Функциональные аспекты исторической антропонимики

При описании других деревень используется формула, включающая личное имя и патроним, образованный от календарного имени: «Дер. Котловская на реке на Двине, на усть речки Пукшенги, (а в ней) крестьян: в. Созонко Филин, в. Ермачко Иванов, в. Мосейко Филипов. Пашни горние и луговые земли 10 четей в поле, а в дву потому ж. Сена 150 копен. Лес болшей с волостью вместе. А сошного писма обжа с шестою долею. Оброку сказали давали в монастырь рубль денег, а дань и оброк платили с волостью вместе. Дер. Самсоновская Поздеева на реке на Челмохте: в. Тимоха Васильев, в. Иванко Нефедов. Пашни паханые и луговые земли сказали 12 четей с осминою в поле, а в дву потому ж, сена 100 копен, а рыбная ловля в реке в Двине и в реке Челмохте, и в озерках. А сошного писма сказали 2 обжи. А в монастырь оброку давали на год 6 четей ржи, да 6 четей ячмени, а государеву дань и оброк платят с волостью вместе. Дер. Ершовская на реке на Чаче, и в той деревни три жеребья за государем, а четвертой жеребей был за Троицким монастырем: в. Нечайко Тимофеев. Пашни оказали горние и луговые 4 чети в поле, а в дву потому ж. Сена 60 копен. А сошного писма пол-обжи без шестой доли. А оброку дает в монастырь на год полтину денег, а дань и оброк платит с волостью вместе» (Сотн. А.-Сийск. м. 1578: 213).

Таблица 7 - Модели мужских именований в сотной Андрея Толстого на земли Антониево-Сийского монастыря 1578 г.

Отсутствие единых стандартов именования лица в сотной Андрея Толстого на вотчины Антониева-Сийского монастыря 1578 г., вероятно, было связано с тем, что в основе описания лежали разные источники. В одном случае составитель поземельного описания опирался на предыдущие книги, как свидетельствуют указания: «По их сотной Ивана Петровича писма...» (Сотн. А.-Сийск. м. 1578: 223), то есть использовал Писцовые книги И.П. Заболотского 1552-1553 гг. Другим источником сведений были устные показания выборных людей: «А про те про все про государские и про монастырские деревни и починки, и про пашню, и про сошное писмо про обжи, и про всякие угодья сказывали Емецкого стану предтеченской поп Харитон, да николской поп Матфей, да из-за Двины предтеченской поп Петр, да с Сии ильинской поп Селевестр, да соцкие Емецкого ж стану Иван Кирилов сын Чюрляев, да Степан Бушков, да Захар Сергеев, да Иван Худяков, да государской крестьянин Яков Афанасьев сын Емецкого, да денежные зборщики Яков Матфеев сын Никитина, да Федор Тимофеев сын Лукина. Священники сказывали по священству, а крестьяна сказывали, по государеву крестному целованию. Да Емецкого стану судьи Филип Корепан Андреев сын Суховерхово, да Тимофей Олферов сын Раб, да Иев Иванов сын Деряга, да Левонтей Лазарев сын Люша, да из Ракулы Гриша Денисов сын, да Важеского уезда воскресенской поп Максим; поп сказал про Молчановскую деревню по священству, а судьи сказывали про все те деревни по государеву крестному целованию» (Сотн. А.-Сийск. м. 1578: 219-220).

Приведенный перечень именований выборных людей свидетельствует о том, что составители документа не отдавали предпочтения какой-либо одной антропонимической формуле: в одном ряду приводятся различные двухкомпонентные и трехкомпонентные именования независимо от социального статуса лиц. Но, очевидно, в тех случаях, когда составитель опирался на материалы писцовых книг, в именовании воспроизводилась типичная для данных документов двухчленная модель, а в других случаях компонентный состав формулы мог варьироваться, и в именование включались полуотчество или фамилия отца (нередко в составе описательного патронима), например: «А приказаны те деревни по государскому указу беречи и ведать на государя царя и великого князя всякими доходы колмогорским денежным зборщиком Якову Матфееву сыну Лукина да Офонасью Фомину сыну Попова» (Сотн. А.-Сийск. м. 1578: 214-215).

Разнообразие способов номинации лица в писцовых книгах определялось и разными требованиями к именованию различных категорий населения, плативших налоги. Меньшее внимание в сотных XVI в. уделялось бобылям, не имевшим земельного надела и платившим налог только с двора, и церковному причту. Данная категория лиц, не представлявшая особого интереса для поземельного описания, именовалась минимальным количеством антропонимических средств, а иногда оставалась и вовсе безымянной, что объяснялось специфическим назначением документа: «Да в селе ж двор монастырьской, а в нем живет старец Семион, да двор коровей. Во дворе поп Лука, в. церковной диячек, в. Федка, в. понамарь Климко, в. проскурница; да бобыли: в. Овдокимко, в. Гришка, в. Русинко, в. Ларка, в. Митя, в. Поспелко да Оникейко, в. Осташка, в. Карпик, д. пуст, в. Ортюшка, в. Онашка, в. Ортюшка, в. Иванко Корша, в. Иринка, в. Трофимко, в. Тимошка, в. Иванко иконник, в. Олешка, в. Власко, в. Иванко, в. Перша, в. Кирша Крюков, в. Исачко, в. Федка, в. Олешка, в. Сенка Комаров. Пашни середние земли 3 обжи без трети обжи, и с тем, что на острову»; «Дер. Рындинская, да к ней припущено в пашню деревня Щербининьская, а в ней д. монастырьской, живет старец, да детеныши, да бобыли безпашенные: в. Кирилко да Сенка Григорьевы, в. Худячко да Ермолка, в. Архипко, в. Михалко, в. Богданко, в. Наумко, в. Еремка, в. Васка»; «В. поп Ермолай, в. церковной диячек, в. понамарь, в. проскурница» (Сотн. А.-Сийск. м. 1593: 224-225).

Отмеченные особенности именования разных категорий податного населения сохраняются и в книгах «валового письма» XVII в. Первая после Смутного времени всеобщая перепись тяглого населения и облагаемых налогом государственной земли и недвижимого имущества с целью «привести в известность и устроить податные силы государства» (Ключевский, III, 207) была организована по решению Собора 1619 г. и проведена в 1620-х годах. Вторая крупномасштабная перепись государственных земель и имущества была предпринята в 1645-1648 гг., третья - в 1676-1683 гг.

Сохранившаяся документация XVII в. включает большое количество писцовых наказов, согласно которым составлялись писцовые и дозорные книги. Без писцового наказа, который представлял собой достаточно объемный текст, излагающий цели и задачи переписи, требования к описанию различных видов облагаемых объектов, к именованию их владельцев, к самой процедуре переписи, не проводилось ни одно из поземельных описаний. Писцовые наказы разным писцам часто повторяли одни и те же требования, что способствовало стандартизации и однообразию описаний. В то же время различия в писцовых книгах по разным территориям Русского Севера, состав формуляра, антропонимическая насыщенность также в немалой степени определялись наказом. Основные установки наказа могли отражаться во вступительной части книги, после наименования документа и изложения целей его составления.

Как свидетельствуют наказы писцам, принципы описания посадских людей и крестьян в писцовых книгах были различны. Для определения посадских повинностей «по животам и промыслам» особенно существенным было указание промысловых занятий, административных, в т.ч. выборных должностей. Особые требования предъявлялись к описанию пустых дворов и дворовых мест. Крестьянское тягло определялось размерами пашни и других сельскохозяйственных угодий. Писцовая книга делила сельских жителей на крестьян и бобылей (не имевших своего жеребья и плативших налог только со двора). Все это обусловливало разные принципы именования и характеристики землевладельцев и жителей посадских дворов.

Наказы по составлению писцовых и дозорных книг первой трети XVII в. требовали описания промысловых занятий и имущественного положения лиц, однако не оговаривали выбор антропонимических средств, указывая только, что жители посадов и волостей должны быть записаны «по имяном» (Наказ И. Воейкову и дьяку Т. Копнину для дозора Каргополя и Турчасова с уездами 1620 г.; АПД 1: 142) или «имянно» (Наказ Н. Вышеславцеву и подьячему А. Федорову для описания Устюга, посада и уезда 1623 г.; АПД 1: 208). Впоследствии наказы стали включать предписания именовать «по имяномъ съ отцы и съ прозвищи», что способствовало усложнению стандартной формулы именования лица и более последовательному использованию трехкомпонентной модели именования.

Нормой именования крестьян в писцовых книгах 1620-х годов была двухкомпонентная формула, соответствовавшая требованию именования «по имяном» (в именовании отражалось личное имя и патроним, образованный от личного же имени отца). Например, для Писцовой книги Устюжского уезда 1623-1626 гг. особенно характерна двухкомпонентная модель “личное имя + патроним на -ов/-ев/-ин”. Из 1330 крестьян Сухонской трети именованиями, соответствующими ей, названы 794 человека, при этом в 124 случаях вместо патронима употреблена фамилия патронимического типа, формально не отличавшаяся от полуотчества.

Более тщательным был отбор средств номинации и характеристики посадских жителей. Выбор характеризующих средств был обусловлен назначением документа. Именование посадских жителей осложнялось предикативными и полупредикативными конструкциями, характеризующими род деятельности и налогоплатежность лица: «в. Федор Ревякин, стар, кормят дети <...> д. пуст Ивашка Маркова, мал, бродит по миру»; «в. Степанко Кузмин Лисица, кормитца о деревне»; «в. Гришка Олексеев Оленев, ходит на судах в носовщиках» (Кн. писц. УВ 1623-1626: 190-192); «во дв. бобыль самый скудный древенъ Ивашко Вольха» (Кн. писц. Лал. 1645; Пономарев, 79). Обращает на себя внимание подробность, а иногда и избыточность характеристик, связанных с материальным положением и торговой деятельностью лиц, свидетельствующая об их особой значимости для рассматриваемого типа документов: «в. Ондрюшка Олексеив, сидит в лавке, торгует мелочью» (Кн. писц. УВ 1623-1626: 199); «в. Митка Калинин Пыхов, наимуетца летом на Двину под извоз дощаником» (Кн. писц. УВ 1623-1626: 208); «в. Степанко Данилов, нищей, ходит з женою и з детми по миру» (Кн. писц. УВ 1623-1626: 201); «в. Ивашко Вахромеив Бляшин, бродит меж двор, кормитца Христовым имянем» (Кн. писц. УВ 1623-1626: 206). Но особенно активно в именования горожан вовлекались названия должности или профессии. Например, в Писцовой книге Устюга Великого 1623-1626 гг. именования, включающие указание на должность или профессию, составили 79 % от общего количества именований. По данным писцовой книги 1629 г. указания на профессию или должность именуемого лица включают 48% именований владельцев жилых дворов на посаде Вологде.

Согласно установке описания, мог варьироваться и состав лиц, которые должны быть названы. Наказ из Устюжской чети Богдану Приклонскому и подьячему Осипу Трофимову для описания Соли Вычегодской 1645 г. определял, какие категории лиц следовало именовать в книге, требовал указания имущественного состояния владельцев посадских дворов (лучшие, середние, молотчие, бедные, нищие), рода деятельности, определенной структуры именования, отдельного именования родственников налогоплательщика, занимающихся своим промыслом, бывших владельцев дворов и документов, на основании которых житель посада или волости владеет землей и платит налог: «А у Соли на посаде и въ слободах переписати имъ во дворехъ посадцкихъ лутчихъ и середнихъ и молотчихъ всякихъ жилетцкихъ людей по имяномъ съ отцы и съ прозвищи, и за ними живущiе дворы и пустые мhста дворовые, и роспрашивать про нихъ старостъ и выборныхъ людей порознь, хто съ чего по мирскому окладу государевы подати даютъ, и у тhхъ людей переписать имъ детей ихъ и братью и племянниковъ, которые торгуютъ и всякими промыслы промышляютъ собою, опричь отцовъ своихъ и дядь, и братьи, и сосhдъ, и подсосhдниковъ <...> то все въ писцовые книги писати имянно» (АПД 1627-1649: 451-452).

Эти требования к номинации лиц строго соблюдены при описании дворов и других объектов обложения в писцовой книге Соли Вычегодской 1645 г.: «в. Ивашко Трофимовъ сынъ Кузаковъ мясникъ в длину двора и огорода четырнатцать саженъ с четью поперег шесть сажен молотчеи владhетъ по купчеи Петрушки Наумова сына Шерапова» (Кн. писц. СВ 1645: л. 11 об.); «в. вдова Катеринка Васильевская жена Шертемцова с сыномъ с Ывашкомъ лутчие у неh зят во дворh пhнежанин Федка Петров сынъ Барыкинъ торгуетъ отъезжая в Сибирь и в ыные городы...» (Кн. писц. СВ 1645: л. 21-22 об.) и др.

Указание документов «хто съ чего по мирскому окладу государевы подати даютъ» и прежних владельцев содержится в описании как посадских, так и крестьянских дворов: «...владеhет по купчеи Васки Федорова сына Дудорова РЛг году а Стенка владhет по купчеи Сенки Солоденика с товарыщи» (Кн. писц. СВ 1645: л. 15 об.); «...владhетъ по купчеи Тренки Юрьева Усова з детми РМДг да Спиридонка Вавилова Муравинских да Омелки Гробищевскихъ РМЕг году да Филки Гробищевскихъ РМЗг году» (Кн. писц. СВ 1645: л. 453). При составлении книг по другим территориям данные формулы могли не использоваться, поскольку необходимость подобных сведений не оговаривалась в наказе.

Требование именования «по имяномъ с отцы и с прозвищи» способствовало тому, что в именования в писцовых книгах 1645 г. начинают активно вовлекаться фамилии посадских жителей и крестьян, которым в более ранних документах не уделялось большого внимания: «Дер. Столhтовская, а Савинская то ж: <...> в. Бориска Степановъ сын Бровкинъ <...> Максимко Ивановъ сын Бровкин <...> в. Ивашко Федоров сын Бровкин <...> в. Фодеико Васильевъ сын Бровкин» (Кн. писц. СВ 1645: л. 110). Активизации фамилий в именованиях способствовало указание на наследование земли: «в. Ивашко Федоровъ сын Свиньин владhет по купчей дhда своего Васки Свиньина... да по деловой отца своего Фетки Свиньина»; «в. Ильи Пророка церковной дьячокъ Ивашко Офонасьевъ Бачюрихинъ на бhломъ мhсте... что дано дhду ево Офонке Бачюрихину» (Кн. писц. СВ 1645: лл. 110об., 20об.).

Усложнение формулы именования лица в писцовых книгах XVII в. напрямую связано с требованиями нового «валового» письма, а также постепенным прикреплением посадских людей к посадскому «тяглу», официально провозглашенным Соборным Уложением 1649 г. В писцовых наказах отмечается: «А вышли будетъ после писцовъ и въ писцовыхъ книгахъ отцовъ ихъ и ихъ имяна написаны, и тhхъ людей сыскав, подавати на крепкiе поруки з записьми и посажать их на тh жъ ихъ старые мhста и въ тягло <...> обложить. А будетъ которые торговые люди побиты или померли, а после ихъ остались жены и дети и братья, а на тhхъ мhстехъ жити имъ будетъ и тягло прежнее платить мочно, и тhхъ людей по тому жъ сажать на старое отцовъ ихъ и братьи дворы и на дворовые мhста» (АПД 1627-1649: 452). В этих условиях возрастала потребность в опосредованных номинациях лица, содержащих в себе указание именования бывшего главы семьи (отца или мужа), что сопособствовало более активному использованию аналитических патронимов и андронимов, образованных целиком от именования отца или мужа: «в. Бориско Ивановъ сынъ Клишев с племянником с Олешкою владhет по старине да по закладнои вдовы Софьицы Денисковы жены Клишова» (Кн. писц. СВ 1645: л. 102); «во дворе Натальица Осипова дочь бhлозерскаго пристава Петрушкинская жена Васильева сына Бубнова» (Кн. писц. Белооз. 1677: 6).

Писцовые книги, например Писцовая книга Белоозера 1677 г., могли включать записи о закреплении дворов и дворовых мест за родственниками бывших владельцев: «И о техъ дворехъ и о мhстахъ челобитья кромh Киприяна Ошушкина и девокъ Катерины да Ульяны Уваровых, да Григорья Рязанова, не было, и крепостей никто не клалъ. А Киприянъ Ошушкинъ и девки Катерина да Ульяна Уваровы да Григорей Резановъ били челомъ великому Государю, чтобъ великий Государь пожаловалъ их, велелъ имъ Киприяну Ошушкину на Беле озерh внутри города дяди ево иедора Ошушкина дворовое и анбарное мhсто отмерять и написать за нимъ Киприяномъ Ошушкинымъ, а девкамъ Катеринh да Ульянh Ивановымъ дочерямъ Уварова <...> внутре города дhда ихъ дворовое мhсто Оврина Уварова отвhсти и написати за нихъ въ писцовые книги <...> А Григорья Резанова <...> внутри города дhда ево Богдана Резанова дворовое мhсто отвhсти и написати за нимъ Григорьемъ въ писцовые книги» (Кн. писц. Белооз. 1677: 13). В связи с этим в писцовых документах второй половины XVII в. возрастает значимость «третьего» компонента именования - прозвания, указывающего на принадлежность к определенной семье, роду (фамилии) и вытесняющего в стандартном официальном двухкомпонентном именовании требуемый писцовыми нормами патроним.

Меньшей развернутостью и осложненностью в писцовых книгах отличались имена бывших владельцев дворов и дворовых мест и их постояльцев (дворников), в них могли встречаться и однокомпонентные формулы, несвойственные для именований налогоплательщиков: «Двор Прилуцкого монастыря, живет дворник софийский звонарь Васка» (Кн. писц. Вол. 1629: 96), «живет дворник Спиридонко» (Кн. писц. Вол. 1629: 147). Именование бывших владельцев облагаемых налогом объектов отличалось меньшей официальностью, отстуствием компонентов, требуемых писцовыми стандартами, главным образом «прозваний по отцу»: «д. пустъ Куземки Мокроуса» (Кн. писц. Уст. у. 1623-1626: л. 370); «лав. пуста, что была на оброке за Ивашком Котыгою» (Кн. писц. Уст. у. 1623-1626: л. 455 об.); «д. пустъ Филипка Батожка, бродит меж двор» (Кн. писц. Уст. у. 1623-1626: л. 218); «д. пустъ Лучки Скорюка» (Кн. писц. Уст. у. 1623-1626: л. 277); «м. что был двор Тренки Сутолоки», «м. что былъ двор бобыля Офонки Хорошева», «пол м. Ивашка Бушуя», «м. что был двор Федки Дровосhка» (Кн. писц. СВ 1645: л.45) и др. Реже использовались для именования лиц, переставших быть налогоплательщиками, трехкомпонентные формулы. В писцовой книге Вологды 1629 г. трехкомпонентные именования, включающие фамилию, составили 13,6% от общего количества владельцев жилых дворов, в описаниях пустых дворов и дворовых мест - только 6,6 %.

Отступления от писцового стандарта, предполагавшего именование по отцу, наблюдаются при повторных номинациях лица в документе. Ср.: «в. Замятенка Семенов Ус, рыбной прасол... м. дворовое Замятни Уса, а он живет в Старой Осыпи» (Кн. писц. УВ 1623-1626: 162, 189). Менее строгими были требования к именованию и в записях о размерах оброков, взимаемых с сенокосных и промысловых угодий («оброки и мелкие оброчки»), о межевании земель с указанием лиц, плативших оброк: «Ивашку Седлову с хмельника Костюринсково старово оброку...» (Кн. писц. Уст. у. 1623-1626: л. 304); «Пожня в Усенском острову, а в межах та пожня с Михалком Совою по березе да на виловатый вяз» (Кн. писц. Уст. у. 1623-1626: л. 653).

Наиболее отчетливо разные принципы номинации настоящих и бывших землевладельцев обозначились в писцовых книгах 1670-1680-х гг. в связи с регулярным употреблением фамилий для именования лиц (см. табл. 8).

Таблица 8 - Соотношение именований в Писцовой книге Устюга Великого 1676-83 гг. (2884 мужских именования)

Особую группу референтов именований жителей крестьянских волостей в писцовых и переписных книгах XVI-XVII вв. составляли половники - наемные сельскохозяйственные работники, обрабатывавшие землю за половину урожая. Как правило, это были крестьяне, жившие и работавшие на землях, принадлежащих монастырям, зажиточным крестьянам и горожанам, иногда другим половникам. Их именования включали описательные конструкции, образованные от именований землевладельцев или работодателей: «Ивановские волости крестьянина Якунки Пермитинова половники в. Ивашко Тетеря да Мокhико Селиванов» (Кн. писц. Уст. у. 1623: л. 189); «Николы Чюдотворца прилуцкого монастыря в. половник Васка Дресва» (Кн. писц. Уст. у. 1623: л. 308 об.), «да того ж стану Николские деревни что на Прилуке половника Сенки Полоскова в. половникъ Игнашко Ефтюков» (Кн. писц. Уст. у. 1623: л. 325); «в. Пронкинъ половникъ Титова Осипко Терентьивъ; в. Гришкин половник Тимофhива Еремка Емельяновъ» (Кн. писц. Уст. у. 1623: л. 162) и др. В именованиях половников указание на землевладельца было особенно важным и информационно значимым компонентом. Это определяло характер используемых антропонимических средств. Для именования половников, например в Писцовой книге Устюжского уезда 1623-26 гг., характерна меньшая нормированность, чем для остальной части крестьян. Особенно ярко это проявлялось в именованиях, включавших одновременно личное имя и прозвище и не использовавших патронимов: «в. Оксенка Юшина половник Ивашко Варза»; «устюжанина посацкого человека Тренки Жилкинъского в. половникъ Ивашко Мурашка»; «тоh же волости крестьянина Михалка Башарина половник Осипко Стрекало» (Кн. писц. Уст. у. 1623: лл.513 об., 190, 310 об.) и др. В Сухонской трети Устюжского уезда в писцовой книге 1623-1626 гг. они составили 3% именований половников, в Двинской трети - 6%. У остальных крестьян Сухонской трети - 0,6%, Двинской - 1,9%.

Данный принцип номинации половников, характерный для писцовых книг, мог переноситься писцами и в другие документы, например крестоприводные книги: «Ивана Мотохова половники Федка, Титко, Ивашко, Никитка, Бориско» (Кн. крестопр. УВ 1645: л.70). По наблюдению Л.Ю. Астахиной, в именованиях половников более чем 60 деревень в книгах Троице-Гледенского монастыря 1674-1675 гг. фамилии в именованиях встретились всего три раза, а в кирилло-белозерских книгах имена крестьян записываются преимущественно с фамилиями (Астахина 1974: 242).

Другая разновидность писцовых документов - дозорные книги. Они составлялись между общегосударственными переписями, преследуя цели текущего учета государственных и вотчинных земель, определяемого потребностями делопроизводства по отдельным уездам Русского Севера. Общегосударственные масштабы имел только «дозор» 1613-1619 гг. Обозревая огромные массивы писцовых текстов XVII в., историки отмечают, что именно дозорные книги 1613-1619 гг., преследовавшие цель описания экономической ситуации в Русском государстве после Смутного времени, «положили начало непрерывному потоку разного рода обысков, дозоров и переписей, непрерывно продолжавшихся до 1719 г., т.е. до проведения 1-ой ревизии» (Зенченко М. 2001: 15). Дозорные книги могли использоваться в качестве приправочных при составлении писцовых книг, а в некоторых случаях заменяли писцовые книги по тем территориям, которые не были описаны в писцовых книгах.

В настоящее время опубликованы две дозорные книги 1616-1617 г., фиксирующие состояние облагаемых государственными повинностями дворов на посадах Вологде и Белоозере. Некоторые источники, отражающие результаты дозора севернорусских городов и волостей этих лет, представлены в виде приправочных книг, подготовленных в московских приказах для писцового описания 1620-х годов, например, приправочная книга по Лальскому посаду 1620 г.

Дозорные книги фиксировали изменения в землевладении и землепользовании, произошедшие с момента последней переписи или после значительных событий в том или ином регионе государства. Они во многом были ориентированы на предыдущие писцовые материалы, что не могло не отразиться в антропонимии данных источников.

Дозорные книги часто составлялись как дополнение к существующим писцовым книгам, что освобождало их составителей от необходимости подробного именования лиц. Для дозорных книг свойственны те же принципы именования бывших владельцев дворов, которые отчетливо проявились в писцовых книгах: «Деревня Павловская: вытного письма - две чети, а в пусте - четверть выти. Жильцы были: Артюшка, в мире скитаетца, а брат его взят, Лазарко, в салдаты, а Родька Ларионов в мире скитаетца» (Роспись пустым деревням Сараевской и Святицкой волости Уст. у. второй пол. XVII в.; АПД 1660-1680: 144). Но дозорные книги могли составляться и по территориям, которые по каким-либо причинам не были охвачены общегосударственной переписью земель, либо писцовые описания имели неудовлетворительные результаты (книги не были утверждены Приказом). В этом случае дозорные книги составлялись как писцовые. Разное назначение дозорных документов определяло отсутствие в них единого стандарта антропонимических формул.

В писцовых материалах (сотные, писцовые и переписные книги) составитель документа выступал одновременно субъектом речи и поручителем достоверности текста (московские писцы, посылаемые для проведения переписи, целовали крест и принимали присягу производить описание «подлинно»). «Государство как никто было заинтересовано в достоверности сообщаемой писцами и дозорщиками информации, поэтому напоминание о необходимости писать «по правде» содержится едва ли не в каждом известном нам наказе» (Зенченко 2001: 17). Включение именования в писцовую или переписную книгу было признанием его объективности, реальности.

Данная установка документов массовой переписи в ряде случаев создавала возможность для различного рода писцовых злоупотреблений. Например, З.В. Дмитриева, рассматривая учет населения в государственных и вотчинных описаниях Кириллова монастыря в первой четверти XVII в., сопоставила именования владельцев 204 дворов в четырех дозорных книгах (1613, 1615, 1618 гг.), в писцовой книге 1626-1627 гг. и вытной книге 1624 г. Материалы представлены в таблице, которая дает основания для сопоставления особенностей именования лица в разных писцовых источниках (Дмитриева 2003: 255-271). Исследователь в ходе сопоставления приходит к выводу, что крестьяне в дозорной книге нередко фиксировались при помощи одних антропонимов, а в вытной или писцовой - других.

З.В. Дмитреева приводит убедительные доказательства сокрытия населения в дозорных книгах, особенно относящихся к Смутному времени, этому способствовало то, что дозорные и писцовые книги не требовали указания крестьянских фамилий и именований родственников лица. При сравнении источников возникает впечатление, что «население после Смуты появляется из небытия» (Дмитриева 2003: 272). Например, «в дер. Гребенево Первушка Фирсов в 1613 г. значится тяглым крестьянином, в дозорной книге 1615 г. его «убили казаки», в вытной-дозорной, составленной после 1615 г., Первушка Фирсов посеял четь ржи, а в дозорной 1618 г. его двор записан пустым, в 1624 г. у Первого Фирсова уже два сына - Тренка и Алешка, в писцовой книге 16126 г. Первушка Фирсов записан бобылем»; «В 1618 г. во всех деревнях Рукиной Слободки осталось “в живущем” 10 дворов. Многие из “убитых” и “умерших” в 125 г. появляются в вытной книге 1624 г. и писцовой 1626 г.» и др. (Дмитриева 2003: 272-273).

Таким образом, писцовые и дозорные книги подробно и обстоятельно описывали земельные наделы и другие объекты обложения, а именованию владельцев как переменному показателю в них уделялось меньшее внимание.

В XVII в. возник новый тип писцовых документов, связанный с реформами налогообложения и переходом от поземельного налога к обложению «живущей чети», - переписные книги. Преобразования середины XVII в., связанные с формированием единого государства, централизацией власти и принятием в 1649 г. нового Уложения, затронули и сферу делопроизводства. На соборе 1642 г. городовые дворяне заявили правительству настойчивую просьбу собирать деньги и всякие запасы ратным людям по числу крестьянских дворов, а не по писцовым книгам (Ключевский III, 214). Подворные переписи «живущей чети» были необходимы и в связи с процессами закрепления земельных наделов за тяглым населением.

В 1646-1648 гг. была предпринята общая подворная перепись, переводившая обложение с сошного письма на дворовое число. Перепись была важным этапом реформы налогообложения, законодательно провозглашенной Уложением 1649 г. В 1676-1677 гг. в Уложение 1649 г. была введена новоуказная статья «О поместьях и вотчинах» (Ключевский III, 214), а в 1677-1679 гг. повторена общая подворная перепись.

Назначение и содержание переписных книг также определялось писцовым наказом и отражалось в начальном протоколе книги: «Лhта 7156 апреля въ Аде по гсдрве црве Великого князя Алексhя Михаиловича всеа Русии грамоте за приписью дiяка Алмаза Иванова воевода Василеи Иванович Жуков досматривал в Каргополе и в Турчасове в городе и на посаде и в Каргополском и в Турчасовском уhздех погостов и дрвнеи починков и дворы и во дворех людеи и тому всему досмотру городовым и посадцким двором и во дворех всяких чинов людем а в уhздехъ погостом дрвням и починкам и дворам и во дворех всhмъ людем имяны с отцы и с прозвищы и их дhтям и братьямъ и племянником и подсосhдникомъ и захребетникомъ воевода Василеи Ивановичъ Жуковъ велhл написати книги» (Кн. пер. Каргоп. 1648: лл. 1-1 об.). Наказы писцам определяли процедуру составления переписи, источники сведений, принципы описания жилых и пустых дворов и требования к именованию людей. В наказе из Устюжской чети, данном писцам Ивану Семеновичу Вяземскому и подьячему Леонтию Нестерову для подворной переписи города Тотьмы с посадом и уездом в 1646 г., предписывалось, чтобы составители переписи не только опирались на предыдущие документальные источники и личный досмотр дворов, но и потребовали составления письменных «сказок» местными старостами и целовальниками, «чтобы они, старосты и целовальники, приносили к ним скаски за своими и за отцов своих духовных руками, что в тех селех и в деревнях, и в починках дворов и крестьян и бобылей, и их детей, и братьи, и племянников и сосед, и подсоседников по имяном, с отцы и с прозвищи» (АПД 1644-1661: 80).

В конце описания посада или волости подводился итог в соответствии с задачами, поставленными перед писцом, например: «А в слободке и в деревнях сто четырнатцат дворов крстьянских а людеи в нихъ и ихъ дhтеи и братьевъ и племянников и подсоседниковъ и захребетников триста дватцет четыре члвка да десят дворов бобылских а людеи в них и ихъ детеи девятнатцат члвкъ» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 503 об.).

В отличие от прежних писцовых, описывавших земли, угодья, промыслы, по которым население облагалось налогом, новые переписные книги основное внимание сосредоточили на тяглых дворах и их населении. Объектом описания в них стали не дворы и земельные наделы, а мужское население посадов и крестьянских волостей, главы семейств (в том числе и вдовы), их сыновья, племянники, внуки, подворники, «затяглые» родственники. В поземельных книгах широкий слой населения (вольные и гулящие люди, затяглые родственники тяглых владельцев дворов, неотделенные сыновья, братья и племянники, захребетники, безместные дети духовенства и др.) не учитывался. Они не имели земельного надела и не несли поземских повинностей, а промышляя в городе, не отбывали городских повинностей (Ключевский, III, 147). При переводе тягла с пашни на дворы задворных людей по их дворам стали зачислять в тягло наравне с крестьянами и бобылями (Ключевский III, 215).

Круг статей и формул, включающих антропонимы, в переписных книгах более однообразен, чем в писцовых (перепись тяглого населения по дворам и описание пустых дворов), однако социальный и возрастной состав именуемых представлен гораздо шире: «д. посадцкого члка Коземки Никитина сна Ощерина, а Коземка живет на посаде, а въ ево дворе живет захребетник Гришка Устинов снъ Косои да снъ ево Петрушка да захребетник же Лучка Прокопьев снъ Резвухин да снъ ево Павликъ шти годов» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л.3); «Дрвня Першинская а Подолная то ж на рhчке на Бобровои: в. Якимко Исаков Котугин у него сын Ивашко, у него же работникъ Кондрашка Яковлев верховажецъ; в. ямщика Максимка Иванова Попова работникъ Евдокимко Тарховъ Бутюгина <...> в. Афонки Клементьева половъникъ Коземка Нифантовъ Тулупов у него работникъ Кирилко Никитинъ Ермаковых» (Кн. пер Уст. у. 1677-1678: л. 135 об., л. 444).

Для переписных книг характерна более сложная структура именования, использование опосредованных номинаций лица, посессивных конструкций антропонимического назначения, характеризовавших отношения между жителями двора. «в. иедка Окулов да племянники ево Сенька да Мишка да Савинко шти годов Максимовы дhти да иедкины дhти Карпушка да иомка семи годов» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 126). Наиболее яркая тенденция старорусской антропонимии - возрастание аналитизма именований, особенно характерного переписным книгам второй половины XVII столетия: «во дв. Ивашко Григорьевъ сынъ Норицынъ, у него дhтеи Ивашко хромъ, Сенка да Петрушка да Мишка 7 годовъ, у него жъ внукъ Левка Федоровъ 7-хъ годовъ <…> владhетъ дворомъ и огородомъ по писцовымъ книгамъ 153 г., прежний владhлецъ дядя его родной Алешка Семеновъ сынъ Норицынъ умре во 179 году <…> во дв. Аленка Васильева дочь Стенькина жена меньшаго Норицына, а мужъ ея после переписных книг 186 г. Стенька Никифоровъ сынъ меньшой Норицынъ и съ племянникомъ съ Ивашкомъ съ Петрушковымъ обнищали и обдолжали и сбрелъ къ Москвh и живутъ у гостя Евстафья Филипьева <…> владhетъ по писцовымъ книгамъ 153 году, прежний владhлецъ свекоръ ея Никифорко Семеновъ сынъ Норицынъ умре во 157 г.» (Кн. пер. Лал. 1678; Пономарев, 67).

Закрепление двора за его владельцем предполагало прогнозирование возможного наследования, а также создание документальных оснований для последующей передачи земли. С этой целью в числе подворников («захребетников») отдельно записывались пришлые люди, как правило работники или постояльцы: «захребетники Ларка Денисов турчасовец да Офонка Поликарповъ из Варзоги оба нищие» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 31); «в. Петрушка прозвище Худячко Овдокимов сынъ Горемыкин у него ж сосhди Якунка да Митрофанко Осиповы дhти мезенцы Юромского стану Бугаiвскои дрвни» (Кн. пер. Двин. у. 1646: л. 42); «в. Лучка Прокопьевъ Сухихъ, у него пдв. Петрушка Полевъ Морозовлянинъ <...> (подворники:) Ивашко Попов южакъ, Алешка Аникиевъ изъ Заборья» (Кн. пер. УВ 1677: 148-149). При помощи терминов родства или свойства и родовых прозваний выделялись родственники: «в. вдова Палашка Савельевская жена Сухих Голянищъ да братья еh Степанко да иедка Даниловы дhти Черноусовы» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 32-32 об.); «в. Ондрюшка Шумилов да племянники ево Тараско Дементьев да Ивашко да Павликъ Ларивоновы» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 127); «во дв. Кондрашка Ивановъ Козишниковъ, у него дhти: Лучка, Ивашко, Стенка, Ивашко жъ 5 л., у него жъ пдв-ки: Ивашко Иванов, Ивашко Яковлевъ Козишниковы» (Кн. пер. УВ 1677: 149); «во дв. Мишка Михайлов Праховъ; Васка, Тимошка Семеновы Праховы, у нихъ пдв-ки: Филька Калининъ, Пантелейко Михайловъ, Алешка Ивановъ Праховъ» (Кн. пер. УВ 1677: 147). Фамилии в подобных контекстах, подобно терминам родства и свойства, указывали на отношения между именуемыми.

Повышенное внимание к семейным и родственным связям именуемых в подворной переписи способствовало активизации родовых прозваний (фамилий), сближающих или дифференцирующих жителей двора: «в. бобыл Олешка Тимофhев снъ Пролубникъ да захребетникъ Овдокимко "кимов сынъ Белоусова; в. Сенка "кимов сынъ Белоусовъ да сынъ ево Сенка ж да племянникъ ево Мишка Омель"нов снъ Белоусова ж» (Кн пер. Каргоп. 1648: л. 2 об.); «Дер. Большое Обрамовское <...> в. Мишка Мефодиевъ Обрамовскихъ <...> в. Илюшка два Мишки меньшеи тринатцати лhтъ Обрамовских; Дер. Горностаево <...> в. Омелка Ивановъ Исаковых <...> в. Лаврушка Титко Фомины Юкляевъских, в. Ромашки Исаковых половникъ Матюшка Артемьев Исаковых» (Кн. пер. Уст. у. 1677: лл. 440, 443). Между тем фамилии продолжают оставаться неофициальными антропонимами, не выделяются писцом из числа других «прозвищ», требуемых наказами, варьируются: «в. Офонка Семенов сын Обираловъ <...> в. Ларка Семенов сын Обирал» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 79); «в. Ивашко Осипов снъ прозвище Окинин з братьями родными съ Евсhикомъ прозвища Тренка да с Петрушкою да с Ывашком да с Климкомъ Ивановыми детми прозвища Окинины» (Кн. пер. Белоз. 1646: 212 об.). Не было и единых способов включения фамилии в именование, она могла быть частью аналитического патронима или самостоятельным компонентом, распространяющим личное имя: «во дв. Левка да Андрюшка Ивановы дhти Бобровского, у них дворовые люди Васька Климовъ да Филька Незнаемыхъ» (Кн. пер. Лал. 1678; Пономарев, 56).

Особое внимание в переписных книгах уделялось динамике населения в сравнении с данными предыдущих писцовых и дозорных книг, прибывшим и убывшим (с указанием населенного пункта или волости) тяглецам, родившимся и умершим: «д. вдовы Овдотьи Петровскои жены Пашихи а она живет з дhтми в Павловской влсти в дрвне Жерниковскои» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 33 об.); «д. Федки Ондрhева сна Носкова, а двором ево владhет дядя ево Ивашко Герасимов Носковъ, а Федка сшол в Сибир» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 42); «д. пустъ Томилка Жданова сна Бадакина, умеръ; д. пустъ Пятка Ульянова четочника, сшолъ безвhстно» (Кн. пер. Двин. у. 1646: л. 35 об.).

Нередко имела свою специфику антропонимия в переписи дворовых мест и пустых дворов. Поскольку основным назначением переписных книг являлось описание «живущей чети» - собственно налогоплательщиков, то именованию умерших людей в них нередко уделялось меньшее внимание, что находило отражение в минимальном использовании антропонимов: «два м. дворовых Якушка Беспорточникова да вдовы бобылихи Оринки а Якушко и вдова умерли» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 80); «А дворовых м. прежние жильцы в писцовых книгах Ивана Воеикова да дьяка Третьяка Копнина написаны побили их литовские люди» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 90 об.); «Дрв. Тереховская а в неи три м. дворовых Ивашка Харитонова с товарыщи а Ивашко с товарыщи умерли, а тою деревнею владhют ис тягла и из оброку тое ж волости дрвни Захаровскои Ермолка Гринков с товарыщи пашут наhздом» (Кн. пер. Каргоп. 1648: лл. 126 об.-127) и др. Меньший интерес по сравнению с «живущими» тяглецами для составителей подворной переписи представляли и лица, выбывшие «безвестно», что отражалось на выборе антропонимической формулы, чаще всего двухкомпонентной: «д. пуст бобыля Архипка Заонежанина, а Архипко сшел за Онег ву прошлом во РНЕ году» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 4); «м. дворовое Моски Косолапова, а Моска умер» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 73); «м. дворовое в пусте Демешки Лупаловского» (Кн. пер. Каргоп. 1648: л. 856 об.); «дв. попа Никиты Полоза» (Кн. пер. УВ 1677: 143). Именования женщин в этом случае могли ограничиваться только указанием личного имени: «д. пустъ бобылки вдовы Ириньицы она сошла в мир для хлhбные скудости, кел. пуста вдовы Матренки, а она померла» (Кн. пер. Турч. 1648: л. 534 об.).

Однако данные особенности именования бывших владельцев дворов лишь носили характер общей тенденции. Для подворного описания использовались материалы писцовых и дозорных книг, а поэтому переписные книги могли воспроизводить уже имеющиеся в распоряжении писца номинации разной структуры, мало отличающиеся от именований жителей дворов на момент переписи: «в. Митка Олиерьiв снъ прозвища Инков с племянником с Ывашкомъ Карповымъ сыномъ прозвище Терешин; д. пустъ Панки Дhева сна прозвища Чмутова, збежалъ во РНВ году безвhсна; д. пустъ Васки Соиронова сна прозвища Чмутова збежал во РНВ году, а живет нне на Москвh» (Кн. пер. Белоз.1646: л. 210 об.).

Писцовые и переписные книги имели разное назначение, отражали разные стороны социальной жизни. Это проявлялось в характере используемых ими антропонимических формул. Например, в Переписной книге Устюга Великого 1677 г. (2787 именований) указания на род деятельности включало 7,5% именований горожан, а в Писцовой книге Устюга Великого 1676-1683 гг. (2884 именования), составлявшейся параллельно с переписной книгой, характеризующие средства включало 22,4 % именований. Зато в переписной книге более последовательно фиксируются фамилии. Ср.:

Собственно переписными книгами принято считать материалы подворной переписи 1646-1648 гг. и 1677-1678 гг. Более ранние источники, а также книги, составлявшиеся между государственными переписями или в конце столетия имели свою специфику.

Примером более ранних подворных переписей являются Переписные книги Устьянских волостей 1634-1636 гг. и 1639/1640 г. Составители назвали данные книги переписными, поскольку в них не отражена мера облагаемых налогом земельных наделов, но по принципам описания населения тяглых дворов они мало отличаются от писцовых книг 1620-х гг. При перечислении тяглых дворов в «черных» деревнях названы только владельцы двора, иногда приводятся именования нескольких лиц (отца и сына, братьев, разных крестьян, имеющих свою долю земельного участка): «Дер. Великая Дежа на реке на Устье и усть речки Садомы в Кочкуре: в. Наумко Васильев прозвище Досадка да Федка Петров з братом; в. Федотко да Ивашко Батурины; в. Тимошка Тиханов Сурина да Вторушка Иванов. Ис тои же деревни на выставке: в. Парфенко да Осипко Васильевы Буторины <...> двор пуст Савки Евсевьева Микляева; двор Гришки Васильева Холзина, живет вдова на подворье <...> в. Венедиктко Ивоилов; в. Ивашко Сидоров; двор Венедиктков же, живет на нем подворник Крисанко» (Кн. пер. Устьян. 1634-1636: л. 5 об., 21-21 об.).

Помимо собственно переписных книг (документов двух общегосударственных переписей), известно большое количество памятников письменности второй половины XVII в., которые содержат перепись населения отдельных посадов и крестьянских волостей за разные годы. Их появление сопровождало наметившийся во второй половине XVII века процесс постепенной передачи обязанностей по описанию уездов и волостей местной власти - воеводам. Книги 60-80-х гг. XVII в., составлявшиеся не московскими писцами, а местными выборными «лучшими» людьми, представляют большой интерес для изучения антропонимии. После указа 1679 г., запрещавшего присылать из Москвы денежных сборщиков для сокращения расходов на содержание их штата, подворные переписи также осуществлялись под руководством местных властей, но согласно наказам, присылаемым из московских приказов. Дозоры и подворные переписи этих лет производились выборочно и охватывали отдельные категории населения отдельных территорий. Рассматривая формуляр данных источников, историки склоняются к мнению, что в этом случае исследователь имеет дело «не с традиционными переписными книгами, а с неким особым типом писцовой документации» (Зенченко 2001: 12), требующим специального исследования формуляров такого типа. Данные источники вызывают затруднения и в определении их жанровой разновидности. Как отмечает М.Ю. Зенченко, в отечественной историографии «размытость термина “переписные книги” немало способствовала тому, что часть безусловно дозорных книг описана как переписные, несмотря на то, что даже в тексте наказов писцам, иногда скопированных непосредственно в сами книги, совершенно недвусмысленно указывалось - “дозирать и сыскивать накрепко”» (Зенченко 2001: 15). Подобная непоследовательность в наименовании документов отразилась и в существующих описях архивов, что затрудняет выявление и описание данных источников.

Переписные книги 1680-х гг. и более поздние приобретали признаки полифункциональных писцовых документов. Например, переписная книга Вельского посада переписи писца Ф.Л. Караулова и подьячего А. Хрущева 1682 г. преследовала цель дозора «на Ваге и Важеском уезде, в которых четвертях и в станех не были и писцового дела не дописали писцы», которая отражена в преамбуле документа: «А по дозору и по описи, сколько в котором стану и волости погостов и монастырей и церквей Божиих, и попов и причатников, на посадех и в деревнях дворов, и во дворех людей, и сколько под кем обежного тягла и оброчных угодей и по коим признакам и урочищам, и сколько старово обежного тягла и денежных доходов убыло и внов прибыло, и то писано в сей книге имянно порознь по статьям» (Кн. пер. Вел. 1682: 182-183). Таким образом, помимо дозора, писцы преследовали цель создания не только переписной книги, но и документа, по которому должно осуществляться взимание поземельных налогов (окладной книги).

В именовании лиц, подобно более ранним дозорным книгам, отдается предпочтение двухкомпонентной антропонимической формуле: «Дер. на реке на Ваге, усть реки Вели, на Стрелице: в. троецкой дьякон Григорей Осипов, у него дети Андрюшка дватцати годов, Петрушка четырех годов, у Андрюшки сын Васка четырех годов. Пашни паханые церковные добрые земли пятнатцать чет. в поле, а в дву по томуж, и с тем, что на дву полях за рекою за Велью; сена тритцать пять копен» (Кн. пер. Вел. 1682: 185); «М. дв. пусто Мишки, Лучки Томиловых, запустело в давных годех, рекою Вагою сметало. Владельцы Мишка и Лучка от литовского разорения посечены. Оброку они платили истари по одиннатцати алтын на год. В приправочных книгах 173-го и 174-го годов написаны пустые места дворовые старые пустоты» (Кн. пер. Вел. 1682: 188-189). Модели именования бывших владельцев дворовых мест также традиционны: «М. дв. Якушки Григорьева. М. дв. Андрюшки Кирилова. М. дв. Савки Олабышева. М. дв. Васки Бая. М. дв. Ивашка Плешка. М. дв. вдовы Настасьицы Васильевы. М. дв. Васки Лапы. М. дв. Докучайка Гаврилова. М. дв. Немирка Иванова» (Кн. пер. Вел. 1682: 189). Использование разных антропонимических формул в документе, вероятно, связано с характером источника сведений: «того ж посаду Максимко, Микишка Андреевы дети Жарковых от трех полянок Васки Никифорова владеют половиною по купчей <...> А другая половина тех полянок Васкино повытье, по сказке старожилов, лежит в пусте» (Кн. пер. Вел. 1682: 190); «В приправочных книгах 1730го и 174-го годов написано: у Алешки Иванова, у Левки Андреева на оброке шесть полянок. А ныне, по дозору, сыскано три полянки на оброке за вдовой попадьею Матренкой Ивановой дочерью. Владеет по купчей от Левки Андреева, от Ивашки Иванова. <...> А по сказке старожила, написаны те полянки в приправочных книгах в лишке» (Кн. пер. Вел. 1682: 190).

Составленные местными воеводами и выборными людьми книги, которые принято относить к переписным, также преследовали разные цели и могли сочетать в своем формуляре элементы сыска, дозора и собственно переписи, нередко имели разные названия. Дозорная книга пустых дворов и земель беглых крестьян в Сибирь и солдат Устюжского у. переписи устюжского посадского человека Н.Я. Гробова и земского подьячего И. Харламова 1670-1671 гг. в оригинале именуется «роспись, кто имянно взяты въ солдаты и изъ которыхъ деревень и въ которыхъ годахъ и какия деревни нынh въ пусте» (РГАДА, ф. 137. Устюг Великий, № 191), обыскная книга пустых деревень Ентальской волости Устюжского уезда с росписью крестьян бежавших в Вятку, Москву, Сибирь в 1668-1671 гг. (РГАДА, ф. 137. Белоозеро, № 2/14, лл. 717-724) была названа составителями «росписью» и под этим названием вошла в существующие описи архивных источников (РГАДА, Опись фонда № 137 «Городовые и боярские книги»). Могли они выступать и под именем «переписных книг».

Особенности документов данного типа можно показать на примере «росписи» Устюжского уезда 1670-1671 гг. В числе лиц, принимавших участие в ее составлении, в начале описания каждой волости названы земский староста, сборный целовальник и выборные люди из «лучших, середних и молотчих» крестьян, например: «Устюга Великого Нововышлого стану земъского соцкого Петрушка Семенов сын Суковатицын, зборнои целовалникъ иетка Петровъ сын Батаковъ, крестьяне Чурка Макъсимовъ сын, Ермолка Костянтинов сын, Ивашко Макъсимов сын, Евдокимко Прокопьевъ сын Поникаровскихъ, Еска Васильевъ, Ортюшка Ивановъ сын, Данилко Ивановъ сын Возмищев, Ефрhмко Офонасьивъ сын Андрюшка Иванов Куриловские» и мн. другие (Кн. доз. Уст. у. 1671: 1 об.). Описание пустых земель в крестьянской волости предваряется ссылкой на источник информации: «И всh лутчие и середние и молотчие крстьяне сказали...» (Кн. доз. Уст. у. 1671: л. 22 об.).

Роспись содержит несколько типов статей, включающих антропонимы. Во-первых, описания пустых дворов с указанием меры земельного участка, аналогичные подобным статьям в дозорных и писцовых книгах: «Дрвня Мосиев починокъ а Очюннои и Малой то же на рhчке на Темтасе: крестьянина Гришки Власова полштины в пусте пашенная земля не пахана, онъ, Гришка, обнищал, в мире скитаетца; вытного ево тягла в пусте пол чети выти» (Кн. доз. Уст. у. 1671: 3-3 об.). Другой тип статьи, описывающей пустой двор, включает именование крестьян, взятых в солдаты, иногда с указанием того, кто остался на «жеребии»: «Дрвни Другово Бобаева выбору Семена Юрьева взят салдат Стенка Осиповъ Бобаевъских...; Дрвни Поникарова з двора взят салдат Гришка Петровъ сын Батаков, вмhсто его на службе наемщикъ Якимко Андрhивъ <...> тое ж дрвни взят салдат Ивашко Прокопьивъ Батаковъ <...> тое ж дрвни Поникарова в первои выбор Семена Юрьева Ивашко Макъсимовъ Волковских, въ его мhсто служит Васка Ивановъ <...> тое же дрвни Поникарова взят салдатъ Мишка Ермолин Поникаровских <...> тое же дрвни по выбору кнзъ Гаврила Мышецкого взят в салдаты Гурьянка Макьсимовъ сын...» (Кн. доз. Уст. у. 1671: лл. 8-8 об.); «...взят салдат з дрвни с Парнякова починка з двора Мишка Семенов Парняков, а на том жеребью остались иво два брата Пашка да Ивашко Семеновы дhти Парняковы ж <...> с тое же дрвни з другово двора взят салдатъ Васка Яковлев сынъ Парняков, а на том жеребью остались брат иво Мишка Яковлев да племянникъ иво Ивашко Ивановъ Парняковы ж» (Кн. доз. Уст. у. 1671: лл. 37-37 об.). Третий тип записи - фиксация передачи или продажи земельного надела другому лицу: «Дрвни Болшего плеса полуосминою владhли Гаврилка да Демка Остафьивы дhти Мосhивых, спродали дяде своему Мишке Лукоянову Мосhивых же» (Кн. доз. Уст. у. 1671: л. 35).

Состав статей, с одной стороны, сближает рассматриваемую «роспись» с дозорными и отчасти переписными книгами, с другой - с «выборными» книгами солдат из крестьян, основная статья которых включала именования крестьянина, призванного в солдаты, и его наемщика: «Дрвни Смолникова Матюшка Михаиловъ сын Тиунцов, вмhсто иво, Матюшки, пошел на службу в салдаты наемщикъ иво Родка Яковлев сын Жорноковских» (Кн. выборн. Уст. у. 1660: лл. 7-7 об.); и отчасти - с особым типом финансово-учетных документов, описывающих крестьян, взятых в солдатскую службу («Памяти о даточных людях»): «Нанят в даточные Иван Елфимов сынъ Бормотов, найму ему дано по поручнои записи дватцат семь рублевъ» (Пам. дат. Уст. у. 1654: л. 32).