Арабские страны Западной Азии и Северной Африки

На этих выборах победу одержали центристские партии, получившие 90 мандатов (НОН - 42, ДСД - 33 и ННД - 15). На блок правых пришлось 76 мест (КС - 28, ЦД - 27, НДП - 21). Демократический блок получил 44 места (Истикляль - 21, ССНС - 16, ППС - 7). Не входящие в левый блок партии завоевали 12 мест: ФДС - 12 и СДП - 4. 17 мест достались Партии действия и Партии Шура и Истикляль. Среди профобъединений лидировало самое авторитетное ДКТ - 11 мест. [20, 8.12.1997, с. 3-4]. Таким образом, был избран самый масштабный парламент за всю его историю.

Благодаря этим выборам Марокко несколько продвинулось к более представительному правительству. В начале февраля 1998 г. на церемонии приема лидеров ССНС Хасан II объявил о назначении премьер-министром председателя партии А.Юсефи. Во второй раз представителю левых сил был доверен столь ответственный пост. Впервые левое правительство было сформировано в 1958 г. из членов Истикляль и «независимых» во главе с А.Ибрахимом, возглавлявшим левое крыло партии.

Назначив 73-летнего А.Юсефи премьер-министром, Хасан II осуществил идею об альтернативности исполнительной власти. Король понимал, что с падением авторитета правых, много лет стоявших у власти, в чем-то наступил предел возможностей решения социально-экономических проблем, Смена правительства стала одной из мер по оздоровлению и модернизации экономики, сохранению социального мира. Король пытается переложить на левые партии решение острых социальных проблем, за нерешенность которых оппозиция так долго критиковала правительство.

14 марта 1998 г. власти объявили о сформировании нового коалиционного правительства, состоящего из 40 членов: премьер-министр, 23 министра, 7 министров-делегатов и 3 госсекретарей. В него вошли представители 7 партий, что обеспечивает опору на большинство в 60% в Палате представителей. ССНС получило 14 портфелей, Истикляль - 6, ППС - 3, ФДС - 2, СДП - 1. Кроме того НОН получило 6, а ННД - 3 портфеля. Большинство министров впервые вошли в состав правительства, среди них и лидеры ССНС, ППС и ФДС. Преобладающая часть министров получила образование на Западе, став интеллектуальной элитой страны. Сохранили свои посты министры иностранных дел (А. Филали), внутренних дел (Д. Басри), а также юстиции, хабусов и по делам ислама, генеральный секретарь правительства.

По оценке специалистов, переход из оппозиции в лагерь исполнительной власти неизбежно повлечет за собой дальнейшую потерю сторонников, поскольку ни одна партия не сможет быстро решить все социальные проблемы. С другой стороны, основные направления экономического развития страны уже давно определены, опираются на рекомендации международных финансовых организаций, не принимавших во внимание однако социальной цены реформ. Смена исполнительной власти практически не сможет изменить курс на либерализацию экономики, мобилизацию внутренних ресурсов, уход государства из экономики, внедрение новых методов управления государственными финансами.

Таким образом в 70-90-е годы королю удалось создать сбалансированный парламент с парламентским центром, «своего рода киль государственного корабля, без которого судно бросает из стороны в сторону», и который является «существенным условием сохранения политической стабильности» [21, 14-21.01.1996]. Произошла консолидация парламентского корпуса. Консенсуса удалось достичь с помощью «государственного национализма». Эффективность парламента будет видимо возрастать по мере формирования гражданского общества и расширения рыночных отношений.

В дальнейшем Хасан II намеревается строить политическую жизнь в стране по биполярной схеме западного образца, в основе которой лежал бы противовес двух основных сил - Демократического блока и Национального согласия. Если эта идея воплотится в жизнь, монарх посчитал бы «свою миссию выполненной».

Король стремится создать устойчивый баланс сил между блоками, чтобы добавить прочности политической системе по образцу Запада. Особенно его вдохновляет пример США, где существует поле согласия между двумя партиями: «в американском конгрессе это реализуется в наличии сдвоенного центра, куда входят умеренные либеральные республиканцы (похожие на демократов) и консервативные демократы (похожие на республиканцев» [22, 14-21.01.1996].

Король постоянно подтверждает свою тактику «дозирования» демократии, о чем он говорил и в 31-ю годовщину восшествия на престол: «Мы не питает иллюзий: демократия желательна для всех, но для того чтобы предстать и укорениться, она должна вводиться в тщательно изученных дозах, Прежде чем быть занесенной в законы и конституцию, демократия должна стать комплексом традиций, передаваемых из поколения в поколение. Если же ее пытаться пересадить резко и грубо туда, где она не имеет корней, то со всей очевидностью возникнет риск спровоцировать общественный взрыв». Подобным образом государственная власть содействует соединению неевропейского жизненного уклада с парламентским механизмом.

Однако при всей внешней атрибутике демократизма пока «нет парламентаризма как сущностной системы государственной власти», поскольку элементы государственной власти сцеплены между собой не только современным, но и традиционалистским типом связей [23, с. 293]. Королевский двор рассматривает парламент, партии, профсоюзы и другие общественные организации как средство сохранения клиентельных отношений, формирующих базу его власти.

Следует отметить, что обращение к демократии закономерно. Ведь тема модернизации монархии под давлением общественности звучит даже в Англии. Стремясь осовременить марокканскую монархию, двор «воспроизводит свою власть посредством демократических парламентских механизмов». Но пока это медленный и трудный путь, вернее первые шаги к демократизация в сочетании с грузом старых проблем и недемократических традиций [24, 1996, № 2, с. 90, 110]. Идет процесс отлаживания политической системы.

Пока это демократия на уровне государства, а не на уровне сознания. Скорее это формальная демократия, демократия для «внешнего потребления». Демократизация для правящих кругов стала не целью, а средством достижения цели. К 2003 г. Марокко надеется стать зоной свободной торговли для Европейского сообщества. Но как говорил в свое время один из организаторов и руководителей Африканского демократического объединения, президент Республики Берег слоновой кости Уфуе Буаньи, «демократия плохо уживается с нищетой».

В том строе, который существует в Марокко, есть и элемент мимикрии в целях самосохранения системы. Марокканский король для укрепления и легитимизации своей власти совсем по М. Веберу использует и традиционалистский, и харизматический, и законотворческий подход. Проведение референдумов также стало способом демонстрировать приверженность демократии. Постепенно происходит обновление и совершенствование конституционного законодательства, как основного закона, государства, обладающего высшей юридической силой. Политическая модернизация монархии стала завоеванием боровшихся против авторитарных методов правления демократических сил. Расширение демократии в какой-то мере и реакция на «фундаменталистскую лихорадку». Формируется не просто лояльная, но и профессиональная оппозиция, которая помогает найти мирные и верные решения, создана самобытная партийная система, при всей ее клановости подталкиваемая в направлении к реальному плюрализму, признаку нормы и политического здоровья.

Исторические сдвиги, происходящие в жизни мирового сообщества, явились не просто фоном процесса демократизация в развивающихся странах. Проблема демократизации перестала быть только внутренним делом, она стала проблемой, в решении которой заинтересовано все мировое сообщество. Перед нами явное усиление цельности мировой истории, растущая взаимозависимость государств и регионов, увеличение на макроуровне удельного веса общечеловеческих подходов по сравнению с подходами частными, групповыми, возрастание стабилизирующей роли международных организаций [25, 21.01.1998].

К.А. Панченко

ВЕХИ РАЗВИТИЯ КУЛЬТУРЫ ПРАВОСЛАВНЫХ АРАБОВ В VIII - XVIII в.

Историческая судьба православных арабов, одного из малоизвестных осколков византийского мира, являет собой интереснейший вариант диалога цивилизаций, столкновения и синтеза различных культурно-исторических традиций.

С самого начала культура арабо-православной общины носила двойственный, промежуточный характер, сочетая в себе как элементы византийского наследия, так и сильнейшие восточные воздействия. Европейских наблюдателей прошлого века иной раз шокировал образ какого-нибудь ближневосточного епископа, сидящего по-турецки на диване, с черным тюрбаном на голове и кальяном во рту. В то же время, именно эти люди 14 веков в чужеродном окружении сохраняли - и поныне сохраняют - многие черты византийской культуры, показывая удивительный пример живучести, стойкости -и верности своим духовным устоям.

Истоки арабо-православной культуры лежат в культуре арамеев-сирийцев, населения ряда азиатских провинций Римской империи. Арамеи выступили одними из первых и самых страстных адептов христианства, неоспорим их вклад в сложение христианской догматики, богослужебной практики, литературы и искусства.

В V-VI в. вследствие сложения несторианской и монофизитской доктрин, ожесточенных богословских споров, вселенских соборов и церковных расколов, произошло отпадение арамейского и коптского Востока от византийского православия и создание в Иране, Сирии, Египте автономных церковных организаций. Эти еретические учения были отражением многовекового (еще со времен Александра Македонского) противостояния цивилизаций на Ближнем Востоке, отторжения «туземными» культурами греко-римской системы ценностей. «Собственная» церковь стала для сирийцев залогом этно-культурной независимости и самобытности.

В то же время некоторая часть арамеев осталась верной византийской ортодоксии, предпочла общехристианскую универсальную империю провинциальному патриотизму. Из этой группировки «мелыситов» (как называли на Востоке приверженцев константинопольских базилевсов) и сформировалась впоследствии община православных арабов. Толчком к ее сложению послужили арабские завоевания, возникновение Халифата, вобравшего в себя земли бывших восточных провинций Византии.

В первые два века арабского владычества культура ближневосточных мелькитов еще являла собой лишь провинциальный вариант глобальной византийской культуры. Впрочем, это была не самая глухая провинция - из стен палестинской лавры св. Саввы вышло большинство классиков греческой духовной поэзии VII-VIII в.; на фоне культурного упадка в Византии иконоборческого периода, ближневосточные христиане продемонстрировали примеры творческой активности почти во всех жанрах искусства и, в первую очередь, на поприще антииконоборческой полемики. Наконец, в отличие от самодостаточной, замкнувшейся в себе культуры классической Византии, мелькиты, жившие на перекрестке цивилизаций, были более открыты для культурных контактов, что выразилось и в их полемике с иноверцами, и в переводческой деятельности, переложениях на греческий язык творений сирийской литературы.

Сама православная культура Ближнего Востока VII-VIII в. была очень пестрой в языковом и этническом отношениях. Тут творили и греки, как Софроний, патриарх иерусалимский, сдавший этот город халифу Омару в 638 г., и арамеи, писавшие по-гречески, как знаменитый Иоанн Дамаскин, последний из Отцов Церкви (ум. в сер. VIII в.). Наряду с этим, развивалась православная литература на сирийском языке, выработался даже особый мелькитский шрифт, отличающийся от несторианского и сиро-яковитского вариантов письма1.

Постепенно, ко второй половине VIII в., арабский язык почти вытеснил греческий в среде мелькитов. С этого момента мы можем достаточно уверенно отсчитывать начало самостоятельного развития православной арабской культуры. Относительно самостоятельного, потому что ее связи с Византией никогда не прерывались; из всех культур ближневосточных христиан арабо-православная испытывала самое сильное греческое влияние, и в этом - первая из ее характерных особенностей.

Свой путь культура мелькитов начала с грандиозного научно-интеллектуального подвига - перевода на арабский язык христианского духовного наследия. Конечно, над этим работали и другие ближневосточные христиане - копты, яковиты, несториане; тем не менее, православным принадлежит главная заслуга в подготовке арабских переложений христианских текстов, что является второй отличительной чертой их культуры.

Дело в том, что у остальных христианских конфессий сакральным языком богослужения был национальный язык (сирийский или коптский). Такой язык тщательно оберегали как гарант выживания общины, его искусственно культивировали в литературе даже тогда, когда он становился мертвым, выходил из употребления в быту. Православные же относились к языку богослужения спокойней, с самого начала допуская параллельное использование греческого и арамейского, потом добавив к ним арабский, который и вытеснил все остальные языки раньше, чем у других христианских общин.

Самые ранние переводы христианской литературы на арабский восходят к концу VIII в. и группируются вокруг лавры св. Саввы и Синайского монастыря, которые были главными очагами культуры мелькитов в VII-IX в. С IX в. переводческая деятельность разворачивается и в монастырях Сирии, где арамейское наследие удерживалось дольше2. От того времени до нас дошел интереснейший образец взаимодействия языков в христианской культуре - трехъязычная греко-сиро-арабская псалтырь, вышедшая из скриптория лавры св. Саввы, где жили монахи разного этнического происхождения. В Средние века псалтыри широко использовались для обучения грамоте, а данный трехъязычный экземпляр с параллельными текстами в трех колонках, несомненно, служил и для изучения чужого языка, позволяя построчно и дословно следить за текстами3.

К рубежу VIII-IX в. относится деятельность первого оригинального арабо-православного автора - ученика Иоанна Дамаскина епископа хауранского Феодора Абу-Курры (740-820). В отличие от множества типичных для ближневосточной христианской культуры компиляторов и переводчиков, Абу-Курра (это его почетное наименование, означающее «Отец утешения») был автором десятков самостоятельных апологетических и полемических трактатов, имевших большой резонанс на современном ему Востоке и переведенных впоследствии на греческий, грузинский, славянский языки4.

В целом мелькитская культура эпохи Халифата была достаточно близка другим культурам азиатских христиан по структуре жанров и основным направлениям творчества.

Общеизвестна роль христиан в ознакомлении арабов с античным наследием, без чего был бы невозможен тот взлет арабской творческой энергии, которым отмечено первое столетие Аббасидов, да и вообще сложение многих отраслей арабской науки и культуры. Мелькиты принимали активное участие в этой переводческой деятельности; из 56 известных нам писателей-переводчиков VIII-X вв. 10 были православными. Конечно, лидирующие позиции тут занимали несториане, давшие 62% переводчиков5. Это объясняется привилегированным по отношению к другим христианам статусом несториан в Халифате, их высоким интеллектуальным уровнем и чисто географическим фактором - несториане жили в Ираке, а православные - достаточно далеко от политических и культурных центров империи.

Тесно связанными с переводческой деятельностью выступали философские штудии восточных, в т. ч. православных, христиан, сводившиеся, прежде всего, к комментариям Аристотеля и неоплатоников.

Не менее развиты были естественные науки, главным образом, медицина. Хотя при халифском дворе доминировали, опять же, несторианские врачи, как клан Бохтишо или Хунайн ибн Исхак, мелькиты, тем не менее, выдвинули из своей среды ряд фигур не меньшего калибра. Например, уроженец Баальбека Коста ибн Лука (830-912), ученый-энциклопедист - медик, математик, астроном, чье имя на века стало синонимом мудрости и научных познаний. Средневековые поэты упоминали Косту ибн Луку, почти как имя нарицательное, в одном ряду с Платоном и Аристотелем6. Среди светил арабо-христианской медицины назовем также мелькита Али ибн `Ису аль-Каххаля, классика арабской офтальмологии (жил в 1-ой пол. XI в.)7.

После распада Халифата в Х в., а особенно после разгрома Багдада монголами, православные медики Сирии и Египта все более затмевают несториан. Мелькитами были многие придворные врачи Фатимидов, Айюбидов, мамлюков, в том числе, видимо, и Абу Якуб Исхак (ум. в 1007 г.), состоявший лейб-медиком при знаменитом маньяке халифе аль-Хакиме и пытавшийся, в меру своих профессиональных знаний, нейтрализовать параноидальные наклонности царственного пациента8.

Среди других ветвей православной культуры следует выделить богословские, прежде всего, полемические, труды, иные из которых были направлены даже против ислама.

Гордостью арабо-православной науки можно считать исторические труды мелькитов. В X-XI в. появляется целая плеяда выдающихся ученых, среди которых надлежит упомянуть Евтихия, патриарха александрийского (ум. в 940г.) (арабское имя - Сайд ибн Батрик), автора грандиозной всемирной истории, доведенной им до 937 г. Эта книга, рано ставшая известной в Европе и изданная уже в XVII в., служит одним из основных источников по раннесредневековой истории Восточного Средиземноморья9.

Менее известен современник Евтихия Агапий, епископ манбиджский (в Северной Сирии), он же - Махбуб ибн Константин. Написанная им хроника «Китаб аль-`Унван» охватывает светские и церковные события от сотворения мира до VIII в. (концовка утрачена), содержит ряд уникальных сведений из византийской, иранской, арабской истории10.

Продолжателем летописи Евтихия Александрийского стал его родственник Яхья, родившийся в Египте в конце 970-х гг., в 1015 г. переселившийся в Антиохию, где и умер около 1066 г. Пользуясь мусульманскими и греческими источниками, Яхья создал подробнейшее историческое повествование о жизни Византийской империи и Арабского Машрика во второй трети Х - первой трети XI в. Среди прочих достоинств, сочинение Яхьи Антиохийского отличается скрупулезностью и обилием точных дат; по Яхье выверяют данные всех остальных современных ему хронистов Византии и Востока11.

Привлекает внимание тот факт, что большую часть своей жизни Яхья провел в византийской Антиохии. В этот город, снова входивший в состав империи в 969-1084 г., переместился центр арабо-православной культуры. Помимо Яхьи, там действовал ряд других фигур, как, например, патриарх антиохийский Агапий (ум. в 997 г.), выдающийся государственный и церковный деятель, мастер политических интриг и одаренный писатель12.

В Антиохии в 1060-х годах закончил свою беспокойную жизнь корифей тогдашней медицинской науки багдадец Ибн Бутлан. Есть, правда, утверждения, что он был несторианином, а не православным, но, в любом случае, его судьба и творчество были тесно связаны с Византией и особенно ее арабской окраиной. Ибн Бутлан был автором многочисленных медицинских трактатов теоретического и прикладного характера, а также этнографических и антропологических исследований13.

Среди церковных писателей XI в. надлежит упомянуть иеромонаха Михаила, автора первого жития Иоанна Дамаскина (создано в 1085 г.)14, и выдающегося богослова Абдаллаха Антиохийского (ум. ок. 1051 г.). Помимо собственных поучений и толкований на Св. Писание, Абдаллах собрал все бытовавшие тогда варианты арабских переводов Библии, сверил их с греческим оригиналом, отредактировал и пустил в обиход полный арабский вариант Ветхого и Нового Завета, который применялся в православной церкви многие столетия, несмотря на появление в XIX в. более совершенных переводов, выполненных под эгидой западных миссионеров15.

Следует отметить, что православная арабская культура Антиохии сохраняла свой ориентальный характер, отнюдь не растворяясь в общеимперской греко-византийской культуре.

Процветала арабоязычная литература; через почти «прозрачные» границы поддерживались тесные контакты с остальным арабским миром. Влияние арабской культурной традиции заметно и в том, что Яхья Антиохийский в своей летописи пользуется летоисчислением по хиджре (как, кстати, и Евтихий); и в том, что Яхья и патриарх Агапий начинали свои сочинения фразой «Бисмилляхи ар-рахмани ар-рахим» вместо традиционной христианской формулы «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». Политическая история Египта и Сирии Яхью интересовала куда больше, чем войны его собственного императора Василия Болгаробойцы на Балканах. Но самый яркий пример - это споры христиан разных стран и конфессий о дате празднования Пасхи 1007 г. Из-за расхождений в вычислениях и таблицах возникла оживленная переписка, консультации, пререкания, в которых приняли участие мелькиты, несториане, монофизиты от Армении до Верхнего Египта. Любопытно, что Константинополь остался в стороне от этого спора, как будто бы авторитет вселенского патриарха ничего не значил для ближневосточных христиан, даже для мелькитов византийской Антиохии16. Еще меньше внимания они обращали на Рим. Хотя во время богослужений, по обычаю, поминалось имя римского папы, но из-за отсутствия связей с Римом этих имен никто не знал, последним известным на Востоке папой был Агапий, участник VI Вселенского Собора (681 г.). Его-то и поминали, чисто автоматически, следующие 300 лет17.

Подъем ближневосточной православной культуры Х-ХI в. резко оборвался с началом Крестовых походов. Дело было, возможно, даже не в натянутых отношениях, сложившихся между крестоносцами и мелькитами, которые подвергались разнообразному давлению, вплоть до попыток навязать им латинскую духовную иерархию, что отнюдь не способствовало культурному развитию восточных христиан. Главная же причина их упадка заключалась в том, что значительная часть христианской общины была истреблена в ходе войн мусульман с крестоносцами, нашествия Тимура и других катаклизмов; к этому надо добавить рост мусульманского фанатизма, спровоцированного Крестовыми походами, а также сокращение связей с угасающей Византией. В результате период ХII-ХV в. оказался чрезвычайно беден памятниками культурного творчества православных арабов. Можно назвать лишь богослова XIII в. Павла, епископа сидонского, и антиохийского патриарха рубежа ХIV-ХV в. Михаила, свидетеля нашествия Тимура и автора недошедшей до нас хроники18. Инерция упадка сказывалась и в XVI в., от которого до нас дошло только имя поэта митрополита `Исы, посетившего в 1586 г. Москву в свите антиохийского патриарха Иоакима и оставившего стихотворное описание России.

Однако, тот же XVI в. стал переломной вехой в судьбе и культуре православных арабов. Османское завоевание стран Машрика привело к установлению режима, отличавшегося относительной политической стабильностью и достаточно высокой веротерпимостью. Включение мелькитов в состав полуавтономного сообщества православных народов империи - рум миллети - способствовало резкому расширению контактов с греческой культурой, стоявшей на более высоком уровне развития. Греки-фанариоты, доминировавшие в православном миллете и пользовавшиеся особым покровительством османских властей, в течении XVI в. подчинили своей власти Александрийский и Иерусалимский патриархаты, полностью оттеснив местное арабское духовенство от участия в управлении церковью. Тем самым, православные арабы Палестины и Египта, малочисленные, лишенные собственной интеллектуальной элиты и принадлежавшие к низшим слоям общества, надолго перестали играть самостоятельную роль в истории. Православная культура Иерусалима и Синая в османскую эпоху была чисто греческой, теснее связанной с Афоном, Константинополем или греческой колонией Венеции, чем с окрестными арабами-христианами. Хотя многие из плеяды греческих богословов, историков, ученых арабского Востока внесли заметный вклад в изучение Св. Земли. Упомянем в этой связи исторические и географические труды иерусалимских патриархов второй половины XVII - начала XVIII в. Нектария, Досифея и Хрисанфа.

Что же касается православных арабов, то примеры их политической активности и культурного творчества можно видеть лишь в Сирии и Ливане, в пределах Антиохийского патриархата, и прежде всего - в Дамаске и Халебе19.

С деятельностью халебского «культурного гнезда» связано начало литературного подъема в среде православных арабов в XVII в. Его инициатором был митрополит, впоследствии патриарх Мелетий Карама (1571-1635). Он проделал огромную работу по унификации арабской литургической литературы согласно стандартным изданиям греческих типографий, что стало сирийским прообразом известной церковной реформы Никона.

Ученик Мелетия патриарх Макарий аз-3а`им (ум. в 1672 г.) инстинктивно осознавал важность просвещения своих единоверцев, знакомства их с поздневизантийским культурным наследием. Большинство произведений патриарха и других литераторов его круга представляют собой изложения по-арабски фрагментов из греческой исторической, географической и пр. Литературы. Наряду с этим Макарий, а также его сын, знаменитый Павел Алеппский (1627-1669) воздали ряд оригинальных сочинений. Прежде всего это - исторические хроники, восстановившие оборвавшуюся в XI в. историографическую традицию православных арабов. Широко известна также книга Павла «Рихля-т Макариус» о путешествии его отца ко двору московского царя Алексея Михайловича в 1650-х гг.

Конец XVII - XVIII в. стали временем активного проникновения на Арабский Восток католических миссионеров и перехода значительной части православной общины в унию с Римом. Одним из самых эффективных орудий католической пропаганды была созданная иезуитами блестящая система образования для арабов, которой православная церковь почти ничего не смогла противопоставить. Тем не менее, необходимость сопротивления латинскому натиску стимулировала волну полемической литературы православных арабов, создание ими книгопечатания (первый проект - 1700 г.) и попытки учредить собственную высшую школу, связанные с деятельностью в Сирии и Палестине в первой половине XVIII в. греческого просветителя Иакова Патмосского.

После перехода в унию большинства христиан Халеба, этот город оказался «потерян» для православной культуры. В какой-то мере понесенные утраты компенсировал рост значения бейрутского «культурного гнезда», ставшего во второй половине XVIII в. средоточием православной науки и образованности, где действовала типография, создавалась собственная летопись, работал ряд видных писателей и проповедников. Наряду с Бейрутом, важную роль продолжал играть Дамаск. В эти десятилетия там действовал видный историк, священник Михаил Барик ад-Димашки, автор ряда трудов по церковной и светской истории.

Таким образом, мы видим, что первые столетия османской эпохи отмечены новым подъемом арабо-православной культуры, возродившейся как Феникс из пепла.

В XIX столетии эта культура испытала сильнейшее влияние со стороны Европы и России, вследствие чего претерпела заметные мутации, заслуживающие стать предметом особого исследования.

Что же касается средневекового тысячелетия в жизни православных арабов, то ими была создана за это время достаточно оригинальная, не смотря на все греческие заимствования, культура, где причудливо переплелись черты византийского, арамейского, арабо-мусульманского происхождения, дав интереснейший пример синтеза цивилизаций, который породил один из тысяч элементов, слагающих многоцветную мозаику человеческих культур.

Н.Г. Романова

АРХИВЫ О ПЕРВЫХ МЕСЯЦАХ ИТАЛО-ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЫ

Начальный период итало-турецкой войны 1911-1912 гг. явился показательным для всего течения итало-турецкой войны в целом и оказал большое влияние на весь ход последующих событий. Тщательно спланированная итальянским правительством операция после первого же месяца военных действий показала всю иллюзорность ожиданий, как в дипломатической, так и в военной сферах. После длительных секретных переговоров со странами Антанты и Тройственного союза Италия получила согласие на захват Триполитании и Киренаики в обмен на одно непременное условие - сохранить статус-кво на Балканах и локализовать войну. Материалы, хранящиеся в фондах Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ), рапорты и документы Российского Государственного военно-исторического архива (РГВИА), публикации российской и иностранной прессы позволяют дополнить события того периода новыми интересными фактами.

Поведение стран Европы в первые месяцы войны вызвало сильнейшее разочарование итальянского правительства, которое надеялось, что европейские кабинеты окажут давление на Турцию и принудят ее отказаться от своей колонии. Но ни одна из европейских держав на деле и не подумала рисковать своими интересами в Турции ради Италии. В приватной беседе с австрийским послом министр иностранных дел Германии сказал, что «итальянцы совершенные дети. Они не хотят понять, что можно быть союзниками и не видеть необходимости жертвовать своими выгодами в обстоятельствах, чуждых договору» [1].

Наряду с дипломатической подготовкой итальянское правительство также провело крупную пропагандистскую кампанию с целью привлечь на свою сторону широкие общественные массы. С января 1911 г. газеты постоянно подогревали общественное мнение рассказами о притеснениях, чинимых Италии турками. За несколько дней до официального объявления войны итальянские газеты писали: «Триполи, 26 сентября, ночь. Новости, приходящие из Триполи, подтверждают необходимость вооруженного вмешательства. Итальянская колония в Триполи отныне сократилась едва ли не наполовину. Бегство в последние дни стало всеобщим. Вчера вечером выехало еще 20 семей. Все, кто мог уехать, уехали. Мальтийцы бросили свои дома, имущество и бежали на родину. Множество итальянских семей штурмом взяли пароходы, идущие на тунисский остров Джербу, на Мальту и на Сиракузы. Мы, немногие оставшиеся здесь итальянцы, закрывшись в своих домах, вынуждены слышать вопль: «Смерть Италии!» от народа, одурманенного пропагандой, может быть завтра уже возбужденного кровью, мы не чувствуем себя уверенно даже в европейских кварталах. Мусульманский город имеет вид мрачный, угрожающий, тревожный. Лавки и базары абсолютно закрыты из-за праздника Байрам, второй день которого был вчера в понедельник. Сегодня - последний день. Итак, должен пройти еще один день трепета. Байрам опасен для нас. Мусульмане и арабы после пиршеств, которыми они обычно завершают Рамадан, стекаются в мечети, где муллы, ловко подученные местным турецким Комитетом «Единение и прогресс» их подстрекают каждый день против нас, неверных. Любая неожиданная случайность, несогласованность, один единственный жест, одно только слово могут означать ужасную вспышку насилия. Все это приводит к ужесточению, не знающему границ» [2].

Постепенно нагнетая обстановку, итальянская печать разжигала националистические настроения в обществе, пытаясь оправдать решение правительства о захвате Триполитании и Киренаики. Но необходимо также отметить и реакцию прогрессивных сил Италии, резко осудивших военные действия в Ливии. Так в Пьомбино в момент отправления отряда пехоты во Флоренцию около 300 человек, провожавших отряд и предполагавших, что войска направляются в Триполи, устроили демонстрацию протеста. Жандармерия была осыпана камнями и ответила стрельбой из револьверов. Было ранено 13 жандармов, в том числе 1 офицер и 5 демонстрантов, один из которых умер [3]. Все попытки социалистов объявить в Риме, Милане, Варезе и других городах Италии всеобщую забастовку в знак протеста против военного захвата Триполитании и Киренаики окончились полным крахом. Официальная газета «Giornale d'Italia» 27 сентября писала: «Та компания крикунов, которая собралась вчера в Милане, кричала и постановила кричать и впредь, не отдавая себе отчета в том, что крики их не находят никакого отклика, - ни отклика сочувствия, ни отклика досады. Их протест против войны на самом деле является восстанием против родины. Они никак не могут сказать, что иностранный пролетариат всегда восставал против своих колониальных захватов и что с их помощью были прекращены французские колониальные кампании, позволившие стать Франции самой большой империей нашего времени, или вспомнить их немецких друзей, которые уже ни в чем не обвиняют Германию» [4]. Другая крупнейшая газета Италии «Messaggero», вышедшая в тот же день экстренным выпуском, привела телеграммы, пришедшие из разных городов Италии, которые сообщали, что повсюду навязывание генеральной забастовки было встречено абсолютным большинством рабочих с неодобрением. Настроения, которые владели умами итальянцев на протяжении всего периода итало-турецкой войны, очень ярко показывает один интересный документ под заголовком: «Обращение ко всему итальянскому народу», обнаруженный в фондах РГВИА: «Итало-турецкая война является борьбой между цивилизованным христианством и варварским исламом, она ведется не из-за узких меркантильных интересов Италии, но во имя великих духовных благ европейской цивилизации. Турецкое государство - фикция, созданная европейскими державами, вследствие взаимного их недоверия и установленная Европой «для обеспечения себя от своих собственных вожделений». Италия должна самым энергичным образом требовать, чтобы прекратилось раз и навсегда это безумное преступление - вооружение Турции при благосклонном содействии Европы... Русский царь не побоялся предложить Европе общее разоружение; не может ли в самом деле Италия потребовать, чтобы установление и поддержание порядка и ограждение благ и свободы человечества были бы поручены более достойному оружию, чем турецкая армия - орда разбойников, которая режет армян, попирает греков, защищается от итальянцев одними лишь убийствами и офицерство которой, завязшее в долгах, столь осторожно перед итальянскими пушками и столь храбро против безоружных женщин, старцев и детей» [5].

Итальянское правительство 27 сентября 1911 г. отправило Турции ноту, в которой говорилось: «Упорное противодействие Турции всякой допустимой законом экономической деятельности Италии в Триполи и Киренаике и опасность, в которой находятся наши соотечественники в названных провинциях, могут с минуты на минуту принудить королевское правительство принять решительные меры, которые могли бы подать повод к столкновению между Италией и Турцией. Правительство признало необходимым разрешить вопрос о Триполи соответственно интересам и достоинству Италии, но каковы бы ни были средства, к которым оно будет вынуждено прибегнуть для достижения этой цели, основой его политики остается все же сохранение территориального status quo на Балканском полуострове и упрочение Европейской Турции» [6]. В этот же день Итальянский флот блокировал побережье Триполитании и Киренаики, а после предъявления Турции ультиматума 29 сентября открыл боевые действия, уничтожив турецкий транспортный корабль «Дерна», который перевез перед этим в Триполи большую партию оружия. Прибрежные города подверглись обстрелу с моря, а в ночь с 4 на 5 октября военно-морской десант в количестве 1600 человек взял Триполи.

Планируя вторжение в Северную Африку, итальянское правительство вначале решило создать 22-тысячный экспедиционный корпус. Такое численное превосходство над турецкими войсками позволяло сходу захватить прибрежную часть Ливии и оккупировать ее в наикратчайшие сроки. Премьер-министр Италии Джолитти во избежание всяких неожиданностей настоял на увеличении численности войск до 40 тыс. человек. «Мы знали, - писал в своих мемуарах Джолитти, - что в портах Ливии не было современных оборонительных укреплений, за исключением очень старых крепостей, которые не в состоянии были оказать сопротивление нападению европейского флота. Турецкий военный флот был малочислен и состоял из старых военных кораблей. Турецкие гарнизоны в Триполи, Дерне, Бенгази, Тобруке, Мисурате были невелики и поэтому не смогли бы оказать сопротивления нашим солдатам при их высадке... Численность регулярных частей в главных населенных пунктах Триполитании и Киренаики не превышала 3-4 тысяч человек». По плану военного командования, захват Ливии делился на два этапа. Вначале предполагалось произвести высадку на побережье, усмирить местное население и изгнать турок. Эту задачу должны были решить войска числом 22,5 тыс. пехотинцев, две бригады горных стрелков, 6 тыс. всадников, а также два дивизиона тяжелой и легкой артиллерии (72 орудия) и транспортный батальон из 200 автомашин. На втором этапе намечалось полное подавление еще оставшихся очагов местного сопротивления, полное очищение оккупированной территории от турок, организация защиты тылов. Для решения этих задач должен был быть привлечен второй эшелон - 13,5 тыс. солдат, 30 тяжелых орудий [7].

Для турецкого правительства объявление войны явило собой полную неожиданность. «В Турции еще месяц назад и не подозревали о готовившемся ударе. Вопреки протестам триполийского вали и без того немногочисленный гарнизон был недавно еще уменьшен. Корреспонденты сообщают из Константинополя, что общая растерянность буквально не поддается описанию. Где фактическая власть - совершенно неизвестно. Нет даже достоверных сведений из Триполи и с Адриатического побережья, так как телеграфная служба дезорганизована» [8]. После официального объявления войны возмущение в Константинополе действиями правительства было так велико, что оно немедленно подало в отставку. Экстренно собравшийся турецкий парламент требовал привлечения к суду членов бывшего правящего кабинета Хакка-паши за бездеятельность и «оставление Триполитанской провинции с недостаточными оборонительными средствами» [9].

Вначале действия Италии развивались по утвержденному плану. Захват Триполи военно-морским десантом прошел быстро и без особых потерь. «Бомбардировка Триполи итальянскими судами была, по сообщению всех военных корреспондентов, не сражением, а расстреливанием мишеней. Береговые форты хотя и отвечали на выстрелы, но их снаряды не могли долететь до итальянских судов и беспомощно шлепались в воду. Главные силы турецкого гарнизона покинули укрепления и отступили вглубь страны. Итальянский десант занял город, убитых и раненых немного. Дальнейшая оккупация Триполи предстоит не раньше, как прибудет весь экспедиционный корпус генерала Каневы» [10]. Прибыв в город, главнокомандующий итальянских войск обратился с воззванием к населению Триполитании и Киренаики, объявив, что он послан для того, чтобы вернуть населению, находившемуся до сих пор в турецком рабстве, его свободу и наказать притеснителей, а народ освободить. Воззвание заканчивалось словами: «Италия желает мира. Страна пусть останется под защитою итальянского короля страною ислама. Итальянский флаг пусть развивается над страной, как знамя верности, любви и надежды» [11]. Российские военные корреспонденты в октябре 1911 г. писали о Триполи: «Город выстроен в обыкновенном восточном стиле, с мечетями, минаретами, еврейской синагогой. Улицы узкие, скверно вымощены, без тротуаров, но все-таки они удивительно уютны. Кто был в Каире или в русском Туркестане, тот быстро себе составит понятие о Триполи. Движение в городе необыкновенное, особенно усилившееся с приходом итальянских войск. Шум стоит целый день неумолчный, но уже в 9 вечера все стихает и Триполи погружается в мертвый сон», и далее «На рейде стоят в 1-2 верстах от берега около 10-15 военных судов, считая в этом числе и миноносцы. Все они выкрашены в мрачный черный цвет, два броненосца стоят под адмиральскими флагами. В переплет с военной эскадрой, растянутой в линию параллельно берегу и городу, стоят транспортные десантные суда, некоторые очень внушительных размеров, в несколько этажей» [12].

После взятия Триполи на следующий день итальянский десант занял Хомс, после упорного обстрела 14 октября был взят стратегически важный порт Тобрук, 17 октября - Дерна, после долгих тяжелых боев и повторного разрушительного обстрела 21 октября сдался город Бенгази. К концу октября итальянские войска заняли важнейшие приморские города, но регулярные турецкие силы не были разгромлены. Внезапно итальянцы столкнулись с новым опасным врагом - местным арабским населением, которое неожиданно оказало храброе и отчаянное сопротивление итальянским захватчикам. Арабский народ не захотел сменить старого хозяина в лице младотурецкого правительства Османской империи на нового более «прогрессивного» западного колонизатора. Сразу же в первые дни войны стали возникать арабские вооруженные отряды самообороны. Турция тут же воспользовалась возникшей ситуацией и постаралась переложить всю тяжесть ведения боев на местное население. В Ливию был послан видный деятель младотурецкой революции Энвер-бей, главной задачей которого было развернуть «малую войну», которой предстояло сыграть одну из решающих ролей в ходе всего итало-турецкого конфликта. Прибыв в Киренаику в район Дерны, Энвер-бей обратился к вождю сенуситов Ахмеду аш-Шерифу с просьбой призвать своих последователей выступить с оружием в руках против итальянцев - врагов страны и религии. Ахмед аш-Шериф откликнулся на просьбу и призвал руководителей завий и шейхов племен подготовить всех арабов в возрасте от 14 до 65 лет к священной войне - джихаду. Слова этого воззвания были вышиты на шелковых стягах, которые воины перевозили из одного племени в другое [13]. Вооруженное сопротивление итальянским колонизаторам ширилось и крепло. Итальянцы, не ожидавшие такого поворота событий, оказались втянуты в затяжную изнуряющую войну, к ведению которой они совершенно не были готовы. Началом к повсеместной освободительной борьбе послужили события в оазисе Триполи. Крупные арабские отряды 23 октября 1911 года напали на итальянские войска в окрестностях города Триполи, атаковав форт Шарашат и уничтожив роту берсальеров. В ходе упорных боев итальянцы вынуждены были оставить форты Хенни, Хамидие и Месри. Постепенно вооруженное восстание вспыхнуло и в самом городе. После упорных боев ситуация изменилась только с помощью сильного артиллерийского огня с судов и береговых батарей, который заставил арабов отступить. Огонь корректировался с самолетов «Ньюпор» и «Блерио». Интересно, что итальянцы первыми применили авиацию для ведения боевых действий, хотя военные наблюдатели того времени считали более перспективным использование воздушных кораблей (дирижаблей). «Польза, приносимая в Триполи воздушными кораблями несравненно выше услуг, доставляемых аэропланами. Способность итальянских воздушных кораблей стоять неподвижно обеспечивает точность наблюдения и фотографирования местности. А ружейный огонь арабов одинаково безразличен и кораблю, и самолету» [14]. Что могли противопоставить арабские отряды итальянской военной технике: авиации, дирижаблям, современным морским миноносцам и броненосцам, артиллерийским орудиям Круппа? Только винтовки и собственную храбрость. Российские корреспонденты писали: «Быстро перенял босоногий противник итальянскую тактику: залечь за глинобитными стенами шагах в 300, а то и ближе, просверлить дырки в этих заборах, воспользоваться кое-где неразрушенными домами и старательно прячась, открыть охоту с утра и до ночи», и далее «Упорное сопротивление турок и арабов в Триполи, разочаровавшее итальянцев в легкости заморских приобретений, принудило римское правительство изменить первоначальный план. Крови пролилось за это время ручьи, золота истрачены горы, а в результате этих жертв конкистадоры сами оказались в осадном положении и Бог весть, когда еще у турецких гарнизонов в Триполи и у арабов пустыни истощатся боевые припасы»[15]. После вооруженного восстания в оазисе Триполи 23 - 26 октября итальянцы озлобились. По приказу генерала Канева город Триполи был на три дня отдан на откуп солдатам, которым разрешалось делать все: грабить, убивать, насиловать. Арабов, захваченных с оружием в руках, расстреливали на месте без суда и следствия. Из-за зверских расстрелов и казней арабов оазиса, среди которых попадались женщины и дети, многие возмущенные иностранные корреспонденты возвратили данные им журналистские билеты и покинули страну. Итальянские корреспонденты, передавшие в свои газеты правдивую информацию о последних событиях и опубликовавшие действительные цифры потерь, были немедленно высланы обратно на родину. В фондах «Турецкий стол» АВПРИ хранится «перевод статьи, сообщающей о тех возмутительных действиях, которые итальянские войска позволили себе в Триполи в отношении арабов, расстреливая даже неповинных женщин и детей, и является переводом тех телеграмм, которые появлялись как во всех наших без различия, так и в иностранных газетах». Текст приводимой статьи следующий: «Сотрудник газеты «Централ-Ньюс», имевший беседу с посетившим Триполийский оазис английским офицером, телеграфирует: «Оазис совершенно разрушен итальянцами. Среди развалин найдены тела 120 замученных женщин и детей со связанными руками и ногами. Мечети наполнены мертвыми. Здесь найдены трупы 400 женщин, изуродованных до неузнаваемости» [16].

Первые месяцы итало-турецкой войны показали всю тщетность намерений итальянского правительства завершить войну в быстрые сроки и с малой кровью. Столкнувшись с упорным и храбрым сопротивлением арабского населения, итальянцы были вынуждены пересмотреть свои планы. Уже к концу 1911 г. численность экспедиционного корпуса была увеличена до 90 тысяч человек. Ведение военных действий на территории огромной страны требовало все больше денег на содержание армии и морского флота. Неожиданно затяжной характер войны изменил в худшую сторону позиции Италии на международной арене. Связанная жестким обязательством перед Европой локализовать военные действия, осенью 1911 г. Италия не решилась нарушить своих обещаний. Сложные и противоречивые дипломатические отношения между европейскими державами, сложившиеся накануне Балканского кризиса, не могли способствовать скорейшему разрешению итало-турецкого вооруженного конфликта и полностью разрушили надежды Италии на их мирное посредничество. Война принимала затяжной и кровопролитный характер.

Е.Я. Сатановский

ПАЛЕСТИНСКОЕ ГОСУДАРСТВО Реальность ближайшего будущего и ее “подводные камни”

Провозглашение 4 мая 1999 г. любой ценой Палестинского Государства является жизненной необходимостью для властей Палестинской Национальной Автономии (ПНА) и ее главы, Абу-Аммара, более известного в России как Ясир Арафат. Если это не будет сделано в тот самый день, который был объявлен как день окончания “переходного процесса”, велика вероятность того, что это государство никогда не возникнет. Политическая конъюнктура, и без того не слишком благоприятствующая палестинцам на протяжении десятилетий, скорее всего необратимо изменится, и вряд ли в их пользу. Замедление переговорного процесса с приходом к власти в Израиле правого блока в 1996 г., и без того ослабившее позиции властей Автономии на палестинской “улице” и укрепившее скрытую оппозицию Арафату со стороны его многочисленных противников, не может быть вечным. Уже сегодня вина за объективные и субъективные трудности существования палестинцев в Газе и на Западном берегу неизбежно ложится, в глазах населения Автономии, не только на традиционно (и не без оснований) обвиняемых в них израильтян, но и на руководство ПНА, возглавляемое Арафатом. Просочившиеся в израильскую прессу сведения о финансовых скандалах в палестинском руководстве, закончившихся в 1998 г. цепью отставок среди высших чинов ПНА, на мгновение приоткрыли “верхушку айсберга” конфликтов в палестинском руководстве. Еще одним свидетельством ослабления позиций власти стали ее контакты с представителями исламской оппозиции (ХАМАС) о возможности их вхождения в правительство Автономии. То, что они на первом этапе ни к чему не привели, само по себе не свидетельствует ни о чем: требования исламистов, переоценивших проблемы Арафата и степень его в них заинтересованности, были неприемлемо высоки, но сам факт показателен - попытка достичь компромисса с оппозицией для жестко авторитарного палестинского лидера нехарактерна и, очевидно, отражает всю величину проблем, с которыми он столкнулся (включая стремление вовлечь ХАМАС в процесс текущего управления ПНА и тем самым переложить на него часть ответственности за сегодняшние и предстоящие неудачи). Наконец, временной фактор играет слишком серьезную роль для 67-летнего Ясира Арафата, в жизни которого идея создания палестинского государства играла и играет слишком большую роль, чтобы он мог остановиться на пороге воплощения своей мечты. Если это государство не будет создано после нескольких десятилетий борьбы (при этом внутренней едва ли не более напряженной, чем внешней) и нескольких лет вхождения во власть в пределах ПНА, со всеми сопутствующими этому процессу разочарованиями, вряд ли он сможет претендовать еще на одну попытку.

Степень готовности израильского руководства к событиям, которые должны произойти 4 мая 1999 г., представляется весьма низкой. Какого-либо консенсуса по поводу политических, экономических и территориальных взаимоотношений между двумя государствами нет даже в правящей коалиции. Сколько нибудь серьезных проектов будущего взаимодействия не существует, хотя на уровне практических ежедневных нужд контакт между политиками и ведомствами двух сторон налажен и выдержал испытания такими “горячими” моментами, как вооруженное противостояние израильтян и палестинцев после открытия туннеля под Храмовой горой или дорожная блокада израильских поселений в Газе палестинскими грузовиками летом 1998 г. Готовность израильского левого лагеря к контактам и компромиссам с палестинцами по-прежнему высока, однако переоценивать ее не следует: в свое время Рабин уже заплатил жизнью за отсутствие по этому поводу консенсуса внутри Израиля. Шок, вызванный его убийством, почти прошел уже к моменту выборов 1996 г. и окончательно забылся сегодня. Не исключено, что противостояние внутри собственно израильского общества по вопросу возможности тех или иных уступок палестинцам (с взаимным припоминанием всех и всяческих “грехов”, накопившихся за десятилетия внутри- и межпартийной борьбы в Израиле), сегодня может быть гораздо более острым, чем противостояние между палестинцами и израильтянами. В какой мере премьер-министр Биньомин Нетаньягу, для которого решение палестинского вопроса является не более, чем одной из составляющих внутриизраильского политического кроссворда (правильное решение которого в конечном счете должно привести его к власти на очередную каденцию), учитывает внутрипалестинский фактор - неизвестно. Как минимум - не в качестве определяющего. В какой мере он способен трезво взглянуть на ситуацию, в т.ч. глазами палестинских лидеров,- также неизвестно, но весьма сомнительно. Как представляется, премьер-министр Израиля, основываясь на личном опыте времен работы в ООН, привык в решении сложных мировых проблем полагаться в первую очередь на Вашингтон (попытка нажима на Россию в вопросе о поставках ракет в Иран свидетельствует именно об этом), так что для него вопрос об уступках той или иной доли территорий - скорее вопрос его личных отношений с президентом Клинтоном, чем с Ясиром Арафатом. Позиция опасная, ибо предполагает недооценку партнера по переговорам и переоценку возможностей посредника, хотя и восходящая к десятилетиями складывавшейся политической практике Израиля. Очевидно, что избрание премьер-министром Нетаньягу послужило на первом этапе его деятельности своего рода клапаном для “выпуска пара” в ситуации, когда излишне поспешные действия левого правительства (не заручившегося реальной поддержкой большей части израильского общества и вынужденного выполнять обязательства, данные палестинцам и не соответствующие его реальным возможностям) спровоцировали взрывоопасную ситуацию в Израиле, окончившуюся не гражданской войной, которая заодно поставила бы окончательную точку на перспективах палестинского самоопределения, но “лишь” гибелью премьер-министра Рабина. Однако с момента, когда необходимость принятия решений перешла в его собственные руки, Биньомин Нетаньягу продемонстрировал, как премьер-министр, все что угодно, кроме внятной и последовательной политики, как негативной, так и позитивной. Его действия, заставляя вспомнить известную фразу Ленина “шаг вперед, два шага назад”, в конечном счете, привели к тому, что ни палестинцы, ни американцы, ни израильтяне, в т.ч. его собственные партнеры по коалиции и даже ближайшее окружение, не представляют, чего же он, собственно, хочет. Возможно, этого не знает точно и он сам. Во всяком случае, многочисленные инициативы израильских посредников (в т.ч. и неофициально действующих “добровольцев” типа министра А.Кахалани) из числа правого лагеря и центра, вступающих в переговоры с палестинцами, когда диалог Арафата и Нетаньягу заходит в тупик, не оставляют иного впечатления.