Функциональные аспекты исторической антропонимики

Размещено на http://www.allbest.ru/

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

Специальность 10.02.01 - русский язык

Диссертация на соискание ученой степени

доктора филологических наук

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОНИМИКИ (на материале деловой письменности Русского Севера XVI-XVII веков)

Смольников Сергей Николаевич

Научный консультант -

доктор филологических наук,

профессор О. А. Черепанова

Санкт-Петербург, 2005

Содержание

Введение

Глава I. Двойственный характер антропонимической системы и вопросы ее научного описания

1.1 Актуальная и потенциальная антропонимия

1.2 Семантическая специфика актуальных и потенциальных антропонимов

1.3 Отношение актуальных и потенциальных антропонимов к языку и речи

1.4 Системная организация актуальных и потенциальных антропонимов

1.5 Отношение актуальных и потенциальных антропонимов к активному запасу

1.6 Степень известности и сфера употребления актуальных и потенциальных антропонимов

1.7 Потенциальная антропонимия приказного языка XVI-XVII вв. и антропонимические ресурсы социальных и территориальных антропонимических диалектов: к вопросу о взаимодействии и интерференции

Глава II. Антропонимия официально-деловой сферы XVI-XVII вв. в аспекте модальных отношений

2.1 Модальность именования

2.1.1 Модус, модальность и имя собственное

2.2.2 Модальность референции имени собственного

2.2.3 Коммуникативная модальность имени собственного

2.2.4 Аксиологическая модальность имени собственного

2.2.5 Нормативная оценка имени собственного

2.2 Модальность референции антропонима как признак текстовой модальности старорусского документа

2.3 Личные имена и выражаемые ими характеристики лица в языке документов XVI-XVII века

2.3.1 Нехарактеризующие имена

2.3.2 Условно характеризующие имена

2.3.3 Собственно характеризующие имена

2.4 Модификаты личных имен в старорусском деловом тексте

2.5 Гиперкоррекция номинативных вариантов антропонимов в старорусских документах

2.6 Субъектная оценка компонентов именования в старорусском документе

Глава III. Определенность/неопределенность антропонимической номинации в старорусском деловом тексте

3.1 Средства создания определенной номинации лица в деловых текстах и типология именований

3.2 Вариативность официального именования лица и номинативные парадигмы актуальных антропонимов в старорусских деловых текстах

3.3 Формально-отождествительные парадигмы актуальных именований как фактор логической определенности / неопределенности номинации лица в старорусском документе

3.4 Текстовые пропозиции и определенность номинации лица в документе

3.5 Антропонимическая компетенция и определенность именования лица в разных типах деловой письменности

Глава IV. Старорусская антропонимическая формула и функциональная категория посессивности

4.1 Антропонимия и средства выражения посессивных значений

4.2 Антропонимическая формула XVI-XVII вв. на фоне атрибутивных посессивных конструкций

4.2.1 Предикативная и атрибутивная посессивность в текстах деловой письменности XVI-XVII века

4.2.2 Конструкция сущ. + притяж. форма (-ов)

4.2.3 Конструкция сущ. + прил. (-овск/-евск/-инск)

4.2.4 Генитивная конструкция «сущ. + именование лица в форме род. пад.»

4.2.5 Генитивная конструкция «сущ. (предмет обладания) + притяж. прил. (-ов-), образованное от личного имени посессора + другие компоненты именования посессора в форме род. пад.»

4.2.6 Генитивная конструкция «сущ. (предмет обладания) + притяж. прил. (-овск-), образованное от личного имени посессора + другие компоненты именования посессора в форме род. пад.»

4.2.7 Генитивные личные именования с зависимым компонентом - фамилией

4.3 Модальность посессивного отношения, выражаемого именованием лица

Глава V. Антропонимия в разных типах деловой письменности Русского Севера XVI-XVII века

5.1 Антропонимия и типология деловых текстов XVI-XVII века

5.2 Антропонимы в писцовых материалах

5.3 Антропонимы в крестоприводных книгах

5.4 Антропонимы в текущей учетной документации служб, учреждений, промыслов

5.5 Антропонимы в структуре челобитных

5.6 Антропонимия следственных дел

Заключение

Библиография

Список сокращений

антропонимический деловой старорусский деловой

Введение

Активное развитие новых научных подходов к изучению языка в отечественной лингвистике последних десятилетий, антропоцентризм и пристальное внимание к субъективному фактору в языке не нашли должного отражения в современной теории антропонимики, в частности антропонимики исторической, которая традиционно рассматривается в эволюционном аспекте, с точки зрения формирования основных антропонимических категорий: личного имени, отчества, фамилии, прозвища, а также производства их единиц. Огромное внимание при этом уделяется внеязыковым факторам, социальной обусловленности именования, связи развития антропонимии с историей общества (исследования В. К. Чичагова, С. И. Зинина, В. А. Никонова, В. Д. Бондалетова, А. В. Суперанской и многих других). Между тем общепризнанный вторичный характер антропонимии по отношению к апеллятивной лексике, явления онимизации и трансонимизации как основные способы образования антропонимов, особый статус имен собственных в ряду идентифицирующих имен свидетельствуют о том, что изучение антропонимии как органической, а не как изолированной подсистемы языка в первую очередь связано с проблемами функционирования слова в языке и речи. Пользуясь терминологией И. В. Арнольд, антропонимию как часть языка можно назвать «адаптивной системой», «приспосабливающейся к условиям своего функционирования не только путем обогащения своего состава, но и путем изменения самой своей структуры» (Арнольд 1999: 94).

Сложность данной проблемы в исторической ономастике обусловлена многими причинами, среди которых ведущую роль играет недостаточная разработанность вопросов общей теории имени собственного. На всем протяжении развития лингвистической науки изучению имен собственных уделялось огромное внимание, однако выводы о функциях и семантической специфике имен собственных, понимаемых чаще всего в логическом аспекте, т. е. в связи имени с понятием, нередко делались на ограниченном материале - современных личных именах (Иван, Петр, Мария, Яков) или фамилиях (Иванов, Смит) вне их связи с конкретным носителем. Эти выводы проецировались и на другие разряды ономастической лексики, поскольку для человеческого сознания «подлинное собственное имя, собственное имя по преимуществу есть антропоним. Остальные имена собственные как бы уподобляются антропонимам или приравниваются к ним» (Белецкий 1972: 161).

Теоретическая ономастика в нашей стране развивалась темпами, значительно опережающими исследования массового языкового и речевого материала. На сегодняшний день, когда отрасль ономастики, именуемая антропонимикой, накопила достаточный фактический материал, теория ономастических исследований осталась на прежних позициях и часто не дает ответа на многие вопросы, связанные с современным научным анализом имен собственных. В результате этого существует огромный разрыв между исследованиями теоретического характера, которые не изобилуют обращением к конкретным фактам языка, а предпочитают их анализу логические построения, базирующиеся на сопоставлении различных концепций имени собственного, представленных в классическом и современном языкознании, и исследованиями массового антропонимического материала, имеющими свою методику, которая разрабатывается независимо от общей теории имени собственного и основывается на результатах других подобных исследований конкретных фактов. Сегодня ономастика накопила богатейший фактический материал, осмысление которого требует поиска новой научной парадигмы, обеспечивающей его рассмотрение, адекватное задачам и перспективным направлениям современной лингвистической науки.

Антропонимия очень тесно связана с ментальностью той или иной исторической эпохи, ее формирование и функционирование во многом определяется субъективными факторами, проявляющимися в имянаречении и имятворчестве. Личное имя, возникшее в далеком прошлом, существует в пересечении различных точек зрения: отражает представления об антропониме, принадлежащие человеку, создавшему имя собственное, лицу, употребившему это имя в своей речи, тексте, а также особенности восприятия антропонимии современным человеком, обращающимся к памятникам письменности.

В современной отечественной науке, занимающейся изучением истории русских личных именований, ощутимо стремление представить развитие русской антропонимии как последовательное постепенное движение от более простой системы именований к более совершенной, удовлетворяющей потребностям социальной идентификации лица в масштабах Российского государства, вследствие чего «современное русское именование по имени, отчеству и фамилии представляется исторически обусловленным, а весь путь развития моделей именования - поиском наиболее краткого и емкого образца» (Данилина 1988: 145). Между тем общеизвестным является тот факт, что все наиболее значимые преобразования русской официальной антропонимии являлись не следствием внутреннего развития системы, а происходили по причине внешних обстоятельств.

Крещение Руси и принятие христианского именника раскололи антропонимию на две параллельные системы именований, взаимодействие которых во многом определило дальнейшее развитие русской антропонимии на фоне борьбы Церкви с язычеством и конкуренции греческих имен с исконно русскими.

Книжные справы XVII в. огромное внимание уделили не только правке переводных книг, но и «исправлению» календарных имен, уже адаптировавшихся в русском языке и вынужденных приспосабливаться заново к особенностям русского антропонимикона, в результате чего в языке появились варианты антропонимов (Агей - Аггий, Юрий - Георгий - Егорий, Лукерья - Гликерия и др.), различавшиеся написанием и употреблением в речи.

В течение столетий приказный язык Московской Руси вырабатывал принципы именований людей разных сословий, при этом огромная роль в официальном именовании отводилась модификатам личных имен («полуименам»). Указом Петра I «полуимена» были выведены за пределы официальной антропонимии.

Как ни парадоксально, но все антропонимические реформы, направленные на стабилизацию, упорядочение именника, унификацию официального именования, имели следствием не упрощение антропонимической системы, а ее усложнение, усугубляли стилистическую и функциональную дифференциацию именований, определяли возникновение параллельных антропосистем, усложняли идентификацию-дифференциацию носителей имен. История русской антропонимии не линейна, каждый ее этап имеет свою специфику, которая должна быть предметом пристального внимания исследователей.

Современный ученый, приступая к изучению древней антропонимии, неизбежно оказывается в плену собственных стереотипов, определяемых концепцией антропонимии, принятой в обществе, в котором он живет и языковые вкусы которого выражает. Поэтому осознанно, а чаще всего бессознательно он проецирует на древний материал признаки антропонимии своего времени. Развитие исторической антропонимики как науки достаточно ярко отражает сложный путь осознания учеными того факта, что современная и историческая ономастики требуют разных подходов в изучении, специфической терминологии, особой методологии, тщательно аргументированной интерпретации.

Обращение к истории русской ономастики позволяет обнаружить такие стороны «бытия» антропонимии, которые для носителя современного языка неочевидны, неощутимы на уровне обыденного сознания и лингвистического самоанализа. Конечно же, не все существующие научные общетеоретические проблемы ономастики могут быть решены на историческом материале, но рассмотрение некоторых из них не только закономерно, но и целесообразно. В первую очередь это касается специфики антропонима как языкового знака и как речевой номинации, их обусловленности внешними и внутренними факторами функционирования антропонимической системы В настоящее время в отечественной науке сформировались направления и школы функциональной лингвистики, изучающие язык в функционально-семантическом, функционально-типологическом, функционально-коммуникативном и функционально-стилистическом аспектах (В. Г. Адмони, А. В. Бондарко, Е. М. Вольф, В. Г. Гак, Г. А. Золотова, И. И. Ревзин, Н. Ю. Шведова, М. Н. Кожина и др.). В основе функционального подхода лежит теория взаимодействия языковой системы и среды (парадигматического, синтагматического и коммуникативного контекстов). Особенно важен данный аспект для изучения старорусской антропонимии, специфическую черту которой составляла слабая отграниченность имен собственных от апеллятивной лексики, функциональное взаимодействие разных типов антропонимов (календарных и некалендарных имен, отчеств и фамилий и т. д.). Без учета этих взаимоотношений нельзя определить основные тенденции развития антропонимии, причины, которые привели к формированию современной официальной системы именования лица как «наиболее оптимальной», соответствующей коммуникативно-прагматическим требованиям, предъявляемым к антропонимии контекстом речи и характером общения..

История русской антропонимии может рассматриваться в двух аспектах: 1) с точки зрения языковых ресурсов, используемых для создания антропонимических номинаций (личные имена, отчества, фамилии и др.), истории их формирования и закрепления в языке и 2) с позиции описания функционирования индивидуальных именований человека в речи, их взаимодействия с языковой и речевой средой, взаимовлияния именований, их варьирования. В исторической антропонимике как лингвистической дисциплине следует выделить два направления - антропонимика ресурсов и функциональная антропонимика. Эти направления ставят разные задачи и предполагают различные подходы к описанию исторического материала.

Современная наука об истории собственных именований русских людей развивается преимущественно в русле антропонимики ресурсов, для которой характерно рассмотрение антропонимов вне их связи с конкретным носителем имени. Наиболее последовательно методика данных исследований разрабатывалась на материале истории личных некалендарных имен и фамилий. Большое внимание уделялось структурному, этимологическому и ономасиологическому аспектам исследования, основы которых были заложены уже в первых серьезных ономастических исследованиях (Чичагов 1959, Селищев 1968). Основные научные достижения в этой области связаны с изучением словообразования личных имен и его специфики по отношению к апеллятивному словообразованию (Курилович 1962; Азарх 1980, 1981, 1984, Сидорова 1986, и др.), классификацией производящих основ и формантов личных имен в старорусском и древнерусском языке (Теплов 1970; Зинин 1971; Мирославская 1971; Бахвалова 1972; Толкачев 1975; 1977; 1978; Полякова 1977; 1979; Подольская 1977; Карпенко 1980а; Комлева 2002, и др.), в том числе по данным топонимии (Чайкина 1987; Алабугина 1989; 1995) и современных фамилий (Серебренникова 1978; Лебеденко 1985), а также с описанием образования «квалитативных форм» современных русских имен (Митрофанова 1958; Данилина 1970; Поротников 1979; 1982; Рубцова 1994; Рыжкова 1995, и др.).

Большой интерес вызывают исследования фамилий и отчеств с точки зрения их отношения к другим антропонимическим категориям (прозвище, прозвание), описания их основных структурных типов (Чичагов 1959; Селищев 1968; Мирославская 1965; 1979; Симина 1969; 1971; 1973; Зинин 1969; 1970; 1972; 1994 и др.; Редько 1969; Никонов 1970; 1974; 1988 и др.; Фролов 1977; Щетинин 1978; 1994; Чайкина 1982; Унбегаун 1982; Королева 1999, и др.). Признаки номинации в сфере прозвищных имен XVII в., отразившиеся в различных классификациях и выявляемые при реконструкции исходных апеллятивов, исследовались А. М. Селищевым (1968), В. К. Чичаговым (1959), А. Н. Мирославской (1979), В. В. Палагиной (1968), Г. Я. Симиной (1969), Л. М. Щетининым (1978), Е. Н. Поляковой (1979; 1995), Т. В. Бахваловой (1985) и многими другими учеными.

Названные аспекты отражены и в исследованиях антропонимии белорусских и украинских памятников письменности XVI-XVII вв. (Бирылло 1969; Недилько 1969; Худаш 1980; Керста 1984; Осташ 1986; Ефименко 2003, и др.). Осуществлялись также научные описания древнерусской и старорусской антропонимии зарубежными исследователями, которые основное внимание уделили структуре именования, лексической базе и этимологии единиц антропонимических категорий древнерусского языка (Skulina 1973; Вуйтович 1986, и др.).

Историческая ономастика также использует антропонимические данные для реконструкции лексики отдаленных исторических эпох. В поле зрения исследователей находятся реконструируемые на базе антропонимов лексические подмножества тематической группы «обозначение лица» (Кюршунова 1994, 1995; Чайкина 1995а), отражающие разные признаки: «характеристика человека по степени его подвижности», «характеристика человека по интеллектуальным способностям» (Бахвалова 1995), «характеристика человека по особенностям говорения» (Полякова 1995) и т. д. Несмотря на специфику решаемых задач, в названных работах в целом дано описание языковых ресурсов именования лица.

В области антропонимики ресурсов проведена большая лексикографическая работа (Соколов 1891; Тупиков 1903; Веселовский 1974; Чайкина 1995; Полякова 1997; Мосин 2001). Исторические данные используются при составлении этимологических словарей современных фамилий (Трубачев 1968; Никонов 1993; Ганжина 2001).

Таким образом, можно утверждать, что методика и методология описания истории антропонимических ресурсов разработана достаточно разносторонне, в то время как функциональная специфика старорусского именования лица требует специального рассмотрения.

Основными функциями имен собственных принято считать номинативную, идентифицирующую и дифференцирующую функции, во многом определяющие прагматику онима. В качестве дополнительных («пассивных») функций некоторые исследователи называют социальную, эмоциональную, аккумулятивную, дейктическую (указательную), функцию «введения в ряд», адресную, экспрессивную, эстетическую и стилистическую (Бондалетов 1983: 21).

В работах, рассматривающих функциональную и семантическую специфику имени собственного, обычно использованы поиски аналогии между онимами и другими классами слов. Поиск аналогий - закономерное следствие представления о языке как системе систем. Аналогия в семантике - одно из проявлений системности семантики (Урысон 2003). Описание семантики и функций имени собственного в теоретических исследованиях чаще всего было связано с уподоблением имен собственных каким-либо другим классам слов.

Языковым эталоном для описания имен собственных долгое время считалось имя нарицательное. Характеристика имени собственного в большинстве случаев строилась на перечислении признаков, отличающих его от апеллятива. В результате чего сформировалось представление об имени собственном как «ущербном» имени нарицательном с гипертрофированной номинативной функцией (Реформатский 1964: 10, 17). Неспособностью онимической лексики выражать понятия, свойственные нарицательным словам и определяющие их системное (предметно-понятийное) значение, аргументировалась точка зрения на ИС как неполноценные нарицательные имена, которые «не имеют смысловой структуры, а следовательно, ассоциативных и структурных связей по линии содержания» (Уфимцева 1974: 157-159). Большинству ономастов близок тезис об особой подсистеме ИС в языке, следствием которого стало утверждение абсолютной невозможности изучения ономастики при помощи традиционных лингвистических методов.

Между тем собственные и нарицательные имена нельзя признать автономными и изолированными подсистемами языка, они должны описываться с одинаковых позиций. Одним из первых в отечественном языкознании охарактеризовал ИС как особое название определенного предмета, имеющее особый тип семантики, Л. В. Щерба в статье «Общий опыт теории лексикографии». В числе различных доказательств своей точки зрения Л. В. Щерба привел аналогию между ИС и нарицательными словами с определенным артиклем во французском языке (Щерба 1974: 279). Соотношение собственных и нарицательных слов как определенных и неопределенных номинаций - одно из ключевых положений современной теории референции.

В некоторых исследованиях антропонимы по семантике и функциям сближались с терминами родства, которые характеризуют человека по определенным типам отношений, но для каждого отдельного носителя языка референция терминов родства индивидуальна (обзор работ см.: ТМОИ, 36). На близость имен собственных к терминам родства и номенам указывала А. В. Суперанская (ТМОИ, 31-37), отмечавшая, что имена собственные - особый класс слов, который можно рассматривать как разряд специальной лексики: «Аналогия имен собственных, терминов и номенов в ряде отношений позволяет объединить эти категории в одно целое, именуемое специальной лексикой, и противопоставить их лексике общей» (Суперанская 1993: 29).

Указанный аспект, в котором часто рассматривается значение имени собственного, связан и с семантическими преобразованиями нарицательного слова при переходе в разряд онимов. Отмечаемая многими исследователями редукция понятийного содержания имени собственного отражает общие тенденции функционирования идентифицирующих имен. По словам Н. Д. Арутюновой, «определенная референция стремится погасить смысл имени», а «позиция индивидного субъекта не только не благоприятна для развития значения имени, но в некотором роде ему противопоказана» (Арутюнова 1999: 25). При конкретнореферентной номинации экстенсионал имени (апеллятива или онима) сводится к единице, референтное значение вытесняет на второй план закрепленное за словом в языке понятие, являющееся обобщением свойств ряда однородных предметов.

Действительно, функционирование имен собственных, нередко ограниченных узкой социальной сферой - семья, небольшой коллектив, - имеет много общего с употреблением в речи нарицательных слов, в частности терминов родства. Исследователи детской речи, например, отмечают, что «на первых стадиях развития речи слова типа мама, папа и т. д. - жесткие десигнаторы, область их референции максимально сужена, сведена до точки. В этот период речевого онтогенеза это еще не термины родства <...> а личное имя, принадлежность данного конкретного человека» (Доброва 1992: 41). «Жесткая десигнация» терминов родства отчасти сохраняется и в бытовом общении взрослых. В то же время Г. Р. Доброва отмечает в детской речи тенденцию расширения референции антропонима (например, всех пап ребенок начинает называть по имени своего отца - Вовами) (Доброва 1991: 119).

Исследователи антропонимии выявили широкое бытование в языке малых социальных групп условных имен с конкретнореферентной отнесенностью - уже не нарицательных имен, но еще и не имен собственных (Занадворова 2000). В данном случае речь идет о так называемых индивидных именах. Ю. С. Степанов подчеркивает особый статус индивидных имен, специальный частный случай которых могут представлять имена собственные. Индивидные имена занимают колеблющееся положение между двумя полюсами - собственными именами и общими именами (Степанов 1981: 91).

Способность имен нарицательных к конкретнореферентной номинации свидетельствует о том, что по данному признаку между именами собственными и нарицательными, функционирующими в речи, нередко трудно провести строгую границу. ИС занимают особое место в ряду идентифицирующих имен как индивидные однореферентные именования.

В выделительно-дифференцирующую функцию онимов заложена способность указывать на «класс предметов, состоящий из одного элемента». Поэтому некоторые ученые определяли функцию антропонимов в речи как дейктическую и сближали их семантику с семантикой местоимений (обзор работ см.: Руденко 1988: 62-64), для которых также свойственно разделение общего (языкового) и индивидуального (речевого) в значении. Сходство и отличие ИС и дейктических слов рассматривалось Н. Д. Арутюновой (1999: 2-5). На дейктическую функцию ИС указывали в своих исследованиях А. А. Белецкий, Е. В. Падучева и др.

У имен собственных особенным образом проявляется классификационная функция. Долгое время считалось, что имя собственное лишено классификационного значения: «Человеческая практика делает необходимым создание для некоторых объектов единичных имен, которые отражают не классификационные объединения данного объекта с другими, подобными ему по определенным признакам, но индивидуальные особенности этих объектов внутри данного класса. Так возникают имена собственные, которые указывают на класс предметов, состоящий из одного элемента» (ЯН:ОВ, 249). Классификационной функции нарицательных имен противопоставлялась свойственная онимам функция индивидуализации: «В отношении их функций собственные имена можно было бы назвать индивидуализаторами, а нарицательные - классификаторами» (Белецкий 1972: 167). По словам Ю. А. Карпенко, функция собственных имен противопоставлена функции нарицательных как дифференциальная - классификационной: «Идентификация оказывается вполне конкретной только в собственных именах, а в нарицательных содержит элемент неконкретности», «размазанности», функция нарицательных имен «сводится к классификации, чего нет и в помине в собственных именах» (Карпенко 1980: 10).

В то же время существует мнение о том, что подход, при котором имена собственные оцениваются как слова, которые «называют индивидуальные предметы, входящие в класс однородных, но которые не несут каких-либо указаний на этот класс» (РГ-80), на современном этапе развития ономастики является непрофессиональным (Болотов 1993). Способность ИС к классификации отмечали многие известные исследователи. В. А. Никонов, размышляя о функциях личных имен, писал: «Ходячее представление, что имя служит для различения, нуждается, по крайней мере, в серьезной поправке: оно не только разделяет, но и вводит в ряд. Имя связывает носителя с другими носителями того же имени и с той группой общества, в которой оно принято, независимо от его исходного этимологического значения» (Никонов 1982: 32).

По мнению М. В. Никитина, «на практике существует тенденция закреплять за разными классами вещей различные имена собственные, так что, зная это распределение, можно уже по имени собственному составить определенное представление об обозначаемой вещи, о ее классе и признаках. Это описание тем точнее, чем жестче закрепление определенных собственных имен за определенными классами вещей» (Никитин 1988: 24). В некоторых случаях, по словам Ю. С. Азарх, «на классификационное значение, принадлежность этого имени собственного к определенному разряду наименований может указывать формант имени собственного при регулярности данной модели» (Азарх 1981: 6). Таким образом, классификационная функция может по-разному проявляться у различных разрядов антропонимов. У одних она выражена более ярко за счет специализации языковых единиц (календарные имена), формальных показателей (отчества, фамилии и др.), у других - едва ощутима (различные группы прозвищ, созданных на основе нарицательных слов и др.).

Классификационная функция, определяемая как функция «введения в ряд» (Никонов 1982: 32) или как функция «причисления» (Щетинин 1986: 159), в сочетании с дифференцирующей функцией позволяет исследователям описывать систему имен собственных как своеобразную систему координат и видеть ее сходство с системой счетных слов. Неотъемлемым общим свойством имен числительных и имен собственных признается способность к индивидуальной номинации (Чеснокова 1997: 23). Это сходство проявляется и в формальных признаках имен собственных: в современном русском языке составные антропонимы подобно составным числительным образуются путем «присоединения», «приклеивания» компонентов в строгой последовательности (Чеснокова 1997: 62). Связь ИС со счетными словами в древнерусском и старорусском языке отразилась в особой группе «счетных» антропонимов (Первый, Второй, Третьяк, Четвертый и т. д.), а в современном языке - в активности собственных наименований серийных предметов с числовыми индексами.

Результат подобных аналогий очевиден: имена собственные обнаруживают много сходных черт с другими классами слов, являются органической, а не изолированной частью лексической системы.

В современной науке функциональные аспекты антропонимии изучаются преимущественно на материале художественных текстов (образные, символические, характеристические, стилистические функции). В литературной ономастике разрабатывается проблема актуализации имен собственных в тексте (Болотов 1970 и др.), описываются степени и ступени семантизации онима под влиянием парадигматических и синтагматических связей в контексте (Фонякова 1990, и др.). Исследователей поэтической ономастики привлекают и интертекстуальные функции антропонимов в литературном произведении (Хамовникова 2000, и др.).

В ряде научных работ отражены результаты изучения гетерономинативности лица в речи (Гак 1972; 1999; Арутюнова 1977; Падучева 1996), описанию функций антропонимов в составе текстовых парадигм кореферентных номинаций лица - «номинативных цепочек», включающих имена собственные, апеллятивы, местоимения, индивидуальные дескрипции (Гореликова 1980; Фролова 1993, и др.).

В отечественной науке последних десятилетий появилось большое количество диссертационных исследований по изучению функций имен собственных, в том числе антропонимов, в современном английском языке (Ермолович 1981; Колмакова 1988; Катерлина 1998), в английской литературе и современной английской и американской прессе (Чавпецова 1989; Алейникова 1991; Гайдук 2001, и др.). Собственно русская современная антропонимия остается менее изученной в функциональном плане.

Интерес к функциям русских антропонимов в повседневной речи заметно усилился в последнее время в связи с возросшим интересом к изучению лингвистической прагматики. В появившихся публикациях по данным проблемам предлагается изучать антропоним в дискурсе, отражающем личную сферу говорящего (Васильева 2002). Такой подход требует рассмотрения имен собственных в ряду других средств номинации человека в речи. «Внимание к прагматике собственных имен предполагает сопоставление СИ с двумя другими классами слов, служащими идентификации индивида в дискурсе - с именами нарицательными и дейктическими словами» (Васильева 2002: 16-17). Но пока исследуются случаи, наиболее ярко отражающие прагматические установки, например, антропонимы-обращения (Нестерова 1999; Занадворова 2000).

Особую актуальность имеет вопрос о функциональных особенностях имени собственного для исторической ономастики. Исторический материал позволяет изучать антропонимию в трех аспектах: номинативном, коммуникативно-прагматическом и стилистическом. Функциональный анализ имени собственного требует рассмотрения антропонима в структуре высказывания, текста. Однако установление функций антропонимов прошлых эпох в языке и речи чаще всего сводится к описанию их типичных употреблений, как правило, ориентированному на выявление различий тех или иных групп антропонимических ресурсов и сопровождаемому выводами об истории формирования системы именований лица в деловой письменности определенного периода.

Состав старорусских личных именований, их стратификация описаны в многочисленных исследованиях (см. работы В. К. Чичагова (1959), В. В. Палагиной (1968; 1976), С. И. Зинина (1969), В. А. Никонова (1970; 1974; 1988; 1986, и др.), Н. К. Фролова (1972), С. Н. Пахомовой (1984), М. Вуйтовича (1986), Л. В. Карловой (1991), И. М. Ганжиной (1992), Е. Л. Гвоздевой (1993), И. А. Королевой (1995, 2000), и др.), в то время как изучению функционирования именований в речи уделялось меньшее внимание.

Редко какое исследование антропонимии прошлого обходится без указания на идентифицирующе-дифференцирующую функцию личных имен, патронимов и фамилий. Однако исследователи истории антропонимии нередко отождествляют понятие идентификации лица и антропонимической номинации (предмет назван именем собственным - значит идентифицирован). Например, номинация и идентификация не разграничиваются в концепции А. А. Белецкого. Это нашло отражение в характеристике основных функций имени собственного, к которым были отнесены «номинативная, или идентификативная функция (функция номинации, или идентификации)» и функция индивидуализации - «способность назвать (идентифицировать) единичный, неповторимый факт действительности» (Белецкий 1972: 8, 17). В работах по исторической ономастике также под идентификацией понимается «номинация с учетом степени известности лица другим» (Королева 2000: 40, 48). Между тем идентификация и номинация - существенно отличающиеся друг от друга явления.

Идентификация применительно к имени собственному должна рассматриваться, во-первых, как установление тождества онима всем другим кореферентным ему дескриптивным номинациям индивида (иначе - установление соответствия имени представлению о единичном объекте, обладающем индивидуальной совокупностью признаков). Во-вторых, идентификация предполагает установление тождества объекта самому себе при употреблении имени в разных контекстах (Арутюнова 1999: 273-293).

Номинация именем собственным может сопровождаться идентификацией объекта: «Маша - дочь покойного капитана Миронова» (отношения тождества объективны, фактуальны, статичны, константны, соединяют кореферентные имена, симметричны) (Арутюнова 1999: 278). В некоторых других случаях, напротив, может наблюдаться дезидентификация индивида (нетождественность объекта самому себе в разных ситуациях): «Это уже не та Маша, которую мы знали раньше». Не идентифицируется объект и в случаях неопределенных номинаций: «А еще там была какая-то Маша». Недифференцированность основных функций имени собственного лишает функциональный анализ антропонимии конкретного предмета исследования. Требуют более пристального внимания и особенности проявления номинативной и идентифицирующе-дифференцирующей функций у разных групп онимов.

В отечественной науке выявление и описание специфики старорусской антропонимии и ее функционирования в составе именования лица нередко подменяется дискуссией о терминах (личное имя, прозвище, прозвание, патроним, фамилия) и о возможности их применения к историческому материалу. Между тем признаки, сближающие и различающие разные группы антропонимов, четко не выявлены. В этом смысле показательно, что календарные антропонимы и некалендарные личные имена обычно описываются разными способами и разными методами. Описание первых, как правило, исчерпывается количественно-статистическими характеристиками именника, соотношением канонических и неканонических вариантов имен, исследованием их социальной дифференциации. К некалендарным именам применяются методы реконструкции исходных апеллятивов, их тематическая и лексико-семантическая классификация. Методика описания календарных и некалендарных имен почти не имеет общих точек пересечения. Поиск единого метода исследования разных по происхождению и функционированию антропонимов продолжает оставаться одной из актуальнейших проблем исторической ономастики.

Описание функций антропонимов в существующих исследованиях чаще всего исчерпывается выявлением их способности выступать в качестве первого, второго или третьего компонента именования. Контекст функционирования антропонима определяется минимально - как антропонимическая формула именования лица. Например, И. А. Королева, рассуждая об отличиях разных групп некалендарных имен в XVI-XVII вв., делает важный вывод о необходимости разграничения функций разных некрестильных антропонимов, но определять функции предлагает исключительно по формальным признакам: «а) наличие или отсутствие при антропониме слова прозвище или его синонимов; б) позиция слова прозвище и некрестильного антропонима в структурной формуле именования лица, а при отсутствии слова - только позиция антропонима; в) широкий контекст для определения значения термина прозвище или его синонима» (Королева 1999: 36). Ограничение анализа функций антропонима (которые отождествляются с формальным расположением слова в именовании) рамками антропонимической формулы является не только недостаточно результативным, но и не всегда объективным.

Беспомощным оказался формальный метод при изучении истории фамилий. Как известно, фамилия непосредственно связана с историей конкретной семьи. Описать историю фамилии - значит проследить изменение функций компонента, повторяющегося в именованиях представителей разных поколений одной семьи, родственников. Между тем история «третьего компонента официального именования» обычно базируется на описании формальной структуры номинации (позиция в антропонимической формуле).*^** Часто исследователи фамилий, решающие проблему их описания на ограниченном материале, не позволяющем рассматривать функционирование антропонима в официальном именовании лица в XVI в., прибегают к разнообразным условностям, предлагают считать патронимы, образованные от календарных имен полуотчествами, а от некалендарных - фамилиями (Ганжина 1994).*

Описание системы антропонимических знаков только с позиции ресурсов именования не может быть основанием, достаточным для широкомасштабных выводов о функционировании антропонимии прошлого в языке и речи.

Изучение истории русской антропонимии связано с исследованием памятников письменности как древнерусского, так и старорусского периода. Старорусские деловые акты в работах по исторической ономастике традиционно служат источником сплошной выборки номинативных единиц и материалом, иллюстрирующим употребление тех или иных антропонимических средств. Чаще всего это тексты официально-делового или частно-делового характера, представляющие лишь одну, достаточно специфичную сферу употребления имен собственных.

Жанровая специфика исторической антропонимии, ее зависимость от типа текста, в котором она используется, постулировались уже в первых отечественных работах по исторической ономастике (Чичагов 1959: 9). Но данная проблематика нашла отражение лишь в немногих лингвистических исследованиях (Щетинин 1980; 1986; Королева 1999; 2000, и др.).

Русская историческая антропонимика, развивавшаяся в области изучения антропонимических ресурсов, наиболее ценными признавала тексты, содержащие массовый материал, разнообразный по составу имен собственных, поэтому основным ее источником традиционно считаются тексты массовой переписи (писцовые и переписные книги), различного рода приходные и расходные книги, в том числе вотчинные и таможенные. Привлечение других актов, за которыми признавался статус дополнительного, неосновного источника, носило случайный и не всегда последовательный характер. Нередко выводы о состоянии и развитии старорусской антропонимии делались только на материале писцовых и переписных книг без учета специфики этих документов.

Рассмотрение функционирования имен собственных в речи не может ограничиваться одной разновидностью текстов. Исследователи исторической антропонимии отмечают, что «привлечение для анализа памятников письменности разного целевого назначения, содержания, структуры, но соотнесенных с одной территорией, позволяет представить более полно картину функционирования личных собственных имен» (Парфенова 1993: 91). Без обращения к разножанровому актовому материалу невозможно решить вопрос о природе, структуре и функциях составного именования лица в деловой речи старорусского периода.

При обращении к актовому материалу разного назначения вызывают интерес различного рода интертекстуальные связи личных именований, нередко обусловленные как ориентацией составителя текста на определенные текстовые образцы, так и перенесением именований из одного текста в другой, цитированием, изложением содержания документов, использующих имена собственные. В связи с этим большую значимость для функциональной антропонимики приобретают комплексы текстов, содержащие именования одних и тех же лиц.

В данном исследовании предлагается функциональная характеристика старорусской антропонимии деловой сферы, которой ранее не уделялось пристального внимания в науке. Идеи функциональной лингвистики развиваются на новом для нее материале - антропонимии. Антропонимия в свою очередь исследуется на новом лингвистическом и методологическом уровне.

Целью исследования является комплексное описание функционирования старорусской антропонимии Русского Севера XVI-XVII вв. в трех аспектах: номинативном, коммуникативно-прагматическом и историко-стилистическом.

Поставленная цель требует решения следующих задач:

Разработать последовательную теорию функциональной антропонимики, уточнить систему основных понятий и категорий, связанных с изучением онимов в указанных аспектах.

Определить языковые особенности антропонимов, повлиявшие на формирование и развитие норм именования лица в памятниках деловой письменности.

Выявить функциональную типологию антропонимических средств, отмеченных в памятниках севернорусской деловой письменности начального периода образования национального русского языка.

Описать специфику старорусской антропонимии деловой сферы с точки зрения функциональных категорий, охарактеризовать место антропонимов в системе средств номинации и характеристики лица в старорусском языке.

Исследовать коммуникативную обусловленность выбора антропонимических средств для номинации лица в деловой письменности как результат взаимодействия различных культурно-идеологических факторов.

Изучить антропонимию XVI-XVII вв. как жанрообразующий признак, определить особенности функционирования антропонимов в разных типах и жанрах старорусской деловой письменности.

Объектом исследования в данной работе является антропонимия XVI-XVII вв., которая отмечена в памятниках деловой письменности, созданных на Русском Севере. Предметом исследования является функционирование антропонимии в деловых текстах XVI-XVII веков.

Выбор объекта исследования не является случайным. Антропонимия рассматриваемого периода, который, по мнению многих ученых, являлся наиболее значимым для развития норм официального именования человека на фоне создания единого русского государства и формирования единого национального языка, вызывает огромный интерес. От данного времени сохранилось большое количество деловых текстов самого разнообразного назначения и состава, всесторонне отражающих использование антропонимов в разных сферах делового общения.

Севернорусская антропонимия XVI-XVII вв. представляет собой огромный массив, полное и всестороннее описание которого не может быть осуществлено в одном исследовании. В настоящее время существует большое количество научных трудов по истории ономастики Русского Севера, которые могут оказать существенную помощь в решении задач настоящей работы. Антропонимия Пинежья исследовалась Г. Я. Симиной (1969; 1970; 1971; 1973), Белозерья - Т. В. Бахваловой (1972; 1985), Ю. И. Чайкиной (1969), Вологды и Вологодского уезда - Е. Н. Баклановой (1970), Ю. И. Чайкиной (1995; 2004; 2005), И. Н. Поповой (2002), Н. В. Комлевой (2002; 2004), Устюга Великого, Тотьмы, Устюжского и Тотемского уездов - Ю. И. Чайкиной (1982; 2005) и др. В большей мере изучены вологодские, белозерские и устюжские памятники деловой письменности. К научному анализу не привлекались источники по Каргопольскому, Важскому, Кольскому уезду и ряду других русских территорий Поморья и Крайнего Севера. Единичны публикации, в которых рассматривается антропонимия Тотемского и Двинского уездов (Чайкина 1982; 2001; 2005, и др.). Севернорусские источники использовались для сопоставительного рассмотрения антропонимии разных русских территорий (Палагина 1968; Зинин 1969; Семыкин 2000). История северных фамилий описывалась В. А. Никоновым (1980), а история женских именований в документах XVII в. - С. И. Зининым (1969), Ю. И. Чайкиной (1994; 2005).

Материал и источники. Работа выполнена на материале антропонимии, отмеченной в памятниках деловой письменности XVI-XVII веков, который охватывает значительную часть территории Русского Севера.

К исследованию привлекались частно-деловые акты различного содержания (купчие, духовные, закладные, наемные, оброчные, порядные записи), поземельные акты, межевые памяти, росписи имущества; челобитные, следственные («судные») дела, допросные речи и др., как опубликованные, так и рукописные.

Большой корпус текстов представляют сотные, дозорные, писцовые и переписные книги XVI-XVII веков по Важскому (1564 г.), Вологодскому (1503-1504 гг.; 1543-1544 гг., 1590 г., 1616-1617 г., 1629-1630 гг.), Вельскому (1682 г.), Белозерскому (1544 г., 1585 г., 1646 г., 1677 г.), Каргопольскому и Турчасовскому (1551-1553 гг., 1555-1556 гг., 1561-1562 гг., 1564 г., 1600 г., 1648 г. и др.), Двинскому (1552 г., 1560 г., 1563 г., 1578 гг., 1586-1587 г., 1593 г., 1646 г.), Кольскому (1574-1575 гг.), Важскому (1564 г.), Устюжскому (1557 г., 1623-1626 гг., 1671 г., 1677 г., 1676-1683 г.), Сольвычегодскому (Усольскому) (1586 г.; 1645 г.), Тотемскому (1631 г.), Пустозерскому (1574 г.) уездам, Устюжне Железопольской (1567 г.), Устьянским волостям (1636 г., 1639 г., 1664 г.).

Источником материала послужили «Таможенные книги Московского государства, т. I-III. Устюг Великий. Сольвычегодск. Тотьма. 1633--1636, 1650--1656, 1675--1680» (М., 1950-1951), «Таможенная книга города Вологды 1634-1635 гг.» (Т. 1-3. М., 1983), таможенные книги Белозерской таможни 1661-1663 гг. (РГАДА, ф. 137, оп. 1. Белоозеро, ед. хр. 2), таможенная книга «Коротецка гостина берегу» Каргопольского уезда 1671-1672 гг. (РГАДА, ф. 137, оп. 1. Вятка (Хлынов). № 6а / 11. Л. 191-212); 10 издержечных и приемных книг земских старост и целовальников Устюжского, Тотемского, Сольвычегодского уездов 1660-1670-х гг. (РГАДА, ф. 137), книги записи венечных пошлин Вологодского, Сольвычегодского уезда, Ляменгской волости Устюжского уезда XVII в. (ГАВО, ф. 496, ф. 883), сборные памяти по Троицкой волости Важского уезда (Северный археографический сборник. Вып. III. Вологда, 1973), крестоприводные книги 1645 и 1682 гг. по Устюгу Великому, Устьянским волостям, Пустозерскому уезду (РГАДА, ф. 137) и др. единичные источники. Антропонимия в монастырских учетных книгах рассматривалась на материале документов, составленных в Спасо-Прилуцком (ВХК I), Николаево-Коряжемском (Архив ВГИАХМЗ, ф. 4), Троице-Гледенском, Михаило-Архангельском и др. монастырях.

В общей сложности проанализировано более 50 тысяч личных именований различной структуры.

Методы исследования. В данном исследовании используются общие методы лингвистических исследований: описательный, сравнительно-сопоставительный, структурный, лингвостилистический, количественно-статистический, методики системного и функционального анализа, приемы классификации и контекстуального анализа.

Рассмотрение старорусской антропонимии в функциональном аспекте требует поиска интерпретационных методик, основанных на современных концепциях функционального анализа языка, учитывающих научные достижения современной теории референции, когнитивной и коммуникативной лингвистики. Работа с историческим материалом предполагает использование методов семантических реконструкций и моделирования коммуникативно-прагматического контекста, культурно-идеологических точек зрения составителя текста и его адресата.

Структура диссертации обусловлена целями, задачами и методологией исследования. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии, списка источников и сокращений.

Глава I. Двойственный характер антропонимической системы и вопросы ее научного описания

1.1 Актуальная и потенциальная антропонимия

В современной отечественной науке можно встретить два типа определений антропонима, различающихся модальностью дефиниции. Широкое распространение в справочной и учебной литературе получило определение: «Антропоним - собственное имя человека (личное имя, фамилия, отчество, прозвище, псевдоним)» (Немченко 1995: 17; Подольская 1997, и др.). В специальном словаре терминов, составленном Н. В. Подольской, дается иное определение термина «антропоним»: «Собственное имя, которое может иметь человек (или группа людей), в том числе личное имя, отчество, фамилия, прозвище, псевдоним, криптоним, кличка, андроним, гинеконим, патроним» (СРОТ, 31). На первый взгляд данное определение антропонима отражает более узкий подход к данному классу слов, дает ему оценку только с позиции ресурсов именования. Однако возникает вопрос, не подразумевают ли эти дефиниции термина разные языковые явления?

Правомерность постановки данного вопроса объясняется тем, что система антропонимии русского языка имеет двойственный характер. Это связано с семантической противоречивостью имен собственных, которая особенно часто демонстрируется исследователями на примере современных антропонимов, функциональной неоднородностью антропонимической лексики, различной степенью произвольности / непроизвольности номинации лица при помощи антропонимов разных разрядов. Двойственный характер антропонимии проявляется прежде всего в том, что в современном русском языке существуют антропонимы, не называющие конкретных людей. «Словарь русских личных имен» Н. А. Петровского включает свыше 3000 антропонимов, и ни один из них никого конкретно не называет, а значит, не выполняет номинативной и идентифицирующе-дифференциальной функций, свойственных именам собственным, т. е. не является собственно онимом. Основное назначение данных слов - служить потенциальными антропонимами, «именами вообще», пригодными для конкретнореферентной номинации лица. Кроме «вообще имен», можно утверждать о существовании в языке «вообще отчеств» и ряда других «вообще антропонимов».

Наблюдения над функционированием антропонимов в языке и речи, сделанные разными учеными, показывают, что по особенностям реализации номинативной и идентифицирующе-дифференцирующей функций имена собственные, относящиеся к названной группе онимов не однородны. А. А. Белецкий, рассуждая о противоречивости антропонимической лексики, говорит об индивидуализирующих именах (называющих единичный, единственный, неповторимый факт действительности): Александр Македонский, Александр Сергеевич Пушкин. Однако, «если не иметь в виду никого, идентифицируемого этой формой», имени Александр свойственна только «ономастическая функция» - способность быть именем собственным. Эта потенциальная функция и составляет основное «содержание» подобных имен (Белецкий 1972: 34).

Мысль о семантической и функциональной негомогенности антропонимии не нова для науки. Она неоднократно звучала в работах по общим теоретическим проблемам ономастики. В частности, данная идея нашла отражение в высказываниях А. Гардинера (Gardiner 1954: 73-74) о «воплощенных» («телесных») и «развоплощенных» («бестелесных») именах собственных. Согласно данной идее, «воплощенные» имена - это имена, прикрепленные к определенным конкретным объектам именования (Вильям Шекспир), а «развоплощенные» имена - это те же самые слова - имена вне связи с конкретным денотатом (Вильям - вообще как английское имя). М. И. Стеблин-Каменский, рассматривавший имена собственные с позиций их большей или меньшей «воплощенности» на материале древнеисландской ономастики (Стеблин-Каменский 1974), сделал важный вывод о том, что «развоплощенные» имена исторически вторичны по отношению к «воплощенным», это явление современных европейских языков (ср.: Фонякова 1990: 55). К мысли А. Гардинера о противоречивости имен собственных возвращались А. В. Суперанская (1973) и В. Д. Бондалетов (1983) при обзоре различных научных ономастических концепций.