Теория и методика когнитивно-дискурсивного исследования прецедентных онимов в современной российской массовой коммуникации

В концепции Т. В. Булыгиной и А. Д. Шмелева имена собственные при их использовании по отношению к нестандартному объекту определены как псевдоидентификаторы. В частности, псевдоидентификатором будет имя собственное Сальери во фразе «Если бы Хазанов был Сальери…», поскольку в данном случае речь идет о том, что Хазанов не является завистливым человеком, способным на преступление [Булыгина, Шмелев 1997: 503]. Очевидно, что использование псевдоидентификаторов - это не ошибка, а специальный прием, широко используемый в современных СМИ. Ср.:

Мимо нас друг на друга похожие шли наоми кэмпбеллы. Одну наоми зовут Жеральдин и живет она в Ницце. Ей пока не повезло встретить Доронина своего сердца. Зато другая - мастер по танцам живота Жорж Мишель - уже с животом. Ее кавалер - породистый красавец с южнорусским акцентом. Он самолично привез ее из Ливии и выгуливает в Куршевеле (Д. Завгородняя // Комсомольская правда. 13.01.2011).

В данном случае наоми кэмбелл - обозначение африканской (по происхождению) красавицы, а Доронин - обозначение российского богача, который готов материально обеспечивать свою возлюбленную.

Использование псевдоидентификаторов позволяет на основе внешнего алогизма фразы создать развернутый метафорический образ, сопоставить действия различных людей, их личные качества, ситуации, в которых они оказываются, и результаты, которых они добиваются. Отметим также, что в рассмотренном контексте метафорическое использование имени собственного становится основой для развертывания целого метафорического комплекса (СССР - атомный реактор; создатели этого реактора; цепная реакция; остановка реактора и др.), что значительно усиливает прагматический эффект образного использования имени собственного.

Развивая рассматриваемую теорию, А. П. Бабушкин разграничивает среди псевдоидентификаторов портретные и сценарные имена [Бабушкин 2009: 67]. Первые из них используются для характеристики портретного сходства. Ср.: Должно быть, в этой шляпе она [Марина] выглядит просто сногсшибательно - Фаина Раневская, кинофильм «Подкидыш». Рассматривая этот пример, А. П. Бабушкин показывает, что в данном случае речь идет о внешнем сходстве героини с артисткой Фаиной Раневской, играющей в фильме «Подкидыш».

Вторая разновидность псевдоидентификаторов используется для характеристики сценарных функций, то есть такие имена собственные соотносятся с определенными сценариями, ситуациями, поступками. Ср.:

Борис Абрамович, наш разговор протекает на веранде дворца, среди зеленых лугов и дубрав, на территории английского острова, которую вы купили. Задаю себе вопрос: кто вы сейчас? Меншиков в Березове? Наполеон на Корсике? Троцкий в Мехико? Кем вы себя чувствуете в изгнании? (Беседа А. Проханова с Б. Березовским // Завтра. 1.10.2002). «Я хочу стать нашим Юрием Гагариным!» - Шейх Музафар Шукор будет первым астронавтом Малайзии. Он готовится к посещению МКС в октябре 2007 года (А. Хохлов // Известия. 20.07.2007).

В первом контексте представлены политические лидеры, которые потеряли власть, находятся в ссылке или изгнании, а поэтому их судьбы в определенной степени напоминают историю жизни Бориса Березовского. Во втором случае речь идет о предполагаемом полете в космос, что дает возможность сопоставить роли Юрия Гагарина и первого малайзийского космонавта в сценарии «полет в космос».

Возможно, имеет смысл выделить, помимо портретных и сценарных псевдоидентификаторов, еще и личностные псевдоидентификаторы. К их числу можно отнести такие, при использовании которых на первый план выходят личностные качества человека - смелость, решительность, осторожность, способность добиться успеха, осторожность, граничащая с трусостью, и др. Рассмотрим несколько конкретных примеров использования имен собственных в роли псевдоидентификаторов.

За бескомпромиссность, с которой Тони [Блэр] обломал собственную партию, сподвижники прозвали его «Сталиным» (О. Дмитриева // Российская газета. 26.06.2007). А мне сдается, что Путин - не Иван Калита, а Борис Годунов, и после него будет не Куликовская Битва, а новая Великая Смута (Форум. Отзывы читателей на статью А. Проханова «Суверенная демократия - оборонная доктрина России» // Завтра. 24.01.2007).

В первом случае речь, разумеется, идет не о сходстве внешности советского и британского лидеров, а о сопоставимости их характеров, способности проявить волю и добиться своего даже вопреки мнению ближайшего окружения. Основная инференция такого использования имени собственного - Тони Блэр проявил политическую волю и добился того, что партия лейбористов стала следовать его политике. Во втором случае Иван Калита выступает как символ осторожной политики, ориентированной на накопление экономической и политической мощи. Соответственно Борис Годунов представлен здесь как олицетворение недальновидной политики, которая привела к гибели его семьи и множеству бед для всей страны.

4. Теория прецедентности. В соответствии с представлениями другого научного направления, - теории прецедентности - рассматриваемые имена собственные могут быть определены как прецедентные антропонимы. К этой группе относятся широко известные имена собственные, которые могут использоваться в качестве особых культурных знаков, своего рода символов определенных качеств [Гудков и др. 1997; Гудков 2003; Елисеева 2010; Красных 2002; Кузьмина 2004; Кушнерук 2006; Нахимова 2004, 2007; Орлова 2010; Слышкин 2000, 2004; Смулаковская 2004 и др.].

Теория прецедентности впервые была предложена и теоретически обоснована Ю. Н. Карауловым, который рассматривал прецедентные тексты, но при этом дал им настолько широкое определение, что в число данных феноменов оказалось возможным включить самые разнообразные единицы - лексемы, фразеологизмы, предложения, а также невербальные единицы [Караулов 1987]. К числу прецедентных Ю. Н. Караулов относит «готовые интеллектуально-эмоциональные блоки», значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношении, хорошо известные в обществе и постоянно используемые в коммуникации. По словам основоположника указанного научного направления, прецедентными называются тексты, «значимые для личности в познавательном и эмоциональном отношении, имеющие сверхличностный характер, т. е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» [Караулов 1987: 216]. Далее автор называет способы введения указаний на прецедентные тексты: цитату, название текста, имя автора или персонажа [Там же: 218], что значительно расширяет представления о формах присутствия «чужого слова» в интертексте.

Следует учитывать, что в концепции Ю. Н. Караулова к числу прецедентных отнесены даже невербальные феномены: произведения архитектуры, живописи, музыки - это тоже своего рода «тексты», а их названия (Храм Василия Блаженного, картина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» и др.) составляют значительную часть национального фонда прецедентных знаков.

Созданная Д. Б. Гудковым, И. В. Захаренко, В. В. Красных и Д. В. Багаевой (1997) теория прецедентных феноменов может рассматриваться как очередной этап в исследовании прецедентности; в то же время она тесно связана с учением об интертекстуальности. В соответствии с рассматриваемой теорией использование имени собственного для обозначения иного человека должно квалифицироваться как использование прецедентного имени.

Согласно данной концепции к числу прецедентных феноменов относятся прецедентные тексты, прецедентные высказывания, прецедентные ситуации и прецедентные имена. Прецедентное имя понимается как «индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом, как правило, относящимся к числу прецедентных (например, Обломов, Тарас Бульба), или с ситуацией, широко известной носителям языка и выступающей как прецедентная (Иван Сусанин, Колумб), имя-символ, указывающее на некоторую эталонную совокупность определенных качеств (Моцарт, Ломоносов)» [Гудков 2003: 108]. В данной теории прецедентное имя собственное исследуется с позиций прагматической и когнитивной значимости его реализации в процессе «непосредственной коммуникации» (по терминологии В. В. Красных), при рассмотрении которой значительное внимание уделяется способности коммуникантов оперировать культурно значимой информацией, воплощенной в системе прецедентных феноменов.

Прецедентное имя часто выступает своего рода эталоном, в соответствии с которым дается оценка поступка, и одновременно каноном, образцом для подражания. Так, прецедентное имя Павлик Морозов в Советском Союзе символизировало ситуацию, в которой герой ставит интересы социалистического общества выше семейных ценностей. Однако в современной России этот поступок может получить негативную оценку, а соответствующий образ становится своего рода эталонным обозначением ребенка, который предает своих родителей [Гудков 2003: 117]. Ср.:

У нас ведь была знакомая семья, где сын подслушал разговор родителей, ляпнувших лишнее, и стал их шантажировать, требуя купить игрушечный паровоз. - Павлик Морозов хренов! (А. Ванденко. Интервью с А. Германом // Российская газета. 5.03.2003).

В другом контексте изменяется оценка образа отца Павлика Морозова (традиционно он воспринимался как коррупционер, нарушающий свой долг). Ср.:

Байсарову нужен Дени для образа благородного отца, чтобы подчеркнуть, что он россиянин, патриот. Отец Павлика Морозова. Тот от отца отказался, а этот от матери отказывается (А. Пугачева. Мой внук как Павлик Морозов! // Жизнь. 23-29.09.2009).

С позиции теории прецедентности имена собственные во взаимосвязи с иными прецедентными феноменами детально анализируются в исследованиях М. С. Алексеевой (2009), Н. С. Бирюковой (2005), Л. В. Быковой (2009), О. А. Ворожцовой (2007), С. В. Елисеевой (2010), М. И. Косарева (2008), С. Л. Кушнерук (2006), Н. М. Орловой (2010) и ряда других специалистов.

Рассмотрение антропонимных метафор в контексте целого ряда сходных явлений (прецедентных высказываний, прецедентных текстов, прецедентных ситуаций) способствует их анализу на широком фоне, позволяющем выделить общие черты в феноменах, которые, казалось бы, мало связаны между собой, однако активно взаимодействуют в современном коммуникативном пространстве. Одновременно теория прецедентности способствует комплексному изучению метафорических и неметафорических смысловых вариантов имени собственного.

5. Концептуальные исследования. Еще один вариант когнитивного подхода к изучению имен собственных связан с концептуализацией - одной из центральных проблем когнитивной лингвистики и научным направлением, которое нередко определяют как концептуальные исследования (исследование конкретных концептов).

В рамках указанного направления отчетливо различаются лингвокультурологический и лингвокогнитивный варианты. В первом случае концепт воспринимается как «термин, служащий объяснению единиц ментальных или психических ресурсов нашего сознания и той информационной структуры, которая отражает знания и опыт человека; оперативная содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга (lingua mentalis) всей картинный мира, отраженной в человеческой психике» [Краткий словарь когнитивных терминов 1996: 90]. При лингвокультурологическом понимании концепт - «это, прежде всего, вербализованный культурный смысл, и он «по умолчанию» является лингвокультурным концептом (лингвоконцептом) - семантической единицей языка культуры» [Воркачев 2009: 10].

Следует признать, что в большинстве существующих публикаций рассматриваемого направления исследуются концепты, связанные с именами нарицательными или словами иных грамматических классов (С. Г. Воркачев, В. И. Карасик, В. В. Колесов, Н. А. Красавский, М. В. Пименова, Т. В. Симашко, И. А. Стернин, Л. О. Чернейко, Е. С. Яковлева и др.). В частности, М. В. Пименова различает биологические концепты (птица, зверь, цветок), социальные концепты (вождь, государство, диктатура), психические концепты (душа, радость грусть), предметные концепты (фабрика, конвейер, ваза), оценочные концепты (хорошо, красиво, чисто), квантитативные концепты и др. [Пименова, Кондратьева 2009: 65-68].

Для данного обзора важно то, что существуют исследования, в которых по специальной методике рассматриваются концепты, связанные с именами собственными: Россия, Америка, Германия, Рузвельт, Бисмарк, Линкольн и др. [Гришина 2004; Куданкина 2004; Кулявцева 2007; Кулявцева 2008; Орлова 2002; Слышкин 2004; Черноморец 2010 и др.]. В этом случае последовательно выделяются и описываются мотивирующие и понятийные признаки концепта, его синонимические связи и внутренняя форма соответствующего слова, категориальные признаки концепта (функциональные и ценностно-оценочные), далее рассматриваются метафорические признаки концепта (образные и символические) и соответствующие ему типовые сценарии.

В исследованиях Г. Г. Слышкина прецедентные феномены рассматриваются как особого рода концепты - единицы, которые принадлежат сознанию, детерминируются культурой и опредмечиваются в языке [Слышкин 2000: 9]. Исследователь выделяет особую прецедентную концептосферу - группу концептов, которые ориентированы «на утверждение уникальности и культурной значимости индивидуального объекта» и «обеспечивают мышление и коммуникацию средствами наглядности и иллюстративности» [Слышкин 2004: 116].

Концепты, связанные с антропонимами (Штирлиц, Ленин, Мюллер, Талейран и др.), детально охарактеризованы в монографии Г. Г. Слышкина «Лингвокультурные концепты и метаконцепты» [Слышкин 2004], которая основана на когнитивной теории концептуализации, но базируется преимущественно на исследовании прецедентных имен как своего рода культурных знаков, как формы существования культурной информации. Используя тщательно разработанную многоаспектную методику, автор ярко демонстрирует особенности в восприятии одних и тех же концептов на разных этапах развития общества представителями различных социальных, национальных, профессиональных и иных групп. В несколько ином плане представлено лингвокогнитивное описание целого ряда концептов, связанных с литературой и историей (Чичиков, Буратино, Наполеон и др.), в нашей монографии «Прецедентные имена в массовой коммуникации» [Нахимова 2007].

В докторской диссертации Н. М. Орловой [Орлова 2010] наряду с другими прецедентными феноменами детально проанализирован ряд прецедентных концептов, восходящих к Библии (Хам, Мафусаил, Вифлеем, Голгофа, Неопалимая Купина). Особый интерес в этом исследовании вызывают «парные» имена, ранее не привлекавшие специального внимания лингвистов (Адам и Ева, Каин и Авель, Содом и Гоморра, Гог и Магог, Исав и Иаков).

В основе исследовательской программы Г. Г. Слышкина лежит принцип «от единицы культуры к единице языка», тогда как в работах В. В. Красных реализуется принцип «от единицы языка к единице культуры», а в диссертации Н. М. Орловой - «от (библейского) текста к прецедентным концептам». Каждый из этих принципов позволяет добиваться существенных результатов, однако в нашем исследовании предпочтение отдается направлению движения от концепта к его роли в дискурсе массовой коммуникации.

Лингвокогнитивный вариант концептуальных исследований онимов представлен в исследованиях Тамбовской когнитивной школы во главе с Н. Н. Болдыревым. При данном подходе в центре внимания оказывается «ономастический концепт как особая единица знания об имени собственном», который «встраивается в концептуальную систему и помогает человеку выйти за границы его индивидуального опыта, отражает сведения о менталитете отдельного человека, сообщества людей, народа, нации; иллюстрирует специфику языкового сознания и форм освоения мира в языке» [Щербак 2007: 41]. Ономастическую репрезентацию концепта обеспечивают механизмы когнитивной деятельности.

Важное место в исследованиях, относящихся к рассматриваемому направлению, занимает характеристика функций антропонимов, их роли в развитии репрезентированного концептуального содержания. Среди указанных функций особенно выделяются креативная, оценочная и интерпретирующая [Голубева 2004, 2010]. При таком подходе, в соответствии с общими принципами когнитивной лингвистики, признается необходимым «рассматривать концептуальное содержание, передаваемое именем, в рамках взаимодействия двух типов знания: языкового и неязыкового» [Голубева 2010: 63]. Креативная, оценочная и интерпретирующая функции антропонимов особенно ярко проявляются при их непрототипическом использовании, в том числе при метафоризации.

Следует подчеркнуть, что между лингвокогнитивным и лингвокультурологическим вариантами концептульных исследований нет ярко выраженной границы: чаще всего различия проявляются лишь в терминологии и объеме привлекаемой культурологической информации.

6. Теория когнитивной дефиниции и профилирования. Еще один путь когнитивного исследования рассматриваемых метафор связан с именем польского этнолингвиста Е. Бартминьского. Его методология основывается на классических для когнитивистики приемах когнитивной дефиниции (что восходит к Дж. Лакоффу) и профилирования как разграничения фона и фигуры (по Л. Талми). По мнению Е. Бартминьского, основная цель когнитивной дефиниции заключается в том, чтобы «ответить на вопрос о способе восприятия предмета говорящими на данном языке, то есть о закрепленном в обществе и доступном через язык и употребление языка способе познания мира, категоризации его явлений, их характеристиках и оценках» [Бартминьский 2005: 55]. Соответственно, «профилирование является субъективной (т. е. имеющей своего субъекта) языковой и понятийной операцией, заключающейся в своеобразном формировании образа предмета посредством восприятия его в определенных аспектах, таких как, например, происхождение, свойства, внешний вид, функции, события, переживания и т. п.» [Бартминьский 2005: 106]. В данном случае термин «аспект» используется для обозначения однородных комплексов признаков, приписываемых предмету в когнитивной дефиниции. Таким образом, профиль образа предмета - это свойство закрепленного за предметом представления (стереотипа). Он проявляется в своеобразном отборе и структурировании аспектов, в которых истолкован предмет, а также связан с комплексом относящихся к этим аспектам конкретных качественных характеристик [Бартминьский 2005: 48-53]. Позднее подобная методика была использована при характеристике онимов Дон [Полубоярин 2010], Брижит Бардо, Золушка, Эйфелева башня и др. [Елисеева 2010].

Н. П. Попова, применила методику когнитивной дефиниции и профилирования при рассмотрении закономерностей использования имени героя романа Гончарова в современной публицистике [Попова 2010: 136] и на этой основе выявила три профиля прецедентного имени Штольц. Во-первых, это имя может употребляться для обозначения определенных качеств личности («внутренний Штольц»), во-вторых, оно может выражать позитивную оценку, а в-третьих - негативную оценку. Как отмечает автор, семантический профиль «внутренний Штольц» составляют характеристики, которые в наивной картине мира русского языка мыслятся как «типично немецкие». В рамках этого профиля обнаруживаются следующие аспекты: бытовой (аккуратный, точный, порядок, тщательный, скрупулезный, пунктуальный, экономный), ментально-психологический (рациональный, умный, прагматичный, активный, энергичный, уверенный, требовательный, дисциплинированный), социальный (деятельный, деловой, деловитый, работоспособный, действующий, профессиональный, успешный, удачливый). Эквивалентами к антропониму Штольц выступают такие слова и словосочетания, как немец, европеец, инородец, подданные Германии, западный человек, Запад и др. [Попова 2010: 137]. В конкретных контекстах эти аспекты могут восприниматься и как позитивные, и как негативные свойства личности.

Следует подчеркнуть, что методика когнитивной дефиниции и профилирования призвана выявить не особенности литературного образа в художественном тексте, а мифологему героя - специфику его восприятия авторами современных российских публицистических текстов. Вполне закономерно, что мифологемы одного и того же героя в различных культурах или на разных этапах развития общества могут существенно различаться. Это же относится и к мифологемам реальных личностей.

Заканчивая рассмотрение когнитивных концепций, связанных с анализом нестандартных употреблений имени собственного, можно сделать вывод о том, что каждая из охарактеризованных концепций представляет значительный интерес, поскольку позволяет полнее выявить когнитивную семантику соответствующих имен. Едва ли имеет смысл выделять среди рассматриваемых концепций наиболее оптимальную, и можно предположить, что все они находятся в отношениях дополнительности (по Нильсу Бору), то есть, с одной стороны, в той или иной степени противоречат друг другу, а с другой - позволяют полнее понять сущность рассматриваемого явления.

Показательны также «научная биография» и «научная география» данных теорий. Первая из них (теория концептуальной метафоры) возникла в Соединенных Штатах и нашла множество приверженцев во всем мире, в том числе в нашей стране. Теория концептуальной интеграции, которая также возникла в США, получила значительную популярность во многих регионах мира, но пока недостаточно известна в России. В несколько большей степени в России популярны исследования референции как когнитивной операции, соотносящей языковые феномены и объекты реального мира, а также теория когнитивной дефиниции и профилирования. Наконец, теория прецедентности, в рамках которой рассматриваются и прецедентные имена, возникла и получила широкую известность именно в нашей стране, но недостаточно известна в западных научных центрах. Это же можно сказать и о лингвокультурологическом варианте концептуальных исследований.

В настоящей диссертации используются все названные выше варианты когнитивно-дискурсивной методологии, однако в качестве ведущих предпочтены методы, характерные для теории концептуальной метафоры, теории прецедентности, а также собственно когнитивный и лингвокультурологический варианты исследования концептов.

1.4 Основное и вторичные значения имени собственного

При исследовании и описании прецедентности специалисты употребляют как собственно лингвистические термины прецедентное имя, прецедентное высказывание, прецедентный текст [Гудков 1999; Красных 2002, Блинова 2007, Алексеева 2008; Быкова 2009 и др.], прецедентный оним [Нахимова 2007], так и когнитивные термины прецедентный концепт, прецедентный мир [Слышкин 2000, 2004; Лавриненко 2007, Нахимова 2007 и др.]. В концепции Д. Б. Гудкова и В. В. Красных активно используется преимущественно термин прецедентный феномен, который может предполагать как когнитивную, так и собственно лингвистическую интерпретацию соответствующего явления.

Отметим также, что термин концепт в современной науке используется и в собственно когнитивном смысле, и в качестве понятия, совмещающего когнитивные и лингвистические характеристики. В частности, С. Г. Воркачев называет концептом «синтезирующее лингвоментальное образование, методологически пришедшее на смену представлению (образу), понятию и значению и включившее их в себя в “снятом”, редуцированном виде. В качестве “законного наследника” этих семиотических категорий лингвоконцепт характеризуется гетерогенностью и многопризнаковостью, принимая от понятия дискурсивность представления смысла, от образа - метафоричность и эмотивность этого представления, а от значения - включенность его имени в лексическую систему языка» [Воркачев 2005: 110-113].

Для оптимальной оценки существующих расхождений необходимо учесть положение Е. С. Кубряковой, в соответствии с которым «в когнитивной лингвистике перспективным является то направление в семантике, которое защищает идеи о противопоставленности концептуального уровня семантическому (языковому). Данное положение нашло воплощение в так называемой двухуровневой теории значения» [Кубрякова и др. КСКТ 1996: 93]. Представляется, что в соответствии с указанной теорией прецедентное имя (прецедентное имя собственное, прецедентный оним) - это языковая репрезентация прецедентного концепта, то есть единицы ментального лексикона. В настоящей диссертации в зависимости от потребностей номинации и специфики раздела для обозначения различных аспектов прецедентности используются и собственно лингвистические термины (прецедентное имя, прецедентный оним), и когнитивные понятия (прецедентный концепт, прецедентный мир), и термины, которые могут быть интерпретированы как максимально широкие, то есть не дифференцирующие когнитивный или языковой характер прецедентности (прецедентный феномен). Дело в том, при описании различных аспектов прецедентности необходим разнообразный терминологический арсенал, поскольку прецедентным феноменам присущи многоуровневость, динамизм, вербально опосредованный характер, обусловливающий тесное переплетение лингвистических и энциклопедических знаний.

В современной лингвистике активно обсуждается и вопрос о критериях выявления прецедентных феноменов, в том числе прецедентных имен собственных. В процессе дискуссии высказывались мысли о высокой значимости следующих факторов:

- связанность соответствующих имен с классическими произведениями [Караулов 1987] и/или важными историческими событиями [Нахимова 2007];

- общеизвестность соответствующих феноменов [Красных 2002] или хотя бы их известность большинству членов лингвистического сообщества [Гудков 1999; Слышкин 2000];

- взаимосвязь с прецедентными ситуациями, текстами и высказываниями [Красных 2002];

- сближение с именами нарицательными, утрата отдельных признаков, характерных для имен нарицательных [Блинова 2007], «срединное положение между абсолютными («чистыми») онимами и аппелятивами» [Отин 2003: 56].

Вместе с тем существуют несомненные сложности в использовании этих критериев при квалификации конкретных онимов. Действительно прецедентные феномены часто связаны с классическими произведениями, но не существует строгих (и особенно лингвистических) критериев принадлежности отдельных текстов к числу «классических».

Не существует бесспорных критериев и при выделении по-настоящему «общеизвестных» онимов. Кто в состоянии составить список таких онимов и при этом доказать, что они в полной мере знакомы и понятны именно каждому русскому человеку? В несколько меньшей степени это относится и к списку онимов, которые «известны большинству» наших соотечественников. В нашем специальном исследовании на основе массового опроса информантов было обнаружено, что критерию «всеобщей известности» не соответствуют очень многие имена собственные, которые рассматриваются специалистами в качестве прецедентных. В частности, было показано, что менее половины уральских студентов (будущих юристов и педагогов) смогли объяснить смысл имен собственных майор Пронин, Альхен, Растиньяк, Дзержинский [Нахимова 2004: 169]. Таким образом, оказывается, что критерии «общеизвестности» и даже «известности большинству» членов языкового коллектива не могут считаться ведущими признаками прецедентности.

При более широком подходе, который можно назвать текстовым или даже дискурсивным, в качестве существенных признаков прецедентных имен собственных рассматриваются также следующие критерии:

регулярная воспроизводимость, повторяемость соответствующих имен в текстах [Кушнерук 2004];

регулярность неденотативного (коннотативного, метафорического, образного) использования того или иного имени в функции культурного знака [Нахимова 2004, 2005, 2007].

Для подтверждения такой регулярности целесообразно представить цитаты, иллюстрирующие возможность метафорического использования соответствующего онима в текстах.

При рассмотрении таких цитат следует разграничивать два типа контекстуальных условий использования онима. В первом случае в контексте имеются специальные указания на истоки метафоризации: например, сначала дается необходимая информация о человеке и только затем его имя используется в метафорическом контексте. Во втором случае оним используется метафорически без объяснения истоков соответствующей метафоры. Показателен следующий пример.

Сегодняшний режим в России вполне уместно сравнить с Реставрацией Бурбонов во Франции в 1815 году. Людовик ХVIII вступил в Париж в обозе оккупационных войск: русские казаки были среди них, ну и всевозможные европейцы: австрийцы, англичане, пруссаки. Людовик не изгнал и не перевешал политический класс, возникший во Франции за 26 лет революции и империи - с 1789 по 1815 год. Часть наполеоновских сановников (а тот их взял у революции) Бурбон оставил, и все эти Фуше и Сийесы служили ему верой и правдой. Людовик смешал Сийесов (по имени самого знаменитого депутата Конвента, который выжил в годы террора благодаря своей умеренной бесцветности) со своими эмигрантами, скрывающимися от Революции в Англии и России. (Э. Лимонов // Независимая газета. 11.09.2001).

В данном контексте метафорически использованы два онима (все эти Фуше и Сийесы; Людовик смешал Сийесов со своими эмигрантами), однако автор детально объяснил истоки метафорического использования только одного из них. Можно предположить, что Эдуард Лимонов не был уверен, что читателям известно, кто такой Эммануэль-Жозеф Сийес. Вместе с тем автор не посчитал нужным объяснять, кто такой Жозеф Фуше, что позволяет предположить, что Эдуард Лимонов воспринимает это имя как прецедентное, достаточно известное современным российским читателям.

Рассмотренный материал позволяет сделать вывод о том, само по себе метафорическое использование онима не свидетельствует об его широкой известности. Поэтому при решении вопроса о прецедентном характере онима важно учитывать возможность образного (метафорического коннотативного) использования без дополнительных пояснений в тексте. Такой контекст позволяет предположить, что, по мнению автора, читатели уже вполне знакомы с этим онимом, что им не надо разъяснять смысл метафоры и ее истоки.

При изучении прецедентных онимов и особенностей их реализации в тексте необходимо учитывать тот факт, что функционирование прецедентных феноменов в различных видах дискурса может иметь существенную специфику [Алексеенко 2003; Блинова 2007; Гудков, Захаренко, Красных, Багаева 1997; Лавриненко 2007, Пикулева 2003; Смулаковская 2004; Слышкин 2000; Фролова 2007 и др.]. В частности, в массовой коммуникации без дополнительных пояснений должны использоваться только прецедентные имена, известность которых имеет общенациональный характер (соответствующие имена известны в различных регионах России, они знакомы людям, относящимся к определенным социальным, профессиональным и возрастным группам). Поэтому важным, а возможно, и ведущим критерием общеупотребительности прецедентного имени следует считать регулярное метафорическое использование в текстах массовой коммуникации без дополнительных разъяснений истоков его метафоричности.

Соответственно в научной коммуникации могут использоваться имена собственные, которые хорошо известны только ученым; существуют прецедентные онимы, которые характерны для религиозного, спортивного, финансового или же регионального дискурса. Иначе говоря, существуют как общеупотребительные прецедентные имена, так и стилистически окрашенные прецедентные имена, известность которых ограничивается рамками того или иного дискурса.

Важно подчеркнуть, что в нашем понимании термин общеупотребительная лексика вовсе не означает, что соответствующие слова употребляют или хотя бы понимают все, кто говорит по-русски. В данном случае имеется в виду «общеупотребительная, нейтральная в стилистическом отношении лексика», которой противопоставлена «лексика, применение которой ограничено определенными условиями речевого общения (специальная научная и техническая лексика, разговорная лексика, лексика официально-деловых документов и т.д.) [Шмелев 1977: 9]. Как показывает далее Д. Н. Шмелев, сама по себе принадлежность слова к числу общеупотребительных вовсе не означает, что его знают и правильно понимают все, кто владеет русским языком [Шмелев 1977: 228].

Для нашего исследования представляют значительный интерес также некоторые формальные признаки, свидетельствующие о восприятии автором соответствующего имени в качестве прецедентного. Одновременно эти признаки могут рассматриваться как своего рода сигналы особого характера использования соответствующего имени собственного, предназначенные для читателя. К числу туких признаков специалисты относят употребление антропнима в сочетании с некоторыми местоимениями (какой-нибудь Раскольников, любой Дон Жуан, наш Наполеон и др.), прилагательными, числительными и наречиями (настоящий, типичный, второй, новый, просто и др.) [Болотов 1978, Пеньковский 1989, Гудков 1999], использование форм множественного числа [Болотов 1978, Пеньковский 1989, Фролова 2006], использование антропонима в позиции семантического предиката при употреблении конструкций S сop N (где S - субъект, cop - связка, N - прецедентный антропоним) [Фролова 2007 : 233]. Детальное рассмотрение указанных признаков будет способствовать более полному осознанию закономерностей функционирования прецедентных имен.

При описании прецедентных антропонимов лингвисты обычно говорят о переходе имен собственных в имена нарицательные. Такое преобразование предопределяет как возможность употребления форм множественного числа, так и использование в начале слова не прописных, а строчных букв. Кроме того, сам факт применения слова в необычном смысле делает целесообразным использование кавычек. Так, имена собственные Дон Жуан и Дон Кихот (иногда они пишутся также с использованием дефиса: Дон-Жуан и Дон-Кихот) преобразуются в «донжуанов» и «донкихотов», то есть приобретают признаки, характерные в письменной речи для имен нарицательных.

Названные семантические, грамматические и графические изменения представляют собой формальные показатели перехода имени собственного в разряд имен нарицательных. Еще один признак такого перехода - это включение соответствующего имени в толковые словари, в которых, как правило, отсутствуют словарные статьи на обычные имена собственные.

Примером может служить следующая словарная статья в «Толковом словаре русского языка» [Ожегов, Шведова 2001].

ДОНКИХОТ, а, м. Странный для окружающих человек, рыцарски самоотверженно борющийся за отвлеченные идеалы добра (по имени героя романа Сервантеса). Людям нужны донкихоты // прил. донкихотский.

В постсоветском «Современном словаре иностранных слов» представлена следующая словарная статья на указанное существительное.

ДОНКИХОТ [от имени Дон Кихота, героя романа испанского писателя Сервантеса] - наивный мечтатель, благородный и великодушный человек, рыцарски самоотверженно борющийся за нежизненные, неосуществимые идеалы.

Переход имени собственного Дон Кихот в имя нарицательное отмечает и «Советский энциклопедический словарь», изданный в 1979 г.

ДОН КИХОТ (Don Quijote), герой романа М. Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» (1605). Имя Д. К. стало нарицательным для обозначения человека, чье благородство, великодушие и готовность на рыцарские подвиги вступают в трагическое противоречие с действительностью.

Показательна и словарная статья на рассматриваемое слово в орфографическом словаре-справочнике «Прописная или строчная?» [Розенталь 1986], где отчетливо противопоставлены правописание имени собственного и соответствующего ему прецедентного антропонима.

Дон-Кихот Ламанчский (герой романа Сервантеса); но: донкихот (фантазер, наивный мечтатель).

В другом орфографическом словаре-справочнике [Лопатин, Чельцова, Нечаева 1999] различия между именем собственным и рассматриваемым прецедентным антропонимом представлены следующим образом:

ДОН КИХОТ

Дон Кихот, -а (лит. персонаж)

донкихот, -а (благородный наивный мечтатель)

В орфографическом словаре А. Н. Тихонова [Тихонов 1999], в котором отсутствуют имена собственные, рассматриваемый прецедентный феномен представлен в слитном написании, начинающемся со строчной буквы, то есть как имя нарицательное.

Отметим также, что, по данным указанных лексикографических источников, рассматриваемое слово при переходе его в прецедентный антропоним утрачивает пробел (или дефис) и начинает писаться слитно, то есть Дон Кихот (он же и Дон-Кихот) превращается в донкихота.

К сожалению, лишь немногие прецедентные антропонимы представлены в современных орфографических словарях, в том числе в тех, которые призваны регламентировать правописание прописных и строчных букв [Розенталь 1986; Лопатин, Чельцова, Нечаева 1999; Тихонов 1999]. Отметим также, что общие рекомендации, помещенные в эти словари, не всегда способны подсказать правильное решение.

Так, в словаре Д. Э. Розенталя даются следующие рекомендации по правописанию:

- Собственные имена, ставшие нарицательными, пишутся со строчной буквы, например: альфонс, держиморда, донжуан, ловелас, ментор, меценат, ванька (прозвище извозчика в дореволюционной России), ванька-встанька (игрушка).

- Сохраняется написание с прописной буквы, если фамилия, употребленная в нарицательном значении, не переходит в разряд существительных нарицательных, например: Мы… твердо были уверены, что имеем своих Байронов, Шекспиров, Шиллеров, Вальтер Скоттов (Белинский).

- Но если индивидуальные названия людей употребляются в презрительном смысле как родовые обозначения, то они пишутся со строчной буквы, например: презренные носке и шейдеманы (предатели социал-демократы), квислинги (коллаборационисты) [Розенталь 1986: 306].

Следует отметить, что точные критерии уже свершившегося или еще не закончившегося перехода прецедентных антропонимов в разряд имен нарицательных не определены, а «презрительность смысла» не может относиться к их числу.