Язык и политика: коммуникация, дискурс, манипулирование

3.1.1 Содержание термина “политический язык”

В настоящем исследовании политический язык понимается как особая подсистема национального языка, предназначенная для политической коммуникации: для пропаганды тех или иных идей, эмотивного воздействия на граждан страны и побуждения их к политическим действиям, для выработки общественного консенсуса, принятия и обоснования социально-политических решений в условиях множественности точек зрения в обществе Cм.: Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты: традиции и нова-торство. - М., 1991; Серио П. Русский язык и анализ советского политического дискурса: анализ номинаций // Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса. - М., 1999; Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. - Москва; Волгоград, 2000 и др.. Главной функцией политического языка является вербальное обеспечение борьбы за власть Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. - Москва; Волгоград, 2000. С. 35.. Политический язык отражает существующую политическую реальность, изменяется вместе с ней и одновременно участвует в ее создании и изменении. В современном мире яркий политический язык все чаще становится материальной силой, способной решать судьбы законов, политиков, партий.

В России формирование лингвополитологии как особого научного направления происходило в последнее десятилетие ХХ века. Возможность свободно выражать свою точку зрения, использовать западные теории и методики, а также стремительные изменения в политическом языке нового периода породили большое количество работ различной направленности и содержательного наполнения.

В современной российской политической лингвистике сформировалось несколько относительно автономных, хотя и взаимосвязанных направлений. Возможна классификация современных отечественных политико-лингвистических исследований по используемым методам исследования, по изучаемому периоду, по рассматриваемому языковому ярусу и некоторым другим основаниям. Рассмотрим основные противопоставления, выявляющиеся при анализе конкретных публикаций.

К первой группе относятся публикации, авторы которых стремятся осмыслить общие категории политической лингвистики, сформулировать теоретические основы этой науки, охарактеризовать ее понятийный аппарат и терминологию (В. Н. Базылев, А. Н. Баранов, О. И. Воробьева, Ю. Н. Караулов, Л. П. Крысин, Н. А. Купина, А. К. Михальская, П. Б. Паршин, Г. Г. Почепцов, Л. И. Скворцов, Ю. А. Сорокин, А. П. Чудинов, Е. И. Шейгал и др.). Так, в учебнике А. Н. Баранова Баранов А.Н. Введение в прикладную лингвистику. - М., 2000. политическая лингвистика представлена как одно из направлений прикладной лингвистики, охарактеризованы предмет, задачи и методы указанного научного направления. В монографии Е. И. Шейгал Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. - Москва; Волгоград, 2000. дано определение основных понятий политической лингвистики, представлена общая характеристика политического языка и политического дискурса, рассмотрены вопросы категоризации мира политики в знаках политического дискурса и интенциональные характеристики политического дискурса, проанализирован ряд политических жанров.

Оригинальная концепция представлена в книге О. И. Воробьевой Воробьева О. И. Политическая лексика. Ее функции в современной устной и письменной речи. - Архангельск, 2000.. Рассматривая теоретические основы политической лингвистики, автор прямо соотносит функции политической лексики с функциональным стилем и детально рассматривает номинативную функцию указанной лексики (в рамках официально-делового стиля), ее аксиологическую и прагматическую функции (в рамках публицистики) и эстетическую функцию (в рамках художественных текстов). В других разделах представлено подробное описание семантической структуры и текстовых смыслов ключевых слов политического языка (политика и политический; партия и партийный; буржуазия и буржуазный; социализм и социалистический; советы и советский). Подобное совмещение в рамках одной публикации теоретического осмысления проблемы и конкретного описания отдельных явлений характерно и для многих других исследований.

Особое внимание современных лингвистов привлекает язык средств массовой информации (М. Н. Володина, В. А. Евстафьев, Е. В. Какорина, И. М. Кобозева, А. К. Михальская, И. В. Рогозина, И. Б. Руберт и др.) как одна из реализаций политического языка. Специфика телевизионной политической речи стала предметом публикаций А. Д. Васильева, М. А. Канчер, Н. Г. Мартыненко и ряда других языковедов. Специальные исследования посвящены анализу настенных надписей, лозунгов, жанра проработки Речь идет о существовавшей в советский период практике “прорабатывать” (т.е. подвергать критике и осуждению) граждан, не лояльных режиму или нарушающих партийную и иную дисциплину., предвыборной полемики, политического скандала. В исследовании Н. А. Купиной Купина Н.А. Агитационный дискурс: в поисках жанров влияния // Культурно-речевая ситуация в современной России. - Екатеринбург, 2000. выделены пять используемых в современных избирательных кампаниях блоков жанров влияния на адресата: жанры протеста, поддержки, рационально-аналитические и аналитико-статистические жанры, юмористические жанры и виртуально ориентированные низкие жанры. В целом специалисты отмечают постоянное расширение и обновление жанрового и стилистического арсенала в современной российской политической речи.

В отдельную группу следует выделить исследования, посвященные взаимосвязи политической позиции и речевых средств ее выражения. Так, Е. Родионова Родионова Е. Националистический дискурс газеты «Завтра» // Логос, 2000, № 1. описывает националистический дискурс газеты «Завтра», Е. В. Какорина Какорина Е. В. Новизна и стандарт в языке современной газеты // Поэтика. Стилистика. Язык и культура. -М., 1996. рассматривает стилистический облик оппозиционной прессы, политический дискурс оппозиции анализирует и А. Дука Дука А.В. Политический дискурс оппозиции в современной России // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998, т. 1 . Т. С. Вершинина Вершинина Т. С. Зооморфная, фитоморфная и антропоморфная метафора в современном политическом дискурсе. Автореф... дис. канд. филол. наук. - Екатеринбург, 2002. в результате сопоставительного рассмотрения текстов девяти ведущих политических деятелей современной России делает вывод о том, что «политические экстремисты (независимо от их принадлежности к правому или левому флангу политического спектра), как правило, более склонны использовать метафорические образы». А. Б. Ряпосова Ряпосова А. Б. Агрессивный прагматический потенциал криминальных метафор, функционирующих в агитационно-политическом дискурсе периода федеральных выборов (1998-2000 гг.). // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. - Екатеринбург, 2001, т. 7. отмечает повышенную агрессивность речи ряда современных политиков, придерживающихся националистических и коммунистических взглядов. Едва ли не все авторы отмечают, что в постсоветский период речевые портреты политиков становятся более узнаваемыми, ярче проявляется индивидуальность, но не все черты такого рода индивидуализации заслуживают одобрения.

Базовая роль политического языка как индикатора и интерпретатора политической культуры предопределяется в значительной степени политической терминологией, сформированной за счет широких заимствований из неполитических сфер языка. Религия, мораль, искусство, философия, экономика, военное дело, техника - все эти и другие сферы сознания и деятельности - “поставщики” понятий и терминов для языка политики. При этом характер (частота, устойчивость, пропорции) использования последних служат одним из самых точных индикаторов специфики не только данного языка политики, но и “зашифрованной” в нем политической культуры, ее типологической принадлежности. Скажем, политический язык, в котором велик удельный вес понятий, терминов и оборотов, заимствованных из военной сферы (борьба за, борьба с, поход против, наступление на, битва за, преодоление препятствий, тесное взаимодействие с, сопротивление угрозе, принимать превентивные и ответные меры), явно принадлежит к более агрессивному типу политической культуры, нежели язык, в котором эта терминология оттеснена на задний план и сведена до минимума. А такие понятия, как соблюдение интереса, взаимовыгодные отношения, выигрыш, проигрыш, честная игра и т.п., составляют ядро политического языка с более взвешенными условиями существования, предполагающими компромисс и договоренности в обществе. Политические тексты и высказывания - это идеологизированные знаковые системы. Они заключают в себе не только сообщение о факте или ситуации, но и - через посредство коннотаций, связанных с используемыми понятиями, - их оценку (открытую или скрытую); содержат обоснование (часто опять-таки скрытое) властного интереса субъекта; ориентированы на то, чтобы вызвать желательный для него тип вербальной или поведенческой реакции со стороны объекта воздействия.

В связи с этим язык политики отличается не только высоким уровнем эмоциональной окрашенности, морально-нравственной насыщенности, использованием стилистических фигур, но и демонстрирует значительное содержание манипулятивных лингвостратегий. При этом обнаруживается тесная зависимость между типом политической системы, политической культуры, с одной стороны, и особенностями конкретного языка политики - с другой Баталов Э. Я. Политическая культура современного американского общества. - М., 1990. С.155-156. .

3.1.2 Политический дискурс: дефиниции и подходы

В современной науке нет однозначного определения дискурса. Этот термин заимствован из французского языка, где “discours” значит «диалогическая речь, публичное выступление».

Долгое время понятия “текст” и “дискурс” в лингвистике отождествлялись. В качестве самостоятельного термина слово “дискурс” было впервые употреблено А. Хэррисом Harris Z.S. Discourse Analysis // Language, 28. 1-30, 1952. в 1952 году в статье, посвященной анализу языка рекламы, и с тех пор получило широкое применение. Сфера его распространения настолько велика, что можно говорить о полисемии этой терминологической единицы, причем не только о полисемии в лингвистике, но и в других науках (социологии, политологии, логике, философии).

В последние десятилетия активно развивается самостоятельная отрасль лингвистики - дискурс-анализ. Во французской лингвистике главенствует концепция, восходящая к Бенвенисту: «Дискурс - это такой эмпирический объект, с которым сталкивается лингвист, когда он открывает следы субъекта акта высказывания, формальные элементы, указывающие на присвоение языка говорящим субъектом» Ж. Гийому, Д. Мальдидье. О новых приемах интерпретации или проблема смысла с точки зрения анализа дискурса // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. - М., 1999. С. 124.. Считается, что для Бенвениста термины “язык” и “дискурс” были четко противопоставлены: это два разных мира, разных, но тесно связанных Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М., 1974. . Определение, предложенное Бенвенистом, выводит нас к пониманию дискурса как функционирования языка в живом общении. Именно так определяет дискурс и Г. Кук: «Дискурс - это язык в использовании, язык для коммуникации» Цит. по Менеджерицкая Е.О. Термин “дискурс” в современной и зарубежной лингвистике. // Лингвокогнитивные проблемы межкультурной коммуникации. - М.: Филология, 1997. С. 132..

Другое значение термина выводит его на межфразовый уровень. Изучение дискурса - это изучение единиц, больших, чем предложение. Его цель - анализировать возможные языковые построения, закономерности, проявляющиеся на уровне текста.

Для нашей работы важным оказывается двойной подход к пониманию термина “дискурс”. Первый из них представлен в работах Р.Барта и Ю. Степанова См.: Барт Р. Избранные работы. - М., 1994; Степанов Ю. С. Язык и наука конца 20-го века. - М., 1997., где дискурс характеризуется как связный и достаточно длинный текст в его динамике, соотнесенный с главным субъектом, с “Эго” всего текста, с творящим текст человеком. Вторая значимая для нас интерпретация дискурса восходит к англо-саксонской традиции 1970-х годов, когда “дискурс” употреблялся в значении, близком к термину “функциональный стиль”. Слияние этих двух аспектов помогает нам приблизиться к пониманию сущности политического дискурса.

Политический дискурс - корпус текстов, отображающих политическую и идеологическую практику какого-то государства, отдельных партий и течений в определенную эпоху. В этих текстах актуализируется общественное сознание. Политический дискурс отражает политическую ситуацию, и его изучение дает наглядную картину предпочтений в современном обществе, существенно дополняющую социологические исследования. При анализе языка политического дискурса обнаруживается совокупность всех речевых актов, использованных в политических дискуссиях в современном обществе. Для данной работы наиболее подходящим представляется определение Теуна Ван Дейка: «Дискурс - это сложное коммуникативное явление, включающее кроме текста еще и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресанта), необходимые для понимания текста. <...> Речевой поток, язык в его постоянном движении, вбирающий в себя все многообразие исторической эпохи, индивидуальных и социальных особенностей как коммуниканта, так и коммуникативной ситуации, в которой происходит общение» Дейк Т.А. Ван. Язык, познание, коммуникация. - М., 1989. С. 8-9. .

Ярким примером, иллюстрирующим это определение, может служить воспоминание о той форме политического дискурса, которая существовала в СССР. П. Серио, изучавший подробно политические тексты того времени, охарактеризовал их термином «деревянный язык». Есть у него и второе название - «суконный язык», т.е. «жесткий, шершавый, корявый, или же вязкий язык, который вяжет рот, т.е. наполняет его целиком и создает ощущение тяжести» Куртин Ж.-Ж. Шапка Клементиса (заметки о памяти и забвении в политическом дискурсе) // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. - М., 1999. С. 96.. Советский политический дискурс представлял собой неестественно стабильную систему: заранее заданный круг тем, социально санкционированные оценки, устоявшаяся система фразеологических средств, отобранные традиционно-стереотипные образцы.

Учитывая объемный текстовый материал, необходимый для анализа процесса политического манипулирования, нами было решено использовать означенный дискурсивный подход, активно применяемый в гуманитарных науках с 90-х годов. Поскольку общий политический процесс, в котором “живут и работают” лингвистические манипуляционные технологии, очень сложен и неоднороден, дискурсивный подход помогает структурировать функционирование языка при обслуживании составляющих политического процесса.

Политический дискурс неоднороден, его возможно структурировать различными способами, вернее, по разным признакам.

Многомерная модель политического дискурса должна учитывать различные конституирующие признаки: (1) степень институциональности (от бытовых разговоров с друзьями на политические темы до международных переговоров), (2) статус коммуникантов (коммуникация между институтом и обществом, институтом и гражданином, гражданами внутри института), (3) социокультурную дифференциацию (дискурс правящих и оппозиционных партий), (4) дифференциацию по событийной локализации (например, скандирование - митинг, листовка - акция протеста, публичная речь - съезд, собрание), (5) дифференциацию по характеру межтекстовых связей (первичные и вторичные жанры политического дискурса (ср. речь, заявление, дебаты, с одной стороны, и анекдоты, мемуары, граффити, с другой) и другие Шейгал Е. И. Политический скандал как нарратив. // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты. - Волгоград, 1998. С.22-28..

Однако с позиций лингвополитологии дискурс - это прежде всего общение людей, рассматриваемое с позиций их принадлежности к той или иной социальной группе или применительно к той или иной типичной речеповеденческой ситуации (например, к институциональному общению).

Институциональный дискурс представляет собой клишированную разновидность общения между людьми, которые могут не знать друг друга, но должны общаться в соответствии с нормами данного социума. Институциональность носит градуальный характер. Ядром институционального дискурса является общение базовой пары коммуникантов, в нашем случае политического деятеля (от официального представителя власти до политического обозревателя) и массовой аудитории (читателя, слушателя, зрителя). Институциональный тип политического общения и формирует те правила, в соответствии с которыми осуществляется манипулятивное воздействие на адресата коммуникации. Важная особенность политического дискурса состоит в том, что политики часто пытаются завуалировать свои цели, используя номинализацию (именование), эллипсис (пропуск значимого компонента языковой структуры), метафоризацию, особую интонацию и другие приемы воздействия на сознание электората и оппонентов Попова Е.А. Политический дискурс как предмет культурно-лингвистического изучения // Языковая личность: проблемы значения и смысла: Сб. научных трудов. - Волгоград: Перемена, 1994. С.143-152, С. 149..

Строение институционального дискурса отличает трафаретность, однако ее степень различна и зависит от специфики жанра общения. По мнению Р. Водак, стандартный характер дискурса в реальном общении часто нарушается В качестве примера автор приводит вариативность строения медицинского дискурса, причем все участники общения привыкли к отклонениям и накладкам, и это не только не разрушает сам дискурс, но и нисколько не смущает участников коммуникации. См. подробнее: Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. - Волгоград, 1997.. Следовательно, логично говорить о мягких и жестких разновидностях институционального дискурса с вариативной структурой, в которой, тем не менее, существуют необходимые и не подлежащие редукции определяющие компоненты. Примером жесткой разновидности институционального дискурса могут служить, скажем, различные ритуализованные действия: военный парад, обращение президента, защита диссертации, вручение награды, церковная служба. К мягким вариантам стоит отнести публичные дебаты, митинги, политические ток-шоу.

Разумеется, любое общение носит сложный, партитурный характер, и в связи с этим типы дискурсов выделяются с известной степенью условности. Наиболее, на наш взгляд, непротиворечивой и адекватной реальному положению дел является общая типология дискурсов, внутри которой основное деление проходит по границе «институциональное общение - неинституциональное (бытовое) общение». Говоря о существовании политического дискурса в этом понимании, мы тем самым определяем его как разновидность институционального дискурса, наряду с педагогическим, юридическим, религиозным и др., противопоставляя его в числе других бытовому дискурсу.

Многообразие конкретных реализаций политических коммуникаций на практике приводит к появлению большого количества переходных случаев, которые демонстрируют материализацию жанровой интерференции политического дискурса. В соответствии со сложившейся практикой политический дискурс приобретает полевое строение Шейгал Е.Б. Структура и границы политического дискурса // Филология - Philologica. Вып. 14. - Краснодар, 1998. С. 22-29.: в центре находятся те жанры политической коммуникации, которые в максимальной степени соответствуют основному назначению политического контакта - борьбе за власть. Прежде всего, это парламентские дебаты, выборы, речи политических деятелей. Периферийные жанры перемещаются в «сферу влияния» других дискурсов (масс-медиа, педагогический, юридический, религиозный и др.) и демонстрируют черты, характерные для данных коммуникативных сценариев. Степень удаленности от ядра текстов, порожденных в рамках политического дискурса, зависит, в первую очередь, от степени ослабленности политической интенции говорящего и, как следствие, уменьшения политической составляющей содержания. Вообще, дискурсивное пространство можно представить в виде перекрывающих друг друга кругов, каждый из которых имеет собственное ядро и периферию (см. Рис. 4: схема не воспроизводит все возможные пересечения дискурсов, а демонстрирует сам принцип взаимодействия и образования дискурсных сегментов).

Размещено на http://www.allbest.ru/

Рис. 4. Схема взаимодействия дискурсов

Перекрывающиеся сегменты будут характеризоваться признаками каждого из пересекающихся дискурсов, причем степень отнесенности можно шкалировать по мере нарастания качественных специфических дискурсивных проявлений. Например, пространство между политическим и масс-медийным дискурсом будет заполнено следующими текстами политического содержания: памфлет, фельетон, проблемная политическая статья, написанная журналистом, колонка комментатора, передовая статья, репортаж (со съезда, митинга и т.д.), информационная заметка, интервью с политиком, проблемная аналитическая статья, написанная политиком, полемика (теледебаты, дискуссия в прессе), речь политика, политический документ (указ президента, текст закона, коммюнике). Пересечение политического дискурса с педагогическим происходит в сфере политической социализации личности и реализуется в формальном (в учебных заведениях) и неформальном (в быту) политическом воспитании, что покрывает тексты, начиная от учебников и заканчивая беседами на политические темы в семье и с друзьями. Юридический дискурс пересекается с политическим в сфере государственного законодательства и носит исключительно формализованный характер. В сфере политической рекламы (гибридный жанр политического и рекламного дискурса) осуществляется регуляция ценностных отношений в обществе; для политической рекламы (как и рекламы вообще) характерны резкое сужение тематики, упрощенность в подаче проблемы, употребление ключевых слов, простых, но выразительных образов, повторение лозунгов, тавтологичность. Мифологизация сознания, вера в магию слов, признание божественной роли лидера, ритуализация общения, успешное применение манипулятивных технологий становится возможным на пересечении политического и религиозного дискурсов. В отдаленной перспективе возникают общие сегменты политического и спортивного, политического и художественного, политического и бытового дискурсов.

Периферийные свойства каждого из перечисленных канонов общения наделяют политический текст зрелищностью, вербальной агрессией, образностью, неформальностью («разговорностью»), делая политическое общение многоплановым и разнообразным.

Вышеупомянутая классификация будет использоваться в дальнейших рассуждениях и наблюдениях, поэтому считаем целесообразным предложить в качестве рабочей следующую терминологическую цепочку, описывающую данную дифференциацию. Поскольку политический дискурс неоднороден, фрагменты периферийного пересечения с другими институциональными дискурсами будут именоваться переходными сегментами политического дискурса и терминироваться следующим образом: политико-педагогический сегмент политического дискурса, политико-медийный сегмент политического дискурса, политико-юридический сегмент политического дискурса и т.д.

Иной подход, учитывающий объективное положение дел в обществе, дает возможность пронаблюдать противопоставление типов дискурса в зависимости от идеологических установок и политических преференций адресанта, продуцирующего политические тексты (см. Рис. 5).

Интегративная роль государства, стремление к достижению стабильности и обеспечению условий для нормальной жизнедеятельности общества формируют «прогосударственный» дискурс функционирования языка. В основной массе тексты, созданные в рамках этого дискурса, отличаются прозрачностью установок, стандартностью формулировок и доходчивостью.

Борьба между различными социально-политическими силами определяет оппозиционный дискурс функционирования языка, или дискурс инакомыслия. Тексты, порожденные в условиях данного дискурса, демонстрируют высокую степень эмоциональности, очевидную оценочность и поляризацию высказываний.

Партии сводят множество частных интересов отдельных граждан, социальных слоев или классов к единому совокупному политическому интересу и определяют партийный дискурс функционирования языка. Это наиболее «пестрый» массив текстов, обладающий всеми вышеназванными характеристиками, которые во многом определяются целевыми установками партийного руководства.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Рис. 5. Типы политического дискурса

Взгляд на политический текст сквозь призму условий его производства (дискурсный подход) позволяет сделать результаты исследования более объективными. В качестве иллюстрации приведем материалы одного эксперимента, автор которого исследовал влияние речей политических деятелей на рядового гражданина Anderson, R.D. JR. Speech and Democracy in Russia: Responses to Political Texts in Three Russian Cities, - British Journal of Political Science. Vol.27. Issue 1. P.23-45. Jan. 1997.. Заранее проанализировав текстовый материал, Р. Андерсон пришел к выводу, что тексты руководителей авторитарного типа (назначенных на свои должности) отличаются от текстов руководителей, занимающих выборные должности. Речи первых репрезентируют “официальный язык”, который изолирует говорящих от адресата (народа); этот язык дает понять массам, что их уровень недостаточен, чтобы обсуждать политические проблемы и идеи. Авторы второй группы текстов (выбранные руководители) заботятся о том, чтобы их мысли были облечены в доступную форму, так как они полагают, что простые граждане являются достаточно грамотными и политически компетентными. Была высказана гипотеза, что адресаты будут положительно воспринимать тексты второй группы и не принимать тексты первой группы. Экспериментально истинность этого была проверена в 1993 году в трех городах Российской Федерации. В ходе исследования выяснилось, что, казалось бы, логичная гипотеза вступила в противоречие с реальным результатом: испытуемые оценивали политические тексты сквозь призму своего жизненного опыта, где прошлая, благополучная жизнь ассоциировалась с официальными речами, а речь руководителей второго - типа с растущим обнищанием большинства населения. Таким образом, эксперимент выявил особую значимость не только самих коммуникантов, порождающих и воспринимающих текст, но и необходимость учитывать докоммуникативную и посткоммуникативную стадии актуальной политической ситуации.

Такая возможность предоставляется исследователю, использующему преимущества дискурсивного подхода, который реализует следующие основные посылки:

1. Дискурсивный подход позволяет оценить, проанализировать динамическую модель языка, реализуемую в рамках политической коммуникации.

2. Главное в политическом тексте - его порождение и интерпретация. При дискурсивном подходе в политическую коммуникацию включаются докоммуникативная и посткоммуникативная стадии.

3. Политическое общение рассматривается в национально-культурологическом контексте.

4. Ведущая роль при дискурсивном подходе принадлежит самим коммуникантам, а не средствам общения.

Дискурсивное изучение политических текстов обнаруживает, что политический дискурс российского общества в последнее десятилетие ХХ века отличается кардинальным обновлением содержания и формы коммуникативной деятельности. Новый политический дискурс отличается стремлением к индивидуальному («фирменному») стилю, экспрессивностью, а также яркостью, граничащей с карнавальностью; раскрепощенностью, граничащей с вседозволенностью и политической некорректностью. Специфику этого дискурса в значительной степени определяют и характерные для социального сознания концептуальные векторы тревожности, подозрительности, неверия и агрессивности, ощущение «неправильности» существующего положения дел и отсутствия надежных идеологических ориентиров, «национальной идеи», объединяющей общество. Как это часто происходит в переходный период, общественное сознание быстро наполняется необъяснимым доверием не только к некоторым политическим лидерам и партиям, но даже к некоторым политическим терминам и метафорам, но столь же стремительно утрачивает эти иллюзии. Все названное удивительно приближает политический дискурс к дискурсу рекламному: «… за рекламной психогогией необходимо слышать демагогию политического дискурса, чья тактика основана на раздвоении: социальная действительность раздваивается на реальную инстанцию и ее образ, который ее скрадывает, делает неразличимой и оставляет место лишь для схемы растворения личности в заботливо-материнской “среде”» Бодрияр Ж. Система вещей. - М., 1995. С. 92. .

Итак, политический дискурс неоднороден, его состав и реализации зависят от ряда моментов, среди которых определяющую роль играют внешние системные факторы, обусловливаемые типом политической системы, или в принятой нами терминологии - политическим режимом.

3.2 Язык и тоталитарная политическая система

Политическое явление превращается во что-то осязаемое и доступное для обсуждения только будучи выраженным в словах, поэтому базовые понятия политического языка, политические формулы и клише в значительной степени определяют способ восприятия политической действительности. Политический процесс развивается вместе с языком, с опорой на язык и используя язык. Значительная научная литература, описывающая взаимоотношения политических реалий и отражающего их языка, позволяет говорить о существующей корреляции этих двух феноменов: политического процесса и политического языка.

Действительно, контроль и распространение сведений политического характера - важный элемент в определении типа политических режимов: при авторитаризме и тоталитаризме информационные процессы берутся под строгий контроль, тогда как демократический режим предполагает, что политическая информация широко и свободно распространяется между различными членами общества Грачев М.Н., Ирхин Ю.В. Актуальные проблемы политической науки: Коллективная монография. - М.: Экономическая демократия, 1996. С.15.. В основе идеальной, подлинно демократической модели политической коммуникации лежит диалог между “управляющими” и “управляемыми”, предполагающий равноправный обмен точными, полными, завершенными и проверяемыми сведениями о политических явлениях и процессах, сопрягаемых с основными цивилизационно-культурными ценностями данного общества, фундаментальными правами и свободами личности (иными словами, обмен политически значимой информацией).

3.2.1 Об исследованиях политического языка советского периода

В отечественной науке изучение политического языка советского периода традиционно делится на три этапа См.: Ковалевская Е.Г. История русского литературного языка. - М., 1992.. Первый из них приходится на двадцатые - тридцатые годы, когда А. М. Селищев, Е. Д. Поливанов, Г. О.Винокур, С. И. Карцевский, Б. А. Ларин, Р. О. Якобсон анализировали и осмысливали языковые изменения, происходящие в русском литературном языке после революционных событий 1917 года. Ученые зафиксировали существенные сдвиги в семантике и эмоциональной и оценочной окраске многих слов; активное использование аббревиатур; усилившееся влияние просторечия и диалектов; заметное воздействие официально-делового стиля. Все эти процессы позволяли говорить о серьезных изменениях в языковой системе, особенно в лексической и стилистической сферах. В этот же период происходит становление советской политической риторики. Ведущим политическим оратором признавался В.И. Ленин, и главными чертами его публичных речей являлись гибкость, шоковые стратегии, энергичность подачи материала и контрастность используемых приемов Хазагеров Г.Г. Политическая риторика. - М., 2002. С. 192..

Вторым исследовательским периодом считаются тридцатые - начало пятидесятых годов, характеризующиеся проникновением “классового подхода” в науку о языке См.: Горбаневский М.В. В начале было слово…: Малоизвестные страницы истории советской лингвистики. - М., 1991. . Именно в это время последователи Н. Я. Марра стремились выделить и автономно описать “язык эксплуататоров” и “язык трудящихся” как практически самостоятельные системы в рамках общенационального языка. В целом, лингвистические исследования были политизированы, наиболее взвешенными представляются работы, в которых представлен анализ «языка и стиля» ведущих советских политических лидеров: В. И. Ленина, И. В. Сталина, М. И. Калинина, С. М. Кирова и других. Авторы См.: Окулов А.И. Заметки об ораторском искусстве: Пособие для агитаторов. - М., 1922; Херсонская Е.П. Об ораторском искусстве. - М., 1922; Гофман В. Слово оратора: (Риторика и политика). - Л., 1932 и др. Использованы материалы книги Л.К. Граудиной и Г.И. Миськевич «Теория и практика русского красноречия». - М., 1989. этих исследований отмечали ораторское мастерство партийных руководителей, «народность» их речи (ее доступность и ясность), давали рекомендации по усвоению основных качеств публичной пропагандистской речи: лидер революционного времени должен был быть незаурядным оратором, чтобы уметь доходчиво и убедительно выступать на народных митингах и вести острые дискуссии со своими политическими оппонентами.

Третий период в изучении советского политического языка относится ко второй половине пятидесятых - восьмидесятых годов, когда проблемы политической речи были вытеснены в область риторики и лекторского мастерства (Г. З. Апресян, Л. А. Введенская, Н. Н. Кохтев, В. В. Одинцов и др.). Существовали работы по исследованию языка печати (В. В. Виноградов, Ю. А. Бельчиков, В. Г. Костомаров, Д. Э. Розенталь, Г. Я. Солганик и др.), а также работы по языку агитации и пропаганды, в основном практического и рекомендательного характера. Появлялись серьезные исследования по истории русского литературного языка, освещающие послеоктябрьский период и рассматривающие такие внутриязыковые процессы, как усиление стилистической дифференциации, обогащение лексико-фразеологического состава (В. В. Виноградов, Г.О. Винокур, П. Н. Денисов, С. Г. Капралова, Е. Г. Ковалевская, А. Н. Кожин, Т. Б. Крючкова, М. В. Панов и др.). Несмотря на сложность политической обстановки в стране, советские языковеды сумели провести серьезные исследования в данной области, хотя не всегда результаты подавались в открытой форме.

Жесткая цензура и самоцензура часто не позволяли советским лингвистам в полной мере высказать свою точку зрения; именно поэтому особое место в изучении русского политического языка занимают зарубежные исследования (Андре Мазон, Астрид Бэклунд, Эгон Бадер, Патрик Серио и др.), в том числе публикации российских эмигрантов (С. М. Волконский, И. Земцов, С. И. Карцевский, Л. Ржевский, А. и Т. Фесенко и др.). В постперестроечное время интерес к политическому языке проявляли и лингвисты из бывших советских республик - ныне суверенных государств (В. В. Дубичинский, А. Д. Дуличенко, Э. Лассан, С. Н. Муране, Б. Ю. Норман, Г. Г. Почепцов, И. Ф. Ухванова-Шмыгова и др.).

Обсуждение проблем политической коммуникации в отечественной лингвистике советского периода происходило, по существу, вне контекста мировой науки. Западные публикации по этой проблематике считались идеологически неверными и по различным причинам почти не были известны в нашей стране. Положение изменилось только в конце ХХ века, когда демократизация общественной жизни сделала политическую коммуникацию в России предметом массового интереса и стала возможной объективная оценка трудов крупнейших зарубежных специалистов в области политической коммуникации. Специфика современного российского политического языка в последние годы активно обсуждается специалистами из разных областей гуманитарного знания (В. Н. Базылев, А. Н. Баранов, Н. А. Безменова, О. И. Воробьева, О. П. Ермакова, Е. А. Земская, М.В. Ильин, Е. Г. Казакевич, Ю. Н. Караулов, В. Г. Костомаров, Л. П. Крысин, Н. А. Купина, П. Б. Паршин, Г. Г. Почепцов, Сергеев В.М., Л. И. Скворцов, Ю. А. Сорокин, Ю. Б. Феденева, А. П. Чудинов, В. Н. Шапошников, В. И. Шаховский, Е. И. Шейгал и др.).

Повышенное внимание современных специалистов к исследованиям политической речи связано еще и с тем, что в советский период едва ли не всякое опубликованное исследование по проблемам политической речи было априорно скомпрометировано: в условиях жесткой цензуры и самоцензуры было крайне сложно объективно охарактеризовать особенности речи как коммунистических лидеров (идейная чистота и высокая должность как бы предопределяли их речевое мастерство), так и их политических противников. Допускались лишь своего рода “советы” пропагандистам, стремящимся увеличить воздействие своей пропаганды, а также рекомендации журналистам по проблемам “языка и стиля” в средствах массовой коммуникации и критический анализ языка “буржуазной” прессы. Положение изменилось только после начала “перестройки”, когда гласность сделала возможной публикацию более объективных исследований.

В современной отечественной политлингвистике появляется значительное число публикаций, посвященных, с одной стороны, “тоталитарному языку” советского периода, а с другой - политической речи постсоветской эпохи (начиная с “перестройки”). Ярким примером анализа тоталитарного языка может служить монография Н. А. Купиной “Тоталитарный язык: словарь и речевые реакции”, в которой рассматривается словарь советских идеологем, относящихся к политической, философской, религиозной, этической и художественной сферам, а также уделяется внимание языковому сопротивлению и языковому противостоянию коммунистической идеологии внутри России.

Проблемы “русско-советского” языка, его “диалектов” (диссидентского, официального и обывательского) и языкового сопротивления подверглись пристальному изучению в постперестроечное время См. подробнее публикации В. И. Жельвиса, С. Кордонского, Ю. И. Левина, Б. Ю. Нормана, Е. А. Покровской, Г. Г. Почепцова, Р. И. Розиной, П. Серио, А. П. Чудинова и ряда других авторов.. Публичный политический дискурс тоталитарного общества характеризовался как ритуальный, в нем существовали традиционные правила политической коммуникации: всем коммуникантам было известно, кто, что, когда и в какой форме должен сказать. Основная задача публичной ритуальной коммуникации - фиксация своей приверженности правилам и подтверждение своей социальной роли Об этом говорится в работах: Баранов А. Н.; Казакевич Е. Г. Парламентские дебаты: традиции и нова-торство. - М., 1991; Почепцов Г. Г. Тоталитарный человек. - Киев, 1994; Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. - Москва; Волгоград, 2000 и др.. Представляется, что современная политическая коммуникация часто бывает не менее ритуальной, чем в советские времена, но сейчас изменились ритуальные правила и роли коммуникантов. Современный ритуал - это исполнение политиком ролей “народного заступника”, “поборника прав человека”, “патриота”, “центриста”, “ортодоксального коммуниста” Иссерс О.С. Что говорят политики, чтобы нравиться своему народу // Вестник Омского университета. 1996. № 1. .

В политическом дискурсе обнаруживается «примат ценностей над фактами, преобладание воздействия и оценки над информированием, эмоционального над рациональным» Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. - Москва; Волгоград, 2000. С.46, что, вне всякого сомнения, обеспечивает благоприятную почву для разного рода политических манипуляций.

Характерными признаками языка политики конца XX века по материалам приведенных исследований, а также собственных текстовых наблюдений являются:

· смысловая неопределенность: политики часто предпочитают высказывать свои мнения в максимально обобщенном виде, используя слова расширенной или неопределенной семантики (примем адекватные меры; этот вопрос обсуждается);

· фантомность (многие знаки политического языка не имеют реального денотата, то есть означаемого, начинать можно с основополагающих терминов: демократия, конституционный порядок);

· иррациональность (опора на подсознание);

· эзотеричность (подлинный смысл многих политических высказываний понятен только избранным);

· театральность (свойство, позволившее исследователям говорить о политике как о спектакле).

Все перечисленные свойства, на первый взгляд, противоречат основной цели коммуникации - передать адресату определенную информацию. Однако практически каждое из этих качеств способно “обслуживать” манипулятивные стратегии говорящего: неопределенность и фантомность позволяют завуалировать истинный смысл высказывания, уйти от конкретного ответа; иррациональность и театральность усиливают воздействие на слушающего; эзотеричность фокусирует аудиторию, деля всех на посвященных и непосвященных.

3.2.2 Характерные черты языкового функционирования при тоталитарном и авторитарном режимах

Особый интерес вызывает функционирование языка в тоталитарных и авторитарных обществах. Специалисты все больше говорят о том, что в советские времена не было места свободному функционированию политического языка, как не было места и средствам массовой информации в современном понимании - не случайно их определяли как средства массовой агитации и пропаганды. Такова одна из констант тоталитарного режима, устанавливающего свой контроль над обществом в целом и основывающего свою легитимацию на всеобъемлющей (тоталитарной) идеологии, претендующей на выражение абсолютной истины (и автоматически вытесняющей столь свойственную языку множественность интерпретаций). Это неизбежно влечет за собой попытку уничтожить свободу личности и общества, политическую, культурную, религиозную и языковую свободу.

Сам термин “тоталитаризм” происходит от латинского “tоtalis” - весь, целый. В политологии он обозначает управление социальной системой как целым вместе со всеми его элементами, в том числе и людьми, их сознанием. С коммуникативной точки зрения, самым существенным отличием тоталитарного режима является монологичность формата коммуникации; другими словами, в абсолюте (в идеале, к которому стремится общественное устройство) иерархия общения должна быть, во-первых, ярко выражена и, во-вторых, должна соблюдаться всеми членами социума: один говорит, все слушают.

Характерные черты тоталитаризма сводятся к идеологизации и рационализации общественного сознания. Некоторые исследователи называют эти изменения тотальной политизацией сознания Клемперер В. Свидетельствовать до конца. Из дневников 1933-1945. - М., 1998.. Практически все ученые, занимающиеся проблематикой политического языка, а также многие писатели (Дж. Оруэлл, Е. Замятин) акцентируют внимание на решающей роли языка и других символических систем, участвующих в утверждении и функционировании любого тоталитарного режима.

Ролан Барт заметил, что говорить - это определенным образом подчинять себе слушающего, и поэтому язык есть общеобязательная форма принуждения Барт Р. Избранные работы. - М., 1994.. Возможно, это слишком категоричное суждение, но использование языка для подавления свободомыслия в обществе - явление из нашего недавнего прошлого, когда слово было превращено в опасную агрессивную силу, направленно меняющую человеческое сознание. Однако сами по себе слова и риторические приемы не могут быть тоталитарными или демократическими - только определенный социальный, политический, идеологический дискурс может трансформировать, исказить их значение.

При более критическом рассмотрении образ языкового тоталитаризма предстает как иллюзорная система, отчасти временного характера. Канадский исследователь Фред Эйдлин предполагает, что в реальности осуществить принципы новояза невозможно, поэтому «тоталитаризм всегда будет оставаться утопическим идеалом, - чем-то, к чему будут стремиться диктаторы, но чего они никогда не достигнут» Эйдлин Ф. Крушение новояза // Тоталитаризм как исторический феномен. - М.: Философское общество СССР. 1989. С. 351.. Тоталитарный контроль над языком никогда не оказывался полным, даже во времена расцвета тоталитарных режимов.

Тем не менее влияние тоталитарного режима на коммуникативные процессы в обществе было велико: определялось это воздействие особым характером тоталитарной идеологии. Основное качество тоталитарной идеологии - телеологическая (целевая) ориентация во взглядах на общественное развитие - привело к тому, что манящий счастливый образ будущего вытеснял из общественного сознания повседневные трудности и тяготы. Второе качество - патерналистский характер идеологии, т.е. покровительственное, полуотеческое отношение вождей к народу, готовило благоприятную почву для осуществления манипулятивных акций с массовым общественным сознанием.

Тоталитарный режим всегда стремится к сакрализации власти, культу вождей. Причем система идеологического внушения носит обязательный характер, создается система обработки общественного сознания, манипулирования им при ведущей роли языка как инструмента символизации действительности и сакрализации власти Thom F. Newspeak: The Language of Soviet Communism (La langue de bois). London; Lexington: Claridge Press, 1989. .

Итак, дискурс тоталитарного режима в языковом аспекте проявляет себя через следующие доминирующие характеристики:

- «ораторство»: преобладает декламаторский стиль воззвания, агитаторский задор (например, строители коммунизма, победа коммунизма неизбежна);

- пропагандистский триумфализм: завышение значимости достижений и результатов (например, выдающиеся успехи советского спорта, знатные доярки);

- идеологизация всего, о чем говорится, придание символического характера ядерным политическим понятиям, создание идеологем, содержание которых может отличаться от реального значения слова (например, коммунизм, советский, пионер - у всех трех слов развивается дополнительная улучшенная коннотация: коммунизм - это эра всеобщего счастья и благоденствия; советский - высшее проявление качества; пионер - воспитанный, честный и образованный ребенок);

- преувеличенная абстракция и наукообразие, особенно активным является расширительное употребление понятий - в ущерб логике;

- повышенная критичность и «пламенность», не всегда искренняя;

- лозунговость, пристрастие к заклинаниям (Наша цель - коммунизм! Народ и партия едины! Решения съезда - в жизнь!);

- притязание на абсолютную истину Young J. W. Totalitarian Language: Orwell's Newspeak and Its Nazi and Communist Antecedents. Univ. Press of Virginia, 1991. .

Названные свойства обостряют полемичность, вообще присущую политическому дискурсу и отличающую его от других видов речи Lakoff R. T. Talking Power: The Politics of Language. Basic Books, 1990. . Эта полемичность сказывается, например, на выборе слов и представляет собой “перенесение военных действий с поля боя на театральные подмостки”. Такая сублимация агрессивности заложена (по мнению некоторых социальных психологов) в человеческой природе. Полемичность политической речи - своеобразная театрализованная агрессия, и направлена она на внушение отрицательного отношения к политическим противникам говорящего, на навязывание (в качестве наиболее естественных и бесспорных) иных ценностей и оценок. Вот почему термины, оцениваемые позитивно сторонниками одних взглядов, воспринимаются негативно, порой даже как прямое оскорбление, другими (ср. коммунизм, фашизм, демократия).

Поляризация тоталитарного политического дискурса, наблюдаемая в коммуникативном пространстве, противополагает официальный и обывательский сегменты. Названные выше свойства политического общения в тоталитарном обществе ведут к формированию своеобразной “политической диглоссии” Под диглоссией в данной работе понимается функционирование двух версий языка, которые обслуживают две сферы речевой деятельности одного и того же носителя языка. тоталитарного общества Wierzbicka A. Dictionaries and ideologies: Three examples from Eastern Europe // B.B. Kachru, H. Kahane eds. Cultures, ideologies, and the dictionary: Studies in honor of Ladislav Zgusta. Tubingen: Niemeyer, 1995. P.181-195., когда имеется как бы два разных языка - язык официальной пропаганды и обычный язык Wierzbicka A. Antitotalitarian language in Poland: some mechanisms of linguistic self-defense // Language in Society. 1990. Vol. 19, N 1. P. 1-59.. Другими словами, обществом использовалось несколько “диалектов” (официальный, диссидентский, обывательский). Однако несправедливо считать, что «русский язык в советскую эпоху был неуклюж, бюрократичен и малопонятен. Таким была только одна из его форм, а именно новояз, но другим новояз быть и не мог. Его устройство определялось его предназначением» Кронгауз М. Критика языка. // Логос, 1999, № 3 (13). С.139.. Следует подчеркнуть, что советский новояз - это не язык всего советского народа, а официальный язык тоталитарного общества. Бюрократичность, “двоемыслие” (по Оруэллу), максимальная обезличенность, эзотеричность, ритуальность - естественные свойства официальной политической коммуникации. Эти признаки в той или иной мере присутствуют и во многих современных политических текстах официального (и не только официального) характера. Разумеется, бюрократическим и неуклюжим был не русский язык, а коммуникативная деятельность советских политических деятелей, речевая практика которых, если не считалась образцовой, то, по меньшей мере, воспринималась как наиболее соответствующая духу эпохи.

Для российского общества весьма значимо появление фундаментальных исследований, посвященных этой проблематике. «Мысль о всевластии языка как нигде (!) важна в применении к нашей стране, имеющей опыт тоталитаризма с его двумя страшными орудиями господства и принуждения - языком (тоталитарной и всепроникающей) пропаганды и террором» Григорьев А.Б. Утешение филологией // Клемперер В. Язык Третьего Рейха. Записная книжка филолога. - М., 1998. С. 372.. Важно, что русскоязычный читатель получил возможность познакомиться с книгой немецкого лингвиста Виктора Клемперера Клемперер В. LTI. Язык Третьего Рейха. Записная книжка филолога. Пер. с нем. А.Б. Григорьева. - М.: Прогресс - Традиция, 1998. , проанализировавшего язык Третьего Рейха. Появляются отечественные публикации на тему советского новояза Сарнов Б. Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма. - М.: «Материк», 2002; Земская Е.А. Клише новояза и цитация в языке постсоветского общества // Вопросы языкознания, 1996, № 3; Купина Н.А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. - Екатеринбург , Пермь: УрГУ, 1995 и др., хотя исследователи утверждают, что «подметить и точно описать, что произошло с языком, было возможно только для тех, кто оказался вне системы» Алтунян А. Lingua Tertii Imperii versus Lingua Sovetica.// Знамя, 2000, № 8. Электронный адрес: [http://magazines.russ.ru/znamia/2000/8/altun-pr.html]., а таких в советском научном дискурсе практически не было. Именно поэтому столь ценным оказался опыт немецкого ученого Имеются в виду опубликованные заметки В. Клемперера. , оказавшегося практически внутри тоталитарного нацистского общества и сумевшего найти в себе силы описывать происходящие вокруг языковые изменения.