Подобный метод лечения получил название катартического (от греч. «/catharsis» -- очищение; больная шутливо называла свое лечение «прочисткой труб»). Еще тогда З.Фрейд задумался над вопросом: можно ли сделать катартический метод независимым от гипноза? Дело было в том, что, во-первых, ему не всегда удавалось ввести в гипнотическое состояние своего больного, а во-вторых, он считал гипноз довольно «мистическим средством», механизм которого был ему неясен. Возвратившись из Франции, куда он ездил к Ж.М.Шарко в Парижскую клинику (в том числе с целью усовершенствоваться в технике гипноза), З.Фрейд вообще отказался от этой техники. Вскоре он сформулировал главную причину отказа от гипноза как метода проникновения в странную для многих психологов область психических процессов, которые оставались для сознания больного неизвестными, но реально действовали и определяли поведение больного. Для 3. Фрейда становится все яснее, что для понимания бессознательного (и в конечном счете для овладения им) необходимо использовать все сознательные силы больного, побудив его осознать свое бессознательное. А это невозможно тогда, когда субъект находится в гипнотическом состоянии. Он не субъект своей активности, а объект воздействия гипнотизеpa -- и поэтому не может активно работать со своим бессознательным, противостоять ему сознательно и активно. И 3. Фрейд разрабатывает свои методы проникновения в бессознательное клиента, которые начинает применять в практике лечения больных. По сути, это уже собственно психоаналитические методы, которые используются при общении врача и больного, находящегося в нормальном (а не измененном, как в гипнозе) состоянии сознания.

§ 2. Методы изучения бессознательного по 3. Фрейду

Обычно, говоря о психоаналитическом методе, называют метод свободных ассоциаций как технический прием, с помощью которого 3. Фрейд пытался добраться до забытого больным содержания психической жизни, вытесненного в бессознательное. Он заключается в том, что клиент психоаналитика, находясь в расслабленном состоянии, лежа на кушетке, начинает говорить все, что ему придет в голову по поводу какого-нибудь элемента своего сновидения или мучающего его страха, не отказываясь ни от одной ассоциации, какой бы странной, чудовищной или постыдной она ему ни показалась. Как мы говорили выше, для З.Фрейда ассоциации являлись не механической (как это было в ассоциативной психологии), а смысловой связью, которая могла помочь «вытащить» в сознание некоторые бессознательные содержания, неприемлемые для сознания больного и в то же время выявляющие скрытый смысл того или иного болезненного симптома.

Фактически метод свободных ассоциаций оказывается техническим приемом, который используется не только при толковании симптомов невротических расстройств, но и в других случаях -- для толкования сновидений (в том числе здоровых людей) и так называемых ошибочных действий. Таким образом, можно выделить три метода изучения бессознательного: 1) анализ невротических симптомов, 2) толкование сновидений и 3) анализ ошибочных действий.

По З.Фрейду, сновидение представляет собой «царскую дорогу» в бессознательное. Анализ многочисленных сновидений здоровых и больных людей позволил ему утверждать, что любое сновидение (душевная жизнь во время сна) представляет собой иллюзорное исполнение желания человека, которое он по тем или иным причинам не имеет возможности осуществить наяву. В сновидении можно выделить две его образующие: явное содержание -- это образы сновидения, т.е. символическое изображение скрытых мыслей сновидения, и скрытые {бессознательные) мысли сновидения, которые прячутся за явными, искажающими их содержаниями сновидения. В отличие от детей, чьи сновидения, как правило, «прозрачны» настолько, что их не нужно толковать, у взрослых чаще всего наблюдается рассогласование между явным и скрытым содержаниями сновидения, потому что взрослые люди внутренне борются с неприемлемыми с точки зрения культуры, в которой они были воспитаны, желаниями. Даже в сновидении человек боится признаться самому себе в этих желаниях -- в нем как будто имеется некий цензор, пропускающий в явное содержание сновидения настолько искаженные переживания, что их необходимо толковать.

Приведем пример подобного толкования сновидения, сделанного З.Фрейдом.

Одна молодая замужняя женщина узнала, что ее сверстница некая Элиза Л. помолвлена. Ночью ей снится следующий сон: она сидит с мужем в театре, при этом половина партера совершенно пуста. Женщина говорит мужу, что Элиза Л. с женихом тоже хотели пойти, но смогли достать билеты только на плохие места, три билета за 1 флорин 50 крейцеров, -- и поэтому не пошли. Женщина думает, что они сделали это зря (ведь столько хороших свободных мест).

Тщательное толкование данного сновидения (в том числе использованных сновидением цифр) приводит З.Фрейда к выводу, что женщина недовольна своим замужеством и бессознательно уверена, что ей не следовало торопиться выходить замуж. Элемент явного сновидения «1 флорин 50 крейцеров» взят из прошлого этой дамы. Ее невестка получила однажды в подарок от своего мужа сумму в 150 флоринов (что в сто раз больше, чем 1 флорин 50 крейцеров) и поторопилась ее растратить, купив какое-то украшение. Ситуация в сновидении буквально повторяет случай, который произошел в реальности с дамой, видевшей сон: однажды она очень торопилась заблаговременно купить билеты на какой-то спектакль, но, когда они с мужем пришли в театр, оказалось, что половина партера пуста (и незачем было так торопиться). Странная цифра «3» в сновидении (три билета для двух человек) имеет своим истоком то, что подруга дамы Элиза Л., которая только что обручилась, моложе ее на три месяца. Скрытые мысли данного сновидения таковы: незачем было так торопиться с замужеством. На примере Элизы Л. я вижу, что могла бы найти себе в 100 раз лучшего мужа! [132].

По З.Фрейду, толковать следует и так называемые ошибочные действия, в которых также «прорываются» скрытые от сознания человека желания или мысли, которые он хотел бы утаить от других. Мы уже приводили в главе 1 примеры подобных ошибочных действий. Вот еще несколько.

Первый принадлежит другу 3. Фрейда доктору В. Штекелю. Одно время у него было два пациента из Триеста -- господин Асколи и господин Пелони. Встречаясь с ними на улице, он каждый раз называл Асколи именем Пелони и наоборот. Сначала В. Штекель подумал, что причина такой оговорки в некотором сходстве этих господ друг с другом. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что оговорка имеет своей причиной его тщеславное желание показать каждому из больных, что не он один приехал из Триеста к нему за медицинской помощью.

Второй пример. Однажды З.Фрейд услышал, как молодая женщина со смехом рассказывала своей подруге случай, который произошел с ней совсем недавно. Она только что приехала из свадебного путешествия и пошла вместе со своей незамужней сестрой, как прежде всегда бывало, за покупками. Вдруг на другой стороне улицы она увидела господина Л. и, подтолкнув сестру, указала на него: «Смотри, это господин Л.». Она забыла, что этот господин вот уже несколько недель был ее мужем. У З.Фрейда, как он сам пишет, «мороз пробежал по коже», когда он услышал подобные слова. Он вспомнил этот случай несколько лет спустя, когда данный брак закончился самым печальным образом.

И наконец, пример комбинированного ошибочного действия, где в одно целое сливаются два вида ошибочных действий: забывание и «закладывание» предметов. Одна дама была вместе со своим шурином, известным художником, в Риме. Немцы, жившие там, подарили шурину в знак признательности дорогую античную медаль. Возвратившись к себе домой, дама обнаружила в своих вещах эту медаль, которая неизвестно каким образом попала туда. Она тут же написала шурину, что медаль будет послана ему в Рим. Однако на следующий день она не могла ее найти, поскольку куда-то ее «заложила». Дама начала смутно догадываться, что просто хотела оставить медаль у себя [132].

Как мы утверждали в главе 2, одним из главных принципов научного исследования является принцип детерминизма. В психоанализе З.Фрейда мы имеем дело со строгим применением этого принципа в психологии (причем в самой распространенной его форме -- в форме причинного детерминизма). По З.Фрейду, ничего случайного в психической жизни не бывает. Даже самая незначительная -- точнее, кажущаяся незначительной -- мысль всегда связана с нашими бессознательными переживаниями, пусть и очень опосредствованно. Поэтому и нужен метод толкования этих кажущихся дилетанту «случайными» мыслей (в частности, с помощью методики «свободных ассоциаций»).

Еще одним (в нашем изложении -- четвертым по счету) методом, с помощью которого психоаналитик и его пациент могут проникнуть в бессознательное, является анализ так называемого переноса, или трансфера, -- особого феномена, который довольно часто возникает при психоаналитическом общении психоаналитика с пациентами. Больная вдруг начинает испытывать к психоаналитику чувства (нежно-дружеские или злобно-ревнивые), выходящие за пределы объективно-нейтральных взаимоотношений в системе «врач --пациент». С точки зрения З.Фрейда, это результат бессознательной проекции на психоаналитика детских установок и желаний больной, которые она испытывала когда-то к своему отцу. В трансфере З.Фрейд увидел еще один способ, с помощью которого врач может показать своему больному его скрытые бессознательные желания -- они фактически «объективируются» и становятся для пациента различимыми.

Впоследствии для изучения бессознательного стали использовать и другие методы, в частности так называемые проективные тесты (об одном из них -- ТАТе -- мы немного говорили в главе 2).

§ 3. Структура психической жизни по З.Фрейду. Понятие влечения в психоанализе

К началу XX в. у З.Фрейда складывается первое представление о строении психической жизни, которая представляет собой многослойную структуру. Для того чтобы примерно представить, как выглядит эта структура, вообразим, что перед нами -- куриное яйцо. Как известно, в нем можно различить белок (самая объемная часть содержимого яйца), желток (объем его несколько меньше) и так называемый зародышевый диск -- очень небольшая структура на поверхности желтка, из которого и формируется зародыш. Теперь сравним эти структуры с тремя формами психической жизни, как их представлял З.Фрейд. Зародышевый диск по объему самый маленький из всех трех структур -- таково и сознание, бывшее когда-то единственным предметом исследования интроспективной психологии. С точки зрения психоаналитической концепции сознание -- лишь островок, омываемый океаном бессознательного. В этом океане можно выделить примыкающее к сознанию предсознательное (желток) и расположенное дальше от сознания бессознательное (белок).

Чем отличается предсознательное от бессознательного? Для человека то и другое феноменально выступает как бессознательное. Однако предсознательное -- это неосознаваемое в данный момент; граница между сознанием и предсознательным «прозрачна», содержания предсознательного могут довольно легко переходить в поле сознания, если возникнет в этом необходимость. Скажем, вы сейчас читаете эту книгу и в фокусе вашего сознания находится последняя фраза или какое-то иное содержание, вне фокуса (но в сознании) содержатся менее ясно и отчетливо осознаваемые переживания. Однако, скажем, то событие, которое случилось сегодня утром, вы в данный момент не осознаете. Как только вам напомнят об этом, воспоминание о случившемся тут же окажется в фокусе вашего сознания.

Между предсознательным и бессознательным -- более жесткая граница. На этой границе стоит страж -- цензор, или цензура, которая не пропускает в сознание из бессознательного влечения (бывшие изначально бессознательными) или содержания нашей душевной жизни, вытесненные в свое время из сознания и предсознательного в бессознательное. Цензор (цензура) олицетворяет собой те нормы культуры и морали, которые приняты в данном обществе и усвоены человеком столь прочно, что они стали для субъекта (для его Я) жестким правилом. Поскольку бессознательные влечения противоречат этим нормам, цензура оказывает значительное сопротивление тому, чтобы данные бессознательные душевные движения проникали в сознание. Однако, поскольку бессознательные содержания «энергетически заряжены», они так или иначе ищут для своей разрядки иных, косвенных, окольных, путей, проявляясь в своих «заместителях» (сновидениях, ошибочных действиях, соматических симптомах, трансфере и т.п.). Вот почему сверхзадачей психоаналитической работы с пациентом является доведение до его сознания неосознанных желаний (с целью избавления пациента от мучительных симптомов, рассогласованности с самим собой) и направление энергии бессознательных влечений к более «прямой» их разрядке под контролем сознания.

В это же время 3. Фрейд разрабатывает учение о бессознательных влечениях, которые он в соответствии со своей естествен но-научной установкой разделял на две группы: 1) влечения к сохранению себя как индивида (к самосохранению) и 2) влечения к сохранению рода (сексуальные влечения). Вторые оказываются для субъекта даже более значимыми, чем первые, поэтому стремление к сексуальной жизни реализуется у многих людей даже в ущерб их влечениям к самосохранению. Опыт взаимоотношений З.Фрейда с пациентами (главным образом, пациентками) обнаружил, что в основе невротических симптомов лежат неудовлетворенные сексуальные влечения. Это происходило в силу специфических условий воспитания детей из средних слоев общества тогдашней Австро-Венгрии, где господствовала «репрессивная» сексуальная мораль (ее особенности хорошо описаны в произведениях друга З.Фрейда писателя С. Цвейга). Однако 3. Фрейд делает из этой частной закономерности глобальный вывод о том, что в основе психической жизни любого человека (независимо от времени и культуры, в которых он живет) лежат сексуальные влечения, которые накладывают свой отпечаток на все без исключения ее стороны. Этот пансексуализм 3. Фрейда, с одной стороны, привлек к нему внимание читающей публики, а с другой -- оттолкнул от него многих, увидевших в пансексуализме явную ограниченность фрейдовского психоанализа. Современники не согласились с 3. Фрейдом в том, что культура -- лишь плата за выгоды совместной жизни, в частности за возможность «совместного удовлетворения» сексуальных влечений индивидов (иногда слишком большая плата). Тем не менее он строго держался принципа сексуальной этиологии (происхождения) неврозов, расценивая отход от этого принципа как «измену науке».

Следует отметить, что под влиянием некоторых общественных событий (Первой мировой войны) З.Фрейд изменяет свое учение о влечениях человека, вводя в него «новое измерение». Теперь он выделяет еще влечения к жизни и влечения к смерти (обосновывая необходимость такого нововведения в работе «По ту сторону принципа удовольствия», вышедшей в конце 1920 г.). Здесь не место подробно рассматривать эти типы влечений -- они являются предметом анализа в других курсах по общей психологии. Можно только сказать, что и здесь З.Фрейд не изменил своей ориентации на естественные науки и считал упомянутые влечения выражением противоположных тенденций в жизни организма, каждая из которых имеет свой биологический смысл. Влечение к смерти -- более консервативная тенденция в психической жизни человека, которая стремится приспособить организм к среде наиболее экономным путем: «законсервировать» наличное состояние равновесия со средой или -- при возможности -- возвратиться на предыдущую ступень развития. Это влечение может проявляться в формах «бегства от жизни» (вариант «премудрого пескаря» из одноименной сказки М.Е.Салтыкова-Щедрина), суицидальных попытках (т.е. стремлении возвратиться в неорганическое состояние), агрессивных действиях по отношению к окружающим (поскольку это часто кажется более простым, чем долгое и сложное выстраивание новых для субъекта отношений с людьми) и др. Влечение к жизни -- противоположная тенденция «усложнять» себе путь к смерти, что предполагает движение не «от» жизни, а навстречу ей и постоянную активность субъекта.

К началу 20-х гг. XX в. относится разработка 3. Фрейдом новой структуры «психической личности». Речь идет о выделении в человеке трех инстанций, представляющих собой в известной мере самостоятельных субъектов (которые находятся в постоянных дискуссиях и борьбе друг с другом, потому что подчиняются разным законам): Оно, Я и Сверх-Я.

Оно -- самая нижняя (глубинная) подструктура личности, содержание которой бессознательно, включает в себя безудержные сексуальные и агрессивные влечения. Подчиняется принципу удовольствия и, естественно, конфликтует с Я и Сверх-Я. Бессознательным является также и высшая инстанция в структуре личности -- Сверх-Я. Она выполняет роль внутреннего цензора, совести, и представляет собой складывающуюся под влиянием воспитания систему моральных и культурных норм, принятых в данном обществе и усвоенных личностью. У Я самая незавидная судьба: это фактически посредник между Оно и Сверх-Я, между индивидом и внешним миром. Я выполняет функцию восприятия, осознания внешнего мира и приспособления к нему, подчиняется поэтому принципу реальности, но в то же время вынуждено «угождать» и Оно, и Сверх-Я. Естественно, что между этими подструктурами личности все время возникают конфликты. И для сохранения целостности личности Я вырабатывает так называемые защитные механизмы, которые помогают Я согласовывать между собой противоречивые требования всех противостоящих ему реальностей не за счет реального удовлетворения этих требований, а за счет их примирения путем специфической субъективной работы. По современным данным, существует более 20 разных защитных механизмов личности, которые строятся Я за счет энергии влечения к смерти. Для иллюстрации приведем два примера.

Одним из распространенных защитных механизмов личности является вытеснение. Воспоминания о совершенном человеком отвратительном поступке могут быть вытеснены в бессознательное и перестают существовать для сознания субъекта (человек искренне не помнит о совершенном предательстве, уверяя всех окружающих и, прежде всего, самого себя, что вообще был в этот день в другой стране и т.п.).

Второй распространенный защитный механизм -- проекция: человек бессознательно проецирует (приписывает) имеющиеся в нем бессознательные желания другим людям. Например, в ответ на упреки в нетерпимости по отношению к какому-нибудь лицу («Ведь ты его ненавидишь!») человек может искренне удивиться: «Я?! Я слишком интеллигентен для этого. Это он меня ненавидит, а я уже, естественно, позволяю себе относиться к нему иначе, чем к другим» и т. п.

Развитие идей классического психоанализа З.Фрейда происходит в трудах его непосредственных учеников А.Адлера и К. Г. Юнга, которые были не согласны с пансексуализмом его психоаналитической концепции, а впоследствии в работах К.Хорни, Э. Эриксона, А. Фрейд, В. Райха и других. Однако их рассмотрение не входит в задачи вводного курса. Отметим лишь, что для многих дилетантов в психологии слово «психология» до сих пор ассоциируется лишь со словом «психоанализ».

§ 4. Поведение как предмет психологии в бихевиоризме

В начале XX в. в США появляется направление, которое на несколько десятилетий определило облик практически всей американской психологии, -- бихевиоризм (от англ. behavio[u]r -- поведение).

Основателем этого направления был американский психолог Джон Уотсон (Watson, 1878--1958). По его мнению, до сих пор существовавшая интроспективная психология вообще не могла называться наукой, поскольку в качестве предмета изучения в ней выступала субъективная реальность, не доступная объективному исследованию. Поэтому Дж. Уотсон отвергал интроспективную психологию (как в форме структурализма, так и в форме функционализма) и считал, что необходимо отказаться от изучения сознания и исследовать поведение индивида (человека и животных) от рождения до смерти как единственно возможную для психологического изучения объективную реальность. Надо отметить, что большую роль в становлении бихевиоризма сыграли распространившиеся в США на рубеже XIX и XX вв. философские идеи позитивизма и прагматизма, исследования поведения животных учеными в разных странах мира, а также физиологические и психологические идеи русских ученых (И.П.Павлов, В.М.Бехтерев).

Свою программу Дж. Уотсон изложил в статье «Психология с точки зрения бихевиориста» (1913). В ней он определил поведение как совокупность всех «внешне наблюдаемых» реакций организма на внешние воздействия (стимулы). Единицей анализа поведения выступает поэтому простейшая схема «стимул -- реакция» (S -- R). Под эту схему подпадают как простейшие реакции организма на стимул из внешней среды (распыление в воздухе молотого перца вызывает чихание), так и сложные поведенческие структуры (таково, например, поведение человека при выборе президента), которые тем не менее могут быть объективно изучены. Целью бихевиоризма является не только собственно исследование, но и предсказание и изменение поведения.

Кстати сказать, термин «внешне наблюдаемое» не следует понимать слишком упрощенно: наблюдать поведение, с точки зрения бихевиориста, можно не только невооруженным глазом, но и с помощью «тонко чувствующих приборов». Так, например, исследователь с помощью определенных датчиков может обнаружить, что при решении мыслительной задачи испытуемым совершается определенная мускульная работа.

Несмотря на отказ от изучения сознания как такового, бихе-виористы использовали многие психологические термины, вкладывая в них другое содержание. Так, например, эмоция в бихевиоризме рассматривается не как подлежащее интроспективному изучению внутреннее переживание, а как внешне наблюдаемая (иногда невооруженным глазом, а иногда и с помощью соответствующих приборов) совокупность разнообразных поведенческих реакций (включая покраснение лица, вздрагивание, плач и т.п.). Аналогично (как столь же внешне наблюдаемые реакции) рассматриваются мышление и речь.

Бихевиористы предлагали в изучении поведения идти от простого к сложному. Они различали наследственные, или врожденные, реакции (к ним относились безусловные рефлексы, простейшие эмоции) и приобретенные реакции (привычки, мышление, речь, сложные эмоции, условные рефлексы и др.). Кроме того, реакции делились (по степени их «скрытости» от наблюдателя) на внешние и внутренние. Первые открыты для наблюдения невооруженным глазом (речь, эмоции, двигательные реакции и т.п.), вторые доступны лишь для наблюдения, опосредствованного специальными приборами (мышление, многие физиологические реакции и пр.).

Развитие поведения заключается в приобретении новых реакций на основе имеющегося репертуара врожденных реакций на безусловные стимулы, т.е. стимулы, которые с рождения автоматически вызывают тот или иной ответ. В экспериментах с маленькими детьми Дж. Уотсон, например, установил, что безусловными стимулами для реакции страха (замирание, затем громкий плач) являются резкий звук и потеря опоры. Если один из этих стимулов сочетать с показом какого-либо «нейтрального» объекта (т. е. объекта, который не вызывал до сих пор никакой отрицательной реакции, например белого пушистого кролика), то через определенное число сочетаний безусловного стимула с условным произойдет процесс «обусловливания» и нейтральный до этого стимул приобретет способность вызывать реакцию страха.

При постановке и объяснении подобных экспериментов Дж.Уотсон не забывал ссылаться на русских ученых И.П.Павлова и В. М. Бехтерева, однако все время подчеркивал, что они были физиологами, а не психологами. Поэтому он четко проводил границу между изучением физиологических реакций в психологии и в физиологии: бихевиориста как психолога интересует реакция как элемент поведения, тогда как физиолог будет изучать соответствующие ей нервные связи, продолжительность и распространение нервного импульса и т.д.

Можно избавить ребенка от возникшего страха путем сочетания стимула, вызывающего реакцию страха, с безусловным или условным «положительным» стимулом.

У ребенка 1,5 лет была выработана (указанным выше способом) условная отрицательная реакция на сосуд с золотыми рыбками: как только ему показывали этот сосуд, он старался убежать от него. И никакие рассказы о золотых рыбках (как они живут, питаются и т. п.), никакие примеры поведения других детей, которые на глазах у ребенка брали в руки золотую рыбку и гладили ее, не рассеивали этот страх. Тогда было предложено следующее: ребенка сажали за один конец длинного стола обедать -- а на другой конец стола ставили закрытый сосуд с рыбками. Как только ребенок начинал есть, сосуд приоткрывался. Если ребенок выражал беспокойство, сосуд закрывался. На следующий день сосуд придвигался несколько ближе к обедающему ребенку -- и повторялась та же процедура. Если ребенок прекращал есть -- сосуд отодвигали от ребенка на большее расстояние от него. Так повторялось несколько раз -- и в течение этих дней сосуд постоянно и понемногу сдвигался в сторону ребенка. И наступал, наконец, день, когда ребенок ел рядом с сосудом и смотрел на рыбок безо всякого страха. Произошло размыкание условной связи, и для того, чтобы это произошло, говорил Дж. Уотсон, понадобилось включить в цепь условий также и пищеварительный аппарат [126].

На основе врожденных реакций формируются также приобретаемые в течение жизни привычки, мышление и речь. Как именно приобретаются привычки, Дж. Уотсон изучал на себе, обучаясь навыкам стрельбы из английского лука. В каждой попытке фиксировалась точность попадания в цель. Обнаружилось, что вначале, естественно, точность стрельбы невелика, затем она быстро увеличивалась, после чего улучшение результатов происходило не столь быстро, пока, наконец, не достигался предел достижений для данного лица в данном виде деятельности: кривая выравнивалась. Из этих экспериментов Дж. Уотсон сделал вывод, что образование навыков и -- шире -- привычек (научение) идет механическим образом, постепенно, путем «проб и ошибок», без осмысления происходящих при этом процессов. Несколько позже отечественный ученый Н. А. Бернштейн (о его исследованиях см. главу 9) показал, что в данных экспериментах была представлена лишь «внешняя» сторона образования навыка; на самом деле происходило скрытое от глаз, внутреннее преобразование навыков, т.е. «повторение происходит без повторения». Но бихевиористы, игнорируя внутреннюю сторону поведения, считали, что в основе любого научения (приобретения привычки) лежат фактически механические законы.

С помощью принципа обусловливания и отработки навыков можно, по мнению бихевиористов, сформировать у любого человека правильную систему реакций, нужных обществу. В этом, по их мнению, и состоит задача воспитания. Подобная система обучения, какой бы наивной и механистической она ни казалась представителям других психологических направлений, нашла свое применение в практике обучения навыкам социального поведения (тренинг умений) и в бихевиоральной терапии, целью которой выступает избавление человека от различных страхов и других невротических симптомов путем формирования новых условных реакций.

Наконец, мышление и речь рассматривались в бихевиоризме как приобретенные навыки: «Мышление также представляет собой мускульное усилие, и именно такого рода, каким пользуются при разговоре. Мышление является просто речью, но речью при скрытых мускульных движениях» [126, 139]. Иногда говорят, что в бихевиоризме мышление понималось как «речь минус звук». Это не совсем так. Есть, действительно, мышление в форме скрытых речевых движений, однако, согласно Дж.Уотсону, имеют место и другие виды мышления, которые выражаются в скрытой деятельности рук (мануальной системе реакций) и в форме скрытых (или даже открытых) висцеральных реакций (т.е. реакций внутренних органов). Таким образом, мышление может быть кинестетическим (выраженным в движениях, действиях), вербальным (словесным) и висцеральным (эмоциональным), что не противоречит современным исследованиям психологии мышления.

Надо, однако, отметить, что очевидная механистичность программы классического бихевиоризма вызвала к жизни варианты необихевиористских концепций, в которых в классическую схему «стимул -- реакция» были добавлены новые переменные. Это впервые произошло в работах последователя Джона Уотсона американского психолога Эдварда Чейса Толмена (Tolman, 1886-- 1959).

§ 5. Когнитивный необихевиоризм Э.Толмена. Понятие «промежуточные переменные»

В экспериментах с крысами, бегающими по лабиринтам в поисках пищи или выхода из них, Э.Толмен обнаружил, что их поведение никак не может быть объяснено примитивной связью стимула и реакции на основе принципа обусловливания. В одном из этих экспериментов крыса должна была найти пищу, которая помещалась экспериментатором всегда в одном и том же «тупике» лабиринта. Рано или поздно крыса выучивала путь в лабиринте к пище, что, согласно Дж.Уотсону, происходило путем проб и ошибок, т.е. исключительно механическим путем. После этого Э.Толмен внезапно изменил путь к пище, закрыв проходы, по которым крыса добегала до корма, и открыв ходы, которые раньше были, напротив, закрыты. Как вела бы себя крыса, если бы прав был Дж. Уотсон? Крыса должна была приобрести новую привычку (с помощью опять-таки проб и ошибок) проходить лабиринт другим путем. Но поведение крысы в этой новой для нее ситуации было таково, что Э.Толмен предположил наличие у крысы некого плана, «когнитивной карты» лабиринта, которая, очевидно, сформировалась при прежних пробежках крысы по этому лабиринту. Крыса сначала двинулась в старом направлении, обнаружила, что ход закрыт, сделала еще пару пробующих исследовательских движений в определенной зоне лабиринта -- и вдруг без нового специального обучения путем проб и ошибок выбрала совершенно правильный и новый для нее путь к пище.

Э.Толмен предположил, что в связь «стимул -- реакция» вмешиваются «промежуточные» переменные, которые опосредствуют влияние стимула на реакцию. В данном случае этой переменной выступила «когнитивная (от англ. cognition -- познание) карта». Таким образом, нельзя было обойтись при объяснении поведения без психологических понятий, которые, казалось бы, навсегда были изгнаны из бихевиоризма как ненаучные: ведь когда Э.Толмен говорил о «когнитивной карте», речь шла фактически о категории образа (в данном случае образа лабиринта). С данных экспериментов началось превращение бихевиоризма в необихевиоризм, в котором схема «стимул -- реакция» превратилась в более усложненную схему: «стимул -- какая-либо промежуточная переменная -- реакция».

Помимо когнитивной карты в качестве промежуточных переменных в необихевиоризме были названы цель и потребность, причем предполагалось также сугубо объективное исследование этих реалий (без привлечения каких-либо интроспективных процедур). Так, например, то, что поведение крысы определяется некой целью, можно обнаружить с помощью измерения скорости ее пробежки по лабиринту -- она больше, чем ближе крыса к пише, которую до этого она не раз находила в этом месте. Или, скажем, в ряде экспериментов над высшими животными (обезьянами) было обнаружено, что, если показать животному банан и убрать его в ящик, а потом, выпустив обезьяну из клетки, дать ей возможность открыть этот ящик, в котором банана уже нет (его незаметно для обезьяны убирают), обезьяна еще долго будет искать, где же банан. Значит, ее поведение опосредствует некая цель (как желаемый результат действий, который обезьяна явно планирует достичь)1.

Наконец, силу потребности можно также объективно измерить, например, величиной силы тока, который пропускают по решетке, перегораживающей лабиринт. Если крыса при немалой силе тока все еще пытается протиснуться через эту решетку для встречи с крысой противоположного пола или пищей, значит, ее потребность (сексуальная или пищевая соответственно) достаточно велика. В противном случае (когда крыса перестает совершать подобные попытки) сила ее потребности мала.

Надо отметить, что возвращение в психологию изгнанных из нее категорий произошло в необихевиоризме не без влияния некоторых психологических концепций, возникших одновременно с бихевиоризмом в Европе, в частности гештальтпсихологии, к рассмотрению которой мы перейдем в § 7 данной главы. Однако прежде завершим разговор о бихевиорально ориентированной психологии указанием на дальнейшее развитие ее идей. Некоторые позже возникшие концепции ближе по своим методологическим основам к классическому бихевиоризму Дж. Уотсона, другие -- к необихевиоризму в варианте Э. Ч.Толмена. К первым относится «оперантный бихевиоризм» Б.Ф.Скиннера, ко вторым -- «социальный бихевиоризм» А. Бандуры, получивший широкое распространение в социально-психологических исследованиях. Несмотря на то что бихевиоризм уже не столь влиятелен в современной психологии, его идеи в той или иной форме присутствуют во многих общепсихологических и социально-психологических разработках, а также в работах по педагогической психологии.

§ 6. Критика принципа элементаризма и проблема целостности в психологии

Как мы помним, одним из главных принципов классической интроспективной психологии был принцип элементаризма, согласно которому целое (сознательный образ) равно сумме его частей (ощущений). Некоторые психологи и философы уже давно заметили, что этот принцип не может объяснить многие реальные психологические факты. Одним из первых в этом ряду был английский философ, социолог и психолог Джон Стюарт Милль {Mill, 1806-- 1873), который называл психологию не «ментальной механикой» (как его отец, Джеймс Милль), а «ментальной химией». Он считал, что какие-то сложные образные структуры хотя и образуются на основе сочетания простых «идей» (ощущений), но получившееся целое имеет новые свойства, не сводимые к свойствам входящих в целое частей. Подобное уже давно заметили химики, которые, как писал Дж. С. Милль, не могут вывести из свойств кислорода и серы свойства серной кислоты, в состав которой входят и кислород, и сера [84].

На один из аналогичных фактов в психологии обратил внимание физик и философ Эрнст Мах в 80-е гг. XIX в., а затем сделал предметом специального обсуждения ученик Ф. Брентано Христиан фон Эренфельс (Ehrenfels, 1859--1932), представитель Австрийской психологической школы1, в небольшой работе 1890 г. «О гештальт-качествах». В этой работе X. Эренфельс, обобщив существовавшие ранее идеи целостности еще в рамках элементариз-ма, фактически поставил и попытался решить проблему целостности в психологии.

Факт, о котором идет речь, заключался в несводимости восприятия мелодии как целостного образования к сумме ощущений звуков, из которых она состоит: при транспонировании мелодии в другую тональность звуки могут весьма существенно измениться, а восприятие мелодии сохраняется. X. Эренфельс сформулировал следующую проблему: откуда берется это новое «качество целостности», или «гешталып-качество» (от нем. Gestalt, обычно переводимого как «целостная структура» или «форма»)? Сам X. Эренфельс решал эту проблему так: новое «качество целостности» (гештальт-качество) представляет собой еще одно, новое, содержание сознания, которое «автоматически» появляется в сознании, как только в нем возникнут составляющие мелодию звуки, т.е. сумма N элементов становится целостностью благодаря прибавлению к ней в сознании нового элемента (N + 1). С его точки зрения, целостных мелодических структур в самой реальности (объективно) не существует. Целостность психического образа -- это, видимо, результат работы самого сознания, механизм которой X. Эренфельс не раскрыл.

1 К Австрийской (или Грацской) школе относится группа исследователей (X. Эренфельс, С. Витасек, В. Бенусси и др.), работавших с 1880-х по 1910-е гг. в основном в Градском университете под руководством философа и психолога, ученика Ф. Брентано -- Алексиуса Мейнонга, основавшего в 1894 г. первую в Австрии лабораторию экспериментальной психологии. Как философ А. Мейнонг известен своей «теорией предметов», дополнившей «психологию акта» Ф. Брентано.

Именно этот механизм и стал активно обсуждаться на рубеже веков, в том числе в Австрийской школе, в которую входил Х.Эренфельс. Ее глава А. Мейнонг считал гештальт-качество результатом специального «продуктивного» духовного акта, т.е. гештальт-качество вовсе не автоматически появляется в сознании -- для его возникновения требуется специфическая активность субъекта по установлению отношений между звуками, результатом которой и является переживание целостной мелодии. Поскольку при транспонировании мелодии в другую тональность отношения между звуками (пусть даже и другими) остаются прежними, поскольку восприятие мелодии сохраняется. Таким образом, восприятие не есть зеркальное отражение физической реальности; восприятие есть результат специальной «целостнообразующей» духовной деятельности. Отсутствием или наличием подобного акта объяснялись в Австрийской школе отсутствие или возникновение оптико-геометрических иллюзий и особенности восприятия музыки. Таким образом, решение проблемы целостности в Австрийской школе не вышло за рамки элементаристского подхода к сознанию. Для ее представителей целое -- по-прежнему сумма его частей, хотя суммация этих частей в целое осложнена прибавлением нового элемента.

Против этого выступили сторонники так называемой целостной психологии -- довольно большого течения в Германии, к которому принадлежало несколько психологических школ. Остановимся подробнее на идеях Берлинской школы гештальтпсихологии.

§ 7. Целостный подход в гештальтпсихологии. Понятие «гештальт»

Гештальтпсихологии была основана как психологическое направление в начале 10-х гг. XX в. тремя немецкими психологами -- Максом Вертгеймером (Wertheimer, 1880-- 1943), Вольфгангом Кё-

лером (Kohler, 1887- 1967) и Куртом Коффкой (Kofflca, 1886- 1941). Условной датой рождения этого направления считается 1912 год -- год выхода в свет работы М. Вертгеймера «Экспериментальные исследования восприятия движения». В многочисленных экспериментах М. Вертгеймера, испытуемыми в которых были его друзья В. Кё-лер и К. Коффка, изучалось в основном кажущееся движение, т.е. восприятие движения при отсутствии такового объективно. Подавляющее большинство экспериментов строилось в соответствии со следующей схемой.

Давалось два изображения простого объекта (допустим, светящейся в темноте полоски) на некотором расстоянии одно от другого. Сначала зажигалось (подсвечивалось) левое изображение, затем через какое-то время правое. Если интервал времени между появлением первого и второго объектов был достаточно велик, испытуемый видел просто одну полоску слева, а затем вторую полоску справа. Если интервал был очень мал, испытуемый не успевал проследить за тем, последовательно объекты предъявляются или нет, и видел их одновременно на обычных местах. И только при некоторой средней скорости смены одной экспозиции другой испытуемый видел отчетливое движение полоски из левого положения в правое, хотя в действительности никакого движения не было.

Все еще господствовавший в то время принцип элементаризма (даже в варианте Австрийской школы) был абсолютно непригоден для объяснения данного феномена, названного М.Вертгей-мером фи-феноменом. В самом деле, возникающее целостное впечатление вовсе не строится как сумма входящих в его состав ощущений -- ведь фактически во всех трех вышеуказанных случаях имеют место два ощущения (или элементарные восприятия) двух полосок света, однако во всех случаях они воспринимаются по-разному, т.е. каждый раз возникает новый гешталып -- новое, качественно отличное от других целостное образование.

Более того, стоит только как-то изменить пространственно-временные условия предъявления изображений полосок (увеличить или уменьшить расстояние между ними при одновременном изменении интервалов их следования друг за другом), изменить их цвет (сделать, например, одну полоску синей, а другую -- красной) и т. п. -- и каждый раз возникают качественно отличные друг от друга гештальты (т.е. разные целостные психические структуры). Так, кроме феномена «обычного фи-движения» в исследовании 1912 г. были открыты еще и феномен «чистого движения» (когда кажется, что полоски стоят на месте, а между ними происходит движение какого-то объекта, но какого -- неизвестно), и явление «частичного движения» (когда кажется, что движутся оба объекта: только первый из начального положения куда-то к середине, а второй откуда-то из середины в свое конечное положение) и т.п.

Поэтому для объяснения полученных явлений М.Вертгеймер был вынужден отказаться от элементаризма в любом из его вариантов и предложил альтернативный ему целостный подход. Это означало, что (в данном случае) восприятие движения не следует рассматривать как сумму каких-либо ощущений, являющихся частями целого, -- оно (восприятие) изначально строится как целостная структура, особенности которой определяются здесь и теперь существующими пространственными и временными условиями восприятия того или иного конкретного материала.

Итак, целое дано в восприятии испытуемого раньше, чем какая-либо его часть. Поэтому испытуемыми в экспериментах геш-тальтпсихологов должны были быть «наивные» испытуемые, которые не будут «испорчены» титченеровским требованием «расчленения целого на элементы», и используемый в гештальтпси-хологии метод получил название «метода феноменологического самонаблюдения». Этот последний был очень похож на метод «внутреннего восприятия» Ф.Брентано, при котором предлагалось воспринимать явления внутреннего мира непредвзято и целостно.

Рис. 6. Пример влияния фактора близости

Впрочем, целостность структуры вовсе не предполагает, что внутри общей целостности не могут быть выделены в качестве составных частей более мелкие гештальты, каждый из которых воспринимается как фигура на фоне1. Так, в упомянутых экспериментах М. Вертгейме-ра в одной из экспозиций у испытуемого возникало впечатление двух одновременно возникших кажущихся движений в разных направлениях, каждое из которых воспринималось как фигура на общем фоне. Однако эти гештальты не менее целостны, чем общий гештальт сознания; они являются поэтому единицами анализа сознания, а не его элементами. В отличие от элемента, не сохраняющего свойства целого, единицы анализа несут в себе эти свойства. Добавим, что, в отличие от рассмотренных нами ранее психоанализа и бихевиоризма, гештальтпсихология не меняла радикально предмет исследования -- им по-прежнему выступало сознание человека, изучаемое методом феноменологического (целостного) самонаблюдения, и частично психика животных, при изучении которой гештальтпсихологи фактически разработали объективные методы ее изучения.

Свою конкретную экспериментальную разработку идеи геш-тальтпсихологов получат в основном в исследованиях 20-х гг. XX в. в Берлинском университете. На примере восприятия плоских изображений прямых и кривых линий, геометрических фигур и т.п. гештальтпсихологи обнаружили, с их точки зрения, законы восприятия вообще: фактор близости, фактор сходства, фактор «общей судьбы» и т. п.

Согласно первому закону, в качестве фигур на фоне воспринимаются те элементы общего целостного изображения, которые находятся друг к другу ближе. Так, попарно расположенные линии (рис. 6) будут видеться испытуемым как колонны или полоски на общем фоне. Если же испытуемый увидит изображение, составленное из множества кружочков двух цветов (скажем, зеленого и красного), то вполне вероятно объединение красных кружочков в единый гештальт -- фигуру, а зеленых -- в фон (или наоборот). Это результат действия фактора сходства. На нем основана работа так называемых таблиц Штиллинга, с помощью которых офтальмолог проверяет, не дальтоник ли его пациент. Если вы не различаете красный и зеленый цвета, то вы увидите на этих таблицах (картинках) неструктурированное, однородное поле, составленное из кружочков одного цвета, а не фигуру на фоне. Различающий указанные цвета отчетливо увидит трехзначное число (скажем, красного цвета), составленное из кружочков, как фигуру на зеленом фоне.

Необходимо сказать о самом фундаментальном, с точки зрения представителей Берлинской школы, законе восприятия -- законе «прегнатности», согласно которому наше перцептивное поле стремится к структурированию наиболее хорошим (при данных условиях), т.е. простым, симметричным, экономным, образом. Так, например, если на очень короткое время испытуемым предъявляют окружность с разрывом, испытуемый этого разрыва не замечает, достраивая воспринимаемое изображение до «хорошей формы» -- целостной окружности. Это называется «завершением гештальта». Согласно гештальтпсихологам, так происходит потому, что на самом деле за психической реальностью стоит физиологическая работа мозга -- и именно мозг экономит таким образом энергию физиологических процессов, которые связаны с психическими процессами отношениями изоморфизма. Последнее означает, что физиологические и психические процессы тождественны по структуре (гештальт в психической сфере, переживаемый субъектом как субъективный феномен, объективно оказывается физиологической структурой) и нет никаких особых, отличных от физиологических, психологических законов: ведь наше психическое структурирование зрительного поля на самом деле является законом «целостного» распределения энергии работающего по принципу экономии головного мозга.

Закон стремления к «хорошей форме» лежит в основе и иных психических процессов, в частности мышления. Приведем пример исследований мышления в гештальтпсихологии на материале классической работы В. Кёлера «Исследование интеллекта человекоподобных обезьян». Вот схема его исследований.

Перед шимпанзе ставится задача достать банан, который лежит вне клетки, где сидит обезьяна. Банан лежит слишком далеко -- рукой или ногой до него не дотянуться. Но в поле зрения обезьяны, на полу клетки, лежит палка. Вначале обезьяна безуспешно старается дотянуться до банана, прыгает, злится, но ничего не помогает. Затем некоторое время она сидит как бы безучастно. Затем «вдруг» ее взор падает на палку, она схватывает ее, просовывает через прутья решетки и достает банан. И здесь, по мнению В. Кёлера, присутствуют процессы структурирования зрительного поля. Решение данной задачи возникает в результате образования целостной образной структуры -- гештальта, который «охватывает» как цель (банан), так и средство (достать этот банан) -- палку. Фактически здесь нет субъекта решения -- не сама обезьяна решает задачу, а у нее образуется гештальт -- целостное видение ситуации, «схватывание» отношений между предметами, которое дано буквально уже на уровне образа. При этом палка в целостной структуре ситуации приобретает свое специфическое функциональное значение средства для доставания банана.

Однако эту функцию палка приобретает только в том случае, если обезьяна «охватывает» своим взором и палку, и цель одновременно, т.е. если оба эти предмета становятся частями одного гештальта. Примечательно, что гештальт, как правило, не возникает в том случае, если палка лежит перпендикулярно взору обезьяны: тогда она не образует «хорошей формы» вместе с целью -- бананом. То же происходит и в случае, если палка лежит так, что обезьяна не может охватить одним взором (образовать зрительный гештальт) палку и банан (когда, например, палка лежит за спиной у обезьяны). Впрочем, для опытных обезьян (уже использовавших палку в подобных ситуациях) это уже не помеха, и они «видят» палку в ее функциональном значении даже тогда, когда она лежит в данный момент вне поля их зрения, и начинают ее искать для решения подобной задачи. Однако в этом случае это будет уже не интеллектуальное решение, а использование сформированных в прошлом опыте способов действия.

Интересно то, что если какой-либо элемент ситуации встраивается неожиданно в другой гештальт, входит как часть в другую целостную структуру, то для субъекта он как будто перестает существовать. Это наблюдается как в восприятии, так и в мышлении. На этом законе основаны приемы маскировки объектов во время войны. Чтобы замаскировать стоящие на открытых площадях объекты (например, отдельные особо ценные здания, отчетливо воспринимаемые сверху летчиком на самолете-разведчике как фигуры на фоне), достаточно нарисовать вокруг них изображения деревьев или кустов, и отдельно стоящие постройки будут теперь восприниматься как часть «лесного массива» и «потеряются» -- перестанут восприниматься как отдельные гештальты.

В одной из задач на мышление в экспериментах В.Кёлера произошла похожая ситуация: обезьяна, уже привычно решая задачу достать банан, подвешенный на крючке к потолку, с помощью ящика, начала искать ящик в клетке и не могла его найти, поскольку он оказался для нее «замаскирован» -- на нем сидела другая обезьяна. Выступая в роли сиденья для другой обезьяны, этот ящик стал, таким образом, частью другого гештальта. Значит, в процессе решения интеллектуальных задач действуют те же закономерности образования гештальтов как прежде всего образных структур. От того, как сложатся отношения предметов в зрительном поле, зависит, возникнет у обезьяны инсайт или нет. Это слово буквально переводится как усмотрение, а именно усмотрение отношений между предметами зрительного поля. Это еще раз доказывает, что все психические структуры подчиняются, согласно концепции Берлинской школы, одним и тем же законам построения целостных форм, или гештальтов.

Начиная с конца 20-х гг. XX в.в изучении гештальтпсихологами процесса решения интеллектуальных задач появляются новые черты: происходит переход от глобального подхода к объяснению решения интеллектуальных задач как инсайта (видения хорошей структуры) к выделению основных фаз процесса решения проблемы.

Подводя итоги рассмотрения некоторых исследований"гештальт-психологов, можно высоко оценить их вклад в разработку целостного подхода в психологии. Критика гештальтпсихологами принципа элементаризма классической интроспективной психологии побуждает каждого исследователя, в какой бы области он ни работал, прежде всего решать проблему единицы анализа изучаемой реальности и думать над тем, как бы не потерять свойств целого в процессе его анализа. Однако многие конкретные идеи гештальтпсихологов (в частности, идея о том, что единицами анализа сознания должны быть гештальты, имеющие законы своего образования, одинаковые у ребенка и взрослого, у человека и животного, в восприятии и мышлении) подвергались критике практически с момента их возникновения. Одним из критиков Берлинской школы гештальтпсихологии выступила возникшая одновременно с ней Лейпцигская школа (также относимая к целостной психологии), предложившая свой вариант целостного подхода к изучению психических феноменов.