Очерки истории Тюменской области

Кроме крестьян и разночинцев хлебопашеством занимались многие посадские люди. За землю они до 1724 г. вносили в казну отсыпной хлеб, а с введением подушного оклада -- восьмигривенную подушную подать и четырехгривенный оброк. В 40-е гг. губернская канцелярия попыталась отнять у них землю и передать ее крестьянам, а самих посадских переселить в города для «купечества и ремесла». Мера эта, видимо, большого эффекта не имела. Многие посадские остались в деревне, продолжая заниматься сельским хозяйством. В 90-х гг. XVIII в. местная администрация повторила попытку и ради достижения сословного порядка стала принуждать посадских, теперь именуемых мещанами, либо заниматься присущими их сословию ремеслами и торговлей, либо переходить в крестьянское сословие. Но и на этот раз успеха не последовало. Только при генерал-губернаторе М. М. Сперанском, в начале 20-х гг. XIX в. удалось наконец провести массовое зачисление мещан, живших в сельской местности, в крестьянский оклад, а затем перевести в сословие государственных крестьян. Тогда же (1824 г.) в это сословие причислили большую часть ямщиков, занимавшихся хлебопашеством. Таких в Тобольской губернии было 15908 душ мужского пола.

Так в конце XVIII--первой четверти XIX вв. завершилась консолидация сословия государственных крестьян, включившего потомков бывших пашенных и оброчных «государевых» крестьян XVII в., гулящих людей, вольных и невольных переселенцев, земледельцев из служилых людей (казаков, пушкарей, затинщиков, воротников, детей боярских), разночинцев, выписных казаков, ямщиков, монастырских крестьян, часть посадских людей и мещан. Помещичьего землевладения в Сибири по существу не было. IX ревизия (1850 г.) учла во всем обширном крае всего 2013 душ мужского пола помещичьих крестьян. Таким образом, сословие государственных крестьян объединило всех хлебопашцев, живших на земле, юридически принадлежавшей государству.

Русские крестьяне принесли в Сибирь общинные порядки. Сибирская община была типологически близка к черносошной общине русского Севера с подворным владением землей. В Сибири упорно держалась двойственная правовая коллизия: государственное право, признававшее землю собственностью государства, вполне уживалось с обычаем потомственного владения и распоряжения землей в крестьянской среде. Это было связано с вольно-захватным способом приобретения земли крестьянами. По этой же причине сибирская община не знала правильно чередующихся переделов пахотных земель. Вопрос о переделах вставал лишь в тех районах, где в связи с ростом народонаселения возникала относительная земельная теснота. Наиболее ранние, единичные факты переделов относятся к 40-м гг. XVIII в., а с 60-х гг. этого столетия они становятся более частыми, хотя для районов недавнего освоения переделы остаются неизвестными и в середине XIX века.

Волостная и сельская общины определяли порядок эксплуатации тех угодий, которые оставались в общем пользовании: выгонов, лугов, озер, лесов. В их же функции входила раскладка податей и натуральных повинностей. Общины и их исполнительные органы выполняли обширные полицейские и судебные функции, властно вмешивались в семейные отношения крестьян. Их чрезвычайно заботили вопросы сохранения и воспроизводства тяглоспособного контингента, поддержание такого морального климата, который обеспечивал бы привитие молодому поколению трудовых навыков, любви к труду, лучших в понимании крестьян нравственных черт. Именно с этой стороны деревенский «мир» интересовали вопросы религии, церкви. Авторитет общины, органичность слияния жителей одного селения в целостный социальный организм усиливались и закреплялись празднично-обрядовой народной культурой, которая основывалась на совместном, всей общиной, совершении по определенным календарным датам театрализованных действий и игрищ, носивших некогда ритуальный характер и частично сохранивших его и в рассматриваемый период.

Наряду с земледелием большую роль в крестьянском хозяйстве играло скотоводство. Развитие этой отрасли в XVIII--первой половине XIX вв. связано также с перемещением русского крестьянства из северного таежного района к югу, обильному сенокосными и пастбищными угодьями. В Тобольской губернии обеспеченность крестьян скотом в среднем была выше, чем в европейской части страны, но она существенно разнилась по отдельным районам. Больше всего скота имели крестьяне Ишимского и Ялуторовского округов. В первой половине XIX в. там имелись хозяйства, в которых насчитывалось до 150 лошадей и 200--300 голов рогатого скота и овец. Здесь сложился крупный рынок сбыта продуктов животноводства, центром которого являлась Ишимская ярмарка. Отсюда поступало сырье (кожи, сало) на многочисленные кожевенные и салотопенные заводы Тюмени, Кургана, Ишима, Ялуторовска и Тобольска.

В крестьянском хозяйстве первенствующее значение имел рабочий скот. В Сибири постепенно в течение двух столетий путем естественного смешения пород, вывезенных переселенцами из Европейской России, и местных сложилась особая порода лошадей, выносливых и неприхотливых к условиям содержания. Крестьяне разводили крупный рогатый скот также местных пород и смешанного происхождения, отличавшийся жирным молоком, невысокими надоями и неприхотливостью. Почти повсеместно в земледельческой полосе выращивали овец, главным образом грубошерстных пород. В первой половине XIX в. в южных уездах стали разводить тонкорунных овец, а в Ишимском округе даже высокопроизводительную шленскую породу, некогда вывезенную Петром I из Силезии.

Свиней крестьяне разводили мало. В Тобольской губернии были известны две их породы: «чудская» и «простая русская». Из домашней птицы разводили только кур. Скотоводство в целом носило экстенсивный характер. По сведениям губернатора, в 1851 г. во всех уездах Тобольской губернии насчитывалось следующее число голов скота: лошадей -- 604347, крупного рогатого -- 610727, овец простых -- 601899, тонкорунных -- 4507, свиней -- 146190, коз -- 53332, оленей -- 44805. По поголовью скота, приходящегося на душу населения, она занимала одно из первых мест в России; в частности, по числу лошадей в расчете на 100 жителей Тобольская губерния уступала только Оренбургской.

В конце XVIII в. посевные площади в Тобольской губернии превысили 308 тыс. десятин; с них собиралось ежегодно 1814 тыс. четвертей хлеба, или 4,28 четверти на душу населения. Примерно 13,5% валового сбора составлял товарный хлеб. Его было вполне достаточно для удовлетворения потребностей населения непроизводящих северных уездов, городов, воинских частей, размещенных в городах и крепостях пограничных линий, винокуренных заводов. Часть товарного хлеба шла на заводской Урал и через южные рубежи в соседний Казахстан. В последнее дореформенное десятилетие посевы Тобольской губернии возросли до 702,5 тыс. десятин, а валовой сбор достиг 4255,6 тыс. четвертей, или 4,2 четверти в расчете на одного жителя. Развитие шло экстенсивным путем. Опережающий рост валового сбора по сравнению с ростом посевов был достигнут не улучшением техники и технологии производства, а благодаря «сползанию» пашни на юг, на более плодородные лесостепные и степные земли. Об экстенсивности развития свидетельствует и некоторое снижение валового сбора на душу населения. Непрерывное расширение посевного поля не успевало за ростом народонаселения края, продолжающего притягивать к себе массы переселенцев из Европейской России.

Социально близко к русскому крестьянству стояло коренное население. Феодальное государство узурпировало право собственности на земли татар и северных народностей. Указ от 31 декабря 1734 г. уравнивал аборигенов в отношении прав на землю с русскими крестьянами: предписывалось, чтобы «ясашные иноземцы и пашенные крестьяне пашенных земель и протчих угодий отнюдь никому не продавали и не закладывали под жестоким истязанием и на те их земли и угодья купчих и закладных крепостей не писали, понеже де оные пашенные земли и протчие угодья ее императорского величества казенные»." На оседлое население распространялись отношения государственного феодализма. Аборигены постепенно превращались в простых держателей угодий, выплачивающих ренту (ясак) феодальному собственнику (государству) за их использование. Лишь у немногочисленной группы кочевников-оленеводов ясак сохраняет долго характер дани.

С 1738 г. «пашенные инородцы» были обязаны платить оброк хлебом, а с 1767 г. им разрешалось вместо ясака платить подушную подать деньгами. Эта ясачная реформа сопровождалась переписью коренного населения. Ясак разверстали по «улусам», а жителей связали круговой порукой. Тем самым укреплялось общинное начало в жизни аборигенов. Родовая община уступает место территориальной (соседской). Указы 60-х гг. вновь подтвердили запрет держателям отчуждать земли путем купли-продажи и других сделок, закрепив еще раз право верховной собственности государства на эти земли. Правда, запрет этот, как и раньше, не прекратил частноправовых операций с землей. В результате последних ясачные земли иногда попадали в руки русских владельцев, на которых переходили и обязательства прежних держателей. Так в Сибири возникла специфическая группа «русских ясачных».

К началу XIX в. татары, южные ханты и манси настолько сблизились по образу жизни с русскими земледельцами, что «Устав об управлении инородцев в Сибири» 1822 г. уравнял их с государственными крестьянами «во всех податях и повинностях», освободив только от рекрутчины. По этому уставу в селениях оседлых «инородцев» избирались сельские старосты, создавались волостные правления на тех же основаниях, что и в русской деревне. Жившие смешанно с русскими аборигены причислялись к их сельским и волостным обществам. К 1841 г. в Тобольской губернии таких насчитывалось 211 душ м. п. и 198 душ ж. п. Что же касается «кочевых» (березовские и обские ханты и пелымские манси) и «бродячих» (обдорские ненцы) аборигенов, то они составляли отдельные общества (волости), образованные из бывших родовых управлений, со своими старшинами или головами. Родовые управления подчинялись инородным управам. Земли кочевников по родам и племенам не разделялись, а отводились целыми полосами, причем более или менее точно определялись только границы с землями, принадлежащими полуоседлым и оседлым жителям.

Большое значение в жизни северян имела торговля с русскими. Она носила, как и раньше, в основном меновой характер. На меха выменивали муку, холст, шубы, сукна, топоры, ножи, копья, стрелы, огнива, капканы для промыслов, котлы медные и железные и другие предметы, в том числе ружья. Заботясь о сохранении здоровья и имущественной состоятельности ясакоплателыциков, правительство запрещало ввоз на север спиртных напитков, что, впрочем, не мешало купцам вести там бойкую торговлю спиртом.

В XVIII в. усилилась христианизация хантов, манси, селькупов. Не были окрещены лишь нижнеобские ханты. Медленно распространялось христианство у ненцев. Крещение, однако, часто имело формальный характер: крещёные продолжали соблюдать прежние языческие обряды и поклоняться своим идолам. Церковь и власти настойчиво пытались искоренить языческие обряды, не останавливаясь перед силой. 7 июня 1710 г. Петр I, получивший сведения о возврате к старой вере новокрещенных хантов, предписал митрополиту сибирскому и тобольскому: «И как сей наш великого государя указ получишь, то выбрав по своему рассмотрению из монахов или из священников человека доброго, и велеть ему... ехать вниз великой реки Оби до Березова и далей, и вде найдут по юртам остяцким их прелесные мнимые боги шайтаны, тех огнем палить и рубить и капища их разорить, а вместо тех капищ часовни строить и святые иконы поставляти, и их остяков приводить ко крещению и ко познанию единого в троицы истинного бога». Не очень веря в действенность пастырского слова, царь предложил подкрепить его материальными средствами: освобождать новокрещенов от уплаты ясачных недоимок, выдавать «ко крещению им кафтаны белые и рубашки из нашей казны и хлеб, по разсмотрению, такожде давать». И тут же добавил: «А естли кто остяки учинят противность сему нашему великого государя указу, и тем будет казнь смертная».

В помощь православным миссионерам давались воинские команды. В 1748 г. сургутские власти долго разыскивали местонахождение «шайтана, в котле сидящего», где-то на р. Кыш-Югане, тщетно «под плетьми» допрашивая хантов. На поиски «шайтана» послали солдат. Но ханты оказали им сопротивление, за что 31 человек были «биты плетьми».

Насильственные методы особенно широко практиковались в 50--60-х гг. XVIII в. при фанатичных митрополитах Сильвестре Гловацком и Павле Коноскевиче. Но, несмотря на все усилия церкви и светских властей, успехи православия на Обском Севере не были прочными. Рецидивы возвращения северян к традиционным культам наблюдались и в первой половине XIX века.

§ 2 От мелкого производства к мануфактуре

В XVIII--первой половине XIX вв. глубокие изменения происходят в промышленности. Главное направление ее развития заключалось в переходе от мелкого производства к мануфактуре. Состояние промышленности в начале этого периода отразила ремесленная перепись 1720 года. На территории, ныне входящей в Тюменскую область, она учла 1324 мелких промышленника. Вместе с членами семей их было 5--6 тыс. человек, или менее 3% населения района. Даже в городах Тобольске и Тюмени они составляли едва десятую часть жителей. Среди мелких промышленников преобладал служилый люд: стрельцы, пушкари, казаки, что отражало своеобразие народонаселения недавно присоединенной окраинной территории России.

Из общего числа попавших в перепись ремесленников (1324) 709 чел. (53,5%) проживало в городах Тобольске (563 чел.), Тюмени (141 чел.), Сургуте (5 чел.) и 615 (46,5%) в слободах и деревнях. Это свидетельствовало о незавершенности процесса отделения ремесла от сельского хозяйства и формирования городов как промышленных центров. 689 ремесленников (52%) было занято обработкой минерального сырья, 359 (27%) чел. обрабатывали животное сырье, 258 (19,5%) -- растительное, остальные работали со смешанным сырьем. Промышленный профиль определяли главный город Сибири Тобольск и его слободы с их многочисленными кузницами и оружейными мастерскими. Изготовлением металлических орудий труда (серпов, кос, сошников, топоров, долот, напарьев, ножей, котлов и т. д.) занимались 387 чел. (29,2%), обработкой шкур домашних и диких животных и изготовлением одежды и обуви -- 274 чел. (20,7%), производством строительных материалов и строительством -- 173 чел. (13%), предметов питания и домашнего обихода -- 137 чел. (10%), оружия и пороха -- 123 чел. (9,3%), средств транспорта (саней, телег, лодок, колес) и шорно-седельных изделий -- 58 чел. (4,4%), предметов роскоши -- 72 чел. (5,4%), прочими ремеслами -- 100 чел. (8%). В числе последних были 10 иконописцев и живописцев и один переплетчик книг.

Перепись указала на наличие 70 ремесленных профессий, в том числе в обработке животного сырья -- 13, производстве предметов домашнего обихода -- 13, орудий труда -- 6, средств транспорта -- 4. По уровню специализации край значительно уступал Центральной России. Ряд массовых в центральных районах профессий в нем отсутствовал. Не было прядильщиков, ткачей, иголыциков, стекольщиков, мастеров по производству купороса, квасцов, писчей бумаги. Весьма малолюдными были профессии медников, оловянишников, гончаров, харчевников и даже скорняков. Потребность в большом количестве промышленных изделий удовлетворялась домашними промыслами и путем ввоза их из Европейской России.

Почти вся городская и сельская промышленность, учтенная переписью, существовала в формах мелкого производства, в основе которого лежал труд семейных работников, т. е. самих владельцев ремесленных заведений. Применение чужого труда было ничтожным. Переписью отмечено наличие наемных и крепостных людей только в 14 кожевнях и одной мыловарне, но общее число их не превышало 20 чел. Подавляющее большинство заведений работало несколько месяцев или даже дней в году. Основная масса ремесленников выполняла работу по заказу потребителей. Значительно меньшее число мастеров работали на рынок. В перепись 1720 г. попало множество мельчайших домашних промыслов, продукт которых вообще не отчуждался на сторону.

Ремесло являлось делом мужского населения. Перепись назвала в числе ремесленников только 3 женщин, занятых выделкой овчин в Тобольске. Надо полагать, что чисто женские рукоделья -- изготовление холстов, сермяжных сукон, варег, чулок, покроми, пошив одежды -- еще не выделились в самостоятельные ремесла, оставаясь домашним промыслом крестьянок. Это предположение подтверждает небольшое количество изделий этих промыслов среди товаров, обращающихся на местных рынках. То же самое следует сказать о промыслах нерусского населения. Переписью были отмечены лишь мелкие кожевни у татар и бухарцев Тобольского и Тюменского уездов.

Таким образом, в первой четверти XVIII в. в крае господствовало натуральное хозяйство. Даже городское ремесло в полной мере не отделилось от земледелия. Только в столице Сибири Тобольске ремесленники не занимались хлебопашеством. В подавляющем большинстве случаев ремесло являлось побочным занятием служилых людей, ямщиков, крестьян и посадских.

Единственным крупным предприятием, выделявшимся на общем фоне мелкой промышленности, был казенный оружейный завод в Тобольске. Его основание связано с преобразовательной деятельностью Петра I. Стремясь создать крупную металлургическую промышленность, царь обратил внимание на Урал, где издавна существовали мелкие железные промыслы. В 1699--1700 гг. началось строительство первых казенных уральских железных заводов. В канун и годы Северной войны Петр ставил задачу создать на Урале крупное производство артиллерийского и стрелкового оружия. Каменский и Невьянский железные заводы должны были лить пушки, гаубицы и мортиры, а оружейный двор, размещение которого передавалось на усмотрение тобольских воевод, производить ружья, фузеи и «белое» (холодное) оружие.

Первоначально предполагалось оружейный двор разместить при Каменском заводе или на речке Аремзянке в Тобольском уезде, где имелись в достатке лес и вода, но затем остановились на Тобольске, чтобы воеводам легче было осуществлять надзор за ним. Сибирский приказ произвел набор оружейных мастеров для нового завода в Туле и Суздале. В помощь тульским и суздальским оружейникам прислали «по прибору» кузнецов из Тары, Тюмени и ряда слобод.

По экономическому строю оружейный двор являлся типичной для той эпохи казенной мануфактурой. Организация производства, схема разделения труда были заимствованы на заводах Центральной России, куда дважды ездил главный мастер двора Никифор Пиленок. Завод вступил в строй в конце 1701 г. Ему предписывалось изготовлять по 100 фузей и мушкетов в неделю, или 5--6 тыс. ружей в год, но это, видимо, превышало возможности завода, поэтому заказы в полном объеме никогда не выполнялись. Первые фузеи и мушкеты тобольского дела были доставлены в Москву в марте 1702 года. Ружья шли в полки, действовавшие против шведов, а также в сибирские гарнизоны и пограничные крепости.

В 1702 г. на тобольских оружейников было возложено производство холодного оружия: тесаков, палашей, шпаг и пальм (рогатин). Приказ артиллерии направил в Тобольск мастера Андрея Калтыкеева с помощником Михаилом Гавриловым, которым поручалось наладить новое производство и обучить ему сибиряков. В помощь московским мастерам придали нужное число тобольских кузнецов. Но выделка холодного оружия в Тобольске скоро прекратилась в связи с расширением его производства на тульских, подмосковных и олонецких заводах.

Летом 1703 г. в Тобольске открылось производство селитры, находившей применение также в оружейном деле. Для налаживания нового дела были присланы мастера украинцы Филипп Степанов и Федор Щербинин. За два года они отыскали достаточно богатые селитрой участки земли в Тобольском уезде, наладили селитро-варение, передали свою науку сибирякам -- тобольским служилым людям Ивану Уручеву и Григорию Звенигородцеву. Одновременно с украинскими мастерами селитряным делом занимался тобольский сын боярский Семён Ремезов. Под его надзором и по его проекту на берегу речки Подувалки, близ д. Денисовой (10 верст от Тобольска) был построен пороховой завод.

Так в течение 3--5 лет в Тобольске было налажено производство огнестрельного и холодного оружия. В связи с этим Петр I в грамоте 1703 г. с похвалой отозвался о деятельности тобольских воевод Черкасских: «За строение железных заводов, на которых пушки, мортиры, гаубицы и бомбы делают, и что в Тобольске делают фузеи, тесаки и иные всякие к обороне не только Сибирского, но и Московского и прочих покорных государству... оружия и сталь, также за прииск селитры, чего прежде в Сибири не бывало... государь их жалует и премилостиво похваляет и теми их верными и прибыльными службами довольствуется».

В 1720 г. в Тобольске насчитывалось 67 оружейных, 11 замочных, 11 палашных мастеров, 25 столяров и станочников и 3 проволочных мастера, причастных к оружейному делу. 10 оружейников носили фамилию Пиленков. Среди них был и Никифор Иванов Пиленок, названный в документе надсмотрщиком оружейного двора. Во второй четверти XVII в. выделка ружей велась как в оружейном дворе, так и за его пределами, казенными и вольными мастерами. Последние делали на продажу охотничьи ружья. Из среды оружейников вышел ряд известных в Сибири предпринимателей. В XIX в. крупные торговые операции в Кяхте, Кашгаре и Ташкенте вели купцы Пиленковы. Им принадлежал стекольный и фаянсовый завод под Ялуторовском. Они неоднократно занимали пост городского головы в Тобольске. Из рода Пиленковых вышла мать поэта П. П. Ершова -- Ефимия Васильевна. Глубокие корни в сибирскую почву пустил род тульского оружейника Варфоломея Медведева. Медведевы породнились с известными купцами-мануфактуристами Корнильевыми. Внучка Варфоломея Марфа Ивановна вышла замуж за В. Я. Корнильева. В этом браке родился Д. В. Корнильев -- дед (по матери) великого ученого Д. И. Менделеева.

Во второй половине XVIII в. с появлением в России более совершенных заводов тобольский оружейный двор утратил значение. В 1782 г. он был передан из артиллерийского управления в ведение кригс-комиссариата, а вскоре тобольские оружейники вышли совсем из казенного ведомства, и оружейный двор прекратил существование. С ликвидацией казенного двора бывшие мастера фузей и мушкетов переключились всецело на выделку охотничьего оружия. Оружейное дело распространилось в окрестных селениях. Оно сохранялось на протяжении XIX столетия. Тобольские ружья шли на Север, где их покупали охотники и звероловы из коренного селения, на Ирбитскую ярмарку и в Восточную Сибирь. Лишь на рубеже XIX и XX столетий с распространением фабричной выделки охотничьих ружей оружейное производство в Тобольске и его окрестностях прекратило существование.

К первой четверти XVIII в. относится первый опыт литья пушек в Тюмени, совершенно не известный в нашей литературе. Еще в конце XVII в. атаман пеших казаков Иван Михайлов сын Кадмин завел единственную на всю Сибирь литейную мастерскую, в которой отливал на продажу церковные колокола, дорожные колокольчики, медную и оловянную посуду. Работали в ней сам хозяин и его сыновья, не оставляя, впрочем, и казачьей службы. Но литье колоколов было главным делом семьи, и, как водилось тогда, стало ее своеобразным родовым признаком, закрепившимся в прозвании -- Колокольниковы.

Тюменские мастера добились больших успехов в меднолитейном деле. Старшие братья неоднократно командировались в Верхотурский уезд на Каменские заводы, где им поручалась ответственная операция по изготовлению мортирных образцов («болванов»). В 1715 г. губернская администрация обязала Колокольниковых отлить 14 мортир и пушек для военной экспедиции подполковника Бухольца в Яркенд. Для выполнения заказа пришлось построить (за казенный счет) новые плавильные печи. Под начало мастеров было наряжено множество кузнецов, каменщиков, плотников, токарей и резчиков. Скромное заведение Колокольниковых на время превратилось в гетерогенную мануфактуру с принудительным трудом. Общий надзор за ходом работ осуществлял присланный из Тобольска артиллерии поручик Иван Каландер. Заказ был выполнен за 6 месяцев. В 1718 г. Колокольниковы по заказу казны отлили 7 колоколов для Ямышевской и Омской крепостей, а в следующий год -- пудового калибра мортиру для Московского полка и водосвятную чашу для одной из соборных церквей.

Во второй четверти XVIII в. Россия не вела больших войн. В Сибири тоже было относительно спокойно. Колокольниковы, не получая больше военных заказов, сосредоточились на производстве мирной продукции -- колоколов, дорожных колокольчиков и домашней утвари. Купеческая ветвь рода Колокольниковых оставила заметный след в истории Тюмени, в частности, на их средства в 1914 г. было построено здание частного коммерческого училища, органично и красиво вписавшееся в архитектурный облик старого города.

В середине и второй половине XVIII в. промышленное производство заметно возросло. Оно все больше сосредоточивается в городах, в руках городских сословий: цеховых и мещан. К 60-м годам ремесленники и торговцы составляли половину числа горожан, находившихся в ведении магистратов. Так, в Тобольске из 2748 ревизских душ городских сословий (мещан, цеховых, посадских) 920 (33,5%) имели ремесла и 682 (24,8%) -- торги; в Тюмени соответственно из 1706 р. д. имели ремесла 558 (32,8%), торги 303 (18%). Роль служилого люда в ремеслах и торгах упала, а к концу XVIII в. сошла на нет. Появились специалисты по новым видам ремесел: канатчики, оконичники, маляры, скорняки, рогожники, дегтярники, смолокуры, вязальщики чулок и рукавиц, красильщики, набивщики холстов и другие, что свидетельствовало о дальнейшем углублении общественного разделения труда. Городское ремесло прочно встало на рельсы товарного производства.

В первой половине XIX в. сфера мелкой промышленности расширилась. Ремесла и промыслы появились даже в малых северных городах. В 1862 г. в Тобольской губернии официально насчитывалось 5020 цеховых ремесленников. Вместе с семьями они составляли примерно четверть всего городского населения. Самым крупным ремесленным центром стала Тюмень (1977 чел.). В Тобольске был 541 ремесленник, Ялуторовске -- 179, Ишиме -- 130, Березове -- 63, Сургуте -- 14. Ряд ремесел и промыслов развивался вне цехов, поэтому фактически ремесленников было больше, чем значилось их по официальной статистике. В цехах не состояли мыловары, свечники, маслобойщики, канатчики, гончары. Статистика относила их заведения к числу фабрик и заводов, хотя экономически они ничем не отличались от мелких ремесленных мастерских.

Преобладающим типом городского промышленника был мелкий производитель, работавший на скупщика. На скупщиков работали многочисленные сапожники, чаромошники, башмачники, рукавичники Тюмени и Тобольска, скорняки Березова и Сургута, мыловары и свечники Ишима и Ялуторовска. Типичный пример тому показывает броднево ремесло в Тюмени. Оно возникло в 40--50-х гг. XIX в., чтобы удовлетворить внезапно открывшийся большой спрос на грубую рабочую обувь на золотых приисках Восточной Сибири. В Тюмени шилось ежегодно до 150 тыс. пар бродней. Мастерки-скупщики брали сырье (кожи) у заказчиков, каковыми были обычно купцы-заводчики, и раздавали его броденщикам, разделяя между ними труд: одни ремесленники шили голенища, другие -- головки, третьи пришивали голенищи к головкам. За пару бродней мастерок платил 7--8 коп., а сдавал их заказчику по 12 коп. Дневной заработок ремесленника-броденщика не превышал 30 коп. Сырье для пары бродней стоило 1 р. 55 к. На рынке бродни продавались по 2 р. 50 коп. за пару. Таким образом, из 95 коп. новой стоимости, воплощенной в паре бродней, 81--83 коп. присваивал заказчик -- купец, 3--5 коп. -- мастерок, а 7--9 коп. оставалось на долю непосредственного производителя. Иными словами, производство бродней представляло низшую форму капиталистической мануфактуры, которую принято называть рассеянной.

Точно такой же экономический строй имел в Тюмени рукавичный промысел. Мастера-рукавичники получали по копейке за шитье пары рукавиц, сдавая их мастеркам и скупщикам.

В первой половине XIX в. наблюдался некоторый рост сельских промыслов. «Первым в целой Сибири по его торговому духу, сильно развитой мелкой промышленности» современник называет Ялуторовский округ. Тонкие льняные холсты, вытканные ялуторовскими крестьянками, находили сбыт даже в Европейской России. В Ялуторовском же и Тюменском округах были распространены чулочный, канатный, решетный, рогожный и шорный промыслы. Имелись селения, в которых промыслами занимались до половины и более жителей. Так в д. Решетниковой Тюменского округа все мужчины занимались выделкой кож. В с. Каменском и тяготевших к нему деревнях Кулиге, Дубровиной, Насекиной, Коняшиной, Размазиной, Молчановой и Салаирке до 300 женщин ткали ковры, которые сбывались на Ирбитской и сельских ярмарках и торжках. Несколько ковровщиц проживало в Тюмени и юртах Б. Акияры. К тому времени ковровый промысел, занесенный в Сибирь, по всей вероятности, беглыми крестьянами из известного села Палеха, имел уже вековую историю.

В XVIII в. берет начало частная мануфактурная промышленность. Первые частные мануфактуры появились в стекольном и писчебумажном производствах вне генетической связи с местной мелкой промышленностью. В 1723 г. тобольские дворяне Петр и Яков Метегоровы построили первый в Сибири стекольный завод в 20 верстах от Ялуторовской слободы на речке Коктюль. Это было посессионное заведение, в котором применялся наемный и принудительный труд. В 40-х гг. XVIII в. в заводском поселке Коктюльском было 2 двора мастеровых, 8 дворов работных и 6 дворов крепостных людей. Завод выпускал столовую и литейную посуду зеленого стекла и сбывал ее местным крестьянам и купцам, приезжавшим из Тюмени, Тобольска и Ирбита. В конце 1860-х гг. он, вероятно, был закрыт.

Еще менее продолжительным было существование стекольного завода Матвея Постникова в Ишимском дистрикте. Открытый в 1743 г. он через 20 лет был снят с учета и лишен покровительства мануфактур-коллегии. Так обычно поступали с «подложными» мануфактуристами, которые, не занимаясь заводами, использовали приписных к ним крестьян в земледельческих работах и домашнем хозяйстве.

В 1751 г. вступил в действие стекольный завод тобольского купца Алексея Корнильева, расположенный в 25 верстах от Тобольска на р. Аремзянке. Мануфактур-коллегия разрешила купить к нему до 200 крепостных крестьян. Корнильевы купили у тобольского' дворянина А. А. Карамышева крепостную деревню в Тюменском уезде, земли и крестьян у помещика А. П. Нефедьева в Тобольском уезде. Кроме того, к заводу были приписаны ссыльные поселенцы. В 1776 г. их насчитывалось 29 душ м. п. На заводе в небольшом количестве применялся и наемный труд.

Корнильевы поставили дело на широкую ногу. Скоро на р. Аремзянке возникло большое фабричное село с двумя деревнями. Наряду с посудой зеленого стекла, завод производил белое и цветное стекло и хрусталь. К концу столетия объем его производства достигал (по стоимости) 6000 руб. в год. В 1842 г. он произвел продукции на 10582 руб., но в июне 1848 г. сгорел и с тех пор больше не возобновлялся.

17 июня 1744 г. Мануфактур-коллегия разрешила тобольским купцам Евсею, Антону и Ивану Медведевым основать бумажную «фабрику». Дети бывшего тульского оружейника получили широкую привилегию: им разрешалось купить до 100 крепостных крестьян; их дом и «фабрика» освобождались от постоя и всяких поборов, мануфактуристы, приказчики и работные люди изымались из подчинения местным властям и передавались в ведение Мануфактур-коллегии. Мануфактура на 10 лет освобождалась от уплаты пошлин. В том же году она вступила в действие, разместившись на берегу речки Суклемы, в 15 верстах от Тобольска. С ее ролов сходила писчая, полуалександрийская и картузная бумага. Среди 19 русских писчебумажных мануфактур по объему выпускаемой продукции она занимала 11-е место. На ее долю приходилось примерно 2% выпускаемой в стране писчей бумаги. В течение первых 15-ти лет мануфактура Медведевых была единственным писчебумажным предприятием в Сибири. В 1778 г. на ней работали 4 крепостных, 8 приписных (из ссыльных) и 33 наемных и работных людей.

В 1733 г. мануфактура на Суклеме перешла в руки купца В. Я. Корнильева. Дом Корнильевых играл большую роль в жизни Тобольска. В. Я. Корнильев владел салотопенным заводом, его брат Алексей, как сказано выше, содержал стекольную мануфактуру. Корнильевы держали крупные винные откупа, брали подряды на перевозку казенных грузов, участвовали в китайской торговле. Как и Медведевы, они были тесно связаны с губернской администрацией, им покровительствовал губернатор Д. И. Чичерин.

В. Я. Корнильев расширил мануфактуру, открыл при ней типографию. Заведение превратилось в своеобразный комбинат, выпускавший бумагу и книги. До указа 1796 г. о закрытии частных типографий Корнильев успел выпустить 24 номера первого в Сибири журнала «Иртыш, превращающийся в Ипокрену», 2 части «Журнала исторического, выбранного из разных книг», несколько номеров периодического издания «Библиотека ученая, экономическая и нравоучительная», свыше десятка книг по истории, медицине, ветеринарии, экономике и другим отраслям знаний -- общим тиражом около 12000 экземпляров. Мануфактура перешла в XIX в. и в руках новых владельцев -- купцов Дьяконовых, а затем Плотниковых -- продолжала функционировать до конца столетия.

В 1793 г. открылась в Тобольске шелкоткацкая мануфактура купца первой гильдии Ф. Ф. Кремлева. На ней вырабатывались шелковые, полушелковые и бумажные ткани и ленты разных сортов. Работы велись крепостными, приписными (из ссыльных поселенцев) и наемными работниками. Но в 1797 г. после перевода ссыльных мастеров на казенную «фабрику» в Иркутск мануфактура была закрыта. В том же году в число «фабрик», опекаемых Мануфактур-коллегией, вошло полотняное предприятие Куткина. Оно размещалось в Подчувашском предместье Тобольска, на берегу Иртыша, а затем было переведено за 10 верст от города, на берег речки Коноваловки. Ее рабочую силу также составляли несвободные люди: дворовые, ссыльно-поселенцы и каторжные. Они производили разные виды полотен, салфетки, кушаки, платки, ленты, кружева, тесьму и кисти для шляп. Продукция сбывалась в городах Тобольской губернии, а часть ее шла за границу, через таможни Сибирской крепостной линии. Рядом с полотняным двором в сельце Михайлове, как по имени владельца называлось «фабричное» селение на Коноваловке, был оборудован кожевенный цех, где под надзором мастера-немца выделывались оленьи, лосиные и воловьи кожи. Продукция продавалась в городах и линейных крепостях, а большей частью поступала в собственную галантерейную мастерскую для изготовления замшевых и лайковых перчаток, рукавиц, портупей, панталон и перевязей для барабанов и солдатских сум, которые по подрядам поставлялись в казну. «Комбинат» Куткина просуществовал недолго: в 1811 г. он был секвестрован, взят в казну и закрыт.

На тех же посессионных началах держалась винокуренная промышленность, получившая развитие в южных, хлебных уездах. В первой половине XVIII в. винокурни принадлежали местным купцам Корнильевым, Головковым, Стукаловым и др., поставлявшим вино по подрядам в казну. Они представляли мелкие заведения с числом наемных рабочих, не превышавшим 10 чел. в каждом. Но с введением монополии дворян на винокурение в 1754 г. купеческие заводы были проданы дворянам или взяты в казну. Поставку вина в Сибирской губернии взял граф П. И. Шувалов. К нему и отошли казенные и частные заводы, в том числе и крупнейший Уковский завод в Ялуторовском дистрикте. На заводах сановного владельца работали крестьяне, присланные из окрестных сел в принудительном порядке, по нарядам. Шувалова сменил верхотурский купец и горный заводчик В. Походяшин, взявший питейный откуп и винные подряды во всей Западной Сибири. Он скупил заводы Шуваловых, построил новые, в их числе Успенский завод в Тюменском уезде. На заводах Походяшиных применялся наемный и принудительный труд.

В конце XVIII--начале XIX вв. многие винокуренные заводы перешли в казенное ведомство. Это сопровождалось дальнейшим ухудшением социального состава рабочих кадров. Ввиду недостатка и дороговизны наемной силы казна обратилась исключительно к принудительному труду. На заводы стали высылаться колодники и лица из податных сословий для отработки частных долгов и казенных недоимок. Принудительный труд применялся также на Черноречинском заводе помещиков Сумароковых (потом Пономаревых) близ Тюмени. Только на Падунском заводе (Ялуторовский округ), находившемся на аренде у откупщиков питейных сборов купцов Мясниковых и Поповых, работы велись наемным трудом. Но с окончанием срока аренды (1824 г.) этот завод перешел в казенное содержание и скоро был закрыт.

Мануфактуры XVIII в., таким образом, за редким исключением базировались на принудительном труде или комбинации несвободного труда с наемным при явном преобладании первого, что свидетельствовало о крайней узости рынка наемной рабочей силы в Сибири. Их социальный облик был своеобразен и противоречив, как и сама эпоха их породившая. По техническому базису (разделение труда, набор специализированных орудий, больший, чем в ремесленных мастерских, контингент рабочих) посессионные и казенные заведения не отличались от капиталистических мануфактурных предприятий, но по характеру рабочей силы и способу ее соединения со средствами производства они всецело принадлежали феодальной эпохе.

На рубеже XVIII и XIX вв. растет число частных мануфактур, применяющих наемный труд, но только во второй четверти XIX в. они получают преобладающее значение. Это было связано с утверждением мануфактур в ведущих отраслях обрабатывающей промышленности и в первую очередь в кожевенном деле. Кожевенным цехом Сибири по праву считалась Тюмень. Ее заводы уже в начале XIX в. давали более половины всей сибирской кожевенной продукции. В 1809 г. в Тюмени было выделано 67130 кож, что равнялось годовому производству Рязанской и Пензенской губерний, вместе взятых. Тюмень являлась главным поставщиком сибирской юфти на экспорт. В упомянутом 1809 г. 18500 кож тюменского дела пошли через Кяхту в Китай, 21900 -- пограничные крепости Сибирской линии, 16-J0 -- Ирбит и Европейскую Россию и 10530 кож проданы на месте сапожникам и чарошникам. Белые конские кожи скупались тобольскими купцами для поставок в армию.

Крупные предприятия возникают в салотопенной промышленности Ишимского, Ялуторовского и Тюменского уездов. На заводе ишимских купцов Еманаковых во второй четверти XIX в. работало свыше 20 наемных рабочих. Русское (в т. ч. сибирское) сало экспортировалось через Петербург и Архангельск в Англию. В 1792 г. тюменский купец Василий Конушин завел клееваренную мануфактуру, разместив ее под одной крышей с салотопенным и кожевенным заводами. Ее продукция (до 1200 пуд. в год) находила сбыт на Макарьевской и Ирбитской ярмарках, в Москве и Петербурге. Тюменский клей большими партиями шел во Францию. Последнее обстоятельство сыграло роковую роль в судьбе мануфактуры. Как писал заводчик в своем «рапорте» губернатору, из-за «бывшего тогда во Франции бунта» цены на клей резко упали, он «понес немалый убыток» и вынужден был мануфактуру закрыть.

В первой половине XIX в. капиталистическая мануфактура (с наемным трудом) заняла ключевые позиции в стекольном производстве. По-прежнему центром его был Ялуторовский уезд. В 1800 г. здесь размещалась добрая половина сибирских стекольных заводов. Это обусловливалось тем, что хлебородный уезд в изобилии давал дешевое сырье -- соломенный пепел, а расположенные тут же винокуренные заводы являлись основными потребителями стекольной продукции. В 1831 г. в Тобольской губернии действовало 12 стекольных и хрустальных заводов, 7 из них принадлежали купцам, а 5 «капиталистам» крестьянам. Наиболее значительным был завод купца Ивана Медведева в Ялуторовском уезде. При нем работал специальный поташный цех. В 1831 г. Медведев наладил производство белой фаянсовой посуды, украшенной цветным орнаментом. Предприятие Медведева выпускало полубелое и зеленое оконное стекло, тарелки, блюда, миски и другие изделия из фаянса, зеркала, множество видов хрустальной посуды. В его мастерских был занят 121 наемный рабочий; сверх того сотни местных крестьян занимались изготовлением и доставкой на мануфактуру сырья и материалов. На успехи крупнейшей в Сибири стекольной мануфактуры обратили внимание в Петербурге: по представлению генерал-губернатора И. П. Медведев за распространение мануфактурной промышленности в Тобольской губернии был награжден золотой медалью на анненской ленте.

Во второй половине XIX в. промышленность Тобольской губернии вступила в собственно мануфактурный период, т. е. период, когда капиталистическая мануфактура стала господствующей формой производства. В 1866 г., по данным официальной статистики, в губернии числилось 436 заведений (без мукомольных мельниц) с 2871 рабочим, которые произвели продукции на 2682789,5 руб. Заведений с 11 и более рабочими было 49. Они занимали 1725 рабочих и дали продукции на 1649868 руб. Иными словами: предприятия мануфактурного типа, составлявшие 11,2% общего числа учтенных статистикой заведений, сосредоточивали у себя 60% рабочих и 61,5% продукции. Удельный вес их в производстве стекла, вина достигал 100, выделке кож -- 63,4, муки-крупчатки -- 31, кирпича -- 50, вытопке сала 38 процентов.

Мануфактура не могла сразу охватить всех отраслей производства. Она существовала рядом с массой мелких и мельчайших ремесленных заведений и промыслов. Мануфактурные предприятия сосредоточивались в немногих городах и сельских районах южной части губернии; на остальном громадном ее пространстве безраздельно господствовало мелкое производство, не порвавшее связей с земледелием.

§ 3 Бунтари

Переселенец, данный или неданный, был главной фигурой в сибирской деревне XVIII века. Крестьяне-переселенцы несли за Урал свой трудовой и социальный опыт, мироощущение и веру. Среди переселенцев и беглых было много ревнителей «древнего благочестия». От Урала до Алтая сложилась целая сеть скитов и пустынь, где находили убежище старообрядческие чернецы и их приверженцы, гонимые духовными и светскими властями. Они являлись центрами широкого общественного движения, направленного против официальной церкви и стоящего за ней государства. Один из крупных скитов -- Аремзянская пустынь -- обосновался в 30 верстах от епархиального Тобольска. Из нее вышел знаменитый предводитель яицких старообрядцев И. Харчевников. Два крупнейших скитских центра возникли близ Тары: поповского согласия Сергиевская пустынь и скит беспоповца Ивана Смирнова. Вокруг них группировались сотни ишимских, ялуторовских, тюменских крестьян и казаков.

Старообрядцы расходились с православной церковью по обрядным вопросам: о таинствах священства, крещении, формах креста, крестосложении и т. п. Но за мотивами религиозного порядка явно или неявно стояли вполне земные, социальные интересы. Старообрядчество было окружено ярким ореолом гонимой, преследуемой религии, освещенной многовековой традицией. Скиты давали убежище от насилий духовных и светских властей.

Движение старообрядцев началось с протеста против записи их в двойной подушный оклад. В сентябре 1721 г. в Тобольске получили указ с категорическим требованием переписать раскольников для этих целей. На места, в том числе и Тару, были направлены военные команды. В старообрядческих кругах в то время широко распространились упаднические настроения. Раскольники говорили о близости конца света, о безраздельном господстве на земле слуг антихриста, причем последний все больше отождествлялся с личностью самого императора. В этом контексте согласие уплачивать двойной оклад рассматривалось как подчинение воле антихриста и помощь ему, а списки налогоплательщиков как перечень слуг сатаны.

Старообрядцы отказались от записи в двойной подушный оклад. Мрачная старообрядческая эсхатология дала протесту традиционную форму -- самосожжение. В конце 1721--начале 1722 гг. совершились гари в Ировской деревне Абацкой слободы и селениях Ишимской волости. Это остановило власти. Митрополит Антоний направил в скиты свое пастырское послание с мирным увещеванием раскольников. Больше никаких мер не принималось. Но в мае 1722 г. события приняли крутой оборот. Жителям Тары и казачьему гарнизону города надлежало принять присягу по новому указу о престолонаследии. По этому указу правящий император по своей воле назначает преемника, когда это сочтет необходимым. Теперь же присягу следовало принести не названному по имени и еще не назначенному преемнику. Многим это показалось странным. Поползли слухи: дело нечисто, ибо приказано приводить к присяге не иначе как самому антихристу, имени которого даже вымолвить невозможно. Жители и гарнизон отказались присягать. Петр I квалифицировал это как государственную измену и открытый бунт. Начался жесточайший тайный розыск, длившийся до 1735 г. Сотни жителей Тары и окрестных селений подверглись пыткам и мучительным казням.

Вопрос о присяге переплелся с вопросом о записи в двойной, раскольничий оклад. Не желая записываться, ишимские, тюменские и ялуторовские крестьяне снимались с насиженных мест и скрывались. Бежали раскольники и православные. Расколоучители призвали своих приверженцев к самосожжению. Документы зафиксировали зловещие гари в д. Зырянской под Тюменью, д. Коркиной Ялуторовского дистрикта, д. Ировской Абацкой слободы (повторно), д. Камышевской на Исети. Гибли десятки и даже сотни людей. В середине октября 1722 г. в самосожжении на р. Пышме погибло около 400 тюменских и ялуторовских крестьян. В марте 1724 г. в болотистых лесах за р. Пышмой сгорело 145 человек, съехавшихся сюда из разных тюменских и ишимских деревень; среди них было и несколько жителей Тюмени.

Массовые самосожжения вызвали тревогу светских и церковных властей. Первые были обеспокоены прискорбным сокращением числа налогоплательщиков и, следовательно, умалением казенного «интереса»; для вторых гари опасны были тем, что они свидетельствовали о неэффективности работы всей иерархии священнослужителей, оказавшихся неспособными вернуть в лоно церкви заблудшую паству. Митрополит Тобольский и Сибирский Антоний отреагировал на это весьма оригинально. В 1723 г. он заверил Синод, что все раскольники в его епархии сгорели, а вновь впавших в раскол нет. В 1726 г. во всей Сибири значился один записной старообрядец, в 1732 г. -- пять, и все -- по Таре. Это, впрочем, не мешало духовным властям с помощью светской администрации выявлять противников «истинной веры» и карать их.

В Сибири четкой грани между старообрядцами и православными не было. Многие крестьяне, не замеченные в расколе, крестились двуперстно; старообрядцы же посещали православные храмы, принимали в своих домах священников, крестили детей по православному обряду. Среди крестьян-старообрядцев бытовало убеждение, что на худой конец, чтобы избежать преследований, можно сходить на исповедь к никонианскому попу, но следует при этом всячески избегать причащения. Более того, можно даже причаститься, но, удерживая во рту «святые дары», стараться потом незаметно выплюнуть их. Крестьяне с. Пышменского Тюменского заказа прорубили в полу церкви специально дыру близ большого креста с тем, чтобы во время поклонов перед ним удобнее было выплюнуть причастие. Но это было весьма рискованным делом. По христианским представлениям «святые дары» на литургии превращались в кровь и плоть самого Иисуса Христа и надругательство над ними считалось неслыханным богохульством, заслуживающим казни. В 1738 г. при митрополите Антонии Стаховском были уличены и обвинены в «плюновении святых тайн» жена тобольского разночинца Васса Дмитриева и крестьянка Евфимия Петрова. Как богохульников их приговорили к сожжению; приговоры были исполнены в Тобольске 18 ноября и 16 декабря 1738 г.

Учет старообрядцев вели церковь (исповедальные ведомости) и светская администрация (запись в двойной подушный оклад). Но ни исповедальный, ни податный учет точных сведений об их числе не давал и не мог дать как по причине размытости граней самого предмета учета, так и ввиду коррумпированности части местного духовенства, всегда готового за мзду («из лакомства») показать раскольников в числе бывших на испойеди. Но одно несомненно: количество старообрядцев в Зауралье в XVIII в. росло. Их ряды пополнялись беглыми особенно после разгромов властями старообрядческих центров в России (Керженец, Выгорецкая, Урал) и за рубежом (Ветка), а также путем передачи веры из поколения в поколение в самой Сибири. По данным исповедального учета, в Тобольской епархии в 1750 г. насчитывалось 5179 мужчин и 4679 женщин раскольников, основная часть которых находилась в Тобольском уезде: 2812 мужчин и 2360 женщин (без раскольников, проживающих в Тобольске). За этот же 1750 г. Сибирская губернская канцелярия насчитывала на этой же территории (без Исетской провинции) 3550 и 3040 женщин записных раскольников. Очевидно, данные светского учета стоят ближе к истине, но и они, без сомнения, сильно занижены.

Если в первую ревизию (1722--1724 гг.) старообрядцы боролись против записи в двойной подушный оклад, то во время второй ревизии (1743--1747 гг.), напротив, за эту запись. Указы о проведении второй ревизии разрешали записывать в раскольники всех желающих, что было воспринято старообрядцами как объявление свободы вероисповедания. Крестьяне стали записываться в раскол семьями, даже соседними дворами. В Тюмени записались 293, Ялуторовском дистрикте -- 88, Ишимском -- 65, а по всей епархии -- более 10200 человек. Такой приток в старообрядчество обескуражил церковников. Тобольская консистория разослала по духовным заказам указы с требованием усилить борьбу с расколом, не останавливаясь перед насильным возвращением в «церковную ограду» вновь записавшихся в раскольничий подушный оклад. Это повлекло за собой невиданную ранее вспышку самосожжений в 1750--1753 гг. Предвестником ее была гарь крестьян с. Успенского Тюменского уезда 18 апреля 1746 г. Под угрозой обращения в православие крестьяне месяцами бродили по окрестным лесам, лишь изредка рискуя появляться вблизи жилья, чтобы узнать, «обращают ли их к церкви или свое оставлено». Они собирались десятками и сотнями в специально построенных вдали от селений дворах и угрожали самосожжением, если их и далее будут принуждать к обращению. 21 раз полыхали по всей Тобольской епархии старообрядческие гари. На 1750--1753 годы падает половина самосожжений XVIII в. в Западной Сибири и на Урале. Причем в гарях участвовали и незаписные старообрядцы, считавшиеся православными. Вот только некоторые из этих зловещих фактов. В августе 1750 г. сожгла себя большая зажиточная семья Зайковых (14 человек) из д. Зайковой, что в 8 верстах от Тюмени. 8 октября того же года сгорел 61 крестьянин в Тугулымском приходе (тоже Тюменского уезда). 10 декабря погибли в огне крестьяне д. Бурмистровой и слободы Орлово Городище Ишимского дистрикта. Всего в Ишимском старообрядческом районе сгорело в том же году около 30 крестьян. В ночь на 22 марта 1751 г. в Тюменском духовном заказе вспыхнули одновременно три гари -- в деревнях Гусевой, Гилевой и Кулижной. 12 апреля 1751 г. сгорело 33 чел. в д. Березовой того же заказа. 5 марта 1753 г. собрались для самосожжений 50 старообрядцев в д. Снегирёво Ялуторовского дистрикта, и только энергичное вмешательство ялуторовского управителя князя В. Пелым-ского предотвратило трагедию. Наконец, в ночь на 23 июля 1753 г. совершилась крупнейшая гарь близ д. Лучинкиной Кармацкого стана, в которой погиб 201 человек.