Стресс. Теории, исследования, мифы

Обычно исследования влияния стрессоров на потребление стимулирующих веществ предполагают связи между высокими уровнями жизненного стресса и различными аспектами потребления подобных веществ, такими как инициирование курения, выпивки и употребления наркотиков (Wills, 1990). Уилле также полагает, что стрессоры связаны с повышенным количеством веществ, принимаемых их постоянными потребителями, и пониженным успехом в преодолении этих привычек.

Одно из исследований, подтверждающее идею когнитивно-поведенческого пути между подобным потреблением веществ и физическим здоровьем, было проведено Де Франком, Дженкинсом и Роузом (DeFrank, Jenkins & Rose, 1987). Оно рассматривало связи между производственными стрессорами, социальной поддержкой, потреблением алкоголя и кровяным давлением при обследовании авиадиспетчеров. Полученные данные показывают, что высокие уровни производственных стрессоров и хорошая социальная поддержка были связаны главным образом с увеличением потребления алкоголя, а это, в свою очередь, прогнозировало повышенное кровяное давление.

Однако связи между стрессорами и влияющими на здоровье привычками не прямолинейны. Например, Коэн с коллегами (1991b) выявил тендерные различия в паттерне связей с курением, указывающие на влияние полной рабочей занятости, депрессии, повышенной частоты супружеских конфликтов и негативных жизненных событий у женщин. Депрессия и супружеский конфликт, а также взаимодействие между постоянной работой и супружеским конфликтом были, кроме того, связаны у женщин с повышенным потреблением алкоголя. Однако курение было связано с психосоциальными факторами только у мужчин. В частности, оно было связано с депрессией, производственными требованиями и контролем над работой.

Другие исследования, которые изучают производственные требования и контроль, подтверждают вывод, что особенности работы по-разному влияют на связанные со здоровьем привычки мужчин и женщин (см., например, Weidner et al., 1997; Hellerstedt & Jeffrey, 1997). Так, Вайднер и его коллеги установили, что требования и диапазон решений соотносятся с вредными привычками (комбинированный показатель курения, употребления алкоголя и кофе и отсутст-вия физических упражнений) у мужчин, но не у женщин. Они полагают, что эти привычки могут частично опосредовать связь между производственными факторами и вероятностью коронарной болезни. Другие производственные требова-ния, такие как сменная работа, сдельная работа, вредные условия труда и физическая нагрузка, были связаны с более частым курением у обоих полов (Johansson, Johnson & Hall, 1991).

Неудивительно, что подвергаются внимательному изучению также привычки студентов, готовящихся к экзаменам. Тот факт, что студенты представляют собой легко доступную выборку, которая подвергается воздействию общего стрессора в одно и то же время, означает, что они являются популярным объектом исследований. Например, Стептоу с коллегами (Steptoe et al., 1996) сравнил группу студентов университета, сдававшую экзамены, с группой, у которой не было экзаменов. Тех, кто сдавал экзамены, оценивали на базовом уровне и затем в течение двух недель до экзаменов; контрольную группу оценивали на эквивалентном интервале. Ожидаемые показатели воспринимаемого стресса и дистресса возрастали, когда до экзаменов оставалось меньше времени. Физическая активность уменьшалась по мере приближения экзаменов. Однако изменения в потреблении алкоголя зависели от уровня поддержки. В частности, отмечалось уменьшение потребления алкоголя у студентов при большой социальной поддержке, тогда как студенты, имевшие малую социальную поддержку, начинали потреблять алкоголь в больших количествах, т. е. связь между стрессорами и алкоголем ослаблялась социальной поддержкой. (Более подробное обсуждение ослабленных связей см. в главе 6.) Когда рассматривалось курение, связи с ним как пола, так и социальной поддержки изменялись: в экзаменационной группе студентки с малой социальной поддержкой в период между двумя замерами начинали курить более интенсивно, студенты же -- нет. У контрольных участников не было отмечено систематических изменений в привычках между двумя замерами. Огден и Мтандабари (Ogden & Mtandabari, 1997) получили схожие результаты; в частности, они сообщают о снижении потребления алкоголя, уменьшении физических упражнений и о большем числе курильщиков.

Таким образом, мы видим, что связь между стрессорами и влияющими на здоровье привычками непростая: экзаменационный стресс часто благотворно изменяет одну привычку (потребление алкоголя), но оказывает негативное влияние на другую. Подобное снижение потребления алкоголя в условиях экзаменационного стресса наполнено смыслом, когда влияющие на здоровье привычки рассматривают как стратегии преодоления стресса, как это предлагают Инглдью, Харди и Купер (Ingledew, Hardy & Cooper, 1996). И уменьшение физических упражнений, и учащение курения, и снижение потребления алкоголя можно рассматривать как стратегии преодоления, которые помогают, высвобождая время и повышая сосредоточенность (см. также главу 7).

Одна из редко рассматриваемых возможностей заключается в том, что когда восприятие стресса связано с влияющими на здоровье привычками, обострение восприятия стресса вызывается фактически вредными привычками. Однако Уилле (Wills, 1990) в своем обзоре потребления стимулирующих веществ полагает, что сходство данных, полученных в ряде исследований различного типа, показывает: доминирующее направление причинности -- от восприятия жизненного стресса к потреблению веществ, а не наоборот. Он предлагает две возможные модели этого воздействия, которые подходят для использования в будущих исследованиях. Их можно также прилагать к другим влияющим на здоровье привычкам.

* Модель эмоциональной регуляции. Согласно ей, в условиях стресса потребление веществ выполняет функцию совладания со стрессом, снижая тревогу.

* Модель самоконтроля. Согласно ей, стресс снижает самоконтроль, поскольку он увеличивает когнитивную нагрузку и ослабляет ощущение собственной силы, которые могут влиять на сохранение самоконтроля и сопротивление соблазнам.

Разумеется, эти модели не являются взаимоисключающими, и обе могут играть определенную роль.

В целом данные свидетельствуют, что стрессоры все же иногда влияют на привычки, но связи отличаются сложностью. То, в какой степени наблюдаемые связи между стрессорами и болезнью можно приписать влияющим на здоровье привычкам, понимается неоднозначно. Однако ряд исследований, обсуждаемых в этой книге, показывает, что когда имеется связь между стрессорами и здоровьем, она лишь частично объяснима привычками, влияющими на здоровье (см., например, Cohen, Tyrell & Smith, 1993; Evans etal., 1996).

Влияние стрессоров на иммунную систему

Связь между стрессом и иммунным функционированием является, основным объектом исследований в области психоневроиммунологии. Острые стрессоры находятся в центре внимания многих подобных исследований (обзор см. у О'Лири -- O'Leary, 1990). Сюда относится исследование экстраординарных событий, например влияния на космонавтов приводнения космического корабля «Аполлон» (Fischer et al, 1972). Однако О'Лири считает, что подобные экстремальные стрессоры могут осложнять физиологические и психологические влияния на иммунное функционирование.

Более обычным, но все-таки относительно острым стрессором являются экзамены в колледже. Лонгитюдные исследо-вания оценивают иммунное функционирование, как правило, в течение нескольких недель до экзаменационного периода и после него. Кайколт-Глейзер, Глей-зер и их коллеги провели серию подобных исследований студентов-медиков и обнаружили эффекты подавления иммунной системы, такие как снижение процента Т-клеток и количества NK-клеток (Kennedy, Kiecolt-Glaser & Glaser, 1988) (см. главу 3). Было также установлено, что иммунные изменения, связанные с экзаменами, оказывают сильное влияние на продолжительность заживления ран. Например, Маруха, Кайколт-Глейзер и Фавегехи (Maruha, Kiecolt-Glaser & Favegehi, 1998) наносили стандартные ранки, в целях биопсии, на твердое небо студентов-стоматологов во время летних каникул и за три дня до экзаменов. Они обнаружили, что ранки заживали на три дня (т. е. на 40% времени) дольше при приближении экзаменов, чем во время каникул.

Однако возможно, что подобные острые события менее важны, чем хронические стрессоры повседневной жизни, включая такие аспекты, как разногласия между супругами или уход за престарелыми родственниками. Работа Кайколт-Глейзер, Глейзера и их коллег особенно значима в установлении связи между подобными стрессорами и иммунным функционированием. В исследовании, сравнивавшем попарно женщин, которые разошлись со своими партнерами, и замужних участниц контрольной группы, авторы выявили ослабленное иммунное функционирование у женщин, которые разошлись с партнерами в предшествующей год (Kiecolt-Glaser et al., 1987). Конечно, причина здесь может быть в том, что расставшиеся люди ведут менее здоровый образ жизни; однако исследователи не обнаружили фактов, которые бы свидетельствовали об этом. Кроме того, даже среди замужних женщин менее качественный брак был связан с некоторым ухудшением иммунной деятельности.

Процессы, участвующие в этих связях, были подробнее изучены Маларки с коллегами (Malarkey et al., 1994) в исследовании, в котором 90 молодоженов помещали на 24 часа в отдельную комнату. Молодоженов просили в течение 30 минут обсудить и разрешить супружеские вопросы, которые обычно приводят к конфликту (например, касавшиеся родственников супругов или финансов). Обсуждение записывалось и затем анализировалось. До обсуждения, в его ходе и после него брались анализы крови и определялись уровни гормонов (в том числе адреналина, норадреналина и кортизола). Исследователи установили, что супружеский конфликт и враждебность были связаны с изменениями в уровнях всех оцененных гормонов, за исключением кортизола. Они полагают, что эти изменения могут вести к ухудшению иммунного функционирования. Женщины демонстрировали большие изменения, чем мужчины, в ответ на супружеский конфликт. Аналогичные результаты были получены и для более зрелых пар (Kiecolt-Glaser etal., 1998).

В другой серии исследований, на этот раз в отношении тех, кто заботится о людях с болезнью Альцгеймера, Кайколт-Глейзер и коллеги обнаружили, что заботящиеся сообщают о более высоких уровнях воспринимаемого стресса и отличаются худшим иммунным функционированием, чем контрольные участники (Kiecolt-Glaser et al., 1991). Этот эффект продолжал присутствовать в двухлетний период после тяжелой утраты (Esterling et al, 1994). У заботящихся также медленнее заживали раны, чем у контрольных участников (Kiecolt-Glaser et al., 1995).

Херберт и Коэн (Herbert & Cohen, 1993) провели метаанализ 38 исследований, изучавших связь между стрессорами и иммунными последствиями у здоровых людей. Сюда относились исследования кратковременных лабораторных стрессоров (продолжительностью менее получаса), кратковременных естественных стрессоров (продолжительностью от нескольких дней до месяца, например экзамены в колледже) и долговременные естественные стрессоры (продолжительностью более месяца, например тяжелая утрата или отсутствие работы). В целом авторы обнаружили данные, убедительно показывающие связи между стрессорами и рядом иммунных параметров, а также то, что объективные стрессоры были связаны с более серьезными изменениями в иммунном функционировании, чем самоотчеты о стрессе. Они также установили, что острые лабораторные стрессоры и долговременные стрессоры реальной жизни вызывали различные иммунные изменения, отражавшие различные процессы (см. главу 3). Кроме того, межличностные стрессоры вели к иным иммунным эффектам, нежели несоциальные стрессоры.

В общем, эта область исследований выявляет потенциально важные связи между психосоциальными факторами и иммунным функционированием. В этом разделе мы смогли лишь вкратце познакомить вас с этой сложной и расширяющейся областью исследований, дав общее представление о комплексных связях между различными типами стрессоров и различными иммунными параметрами. Мы еще не знаем, насколько важны продемонстрированные иммунные изменения в продуцировании болезни. Однако исследования показывают, что люди, заботящиеся о ком-то, и студенты, испытывающие стресс/ тревогу, демонстрирую! худшие иммунные реакции на вирус гриппа и, следовательно, более уязвимы перед инфекцией (Glaser et al., 1998; Vedhara et al., 1999). Это указывает на связь между иммунными параметрами и болезнью. Однако неясно, можно ли соотнести связанные со стрессом иммунные изменения с более тяжелыми заболеваниями. Штайн, Миллер и Трестмэн (Stein, Miller & Trestman, 1991) утверждают, что нет доказательств связи между депрессией и стрессовыми событиями и какого бы то ни было увеличения смертности или заболеваемости от расстройств, связанных с иммунной системой. Как мы видели выше, имеется не так уж много данных, что жизненные события или депрессия способствуют раку молочной железы. Штайн также указывает, что смертность после такого стрессового события, как тяжелая утрата, связана с сердечно-сосудистыми заболеваниями, а не с иммунными расстройствами (Osterweis, Solomon & Green, 1984). Штайн с коллегами полагает, что важно установить связи между психическими расстройствами и/или стрессовыми переживаниями и специфическими расстройствами, связанными с иммунной системой, прежде чем выявлять механизмы.

Почему некоторые люди более восприимчивы к воздействию стрессоров, чем другие?

Хотя имеются данные о связи между стрессорами и болезнью, совершенно очевидно, что заболевает не каждый человек, подверженный воздействию какого-то стрессора. Подход «диатез-стресс», представленный в главе 3, предполагает, что влияние стрессоров на индивидуум будет зависеть от его индивидуальной физиологической предрасположенности. Однако психологические и социальные факторы могут также способствовать тому, что индивидуум испытает на себе вредные воздействия или, наоборот, будет защищен от эффектов стрессоров. Сюда могут относиться индивидуальные личностные факторы или факторы среды, например доступность таких ресурсов, как социальная поддержка (см. главу 8). В исследованиях стресса и болезней некоторые факторы личности изучают чаще, чем другие. Основной акцент делается на те факторы, которые, как считается, связаны с дисфункциональными стилями и стратегиями преодоления (см. главу 7). В особенности с болезнью соотносят набор характеристик, связанных с негативными эмоциями. К ним относится личность типа А (характеризуемая нетерпеливостью, раздражительностью, враждебностью, духом соперничества, увлеченностью работой и честолюбием) и негативная аффективность (тенденция испытывать негативные эмоции и иметь негативное представление о себе). Сложная связь между этими факторами и напряжениями рассматривав хся детально в главе 6. Во врезке 4.3 представлен один специфический подход к изучению личности, особенности которой, по-видимому, связаны с повышенной предрасположенностью к болезням в целом.

Еще одна возможность, когда индивидуальные различия могут быть важны в некоторых исследованиях последствий болезней, состоит в том, что одни люди более склонны сообщать о болезнях, чем другие. К примеру, Фельдман и Коэн (Feldman & Cohen, 1999) установили, что личностные характеристики, такие как невротичность и добросовестность, увеличивали количество сообщений о симптомах простуды, которые не имели физиологической основы. Этот эффект

может влиять на результаты исследований, опирающиеся исключительно на самоотчеты или на врачебный диагноз, который может сильно зависеть от сообщений пациентов.

Выводы

Результаты исследований, обсуждавшихся в этой главе, неоднозначны. Хотя было выявлено множество интересных связей между психосоциальными факторами и здоровьем, общие данные в пользу связей между психосоциальными факторами и болезнями далеки от определенности В лучшем случае можно предположить, что общественное представление об этих связях опережает научные доказательства Некоторые исследователи указывают, что в настоящий момент имеются только ограниченные данные, свидетельствующие о названных связях (см, например, Bnner & Reynolds, 1993, Cohen & Williamson, 1991) Данные, которые у нас имеются, показывают, что связь может зависеть от того, какие стрессоры, болезни и индивидуумы рассматриваются «Убедительные доказательства, что стресс способствует патофизиологии человеческих болезней, скудны, и даже там, где доказательства имеются, они объясняют относительно небольшой процент различий».

Хотя пока трудно установить связь между психосоциальными факторами и физической болезнью, казалось бы, легче доказать связи между стрессорами, такими как жизненные события, и психическими болезнями. Однако в этой области возникают аналогичные трудности

Стресс и психические болезни

Психиатрические симптомы часто оцениваются исследователями стресса Причина не только в том, что эти симптомы представляют интерес сами по себе, но также в том, что они считаются предвестниками физических и психических расстройств. Хотя определения стресса расплывчаты, один из видов его проявления в форме симптомов, таких как тревога, напряжение или «ощущение стресса», является, по-» видимому, центральным для этого понятия (но см врезку 4.1). Так, исследователи, как правило, используют средства измерения тревоги и депрессии в качестве надежного и валидного способа оценки этих факторов (см. главу 2). Сейчас имеется большое количество публикаций, рассматрива-ющих влияние различных стрессоров на психиатрические симптомы, хотя многие из этих исследований ограничены поперечно-срезовыми планами и могут сталкиваться с общими методическими проблемами. Примеры приводятся на протяжении всей книги (см., например, Parkes, 1991; Fletcher & Jones, 1993). Обычно им удается показать связи между стрессорами и уровнями тревоги и депрессии, которые сравнимы с уровнями, испытываемыми амбулаторными пациентами психиатров. Например, исследования показывают высокие уровни психической «болезненности» в выборках людей, имеющих работу (см. врезку 2.4, глава 2). Эта связь выявляется настолько часто, что может показаться логичным допущение, что более экстремальные стрессоры ведут к более серьезным случаям верифицируемых психических болезней.

Несомненно, общепринятой является точка зрения, что психосоциальные факторы связаны с психическими расстройствами. Анализируя дилетантские представления более чем 2000 взрослых людей, Риддер (Ridder, 1996) обнаружил, что психосоциальный стресс является вторым по популярности объяснением причины душевных расстройств.

Однако чтобы подтвердить эту точку зрения, необходимы данные, связывающие психосоциальные факторы и независимо диагностируемые клинические болезни (такие как депрессия и шизофрения) с помощью планов исследования, которые могут показать направление причинности. Рабкин (Rabkin, 1993) производит обзор этой литературы, и повторяя те же утверждения, которые мы встречали на протяжении всей этой главы, заявляет:

Учитывая это почти универсальное понимание стресса как существенного обстоятельства в наступлении болезни, тем более удивительно, что подавляющее большинство исследований стресса и психических расстройств не способны продемонстрировать, на основании клинических данных, поистине значимую зависимость, хотя и неоднократно выявляются небольшие, статистически значимые связи (с. 477).

Рабкин полагает, что значительная часть существующих исследований страдает изъянами, поскольку исследователи стресса уделяют крайне мало внимания систематизированной диагностике психических расстройств -- многие просто определяют наличие или отсутствие болезни на основании интервью или общих рейтинговых оценок.

Рабкин считает, что в случае психической болезни существует также особая проблема с оценкой стрессоров. Зачастую невозможно определить, в какой степени стрессовые события и переживания в период перед постановкой диагноза были спровоцированы ухудшающимся состоянием пациента. Поэтому направление причинности часто неясно. Кроме того, во многих исследованиях возникает знакомая проблема потенциально тенденциозного ретроспективного припоминания. Как это принято при изучении физических болезней, многие исследования используют ретроспективную методологию, в которой припоминание событий зачастую ненадежно (см. главу 2). Однако это превращается в еще большую проблему, если пациент страдает серьезной депрессией или шизофренией. Тем не менее наиболее распространенным подходом к исследованию является ретроспективное изучение, оценивающее частоту стрессовых событий у людей, у которых уже диагностировали расстройство. Подлинно проспективные исследования, которые следят за когортой людей на протяжении длительного времени, редки.

Депрессия

Депрессии посвящено намного больше исследований, чем другим психическим расстройствам. В одном особенно известном проспективном исследовании Браун и Харрис (Brown & Harris, 1978) установили, что у женщин, которые переживали жизненные драмы и не имели поддержки в виде доверительных отношений, депрессия возникала чаще. Это исследование обсуждается далее в главе 8. Браун и Харрис рассматривали в деталях трудность проведения грани между клинической депрессией и депрессивным настроением и основывали диагноз депрессии на стандартизирован-ном клиническом интервью, включавшем рейтинговые оценки ее тяжести. Они предложили ясные критерии определения случаев клинической депрессии и пограничных состояний.

Грюн (Gruen, 1993) проводит обзор работ в этой области и заключает: «Результаты большого количества исследований показывают, что жизненный стресс связан с депрессией значимо, но умеренно» (с. 554). Однако Рабкин (Rabkin, 1993) в своем обзоре избирает несколько более осторожную позицию, заявляя, что эти воздействия малы, объясняя, в лучшем случае, 10% различий. При этом исследователи стресса редко обнаруживают, что психосоциальные факторы объясняют значительную часть различий по какому бы то ни было k показателю благополучия. Учитывая количество других возможных факторов влияния (например: возраст, пол, влияния генетики и развития, а также не измерявшиеся психологические факторы), даже небольшую часть различий, объясненных ограниченным количеством психосоциа-льных событий, можно рассматривать как впечатляющую. Фрезе (Frese, 1985) утверждает, что подобные небольшие эффекты могут все равно быть клинически значимыми. К примеру, это может означать, что в большой совокупности, которая подвергалась воздействию серьезного стрессора, депрессия возникнет у значительного числа людей, у которых в противном случае ее не было бы.

Однако также очевидно, что перед лицом того же стрессового события у большинства людей депрессии не возникает. Как предполагает исследование Брауна и Харриса (Brown & Harris), одни только стрессовые переживания редко объясняют возникновение депрессии. Свой вклад вносят множество факторов, например, некоторые люди могут быть более уязвимы перед воздействием стрессовых событий в силу генетической предрасположенности или детского опыта. Отсутствие межличностных ресурсов также способно влиять на сопротивляемость стрессорам. Эти ресурсы бывают внешними (например: степень контроля, социальная поддержка и доход) и внутренними (например: личность, стиль преодоления, межличностные навыки и т. д.). Дальнейшее обсуждение этих вопросов см. в главах 6-8.

Другие психические расстройства

Данные, связывающие стрессоры, такие как жизненные события, с другими психическими расстройствами, менее убедительны. Например, возникновение фобических расстройств (таких как агорафобия) часто связывают со стрессовыми событиями. Как отмечает Рабкин, ряд исследований свидетельствует, что около 2/3 пациентов сообщают о каком-либо стрессоре, усугубляющем ситуацию. Однако в этой области отсутствуют достаточно качественные исследования, чтобы можно было установить четкую связь.

В случае шизофрении этиологическая роль стресса предполагается реже; большая часть исследований сфокусирована на роли стрессоров в возникновении рецидива. Здесь Рабкин (1993) считает, что отсутствуют позитивные данные в пользу связи между стрессовыми жизненными событиями и началом шизофрении. Данные, говорящие против роли жиз-

ненных событий, получены в исследовании методом случай-контроль, которое провели Стюве, Доренвенд и Скодол (Stueve, Dohrenwend & Skodol, 1998), сравнивавшие роль жизненных событий при депрессии, шизофрении и другом неаффективном расстройстве и использовавшие контрольные группы. Они обнаружили, что стрессовые события были связаны с началом депрессии, но не с другими расстройствами.

Имеются и другие данные о том, что жизненные события могут быть связаны с возникновением рецидива (см,например, Birley & Brown, 1970). Однако эти события часто взаимодействуют со многими иными факторами, например с социальной поддержкой (Hultman, Wieselgren & Oehman, 1997).

Заключение

В целом, некоторые данные указывают на то, что стрессовые события прогнозируют возникновение депрессивных заболеваний, но не шизофрении или других психотических расстройств. Трудности и отсутствие ясности в отношении объективного диагноза, наряду с дополнительными проблемами, касающимися самоотчетов, делают эту область исследований еще более проблематичной, чем изучение физической болезни. Однако ясно, что в обеих областях исследования осложняются рядом диспозиционных и индивидуальных различий, которые могут влиять на связи между стрессорами и напряжениями. Сюда могут относиться психологическая предрасположенность и защитные факторы, а также физиологические факторы (в том числе генетические влияния). Последние выходят за рамки обсуждаемого в этой книге; однако быстрый прогресс в генетических исследованиях открывает новые возможности перед исследованиями стресса. Становится все более доступной проверка индивидуумов на наличие все большего количества генетических маркеров, отвечающих за различные заболевания. Это позволяет контролировать подобные факторы в исследованиях, изучающих психосоциальные воздействия, и создает в будущем возможности для разграничения генетических и средо-вых влияний, таких как роль жизненных событий.

ГЛАВА 5. КОГНИТИВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ, СТРЕСС И ТРЕВОГА

Эта глава представляет работы в области когнитивных характеристик и эмоций, значимых для изучения стресса. Она знакомит с рядом теорий и экспериментальных парадигм, используемых при изучении феноменов, связанных со стрессом, и описывает влияния стресса на различные аспекты когнитивного функционирования, включая внимание, память и суждение.

Если мы допускаем, что стрессоры ведут к поведенческим изменениям, тогда необходимо рассмотреть характер процесса, лежащего в основе этих изменений. Пока мы обсудили реакции-напряжения в терминах физиологии и самоотчетов (например: кровяное давление и реакции, диагностируемые с помощью опросников); другой подход к реакциям-напряжениям -- рассмотреть, как реагирует на стрессоры когнитивная система. Попытки трактовать феномены напряжения с учетом когнитивных процессов становятся популярным исследовательским подходом, и сейчас издаются журналы, например Cognition and Emotion, которые посвящены этим исследованиям. Однако научные данные, связывающие стрессоры с когнитивными процессами (такими как внимание и память), далеко не однозначны. Частично это обусловлено расплывчатостью определений стресса, которые преобладают в настоящее время (см. главу 1). Как мы видели в главе 2, термин «стресс» часто используют для описания физиологической или психологической реакции на стрессоры, что ведет к значительному совпадению популярного употребления термина «стресс» и понятий тревоги и депрессии. Этим понятиям уделяется большое внимание в когнитивной литературе (см., например, Eysenck, 1992; Beck & Emery, 1985).

Хотя все эти понятия перекрывают друг друга, тревога и депрессия являются более узкими, точнее определенными и легче измеряемыми понятиями. Поскольку они более тщательно исследованы когнитивными психологами, влияния тревоги и депрессии на когнитивные процессы также понимаются яснее. Хотя эта область исследований редко обсуждается в книгах по стрессу, которые обычно концентрируют внимание на работах более прикладного характера, подобные исследования способны обеспечить лучшее понимание процесса стресса. Исследования стресса, несомненно, выиграют от большей интеграции подобных подходов. В следующем разделе дается краткий обзор некоторых ключевых различий между методами когнитивной психологии и методикой, используемой психологами -- специалистами в области профессиональной деятельности и здоровья человека.

Когнитивная психология

Когнитивные психологи пользуются строго контролируемыми экспериментальными парадигмами и, как правило, проводят исследования в лаборатории, где этот высокий уровень контроля обеспечить легче, чем в полевых условиях. Психологи -- специалисты прикладных отраслей, в которых обычно изучают стресс (например: здравоохранение, психология Профессиональной деятельности или клиническая психология), также проводят лабораторные исследования, но здесь существует более устойчивая традиция изучать феномены в естественной обстановке. Одна из причин стремления исследовать поведение непосредственно на местах, где это поведение обычно разворачивается, -- это желание задействовать те богатые по содержанию и комплексные средовые факторы, которые могут вносить свой вклад в изучаемые феномены. Соответственно, организационные психологи могут изучать стресс на рабочих местах, а клинические психологи -- в группах пациентов. Считают, что подобные исследования более экологически валидны, чем лабораторные подходы, поскольку психолог может увидеть поведение в его подлинном и полном контексте (т е. в нормальной экологической ситуации). Однако часто экологическая, валидность может достигаться ценой уменьшения строгости экспериментального контроля. Как мы видели в предыдущих главах, в прикладных условиях полностью удовлетворяющий контроль просто невозможен Лабораторные эксперименты часто используют и стрессоры, и измерения работоспособности, которые сильно отличаются от тех, которые имеют место в реальных жизненных ситуациях. Поэтому подобные исследования уязвимы для критики на том основании, что им недостает экологической валидности, т е их нельзя перенести на реальную жизнь. Однако поскольку они могут контролировать все аспекты эксперимента, возникает возможность показать причинно-следственные связи, в которые не вмешиваются посторонние переменные Например, вместо того чтобы ждать появления стрессора, а затем спрашивать участников, как они себя вели, в контролируемом эксперименте стрессором можно манипулировать, меняя его интенсивность и продолжительность, а реакцию участника можно измерять в количественной форме. Тем самым эти исследования способны пролить свет на механизмы, посредством которых стрессоры, эмоции (такие как тревога и депрессия) и когнитивные характеристики связаны друг с другом.

Теории связи когнитивной деятельности, тревоги и депрессии

Существует множество теорий, которые пытаются объяснить влияние тревоги и депрессии на когнитивную способность; поэтому мы! сосредоточимся только на трех наиболее влиятельных Эти теории имеют отношение к тревоге как состоянию и к тревоге как черте. Состоянием тревоги называют уровень тревоги, которую человек испытывает в данное время. Под тревогой как чертой (тревожностью) понимают устойчивую характеристику индивидуума, состоящую в том, чтобы испытывать тревогу; человек с высокой тревожностью испытывает тревогу намного чаще, чем человек с низкой тревожностью. Эти показатели, как правило, оценивают, используя методику измерения тревоги Спилбергера (в отече-ственной практике -- шкала самооценки реактивной и личностной тревожности Ч Д. Спилбергера, адаптированная Ю. Л. Ханиным. -- Прим. ред.) (см. врезку 5.1).

Опросник по тревоге как состоянию и черте (State- Trait Anxiety Inventory, STAI Sptelberger, 1970) -- это опросник для самоотчета, созданный с целью разграничения тревоги как (а) состояния (скоротечного аффективного опыта) и (Ь) черты (устойчивой характеристи-ки личности) Это средство измерения состоит из двух частей, содержащих по 20 утверждений (сформулированных в утвердительной и отрицательной форме) Респондентов просят дать ответ

a) с точки зрения того, что они чувствуют в данный момент, т е их текущего состояния (сюда включены утверждения «я напряжен», «я спокоен», «я уверен в себе»)

b) с точки зрения того, что они чувствуют обычно, т е отражается элемент личностной черты (сюда включены утверждения «я испытываю нервозность и беспокойство», «я удовлетворен собой», «меня преследуют беспокойные мысли»)

STAI часто применяют исследователи стресса, которые, в зависимости от своих целей и задач, могут использовать шкалы либо состояния, либо черты Шкалу Состояние тревоги обычно используют для того, чтобы оценить кратковременный или ситуативный дистресс, либо реакцию на условия, которые угрожают самооценке, например на оценку работы (Saunders et al , 1996), хотя его также используют и для того, чтобы оценить отклики на стрессовые жизненные события, которые чаще всего являются более долговре-менными эмоциональными реакциями (см , например, Sexton-Radek, 1994) Шкала Тревога как черта часто используется как мера негативной эффективности (см , например, Steptoe, Lipsey &Wardle, 1998) Некоторые исследователи применяют обе шкалы напри-мер, Ши, Клоувер и Бертон (Shea, Clover & Burton, 1991) оценивали влияние тревоги как состояния и как черты, а также воздействие стрессовых жизненных событий на иммунное функционирование у студентов-медиков, готовящихся к экзаменам.

Теория схем Бека (scema theory)

Теория схем Бека, относящаяся к депрессии и тревоге, основана на подходе к памяти, который восходит к работе Бартлетта (Bartlett, 1932). В сущности, схема -- это хранилище памяти, которое содержит ряд связанных элементов информации. Бек и Эмери (Beck & Emery, 1985) определяют когнитивную схему как интегрированную структуру или со-

ти и, возможно, также компонент «артикуляционной петли» (articulatory loop). Степень, в которой та или иная задача требует использования центрального исполнительного или артикуляционного компонентов обусловит степень, в которой состояние тревоги может влиять на выполнение задачи.

Оперативную память описывают как «настольный прибор головного мозга. Это когнитивная функция, которая помогает нам следить за тем, что мы делаем, или где мы в данный момент находимся, и хранит информацию столько времени, сколько необходимо, для того чтобы мы приняли какое-то решение: набрали телефонный номер или повторили незнакомое иностранное слово, которое только что услышали» (Logie, 1999). Поэтому оперативная память представляет собой нечто намного большее, чем просто хранилище кратковременной памяти -- она лежит в основе выполнения многих когнитивных задач, таких как рассуждение и научение. Бэддели (Baddeley. 1990) полагает, что оперативная память опирается на иные системы, нежели те, которые используются в долговременной памяти, в результате чего пациенты с амнезией могут обладать нормально функционирующей оперативной памятью, а пациенты с плохой оперативной памятью могут хорошо помнить события прошлого.

Бэддели предполагает, что оперативная память опирается на контролирующую систему внимания (центральный исполнительный компонент), которая координирует ряд вспомогательных систем. Ключевыми вспомогательными системами, которые подвергаются изучению, являются визуально-пространственный «блокнот», отвечающий за воссоздание визуальных образов и манипуляцию ими, и фонологическая (или артикуляционная) петля, отвечающая за манипуляцию информацией, основанной на речи.

Ключевой аспект теории Айзенка состоит в том, что между уровнями состояния тревоги и работоспособностью не может быть простой линейной связи. Айзенк утверждает, что когда обработка какой-то важной задачи находится под угрозой из-за стрессора, индивидуум может повысить уровень своих усилий, с тем чтобы сохранить уровень работоспособности. Это дополнительное усилие выливается в использование дополнительных ресурсов обработки. По этой причине тревога может отражаться на эффективности обработки (использовании ресурсов внимания) в большей степени, чем она отражается на эффективности работы (способности хорошо выполнить задачу). Айзенк считает, что индивидуумы с высокой тревожностью склонны лучше использовать эти дополнительные ресурсы. Это может быть частично обусловлено большей озабоченностью по поводу плохого выполнения задачи, и частично -- повышенным осознанием несоответствия между желаемым и фактическим выполнением. Можно сказать, что в каком-то смысле тревожные люди, в сравнении с нетревожными, лучше работают в стрессовых условиях, так как они к ним привыкли. Однако важно помнить, что тревожный человек прикладывает больше усилий для сохранения работоспособности, сравнимой с работоспособностью нетревожного человека. Тревожный человек напоминает человека, которому приходится бежать, чтобы не отстать от своего очень быстро идущего спутника. Но когда быстро идущий человек переходит на бег, тревожный человек не может бежать быстрее и отстает. Применительно к когнитивным возможностям, когда тревожный индивидуум продолжает сталкиваться с вызывающими тревогу стимулами, ему может не хватить ресурсов для дальнейшего наращивания усилий, и поэтому его работоспособность ухудшается, тогда как нетревожный человек, оказавшийся перед теми же стимулами, обладает достаточным запасом ресурсов, чтобы увеличить усилия и сохранить работоспособность.

Позже Айзенк и его коллеги (см., например, Eysenck, 1997; Eysenck & Derakshan, 1997; Derakshan & Eysenck, 1998) усовершенствовали эту модель. Они стремились объяснить различные особенности внимания и создания интерпретаций, отмечаемые у различных групп людей. Эти особенности обусловлены уровнем личностной тревожности и такой характеристикой, как стремление человека демонстрировать социально желательное поведение. Вайнбергер, Шварц и Дэвидсон (Weinberger, Schwartz & Davidson, 1979) выделили четыре различные группы индивидуумов в соответствии с показателями тревожности как черты и стремления к социальной желательности поведения. Людей с низкими показателями по социальной желательности поведения и тревожности классифицировали как низко тревожных, людей с высоким показателем тревожности, но с низким показателем социальной желательности отнесли к высоко тревожны»», (в некоторых исследованиях их называют «сенситивами» -- sensitisers). Тех, у кого были высокие показатели по обеим чертам, классифицировали как защищающихся высоко тревожных. Репрессоры (repressors) были определены как отличающиеся низкой тревожностью и Г высоким стремлением к социальной желательности своего поведения. (см. также главу 7).

В сущности, согласно этой новой модели тревожности, высоко тревожные индивидуумы преувеличивают степень угрозы, таящейся в г связанных с угрозой стимулах. Напротив, репрессоры, как правило преуменьшают степень угрозы, таящейся в таких стимулах.

Общей особенностью рассмотренных моделей является то, что; стрессоры представлены в памяти, и обработка новой информации предопределяется либо наличием стрессора, либо памятью о нем. Во» всех моделях стрессоры влияют на внимание, которое, в свою очередь, влияет на то, что обрабатывается. Таким образом, стресс воздействую \ ет на когнитивные процессы и внимания, и памяти. Теперь имеет смысл выяснить, какие данные подтверждают эти модели и более общее утверждение, согласно которому стрессу присуще когнитивное влияние.

Экспериментальные исследования когнитивных характеристик и тревоги

Вышеописанные общие теории, а также множество других специальных теорий, проверяют с помощью экспериментальных парадигм. Подобные исследования позволяют манипулировать средовыми факторами в дополнение к тонкой оценке когнитивных и поведенческих характеристик. Разработано множество различных исследовательских парадигм для изучения когнитивных феноменов в экспериментальных условиях, и сейчас имеется обилие литературных источников по этой теме. Здесь мы рассмотрим лишь некоторые из ключевых тематических исследований, концентрирующих внимание на наиболее существенных когнитивных аспектах.

Задания на сканирование. Бек и Эмери (Beck & Emery, 1985) и другие теоретики считают, что тревожные люди чаще проявляют сверхбдительность в отношении угрожающих стимулов, а это означает, что они будут сканировать среду на наличие угрожающей информации быстрее и тщательнее, чем нетревожные люди. В исследованиях, изучавших этот феномен, Люборски, Блиндер и Шимек (Lu-borsky, Blinder & Schimek, 1965) демонстрировали участникам картинки с сексуальным, агрессивным или нейтральным содержанием. Показателями деятельности сканирования (внимательного разглядывания) служили данные о движениях глаз. Репрессоры сканировали меньше, чем сенситивы. По-видимому, это указывает на то, что тревожность как черта действительно связана со сверхбдительностью. Однако Хейли (Haley, 1974) установил, что во время просмотра фильма о несчастном случае на работе и репрессоры, и сенситивы сканировали больше, чем участники, которые не были ни репрессорами, ни сенситивами. Хотя этот факт говорит не в пользу гипотезы, согласно которой тревога должна способствовать более тщательному сканированию, некоторые данные в исследовании Хейли показывали, что сенситивы больше фокусировались на стрессовом содержании, чем репрессоры. Стоит отметить, что в исследовании Люборски, Блиндера и Шимека использовались статичные изображения (а не движущиеся, которые требуют более интенсивного движения глаз), и что вытеснение оценивалось при помощи теста чернильных пятен Роршаха -- проективной техники, которая редко применяется в современных экспериментальных исследованиях.

Халперин (Halperin, 1986) показывал участникам статичные картинки с сексуальным, насильственным или нейтральным содержанием. В картинках с сексуальным и насильственным содержанием имелись ключевые места, которые отвечали за большую часть эмоционального эффекта. Халперин обнаружил, что репрессоры посвящали изучению этих мест на картинках обоих типов значительно меньше времени, чем сенситивы, а это позволяет предположить, что высоко тревожные индивидуумы могут сканировать среду в большей степени, но что это более интенсивное сканирование необязательно ограничивается угрожающими стимулами.

Задания на отвлекаемость. Некоторые исследователи (см., например, Easterbrook, 1959) полагали, что тревога способствует суженному, или более сфокусированному, вниманию, и, следовательно, тревожные люди должны отвлекаться меньше, чем нетревожные. Однако, как мы видели, другие утверждают, что тревога способствует сверхбдительности, и что тревожные люди отвлекаются легче. Как бы то ни было, точные прогнозы на основании этих теорий сделать трудно. Если тревожные люди сканируют среду на наличие угрожающей информации в большей степени, чем нетревожные, тогда их будут легче отвлекать угрожающие отвлекающие факторы. Если тревожные люди просто сканируют среду быстрее и тщательнее, чем нетревожные тогда их будут легче отвлекать любые посторонние факторы.

Чтобы изучить отвлекающее влияние тревожных и нейтральных стимулов, Мэтьюз и Мак-Леод (Mathews & MacLeod, 1986) провели эксперимент на дихотомическое слушание. Участников просили «отследить» (проговорить вслух) отрывки речи, которые воспроизводились по одному из каналов пары стереонаушников. Угрожающие и нейтральные слова звучали по второму каналу, на который внимание не направлялось; посттестовая проверка показала, что эти слова нбг были выявлены участниками. Однако Мэтьюз и Мак-Леод все-таки обнаружили, что угрожающие слова, передававшиеся по второму каналу, отразились на качестве отслеживания в большей степени, чем нейтральные слова. Этот результат был получен только для тревожных участников, показывая, что угрожающие стимулы отвлекают тревожных людей легче, чем неугрожающие, и что это происходит за счет подсознательных процессов. Однако величина эффекта для этого результата была небольшой, означая, что какие бы то ни было недостатки выполнения работы у тревожных людей, возможно, и не имеют практического значения.

Мэтьюз с коллегами (Mathews et al., 1990) сообщил об аналогичном эффекте. Три группы людей (страдавшие на текущий момент генерализованным тревожным расстройством [generalised anxiety disorder, GAD], недавно перенесшие GAD и здоровые контрольные участники) получили задание объяснить слова; при этом им предъявлялись отвлекающие слова, которые были либо угрожающими, либо неугрожающими. Участники с актуальной тревогой отвлекались обоими наборами отвлекающих слов в большей степени, чем контрольные участники, тогда как те, кто недавно перенес GAD, отличались от контрольной группы только в случае угрожающих слов. Это позволяет предположить, что высокая тревожность предрасполагает индивидуума к повышенной уязвимости перед угрожающими отвлекающими стимулами, но что только текущая тревога влияет на уязвимость перед любым отвлекающим стимулом. Однако было бы полезно проверить этот вывод в условиях, когда можно манипулировать состоянием тревоги.

Согласно теории продуктивности обработки информации Айзен-ка, тревожные люди должны отвлекаться легче при воздействии любого отвлекающего стимула. Грейдон и Айзенк (Graydon & Eysenck, 1989) установили, что отвлекаемость, по-видимому, возрастает, когда высоки требования к обработке информации. Айзенк (1992) утверждал, что волнения или ощущения тревоги поглощают ресурсы внимания, в результате чего любая задача по обработке информации становится более трудоемкой. Если тревога связана с усиленным выявлением и обработкой угрожающих стимулов, это должно делать тревожных людей более восприимчивыми к любому отвлека-ющему стимулу, и в особенности к угрожающему. Подтверждения этого предположения можно найти в исследовании Айзенка и Грейдона (1989). Участников просили прочитать последовательности букв и выполнить с ними числовые операции (например: JULI + 3 = ? [Ответ: MXOL]). Авторы обнаружили, что хотя между тревожной и нетревожной группами и не было различий в случае бессмысленного отвлекающего стимула, но тревожные люди отвлекались больше, чем нетревожные, при воздействии неугрожающего отвлекающего стимула, который был связан с выполняемым заданием.

Задача Струпа. Задания Струпа (Stroop) являются еще одной формой задач на отвлекаемость. В оригинальном задании Струпа используется перечень слов, представляющих собой названия цветов (например: «КРАСНЫЙ» и «ОРАНЖЕВЫЙ»). Эти слова напечатаны краской разного цвета, причем между написанным словом и краской, использованной для этого слова, нет никакой связи. Например, слово «КРАСНЫЙ» может быть напечатано синей краской, а слово «ОРАНЖЕВЫЙ» -- зеленой. Участников просят последовательно просматривать слова и называть цвет краски, которой напечатано каждое слово, игнорируя при этом его значение. К примеру, если слово «КРАСНЫЙ» напечатано синей краской, ожидается, что участник скажет: «Синий». Это задание отличается сложностью, поскольку при его выполнении требуется подавить непроизвольную активность распознавания семантических характеристик слов (Martin, 1978). Несмотря на то, что идентификация цветов -- это задание, которое обычно выполняется быстро и легко, семантические значения могут легко отвлечь участников.

Общая парадигма в когнитивных исследованиях тревоги представляет собой модифицированное задание Струпа. В этом задании участникам показывают перечень слов, которые отличаются по эмоциональной значимости. Слова снова напечатаны разным цветом. Участников просят просмотреть перечень и назвать цвет краски для каждого слова, игнорируя написанное слово. По-видимому, участникам требуется больше времени на то, чтобы сообщить цвет краски для слов, которые привлекают их внимание. Многочисленные исследования показывают, что участникам, страдающим тревожными расстройствами, требуется больше времени на то, чтобы прореагировать на' угрожающие слова (такие как «страдание», «раненый» или «насильственный»), чем на нейтральные слова, по сравнению со здоровыми участниками (Martin, Williams & Clark, 1991). Например, Мэтьюз и Мак-Леод (Mathews & MacLeod, 1985) установили, что пациенты с GAD медленнее называют цвета слов, связанных с угрозой, чем нетревожные люди. Однако Мартин, Уилльямс и Кларк обнаружили, что при высокой тревожности, но не достигающей уровня клинической, люди быстрее называют угрожа-ющие слова, чем участники со средними и низкими уровнями тревожности. Мартин, Уилльямс и Кларк показали, что пациенты с GAD медленнее называют цвета связанных с угрозой слов, чем непациенты с такими же уровнями тревожности. Это позволяет предположить, что хотя тревога может играть роль в отвлекаемости, направление внимания на слова, связанные с угрозой, было обусловлено непосредственно наличием GAD, или каким-то иным фактором, относящимся к перенесению этого расстройства.

Проблема с модифицированным заданием Струпа состоит в том, что участники, в особенности клинические пациенты, способны угадать, каким должен быть ожидаемый паттерн реакций, а это может понизить надежность результатов. К примеру, арахнофобы (люди с иррациональной боязнью пауков) могут знать, что их выбрали для эксперимента из-за их фобии, и это может приводить к тому, что они будут, осознанно или неосознанно, замедлять свои реакции на определенные слова. Еще одна проблема и с заданиями Струпа, и с дихотомическим слушанием заключается в том, что они предполагают вербальные ответы участников. Вербальные ответы требуют относительно большой когнитивной активности, и, соответственно, на эксперимент может влиять больше посторонних переменных. Подобное знание может не влиять на предрасположенность участников до выполнения задания на внимание, но как только они увидели и прочитали слово «ПАУК», это знание может отразиться на скорости их вербальных реакций. Одним из решений обеих проблем является ограничение степени когнитивной активности, требуемой для ответа.

Задание с перемещающейся точкой. Одной из альтернатив вышеописанным парадигмам является задание с перемещающейся точкой (MacLeod, Mathews & Tata, 1986). Выполняя это задание, участники сидят перед монитором компьютера и следят за нейтральным точечным стимулом, появляющимся на экране. Точка появляется либо в верхней, либо в нижней части экрана. В каждом случае участников просят нажимать на определенную кнопку. Кроме того, непосредственно перед предъявлением точки на экране высвечивается пара слов (одно нейтральное, а другое связанное с угрозой). Одно из слов появляется в верхней половине экрана, а второе -- в нижней. Угрожающие и нейтральные слова появляются с равной вероятностью в каждой из половин экрана, так же как и точка.