Неоконченные сказания

Но, увидев ее горе, он передумал:

-- Это будет сейчас, -- сказал он, -- до исхода этого года. А потом я сооружу корабль, какого еще не строили Морские Купцы, дворец на воде для Королевы. И ты поплывешь со мной, Эрендис, милостью Валаров, Яванны и Оромэ, которых ты любишь мы поплывем к странам, в которых я покажу тебе леса, каких ты не видела там и сейчас поют эльдары леса, которые больше нэменурских, привольные и нетронутые от начала дней, где еще слышится рог Владыки Оромэ.

Но Эрендис заплакала:

-- Нет, Алдарион, -- ответила она. -- Я рада, что в мире есть еще такое, о чем ты говоришь но я не увижу этого никогда. Ибо я не хочу: лесам Нэменура отдано мое сердце. И, увы! если из любви к тебе взойду я на этот корабль, то не сойду с него. Вынести это выше моих сил едва скроется берег, я умру. Море ненавидит меня и теперь мне отмстилось за то, что я забрала тебя у него и бегала от тебя. Иди, господин мой! Но сжалься и не трать столько лет, сколько я уже потеряла!

Алдарион был повержен ибо он говорил со своим отцом в пустой ярости, она же говорила в великой любви. Он не отплыл в тот год но мало было ему радости и покоя. «Едва скроется берег, она умрет» -- сказал он себе. -- «Но скоро я умру, если не скроется он. Так если уж суждено нам прожить сколько-то лет вместе, то я должен плыть один, и скорее».

Он начал, наконец, готовиться отплыть по весне и Морские Купцы были рады, как никто на всем Острове из тех, кто знал о том, что происходит. Было снаряжено три корабля, и в месяц върессэ Vнressл они отчалили. Эрендис сама повесила зеленый венок ойолайрэ на бушприт «Паларрана» и скрывала слезы, пока корабли не вышли из могучих новых волноломов гавани.

Шесть с лишним лет прошло, прежде чем Алдарион вернулся в Нэменор. Даже Королева Алмариань была холодна к нему по возвращении, и Купцы попали в опалу ибо люди сочли, что Алдарион слишком жесток к Эрендис. Он же и вправду задержался дольше, чем собирался ибо гавань Виньялондэ он нашел полностью разрушенной, и море свело на нет все его труды по восстановлению ее. Люди по побережью стали бояться нэменурцев или же начали открыто враждовать с ними и Алдарион услышал слухи о каком-то средиземском правителе, который ненавидит людей на кораблях. Затем, когда уже он повернул домой, с юга налетел бешеный ветер, и Алдариона занесло далеко на север. На некоторое время он задержался в Мит лонде, а когда снова вывел корабли в море, их опять унесло в опасные северные воды, полные льдов, где они жестоко страдали от холода. Наконец море и ветра успокоились, но когда Алдарион всматривался с бушприта «Паларрана» и увидел на горизонте Менельтарму, взгляд его упал на зеленый венок -- и он увидел, что тот завял. Алдарион испугался, ибо такого никогда не случалось с венками ойолайрэ , пока брызги воды омывали их.

-- Он замерз, капитан, -- сказал моряк, стоявший рядом. -- Было слишком холодно. Как же я рад снова видеть наш Столп!

Когда Алдарион пришел к Эрендис, она долго смотрела на него, но не выходила ему навстречу и он стоял некоторое время, не зная, что сказать, чем вовсе не отличался он обычно.

-- Сядь, господин мой, -- сказала Эрендис, -- и сперва расскажи мне про все свои деяния. Многое, должно быть, видел ты и совершил за эти долгие годы!

И Алдарион, запинаясь, начал, а она сидела молча и слушала, пока он не рассказал ей всю повесть о своих тяготах и задержках и когда он закончил, она сказала:

-- Благодарение Валарам, чьей милостью ты, наконец, вернулся. И благодарение им также за то, что я не отправилась с тобой ибо я увяла бы быстрее любого венка.

-- Твой зеленый венок попал на холод против моей воли, -- ответил он. -- Прогони меня теперь, если хочешь, и люди, я думаю, не станут винить тебя. Разве смею я надеяться, что твоя любовь окажется долговечнее дивного ойолайрэ ?

-- Так воистину оказалось, -- ответила Эрендис. -- Еще не застудилась она до смерти, Алдарион. Увы! Как я могу прогнать тебя, когда вижу тебя вновь, прекрасного, как солнце после зимы!

-- Так пусть же придут теперь весна и лето! -- сказал Алдарион.

-- И пусть не вернется зима, -- добавила Эрендис.

И к радости Менельдура и Алмариани свадьба Королевского Наследника была назначена на следующую весну и так и случилось. В год восемьсот семидесятый Второй Эпохи Алдарион и Эрендис обручились в Арменелосе, и в каждом доме звучала музыка, и на улицах пели мужчины и женщины. После того Королевский Наследник и новобрачная путешествовали по всему Острову, пока посреди лета не приехали они в Андэниэ, где Валандил, его правитель, приготовил им заключительный пир и весь народ Западных Земель собрался туда из любви к Эрендис и гордости, что Королева Нэменура происходит из них.

Утром после пира Алдарион смотрел из окна спальни, выходившего на запад, на море.

-- Смотри, Эрендис! -- воскликнул он вдруг. -- Корабль идет в гавань и это не нэменурский корабль, а такой, на какой ни мне, ни тебе не взойти, даже если захотим.

И Эрендис выглянула и увидела стройный белый корабль, окруженный белыми птицами в лучах солнца и парус его сверкал серебром, когда, разрезая пену, он вошел в гавань. Так эльдары почтили свадьбу Эрендис из любви к народу Западных Земель, с которым бо-лее всего были они дружны . Корабль их был гружен цветами для украшения празднества, и все, севшие за столы ввечеру, были увенчаны эланор ом и сладостным лиссуин ом, чей аромат веселит сердце. Привезли они с собой также и менестрелей, певцов, что помнили песни эльфов и людей давних дней Наргот ронда и Гондолина и много эльфов, дивных и величавых, сидело меж людей за столами. Но люди Андэниэ говорили, что ни один из них не был прекраснее Эрендис эльфы же сказали, что глаза ее ясны, как глаза Морв ен Эледв ен Morwen Eledhwen в былые времена или даже глаза жительниц Аваллунэ.

Привезли эльдары также и множество даров. Алдариону они подарили саженец дерева, кора которого была белоснежной, а ствол -- прямым, крепким и прочным, словно стальной листвы же на нем еще не было.

-- Благодарю вас, -- сказал Алдарион эльфам. -- Древесина такого дерева, должно быть, воистину драгоценна.

-- Может быть мы не знаем, -- ответили они. -- Ни одно из них еще не было срублено. Летом оно носит прохладную листву, а зимой -- цветы. Мы ценим его за это.

Эрендис же они подарили двух птичек с золотыми клювами и лапками. Они пели друг другу на много ладов, не повторяясь ни в одной песне и трели если же их разделяли, они тут же слетались друг к другу, и не пели поодиночке.

-- Как же мне держать их? -- спросила Эрендис.

-- Пусть летают и будут свободны, -- ответил эльдар. -- Мы говорили им о тебе и они будут с тобой, где ты ни поселишься. Они живут вместе всю жизнь, а живут они долго. Быть может, в садах твоих детей будет петь множество таких птиц.

В ту ночь Эрендис проснулась, и сладостный аромат донесся до нее из окна ночь была светла, ибо полная луна стояла на западе. Встав с постели, Эрендис выглянула в окно и увидела, как вся земля спит, одетая серебром на подоконнике же сидели бок о бок две птички.

Когда празднества окончились, Алдарион и Эрендис отправились погостить в ее дом и птички снова поселились на подоконнике. Через некоторое время молодые попрощались с Берегаром и Нэнет и поехали обратно в Арменелос ибо там пожелал Король поселить своего Наследника, и для них был приготовлен дворец посреди сада. Там было посажено эльфийское дерево, и эльфийские птички пели на его ветвях.

Через два года Эрендис понесла и весной следующего года родила Алдариону дочь. С самого рождения девочка была красавицей и все хорошела: как гласят предания, прекраснейшая из женщин, рождавшихся в ветви Элроса, кроме лишь Ар-Зимраф ели Ar-Zimraрhel, последней. Когда пришла пора дать ей первое имя, ее назвали Анкалимэ Ancalimл. Эрендис радовалась в душе, ибо думала: «Теперь Алдарион наверняка захочет сына, чтобы тот стал его наследником и еще долго проживет со мной». Втайне она все еще боялась Моря и его власти над сердцем мужа и хотя она пыталась спрятать этот страх, всякий раз, когда он отправлялся на верфь или засиживался с Морскими Купцами, она ревновала его. Один раз Алдарион позвал ее на «Эамбар», но, увидев в ее глазах, что она не рада, больше никогда не предлагал ей этого. Прожив пять лет на берегу, Алдарион снова занялся своим Лесным Хозяйством и часто подолгу отсутствовал дома. Теперь, главным образом, благодаря его рачительности, в Нэменуре и вправду было вдосталь леса, но из-за того, что больше стало народу, нужда в строевом лесе и в дереве для различных работ была постоянной. Ибо в те давние дни, хотя многие и работали очень умело с камнем и металлами -- ведь Эдайн в старину многому выучился у Нолдора -- нэменурцы любили все деревянное, в повседневных ли надобностях или же в украшениях изящной резьбы. В то время Алдарион снова много заботился о будущем, насаждая лес везде, где тот вырубали, и сажал новые леса, где только была свободная земля, подходившая каким-либо деревьям. Именно тогда его стали повсеместно звать Алдарионом, и под этим именем его помнят среди тех, кто держал скипетр Нэменура. Но многим, и не только Эрендис, казалось, что он мало любит сами деревья, а заботится о них больше как о древесине для своих нужд.

Немногим иначе было и с Морем. Ибо, как давно уже сказала Нэнет своей дочери: «Он может любить корабли, дочь моя, ибо они созданы умом и руками человека но я думаю, не ветра и не большие воды так терзают его сердце, и не неведомые земли, а какой-то огонь в душе или какая-то мечта, преследующая его». И это, должно быть, было близко к истине ибо Алдарион был прозорлив и предвидел те дни, когда народу понадобится больше места и больше богатства и, сознавал ли он это ясно сам или нет, он мечтал о славе Нэменура и могуществе его Королей и искал, куда им шагнуть, чтобы возвеличить свои владения. Поэтому вскоре от лесничества он вернулся к кораблестроению, и ему привиделся могучий корабль, похожий на крепость, с высокими мачтами и парусами, широкими, как облака, несущий на себе целый город людей и грузов. И на верфях Руменны заработали пилы и молотки, и, наконец, из малых частей собрался огромный скелет со множеством ребер люди дивились на него. «Туру фанто » Turuphanto, «Деревянный Кит», называли его, но имя ему было другое.

Эрендис узнала об этом, хотя Алдарион не говорил ей, и встревожилась. Однажды она, наконец, сказала ему:

-- Что там за возня с кораблями, Начальник Гаваней? Разве не хватит с нас? Сколько прекрасных деревьев было срублено до срока в этом году? -- Она говорила полушутя и улыбалась.

-- Мужчина на земле должен трудиться, -- отвечал он, -- даже если у него прекрасная жена. Деревья растут и падают. Я вырастил их больше, чем срублено. -- Он тоже говорил весело, но не смотрел ей в глаза и больше они не разговаривали об этом между собой.

Но когда Анкалимэ почти исполнилось четыре года, Алдарион, наконец, открыто объявил Эрендис о своем желании снова покинуть Нэменор. Она сидела молча, ибо он не сказал ей ничего, чего бы она сама не знала и слова были напрасны. Он подождал до дня рождения Анкалимэ и расстарался для нее в тот день. Она смеялась и веселилась, хотя остальные в доме были невеселы и когда она пошла ко сну, она спросила отца:

-- Татанья , ты возьмешь меня с собой этим летом? Я хочу увидеть белый дворец в стране овечек, про который рассказывала мамиль .

Алдарион не ответил на следующий день он покинул дом и не возвращался несколько дней. Когда все было готово, он зашел попрощаться с Эрендис. В ее глазах против ее воли появились слезы. Эти слезы огорчили его и смутили, ибо он уже решился и скрепил свое сердце.

-- Довольно, Эрендис! -- сказал он. -- Восемь лет я жил здесь. Нельзя приковать золотой цепью сына Короля, кровь Туора и Эарендила Eдrendil! И не на смерть я отправляюсь. Я скоро вернусь.

-- Скоро? -- переспросила она. -- Но годы беспощадны, и ты не вернешь их с собой. А мои годы короче твоих. Молодость моя убегает а где мои дети -- и где твой наследник? Слишком долго и слишком часто в последнее время моя постель холодна .

-- Часто в последнее время мне казалось, что ты этого хочешь, -- сказал Алдарион. -- Но не будем ссориться, если мы думаем по-разному. Взгляни в зеркало, Эрендис! Ты прекрасна, и старость не бросает ни тени на тебя. Ты еще можешь подарить немного времени моей величайшей надобности. Два года! Лишь два года я прошу!

Эрендис ответила:

-- Скажи лучше «два года возьму я, хочешь ты того, или нет». Что ж, возьми два года! Но не больше. Сын Короля крови Эарендила должен держать свое слово.

На следущее утро Алдарион заторопился прочь. Он поднял на руки Анкалимэ и поцеловал ее она обняла его, но он поставил ее и ускакал. Вскоре из Руменны отчалил огромный корабль. Алдарион назвал его «Хирилондэ » Hirilondл , «Находящий Гавань» но отплыл он с Нэменура без благословения Тар-Менельдура и Эрендис не пришла в гавань с зеленым Венком Возвращения, и не послала Венка. Алдарион хмуро стоял на носу «Хирилондэ», на который жена капитана повесила большую ветвь ойолайрэ и не оглядывался назад, пока Менельтарма не скрылась в сумерках.

Весь тот день Эрендис просидела одна в своем покое, горюя но в глубине своего сердца она почувствовала новое -- холодную злость, и любовь ее к Алдариону была смертельно ранена. Она ненавидела Море а теперь и на деревья, которые когда-то любила, она не желала смотреть, ибо они напоминали ей мачты больших кораблей. Потому она вскоре оставила Арменелос и отправилась в Эмериэ посреди Острова, где ветер повсюду разносил блеяние овец.

-- Оно слаще моему слуху, чем вопли чаек, -- сказала она, встав в дверях своего белого дворца, подарка Короля а дворец стоял на западном склоне холма, и вокруг его зеленый луг без ограды или стены переходил в пастбище. Туда она взяла с собой Анкалимэ, и они жили там вдвоем. В доме Эрендис были только служанки и она всячески старалась воспитать дочь на свой лад, внушая ей неприязнь к мужчинам.

Анкалимэ редко видела мужчин, ибо у Эрендис не было хозяйства, а немногие ее работники и пастухи жили на подворье поодаль. Другие же мужчины не приезжали туда, кроме редких гонцов от Короля а те сразу старались уехать оттуда, потому что холод этого дома гнал их прочь а в доме они говорили лишь вполголоса.

Однажды утром в Эмериэ Эрендис разбудило пение птиц на подоконнике ее окна сидели эльфийские птички, которые жили в ее саду в Арменелосе и которых она забыла там.

-- Глупые певуны! Летите прочь, -- сказала она. -- Здесь не место вашей радости.

И птички умолкли и поднялись над деревьями трижды они облетели дом и улетели на запад. В тот же вечер они сели на окно в доме ее отца, где она жила с Алдарионом по пути с пира в Андэниэ и там Нэнет и Берегар нашли их на утро следующего дня. Но едва Нэнет протянула к ним руки, они вспорхнули и полетели прочь, и она проводила их взглядом, пока они не стали пылинками в солнечных лучах, умчавшись к морю, туда, откуда они появились.

-- Значит, он снова ушел и оставил ее, -- сказала Нэнет .

-- Почему же она не дала нам знать? -- вздохнул Берегар. -- И почему она не приехала домой?

-- Она дала знать, -- ответила Нэнет . -- Ведь она отпустила эльфийских птичек, а зря. Недоброе это предвещает. Почему, почему, дочь моя? Ведь ты же знала, на что идешь! Оставь ее, Берегар, где бы она ни была. Здесь больше не ее дом, и она не исцелится здесь. Пусть Валары пошлют ей мудрости -- или хотя бы умения держаться.

Когда пошел второй год плавания Алдариона, по воле Короля Эрендис приказала отделать и приготовить дом в Арменелосе но сама не собралась туда. Королю она послала такое письмо: «Я вернусь, если ты велишь мне, атар аранья . Но к чему мне спешить? Разве я не успею приехать, когда его парус покажется на востоке?» Себе же она сказала:

-- Уж не хочет ли Король, чтобы я ждала его на причале, как девчонка матроса? Когда-то и было бы так, но я уже не та. Этого с меня довольно.

Но прошел тот год, а паруса так и не увидели и настал следующий год, и склонился к осени. Эрендис стала холодна и молчалива. Она повелела закрыть дом в Арменелосе и не уезжала из своего дворца в Эмериэ больше, чем на несколько часов.

Всю свою любовь она отдала своей дочери, и очень привязалась к ней, и не хотела отпускать Анкалимэ от себя даже в гости к Нэнет и родственникам в Западных Землях. Все, что знала Анкалимэ, она узнала у своей матери и она выучилась хорошо читать и писать, и говорила с Эрендис по-эльфийски, как то было принято у нэменурской знати. Ибо в Западных Землях в таких домах, как дом Берегара, это была повседневная речь, и Эрендис редко говорила на нэменурском языке, который Алдарион любил больше всех. Много узнала Анкалимэ о Нэменуре и о былых временах из тех книг и свитков, что были в доме и что были понятны ей и другое о людях и о земле слышала она от женщин дома, хотя Эрендис и не прознала об этом ничего. Но женщины придерживали язык, когда разговаривали с девочкой, опасаясь госпожи и немного было веселья у Анкалимэ в белом дворце в Эмериэ. Дом этот был тих, и музыка не звучала в нем, словно кто-то недавно умер а в Нэменуре в те дни все люди играли на чем-нибудь. Но все, что слышала Анкалимэ в детстве, было пение женщин за работой, на улице, где Белая Госпожа Эмериэ не слышала их. Теперь Анкалимэ исполнилось семь лет, и когда только ей разрешали, она уходила из дома на широкие луга, где можно было привольно бегать и порою она гуляла с пастушками, ухаживая за овцами и обедая под открытым небом.

Однажды тем летом с одного из дальних хуторов в дом по делу пришел мальчик, чуть старше ее Анкалимэ наткнулась на него, когда на подворье он подкреплялся хлебом, запивая его молоком. Он оглядел ее равнодушно и отпил еще молока. Затем он подвинул к ней свою кружку.

-- Ну, смотри, глазастая, раз интересно, -- сказал он. -- Красивая ты, но очень уж тоща. Будешь есть? -- и он вынул из сумки краюху хлеба.

- Ыбал, бездельник! -- окликнула его пожилая женщина, вышедшая из коровника. -- Беги со всех своих длинных ног, не то забудешь, что я просила передать твоей матери!

-- Там, где вы, матушка Замын, сторожевой собаки не надо! -- ответил мальчик и, залаяв, выбежал прочь из ворот и понесся по склону холма.

Замын была пожилая крестьянка, острая на язык, и не стеснялась ничего и никого, даже Белой Госпожи.

-- Что это было за шумное существо? -- спросила Анкалимэ.

-- Мальчишка, -- ответила Замын, -- если ты знаешь, что это такое. Впрочем, откуда тебе знать? Они лишь много едят и много шалят. Этот все время ест -- но все без толку. Славного паренька увидит его отец, когда вернется только если он еще немного запоздает, может и не узнать его. Да и не он один.

-- У мальчишки тоже есть отец? -- спросила Анкалимэ.

-- Конечно же, -- ответила Замын. -- Ульбар, один из пастухов господина с юга которого мы зовем Овечьим Правителем, он -- родич Короля.

-- А почему же отец мальчишки не дома?

-- Потому, хйринкэ hйrinkл , -- ответила Замын, -- что он услыхал об этих Морских Купцах и ушел к ним, и уплыл с твоим отцом, Господином Алдарионом: Валар весть, куда и зачем.

В тот вечер Анкалимэ вдруг спросила у своей матери:

-- Моего отца зовут Господин Алдарион?

-- Так его звали, -- сказала Эрендис. -- Но к чему ты спрашиваешь?

Голос ее был холоден и спокоен, но она была удивлена и встревожена ибо до сих пор ни слова об Алдарионе не было сказано между ними.

Анкалимэ не ответила на вопрос.

-- Когда он вернется? -- спросила она.

-- Не спрашивай меня! -- ответила Эрендис. -- Я не знаю. Никогда, наверно. Но не волнуйся ведь у тебя есть мать, и она не бросит тебя, пока ты ее любишь.

Больше Анкалимэ не говорила об отце.

Дни шли, унеся с собой год, и еще один в ту весну Анкалимэ исполнилось девять лет. Родились и подросли ягнята пришла и прошла стрижка жаркое лето подсушило траву. Осень принесла дожди, и на восточных ветрах с облаками из серых морей «Хирилондэ» принес Алдариона в Руменну известие о том дошло до Эмериэ, но Эрендис не пожелала говорить об этом. Никто не встретил Алдариона на пристани. Под дождем он прискакал в Арменелос и увидел, что дом его закрыт. Он был расстроен, но не стал разузнавать ни у кого ничего первым делом он отправился к Королю, ибо у него были для него важные известия.

Его встретил прием не более теплый, чем он ожидал и Менельдур заговорил с ним, как Король с капитаном, за которым водится немало проступков.

-- Долго тебя не было, -- сказал он холодно. -- Больше трех лет прошло с того времени, на которое ты назначил свое возвращение.

-- Увы! -- сказал Алдарион. -- Даже я устал от моря, и давно уже сердце мое рвалось на запад. Но мне пришлось задержаться против воли сердца: дел много. А без меня рушится все.

-- В этом я не сомневаюсь, -- сказал Менельдур. -- На своей земле ты, боюсь, найдешь то же самое.

-- Это я надеюсь поправить, -- сказал Алдарион. -- Но мир снова меняется. В нем уже тысяча лет прошла с той поры, как Владыки Запада выслали свое войско против Ангбанда и те дни позабыты людьми или же стали для них туманными легендами. Люди снова встревожены, страх преследует их. Мне очень хочется посоветоваться с тобой, рассказать про свои дела и свои мысли о том, что следует предпринять.

-- Так и будет, -- ответил Менельдур. -- Меньшего я и не жду. Но есть другие дела, которые мне кажутся более важными. «Пусть Король сперва хорошо правит своим домом, прежде чем станет править другие», -- так говорят. Это истинно для всех. Теперь я дам тебе совет, сын Менельдура. У тебя есть еще и своя жизнь. Половиной себя ты вечно пренебрегал. Говорю тебе теперь: поезжай домой!

Алдарион выпрямился, и лицо его окаменело:

-- Если ты знаешь, скажи мне, -- сказал он, -- где мой дом?

-- Там, где твоя супруга, -- ответил Менельдур. -- Вольно или же невольно, ты нарушил слово, данное ей. Она сейчас живет в Эмериэ, в своем доме, вдали от моря. Отправляйся туда не медля.

-- Если бы мне было передано хоть слово, я поехал бы туда прямо из гавани, -- сказал Алдарион. -- Но теперь мне по крайности не придется расспрашивать на улице. -- И он развернулся, чтобы уйти, но остановился, сказав: -- Капитан Алдарион забыл еще нечто, принадлежащее другой его половине нечто, что он осмелился счесть также важным. У него письмо, которое он должен был доставить Арменелосскому Королю.

Отдав письмо Менельдуру, Алдарион поклонился и вышел из покоя не прошло и часа, как он сел на коня и ускакал, хотя уже надвигалась ночь. С ним было лишь двое спутников, моряков из его экипажа: Хендерх Henderch из Западных Земель и Ульбар из Эмериэ.

Нещадно гоня коней, к вечеру следующего дня они приехали в Эмериэ, и люди и кони были загнаны до предела. В последнем закатном луче, пробившемся из-под туч, дом на холме блеснул бело и холодно. Увидев его издали, Алдарион протрубил в рог.

Спешившись перед крыльцом, он увидел Эрендис: она в белых одеждах стояла на ступенях, что вели к колоннам крыльца. Она держалась прямо и гордо, но, приблизившись, он увидел, что она бледна и глаза ее горят незнакомым огнем.

-- Вы припозднились, господин мой, -- сказала она. -- Я давно уже перестала вас ждать. Боюсь, что не смогу сейчас оказать вам тот прием, что был уготовлен мною к тому времени, в которое вы обещали вернуться.

-- Моряку немного нужно, -- сказал он.

-- Это хорошо, -- сказала она и ушла в дом. Тогда вышли вперед две женщины, а с крыльца спустилась старуха. Когда Алдарион вошел в дом, она сказала его спутникам так, чтобы и он услышал:

-- Здесь для вас места нет. Идите на подворье под холмом.

-- Нет уж, Замын, -- сказал Ульбар. -- Я здесь не останусь. С позволения Господина Алдариона, я отправлюсь домой. Все ли там ладно?

-- Вполне, -- ответила она. -- Твой сынок вытаскал сам себя по ложке из твоей памяти. Иди и посмотри сам! Тебе там будет теплее, чем твоему Капитану.

Эрендис не вышла к ужину, и женщины прислуживали Алдариону в отдельной комнате. Но перед тем, как он отужинал, она вошла и сказала при служанках:

-- Мой господин, вы устали от такой спешки. Комната для гостей приготовлена вам. Мои служанки вам помогут. Если будет холодно, велите развести огонь.

Алдарион не ответил. Он рано отправился в спальню и, вправду смертельно усталый, рухнул на постель и вскоре забыл тени Средиземья в тяжелом сне. Но с криком петуха он проснулся, измученный и разгневанный. Он быстро встал и решил без шума выбраться из дома: Хендерх при лошадях, и они поедут к его родичу Халлатану, владельцу овец, в Хьярасторни. Потом он потребует у Эрендис привезти свою дочь в Арменелос, и ему не придется встречаться с ней на ее земле. Но не успел он подойти к двери, как вошла Эрендис. Она не ложилась в ту ночь, и теперь встала на пороге перед ним.

-- Вы уходите еще внезапнее, чем появились, мой господин, -- сказала она. -- Боюсь, что вам, моряку, в тягость стал этот дом, полный женщин, раз вы уходите, не сделав всех дел. В самом деле, что за дела привели вас сюда? Могу ли я узнать это прежде, чем вы покинете нас?

-- В Арменелосе мне сказали, что здесь живет моя жена, и сюда она забрала мою дочь, -- сказал Алдарион. -- Что до жены, то, похоже, меня обманули. Но разве у меня нет дочери?

-- Несколько лет назад у вас была дочь, -- ответила Эрендис. -- Но моя дочь еще не поднялась.

-- Так пусть поднимется, пока я седлаю коня.

Эрендис не позволила бы Анкалимэ встретиться с отцом но она не решилась доводить до этого, чтобы не потерять расположение Короля, а Совет давно уже выражал недовольство тем, что девочка растет в уединении. Поэтому, когда Алдарион с Хендерх ом подъехали к крыльцу, Анкалимэ стояла рядом со своей матерью на пороге дома. Она была так же пряма и неподвижна, как ее мать, и не приветствовала его, когда он спешился и поднялся по ступеням к ней.

-- Кто ты? -- спросила она. -- И почему ты велел мне подняться так рано, когда весь дом еще спит?

Алдарион внимательно поглядел на нее, и, хотя лицо его осталось холодным, мысленно он улыбнулся ибо он увидел в ней больше свое дитя, чем дочь Эрендис, как она ни пестовала ее.

-- Ты знала меня когда-то, Госпожа Анкалимэ, -- сказал он, -- но это неважно. Сегодня я лишь гонец из Арменелоса, присланный напомнить тебе, что ты -- дочь Королевского Наследника и, как я теперь вижу, станешь в свое время его Наследницей. Не вечно тебе жить здесь. Теперь же, моя госпожа, если хочешь, возвращайся в свою постель, пока не проснется твоя нянька. Я спешу увидеть Короля. Прощай!

Он поцеловал руку Анкалимэ и сошел с крыльца затем оседлал коня, махнул рукой и ускакал.

Эрендис одиноко сидела у окна и видела, как он спустился с холма, заметив, что он поехал в сторону Хьярасторни, а не к Арменелосу. Она заплакала от горя, но больше от злости. Она ждала раскаяния, мольбы о прощении, которое она, после долгих мстительных упреков и укоров, могла бы даровать но он обошелся с ней так, словно это она нанесла ему обиду, и обратил внимание лишь на дочь, а не на нее. Слишком поздно вспомнила она слова Нэнет , сказанные давно, и увидела, что Алдарион -- великий человек, которого нельзя приручить, человек, движимый яростной волей, и холодная ярость его еще опаснее. Она встала и отвернулась от окна, задумавшись о своих ошибках.

-- Опаснее? -- промолвила она. -- Сломать меня труднее, чем сталь. Так было бы, будь он хоть Королем Нэменура!

Алдарион приехал в Хьярасторни, в дом своего родича Халлатана ибо он хотел ненадолго остановиться там и все обдумать. По пути он услышал музыку и увидел, как пастухи празднуют возвращение Ульбара, привезшего много чудесных рассказов и подарков и жена Ульбара в цветочных гирляндах танцевала с ним самим под волынку. Сперва никто не замечал Алдариона, и он сидел на коне и улыбался но вдруг Ульбар воскликнул:

-- Великий Капитан!

И его сын Ыбал подбежал к стремени Алдариона.

-- Господин Капитан! -- попросил он.

-- Что такое? Я спешу, -- отозвался Алдарион ибо ему вдруг стало горько и тяжело.

-- Я только хотел спросить, -- сказал мальчик, -- сколько лет должно исполниться, чтобы можно было поплыть за море на корабле, как мой отец?

-- Больше, чем лет горам и чтобы не осталось другой надежды в жизни, -- ответил Алдарион. -- Или же плыть, когда захочется! А что твоя мать, сын Ульбара -- она не поприветствует меня?

Когда жена Ульбара подошла, Алдарион взял ее за руку.

-- Примешь ли ты от меня вот это? -- спросил он. -- Это очень скромная плата за шесть лет помощи славного мужа, которые ты даровала мне.

И из мешочка под туникой Алдарион достал самоцвет на золотой цепочке, красный, как огонь, и вложил его в ее руку.

-- Он достался мне от Короля эльфов, -- сказал он. -- Когда я расскажу ему, как распорядился камнем, он будет доволен.

И Алдарион распрощался со всеми и ускакал, не желая больше быть там, куда ехал. Халлатан, услышав об этом странном появлении и исчезновении, немало дивился, пока меж селянами не прошли новые слухи.

Немного отъехав от Хьярасторни, Алдарион остановил коня и сказал своему спутнику Хендерх у:

-- Какой бы прием ни ждал тебя там, на западе, друг мой, я не стану больше тебя удерживать. Отправляйся домой с моей благодарностью. Я хочу проехаться один.

-- Нехорошо это, Господин Капитан, -- сказал Хендерх .

-- Нехорошо, -- согласился Алдарион. -- Но так уж оно есть. Прощай!

И Алдарион один поехал в Арменелос, и больше никогда не ступал на землю Эмериэ.

Когда Алдарион вышел из покоя, Менельдур с любопытством посмотрел на письмо, что вручил ему сын и увидел, что оно от Короля Гил-Галада из Линдона. Письмо было запечатано его печатью с белыми звездами на круглом синем поле . Письмо было надписано:

И Менельдур сломал печать и прочел:

Менельдур уронил пергамент на колени. Из-за туч, приплывших с востока, рано стемнело, и казалось, свечи померкли в сумраке, наполнившем зал.

-- Да призовет меня Эру раньше, чем придет такое время! -- воскликнул Менельдур. И про себя он добавил: «Увы! Его гордость и моя холодность так долго разделяли нас. Теперь мудро будет раньше, чем я собирался, передать ему Скипетр. Ибо эти дела уже не для меня.

Когда Валары дали нам Дарованную Землю, они не сделали нас своими наместниками: мы получили Королевство Нэменорское, а не весь мир. Они -- Владыки. Здесь мы должны были забыть ненависть и войну ибо война была закончена, и Моргот выброшен с Арды. Так я думал, и так меня учили.

Но если в мире снова ширится мрак, то Владыки должны это знать а они не дали мне знака. Если только это -- не знак. Что же тогда? Отцы наши были вознаграждены за помощь, которую они оказали в поражении Великой Тени. Будут ли их сыны стоять в стороне, если зло отрастило новую голову?

Мои сомнения слишком велики для правителя. Сменить ли ход жизни или оставить все, как есть? Готовиться ли к войне, о которой еще ничего не известно: учить ли посреди мира мастеровых и земледельцев кровопролитию и бою: вложить ли сталь в руки алчных военачальников, которые любят лишь сражение и числят свою славу по числу убитых? Скажут ли они Эру: «Но зато Твои враги были среди них »? Или же опустить руки, пока гибнут друзья: пусть люди живут в покойной слепоте, пока враг не подойдет к воротам? Что тогда останется им делать -- голыми руками бороться со сталью и пасть понапрасну, или же бежать, слыша за собой вопли женщин? Скажут ли они Эру: «Но зато я не пролил крови »?

Когда оба пути ведут к несчастью, чего стоит выбор? Пусть Валары правят под Эру! Я передаю Скипетр Алдариону. Но это тоже выбор, ведь я прекрасно знаю, какой дорогой он пойдет. Если только Эрендис не…

И Менельдур обратился мыслью к Эрендис в Эмериэ.

-- Но мало здесь надежды, если это называть надеждой. Он не поколеблется в таком серьезном деле. Я знаю, что она выберет -- если ее хватит на то, чтобы все выслушать. Ибо ее сердце не имеет крыльев за пределами Нэменура, и она знать не желает побережий. Если ее выбор приведет ее к гибели -- она храбро примет ее. Но что она станет делать с жизнью и с волей других? Самим Валарам так же, как мне, еще предстоит это узнать.

Алдарион вернулся в Руменну на четвертый день после того, как «Хирилондэ» вернулся в гавань. Он устал и был черен от долгой дороги и сразу отправился на «Эамбар», на борту которого он теперь решил поселиться. К этому времени, как он с горечью увидел, в Городе уже болтало множество языков. На следующий день Алдарион собрал в Руменне людей и привел их в Арменелос. Там он одним повелел срубить все деревья в своем саду, кроме одного, и отправить их на верфь другим он приказал снести свой дом до основания. Пощадил он лишь белое эльфийское дерево и когда дровосеки ушли, он посмотрел на него, оставшееся посреди разрушения, и впервые увидел, как оно красиво само собой. Медленным эльфийским ростом оно вытянулось пока лишь на двенадцать локтей, стройное, юное, прямое, украсив своими зимними цветами ветви, устремленные в небо. Дерево напомнило Алдариону дочь, и он сказал:

-- Я назову и тебя Анкалимэ. Да будете вы с ней всю долгую жизнь так же стойки, не сгибаемы ни ветром, ни чужой волей и не стеснены.

На третий день по возвращении из Эмериэ Алдарион явился к Королю. Тар-Менельдур сидел на своем троне и ждал. Взглянув на сына, он испугался ибо Алдарион переменился: его лицо стало серым, холодным и злым, словно море, когда солнце вдруг закроет большая туча. Встав перед отцом, он заговорил спокойно, голосом скорее безразличным, чем гневным.

-- Каково твое участие во всем этом, ты один знаешь лучше всех, -- сказал он. -- Но Король должен думать о том, сколько может вынести человек, будь он его подданный, даже его сын. Если ты хотел приковать меня к этому Острову, то ты выбрал плохую цепь. Теперь у меня не стало ни жены, ни любви к этой земле. Я уплыву прочь с этого зачарованного острова, где высокомерные женщины вьют веревки из мужчин. Я потрачу свои дни на что-нибудь доброе где-нибудь там, где меня не оскорбляют и привечают с почетом. Найди себе другого Наследника для услужения в доме. Из своего наследия я потребую только одного: корабль «Хирилондэ» и столько людей, сколько он сможет взять на борт. Дочь свою я бы тоже забрал, будь она старше но я отправлю ее к моей матери. Если ты не живешь с одних овец, ты не станешь мешать этому и не позволишь, чтобы ребенка удушили, заперев среди немых женщин, в холодном высокомерии и презрении к ее родным. Она из Ветви Элроса, и другого потомка от твоего сына у тебя не будет. Довольно с меня. Теперь я займусь делами более благодарными.

Все это Менельдур выслушал, опустив глаза, терпеливо и неподвижно. Затем он вздохнул и поднял глаза.

-- Алдарион, сын мой, -- сказал он грустно, -- Король сказал бы, что ты также проявил холодное высокомерие и презрение к твоим родным и сам обрекал других на муки, не ведая об этом но отец твой, который любит тебя и горюет о тебе, не скажет этого. Моей вины в этом нет, кроме как в том, что так нескоро я узнал о твоих делах. Что же до того, что тебе пришлось перенести, о чем, увы, слишком многие сейчас говорят -- я невиновен. Я любил Эрендис, и поскольку сердца наши во многом схожи, я думал, что ей приходится сносить много тяжкого. Теперь твои дела стали мне известны, хотя, если бы ты согласился услышать что-либо, кроме похвал, я сказал бы, что руководили тобой в первую голову твои собственные желания. И может быть, все было бы иначе, если бы ты давным-давно откровенно поговорил со мной.

-- Король может горевать об этом, -- воскликнул Алдарион, вспылив, -- но не тот, о ком ты говоришь! Уж ей-то я рассказывал много и часто: слуху холодному и безразличному. Так же мог бы мальчишка-сорванец рассказывать о лазаньи по деревьям своей няньке, которая заботится только о том, чтобы не порвалась одежда и вовремя был съеден обед! Я люблю ее, иначе не терзался бы так. Прошлое я сохраню в сердце будущее мертво. Она не любит меня -- и ничего не любит. Она любит себя, Нэменор -- как свой дом, а меня -- как собачонку, которая грелась бы у ее очага, пока ей не придет в голову прогуляться по полям. Но собаки нынче дороги, и она завела для своей клетки Анкалимэ. Однако довольно об этом. Дает мне Король разрешение отправиться в путь? Или у него есть для меня какой-либо приказ?

-- Король, -- отвечал Тар-Менельдур, -- много думал обо всем в эти долгие дни, прошедшие с тех пор, как ты последний раз был в Арменелосе. Он прочел письмо Гил-Галада оно серьезно и сурово. Увы! Его мольбам и твоему желанию Король Нэменура должен сказать «нет ». Он не может поступить иначе, сообразно своему пониманию опасности выбора обоих путей: готовиться к войне или же не готовиться.

Алдарион пожал плечами и сделал шаг, чтобы уйти. Но Менельдур поднял руку, призвав ко вниманию, и продолжил:

-- В то же время, Король, хоть он и правил страною Нэменор сто сорок два года, не уверен сейчас, что его понимания происходящего достанет для принятия верного решения, подобающего случаям столь высокой важности. -- Менельдур умолк и, взяв пергамент, написанный его рукой, зачитал его торжественным голосом:

Посему: в первую очередь, ради своего любимого сына во вторую -- ради лучшего управления страной в делах, которые сын его понимает лучше, Король решил: что он в ближайшее время сложит с себя Скипетр и передаст его своему сыну, который ныне станет Королем Тар-Алдарионом.

-- Это, -- сказал Менельдур, -- будучи оглашено, доведет до всех то, что я думаю о происшедшем. Это поднимет тебя выше всех пересудов и даст тебе ту власть, которая поможет тебе восполнить другие потери. На письмо Гил-Галада, став Королем, ты ответишь так, как будет подобать держателю Скипетра.

Алдарион, пораженный, стоял молча. Он готов был встретить гнев Короля, гнев, который и сам он только что разжигал. Теперь же он был в сильнейшем смятении. Вдруг, словно бы пошатнувшись от внезапного порыва ветра, он пал на колени перед отцом но тут же поднял склоненную голову и рассмеялся -- так всегда он смеялся, когда слышал о чьем-либо великодушии, ибо оно радовало его сердце.

-- Отец! -- сказал он. -- Упроси Короля простить мое высокомерие. Ибо он -- великий Король, и его скромность подняла его много выше моей гордыни. Я побежден: я сдаюсь на его милость. Нельзя и думать, чтобы такой Король сложил Скипетр в расцвете своих сил и мудрости.

-- Но так решено, -- сказал Менельдур. -- В ближайшее время будет созван Совет.

Когда спустя семь дней собрался Совет, Тар-Менельдур ознакомил его со своим решением и положил перед ним свиток. Все были поражены, не зная еще, о каких это делах говорит Король и все начали возражать, прося Короля отложить свое решение -- все, кроме Халлатана Хьярасторнийского. Ибо он давно уже чтил своего родича Алдариона по достоинству, хоть тот и жил жизнью, столь несхожей с его собственной и он оценил поступок Короля как благородный и справедливый, раз уж вышло так.

Тем же, кто возражал так или иначе, Менельдур ответил:

-- Не без долгих размышлений пришел я к такому решению, и в размышлениях этих я учел уже все ваши мудрые возражения. Сейчас, и не позже, самое лучшее время для исполнения моей воли, по причинам, о которых хотя и не было ничего сказано, но о которых все должны догадываться. Поэтому в ближайшее же время пусть указ мой будет оглашен. Но если вы так хотите, он не вступит в действие до весеннего дня Эрукьерме . До того времени я буду держать Скипетр.

Когда известие об этом указе пришло в Эмериэ, Эрендис оно ошеломило ибо в этом она прочла упрек Короля, тогда как ей казалось, что она в чести у него. Это она увидела ясно, но других, более важных вещей, бывших причиной указа, она не заметила. Вскоре ей пришло послание от Тар-Менельдура, в изящных словах которого было скрыто требование: прибыть в Арменелос и взять с собой госпожу Анкалимэ и жить в столице по крайней мере до Эрукьерме и коронации нового Короля.

-- Быстры его удары, -- подумала Эрендис. -- Так я и предвидела. Он собрался лишить меня всего. Но мною он повелевать не будет никогда, хотя бы и устами своего отца.

Поэтому она отправила Тар-Менельдуру такой ответ: «Король и отец мой, дочь моя Анкалимэ прибудет, раз такова твоя воля. Я прошу учесть ее юные годы и проследить, чтобы ее разместили в тишине и спокойствии. Что же до меня, то я молю извинить меня. Я узнала, что мой дом в Арменелосе снесен а гостить я сейчас не желаю ни у кого, и меньше всего -- на корабле среди матросов. Потому прошу позволить мне остаться в моем уединении, если только Королю не угодно забрать у меня также и этот дом».

Менельдур прочел это письмо, но оно не уязвило его так, как желала бы Эрендис. Он дал прочесть письмо Алдариону, которому, как счел Король, оно было адресовано на самом деле и глядя на своего сына, он спросил:

-- Я вижу, ты опечален. Но чего же еще ты ждал?

-- Уж не такого, -- ответил Алдарион. -- Этого я от нее не ожидал. Как она пала: и если причиной этому я, то черна моя вина. Но разве истинное величие умаляется от несчастий? Такого ей не следовало делать даже из ненависти или мести! Она должна была потребовать уготовить для нее в Арменелосе большой дворец, вызвать поезд Королевы и вернуться в Арменелос во всей своей красе, царственной, со звездой во лбу тогда она переманила бы на свою сторону почти весь Остров Нэменор, а меня объявила бы безумцем и невежей. Валары свидетели, я бы предпочел, чтобы случилось так: лучше пусть прекрасная Королева противится мне и презирает меня, чем я буду править свободно, а Госпожа Элестирнэ погрузится во мрак.

И с горькой усмешкой Алдарион вернул письмо Королю:

-- Ну, уж вышло, как вышло, -- сказал он. -- Но если одному не по нраву жить на корабле с матросами, то и другому простительно не любить овчарни и служанок. Дочь же моя не будет взращена так. Она по крайности будет знать, из чего выбирать.

Алдарион поднялся и попросил разрешения уйти.

Дальнейший ход повествования

С того момента, как Алдарион прочел письмо Эрендис, в котором она отказывается вернуться в Арменелос, ход повествования можно проследить лишь по наметкам и наброскам из записок и заметок: и даже этот материал неполон и непоследователен, поскольку сочинялся в разное время и часто противоречит сам себе.

Вероятно, в 883 году, став Королем Нэменура, Алдарион решил снова посетить Средиземье и отплыл в Мит лонд в том же году или в следующем. Записано, что на бушприте «Хирилондэ» он установил не венок из ойолайрэ , а изображение орла с золотым клювом и глазами из драгоценных камней, которое подарил ему Кърдан.

Он сидел на бушприте, сделанный искусным мастером так, словно изготовился лететь стрелой к намеченной им далекой цели.

-- Этот знак приведет нас к нашей цели, -- сказал Алдарион. -- Пусть Валары позаботятся о нашем возвращении -- если им угодны наши дела.&gt&gt

Утверждается также, что о последующих плаваниях Алдариона записей не осталось&gt&gt, но известно, что он путешествовал также немало и по земле, и поднимался вверх по реке Гв ат лу до самого Т арбада Tharbad, и там встречался с Галадриэлью.&gt&gt Нигде больше не упоминается об этой встрече но в то время Галадриэль и Келеборн Celeborn жили в Эрегионе, не так далеко от Т арбада (см. стр. 235).

Но все труды Алдариона оказались напрасны. Работы, которые он начал в Виньялондэ, так и не были завершены, и море поглотило их плоды . Однако он заложил основание для последовавших спустя множество лет побед Тар-Минастира в первой войне с Сауроном, и если бы не труды Алдариона, нэменурские флотилии не смогли бы доставить свою силу вовремя и в нужное место -- как и предвидел Алдарион. В то время уже росла вражда к нэменурцам, и темные люди с гор вторгались в Энедв айтm Enedwaith. Но во дни Алдариона нэменурцы еще не желали властвовать на новых просторах, и при нем Морские Купцы оставались небольшой горсткой людей, которых многие почитали, но за которыми немногие следовали.&gt&gt

Никаких упоминаний о дальнейшем продолжении союза с Гил-Галадом и о помощи, которой тот просил в письме к Тар-Менельдуру, не имеется сказано лишь, что

Алдарион пришел слишком поздно, или же слишком рано. Слишком поздно: ибо сила, ненавидящая Нэменор, уже пробудилась. Слишком рано: ибо не настало еще время Нэменуру открыть свою силу и вернуться в битву за весь мир.&gt&gt

Когда Тар-Алдарион решил снова отправиться в Средиземье в 883 или 884 г., в Нэменуре поднялись волнения, ибо до того Король никогда не покидал Острова, и Совет не знал, что делать в таком случае. Видимо, Менельдуру было предложено наместничество, но он отказался от него, и наместником Короля в его отсутствие стал Халлатан Хьярасторнийский, которого указал Совет или сам Тар-Алдарион.

История жизни Анкалимэ в годы ее юности в Арменелосе не приобрела законченного вида. Нет оснований сомневаться в некоторой двойственности ее характера и во влиянии, которое оказала на нее ее мать. Она была не столь чопорна, как Эрендис, и сызмальства любила наряды, драгоценности и музыку, всеобщее восхищение и почитание но не была от всего этого без ума, и часто под предлогом необходимости навестить свою мать в белом дворце в Эмериэ покидала Арменелос. Анкалимэ понимала и одобряла и обращение Эрендис с Алдарионом, когда он столь припозднился -- но также и ярость Алдариона, его уверенность в своей правоте и последовавшее за этим беспощадное изгнание Эрендис из его сердца и круга его забот. Ей совершенно не по душе было замужество из чувства долга, такое замужество, которое сколько-нибудь ограничило бы ее волю. Мать ее неустанно чернила и порицала мужчин, и сохранился яркий пример этих поучений Эрендис:

Мужчины Нэменура -- наполовину эльфы,&gt&gt [говорила Эрендис,] особенно высокородные они -- ни то, ни другое. Долгая жизнь, дарованная им, обманывает их, и они бездельничают в мире, дети умом, пока старость не находит их -- да и тогда иные лишь переходят от игр на улице к играм в доме. В великие дела они обращают игры, а игры -- в великие дела. Они и мастера, и ученые, и герои -- все сразу а женщина для них -- огонь в очаге, и кто-то другой пусть поддерживает его, пока они к вечеру не устанут от своих игр. Все создано для них: холмы -- для охоты, реки -- чтобы подавать воду на их колеса, деревья -- на доски, женщины -- для нужд их тела, и, если они красивы, для украшения их стола и дома а дети -- чтобы дразнить, когда нечем больше заняться -- но они с не меньшей охотой поиграли бы со щенками своих собак. Ко всем они добры и радушны, они веселы, как утренние жаворонки -- когда светит солнце ибо они никогда не сердятся, когда можно обойтись без этого. Мужчина должен быть весел, щедр, как богач, не жалея того, что ему самому не нужно. Гневается он лишь тогда, когда вдруг узнает, что есть в мире и другие воли, помимо его собственной. Тогда, если что-нибудь осмеливается противостоять ему, он становится безжалостным, как шквал.

Вот как устроен мир, Анкалимэ, и не нам это изменить. Ибо мужчины создали Нэменор: мужчины, те герои былых времен, о которых они поют -- об их женщинах мы слышим меньше, разве лишь, что те рыдали, когда гибли их мужья. Нэменор должен был стать отдыхом после войны. Но когда мужчины устанут отдыхать и им наскучат мирные игры, они скоро вернутся к своей великой игре, к войне и смертоубийству. Так устроен мир и мы живем здесь с ними. Но подчиняться им мы не обязаны. Если мы тоже любим Нэменор, то будем же радоваться ему, пока они не разрушили его. Мы тоже дочери великих, и у нас есть своя воля и своя доблесть. Поэтому -- не сгибайся, Анкалимэ. Однажды чуть согнешься -- и они станут гнуть тебя дальше, пока не согнут в дугу. Обхвати корнями скалу и прими удар ветра, хотя бы он и сорвал с тебя всю листву.&gt&gt

Помимо таких поучений, что было гораздо более значимо, Эрендис приучила Анкалимэ к обществу женщин: к тихой, размеренной и спокойной, ничем не тревожимой жизни в Эмериэ. Мальчишки, вроде Ыбала, были крикливы. Мужчины приезжали в неурочное время, трубя в свои рога, и потом их кормили с шумом и суматохой. Они заводили детей и оставляли их женщинам, уходя по своим делам. А хотя рождение ребенка было связано с меньшим числом болезней и опасностей, Нэменор все же не был раем на земле и не был избавлен от тягот и трудов.

Анкалимэ, как и ее отец, была решительна и настойчива в преследовании своих целей и, как и он, она была строптива и противилась всем советам. От матери ей также передалась ее холодность и чувство личной обиды и в глубине души ее, забытое почти, но не совсем, жило воспоминание о твердости, с которой Алдарион разъял ее объятия и поставил ее на землю, когда торопился уйти. Анкалимэ любила равнины родного дома и никогда, по ее словам, не могла спать спокойно, не слыша блеяния овец. Но она не отказалась от наследования престола и решила, когда придет ее день, стать властной Правящей Королевой а тогда она будет жить там и так, где и как пожелает.

По-видимому, став Королем, Алдарион в течение следующих восемнадцати лет часто покидал Нэменор и в эти годы Анкалимэ жила и в Эмериэ, и в Арменелосе, так как Королева Алмариань приняла в ней живое участие и благоволила к ней так же, как к Алдариону в пору его юности. В Арменелосе к ней все относились с почтением, и Алдарион не менее других и хотя сперва она дичилась вдали от просторов своей родины, со временем она перестала смущаться, и стала замечать, что мужчины дивятся ее красоте, достигшей уже полного расцвета. Повзрослев, она стала еще более своевольной, и общество Эрендис, что жила, как вдова, не желая становиться Королевой, ее тяготило но она продолжала приезжать в Эмериэ и для того, чтобы отдохнуть от Арменелоса, и для того, чтобы позлить Алдариона. Она была умна и злонравна, и свои забавы считала тем самым, за что боролись друг с другом ее отец и мать.

В 892 году, когда Анкалимэ исполнилось 19 лет, она была провозглашена Королевской Наследницей (в возрасте гораздо более раннем, чем это было принято до того, см. стр. 177) и в это время Алдарион повелел изменить нэменурский закон престолонаследования. Особо говорится, что Тар-Алдарион сделал это по причинам скорее личным, чем государственным&gt&gt и из давнего своего стремления победить Эрендис&gt&gt. Об изменении в законе сказано во «Властелине Колец », Приложение А (1, 1):

Шестой Король&gt&gt [Тар-Алдарион] оставил одного ребенка, дочь. Она стала первой Королевой&gt&gt [т. е., Правящей Королевой] ибо законом царствующего дома стало отныне, что скипетр должен принять старшее дитя Короля, будь то сын или дочь.&gt&gt

Но в других местах новый закон формулируется по-другому. Самая полная и ясная заметка первым делом указывает, что «старый закон», как назвали его потом, не был в Нэменуре «законом», а был унаследованным от прежних времен обычаем, изменить который до сих пор просто не возникало надобности и согласно этому обычаю, Наследником должен был стать старший сын Правителя. Подразумевалось, что если сына не было, то Наследником становился ближайший родственник -- потомок Элроса Тар-Миньятура по мужской линии . Так, если бы у Тар-Менельдура не было сына, Наследником стал бы не Валандил, его племянник (сын его сестры Сильмариэни), а внучатый племянник его Малантур (внук Эарендура, младшего брата Тар-Элендила). Но по «новому закону», если у Правителя не было сыновей, то Скипетр переходил к его (старшей) дочери, что, очевидно, не совпадает с тем, что сказано во «Властелине Колец ». Совет внес поправку, что дочь Правителя вольна отказаться от наследования . В этом случае, согласно «новому закону», наследником Правителя становился его ближайший родственник по любой линии. Так, если бы Анкалимэ отказалась от Скипетра, наследником Тар-Алдариона стал бы Соронто, сын его сестры Айлинэли и если бы Анкалимэ отреклась от Скипетра или же умерла бы бездетной, наследником ее также стал бы Соронто.