Чем больше фраза отвечает вышеуказанным требованиям, тем она изящнее, например, если имена употреблены как метафоры и если о фразе есть подобного рода метафоры -- и противоположение, и равенство, и действие.

И сравнения, как мы сказали это выше, суть некоторым образом прославившиеся метафоры. Как метафора, основанная на пропорции, они всегда составляются из двух понятий: например, мы говорим, что щит -- фиал Ареса, а лук -- бесструнная лира. Говоря таким образом, употребляют метафору непростую, назвать же лук лирой или щит фиалом -- значит употребить метафору простую. Таким-то образом делаются сравнения, например, игрока на флейте с обезьяной и человека близорукого со светильником, на который капает вода, потому что и тот и другой мигают. Сравнение удачно, когда в нем есть метафора. Так, например, можно сравнить щит с фиалом Ареса, развалины -- с лохмотьями дома. На этом-то, когда сравнение неудачно, и проваливаются всего чаще поэты и получают славу, когда сравнения у них бывают удачны.