Теория культуры
Теория культуры как наука, изучающая данный феномен на теоретическом уровне. Анализ культурологических концепций, содержащихся в работах представителей западной и отечественной философской, этической и социологической мысли с античности до конца XX века.
Рубрика | Культура и искусство |
Вид | учебное пособие |
Язык | русский |
Дата добавления | 10.11.2010 |
Размер файла | 856,9 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Дифференцируя цивилизации по территориальному признаку, Тойнби выделяет следующие группы: 1) цивилизации, прародина которых не совпадает полностью с территорией предшествующего «отеческого» общества; 2) цивилизационные системы, границы которых частично совпадают с границами общества-предшественника;
3) цивилизации, территория которых полностью наследует территорию той цивилизационной системы, которая возникла в весьма отдаленном прошлом.
Тойнби особо подчеркивает, что цивилизации всегда оставляют заметный след в истории, в отличие от примитивных (патриархальных) обществ (их в истории, по его мнению, было около 650), которые не вносят существенного вклада в сокровищницу мировой культуры. Тойнби считает, что их ни в коем случае нельзя ставить на одну доску с первыми, ибо они по своим основным признакам несопоставимы, подобно тому как кролик несопоставим со слоном. Во-первых, примитивные общества, по мысли Тойнби, обладают значительно более короткой жизнью. Во-вторых, территория их всегда ограничена; в-третьих, они все малочисленны. К тому же знакомство с историей архаических обществ показывает, что их развитие сплошь и рядом прерывается насильственным путем. Практически это происходит всегда, когда они сталкиваются с цивилизациями, имеющими более значительный технический и культурный потенциал.
Тойнби, явно полемизируя с К. Марксом, особо подчеркивает, что разделение между цивилизациями и примитивными обществами проходит не по линии различий в системе разделения труда и не по тому, какие существуют в тех или иных обществах социальные институты, а в зависимости от того, является рассматриваемая социальная система динамичной или статичной. Для выяснения последнего обстоятельства Тойнби вводит понятие «мимесис», которое определяется им как «приобщение через имитацию к социальным ценностям»120. В зависимости от того, какова направленность мимесиса можно судить с каким обществом мы имеем дело. Как пишет Тойнби:
В примитивных обществах... мимесис ориентирован на старшее поколение и на уже умерших предков, авторитет которых поддерживается старейшинами, в свою очередь обеспечивая влияние и престиж власти. В обществах, где мимесис направлен в прошлое, господствует обычай, и поэтому такое общество статично. В цивилизациях мимесис ориентирован на творческих личностей, которые оказываются первооткрывателями на пути к общечеловеческой цели. В обществе, где мимесис направлен в будущее, обычай увядает и общество динамично устремляется по пути изменения и роста121.
Впрочем, Тойнби не настаивает на том, что статичность и динамичность раз и навсегда закреплены за определенным типом общества. Мысля диалектично, он считает возможным описать процесс смены статики на динамику и обратно с помощью понятий древнекитайской философии Инь и Янь, которые, по его мнению, наиболее полно и четко передают смену ритма в развитии социальных организмов.
Превращение традиционных (примитивных, архаичных) обществ в цивилизации, считает Тойнби, совершается, во-первых, в процессе их мутации, а во-вторых, в ходе развития обществ на своей собственной основе. Второй способ, как показывает Тойнби, используется значительно реже, чем первый, и тому есть весомые причины. Доказательством приоритетности первого способа служит тот факт, что на протяжении последних столетий не зафиксировано ни одного случая превращения примитивного общества в развитую цивилизацию с сохранением всех его базовых характеристик.
Итак, цивилизации возникают в процессе изменения архаичных обществ, однако какие факторы влияют на процесс их становления, чем обусловлен тот или иной тип развития конкретной цивилизации? С точки зрения Тойнби, таких детерминант несколько и они отнюдь не сводятся к пресловутому воздействию природной среды, как на этом настаивал Монтескье в трактате «Дух законов». Факторы влияния можно разделить на две группы, к первой из которых, считает Тойнби, следует отнести «силу инерции, и обычая». Данные обстоятельства могут задержать развитие цивилизации на весьма продолжительный срок, иногда даже на несколько столетий. Во вторую группу детерминант развития цивилизаций Тойнби включает фактор расы. Под расой английский ученый понимает ярко выраженные психические и духовные качества, ставшие массовым явлением, которые можно обнаружить в отдельных обществах. Качества, присущие расе, не являются врожденными, а вырабатываются в процессе исторической практики и в силу этого факта не относятся к числу тех черт, которые передаются по наследству.
Расистские предрассудки в современном западном обществе, -- пишет Тойнби, -- это не столько искажение научной мысли, сколько псевдоинтеллектуальное рефлексивное выражение расового чувства, а это чувство, как можно наблюдать в наше время, является результатом мировой экспансии западной цивилизации, начатой в последней четверти XV века122.
Тойнби особо подчеркивает, что представление о превосходстве одной расы над другой, в данном случае белой над всеми остальными, в значительной степени обусловлено религиозными причинами. Подобные представления возникли в результате колонизаторской политики выходцев из Европы, которые, опираясь на расовые предрассудки, обосновывали свое право на господство в завоеванных странах. По мысли Тойнби, в формировании расизма белых огромную роль сыграл протестантизм, создавший предпосылки для всех настоящих и будущих расовых конфликтов.
Это (протестантская экспансия, -- А.Ш.) было большим несчастьем для человечества, ибо протестантский темперамент, установки и поведение относительно других рас, как и во многих других жизненных вопросах, в основном вдохновляются Ветхим Заветом, а в вопросе о расе -- изречениями древнего сирийского пророка, которые весьма прозрачны и крайне дики'23.
В результате анализа роли фактора расы Тойнби приходит к выводам: а) расцвет общества и достижение им высокого уровня в культурном отношении «требует творческих усилий более чем одной рас» и б) «расовое объяснение человеческих поступков и достижений либо некорректно, либо ложно»124.
Столь же уязвимой с научной точки зрения, считает Тойнби, является и теория, где в качестве главной детерминанты, объясняющей достижения той или иной цивилизации, объявляют среду, различия в климате и ландшафте. Апеллируя к примерам, взятым из истории и этнографии, Тойнби показывает, что несмотря на сходные условия существования, цивилизации, расположенные на Евразийской и Афразийской равнинах, в прериях Южной Америки, породили существенно различные типы культур. Привода многочисленные иллюстрации, характеризующие образ жизни, культуру земледелия, особенности искусства различных цивилизаций, он подводит читателя к мысли о том, что ни степень развития в цивилизации социальных институтов, морали, политики, ни высокий уровень экономики никоим образом не связаны с таким фактором, как среда, что существует иная, более веская причина, обусловливающая движение цивилизационных систем по оси времени.
Такой причиной Тойнби считает не что иное, как исторический вызов, который предъявляется цивилизации со стороны других обществ, природы, климата и т.д.
Концепция «вызова -- ответа» представляет собой сердцевину учения Тойнби о генезисе цивилизаций. Для раскрытия ее сути он обращается к языку мифа, догматике христианского вероучения. «Подобно тому, -- пишет Тойнби, -- как Бог не может не принять вызова дьявола, точно так же же любая цивилизационная система с необходимостью вынуждена отвечать на те вызовы, которые предъявляются ей различными силами»125. Обращаясь к многочисленным примерам, английский ученый показывает, что развитие цивилизаций есть бесконечный процесс «вызовов и ответов», который в принципе не может быть завершен. Если цивилизация не находит достойного ответа на вызовы, то она сходит с исторической сцены. Если же ответ найден, то, как считает Тойнби, общество, решая вставшую перед ним задачу, переводит себя в более высокое и совершенное состояние. Тойнби убежден в том, что отсутствие вызовов есть, по сути, отсутствие стимулов к развитию цивилизаций. Он опровергает широко распространенное мнение о том, что наличие оптимальных, например, природных условий, является залогом достижения цивилизацией вершины в своем развитии. Доказательства справедливости своей позиции Тойнби находит в истории Египта, цивилизаций Южной и Центральной Америки, Цейлона, где с момента их возникновения человек вел суровую борьбу с природой. Тойнби подчеркивает, что цивилизации существуют только благодаря постоянным усилиям субъекта исторического действия. Как только деятельность людей, направленная на создание условий для нормального существования прекращается, цивилизации гибнут.
Стимулы, которые способствуют развитию цивилизаций, Тойнби делит на две группы: стимулы природной среды и стимулы человеческого окружения. Среди первых он выделяет «стимул бесплодной земли». Обращаясь к истории различных стран и народов, Тойнби показывает, что благодаря действию «стимула бесплодной земли», возник целый ряд цивилизаций, в том числе, например, китайская, андская, майя, античная и др. Ко второй группе Тойнби относит стимулы «новых территорий», «заморской миграции», «ударов», «давления» и «ущемления». Раскрывая суть стимула «новых территории», Тойнби обращает внимание, что ни одна из известных нам сегодня цивилизаций не является наследницей тех, которые существовали до них на данной территории. Например, греческая цивилизация пустила свои корни на совершенно новых землях, не входящих в ареал минойской цивилизации, ходя с последней она была связана не только общностью языка, но и значительно более прочными узами. То же можно сказать об индийской, вавилонской цивилизации и других.
Природу другого стимула Тойнби поясняет на примере взаимоотношений, существовавших между Карфагеном и Сиракузами, которые первоначально были колониями Тира и Коринфа. Быстро развиваясь, колонии за весьма краткий строк превзошли свои метрополии как в экономическом, так и военном плане, что дало им возможность бросить вызов старым городам, с которыми они вступили в борьбу за владычество на Средиземном море и традиционные рынки сбыта.
Классический пример действия стимула третьего рода -- «ударов» -- Тойнби находит в истории Эллады. Поставленные перед угрозой физического уничтожения, греки не только смогли преодолеть внутренние распри, но и нанести сокрушительный удар по империи Ахемени-дов, от которого она так уже и не оправилась в дальнейшем. Более того, победа над персами дала мощный импульс развитию греческого искусства, литературы, зодчества, философской и политической мысли. Именно тогда начался «золотой век» в истории Афин, век Перикла и Сократа, Платона и Фемистокла, Еврипида и Аристида.
Раскрывая суть четвертого стимула, Тойнби обращается к истории России. То постоянное давление, которое сначала Древняя Русь, а затем Московское государство испытывали со стороны враждебного окружения, по мысли автора книги «Постижение истории», способствовало выработке особых форм социального бытия, концентрации творческой энергии русской нации, что обеспечило быстрое превращение России в мировую державу в XVI--XVIII столетиях.
Природу пятого стимула Тойнби раскрывает, обращаясь к примеру, заимствованному из области биологии. Подобно тому, как виноградная лоза, подрезанная ножом садовника, отвечает на это бурным ростом побегов, точно так же действует социальная группа, нация или группа народов, являющихся носителями ценностей данной цивилизации, реагируя на факт утраты чего-то жизненно важного. Стремясь компенсировать потерю, цивилизация вырабатывает новые формы деятельности, приобретает новое качество и становится более совершенной, чем до момента, когда последовал вызов.
Выясняя соотношение силы стимула и реакции на него, Тойнби приходит к выводу, что примитизированное представление, согласно которому чем сильнее вызов, тем эффективнее и плодотворнее ответ, неверно, что данный закон действует только в определенных рамках, за которыми роль стимулов меняется. В том случае, когда стимул превышает возможности цивилизации дать адекватный ответ, из источника развития он превращается в его тормоз. Свой вывод Тойнби формулирует как правило «золотой середины». Согласно ему, наиболее успешно цивилизации развиваются на отрезке оптимума, где сила вызова не больше и не меньше того потенциала, который свойственен данной цивилизационной системе. Если закон «золотой середины» нарушается, то возникают предпосылки для распада цивилизации, которая, в конечном счете, исчезает с исторической сцены.
Следующий круг задач, которые Тойнби ставит и решает в своем основном труде, касается проблемы этапов генезиса цивилизаций. Он формулирует свои вопросы следующим образом: почему из двадцати одной известной нам цивилизации четырнадцать мертвы, а остальные семь переживают период стагнации? Какие причины остановили в развитии исчезнувшие общества и задерживают реализацию во всей полноте потенциала остальных?
Изложение представлений об этих причинах Тойнби начинает с критики идей, которые высказывались на этот счет его предшественниками. По мнению Тойнби, глубоко неправы те, кто объясняет упадок цивилизаций космическими причинами, например, Лукреций. Ошибаются и те, кто рассматривает цивилизации как организмы, проходящие в своем развитии последовательно стадии детства, юности, зрелости и старости, в частности Шпенглер и другие апологеты циклической теории развития цивилизаций. Критической оценки, по мнению Тойнби, заслуживает и позиция Платона, который говорил о том, что нарушение законов наследственности ставит цивилизацию на грань гибели. Несостоятельна в научном плане, на взгляд Тойнби, и идея, неоднократно высказывавшаяся как в античной, так и индийской философской литературе о циклическом развитии миров и бесконечном чередовании катастроф и возрождений.
Являются ли эти «тщетные повторения» народов действительно законом Вселенной, а значит и законом истории цивилизаций? Если ответ положителен, то нам придется признать себя жертвами бесконечной космической шутки, обрекающей при этом нас на страдания,
борьбу с постоянными трудностями и стремление к очищению от грехов, лишая нас всякой власти над собой126,
-- пишет он. Как считает Тойнби, те, кто настаивает на идее циклического развития, совершают по меньшей мере две ошибки. Они, во-первых, совершенно неправомочно трактуют цивилизации как организмы, тогда как последние суть «пересечение полей активности отдельных индивидов, энергия которых есть та жизненная сила, которая творит историю», и, во-вторых, они смешивают периодически повторяющиеся движения с циклическими, что недопустимо. Тойнби утверждает, что главной причиной распада цивилизационных систем является потеря ими «жизненного порыва», который влечет их от вызова к ответу, от дифференциации к интеграции, от сжатия к расширению. Он особо подчеркивает, что рост цивилизации ни в коей мере нельзя путать с раздвижением ее границ, с территориальной экспансией. Наоборот, завоевание жизненного пространства, по мысли Тойнби, ведет не только к замедлению роста цивилизации, но и к его полной остановке и к дальнейшему распаду. Анализируя обширнейший исторический материал, он приходит к заключению, что на протяжении всей человеческой истории имелось только два случая, когда экспансия сопровождалась бурным развитием. Это было во времена распространения влияния эллинской цивилизации на земли, лежащие на берегах Средиземного и Черного морей, и сирийской на Малую Азию. Во всех остальных случаях расширение границ цивилизации неизбежно приводило к ее деградации и краху. Следует подчеркнуть, что Тойнби, формулируя данный закон, объясняет его тем, что военные завоевания, милитаризация общественной жизни с железной необходимостью ведут к сбою социального механизма.
Милитаризм, -- пишет Тойнби, -- надламывает цивилизацию, втягивает локальные государства в междоусобные братоубийственные войны. В этом самоубийственном процессе социальная ткань становится горючим материалом для всепожирающего пламени Молоха127.
Итак, согласно Тойнби, цивилизации сходят с исторической сцены не потому, что исчерпали отпущенный им лимит времени, не потому, что завершился цикл их жизнедеятельности, а в силу того, что у них «угас жизненный порыв» в результате чего они не смогли найти адекватный ответ на очередной исторический вызов. Утрата самодетерминации -- главная причина гибели цивилизаций по Арнольду Тойнби. Раскрывая суть данного понятия, Тойнби обращается к поэтической метафоре. Он приводит строфу из стихотворения английского поэта Меридита:
В трагедии жизни, то ведает Бог,
Лишь страсти готовят ее эпилог;
Напрасно злодея вокруг не смотри,
Мы преданы ложью, живущей внутри.
Тойнби поясняет, что под самодетерминацией следует понимать способность социальной системы к саморегуляции, к осознанному выбору целей, к разрешению назревших социальных противоречий. Как только эта способность исчезает, начинает быстрыми темпами разворачиваться процесс деградации, который завершается гибелью цивилизации. В подтверждение справедливости данного тезиса Тойнби обращается к истории Древнего Рима, который погиб, как он утверждает, не в результате военной экспансии вестготов и гуннов, завершивших, по его мнению, разрушение одной из могущественных империй прошлого, а вследствие внутренних распрей, борьбы за власть различных группировок, падения морали, исчезновения общественных идеалов и превращения большинства свободных граждан в маргина-лов, лишенных чести, достоинства, умения подчинять свои эгоистические интересы интересам целого.
Второй причиной, способствующей надлому цивилизаций, Тойнби считает механистичность мимесиса, который несет в себе риск катастрофы, ибо следование на протяжении длительного времени образцам поведения, созданным кем-то, лишает индивидов способности вырабатывать нестандартные решения в нестандартных ситуациях. Действие, рожденное мимесисом, как пишет Тойнби, ненадежно, ибо оно не самоопределено.
Третья причина связана с неспособностью творческих личностей или правящего меньшинства выполнять до конца выпавшую на их долю историческую миссию. Тойнби, ссылаясь на многочисленные исторические примеры, считает, что творческая личность способна найти ответ только на один вызов. Затем должна произойти «смена ролей», и она обязана передать свою лидирующую функцию кому-то другому. В противном случае ее действия не только не способствуют выходу цивилизации из кризиса, а, наоборот, углубляют его.
В качестве четвертой причины, приводящих цивилизацию к гибели, Тойнби также называет «поклонение эфемерной личности или обществу», «эфемерному институту», «эфемерному техническому средству». Разъясняя свою позицию, Тойнби говорит, что под первым понимается ориентация цивилизации на создание системы, которая давно уже стала достоянием прошлого. Под вторым -- ориентация цивилизации на устаревшие социальные институты; под третьим -- на уже исчерпавшие себя социальные технологии, способы ведения войны и так далее, которые некогда давали эффект. Стремление цивилизации совершить выход из тупика, ориентируясь на данные средства, приводит только к ускорению процесса ее угасания.
Тойнби достаточно подробно описывает процесс заката цивилизации. С точки зрения английского ученого этот процесс проходит три стадии: надлома, разложения и гибели. Надлом начинается с «раскола в цивилизационной системе» и «раскола в душе». О первом говорит появление маргинализированных слоев, вступающих в конфронтацию с «правящим меньшинством». О втором -- возникновение альтернативных форм поведения, «массового чувства неконтролируемого потока жизни», появление синкретических религий, утрата чувства стиля, разрушение основ языка. На стадии надлома, считает Тойнби, резко падает потенциал творческого меньшинства и его роль в жизни общества существенным образом уменьшается. Большинство членов общества отказываются подражать меньшинству. Происходит разрушение социального единства, возникают локальные конфликты, масштаб и интенсивность которых возрастает со временем. Снижается уровень управления обществом. Нарастает процесс пауперизации населения, отчуждения большинства от властных структур, что ведет к возникновению, по терминологии Тойнби, «внутреннего пролетариата», действия которого подрывают устои сложившегося образа жизни.
На стадии разложения локальные конфликты перерастают в глобальные, кризисные явления захватывают практически все сферы жизни социальной системы. Применение силы правящим меньшинством ведет к массовым беспорядкам, появлению множества «горячих точек», которые весьма скоро перерастают в гражданские войны. Переключение всех ресурсов нации на ведение братоубийственной войны окончательно подрывает жизненные силы цивилизации. «Общество, -- пишет Тойнби, -- начинает пожирать самое себя»128. Шанс на «выздоровление» становится все более призрачным. Тело больного общества бороздят, если использовать выражение Тойнби, «вертикальные» и «горизонтальные» трещины, в результате чего сильное государство распадается на ряд слабых государств, преимущественно образованных по этническому признаку. Следствием разложения становится также и усиление борьбы между классами и социальными группами, которая достигает пика в моменты революций. Меняются менталитет и поведение членов общества, которые весьма быстро утрачивают черты цивилизованных субъектов и начинают действовать по законам биологического выживания. В это время цивилизация, не до конца утратившая свои потенции, рождает неординарную личность, которая может выступать в образе архаиста, стремящегося к возврату в прошлое, футуриста, своими действиями, прокладывающего путь в будущее, философа, скрывающегося под маской верховного правителя и, наконец, Бога, воплотившегося в человеке.
Средствами, с помощью которых они предпринимают попытки сохранить цивилизацию, являются Меч и Машина времени, под которой подразумевается набор методов и приемов, позволяющих неким магическим образом перенестись или в лишенное негативных черт прошлое, или в светлое будущее. Однако Тойнби считает, что ни первое, ни второе средство не способны изменить судьбу, уготованную данной цивилизации. Не строит он иллюзий и относительно способности философа-правителя найти достойный ответ на исторический вызов. Апеллируя к многочисленным историческим примерам, он приходит к выводу, что истинным спасителем является только тот, кто исполняет волю Божью. Но так как практически никто не способен «стать тем сосудом, в котором горит божественный огонь», пророком, устами которого провозглашается великая истина и Божье слово, то единственным кандидатом на роль спасителя цивилизации оказывается сам Господь. Именно с провидением, Божьей волей связывает Тойнби все свои надежды на выход цивилизации из кризиса.
Последнее препятствие -- испытание смертью, -- пишет Тойнби, -- преодолели очень немногие. И теперь, остановившись пред этим непреодолимым барьером, мы видим впереди лишь одинокую фигуру Христа 129.
Таким образом, выход из пучины страданий, в которую погружается гибнущая цивилизация, может быть только в обретении веры, в исполнении божественного предначертания, которое становится доступным через религиозное откровение, через нисхождение Святого духа на тех, кто тверд в вере.
Тойнби глубоко и обстоятельно исследует проблему взаимодействия цивилизаций. С его точки зрения, между цивилизационными системами никогда не было состояния гармонии и равноправного сотрудничества. Вся история человеческого рода, считает он, была историей борьбы цивилизаций, где каждый раз побеждала цивилизация, находящаяся на более высоком уровне технического развития. Особенно ярко это конфронтационное взаимодействие цивилизационных миров проявляется сегодня, где миру Запада явно противостоит мир Востока. Тойнби убежден, что если человечеству даже удастся избежать военных столкновений мирового масштаба между державами, тем не менее это не означает, что будут ликвидированы цивилизационные противоречия. Он считает, что третье тысячелетие будет временем глобальных межцивилизационных конфликтов, от которых может уберечь только быстрый процесс образования мировой цивилизационной системы, который сейчас совершается исключительно медленными темпами. Впоследствии эта идея будет подхвачена американским социологом С. Хантингтоном, который опубликовал в журнале «Форинг афферс» в 1993 г. статью «Столкновение цивилизаций», сделавшую его имя сразу известным как в кругах политиков, так и в научном мире.
Такова в самых общих чертах культурологическая теория Арнольда Тойнби. Несмотря на свой целостный, завершенный характер, она была встречена далеко неоднозначно его коллегами-исследователями. Сразу же после выхода в свет первых томов «Постижения истории» последовал шквал критических статей, где Тойнби был предъявлен ряд весьма серьезных претензий, причем не только со стороны тех, кто считал себя сторонником материалистического понимания истории, но и со стороны ученых, близких Тойнби по мировоззренческим и научным позициям.
Подробному критическому разбору культурологическую теорию Тойнби подверг прежде всего Питирим Сорокин. Главной ошибкой Тойнби (как, впрочем, и главной ошибкой Н.Я. Данилевского и О. Шпенглера) он считал смешение и отождествление культурных систем с социальными группами. С его точки зрения, приписывать, как это делали перечисленные авторы, религиозным, территориальным, государственным или каким-либо иным группам статус великих цивилизаций совершенно неправомерно, ибо социальные группы и культурные системы коренным образом отличаются друг от друга.
Второй ошибкой Тойнби, по мнению П. Сорокина, является утверждение о том, что все цивилизации проходят один и тот же цикл и обречены на исчезновение с исторической сцены. Несмотря на то, что Тойнби предпринимает попытку определить критерии, по которым можно судить, на какой стадии развития находится та или иная цивилизация, они во многом являются несовершенными. Опираясь на них, невозможно дать ответ, например, на вопрос, когда возникла западная цивилизация -- с появлением государства Меровингов или империи Каро-лингов или с момента возникновения Священной Римской империи.
Не дают они возможности определить и точную дату гибели цивилизации. П. Сорокин отмечает, что если под гибелью понимать исчезновение всех культурных систем, которые существуют в рамках данной цивилизации и социальных групп, носителей тех или иных культурных ценностей, то вопрос о гибели цивилизаций можно отнести к числу квазипроблемы, ибо гибель цивилизации в подобном смысле вряд ли когда-либо происходит. Он подчеркивает, что хотя греческая и римская цивилизации ушли в небытие, тем не менее остались греческий и латинский языки, великие философские системы, дорический, коринфский и ионический ордера в архитектуре и многое другое. Попытка анализа конкретной ситуации по тойнбианским критериям не приводит к искомому результату. П. Сорокин задает отнюдь не риторический вопрос: что необходимо считать свидетельством гибели античной цивилизации -- разделение Римской империи на западную и восточную, падение западной под ударами полчищ Алариха или взятие Константинополя османами?
Ошибочным, с точки зрения П. Сорокина, является и тезис Тойн-би о том, что один и тот же уровень развитости присущ различным сферам общественной жизни в один и тот же период. Обращаясь к историческим данным, Сорокин показывает, что совпадение «творческих периодов», например, в науке, технике, изобразительном искусстве, философии той или иной цивилизации -- это скорее исключение, чем правило. Например, в эпоху Средневековья западная цивилизация достигла весьма впечатляющих успехов в области богословия и организации религиозной жизни, в области храмовой архитектуры и искусства. В то же время говорить о серьезных достижениях в области науки, философии в этот исторический период было бы весьма проблематично.
Не согласен П. Сорокин и с утверждением Тойнби о том, что целостность, индивидуальность и способность цивилизации к творчеству наиболее ярко проявляется в изобразительном искусстве. С его точки зрения, в искусстве любой цивилизации на любом отрезке ее исторического развития можно найти элементы искусств всех предыдущих ступеней генезиса, в том числе и архаического. Весьма сомневается П. Сорокин и в том, что большинство характерных особенностей искусства той или иной цивилизации остаются неизменными с течением времени. Он пишет: «Я утверждаю, что искусство различных культур обнаруживает единство стиля, когда эти культуры находятся на одной и той же стадии развития -- идейной, чувственной и интегральной»130. Питирим Сорокин обращает внимание Тойнби на то, что, например, скульптуры, Древней Греции периода архаики можно спутать с теми, которые создавались в Европе в период раннего Средневековья, что некоторые статуи афинского Акрополя удивительно похожи на работы Мино да Фьезоле, а сюжеты росписи на вазах Эллады -- на рисунки Ван ден Вейдена и Тициана.
Весьма критично относится П. Сорокин к идее Тойнби о среде как главном факторе, детерминирующем процесс возникновения и развития цивилизаций. Он задает вопрос: как определить степень суровости или благоприятности среды? Не ясен, с его точки зрения, и вопрос о творческом меньшинстве. Он подчеркивает, что Тойнби умалчивает о том, как появляется это творческое меньшинство и благодаря чему оно становится творческим. Вывод, который делает П. Сорокин, таков: концепция А. Тойнби ни при каких условиях не может считаться совершенной, хорошо продуманной и обстоятельно просчитанной теоретической конструкцией. Его знаменитая книга -- не научный трактат, а разновидность историко-культурного эссе со всеми вытекающими из этого обстоятельства просчетами и недостатками.
Справедливости ради следует отметить, что в полемике со своими оппонентами Тойнби далеко не всегда был обороняющейся стороной. В своей статье «Философия истории Питирима Сорокина», опубликованной в солидном английском научном журнале, он критикует известного социолога за определенную предвзятость его оценок и неправильную интерпретацию ряда принципиальных положений. Обоснованность этой критики П. Сорокин был вынужден признать, хотя это никак не сказалось на его финальной оценке главного труда А. Тойнби.
Весьма критично оценивает концепцию Тойнби и один из основателей знаменитой французской исторической «Школы «Аналлов» Люсьен Февр. Он пишет об обольстительном историке-эссеисте, труд которого порождает чувство сенсации, вызываемое у доверчивого читателя внушительным обзором всех этих тщательно пронумерованных цивилизаций, подобно сценам мелодрамы, сменяющим одна другую перед его восхищенным взором, и неподдельный восторг, внушаемый читателям этим фокусником, с такой ловкостью жонглирующим народами, обществами и цивилизациями прошлого и настоящего, тасующим и перетасовывающим Европу и Африку, Азию и Америку. Но если не поддаваться искусительным чарам, если отвергнуть сентиментальную позицию верующего, присутствующего при богослужении, если беспристрастно взглянуть на идеи Тойнби и на выводы из них, -- то что нового мы, историки, увидим во всем этом? Тойнби просто присоединяет голос Англии к французским голосам, и нам принадлежит право судить, в какой мере этот голос выделяется в британском мире на фоне прочих голосов. В нашем же мире его обладатель может рассчитывать только разве что на место хориста131.
Авторы, стоящие на позициях материалистического понимания истории, обращают внимание прежде всего на иррационализм тойнби-анских воззрений, на преувеличение роли творческих личностей в историческом процессе, на абсолютизацию метода сравнительного анализа, на то, что Тойнби явно совмещает идеалистическое толкование истории с эмпирическими обобщениями, на почти полное игнорирование явлений и процессов экономической жизни. Самое же слабое место в концепции Тойнби, с их точки зрения, -- это размытость самого понятия «цивилизация». Хотя Тойнби и выделяет два главных критерия, лежащих в основе его типологии цивилизаций (наличие универсальной религии и степень удаленности от места возникновения), они оказываются плохо «работающими» применительно к конкретной ситуации. Например, когда Тойнби пытается определить, что такое древнекитайское общество, он вынужден допустить откровенную натяжку, признав, что в Древнем Китае существовала вселенская (универсальная) церковь в лице махаянского буддизма, что явно расходится с теми данными, которыми располагает историческая наука. «Не работают» эти критерии и тогда, когда Тойнби пытается описать характерные черты мексиканской, иранской и других цивилизаций. Таким образом, критерии выделения цивилизаций, предложенные Тойнби, оказываются мнимыми и в этом нет ничего удивительного, ибо как бы ни уверял читателей Тойнби, что представление о критериях он сформировал на основе эмпирического анализа существовавших в истории цивилизаций, очевидно, что последние должны быть выделены, а чтобы выделить их необходимо иметь набор четких критериев.
Исследователями-марксистами особо подчеркивается, что концепция цивилизаций Тойнби не позволяет понять ни общих закономерностей исторического развития, ни тех специфических особенностей, которые присущи всякой национальной культуре. По их мнению, автор «Постижения истории» не смог преодолеть как ограниченность и априоризм культурологических теорий XIX в., так и эмпиризм позитивистской социологии XX в. Его учение о цивилизациях явилось своеобразным компромиссом. Благодаря обращению к огромному пласту исторических данных, он смог нарисовать весьма впечатляющую картину истории как истории цивилизаций, но объяснение происходящего он позаимствовал из мировоззренческой конструкции, внешней по отношению к истории, в силу чего эвристические возможности концепции Тойнби весьма ограничены. Они явно не соответствуют тем надеждам, которые Тойнби возлагал на новый метод анализа истории.
Однако сегодня, когда происходит глобальная переоценка ключевых фигур в общественной мысли, значение работ А. Тойнби практически никем не оспаривается, хотя критический пафос присутствует и в статьях, опубликованных в самое последнее время.
8.6 Понимание культуры в трудах И. Хейзинги
Среди представителей культурологической мысли XX века, внесших весомый вклад в разработку теории культуры, почетное место принадлежит нидерландскому ученому Йохану Хейзтге (1872--1945). Многие из философов и культурологов, занимающихся вопросами теории культуры, проблемами методологии гуманитарного познания, ставят его в один ряд с такими фигурами, как К. Леви-Стросс, Э. Тайлор, А. Бергсон, А. Швейцер, которые стояли у истоков целых направлений социально-философской мысли. Большинство представителей исторической науки видят в нем человека, задолго до ученых, принадлежащих к так называемой школе «Анналов», сформулировавшего новый подход к истории, позволивший значительно углубить наши представления о прошедшем, «схватить» принципиально важные моменты бытия и мышления людей ушедших эпох, которые обычно ускользали от взоров историков, работающих в традиционном, собы-тийно-бытописательском ключе.
Просвещенной публике Хейзинга известен более всего как автор знаменитой книги «Осень Средневековья», которая по праву считается образцом исторического исследования. Написанная в свободной, раскованной манере три четверти века тому назад, она и сегодня читается, как увлекательный роман, повествующий о быте, нравах, мировосприятии людей, живших на переломе исторических эпох во Франции и Нидерландах, в то бурное время, когда средневековая культура достигла последней фазы развития и начала постепенно уступать свои позиции культуре Ренессанса.
Однако в кругах профессиональных культурологов имя Хейзинги произносят с пиететом и уважением прежде всего потому, что его перу принадлежит книга «Человек играющий* («Homo ludens»), где дается изложение оригинальной концепции культуры, вошедшей в историю культурологической мысли под названием «игровой». Труд Хейзинги, написанный в 1938 г. и сразу ставший бестселлером, не утратил своей актуальности и сегодня, хотя с тех пор вышел в свет не один десяток работ, где показывается роль игры в жизни человеческого рода, раскрываются ее сущность и характерные черты, в том числе и широко известная книга Эрика Берна «Игры, в которые играют люди, и Люди, которые играют в игры».
Но значение «Человека играющего» определяется не только тем, что Хейзинга предложил необычное, выпадающее из общего ряда трактовок понимание культуры и ее генезиса. «Человек играющий» по праву относится к той литературе, которой культура нашей эпохи обязана моментами особенно ясной и чистой духовности, безыскусственности, человеколюбия132. Написанная человеком, сформировавшимся в лоне европейской гуманистической традиции, которого современники называли «Якобом Буркхардтом XX столетия», она несет в себе огромный гуманистический потенциал, являясь своеобразным протестом против тоталитаристского неоварварства, которое стало грозной силой после прихода к власти национал-социалистов в Германии и фашистов в Италии. Пожалуй, ни в одной другой работе не просматривается столь явно позиция Хейзинги как ученого, для которого свобода является высшей ценностью, который видит смысл человеческого бытия в раскрепощении интеллектуальных и духовных потенций личности.
Прежде чем перейти к рассмотрению основных идей, содержащихся в «Человеке играющем», необходимо сказать хотя бы несколько слов о жизненном пути Хейзинги и тех теоретических предпосылках, опираясь на которые он и создал свою игровую концепцию культуры.
Йохан Хейзинга родился в почтенной буржуазной семье. Его отец, дед и прадед принадлежали к старому фризскому роду менонитских священников. Однако он не пошел по стопам своих предков. Нарушив семейную традицию, он пренебрегает духовной карьерой и становится историком. О детских и юношеских годах Хейзинги известно весьма мало. Ясно только, что воспитание в глубоко религиозной семье наложило свой отпечаток, хотя впоследствии его мировоззрение подверглось довольно сильной секуляризации.
В зрелые годы Хейзинга демонстрирует установки типичного европейского интеллигента старой школы, в сознании которого неразрывно переплелись постулаты классического гуманизма, восходящего к Эразму Роттердамскому и идеологам Возрождения, и догматы христианства, лишенные какой-либо конфессиональной окраски.
В становлении Хейзинги как ученого огромную роль сыграл знаменитый швейцарский историк Якоб Буркхардт, которого с полным основанием можно назвать его духовным отцом и наставником. Проживая в провинциальном Базеле, что называется на «задворках Европы», где влияние различных рационалистических и иррационалисти-ческих философских и социальных учений, возникших в последней трети XIX в., ощущалось не столь сильно, Буркхарт сумел сохранить то наследие, которое оставили Гете и Шиллер, вошедшие в историю европейской мысли как достойные продолжатели гуманистической традиции.
Не менее заметное воздействие на формирование мировоззрения Хейзинги оказал и Герардус Боланд, один из основателей классической школы голландской филологии. Хейзинга на протяжении весьма длительного времени был членом «Боландовского общества чистого разума», которое представляло собой некое подобие духовного ордена, объединяющего ряд известных европейских интеллектуалов, близких по своим идейным, философским и политическим позициям.
Начало профессиональной научной деятельности Хейзинги приходится на 1905 год. Именно тогда он был избран профессором Гронингенского университета, где преподавал до 1915 г., когда ему предложили кафедру в одном из старейших университетов Европы -- Лейденском. В 1933 г. он избран его ректором. Интересно, что свою инаугурационную речь, произнесенную по поводу вступления в должность, Хейзинга озаглавил «О границах игры и серьезного в культуре». По сути, это была заявка на конституирование нового направления в культурологии, которая сразу же привлекла к себе внимание.
Время преподавания и ректорства в Лейденском университете было самым плодотворными в интеллектуальной биографии Хейзинги. Именно в период между двадцатыми и сороковыми годами были написаны все его наиболее известные работы, в том числе и упоминавшаяся выше книга «Осень средневековья». Однако вскоре интенсивная творческая деятельность Хейзинги, ставшего ученым с мировым именем, была прервана. В сентябре 1939 г. нападением на Польшу Гитлер начинает вторую мировую войну. Менее чем через год фашистская Германия оккупирует Голландию. В мае 1942 г., в соответствии с приказом гитлеровского командования, Лейденский университет закрывается, а значительная часть профессуры и преподавателей, демонстрировавших нелояльное отношение к оккупационному режиму, интернируется и помещается в концентрационный лагерь. За колючей проволокой в качестве узника оказывается и Хейзинга, который не скрывал своих взглядов и резко негативно относился к фашизму. В лагере Хейзинга пробыл более двух лет. Он был освобожден под давлением мировой научной общественности только в 1944 г.. Однако вскоре его ссылают в небольшую деревушку Де Стег близ города Ар-нем, где он и остается до самой смерти. Несмотря на полуголодное существование и положение политически ссыльного, Хейзинга продолжал работать до последнего часа. За несколько месяцев до кончины он пишет ряд работ, в том числе известную книгу «Поруганный мир», являющуюся продолжением его трактата «В тени завтрашнего дня». Умер Хейзинга в феврале 1945 г. от истощения, не дожив несколько месяцев до освобождения своей страны от иноземного ига.
Каким образом Хейзинга пришел к идее культуры как игры, что стало толчком к созданию его концепции?
Необходимо сказать, что первым идею о взаимосвязи культуры и игры высказал еще великий немецкий поэт Ф. Шиллер, но это была только идея, не развернутая в стройную теорию. Встречается подобная мысль и у О. Шпенглера, который в качестве характерной черты нашего времени видел превращение искусства в разновидность спорта, то есть игры. Обращал внимание на данную связь и X. Ортега-и-Гассет, который в своей известной работе «Дегуманизация искусства» отмечал, что новым для стиля мышления современного художника является не что иное, как стремление понимать искусство как игру133. Много и обстоятельно писали на сей счет и отечественные авторы, в частности М.М. Бахтин, А.Я. Гуревич и др. Красной нитью проходит эта идея и через роман знаменитого немецкого писателя Германа Гессе «Игра в бисер» (в другом переводе «Игра стеклянных бус»), который вот уже почти шесть десятилетий является настольной книгой любого либерально мыслящего европейского интеллектуала. Другими словами, идея носилась в воздухе, но нужен был талант и огромная эрудиция Йохана Хейзинги, чтобы превратить ее в концепцию, раскрывающую масштабную картину всемирно-исторического процесса, преломленного через призму игры. Кстати сказать, Хейзинга прекрасно сознавал, что право первооткрывателя идеи принадлежит не ему. Об этом можно судить по нижеследующему фрагменту из первого раздела «Человека играющего», где он пишет:
Сама по себе мысль эта совсем не нова. Некогда она уже была у всех на устах. Это случилось в начале XVII в., когда возникла великая мировая сцена. Благодаря череде имен от Шекспира до Кальдерона и Расина драма главенствовала во всей поэзии столетия. Каждый поэт в свою очередь сравнивал мир с театром, где всякий играет свою роль. Таким образом, казалось, игровой характер культурной жизни признан всеми безоговорочно134.
В то же время он понимал, что идея об игровом характере культуры пока существует только в виде догадки, тонкого наблюдения и чтобы ее превратить в теорию, требуется проделать огромную и кропотливую работу. Таково первое обстоятельство, «спровоцировавшее» Хей-зингу на создание своей культурологической теории. Но была еще одна причина.
«Человек играющий» был написан в черные годы Европы. То, что война стоит у порога, было ясно всем трезвомыслящим людям, которые не строили иллюзий насчет того, какая судьба ожидает культуру и ее носителей в условиях фашистского режима. Ложь, наглое, циничное манипулирование массовым сознанием, патологический страх, антисемитизм и ксенофобия стали нормой жизни. В этих условиях
уход в выдуманный мир интеллектуальных экзерсисов представлялся многим как достойный выбор в сложившейся ситуации.
На это ощущение приближающегося апокалипсиса накладывалась ностальгия, порожденная осознанием того, что европейская культура движется в никуда, что постепенно она вырождается, превращаясь в культуру «фельетонистической эпохи», где властвует пошлость, цинизм, грубая развлекательность и утрачено представление о гармонии, красоте, истинных человеческих чувствах. Описание подобного типа мировосприятия дал Герман Гессе в своей уже упоминавшейся книге, где он в полном смысле слова воспел гимн Игре как средству сохранения и развития культуры.
Йохан Хейзинга, живший в одном интеллектуально-временном измерении с другими выдающимися представителями европейской социально-философской и исторической мысли, не мог не проникнуться теми идеями, которые обсуждались в их кругу. Таким образом, обращение Хейзинги к исследованию феномена игры было далеко не случайным. Если бы не существовали объективные предпосылки, то, возможно, Хейзинга никогда бы не обратился к этой теме и «Человек играющий» не был бы написан.
Самое известное из всех произведений Хейзинги не представляет собой классическую научную монографию, где последовательно, шаг за шагом излагаются важнейшие положения теории игры. Это скорее морфология игры в многовековом историческом срезе. Опираясь на богатейший фактологический материал, Хейзинга описывает процесс возникновения игры как особого способа человеческой деятельности, раскрывает ее роль как главного культурообразующего фактора. В основе произведения, как совершенно справедливо замечает Г.М. Тавризян, лежит не столько идея спасения духовных ценностей и наслаждения ими в тонкой и прозрачной интеллектуальной игре, на чем акцентировал внимание Герман Гессе, а идея игры как феномена, обладающего онтологическим статусом. Включенность в игру связывается Хейзингой с подлинностью человеческого существования, которое тем более реально и осмысленно, чем более реализует индивид в своей практике игровое начало.
Изложение своей концепции Хейзинга начинает с констатации того факта, что существующие в научной литературе определения человека как Homo sapiens и Homo faber вряд ли являются исчерпывающими, отражающими в полном объеме природу человека. «Если внимательно проанализировать, -- пишет он, -- любую человеческую деятельность до самых пределов нашего познания, то она окажется не более чем игрой»135. Он обращает внимание на то, что феномен игры давно изучает психология и физиология, однако ни та, ни другая наука, интерпретируя игру как способ удовлетворения определенного рода потребностей, не дают ответа на кардинальные вопросы: «В чем же «соль» игры? Почему младенец визжит от восторга? Почему игрок, увлекаясь, забывает все на свете, почему публичные состязания повергают в неистовство тысячеголовую толпу?»136 Отсутствие ответов у представителей данных наук на эти простые вопросы, по мнению Хей-зинги, объясняется тем, что они рассматривают игру не с той точки зрения, с которой это необходимо делать. Понять суть игры можно только соотнеся ее с культурой, раскрыв ее культуросозидающую функцию.
Кто обратит свой взгляд на функцию игры не в жизни животных и не в жизни детей, а в культуре, -- пишет Хейзинга, -- тот вправе рассматривать понятие игры в той его части, где от него отступают биология и физиология. Он находит игру в культуре как заданную величину... сопровождающую и пронизывающую ее с самого начала вплоть до той фазы культуры, в которой живет он сам. Он всюду замечает присутствие игры как определенного качества деятельности, отличного от обыденной жизни137.
Вне культурного контекста понять сущность игры, считает Хейзинга, невозможно, ибо только в игре человек реализует себя как существо, творящее культуру.
Связь культуры и игры, утвержадает Хейзинга, не столь проста, как это может показаться на первый взгляд. Ее нельзя понимать упрощенно, сводя дело только к провозглашению тезиса о том, что игра занимает важное место среди различных форм жизнедеятельности. Было бы большой ошибкой, подчеркивает Хейзинга, настаивать также и на том тезисе, что культура возникла из игры в процессе эволюции. С его точки зрения правильным утверждением, вытекающим из анализа эмпирического материала, является следующее: культура возникает в форме игры, культура первоначально разыгрывается. Однако в результате перехода с одной ступени исторического развития на другую, считает Хейзинга, соотношение игры и не-игры видоизменяется. «Игровой элемент в целом отступает по мере развития культуры на задний план. По большей части он растворяется, ассимилируется в сакральной сфере, кристаллизуется в учености и в поэзии, в правосознании и формах политической жизни»138. Все эти сферы человеческой деятельности становятся полем большой Игры, хотя подавляющая часть людей, не задумывающаяся о сути вещей, воспринимает все здесь происходящее как нечто чрезвычайно серьезное. Игра, по мысли Хейзинги, не равна культуре, но бывают такие игры, в ходе которых рождаются эстетические или моральные ценности. В этом случае совершается возведение игры в ранг культуры. «Чем более игра способна повышать интенсивность жизни индивидуума или группы, тем полнее растворяется она в культуре, -- пишет Хейзинга. -- Священный ритуал и праздничное состязание -- вот две постоянно и повсюду возобновляющиеся формы, внутри которых культура вырастает как игра и в игре» 139.
Но что такое игра, чем она отличается от других видов человеческой деятельности?
Хейзинга выделяет ряд признаков, которые характеризуют игру как таковую. И первым среди них он называет то, что игра суть свободная деятельность. Игры по приказу, как отмечает Хейзинга, в принципе быть не может. Для того чтобы человек начал играть, у него должно появиться желание. Если этого желания нет, то игра не может состояться.
Подобные документы
Анализ взглядов представителей русской религиозной философии Серебряного века на сущность и предназначение культуры. Идея победы культуры над природой В.С. Соловьева. Представления о назначении культуры в философии Н.А. Бердяева, П.А. Флоренского.
курсовая работа [46,0 K], добавлен 27.05.2008Культурология как наука. Этапы культурологии. Античность. Cредние века. Новое время. Философия Просвещения. Философия Романтизма. Современное понимание культуры. Теория архетипов культуры. Теория социальной стратификации и социальной мобильности.
реферат [22,3 K], добавлен 23.09.2008Изучение феномена культуры как исторически-социального опыта людей. Прикладная и фундаментальная культурология. Типы культурных изменений. Этническая, национальная, духовная, элитарная и массовая культуры. Анализ методов культурологических исследований.
контрольная работа [33,8 K], добавлен 18.01.2015Развитие культурологических воззрений в 50–60-е гг. XX в. Деятельностный подход в культуре в работах В.М. Межуева. Современная критика теории данного автора: представлений о содержании теории культуры, "трудовой теории" в "деятельностном подходе".
курсовая работа [42,5 K], добавлен 15.08.2013Теологическое понимание культуры в эпоху средневековья. Эпоха Возрождения, Нового времени, Просвещения. Радикальные позиции и рационалистический подход в понимании культуры. Теория культуры в психоанализе. Основные проблемы культурологии XX века.
реферат [32,4 K], добавлен 02.11.2008Основные подходы к трактовке культуры. Зарождение представлений о культуре в различных цивилизациях. Философское осмысление культуры в эпоху Просвещения. Разработки ряда культурологических теорий, школ. Основные виды культур, их историческое развитие.
шпаргалка [121,8 K], добавлен 05.10.2009Влияние Великой Октябрьской революции на состояние российской культуры. В поисках нового общественного идеала: наука, живопись, культура, литература, скульптура, архитектура, театр, кинематограф. Социокультурный феномен серебряного века русской культуры.
контрольная работа [41,8 K], добавлен 18.10.2008Состояние отечественной культуры 80-90 годов ХХ века. Творческая деятельность Э. Рязанова. Влияние его работ на формирование процессов общественного сознания. Элементы сатиры в кинофильмах режиссёра. Анализ художественных особенностей его фильмов.
курсовая работа [45,4 K], добавлен 17.10.2013Основные проблемы культуры в концепции Н. Данилевского: основные идеи о развитии, проблема еврокультуризма. Теория локальности в развитии мировой культуры: проблема типологизации и динамики культуры, будущее славянской культуры, проблема взаимодействия.
реферат [27,6 K], добавлен 26.05.2012Рассмотрение многоплановости понятия культуры, ее черты. Ознакомление с принципиальными различиями между материальной и духовной культурой. Изучение теории происхождения культуры в русской философской мысли, определение ее связи с религиозным культом.
реферат [23,6 K], добавлен 20.09.2010