Язык и политика: коммуникация, дискурс, манипулирование

Следует заметить, что при упомянутой диглоссии термины одного языка (политического новояза) в рамках другого (общеупотребительного) употреблялись разве что с полярно противоположной оценкой или изгонялись из узуса вообще. Например, про пьяного, грязно одетого человека можно было услышать: «Во, поперся гегемон». Говоря в другом, “аполитичном”, регистре, мы переходим из атмосферы агрессивности в неантагонистичную, спокойную (ср.: «Во, нализался»).

Черты советского языка подтверждают уже приведенные положения о влиянии политического дискурса на языковое функционирование. Среди типичных исследователи называют «высокую степень клишированности, эвфемистичность, нарушение основных постулатов» общения, применяемое с целью лингвистического манипулирования, ритуализованное использование языка, десемантизацию не только отдельных слов, но и больших отрезков дискурса» Земская Е.А. Клише новояза и цитация в языке постсоветского общества // Вопросы языкознания, 1996, №3. С. 23.. Фантомность новояза подтверждает тот факт, что «клише новояза, как правило, ориентированы либо на абстрактный условный референт, либо на референт, отсутствующий в действительности» Там же..

Политико-медийный сегмент политического дискурса демонстрирует активное использование языковых ресурсов для создания необходимой властным структурам интерпретации окружающей действительности. Некоторые черты советского новояза довоенного времени были выявлены при анализе текстового материала газеты «Правда» за 1927 и 1937 годы Корниенко Ю.А. Некоторые черты «советского языка» 20-30-х гг. (на материале газеты «Правда»). Электронный адрес: [http://www.philol.msu.ru/~rlc2001/abstract/abst.htm].. В качестве характерных явлений отмечаются:

1) Резкое снижение информативности - вместо информационной функции активно развивается идеологическая, преобладает «партоцентризм»: весь дискурс выстраивается вокруг руководящей партии (в данной коммуникативной ситуации партия - это и адресат, и адресант).

2) Увеличение веса политической лексики, семантическое переосмысление лексики (в лексическом значении появляется идеологический компонент).

3) Появление особого газетного жанра - писем (как иллюстрации всеобщей вовлеченности в политику).

4) Использование оценочной лексики (ленинский, сталинский - в положительной оценкой, бухаринский - с отрицательной).

5) Постоянный повтор имени Сталин - слово приобретает «рамочные», структурирующие свойства.

6) Обилие «милитаристской » лексики (политическая боеспособность, поле политической борьбы).

7) Использование семантической «глобализации» (мировая революция, победа социализма во всем мире, всемирно-исторические победы).

8) Обилие лексики с семантикой межличностных отношений в рамках концепта «власть» (вождь и учитель, отец народов, самый человечный человек).

Резкое отличие реальности от официальной «языковой картины» мира привело к тому, что носители языка, осознавая всю «условность» навязываемой властью коммуникативной ситуации, «научились выкраивать и сохранять пространство для независимой мысли и самостоятельного действия» Ф. Эйдлин. Крушение новояза // Тоталитаризм как исторический феномен. - М.: Философское общество СССР. 1989. C. 351.. Трудность подобной коммуникации состояла в отсутствии адекватного языка для обмена политическими идеями, концепциями, программами. Однако общение невозможно без языка, и отсутствие развитой формы политического языка вызвало к жизни целый ряд языковых подсистем, отражающих реалии советского времени в доступной и понятной для коммуникантов форме. «За многие десятилетия, когда политика творилась в Политбюро и аппарате ЦК, а затем доводилась до партактива и населения в виде информационных сообщений программы «Время» и газеты «Правда», общество имело мало возможностей говорить о политике. Говорить на языке газеты «Правда» можно было только под принуждением, и в ходу были два альтернативных языка - язык анекдотов и язык кухонных разговоров. В узких группах диссидентов были выработаны свои эрзац-языки, приспособленные к обслуживанию той или иной диссидентской идеологии - «возвращение к истинному социализму», антикоммунизм, правозащитное движение, различного рода национализм и т.п.» Бугаев А. Безъязыкая политика. Опубликовано на сайте: GlobalRus.ru 01/08/2002.

Исследуя показательные политические процессы 30-х годов, Валерий Подорога сказал о сущности тоталитарного руссояза: «Слово не есть то, что может произноситься свободно, в разбросе колеблющихся, условных семиотических потоков. Слово включается в жесткое сцепление деспотического письма. Произносимое слово - признание - приговор». Подорога В. ГУЛаг в уме. Наброски и размышления // Досье на цензуру. 1999, № 7-8.

В предвоенные годы наблюдается четкая поляризация языковой системы (в первую очередь лексического состава) - лингвостратегия “свой - чужой” принимает всеобъемлющий характер.

«Новояз должен был не только обеспечить знаковыми средствами мировоззрение и мыслительную деятельность приверженцев ангсоца, но и сделать невозможными иные любые течения мысли… Мысль, чуждая ангсоцу, поскольку она выражается в словах, станет буквально немыслимой. Лексика была сконструирована так, чтобы точно, а зачастую и весьма тонко выразить любое дозволенное значение, нужное члену партии, а кроме того, отсечь все остальные значения, равно как и возможность прийти к ним окольными путями. Это достигалось изобретением новых слов, но в основном исключением слов нежелательных и очищением оставшихся от неортодоксальных значений - по возможности от всех побочных значений… Новояз был призван не расширить, а сузить горизонты мысли, и косвенно этой цели служило то, что выбор слов сводился к минимуму» Оруэлл Д. 1984: Роман; Скотный Двор; Сказка-аллегория: Пер. с англ. - М.: ООО «Изд-во АСТ», 2003 - 412с. С.306.. Но и выбор имеющихся слов был предопределен, поскольку вся общественно значимая лексика используется с изменением общеязыкового значения, в качестве идеологем Устоявшегося определения этого понятия пока нет, но в качестве рабочего можно использовать следующее: «любое словесное обозначение значимых для личности духовных ценностей, при котором как бы размывается прямое, предметное значение слова, а на первый план выходят чисто оценочные, эмоционально-экспрессивные коннотации, не имеющие опоры в непосредственном содержании слова» Методические рекомендации к практическим занятиям по курсу «Основы русского менталитета». Составитель: Радбиль Т.Б. - Нижний Новгород, 1998. С.22..

Особую роль в воспроизведении тоталитарного общественного устройства играет политико - педагогический сегмент политического дискурса. Говоря о такой специфической роли языка как функционирование в роли инструмента образования, стоит вспомнить слова основоположника современной науки public relations Эдварда Бернейса, определяющего разницу между образованием и пропагандой только в точке зрения: «Проповедь того, во что мы верим, - это образование. Проповедь того, во что мы не верим, - пропаганда» Цит. по: Беккер К. Словарь технической реальности: Культурная интеллигенция и социальный контроль. - М.: Ультра. Культура, 2004, с. 16.. Тоталитарный дискурс успешно объединяет эти две ипостаси языка (быть инструментом пропаганды и быть инструментом образования) и делает пропаганду частью образования. В этой связи важной иллюстрацией являются уже упоминавшиеся ранее наблюдения, содержащиеся в серии статей А.И. Щербинина Щербинин А.И. «С картинки в твоем букваре» или Аз, Веди, Глагол, Мыслете и Живете тоталитарной индоктринации // Полис, 1999, № 1, с. 116-136., который, исследуя процесс индоктринации как инструмента воздействия на менталитет, уделяет большое внимание лингвистической составляющей образовательного процесса в тоталитарном обществе. Говоря об образовании и образовательной системе советского государства периода 1930-1950 годов, автор находит подтверждение существования и насаждения черно-белого мышления в самых первых учебниках - букварях. Буквари для взрослых (ликвидация неграмотности) и буквари для детей (обучение грамоте) формировали классовую позицию обучаемых: «… такой букварь можно с полным основанием назвать «Самым кратким курсом ВКП (б)»… дети, изучая букварь, … постигали нехитрую политическую азбуку, овладевали основами логики социальной классификации» Щербинин А.И. «С картинки в твоем букваре» или Аз, Веди, Глагол, Мыслете и Живете тоталитарной индоктринации // Полис, 1999, № 1. С. 116.. Текстовое пространство букварей, помимо воспевания завоеваний советского образа жизни, группировалось вокруг темы внешних и внутренних врагов. «Версия об их (врагов - Н.Г.) существовании внедрялась в головы детей с помощью так называемых суггестивных психологических технологий, т. е. на уровне подсознания» Там же, с. 120.. Многократное повторение политически маркированных слов и оборотов, легко заучиваемые речевки с идеологически «правильными» созвучиями, сквозное, системное «протягивание» тоталитарных мифологем через все текстовое пространство учебников - эти и подобные техники воздействия, несомненно, являются манипулированием массовым сознанием. А.И. Щербинин обращается к понятию гипертекста Под гипертекстом понимается «текст, устроенный таким образом, что он превращен в систему, иерархию текстов, одновременно составляя единство и множество текстов. Простейший пример - словарь или энциклопедия, где каждая статья имеет отсылки к другим статьям этого же словаря». Русова Н.Ю. Современные технологии в науке и образованию. Магистерский курс. Программа и терминологический словарь. - Нижний Новгород, 2002. С. 13. Подробно о понятии гипертекста см: Руднев В.В.П. Словарь культуры XX века. - М., 1997., чтобы обозначить логико-семантическую воронку, в которую попадает ребенок, обучаемый по данным учебникам. Показательно, что исследователь сознательно уходит от метафорического определения гипертекста в виде лабиринта «Это нелинейный лабиринт, своеобразная картина мира, и выйти из него, войдя один раз, гораздо труднее, чем может показаться на первый раз». Руднев В.В.П. Словарь культуры XX века. - М., 1997. С. 70. и вместо этого использует образ воронки: из лабиринта можно выбраться, из воронки практически невозможно; в лабиринте можно заблудиться, но потом найти дорогу, из воронки выбраться сложнее, тебя засасывает, затягивает все глубже и глубже. Анализ букварей приводит к неутешительным выводам: вырваться из гипертекста тоталитарного режима практически невозможно. Виктор Клемперер писал о тоталитарном языке фашистской Германии: «Слова могут уподобляться мизерным дозам мышьяка: их незаметно для себя проглатывают, они вроде бы не оказывают никакого действия, но через некоторое время отравление налицо» Клемперер В. LTI. Язык Третьего Рейха. Записная книжка филолога. - М., 1998. С. 25.. «Нет, сильнейшее воздействие оказывали не отдельные речи и статьи, листовки, плакаты или знамена, такого эффекта не могли иметь средства, рассчитанные на мышление или осмысленное восприятие. Нацизм въедался в плоть и кровь массы через отдельные словечки, обороты речи, конструкции предложений, вдалбливаемые в голову миллионными повторениями и поглощаемые ею механически и бессознательно» Там же. С. 25..

О максимальной формализации и идеологизации русского языка советского периода пишет М.В. Горбаневский: «И в советские времена он (язык - Н.Г.) был не в почете: его идеологизировали (“Я русский бы выучил только за то...”), он пропитался духом коммунистической пропаганды (“вместе со всем народом... по зову партии... к великим свершениям... неуклонно повышая удойность”). Он обозначал реалии экономики тотального дефицита (“просили больше не занимать... больше двух в одни руки не давать”). Вспоминается монолог Михаила Жванецкого на эту тему: «Наши беды непереводимы. Это непереводимая игра слов - даже Болгария отказывается. Они отказываются переводить, что такое “будешь третьим”, что такое “вы здесь не стояли, а я здесь стоял”, что такое “товарищи, вы сами себя задерживаете”, что такое “быть хозяином на земле”. Они не понимают нашего языка, ребята... Наш язык перестал быть языком, который можно выучить» Горбаневский М.В. Будь осторожен, выбирая слово! // Mass Media Monitor, 2001, сентябрь, №3..

Не существуют отдельно реальность и отдельно язык, ее описывающий. Вся сложность ситуации в том, что в развитом тоталитарном обществе все знают, что господствующая идеология “не соответствует фактам”, но никто ничего не может поделать, во-первых, потому, что этих фактов, отдельных от их идеологического осмысления, не существует, а во-вторых, потому, что истина структурируется как вымысел, а по сути неотличима от него, отсюда маркированной в идеологическом языке является не истина, а ложь Руднев В. Почтовая открытка от Пушкина Жижеку и au del? // Логос, 1999, №8 (18). С. 127-134..

Запрещение оппозиции вызывает возникновение протестного дискурса, наблюдается тенденция, противоположная сверхзадаче власть имущих. «Народы, подвергнутые введению новояза, научились не только жить и обращаться с этими искусственными языками, но и их (языков) эффективность стала падать, а не повышаться» Эйдлин Ф. Крушение новояза // Тоталитаризм как исторический феномен. - М.: Философское общество СССР, 1989. С. 355.. Тем не менее, в ряде случаев отмечалось довольно небрежное отношение к мелиорации Под мелиорацией понимается улучшение содержательной стороны высказывания путем применения эвфемизмов, слов с расширенным значением: трагедия вместо смерть; высшая мера вместо расстрел. новояза и даже отказ от его применения (Чехословакия в 1968 г., Венгрия в 1956 г., Польша в 1980 г.). В обществе, опутанном тоталитаризмом, сохраняется способность к независимому мышлению. «Результатом этого, далеким от эффективного промывания мозгов, становится прочный цинизм по отношению ко всему, что исходит от режима - цинизм и безверие, обращаемые даже против правды» Ф. Эйдлин. Крушение новояза // Тоталитаризм как исторический феномен. - М.: Философское общество СССР, 1989. С. 365..

Одной из ярких художественных иллюстраций этого феномена является рассказ В. Пелевина «День бульдозериста», иллюстрирующий последнюю стадию выхолащивания идеологизированного языка - доведение функций новояза до абсурда, когда идеологические клише становятся сквернословием См.: Гугунава Д.В. Опыт новояза в языке постмодернизма: по рассказу В. Пелевина «День бульдозериста» // Язык. Речь. Речевая деятельность: Межвузовский сборник научных трудов. Выпуск третий. Часть первая. - Нижний Новгород, НГЛУ, 2000. С. 41-48, а также Гусейнов Г.Ч. Советские идеологемы в русском дискурсе 1990-х. - М.: Три квадрата, 2004. С. 145-235..

В современном мире тоталитаризм как общественная реальность не утрачивает своей актуальности, новые формы тоталитаризма представляют угрозу для свободы и демократии, а свойства тоталитарного языка все в большей степени и в более изощренным виде проявляются в языке современности.

Итак, для тоталитарного политического дискурса характерно:

1. Монологизация коммуникации: адресант осуществляет воздействие, адресат пассивен, или, точнее говоря, пассивен в плане корректировки адресантом своих стратегий (отсутствует обратная связь).

2. Клишированность, заритуализованность коммуникативного поведения в границах политического дискурса.

3. Абсолютизация письменной формы политической речи: практически исчезает спонтанная речь, даже устные публичные выступления должны быть первоначально прописаны и выверены.

4. Обезличенность индивидуальных дискурсов, шаблонное выражение идей и мыслей.

Специфика политического общения связана и с тем, какие разновидности манипулятивных лингвотехнологий превалируют в обстановке тоталитарного режима. Особенности названных лингвотехнологий таковы:

1. Практическое отсутствие альтернативных источников речевого воздействия приводит к тому, что манипулирование носит «сплошной», многоканальный характер и может покрывать все коммуникативное пространство.

2. Ритуализация политического общения клиширует используемые языковые средства и делает манипуляции все более стандартными.

3. Тоталитарная идеологическая основа политического общения становится основной базой для языковых манипуляций (элементы языковой системы: от буквы до гипертекста - превращаются в идеологемы).

4. Отсутствие обратной связи при политическом воздействии и ритуальность политической коммуникации порождают самые жесткие формы манипулятивных лингвотехнологий.

3.3 Язык и демократическая политическая система

Как уже было сказано, политический язык -- это особая знаковая система, предназначенная именно для политической коммуникации: для выработки общественного консенсуса, принятия и обоснования политических и социально-политических решений в условиях множественных общественных интересов истинно плюралистического общества, в котором каждый человек является не объектом идеологического воздействия и манипулирования, а субъектом политического действия.

Специфика современной российской политической речи в последние годы активно обсуждается языковедами См. работы В. Н. Базылева, А. Н. Баранова, Н. А. Безменовой, А. Д. Васильева, С. И. Виноградова, О. И. Воробьевой, О. П. Ермаковой, Е. А. Земской, О. С. Иссерс, Е. Г. Казакевич, В. И. Карасик, Ю. Н. Караулова, И. М. Кобозевой, В. Г. Костомарова, Л. П. Крысина, Н. А. Купиной, П. Б. Паршина, Г. Г. Почепцова, Л. И. Скворцова, Ю. А. Сорокина, Ю. Б. Феденевой, А. П. Чудинова, В. Н. Шапошникова, Е. И. Шейгал и др.. Смена коммуникативной парадигмы в нашей стране уже произошла. Однако многие отечественные исследователи до сих пор задаются вопросом: готов ли русский политический язык, связанный до недавнего времени с политическим ритуалом советской эпохи, обслуживать современную политическую коммуникацию? Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Политика как диалог // Наука и жизнь, 1993, № 3. Русский политический язык, который некоторые зарубежные исследователи называли “деревянным”, не мог быть языком диалога, поскольку его функция заключалась не в выяснении позиции собеседника, а в фиксации того, что положение дел остается прежним и всех это устраивает (ср. чувства советского человека - “чувство глубокого удовлетворения” и “законной гордости”).

Трудности в обмене политическими идеями, концепциями, программами связываются с отсутствием адекватного языка, их описывающего. Политическое явление превращается в нечто осязаемое и доступное для обсуждения, только будучи выражено в словах, иначе говоря, базовые понятия политического языка в значительной степени определяют способ восприятия политической реальности Бугаев А. Безъязыкая политика. Электронный адрес: [http://GlobalRus.ru].. Пока политический язык остается ритуалом, диалога в обществе существовать не может. Он возникает тогда, когда в обществе появляется возможность сформулировать и свободно высказать свои интересы - как интересы отдельного человека, так и интересы определенных социальных групп.

Отличительные черты политической коммуникации в демократическом обществе.

В основе идеальной, подлинно демократической и “толерантной” модели политической коммуникации лежит диалог между “управляющими” и “управляемыми”, предполагающий равноправный обмен точными, полными, завершенными и проверяемыми сведениями о политических явлениях и процессах, сопрягаемых с основными цивилизационно-культурными ценностями данного общества, фундаментальными правами и свободами личности См.: Грачев М.Н. Ирхин Ю.В. Актуальные проблемы политической науки. - М., 1996. С . 123. . Особое значение при этом имеют свобода политических, религиозных и иных убеждений, свобода совести, свобода слова и печати, митингов и собраний, свобода объединений, а также право беспрепятственно придерживаться и свободно выражать свое мнение, свободно искать, получать и распространять всякого рода информацию и идеи независимо от государственных границ, если они не противоречат гуманистическим принципам.

В демократическом обществе резко меняется сама суть политической коммуникации: каждый гражданин имеет право участвовать в управлении, а также право выбирать политическую позицию, публично оценивать действия властей. Различные взгляды, оценки, мнения широко представлены в прессе, информирующей гражданина и позволяющей ему свободно ориентироваться в социально-политических проблемах.

Многообразие политических позиций, появление новых партий с различными политическими платформами, формирование политического плюрализма и свобода выражения политических взглядов приводят к делению общеполитического дискурса на прогосударственный, партийные, групповые.

Носителями прогосударственного дискурса являются государственные деятели федерального, регионального и прочих уровней, чиновники министерств и ведомств, работники правительств и государственных учреждений, когда они находятся в рамках официального фрейма политической коммуникации.

Партийный дискурс выстраивается членами партии в рамках партийной деятельности и опирается на партийную идеологию и партийные документы. Несомненно, имеет место некая типология лингвополитических (термин Н.Г.) дискурсов и существует осознание их отличительных признаков со стороны реципиентов современных политических текстов В результате опроса, коих в середине 90-х гг. проводилось бесчисленное множество, сторонница объединения «Яблоко» не опознала анонимизированный текст Г. Явлинского и даже назвала его примером коммунистической демагогии. Этот несколько парадоксальный факт говорит о том, что лингвополитические дискурсы обладают достаточной степенью абстрактности, с одной стороны, а с другой - набором признаков, осознаваемых адресатом. . Одна из гипотетических типологий, предложенная П.Б.Паршиным Паршин П.Б. Об оппозиции системоцентричности и антропоцентричности применительно к политической лингвистике // Диалог, 2000, № 1. Электронный адрес: [http://www.dialog-21.ru/Archive/2000/Dialogue%202000-1/229.htm]., вычленяет следующие типы дискурсов:

· коммуно-популистский;

· почвенно-националистический;

· государственнический (при всей своей близости, эти три типа не объединяются, хотя и могут сформировать макротип традиционалистского дискурса);

· либерально-апологетический;

· либерально-критический;

· либерально-иронический и некоторые другие.

Объективная задача каждого из субъектов вышеназванных дискурсов - мобилизация общественного мнения для поддержки их (политических акторов - Н.Г.) точки зрения на политическую проблему.

Групповые дискурсы могут формироваться достаточно стихийно и определяться общностью целей и/или интересов (общество спортивных фанатов, пенсионеры, студенты) Примером формирования группового политического дискурса могут служить массовые митинги пенсионеров (январь-февраль 2005 г.), протесты студентов против отмены отсрочек от службы в армии.. В целом следует подчеркнуть, что появление многосегментного общеполитического дискурса стало возможным только в связи с демократическими преобразованиями в обществе.

Рассматривая политический дискурс с точки зрения жанровой интерференции, прежде всего отметим, что среди всех компонентов политического дискурса наиболее динамично меняется политико-медийный сегмент.

Являясь непосредственным участником политического процесса, СМИ представляют собой влиятельнейший субъект политики, формирующий общественное мнение, общественное сознание, организующий нередко и общественное поведение. В отличие от законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти, СМИ, не имея таких полномочий и властных средств, какими располагают первые три, способны влиять на политические процессы даже в большей степени, ибо, выступая от имени общества, призваны контролировать власть предержащих, провозглашать и защищать интересы народа.

Особое значение приобретает участие СМИ в политическом процессе в период демократической трансформации. В современном обществе с помощью средств массовой информации передаются основные потоки информации, воздействующей на формирование массового, группового, индивидуального сознания и политического поведения людей. СМИ наряду с такими институтами, как образование, наука, культура, выступают важнейшим фактором духовного влияния на процесс социально-экономического реформирования государства. По независимости СМИ, их самостоятельности, активности участия в политическом процессе можно судить о характере власти, о степени демократизации общества. В политической коммуникации СМИ выполняют следующие важные функции: 1) играют роль основного агента производства и распределения политической культуры; 2) способствуют стандартизации и формированию однородности политической культуры, унификации мнений и поведенческих ориентиров; 3) содействуют расширению возможностей реального участия самых широких слоев общества в политическом процессе; 4) выполняют политико-интеграционную работу, побуждая людей воспринимать и усваивать господствующие политические ценности, идеалы, установки; 5) быстро и эффективно воздействуют на духовную жизнь общества, могут легко и оперативно склонить общественное мнение в поддержку каких-либо политических действий; 7) в условиях либерально-демократических политических режимов стремятся отстаивать общественные интересы. Учитывая все вышесказанное, можно говорить о выполнении СМИ такой функции, как контролирующая. Именно она «объединяет интересы вокруг некоторых доктрин и формулирует кредо партий; именно благодаря прессе партии ведут диалог между собой, не встречаясь при этом; приходят к согласию, не вступая в контакт. Когда же случается так, что большое число печатных изданий начинает действовать в одном направлении, их влияние на долгое время становится преобладающим, и общественное мнение, обрабатываемое все время с одной стороны, в конце концов, поддается воздействию» Токвиль А. Демократия в Америке: Пер. с франц. - М., Прогресс, 1992. C. 386.

Заметное влияние приобретает рекламный сегмент политического дискурса. Данный процесс, несомненно, вызван большим числом избирательных кампаний, которые используют в качестве коммуникативного воздействия приемы и методы рекламного бизнеса.

Наиболее ярким примером слияния политического и рекламного дискурсов является предвыборная листовка Хазагеров Г.Г. Политическая риторика. - М.: Николло-Медиа, 2002. С. 222-231.. Утрачивая информативность в обмен на воздействие, листовка вместо сведений о кандидате дает упрощенное представление о том, как можно избежать проблем в случае выбора данного человека. Политическая листовка демонстрирует наличие всех шести компонентов торговой рекламы: товарного знака (1), слогана (2), сложной ситуации (3), репрезентации товара (4), облегченной ситуации (5) и мотивирующего компонента (6) Там же. С. 222-223.. В роли товарного знака и репрезентации товара выступают имя и портрет кандидата. Роль слогана выполняет политический девиз. Сложная ситуация выглядит как существующее неудовлетворительное положение дел, облегченная ситуация - это обещание, что положение изменится к лучшему с приходом к власти кандидата, а мотивирующий компонент - это объяснение того, почему это произойдет.

По законам рекламно-политического дискурса функционирует также политическое имя, которое в широком значении охватывает имена политических деятелей, названия партий, политических течений и так далее. Скажем, название политической партии «Яблоко» позволило легко превратить образ в бренд и проводить рекламные акции с раздачей яблок По аналогичной схеме были построены политико-рекламные акции Революции роз в Грузии и Оранжевой революции на Украине. . Превращение политического имени в торговый бренд не столь редкое явление в современной политической реальности: торговую марку «Жириновский» носят коньяк, водка, туалетная вода.

Что касается политических лозунгов, то демократическая политическая коммуникация предоставляет большую свободу в выборе языковых средств и, таким образом, расширяет область воздействия текста, делая его доступнее и понятнее избирателям. Например: «Голосуйте за опыт!», «Здоровые дети - спокойные матери - сильная Россия!».

Несколько медленнее, но тоже заметно развивается политико-педагогический сегмент политического дискурса. Появляется большое количество новых учебников, причем по одному предмету существует сразу несколько пособий, что дает возможность выбора. Авторские программы обучения, факультативные курсы, гибкие формы образования наполняют содержанием эту часть общеполитического дискурса.

Политико-юридический сектор является самым формализованным. Изменения в нем связаны только с принятием новой Конституции и новых законов, что, тем не менее, кардинально изменило само содержание дискурса.

В связи с вышесказанным, отметим основные черты нового типа языкового общения, характерные для демократического общества Стернин И.А. Социальные факторы и развитие современного русского языка // Теоретическая и прикладная лингвистика. Выпуск 2. Язык и социальная среда. - Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2000. С. 4-16.:

1) Диалогизация общения: самостоятельность и независимость общественной и политической деятельности неизбежно ведет к активизации и раскрепощению не только адресанта, но и адресата коммуникации.

2) Плюрализация коммуникативного поведения людей: речевые стратегии варьируются в зависимости от позиции коммуникантов, типа коммуникации, личностных характеристик участников коммуникации.

3) Развитие публичной речи, особенно устной ее разновидности (орализация речи): спонтанные выступления, публичное общение «вживую» (интервью, беседы, ток-шоу, публичные дискуссии, политические дебаты).

4) Персонификация общения: индивидуальная неповторимость личностного дискурса, уникальность выражения и оформления сходных идей и мыслей разными людьми, увеличение числа индивидуально неповторимых личностных дискурсов в коммуникативном пространстве языка.

Первым изменения в функционировании русского языка отметил еще в самом начале перестройки М.В. Панов Панов М.В. Из наблюдений над стилем сегодняшней публицистики // Язык современной публицистики. - М., 1988.. И хотя названные им тенденции были выявлены на материале периодики, те же процессы наблюдались и в политической сфере языкового функционирования: диалогичность, усиление личностного начала, “раскованность” в использовании стилистических ресурсов, стилистический динамизм Там же. С. 23..

Дальнейшие наблюдения позволяют лингвистам утверждать, что принципиально изменился сам характер речевого общения: диалогичность усиливается, возрастает личностное начало в речи; расширяется область спонтанного общения Русский язык конца XX столетия (1985-1995). - М.: «Языки русской культуры», 2000. С. 12.. Состав адресантов политической коммуникации значительно расширяется: роль выступающего или пишущего осваивают новые слои населения. Практически исчезает цензура и самоцензура - люди в политической сфере начинают свободно выражать свои мысли. Возрастает роль обратной связи в политической коммуникации, речевые стратегии могут корректироваться по ходу осуществления воздействия Там же. С. 13..

Каждый новый поворот в историческом развитии государства приводит к языковой “перестройке”, создает свой лексико-фразеологический тезаурус, включающий также концептуальные метафоры и символы. Поэтому вполне закономерно множество исследований по проблемам политического лексикона постсоветского периода. Прежде всего, это словари, фиксирующие новые явления в русской лексико-фразеологической системе второй половины 80-х и 90-х годов: «Словарь перестройки», подготовленный под руководством В. И. Максимова, «Словарь новых значений и слов языка газеты» С. В. Молокова и В. Н. Киселева, «Словарь перифраз русского языка (на материале газетной публицистики)» А. Б. Новикова и др.

Особенно говорящими являются примеры использования политических метафор, позволяющих влиять на принятие решений (манипулировать). А.Н. Баранов и Ю.Н. Караулов Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Политика как диалог // Наука и жизнь, 1993, № 3. иллюстрируют это их качество на примере популярных метафор перестройки, употреблявшихся практически в каждой политической дискуссии с 1985 по 1992 гг. Прежде всего, акцентируется “стертая” образность большинства перестроечных штампов: “зайти в тупик”, “крутые подъемы и повороты перестройки”, “курс на перестройку и обновление”, которая, тем не менее, формирует наше видение мира. Некоторые метафоры в свернутом виде уже содержат все возможные политические решения. Напомним словосочетание “корабль перестройки”, диктующее следующие логичные действия: можно изменить курс корабля, можно заменить часть команды, но нельзя в плавании перестроить сам корабль, это погубит и судно, и людей. Отсюда вытекают возможные политические решения Авторы статьи вспоминают использование метафоры «корабль» по отношению к АН СССР: использование этого сравнения в ходе выборов президента академии, привело к переизбранию действующего президента на новый срок, т. к. «капитана» и «команду» лучше было не менять. Удачный выбор метафоры и ее эксплуатация оказались одним из факторов принятия решения., легко считываемые в политической метафорике. Это свойство метафоры позволило Н.А. Арутюновой назвать ее «приговором суда без разбирательства» Арутюнова Н.А. Цит. по Баранов А.Н. Политический дискурс: прощание с ритуалом? // Человек, 1997, № 6.. Дж.Лакофф и М.Джонсон в своей книге «Метафоры, которыми мы живем» Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. Chicago: University of Chicago Press. 1981. обращают внимание на свойство метафор подсказывать, настраивать, наводить на определенный тип решения и поведения и вспоминают полукомичный случай, произошедший с иранским студентом, плохо знавшим английский и посещавшем семинары по метафорике. Речь идет об английском выражении solution of the problem - “разрешение проблемы”. Дело в том, что в одном из значений слово solution связано со смыслом “растворение”, что подтолкнуло студента воспринять метафору как продуцирующую образ большого сосуда с дымящейся жидкостью, в котором плавают в растворенном и нерастворенном виде всевозможные проблемы. Имея перед глазами такой образ, представить окончательное решение проблемы просто невозможно: цель принимающего решение может заключаться лишь в том, чтобы подобрать такие “реактивы”, которые растворят данную проблему, но не приведут к “выпадению в осадок” еще более сложных проблем. Этот пример иллюстрирует важнейшее свойство метафоры как средства речевого воздействия: ее манипулятивные возможности.

Возвращаясь к рассуждениям о политическом языке перестройки, отметим, что используемые на этом историческом отрезке языковые образы перестройки можно сгруппировать по степени убывания активной роли действующего лица Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Словарь русских политических метафор. - М., 1994..

Самым пассивным оказывается поле строительной метафоры, предполагающее сохранение части старой “постройки”: мы “перестраиваем здание, имя которому - СССР”, мы “замешиваем цемент гласности” и “делаем кладку правового государства”, “рушим подпорки диктатуры” и т.п.

Ближе всех к строительной метафоре примыкает метафора «средства передвижения»: корабль перестройки, лайнер/самолет перестройки и даже повозка перестройки - “хороша и повозка, лишь бы вывезла из болота”. Использование подобных образов позволяет говорить об “ускорениях” и “торможениях” перестройки.

С метафорой транспорта связана метафора пути, значительно ограничивающая выбор решения: мы можем избрать окольный, но более легкий путь или более прямой, но осложненный крутыми подъемами, перевалами и опасными спусками; мы можем повернуть направо или налево, пойти вперед или назад, но не более того: «Нам надо достойно перейти перевал в истории страны», «Только так мы сможем преодолеть крутые подъемы и повороты перестройки».

Интересно в этой связи пронаблюдать за использованием метафоры “растение”. Растение можно посадить, за ним можно ухаживать: поливать и окучивать, полоть сорняки и собирать плоды, но растение не допускает внутреннего вмешательства. “Растущее молодое дерево перестройки” невозможно расчленить на части, смазать маслом и т.д. Кроме того, “нелегко сеять семена перестройки в землю с трещинами национальной розни”, особенно в такой ситуации, когда “далеко не все осмыслили, какие плоды мы будем пожинать”.

От биологической метафоры один шаг до персонификации, “очеловечивания” перестройки. В этом случае перестройка рождается, растет, формируется под воздействием определенного окружения, болеет: над «ее колыбелью витает смутное предчувствие опасности», «ее судьба волнует общественность».

Словесный образ стихии, подобной землетрясению, действующему вулкану или освежающей грозе, предполагает нереальность разумного воздействия на эту силу, активной позиции для человека: “перестройка перевернула все наше общество”, “перестройка обрушилась на нас как сель”. Очевидно, что осознанное участие в таком процессе невозможно.

Последняя модель (“неподъемный объект”) представляется наиболее абстрактной; по мнению исследователей, такая трактовка перестройки наиболее характерна для работников руководящего звена с командирскими наклонностями в управлении: «Мы не сдвинем перестройку с места, если колхозы будут рушиться, если вместо больших земельных массивов будут обрабатываться клочки земли». Такое понимание объекта ограничивает ход принятия решений действиями, не предполагающими анализа происходящих процессов: перестройку двигают, поддерживают, толкают, направляют и т.п.

На примере развития метафорических моделей перестройки убедительно доказывается способность этого феномена влиять на процесс принятия решений: метафоризация, несомненно, является одной из успешных манипулятивных лингвотехнологий.

Однако последнее десятилетие активизирует несколько иные модели метафоризации, на смену перестроечным образам приходят метафоры с концептуальными векторами тревожности, агрессивности и неверия. Мы наблюдаем активизацию именно тех моделей, которые востребованы эпохой.

Исследователи делают некоторые общие выводы о типичных для последнего десятилетия ХХ века способах метафорического осмысления политической жизни России Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991 - 2000). Екатеринбург, 2001.. Развитие страны, динамика социально-экономических процессов метафорически представляются преимущественно с использованием понятийного поля “путь”, в котором, наряду с общим позитивным потенциалом, выделяются сегменты, связанные с мотивами неверной дороги, топтания на месте, плохой подготовки и отсутствия единства в действиях экипажа.

Создание нового общества, рост потенциала российского государства часто метафорически представляются с использованием строительной метафоры, в которой, однако, по-прежнему активны смыслы, характеризующие недостатки фундамента, плохое качество материалов и отсутствие квалификации у строителей.

Ощущение тревожности и агрессивности наиболее ярко проявляются при использовании военной и криминальной метафор. Это же относится к значительной части бестиальных (звериных) представлений. Образное представление России как преступного сообщества, как нечеловеческого (звериного) мира, как больного государства, находящегося в состоянии перманентной гражданской войны, несет деструктивный прагматический потенциал, отрицательно сказывается на социальной оценке состояния государства и перспектив его развития.

Представления о неискренности политиков и лживости создаваемых в средствах массовой информации образов реализуются в метафорических моделях с исходными понятийными полями “театр'", “цирк”, “игра” и (в несколько меньшей мере) “спорт”. По-прежнему активны в отечественном политическом дискурсе не имеющие однородных эмотивных векторов метафоры, в основе которых лежат понятийные сферы “физиология”, “растения”, “стихии”, “техника”, “родство”.

Названные выше смыслы характеризуют прежде всего модель в целом, только наиболее общие закономерности дискурса. Рассмотренные в настоящем разделе материалы подтверждают мысль о том, что метафорическое зеркало отражает не столько реальное положение дел в стране, сколько бытующие в соответствующих сферах социальные представления о существующей ситуации. Однако эти представления способны существенно влиять на дальнейшее развитие событий, и метафора нередко как бы "подсказывает" пути для решения проблем. Можно утверждать, что выраженная в метафорической форме идея быстрее овладевает умами и становится более весомой материальной силой.

Вместе с тем выявленная картина свидетельствует о несомненной боли за Россию, о желании при помощи метафорической гиперболы выделить наиболее жгучие проблемы, о стремлении к переменам именно в тех областях, которые наиболее последовательно концептуализирует политическая метафора с сильными векторами тревожности, агрессивности, отклонения от естественного порядка вещей.

Политический язык советской эпохи уходит в прошлое. Новый политический язык еще только формируется, далеко не все в нем пока отвечает потребностям социума. Нет сомнений в том, что со временем все встанет на свои места: будет отброшено все мешающее развитию общества, и появятся новые средства объективного и взвешенного отражения развития страны. Есть все основания полагать, что в политических метафорах ХХI века наше общество сможет выразить совершенно иные представления о политической ситуации в России.

Формирование у общества новых демократических ориентаций не осуществляется одномоментно. Следует согласиться с мнением Р. Инглхарта, что «культура народа не может быть изменена в одночасье. Можно поменять правителей и законы, но на изменение базисных установок, определяющих своеобразие культуры нации, уйдут долгие годы» Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис, 1996, № 4. . Изменение политических коммуникативных установок, внутренних ориентаций адресата политической информации, сформированного общественной культурой советского типа, происходит очень медленно. Анализируя установки и ориентиры современного россиянина, социолог Ю. Левада Левада Ю. От мнений к пониманию. Социологические очерки. 1993-2000. - М.: Московская школа политических исследований, 2000. обращает внимание на скрытые, в известном смысле “теневые”, нормативно-ценностные структуры индивидуального и группового поведения, которые он называет концепцией принципиальной двойственности (“двоемыслия”). Официальное (демонстративное) и повседневное (практическое) сознания типичного советского человека всегда были взаимообусловлены и приспособлены друг к другу. Невероятно быстрое и легкое ниспровержение всей системы официальных лозунгов, запретов, социальных масок и прочего не означало высвобождения “нормального” человека от сковывавших его пут. «Сформированный эпохой принудительного единомыслия “советский человек” остается и надолго останется двойственным, приспособленным к отеческой заботе со стороны власти и готовым скорее к “единодушному” одобрению (или отрицанию), чем к ответственному действию и самостоятельной мысли» Левада Ю. От мнений к пониманию. Социологические очерки. 1993-2000. - М.: Московская школа политических исследований, 2000. С. 17.. Еще сильны в обществе доверие к одному (чаще официальному) источнику информации, вера в авторитеты, по-прежнему работает так называемая «магия печатного слова» (если напечатано в газете - значит правда). Подобные «остаточные» явления делают адресата уязвимым для языковых манипуляций, построенных по старым схемам.

Важнейшей составляющей демократического государства является свобода средств массовой информации, обеспечивающих политическую коммуникацию, осуществляющих открытое информационное взаимодействие между обществом и государством. В ходе политической коммуникации не просто осуществляется информирование реципиента, но и меняются, формируются его политические взгляды и позиции. «Свобода книгопечатания имеет влияние не только на политические мнения, но даже на все убеждения людей. Она изменяет не только законы, но и нравы <…> Я люблю эту свободу скорее за то, что она искореняет много зла, нежели за то, что она делает добро. Чтобы пользоваться неоцененными благами, предоставляемыми свободою книгопечатания, нужно уметь мириться с неизбежным злом, которое из нее вытекает» Токвиль А. Демократия в Америке: Пер. с франц. - М.: Прогресс, 1992. С. 200.. Несомненно, автор, в частности, имеет в виду зло, превращающее СМИ из проводника политической информации в проводника манипулятивных технологий.

Манипулирование широко используется не только в тоталитарных и авторитарных государствах, но и в современных демократиях, особенно в партийной пропаганде и во время избирательных кампаний См.: Beer, Francis A. Meanings of War and Peace. Texas A & M Press. Colledge Station, 2001.; Edelman, M. Constracting the Political Spectacle. The University of Chicago Press, Chicago and London, 1988; McChesney, R.W. Corporate Media and the Threat to Democracy. Seven Stories Press. New York; Chomsky N. Media Control The Spectacular Achievements of Propaganda. Seven Stories Press. New York..

Свобода слова в обществе приводит и к позитивным, и к негативным последствиям. Свобода слова в языке способствует не только расцвету публичности и спонтанности речи, но и выбросу агрессии и грубости. Отличительными чертами современного политического текста становятся ярко выраженная оценочность, агрессивность диалоговых интенций (особенно в адрес политических оппонентов), проникновение в текстовую ткань нелитературных элементов вплоть до нецензурной брани. Происходит радикальное смещение оценок: слово марксизм было позитивно, стало негативно; капитализм - напротив, было отрицательным, стало если и не положительным, то в значительной мере мелиорированным.

Отмена политической цензуры приводит к исчезновению языковой цензуры, политический язык наводняют “речевые вольности”. Специалисты все чаще говорят об условности речевого этикета. Уровень речевой культуры заметно снижается.

Как известно, речевое творчество современных политиков и журналистов - едва ли не основной источник беспокойства лингвистов; подобное творчество вызывает тревогу и у общества в целом. Речевые ошибки политиков и журналистов нередко становятся предметом тщательного разбора профессиональных филологов. Несомненно, задача таких публикаций - это вовсе не фиксация ошибок конкретного автора: «принципиально важно, проводя систематические наблюдения над языковой жизнью современного общества, стремиться выявить тенденции в использовании языковых средств, в их функционировании в повседневной речевой коммуникации, в различных ее сферах, “участках” - социокультурных, функционально-стилистических, жанрово-тематических» Горбаневский М.В., Караулов Ю.Н., Шаклеин В.М. Не говори шершавым языком. - М., 1999.. Конкретные примеры коммуникативных неудач и их теоретическое осмысление, рекомендации по предупреждению ошибок широко представлены и в ряде других публикаций Баранов А.Н., Казакевич Е. Г. Парламентские дебаты: традиции и нова-торство. - М.,1991; Культура парламентской речи. - М., 1994 и др..

Открытость общества приводит к огромному количеству заимствований, с которыми пытаются бороться даже законодатели, обсуждая закон о государственном языке. Самыми незаметными, но наиболее влияющими на менталитет носителей являются семантические кальки, которые меняют не только название референта, но и приводят к переоценке ценностей. Например: заниматься любовью, это твои проблемы, в этой стране…

В.В. Славкин в интервью корреспонденту «Независимой газеты» писал о существенных изменениях в политическом языке перестроечного периода: «Когда в конце 80-х - начале 90-х годов в России после десятилетий съездов и информационных сообщений вновь возникла политика (не та, за которую сажают, а политическая жизнь в обычном значении), появилась и необходимость в языке для этой политики. Диссидентские языки вырвались на широкий простор, при этом наибольшее распространение получил язык «демократический» - при его помощи выражала и осмысливала себя «демократическая» («антиноменклатурная», «антикоммунистическая») революция. Этот язык был относительно пригоден для борьбы с тоталитарным государством, с партийной машиной КПСС, для борьбы за «свободу слова», «права человека», «демократию», «рыночную экономику», «достойную жизнь» (эти слова взяты в кавычки не для выражения иронии, а с целью подчеркнуть условный, мифологически-наивный характер наполнения этих терминов)» Славкин В.В. Честь, достоинство и слово // Независимая газета, 26 февраля 2000..

Однако застойные явления в языке не проходят бесследно, так же, как и в обществе: искусственное торможение процессов развития лексического состава, клишированность синтаксических конструкций, устойчивость (вплоть до идеоматичности) глагольно-именных сочетаний превратили политический язык в шаблон, матрицу, где для каждой мысли существовало заранее заготовленное выражение. В посткоммунистической России этот язык быстро обнаружил свою ограниченность и непригодность для формулирования и осмысления потребностей и задач, возникающих в новой жизни. В разных секторах политического дискурса продолжают функционировать различные подсистемы политического языка, ведущие свое происхождение от метаязыков диссидентской и перестроечной поры. Вместе с несовершенством и нерасчлененностью понятийной структуры они унаследовали и слабую совместимость друг с другом: они оперируют абсолютно различными категориями, практически не переводимыми с одного метаязыка на другой без катастрофического искажения или потери смысла.

Функциональная «уязвимость» современного политического языка сделала возможным проникновение внелитературных элементов в языковую систему, на что с предостережением указывают словесники и лингвисты: «Однако за прошедшие годы так и не удалось выработать никакого политического lingua franca сколько-нибудь серьезной выразительной силы. Не случайно в «приличный» политический язык так легко влились понятия и термины бандитского происхождения: разводить, разруливать, беспредел, наезд, откат, заказ, мочить и т.п. Очевидно, язык “братков” оказался гораздо более пригоден для описания реалий российской политики и экономики» Славкин В.В. Честь, достоинство и слово // Независимая газета, 26 февраля 2000.. Бурная дискуссия на страницах массовой печати и в профессиональных изданиях пока не может изменить ситуацию, поскольку язык функционирует в обществе, обслуживая его (общества) нужды.