Другие авторы говорят о необходимости особого ориентировочно-исследовательского поведения при переходе предков человека к наземному образу жизни в саваннах -- стойка на двух ногах позволяла смотреть поверх травы. Третьи обращают внимание на освобождение передних конечностей от ходьбы для переноса разных предметов (в том числе первых орудий) и для осуществления демонстративного и защитного поведения (для метания камней, палок и т.п.). Обобщая вышесказанное, отметим, что прямохож-дение предоставило древним гоминидам огромные выгоды в плане освобождения передних конечностей для манипуляции и изготовления орудий, жестовой коммуникации, обеспечения лучшей ориентировочно-исследовательской деятельности и т.д. Впрочем, бипедия приводила и к некоторым отрицательным последствиям для организма прямоходящего существа. Физиологи говорят даже о «болезнях прямохождения»: это многочисленные болезни позвоночника (искривление, радикулиты и т.п.), плоскостопие, тяжелые роды, сердечно-сосудистые заболевания и др. Тем не менее выгоды от бипедии перекрыли все возможные ее негативные последствия, и поэтому бипедия привела к существенному изменению морфологического облика предков человека, развитию их деятельности и соответственно развитию их мозга.

Австралопитековые как двуногие гоминиды обладали еще небольшим мозгом (в среднем около 600 см3), и вопрос о возможном использовании ими орудий остается открытым. Более прогрессивным среди древнейших гоминид оказался род Homo, отделившийся от австралопитековой линии эволюции около 3 млн лет назад. Первым Homo был Homo habilis -- человек умелый (объем мозга в среднем 645 -- 660 см3), создавший около 2 млн лет назад так называемую олдувайскую галечную культуру (особые каменные орудия в основном из гальки твердых пород, имеющие следы обработки -- стесанные верхушки или края). Орудия олдувайской культуры, по всей вероятности, широко использовались для обработки растительной и животной пищи. Анализ особенностей среды обитания человека умелого, строения его скелета, применяемых орудий позволил сделать обоснованное предположение, что жившие группами представители этого рода обменивались какими-то акустическими сигналами, но это была еще не членораздельная речь.

Дальнейший ход эволюции гоминид привел к появлению древнейших людей -- архантропов. Современная антропология считает, что найденные в разное время и в разных местах части скелетов питекантропов, гейдельбергского человека и синантропа являются останками представителей одного вида Homo erectus (человек прямоходящий). Объем его мозга уже достигал 1000 см3. Считается, что Homo erectus жил в интервале от 1,6 до 0,4 (может быть, еще меньше) млн лет назад. Для него характерна так называемая ашельская культура -- появление ручных рубил (крупных орудий -- до 35 см величиной), которые в отличие от обработанных «галек» человека умелого имели постоянную форму. Это последнее наводит антропологов и палеопсихологов на мысль, что у человека прямоходящего имелось уже образное мышление и це-леполагание. Также есть основание предполагать, что постоянная охота представителей данного вида на крупных животных (их кости обнаруживают на стоянках первобытного человека) приводила к дальнейшему развитию деятельности и общения членов группы между собой. Некоторые представители данного вида (синантропы) использовали огонь для согревания и обработки пищи. Все это наводит на мысль, что у человека прямоходящего появляется уже собственно речь.

Последний вывод был сделан на основе открытия Э.Дюбуа на эндокране питекантропа зоны Брока (отвечающей за произнесение звуков). Однако, вероятно, речь была еще нечленораздельная (об этом свидетельствует отсутствие на черепе питекантропа подбородочного выступа, к которому крепятся речедвигательные мышцы). Многие психологи соглашаются с антропологами, опираясь на психологические исследования речи, что, скорее всего, первые формы речевой деятельности были жестовыми, которые могли сопровождаться звуками. Исследователи, принадлежащие школе А.Н.Леонтьева, придерживались мнения, что по своему происхождению жест -- это отделившееся от трудового действия движение, сохранившее его форму, но лишенное реального практического контакта с предметом. Люди, участвующие в совместной трудовой деятельности (как мы помним, трудовая деятельность всегда социальна), не только воздействуют на предметы труда (природу), они также действуют на других участников общей деятельности. Таким образом, трудовое действие человека, согласно А.Н.Леонтьеву, выполняет двоякую функцию: функцию непосредственно производственную (трудовую) и функцию общения. Впоследствии эти две функции отделяются друг от друга, причем последнюю начинает выполнять жест, который, возможно, сопровождается при этом звуками (также имеющими исходную связь с трудовыми усилиями человека). Еще позже функцию общения берут на себя звуки -- и тогда возникает собственно членораздельная звуковая речь.

В антропогенезе это происходит, вероятно, только у палеоантропов -- древних людей, живших от 300 до 35 тыс. лет тому назад. Наиболее типичной группой палеоантропов принято считать неандертальцев (были и другие группы древних людей). Палеоантропы создали так называемую культуру мустье, где орудия изготовлялись уже из отщепов от камня. При этом число используемых ими орудий достигало нескольких десятков. Антропологи отмечают очень интересный факт, который может свидетельствовать о дальнейшем развитии целеполагания у палеоантропов и появлении культурных традиций, передаваемых от поколения к поколению: существование у разных популяций палеоантропов своих собственных вариантов культуры мустье. Найдены также искусственно созданные жилища неандертальцев, а также остатки культовых сооружений. Наконец, установлено, что неандертальцы хоронили своих умерших. При этом в могилах обнаружены лежащие рядом со скелетом погребенного человека орудия и кости животных. Вероятно, по представлениям палеоантропов, они должны пригодиться умершему в загробной жизни. По мнению многих философов, наличие погребений умерших соплеменников -- самое верное доказательство того, что палеоантроп был уже собственно человеком. В этой связи приведем один интересный факт: однажды в диалоге с известным философом М. К. Мамардашвили А. Н.Леонтьев задал ему вопрос: «С чего начинается человек?» -- «С плача по умершему», -- тут же ответил М. К. Мамардашвили.

О том, что палеоантропы не только хоронили своих предков, но и скорбели по поводу их ухода, говорят факты нахождения в могилах большого количества пыльцы растений (очевидно, она осыпалась с цветов, которыми когда-то было покрыто тело умершего). Эти факты приводит в своей книге антрополог М.А.Дерягина [27]. Она же отмечает возникновение у палеоантропов альтруизма в человеческих отношениях, заботы о престарелых и больных, хотя они и не могли участвовать в охоте и других видах трудовой деятельности. Об этом свидетельствует, в частности, найденный в пещере Шанидар скелет сорокалетнего мужчины-калеки, явного «инвалида детства», у которого была недоразвита правая рука. Тот факт, что он дожил до таких преклонных (для той эпохи) лет, говорит о том, что соплеменники заботились о нем. Одновременно у палеоантропов существовал и каннибализм, но многие антропологи полагают, что он был вызван уже собственно социокультурными (ритуальными) причинами. Надо отметить, что среди антропологов нет единого мнения относительно роли неандертальцев в возникновении современного человека. Есть обоснованное мнение, что они были не непосредственными предками человека, а лишь родственной группой и вымерли, вытесненные кроманьонцами, принадлежавшими уже к виду Homo sapiens и имевшими в качестве предков иные группы палеоантропов.

Объем мозга у людей современного типа (неоантропов), который окончательно сформировался около 25 тыс. лет назад, уже достигал 1300-- 1400 см3. При этом наибольшее развитие получают теменные и лобные доли головного мозга, что говорит о появлении более сложной ассоциативной переработки информации и развитии произвольной регуляции поведения. На черепах кроманьонцев -- отчетливо выраженный подбородочный выступ, что свидетельствует о наличии членораздельной речи. Орудийная деятельность кроманьонцев отличается активным использованием кости и кремня, появлением изготовленных из них новых орудий труда -- игл и проколок, что привело к новым способам обработки шкур и изготовления одежды, появлением принципиально новых орудий охоты -- лука, копьеметалки, примитивных рыболовных принадлежностей. При этом обнаружено, что в разных поселениях людей имелись свои собственные способы изготовления орудий из кости. Очевидно, эти особенности фиксировались в социальной памяти сообщества и передавались от поколения к поколению. Кроманьонцы живут уже в искусственных жилищах. Наконец, у них появляется искусство (наскальная живопись, скульптура и др.).

Известный отечественный антрополог Я.Я. Рогинский, подводя итоги исследований эволюции человека, считал возможным выделить два переломных, узловых пункта на этом пути.

1. Переход от предков человека -- некоторых групп австралопи-тековых -- к первым представителям рода Homo. Этот перелом характеризуется появлением, наряду с биологическими закономерностями, социальных законов, которые представляли в то время лишь «слабый росток, перспективная мощность которого была огромна, реальная же сравнительно невелика» [97, 331]. В это время появившиеся формы примитивной трудовой деятельности определялись еще физической организацией человека и образом его жизни, сложившимися в ходе эволюции предков человека. Эти предки отличались довольно сложным «общественным поведением» (не решающим, однако, еще задачи производства) и зачатками орудийной деятельности, аналоги которой можно найти у современных обезьян (исследованию различных форм манипулятив-ной активности человекообразных обезьян, в частности конструктивной, ориентировочно-обследующей, двигательно-игровой и т.п., посвящены работы Н. Н.Ладыгиной-Котс, К.Э.Фабри, С.Л.Новоселовой и других).

2. Дальнейший ход антропогенеза привел к появлению Homo sapiens, в сообществах которого социальные закономерности получили «безраздельное и окончательное господство» [97, 331]. Биологические процессы были в диалектическом смысле слова сняты социальными (т.е. подчинены им). Это ни в коем случае не означает, что их эволюция вообще прекратилась. Современные антропологи подчеркивают, что, хотя примерно 40 тыс. лет назад установилась относительная стабильность физического типа человека, его эволюционная завершенность относительна. Так, отмечаются «эволюция утрат» (прослеживающаяся в скелете и зубной системе -- например, уменьшение размера зубов и редукция зубов мудрости), эпохальные колебания размеров тела, форм головы и черепа, темпов развития и пр. Поэтому следует подчеркнуть, что социальная сущность человека не может отменить биологических законов, в соответствии с которыми развивается его организм. Однако надо все время помнить о специфике биологии человека -- она так или иначе социализирована. Поэтому-то, рассматривая физиологические и другие физические процессы человека, необходимо помнить о том, что это организм социального существа, который ведет себя часто вопреки законам своего органического существования.

Завершая разговор о специфике человеческой деятельности и ее главной и исходной форме -- трудовой, -- мы должны отметить еще некоторые собственно психологические признаки трудовой деятельности в отличие от других видов деятельности, например от игровой и учебной. Эта проблема специально исследовалась в работах Е.А.Климова [46], согласно которому психологическими критериями трудовой деятельности являются:

1) сознательное предвосхищение социально ценного результата. Если труд приносит выгоды лишь непосредственному исполнителю трудового действия -- то это труд только на первый (технологический) взгляд. Е. А. Климов приводит в качестве примера такого «труда» реальный случай, когда тракторист, чтобы перевыполнить план, сжег мешавшие ему распахивать поле стоявшие на его обочине стога сена. Внешне, формально, это труд (есть предмет труда, есть продукт труда в виде вспаханного поля; однако по психологическим критериям этот случаи следует, скорее, расценивать как преступление);

2) сознание обязательности достижения социально фиксированной цели. Этот критерий отличает труд от игры. Ведь игровая деятельность тоже подчиняется обязательным правилам, но выполнение этих правил не требует социального «санкционирования», одобрения целей. Это не означает, конечно, что, когда человек рассчитывает на социальное одобрение своих целей, он думает о своих современниках. Некоторые ученые и писатели работали «в стол», надеясь на одобрение своих деяний лишь потомками;

3) сознательный выбор, применение, совершенствование или создание орудий (средств) деятельности. Труд в психологическом смысле предполагает не просто «бездумное» использование орудия, а поиск единственно необходимого именно здесь средства, а кроме того, достижение определенного мастерства владения орудием;

4) сознание ответственности за труд других. Оно предполагает бережное отношение к продуктам трудовой деятельности других людей: кто, например, бездумно теряет или «запарывает» детали на производстве, тот в психологическом смысле слова не трудится.

Из вышесказанного очевидно, что анализ трудовой деятельности тесно связан с анализом сознания как специфически человеческой формы отражения мира. Не все современные психологи разделяют положение о сознании как деятельности, но практически каждый говорит о сознании как образе -- образе мира. Рассмотрим теперь структуру сознания с этой стороны, помня, однако, все время о том, что образ -- это «застывшая волна», «свернутая», «сгущенная» деятельность, ее «симультанный слепок» (В.П.Зинченко).

§ 4. Структура сознания-образа. Чувственная ткань, биодинамическая ткань и значения

В работах А.Н.Леонтьева в структуре сознания (как образа) выделяются в качестве его составляющих чувственная ткань, значение и личностный смысл. Некоторые психологи (например, В.П.Зинченко [38]) видят необходимость добавить к этой схеме еще одну составляющую -- «биодинамическую ткань» движений и действий. Рассмотрим последовательно каждую из составляющих.

Чувственная ткань, по А. Н.Леонтьеву, определяется как «материя образа», т.е. то, из чего образы «сотканы» и без чего не могли бы существовать. Это система всех ощущений человека от разных органов чувств. Чувственная ткань «придает реальность» картине мира, открывающейся субъекту. Как ни парадоксально, именно благодаря чувственной ткани образы предметов существуют для нас не в нашей голове, а как образы реально предстоящих нам вещей. Многие психологи, считая психическое отражение мира (в том числе ощущения) внутренним и не понимая, почему мир, данный нам в ощущениях, кажется внешним, вынуждены были допустить процесс «объективации ощущений», т.е. процесс отнесения ощущения к его источнику. Это происходило потому, что ощущение воспринималось как исключительно субъективное явление, замкнутое в себе самом, как своего рода «перегородка», отделяющая субъекта от объективного внешнего мира.

Чувственная ткань не отгораживает нас от предметного мира -- напротив, это непосредственная связь этого мира с субъектом, форма, в которой мир предметов существует для нас. То, что чувственная ткань есть непосредственная связь субъекта с объектом, обнаруживается в особых, исключительных случаях, когда она в силу разных причин перестает быть полноценной. Так, например, во время Великой Отечественной войны, когда А.Н.Леонтьев и другие психологи, работавшие в госпиталях над восстановлением двигательных и психических функций у раненых бойцов, общались с ослепшими минерами, потерявшими еще и кисти рук, те жаловались на постепенное «исчезновение» мира. У них теперь невозможно было создать полноценную чувственную ткань образа, так как отсутствовало зрение и осязание руками предметов. При полностью сохранном интеллекте и способности говорить и слышать больные испытывали чувство разрушения чувства реальности. Один из них жаловался: «Я обо всем как читал, а не видел... Вещи от меня все дальше» [62, 136].

Менее драматические, но столь же впечатляющие примеры потери чувственной тканью ее главной функции -- «презентации» субъекту реального мира -- были получены в ходе специальных экспериментов. Одним из таких экспериментов был опыт Дж. М.Стрэтто-на, надевавшего специальные очки, переворачивающие изображения мира вверх ногами. Инверсия чувственной ткани вызывала на некоторое время трудности ориентации субъекта в мире, поскольку в такой форме мир еще не представал перед субъектом. Однако через некоторое время опыт деятельности субъекта в новых условиях приводит к восстановлению его связи с предметным миром, которая теперь представлена в инвертированной чувственной ткани. Таким образом, одно и то же предметное содержание мира может быть представлено в разных формах чувственной ткани.

Согласно В.П.Зинченко, предметное содержание сознания представлено для субъекта не только в форме чувственной, но и в форме биодинамической ткани, которая понимается как обобщенное выражение различных характеристик предметного действия -- фактически биодинамическая ткань является «материей» не образа как такового, а предметных действий и движений, строящих этот образ. Биодинамическая ткань принимает столь же активное участие в построении сознания, что и чувственная ткань. Ведь именно благодаря живым движениям и действиям образ мира «вычерпывается» из реальности. Это отчетливо доказывается в особых случаях формирования сознания у слепоглухонемых детей с резко обедненной чувственной тканью.

На наш взгляд, перечисленные выше два типа ткани сознания могут быть соотнесены друг с другом, как материя образа и материя процесса, ведь в деятельностном подходе, как мы уже неоднократно говорили, сознание рассматривается в двух своих ипостасях: как образ и как процесс. Очевидно, что и составляющие сознания как образа и как процесса должны несколько отличаться друг от друга, хотя по происхождению образ есть след процесса, свернутый процесс.

Другие составляющие сознания выступают, метафорически говоря, теми «лекалами», по которым портной (субъект) шьет из чувственной и биодинамической ткани свой неповторимый костюм -- образ представляемого им мира. Этими «лекалами» являются значения и смыслы, в которых есть свои процессуальная и результативная (образная) стороны.

Как уже говорилось, в форме чувственной ткани существует для субъекта (т.е. презентирован ему) предметный мир, который в отделенности от модальной чувственной ткани (зрительной, слуховой, вкусовой и др.) амодален. Познание не данной непосредственно в восприятии структуры амодального мира предполагает использование человеком особых методов, выходящих за рамки чувственного опыта, и соответствующих познавательных «орудий» -- систем значений. Надо отметить, что значения занимают в известном смысле центральное место в структуре сознания. Л.С.Выготский однажды назвал сознание психикой, опосредствованной значениями, рассматривая значение как «единицу» сознания. В сознании индивида значения существуют как обобщенное отражение наиболее существенных (не данных на поверхности) свойств мира. Значения не есть обобщение собственно чувственных образов, как думали многие представители интроспективной психологии сознания. По мнению А. Н.Леонтьева, в значениях представлена «преобразованная и свернутая в материи языка идеальная форма существования предметного мира, его свойств, связей и отношений, раскрытых совокупной общественной практикой» [62, 141].

Обобщенным отражением действительности (представленным в форме понятий, знаний, навыков, умений, норм поведения и др.) каждый отдельный человек овладевает в той или иной степени, усвоив соответствующую систему значений, которую он находит «готовой», исторически сложившейся к данному этапу развития соответствующей культуры. Таким образом, исходно значение задается индивидуальному субъекту (ребенку) в виде надындивидуальных форм, которые субъект должен превратить в индивидуальные в процессе обучения. Это усвоение происходит путем формирования у него (в совместной деятельности со взрослым) систем способов действий (операций) с предметами в соответствии с существующими в общественном сознании «эталонами». Носителями значений выступают не только язык, но и другие знаковые системы -- математические формулы, дорожные знаки, карты, схемы, обучающие программы и др. В знаковых системах свернута идеальная форма материального предмета, и если человек, опираясь на знаки, воссоздает своими действиями (операциями) эту форму, то он начинает действовать с предметом в идеальном плане1. Таким образом, значение представляет собой в процессуальном отношении совокупность операций обобщения, а в результативном плане -- обобщенное представление о предметах окружающего мира и самом себе как объекте познания.

Надо отметить, что усвоение значений ребенком проходит определенные стадии своего развития, которые отметил, в частности, Л. С. Выготский в своей книге «Мышление и речь». В школе А. Н.Леонтьева в последние годы выделяют разные типы значений: не только собственно языковые значения (значения слов), но и предметные, операциональные и ролевые значения (А.А.Леонтьев, А. П. Стеценко). Выделенные Л. С. Выготским этапы развития значений имеют отношение прежде всего к словесным (вербальным) их формам.

Операциональные значения предшествуют по времени своего возникновения в онтогенезе вербальным значениям. Это обобщенное отражение действительности, неотделимое от структуры внешне-практического действия, с помощью которого оно формируется. Построение необходимых для общественной жизни действий ребенка осуществляется в совместной деятельности со взрослым на основе так называемых операциональных эталонов -- обобщенных схем действий. Усваивая эти схемы, ребенок овладевает операциональными значениями как инвариантами производимых действий, задающими последовательность конкретных операций и движений, необходимых для решения соответствующих задач. Операциональные значения появляются уже на первом году жизни ребенка. Одним из критериев их появления является то, что ребенок может использовать одно и то же действие по отношению к разным предметам, обобщая их свойства буквально в самом действии [116]. Так, к концу первого года жизни можно наблюдать у ребенка следующие обобщенные действия: ребенок всовывает, нанизывает, вкладывает и вынимает, кидает предмет вперед, вызывает стук постукиванием предмета по предмету, вращает предмет и т. п. [86]. Еще раз подчеркнем, что в усвоении операциональных эталонов ребенком огромную роль играет взрослый (так, в самом раннем возрасте взрослый помогает ребенку освоить правильный способ удержания предметов, вкладывая ему в руку погремушку, и т.п.). Операциональные значения не сменяются затем вербальными, а продолжают существовать и во взрослом сознании в системе других значений.

Рано или поздно у ребенка появляются предметные значения как обобщения зафиксированных в предмете свойств, а также связей и отношений между предметами. Ребенок начинает действовать с предметами в соответствии с закрепленными за ними общественными функциями. Носителем предметных значений выступает теперь обобщенный образ предмета, уже не столь зависимый от непосредственных действий с ним. Он формируется у ребенка, как показали исследования [86], [95], [116], на втором году его жизни. Ребенок научается пользоваться «как положено» ложкой, чашкой, катает куклу на коляске, использует машинки для перевозки кубиков и т.п. Взрослый одни действия ребенка оценивает как правильные («Вот как Маша хорошо уложила куклу на кроватку!»), а другие -- запрещает ребенку осуществлять, поскольку они не соответствуют нормативным («Нельзя бросать куклу на пол!»), тем самым способствуя формированию соответствующих предметных значений. Предметные значения могут существовать и во взрослом сознании в невербальной форме, например в качестве наглядно-чувственных представлений, помогающих решать человеку соответствующие задачи.

Еще позднее в онтогенезе появляются вербальные значения, перестраивающие всю систему обобщений у человека. Как пишет А. П.Стеценко, психологическая структура значения -- это «система соотнесения и противопоставления слов в процессе их употребления в деятельности» [117, 17]. Вербальные значения в психологии наиболее изучены.

А.А.Леонтьев выделял в качестве еще одного типа ролевое значение, представленное в форме социальных норм и социальных ролей. Ролевые значения выступают в двух формах: 1) в качестве объективно заданных правил поведения и ожидаемых от носителя социальной роли действий (капитан должен покидать тонущий корабль последним, тогда как пассажир вполне может спасаться на шлюпке), 2) в качестве усвоенных человеком представлений об этой роли [61]'.

В образе предмета чувственная ткань и значения сливаются в единое целое, и лишь в особых случаях можно отделить одно от другого. При этом значения выступают как более «консервативное» образование (поскольку несут в себе опыт предыдущей деятельности субъекта) и при возникновении «конкуренции» между значением и чувственной тканью чаще всего побеждает значение.

Приведем пример, который может проиллюстрировать сказанное.

В исследованиях по психологии восприятия, проводимых с помощью так называемого псевдоскопа, обнаружены факты построения образа, не соответствующего актуальной чувственной ткани потому, что эта последняя противоречит всему опыту жизни субъекта в мире (зафиксированному в значениях).

В псевдоскопе с помощью специальных оптических устройств восприятие трехмерных объектов определенным образом искажается: ближние предметы кажутся дальними и наоборот. Если субъект смотрит через псевдоскоп на нейтральный объект (сделанный из пластилина рельеф с горками и ямками), то он видит его «вывернутым наизнанку» (ямки он видит горками, а горки воспринимает как ямки). Однако ни один испытуемый не увидел лицо человека, рассматриваемого через псевдоскоп, «вывернутым» так, что нос оказывается «проваленным», -- система значений препятствует такому видению мира («этого не может быть, потому что не может быть никогда»), и образ лица, содержащий другую чувственную ткань, оказывается похожим на обычный образ лица при «нормальной» чувственной ткани.

Как уже говорилось, значения, взятые в их процессуальном аспекте, выступают в деятельности человека как совокупность операций, которые можно передавать (транслировать) другому человеку как способы действий в мире и способы познания этого мира. Наука как важнейшая форма деятельности и познания человечества как раз и возникла как средство получения и трансляции значений как относительно «объективных» содержаний сознания. Более «пристрастными» содержаниями сознания являются смыслы, к рассмотрению которых мы переходим в следующем параграфе.

§ 5. Структура сознания-образа. Значения и смыслы

Смысл часто определяется А. Н. Леонтьевым как «значение для меня», т.е. как субъективно-личностная значимость того или иного явления для субъекта, обусловленная его потребностно-моти-вационной сферой1.

1 В книге «Деятельность. Сознание. Личность» А. Н.Леонтьев к слову «смысл» всегда прибавлял прилагательное «личностный», поскольку, с его точки зрения, речь шла о смыслах человека, уже ставшего личностью. Хотя понятие «смысл» шире по объему, чем понятие «личностный смысл», условимся, что здесь и далее под словом «смысл» мы будем подразумевать «личностный смысл» (который в контексте рассмотрения сознания как деятельности имеет, как мы знаем, и другое определение -- «отношение мотива к цели»).

Для иллюстрации различий между значением и смыслом приведем следующий пример. Представим себе двух врачей-онкологов, которые окончили медицинский институт с отличием и прекрасно разбираются в онкологии, в том числе в особенностях течения онкологических заболеваний и, увы, ограниченных возможностях лечения некоторых из них. Для этих врачей значение слова «смерть» в принципе одинаково. Вдруг один из друзей узнает, что у него неоперабельная злокачественная опухоль. Изменится ли для него значение слова «смерть» как система обобщенных форм отражения действительности? Вряд ли. Зато, несомненно, изменится смысл этого слова: оно приобретет для него совершенно иную субъективную окраску, чем для его друга, у которого все в порядке. Какие именно субъективные переживания могут быть у человека, осознавшего вдруг возможность собственной скорой смерти, лучше всего передают великие произведения писателей и поэтов -- знатоков человеческих душ. И это неслучайно -- именно искусство является средством передачи (трансляции) другому смыслов (наука, как мы помним, имеет своей целью трансляцию значений).

Для субъекта смысл того или иного явления непосредственно представлен в эмоциях. Например, отрицательная эмоция при внешне успешном действии открывает субъекту истинный смысл произошедшего: на самом деле успех является поражением, так как осуществленное действие не привело к реализации значимого для субъекта мотива. В главе 5, § 7 мы уже приводили пример, иллюстрирующий сказанное. Девушка, поступавшая в институт ради любимого, казалось бы, должна была обрадоваться, увидев свою фамилию в списках зачисленных на 1-й курс. Но она, напротив, испытала отрицательную эмоцию: оказалось, ее любимый в институт не поступил.

Однако эмоции не тождественны смыслу. Эмоции, как пишет Д.А.Леонтьев [69], абстрактны (отражают лишь успешность/неуспешность реализации истинного мотива деятельности), т.е. носят неспецифический характер. Смысл же всегда конкретен. Это означает, что появившаяся эмоция только ставит перед человеком «задачу на смысл», т.е. может побудить его к самоанализу с целью выяснить, какой именно конкретный мотив стоит за эмоцией.

Смысл субъективно проявляется и в других формах, например в эффектах искажения некоторых характеристик перцептивного образа (пространственных, временньгх и т.п.). Так, например, значимый для ребенка взрослый приобретает на его рисунках больший размер, чем менее значимый (скажем, в рисунках семьи самой большой по размеру оказывается мама, а в уголке этого рисунка запечатлен «маленький» папа, хотя в действительности папа выше мамы чуть ли не вдвое). Факт увеличения в размерах «страшных» предметов в нашем образе мира хорошо передает, как мы уже говорили, русская пословица «У страха глаза велики». Человек, занимающийся любимым делом, не замечает, как много часов прошло с начала работы; напротив, при занятиях нелюбимым или неприятным делом время «тянется бесконечно». Существуют и другие формы проявления смыслов.

Согласно А.Н.Леонтьеву, в отличие от значений, которые надындивидуальны, поскольку «кристаллизуют в себе» опыт человечества, смыслы (как и чувственная ткань) существуют лишь в индивидуальных формах. Последующее развитие идей в школе А.Н.Леонтьева показало, что смыслы могут иметь и надындивидуальный характер (а значение, напротив, может быть индивидуальным или групповым). Ведь смысл -- это такой же «след деятельности», как и значение, но деятельности, взятой не в совокупности безличных операций, способных передаваться как способы совершения действий (они-то и «кристаллизуются», воплощаются в значении), а взятой в отношении к мотиву (мотивам). Формой надындивидуального существования смыслов является, например, миф, в котором «живет» то или иное племя и через призму которого оно воспринимает мир. Поэтому обобщения, обнаруженные в племени (например, называние одним словом оленя, пшеницы и священного растения у гуичолов -- представителей одного из описанных Л. Леви-Брюлем первобытных племен), определяются одинаковой значимостью данных вещей для жизни племени, а не более или менее объективными свойствами этих предметов. Формами надындивидуального существования смыслов являются, как уже было сказано, произведения искусства. Искусство вообще является одним из самых действенных способов трансляции (передачи) смыслов.

Большой проблемой является соотношение между собой смыслов и значений. Значение более объективно (оно ведь непосредственно не определяется мотивами деятельности субъекта), и именно поэтому мы можем использовать одно и то же значение для выражения разных смыслов и -- наоборот -- один смысл может найти свое выражение в разных значениях. В то же время процесс воплощения смысла в значениях (и обратный ему процесс понимания скрытых за значениями смыслов) очень сложен.

«Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь?» -- вопрошал Ф.И.Тютчев и горестно заключал: «Мысль изреченная есть ложь». Но мысль изреченная -- это попытка выразить смыслы в словесных значениях, которые понимаются другим субъектом через призму его собственных смыслов, и поэтому, казалось бы, одно и то же высказывание не воспринимается собеседниками одинаково. Впрочем, это происходит в том случае, когда мотивы двух общающихся людей действительно различны, поэтому одно и то же событие воспринимается ими совершенно по-разному. С точки зрения школы А.Н.Леонтьева, это неизбежно в обществах, где есть группы людей с противоположными или просто различными интересами. Лишь в первобытных обществах наблюдалось относительное тождество смыслов всех участников совместной деятельности, и поэтому значения, в которых выражали свои смыслы, скажем, первобытные охотники, не находились в столь драматических отношениях с ними, как в случаях осознания человеком своего особого (в смысловом отношении) видения мира по сравнению с другими людьми. Поэтому не всегда человек может выразить имеющиеся у него смыслы в адекватных им значениях. Например, принятая в обществе система «правильных» (нормативных) высказываний (т.е. систем значений как закрепившихся в данной культуре способов овладения миром и соответствующих способов его отражения) может препятствовать тому или иному автору обнародовать свою точку зрения. Те смыслы, которые автор хочет донести до читателя, должны быть выражены в иных значениях.

Скажем, когда-то в советское время было принято считать основным вопросом философии вопрос о соотношении «материи» и «сознания»: что из них первично, что из них вторично. В соответствии с этим каноном все философы должны были быть разделены на два лагеря: материалистов и идеалистов (первые говорили о первичности материи и вто-ричности сознания, вторые -- наоборот). Однако многие историки философии в советское время обнаруживали, что есть философы, которые не вписываются в эту схему по разным причинам (либо они не считают возможным говорить о первичности и вторичности указанных выше двух реальностей, поскольку для них они существуют одновременно и взаимно обусловливают друг друга, либо «основным вопросом философии» для них является какой-то другой вопрос). И советские историки философии были вынуждены либо «писать в стол», либо, увы, загонять в прокрустово ложе имеющихся значений свои смыслы, рискуя при этом утратить их неповторимое обаяние, т.е. искажать смыслы в угоду принятым значениям. Или, допустим, художник пишет картину, стремясь выразить свое неповторимое видение мира (свои смыслы). Однако те формы, в которых он это делает (манера живописи, длительный срок обдумывания и создания картины и т.п.), не вписываются в систему значений общества, в котором он живет. Допустим, ему заказал картину для своего офиса некий бизнесмен и теперь торопит с выполнением заказа, требует писать в той манере, которая ему нравится. И художник, который раньше думал, что занимается искусством «ради реализации себя», теперь, при угрозе голодного существования, начинает пользоваться художественными приемами (значениями), которые на самом деле реализуют требования (смыслы) возможного покупателя его картин.

Говоря о требованиях общества, нельзя забывать о том, что при потенциально общей системе значений они все же не могут быть одинаковыми у разных членов этого общества и у разных социальных групп. Во-первых, далеко не каждый человек сможет приобщиться к богатству выраженного в значениях опыта человечества, во-вторых, значения как система операций (при всей возможности ее трансляции другим) реализуют все же способы достижения конкретных мотивов человеческой деятельности (т.е. воплощают в себе те или иные конкретные смыслы). Конечно, можно научить разночинца танцевать так, как танцуют на дворянских балах, но для дворянина танцы и балы -- неотъемлемый способ существования, пронизанный особыми смыслами, которые невозможно транслировать простым обучением танцам, а для разночинца смысл танцевальных движений -- не чувствовать себя «белой вороной» в светском обществе. Несомненно, это будет сказываться и на характере танцевальных движений.

Кроме того, одна социальная группа, находясь у власти, может не допускать другую к определенным системам значений (например, препятствуя «кухаркиным детям» получить образование), тем самым реализуя только свои смыслы. В последнее время в российском обществе наблюдается антигуманная тенденция -- навязать определенным слоям населения в процессе обучения систему значений, которая объективно не соответствует их интересам, т.е. реализует не их смыслы, а смыслы организаторов обучения1 (см., например, [94]). Значит, овладение системой значений не всегда столь безразлично для смыслов субъекта.

Впрочем, проблема соотношения смыслов и значений еще далека от своего окончательного решения в школе А. Н.Леонтьева. Более того, эти понятия теперь несколько иначе определяются и рассматриваются, чем в классических работах ее создателя. За рамками нашего изложения осталось введение В. П. Зинченко в схему строения сознания еще и «духовного» его измерения [37].

§ 6. Бессознательное в психике человека. Установки и их исследования в школе Д. Н. Узнадзе

Выше говорилось о сознании человека как качественно иной форме психического отражения мира, отличающей человека от животных. Между тем с самого начала мы были далеки от отождествления сознания человека с человеческой психикой вообще, хотя тенденция к называнию психики человека «сознанием» существовала и в деятельностном подходе. Однако это было, скорее, данью философской традиции, чем принципиальная позиция. Напротив, для интроспективной психологии, которая сошла со сцены как отдельное направление еще до возникновения собственно деятельностного подхода, бессознательного в человеческой психике не существовало. Против отождествления сознания с психикой когда-то выступал в XVII в. Г. В.Лейбниц, однако решающим вкладом в разработку проблем бессознательного стал психоанализ З.Фрейда (см. главу 4). Обращаясь теперь к рассмотрению бессознательных явлений в психике человека, мы должны учесть достижения не только психоанализа, но и других школ и направлений в психологии, которые в той или иной форме касались этой проблемы1. Одной из них была Грузинская школа, созданная крупнейшим психологом Дмитрием Николаевичем Узнадзе (1886--1950). Центральным понятием психологической концепции этой школы было понятие установки, имеющее самое непосредственное отношение к изучению бессознательных процессов в психике человека.

Мы не будем останавливаться подробно на тех теоретических основаниях, которые обусловили введение понятия «установка» в психологию (это предмет рассмотрения в иных учебных курсах). Скажем лишь, что Д. Н.Узнадзе, как и А.Н.Леонтьев, был озабочен критикой постулата непосредственности, ограничивающего психологическую науку. Рассмотрим конкретные эксперименты этой школы, доказавшие наличие установки определенного типа (так называемой фиксированной установки), которая является опосредствующим звеном в схеме «стимул -- сознательное переживание» [125].

Испытуемому дают в руки (в каждую -- по одному) два шара, совершенно одинаковые по всем свойствам, кроме, например, объема: один шар явно больше другого по объему. Каждый раз этот больший по объему шар дается, например, в левую руку. Через определенное число подобных проб, называемых предварительными экспозициями (обычно через 10--15), человек получает в руки пару равных по объему шаров (критическая экспозиция) с заданием сравнить их между собой. Объективно равные шары, однако, не воспринимаются таковыми: у испытуемого возникает иллюзия неравенства шаров, причем чаше кажется большим шар в той руке, в которой он держал меньший по объему шар (иллюзия контраста). Незначительному числу испытуемых большим кажется шар в той же руке, в какой ранее, в предварительных пробах, находился больший по объему шар (ассимилятивная иллюзия). Как объяснить возникновение подобных иллюзий? Д.Н.Узнадзе предположил, что в процессе предварительных проб у испытуемого появляется некоторое внутреннее состояние, подготавливающее его к восприятию дальнейших экспозиций. Это внутреннее состояние и было названо им установкой.

Установка с тех пор определялась как целостное бессознательное состояние субъекта, выражающее его готовность совершить действие в определенном направлении. То, что это состояние было бессознательным для субъекта, доказывалось остроумными экспериментами с использованием гипноза. Предварительные экспозиции проводились с испытуемым, находящимся в гипнотическом состоянии. После пробуждения он ничего не помнил из того, что делал во время гипноза. Тут ему предъявляли «критическую экспозицию», т.е. давали в руки шары равного объема. И при этом -- уже вполне сознательном -- восприятии у испытуемого проявлялась установка, которая сформировалась у него, когда он находился в состоянии гипноза, т.е. она была и оставалась для него бессознательной. Еще одна характерная черта установки -- ее целостность -- обнаруживалась в не менее остроумных экспериментах. Предварительные экспозиции были проведены с шарами, которые давались испытуемому в руки с предложением сравнить их между собой по объему. А в «критической экспозиции» предъявлялись два одинаковых по диаметру световых пятна. Было обнаружено, что сформированная ранее на другом материале установка все равно срабатывала: равные по диаметру световые пятна казались различными.

В школе Д.Н.Узнадзе были выявлены разные типы установок (в частности, кроме фиксированной была обнаружена так называемая диффузная установка1, а также установка, названная первичной), изучены их свойства и условия формирования в обыденной жизни. Согласно Д. Н.Узнадзе, первичная установка формируется при встрече актуализировавшейся потребности, с одной стороны, и ситуации, делающей возможным ее удовлетворение, с другой. Одним из примеров, который может быть объяснен понятием установки, является феномен импринтинга, описанный в главе 1.

Если внимательно присмотреться к реальности, которая представлена в понятии «установка», можно заметить, что эта реальность в той или иной форме описывалась и в школе К.Левина (возникновение у субъекта стремления к какому-то предмету, приобретающему в целостной связи потребность--ситуация определенную валентность), и в школе А.Н.Леонтьева (поведение субъекта после опредмечивания его потребности). Это еще раз говорит о том, что к изучаемой в психологии реальности представители различных школ и направлений подходили с разных сторон. В силу этого между ними часто возникали дискуссии на тему: какую психологическую категорию считать центральной? Были такие дискуссии и между школами А. Н.Леонтьева и Д. Н.Узнадзе по поводу соотношения деятельности и установки. Ученики Д.Н.Узнадзе настаивали на том, что установка как готовность к совершению деятельности предшествует актуально разворачивающейся деятельности, в школе А. Н.Леонтьева настаивали на том, что деятельность первична по отношению к установкам, поскольку последние формируются в ней. Разрешил спор двух школ ученик А.Н.Леонтьева А.Г.Асмолов, выдвинув следующую диалектическую формулу: в генетическом плане (в плане происхождения) деятельность предшествует установке, так как последняя формируется в деятельности субъекта, однако в актуальном плане (как часто говорят психологи, в актуалгенезе или функциональном генезе) установка предшествует деятельности и определяет ее. А. Г.Асмолов предложил также свою классификацию установок [4], основанием которой являлось место, занимаемое установкой в структуре деятельности.

Первый тип -- смысловые установки. Они связаны с деятельностью в целом, с ее мотивами и смыслами. Постоянная готовность ученого к получению информации об интересующем его явлении -- хороший пример подобных установок. Занятый размышлениями о механизмах изучаемого им явления, он может «услышать» знакомые ему термины в разговоре двух кумушек в трамвае (хотя они говорят о каких-то своих делах) -- эти «ослышки», как и все ошибочные действия, по З.Фрейду, обусловлены значимыми для субъекта мотивами.

Второй тип -- целевые установки. Это готовность субъекта совершать определенные действия в соответствии с выбранной им целью (какие бы мотивы ни стояли за выбором этой цели). Про эти установки нельзя сказать, что они являются полностью неосознаваемыми, -- субъект ведь отдает себе отчет в той цели, которую поставил перед собой, и в своей готовности достичь эту цель. Тем не менее даже осознаваемые установки приводят к неконтролируемому искажению образов ситуаций, в которых человек оказывается. Очень давно (представителем Вюрцбургской школы К. Марбе) был описан реальный трагический случай, когда некий охотник, поставив перед собой цель убить кабана и прокараулив его целый день в засаде, в поздний вечерний час принял за кабана маленькую девочку, заблудившуюся в лесу и оказавшуюся в кустарнике, около которого сидел в засаде этот человек. Охотник так жаждал увидеть кабана, что «увидел его» в маленькой девочке.

Третий тип -- операциональные установки. Они соотносятся с операциями как подструктурой деятельности, отвечающей условиям совершения действий. Одним из примеров является фиксированная установка, сформированная в изложенных выше экспериментах Д.Н.Узнадзе. Установки данного типа бессознательно проявляются при сходных обстоятельствах. Наши многочисленные бытовые привычки (еще не совсем проснувшись, мы привычно надеваем домашние тапочки, машинально включаем плиту, ставим чайник на огонь и т.п.) -- из разряда действий, обусловленных работой операциональных установок.

Можно выделить еще один тип установок (сенсорные и моторные), которые «настраивают на работу» отдельные органы нашего тела: это, например, определенная готовность мышечного аппарата руки к взятию того или иного предмета, фокусировка взгляда на ближнее или дальнее расстояние и др. Поскольку эти процессы, обеспечиваемые различными физиологическими структурами, решают задачи ориентировки субъекта в мире, постольку они могут быть предметом рассмотрения и в психологической науке.

Завершая разговор об установках как важном классе бессознательных состояний субъекта, скажем о выделяемых Д.Н.Узнадзе двух уровнях поведения: 1) установки и 2) объективации. Пример поведения на первом уровне -- «автоматическое» поведение в привычной ситуации, обеспечиваемой разными установками (в частности, операциональными). На втором уровне поведение строится в том случае, когда первый уровень «не срабатывает» по причине неадекватных условий и человек вынужден сознательно обследовать ситуацию для возможного изменения поведения. Так, например, привычно одеваясь на работу, человек может несколько раз, не отдавая себе отчета, пытаться надеть ботинок своего брата, который на несколько размеров меньше (здесь работает еще уровень установки). Неудача этих попыток приводит к необходимости перевести поведение на уровень объективации: сознательно обследовать ситуацию и выстроить новый рисунок поведения (начать искать свои собственные ботинки). Установки, таким образом, выполняют роль стабилизатора поведения, учитывая прошлый опыт субъекта. Они изучались и продолжают изучаться в разных школах и направлениях в психологии, а также в разных отраслях психологической науки (особенно в социальной психологии).

§ 7. Возможные классификации бессознательных явлений в психологии

В школе А.Н.Леонтьева предлагались возможные классификации бессознательных процессов и явлений в психологии. Наиболее строгим критериям соответствует классификация, разработанная А. Г. Асмоловым, которая опирается на учение о структуре деятельности. Разные группы бессознательных явлений занимают различное место в этой структуре. Как уже говорилось, сознание человека имеет множество разных свойств и признаков, однако одним из главных признаков, отличающих сознательное явление от бессознательного, является то, что субъект отдает себе отчет в его наличии во внутреннем мире. Значит, бессознательное может быть определено негативно, как то содержание человеческой психики, которое субъект не осознает, в котором он не отдает себе отчета, но которое тем не менее оказывает влияние на его поведение1.

Что касается позитивных определений бессознательного, то их, вероятно, может быть столько, сколько видов этого бессознательного выделяет исследователь. Новички в психологии обычно не представляют, насколько многообразен мир бессознательного и какие функции выполняют различные виды неосознаваемых процессов (о некоторых из них см. главу 4 и § 6 главы 8). Тем не менее А. Г. Асмолов находит возможным увидеть во всех этих явлениях и процессах нечто общее, что отличает любое бессознательное явление от сознательного: это отсутствие противопоставленности субъекта и отражаемого им мира, т.е. слияние субъекта и объекта, в то время как для сознательной формы отражения мира характерно различение субъектом мира как такового и своего субъективного образа этого мира.

Конкретизацией этой общей характеристики бессознательного могут быть такие его черты, как нечувствительность к противоречиям (в целом не свойственная сознанию), отсутствие критичности, слияние прошлого, настоящего и будущего в одном психическом акте, иррациональность, странность смысловых связей, возможность любого, самого фантастического и оригинального (иногда кажущегося сознанию безумным) решения проблемы и т.п. В целом для бессознательного характерно не отсутствие логики, как иногда кажется, а, напротив, наличие особой логики (точнее -- особых «логик», поскольку бессознательное разнолико). Именно потому, что бессознательное не знает логики сознания, оно «открыто бесконечному количеству «иных логик» действительности, которые еще пока не стали достоянием цивилизации» [4].

Эти характеристики бессознательного станут более понятными, когда мы обратимся к предложенной А. Г. Асмоловым классификации бессознательных (неосознаваемых) процессов по их месту в структуре деятельности.

1. В первую группу попадают надындивидуальные подсознательные явления, которые описывались разными авторами как «врожденные идеи» (Р.Декарт), «архетипы коллективного бессознатель-