Психология и общество

Почти половина потенциальных эмигрантов не владеют языком выбранной страны эмиграции и не предпринимают попыток к его изучению. Для многих желание эмигрировать не подкрепляется реальными возможностями или конкретными шагами для его реализации. Это дает основания предполагать о существовании низкой степени удовлетворенности своим настоящим положением данной группы студенчества, что усиливает риск ее социально-психологической дезадаптации.

2. Основными внешне мотивирующими факторами становления намерения безвозвратной эмиграции оказываются экономические трудности. Внутренне мотивирующими факторами являются отношения к социокультурным и климато-географическим признакам этничности. Предпочтение климата и природных условий другой страны с наиболее высокой степенью достоверности сопутствует принятию решения о постоянной эмиграции.

Студенты, склонные планировать безвозвратную эмиграцию, субъективно оценивают как наиболее значимую причину своих намерений большие экономические возможности выбранной страны для эмиграции. Желание жить в другой стране подкрепляется представлением о возможностях зарабатывать больше денег и наилучшем удовлетворении своих социально-бытовых потребностей. Наряду с такими прагматическими ожиданиями студентов нередко привлекает возможность получения новых впечатлений ("посмотреть мир").

Для студентов, задумывающихся о временной эмиграции в целях продолжения своего образования, первое место занимают познавательные мотивы: "выучить язык", "посмотреть мир", "приобрести новый жизненный опыт", "получить возможность узнать культуру и особенности другой страны".

Обнаружены достоверные различия в отношениях к социокультурным факторам в группах студентов с временными и постоянными эмиграционными намерениями. Если "временным эмигрантам" свойственен лишь интерес к культуре другой страны, то для студентов, планирующих безвозвратную эмиграцию, характерны более позитивная оценка нравственно-психологической атмосферы страны желаемой эмиграции и ожидание более высокой политической стабильности. Намерения безвозвратной эмиграции чаще сопровождаются образами создания своей семьи в другой стране, что неминуемо предполагает принятие иных культурных традиций и ценностей и иных способов социализации последующего поколения семьи. Решению о намерении безвозвратной эмиграции с высокой степенью достоверности чаще сопутствует предпочтительное отношение к климату и природным условиям страны желаемой эмиграции.

Таким образом, смыслообразование эмиграционных намерений в современной социальной ситуации связано с системой отношений к этническим факторам, в частности отношением к социокультурным и климато-географическим этническим признакам. Действие экономического фактора является внешним объективным условием и становится порой только мотивировкой в принятии решения об эмиграции, мотивы которого лежат глубже.

3. Смыслопорождение эмиграционного намерения связано с когнитивно-эмоциональным следом воспринятых в детском возрасте образов сказочно-мифологического аспекта культуры, в частности, с преобладанием в субъективном анамнезе образов авторских сказок и дефицитом сказок своего народа. Народные сказки по своему характеру архетипичны и содержательно согласованы с культурным опытом народа. Эмиграционным намерениям в юности часто предшествовали идентификации в детстве с героями зарубежных авторских сказок, не имеющих преемственности и связи с историей и культурой своего народа и более открытых для этнически рассогласованного содержания.

Включение человека в родную культуру, усвоение присущих ей традиций, мировоззрения и мирочувствования способствует оптимальной степени этнокультурной идентичности. Полученные нами данные согласуются с теоретическими и эмпирическими исследованиями влияния сказок на психическое развитие человека [2, 3, 20, 26, 28] и позволяют заключить, что когнитивно-эмоциональный след от содержания этнофункционально согласованных народных сказок, воспринятых в раннем детстве, связан с отсутствием эмиграционных намерений в юношеском возрасте. В группе студентов, у которых отсутствуют эмиграционные намерения, в качестве первых воспринятых в детстве сказок достоверно чаще выбираются сказки своего народа. В группе студентов, которые хотят постоянно жить за рубежом, реже всего выбираются сказки своего народа, отдается предпочтение авторским сказкам, менее соотнесенным с культурным опытом своего народа и, как показывает Н. В. Чудова, иначе, чем народные, влияющим на картину мира ребенка [32]. Экспериментальные данные В. В. Тимохина показывают взаимосвязь когнитивно-эмоционального следа от содержания авторских и этнофункционально рассогласованных сказок, воспринятых в раннем возрасте, с проявлением проблем психической адаптации в более позднем возрасте [28].

Частота выбора русских народных сказок в группе с временными эмиграционными намерениями занимает промежуточное положение между группой с отсутствием эмиграционных намерений и группой с намерениями безвозвратной эмиграции, причем разница между всеми тремя группами статистически значимая. В связи с этим можно говорить, используя понятие, введенное А. В. Сухаревым, о меньшей степени выраженности этнофункциональной психической рассогласованности [27] людей с временными эмиграционными намерениями по сравнению с теми, у кого образуются намерения постоянной эмиграции.

Различное отношение к эмиграции связано также с характером выбираемого в детстве эмоционально притягательного сказочного персонажа. Представители группы с постоянными эмиграционными намерениями значительно чаще, чем представители группы без эмиграционных намерений, идентифицировали себя в дошкольном возрасте с героями зарубежных авторских сказок. Как показывает Э. Эриксон, на ранних стадиях развития дети идентифицируют себя с теми аспектами окружающей среды, которые производят на них наибольшее впечатление [34, с. 169]. Необратимые идентификации детства могут препятствовать развитию идентичности индивида в юношеском возрасте. В. Ю. Хотинец в результате своих исследований показывает, что успешное развитие идентичности в раннем юношеском возрасте зависит от приобщенности к культурным ценностям своего народа [31, с. 71]. Проблемы идентичности могут проявляться в устойчивом состоянии тревоги, ожидании чего-то неопределенного, в пренебрежительном отношении ко всему своему, отечественному, и иррациональном предпочтении всего чужого, иностранного.

4. Построение эмиграционных стратегий происходит во взаимной связи с ценностной структурой личности, особенностями которой являются снижение ценности наличия хороших и верных друзей и возрастание ценности творческой самореализации.

Анализ ценностной сферы выявляет наибольший "вес" ценности "наличие хороших и верных друзей" в группе с отсутствием эмиграционных намерений по сравнению с группой желающих жить постоянно за рубежом. У студентов с намерениями постоянной эмиграции наряду с уменьшением значимости ценности "наличие хороших друзей" наблюдается возрастание значимости ценности "творчество" по сравнению с группой желающих постоянно жить в России.

Отечественный философ В. А. Кутырев выделяет две альтернативные мировоззренческие установки: деятельностную установку и установку на общение. Общение рассматривается в широком смысле как "чувственная активность" в противоположность "рациональной активности" [19, с. 123]. Мировоззренческая установка на деятельность, творчество наиболее присуща западной цивилизации. Альтернативная деятельностной установке система отношений, построенных на категории общения, характерна для русской культуры. Интересно заметить, что различные независимые исследователи находят аналогичные особенности русского менталитета. Как показывает О. И. Маховская, сценарии образования и воспитания в российской и американской традициях социализации не совпадают именно в том, что в российском варианте преобладает преимущественно ориентация на содружество, отношения эмоциональной близости и сопереживания, в американском же варианте социализации культивируются ценности индивидуализма, конкурентности, независимости [23, с. 108, 112]. Таким образом, можно говорить, что ценностная ориентация студентов, желающих постоянно жить за рубежом, является в большей степени индивидуалистически ориентированной и согласованной с западным менталитетом.

Декларируемая ценность материально обеспеченной жизни в группе с постоянными эмиграционными намерениями, оцениваемая значительной частью представителей этой группы как одна из главных внешних мотивировок принятия решения об эмиграции (данные анкетного опроса), в реальности оказывается не столь значимой ценностью по сравнению с ценностями "любви" и "счастливой семейной жизни". Это свидетельствует о приобретении ценности "материально обеспеченной жизни" статуса инструментария достижения более значимых для студентов ценностей "любви" и "счастливой семейной жизни". Однако такая дифференциация на ценности-цели и ценности-средства далеко не всегда осознается личностью, порой оттесняя истинные ценности из "зоны" актуальных смыслообразующих факторов.

5. Формирование эмиграционного намерения может выступать в качестве формы стратегии "бегство-избегание" в совладании с трудной жизненной ситуацией или способа конфронтации с возникающими проблемами.

В группе лиц с постоянными эмиграционными намерениями значительно чаще, чем в группе с отсутствием эмиграционных намерений, выбирается неадаптивная стратегия бегства-избегания, при которой когнитивные и поведенческие усилия направлены на избегание проблемы. Это дает возможность предполагать, что для части студентов с эмиграционными намерениями возможность уехать жить в другую страну представляется способом "не решать" возникающие трудные жизненные ситуации в существующей реальности. Подкреплением такого отношения к эмиграции как способу избавления от некоторых трудностей может являться довольно интенсивная в последние годы на российских телеэкранах и в других СМИ "реклама" легкого западноевропейского и американского образа жизни. Вместе с тем мнимость легкости разрешения жизненных трудностей путем бегства от проблемы в реальности вызывает еще большее напряжение адаптационных механизмов, не являясь продуктивной стратегий.

Достоверно установлено, что в группе с "постоянными" эмиграционными намерениями значимо чаще встречается стратегия конфронтационного копинга, включающего агрессивные усилия по изменению ситуации и предполагающего определенную степень враждебности и готовности к риску. Можно предположить, что для части студентов данной группы эмиграционные намерения являются способом конфронтационного совладания с возникающими жизненными проблемами психической адаптации в исходной социокультурной среде.

ВЫВОДЫ

В ходе предпринятого исследования подтвердилось предположение о том, что основными внешне мотивирующими факторами становления намерения безвозвратной эмиграции являются экономические факторы, внутренне мотивирующими - отношения к социокультурным и климато-географическим признакам этничности. Смысло-образование эмиграционных намерений в современной социальной ситуации связано с более индивидуалистически ориентированной системой ценностей личности и дефицитом когнитивно-эмоционального следа от восприятия сказок своего народа в детском возрасте. Существует взаимосвязь между эмиграционным намерением и устойчивыми низкоадаптивными способами совладания с трудными жизненными ситуациями.

Эмиграционные намерения довольно часто присутствуют в жизненных стратегиях студентов. В качестве основных внешних мотивировок в становлении намерения безвозвратной эмиграции в современной социальной ситуации студентами отмечаются экономические факторы. При этом смыслообразование эмиграционных намерений связано с системой отношений к этничности, в частности отношением к социокультурным и климато-географическим этническим признакам. Для студентов, планирующих безвозвратную эмиграцию, характерно более предпочтительное отношение к нравственно-психологической атмосфере в обществе и уровню политической стабильности, а также климату и природным условиям страны желаемой эмиграции.

Смыслопорождение эмиграционного намерения связано с дефицитом когнитивно-эмоциональных "следов" восприятия в детском возрасте образов сказочно-мифологического аспекта культуры своего народа. Юношескому желанию решать свою судьбу за пределами родной страны часто предшествуют идентификации в дошкольном возрасте с героями зарубежных авторских сказок, не содержащих преемственности и связи с культурным опытом своего народа.

Построение эмиграционных стратегий происходит во взаимной связи с ценностной структурой личности, особенностями которой являются снижение ценности наличия хороших и верных друзей и возрастание ценности творчества.

Образование эмиграционного намерения может происходить в тесной связи со смысловой регуляцией личности в трудных жизненных ситуациях. Для части студентов с эмиграционными намерениями возможность уехать жить в другую страну представляется способом "не решать" возникающие жизненные проблемы. Эмиграционное намерение может быть и формой конфронтации с исходной этнокультурной средой, снижающей общий адаптивный потенциал личности.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абульханова К. А. Психология и сознание личности: Избранные психологические труды. М.: МПСИ; Воронеж: НПО МОДЭК, 1999.

2. Адоньева С. Б. Сказочный текст и традиционная культура. СПб.: СПбГУ, 2000.

3. Аксенова Ю. А. Символы мироустройства в сознании детей. Екатеринбург: Деловая книга, 2000.

4. Аллахвердян А. Г., Аллахвердян В. А. Эмиграционные намерения ученых и студентов-психологов // Вопросы психологии. 2003. N 3. С. 101 - 109.

5. Ананьев Б. Г. О проблемах современного человекознания. М.: Наука, 1977.

6. Анцыферова Л. И. Личность в трудных жизненных условиях: переосмысливание, преобразование ситуаций и психологическая защита // Психол. журн. 1994. Т. 15. N 1. С. 3 - 18.

7. Асмолов А. Г. Личность как предмет психологического исследования. М.: Изд-во МГУ, 1984.

8. Божович Л. И. Изучение мотивации поведения детей и подростков. М.: Просвещение, 1972.

9. Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983.

10. Василюк Ф. Е. Психология переживания (анализ преодоления критических ситуаций). М.: Изд-во МГУ, 1984.

11. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 тт. М.: Педагогика, 1984. Т. 4.

12. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Гидрометеоиздат, 1990.

13. Давыдов Ю. Н. Кризисное сознание // Современная западная социология. М., 1990. С. 143 - 144.

14. Зайончковская Ж. А. Эмиграция в дальнее зарубежье // Мир России. 2003. N 2. С. 145 - 150.

15. Здравомыслов А. Г. Потребности. Интересы. Ценности. М.: Политиздат, 1986.

16. Ильин Е. П. Мотивация и мотивы. СПб.: Питер, 2003.

17. Иноземцев В. Л. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М.: ЛОГОС, 2000.

18. Ковалев В. И. Мотивы поведения и деятельности. М.: Наука, 1988.

19. Кутырев В. А. Естественное и искусственное: борьба миров. Н. Новгород: Нижний Новгород, 1994.

20. Ленц Ф. Образный язык народных сказок. М.: Evidentis, 2000.

21. Леонтьев А. Н. Лекции по общей психологии. М.: Смысл, 2000.

22. Леонтьев Д. А. Динамика смысловых процессов // Психол. журн. 1997. Т. 18. N 6. С. 13 - 27.

23. Маховская О. И. Формирование идентичности у детей постсоветских эмигрантов в США // Психол. журн. 2005. Т. 26. N 3. С. 102 - 113.

24. Мясищев В. Н. Психология отношений / Под ред. А. А. Бодалева. М.: Изд-во Московского психолого-социального института; Воронеж: Изд-во НПО "МОДЭК", 2003.

25. Нартова-Бочавер С. К. "Coping behavior" в системе понятий психологии личности // Психол. журн. 1997. Т. 18. N 5. С. 20 - 30.

26. Сапогова Е. Е. Культурный социогенез и мир детства: Лекции по историографии и культурной истории детства. М.: Академ, проект, 2004.

27. Сухарев А. В. Этнофункциональная психология в воспитании, психотерапии и психопрофилактике. М.: Изд-во "ЭКО", 2004.

28. Тимохин В. В. Этнофункциональный аспект процесса психического развития: Автореф. дисс. ... канд. психол. наук. М.: ПИ РАО, 2005.

29. Фанталова Е. Б. Об одном методическом подходе к исследованию мотивации и внутренних конфликтов //Психол. журн. 1992. Т. 13. N 1. С. 107 - 117.

30. Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. М.: Прогресс-Академия, 1992.

31. Хотинец В. Ю. Психологические характеристики этнокультурного развития человека // Вопросы психологии. 2001. N 5. С. 60 - 72.

32. Чудова Н. В. Модели мира авторских сказок // Модели мира / Сост. Н. В. Чудова. М.: Российская Ассоциация искусственного интеллекта, 1997. С. 147 - 157.

33. Шпет Г. Г. Психология социального бытия / Под ред. Т. Д. Марцинковской. М.: Изд-во "Институт практической психологии"; Воронеж: НПО "МОДЭК", 1996.

34. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис: Пер. с англ. / Общ. ред. и предисл. А. В. Толстых. М.: Издательская группа "Прогресс", 1996.

35. Ядов В. А. Личность как предмет изучения // Социальная психология / Под ред. Е. С. Кузьмина, В. Е. Семенова. Л.: ЛГУ, 1979. С. 75 - 80.

36. Babiker I.E., Cox J.L., Miller P.M.S. The measurment of culture distance // Social Psychiatry. 1980. V. 15. P. 101 - 116.

37. Claval P. Geographie et psychologie des peuples // Rev. de psych, des peuples. Le Havre, 1966. N 4. P. 386 - 407.

38. Erikson E. Life history and the historical moment. N. Y.: Harper and Row, 1975.

39. Lazarus R.S. Psycological Stress and Coping Process. N.Y.: McGraw-Hill, 1966.

THE SENSE-FORMATION FACTORS OF STUDENTS EMIGRATORY INTENTIONS

S. V. Frolova

PhD, assistant professor of psychology chair, Saratov State University, Saratov

Such sense-formation factors of emigratory intentions as motives, values, person's attitudes to socio-cultural and climate-and-geographical ethnicity attributes; significant experiences related to the nation culture fantastic - mythological images perception; steady individual ways of sense regulation in difficult vital situations are considered. The results of empirical research of students' emigratory intentions sense-formation factors in present-day cultural-historical situation are presented.

Key words: emigratory intentions, sense-formation factors, motives, values, person's attitudes to ethnicity attributes, coping behavior.

6. ЮРИДИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ. Атрибуция степени ответственности и вины преступника и его жертвы

Рассмотрена связь между ответственностью и виной, приписываемых преступнику, совершившему убийство, и его жертве. Проанализировано влияние на атрибуцию ответственности и вины таких факторов, как мотивация преступника, степень его знакомства с жертвой и способность последней к сопротивлению.

Ключевые слова: атрибуция ответственности и вины, преступник, жертва.

Под атрибуцией ответственности и вины понимается приписывание ответственности и вины за произошедшие события его участникам. Атрибуция ответственности распространяется на ситуации с позитивными и негативными последствиями, в которых человек действует по отношению к другим людям или предметам. Приписывание вины, напротив, осуществляется только в том случае, если совершенный человеком поступок привел к негативным последствиям. В исследованиях предпочтение отдается изучению ситуаций, в которых один из участников наносит ущерб другому. Типичным примером такого рода ситуаций является преступление. Чаще всего изучается, каким образом человек, не принимавший непосредственного участия в произошедших событиях ("наблюдатель"), приписывает ответственность и вину их участникам - преступнику или жертве. Актуальность изучения атрибуции ответственности и вины за преступления связана с той ролью, которую она может играть в вынесении решения присяжными заседателями, являясь частью процесса "конструирования истории" о том, что произошло на месте преступления [20].

Систематическое изучение атрибуции ответственности и вины началось в середине 60-х годов XX в. с исследований Э. Уолстер и М. Лернера, а его расцвет пришелся на 70-е - начало 80-х годов. В ходе изучения этих феноменов было поставлено три основных вопроса.

1. Как связаны между собой каузальная атрибуция, с одной стороны, и атрибуция ответственности и вины, с другой? Предположение о том, что атрибуция ответственности и вины связана с каузальной атрибуцией, практически не подвергается сомнению. О наличии такой связи говорят результаты эмпирических исследований [29, 36]. Главный вопрос состоит в характере этой связи. Одна точка зрения заключается в том, что, если человек рассматривается как причина произошедшего события, он автоматически признается ответственным и в случае наступления негативных последствий виновным. Согласно другой, более современной точке зрения, приписывание причинности является необходимым, но недостаточным условием для атрибуции ответственности и вины. Это означает, что для признания человека ответственным, например, за совершение убийства необходимо, чтобы окружающие считали его основной причиной произошедшего. Однако выполнение этого условия еще не гарантирует, что он будет признан ответственным за совершение этого преступления [4].

2. Как связаны между собой атрибуция ответственности, с одной стороны, и вины, с другой? Приписывание человеку ответственности за его поступки, повлекшие негативные последствия, не означает автоматического признания его виновности. В пользу этой точки зрения говорят результаты некоторых исследований, в которых оценка ответственности количественно не соответствует оценке виновности. Например, оценка ответственности жертвы изнасилования выше, чем оценка ее виновности [28].

3. Какие факторы оказывают влияние на атрибуцию ответственности и вины? К настоящему времени выделено пять групп подобных факторов [1, 2]:

- особенности события (преступления): размер нанесенного ущерба, частота совершения подобных преступлений [39], наличие у преступника свободы выбора [11], тип преступления [33];

- особенности субъекта атрибуции ("наблюдателя"): локус контроля [22, 32, 38, 40], авторитаризм [14], вера в справедливый мир [25], гендерные стереотипы и мифы об изнасиловании [3, 6, 7, 9, 27, 30, 37, 41], коммунальная ориентация (предпочтение интересов других собственным интересам) [31], концентрация на нормах, стандартах/своем состоянии [13], поведении преступника/жертвы [8], этническая принадлежность [5, 21], пол и политическая ориентация [36], степень сходства между наблюдателем и жертвой/агрессором [35];

- особенности жертвы: внешняя привлекательность [16], а также поведение до (были ли приняты меры предосторожности) [24] и во время совершения преступления [8,28], в том числе провокация с ее стороны [17];

- особенности человека, совершившего поступок (преступника): социальный статус [10], внешняя привлекательность [23, 42], групповая принадлежность [12, 34], мотив преступления [19], активность в достижении результата [15], поведение после совершения преступления (признание ответственности, раскаяние, помощь потерпевшему) [18, 26, 29].

Несмотря на результаты, достигнутые за последние 40 лет, сторонники изучения атрибуции ответственности и вины до сих пор сталкиваются с рядом неразрешенных проблем теоретического характера.

Первая из них касается соотношения атрибуции ответственности и вины. Основные сформулированные к настоящему времени теоретические модели посвящены либо атрибуции ответственности, либо атрибуции вины. То же самое характерно и для эмпирических исследований, в которых ставится вопрос о факторах, оказывающих влияние на атрибуцию ответственности и вины: в большинстве из них в качестве зависимой переменной выступает только один из видов атрибуции. Таким образом, связь между атрибуцией ответственности и вины остается невыясненной.

Вторая проблема связана с объектом атрибуции. В зависимости от интересов авторов при проведении эмпирических исследований в качестве объекта атрибуции рассматривается оценка степени ответственности и вины либо преступника, либо жертвы. Вместе с тем существующие теоретические модели рассчитаны на описание степени ответственности и вины, возлагаемых на преступника, а не на жертву. Отдельный аспект этого вопроса касается подобия или различия факторов, оказывающих влияние на оценку ответственности и вины жертвы, с одной стороны, и преступника, с другой. Таким образом, остается невыясненным вопрос о том, как взаимосвязаны степень ответственности и вины, приписываемых преступнику, с одной стороны, и жертве, с другой. В настоящее время существуют две точки зрения относительно этой проблемы. Согласно первой, степень ответственности и вины, приписываемых преступнику, обратно пропорциональна степени ответственности и вины, приписываемых жертве. Согласно второй - степень ответственности и вины, приписываемых преступнику и жертве, являются независимыми измерениями атрибутивных процессов и, таким образом, могут изменяться в одном и том же направлении.

Третья проблема связана с ограниченностью круга преступлений, в связи с которыми изучается атрибуция ответственности и вины. К их числу относятся прежде всего изнасилования, кражи и дорожно-транспортные происшествия. При этом мало внимания уделяется убийствам.

И наконец, четвертая проблема касается выбора факторов, оказывающих влияние на атрибуцию ответственности и вины. В большинстве исследований предпочтение отдается "внешним" особенностям преступника и жертвы (внешнему виду, социодемографическим характеристикам, поведению жертвы во время преступления), которые не отражают сути сложившихся между ними отношений, следствием которых стало совершение преступления. Напротив, информация, касающаяся субъективных предпосылок преступления (история развития отношений преступника и жертвы до совершения преступления, мотивация преступника, намеренность его действий, раскаяние и т.д.), используется исследователями гораздо реже, несмотря на то, что эти сведения учитываются присяжными заседателями при вынесении решения.

Целью данного исследования стало изучение влияния мотивации преступника, его отношений с жертвой и способности жертвы оказать сопротивление на оценку ответственности и вины преступника, совершившего убийство, и его жертвы. Исследование было построено с учетом четырех перечисленных выше проблем. Его задачами явились:

- анализ соотношения между атрибуцией ответственности, с одной стороны, и вины, с другой;

- анализ соотношения между степенью ответственности и вины преступника, с одной стороны, и жертвы, с другой;

- анализ и сравнение факторов, оказывающих влияние на атрибуцию ответственности и вины преступника, с одной стороны, и жертвы, с другой.

Исследование состояло из двух этапов. Задача первого этапа - проверка поставленных в исследовании гипотез, задача второго - уточнение результатов, полученных на первом этапе, посредством модификации методики.

Основная гипотеза исследования: на оценку ответственности и вины преступника и жертвы оказывают влияние одни и те же факторы: мотивация преступника, его знакомство с жертвой до совершения преступления, способность жертвы оказать сопротивление.

1. Степень ответственности и вины "корыстного" преступника будет выше, чем степень ответственности и вины "мстящего и защищающегося" преступников (1-й этап).

2. Психически больному преступнику, убившему жертву, будет приписываться меньшая степень ответственности и вины, чем психически здоровому преступнику, действующему из соображений самообороны (2-й этап).

3. Степень ответственности и вины жертвы "мстящего" преступника будет выше, чем степень ответственности и вины жертв "корыстного" и "защищающегося" преступников (1-й этап).

4. Жертве психически больного преступника будет приписываться меньшая степень ответственности и вины, чем жертве психически здорового преступника, действующего из соображений самообороны (2-й этап).

5. Преступнику, убившему жертву, которая не могла оказать ему сопротивления, будет приписываться большая степень ответственности и вины, чем преступнику, убившему жертву, которая могла оказать ему сопротивление, но не захотела этого сделать (1-й этап).

6. Преступнику, знавшему о слабости жертвы, будет приписываться большая степень ответственности и вины, чем не знавшему об этом (2-й этап).

7. Сильной жертве, которая не захотела оказать сопротивления преступнику, будет приписываться большая степень ответственности и вины, чем жертве, которая не могла этого сделать (1-й этап).

8. Преступнику, который знаком с жертвой, будет приписываться большая степень ответственности и вины, чем преступнику, который незнаком с жертвой (1-й этап).

9. Жертве, которая незнакома с преступником, будет приписываться большая степень ответственности и вины, чем жертве, которая знакома с преступником (1-й этап).

Кроме того, в ходе исследования проводилось сравнение степени ответственности и вины, приписываемых преступнику и жертве (см. первую и вторую проблемы изучения атрибуции ответственности и вины).

Для изучения атрибуции ответственности обычно используются следующие типы методик:

(а) "проективная ситуация" - составляется в соответствии с целями конкретного исследования и используется только в его рамках. В ее задачу не входит определение индивидуальных особенностей респондентов, поэтому использование не требует проверки тестовой и ретестовой надежности. "Проективная ситуация" предъявляется в письменном виде и включает краткое описание произошедшего события. При этом упоминаются факторы, важные с точки зрения конкретного исследования. За описанием события, например дорожно-транспортного происшествия, следуют вопросы, подразумевающие оценку ответственности и вины преступника и жертвы. Таким образом, длина и содержание "проективной ситуации" определяются конкретным исследователем: она изменяется в диапазоне от одного-двух предложений до двух-трех страниц. При анализе результатов сравниваются ответы респондентов, прочитавших варианты одной и той же проективной ситуации, различающиеся выраженностью фактора, который интересует автора (наличием у преступника свободы выбора, тяжестью наступивших последствий и т.д.). Эта методика, использованная еще в первых исследованиях атрибуции ответственности, стала классической [6, 8, 14, 15, 18, 19, 21, 29, 33, 36] в основном благодаря легкости создания стимульного материала и разнообразию изучаемых событий;

(б) демонстрация видеоотрывка является модификацией проективной ситуации. В данном случае респонденты не читают описание произошедшего события, а смотрят интервью с его участниками, например с преступником [26]. Эта методика используется гораздо реже в силу трудоемкости создания стимульного материала;

(в) решение экспериментального задания, сопровождающееся атрибуцией ответственности за достигнутые результаты [13, 31]. Эта методика также используется относительно редко из-за специфики изучаемых событий. В частности, с ее помощью можно изучать атрибуцию ответственности и вины за "мирные" события, не связанные с нанесением серьезного ущерба человеку;

(г) инсценировка, при которой респонденты становятся свидетелями преступления, например наблюдают за действиями вора [11]. Эта методика используется очень редко и обладает тем же недостатком, что и предыдущая.

МЕТОДИКА

Участниками первого этапа стали 266 студентов дневного и вечернего отделений трех московских вузов - Российского государственного гуманитарного университета, Московского государственного технического университета им. Баумана и Московского государственного университета. В ходе исследования фиксировался их пол (86 мужчин и 180 женщин), возраст (17 - 23 года, средний возраст - 19.1 года) и профессиональная специализация (инженеры, психологи, юристы, политологи, специалисты по защите информации). Гетерогенность выборки по профессиональной специализации повышает внешнюю валидность полученных результатов.

Участники второго этапа исследования - 86 студентов заочного отделения Российского государственного гуманитарного университета (21 мужчина и 65 женщин, возраст - 19 - 31 год, средний возраст - 25.5 года, профессиональная принадлежность - юристы и психологи). Таким образом, участники второго исследования были немного старше, чем участники первого, а их профессиональная принадлежность менее разнообразна. Однако, поскольку второй этап исследования направлен на уточнение результатов первого и в ходе него проверялось воздействие особенностей методики, не затрагивающих непосредственно возраст или профессиональную принадлежность, различие выборок не принималось во внимание.

Одно из основных требований к участникам обоих этапов исследования - отсутствие в их программе курсов, в рамках которых они могли бы подробно познакомиться с атрибуцией ответственности.

Участие в исследовании было добровольным.

Процедура исследования. Первый этап проводился в 2002 - 2003 гг., второй - в 2004 г.

На первом этапе в роли исследователя выступали четыре преподавателя, которые вели занятия в группах респондентов. Разнообразие людей, проводивших исследование, позволило уменьшить влияние личности экспериментатора на полученные результаты. Во время проведения исследования респонденты сидели в аудитории.

Добровольцам раздавали анонимные анкеты, состоявшие из мотивационной, основной частей и паспортички. Преподаватели не комментировали задание, исключая напоминание об анонимности участия и самостоятельности работы.

В мотивационной части содержались:

- просьба принять участие в исследовании, которое проводит Институт психологии им. Л. С. Выготского РГГУ. Упоминание института было введено для повышения авторитетности исследования;

- цель исследования - изучение отношения к преступлению. Эта цель была достаточно общей (моменты, важные с точки зрения гипотез исследования, непосредственно не упоминались), поэтому не нуждалась в маскировке;

- указание на интерес к личному мнению респондентов, отсутствие правильных и неправильных ответов;

- гарантия анонимности;

- благодарность за участие в исследовании. Основная часть анкеты знакомила с тремя проективными ситуациями, в каждой из которых было описано преступление. Материал, изложенный в данной статье, был получен при анализе ответов на первую проективную ситуацию.

К достоинствам использованной нами методики относится ее внешняя валидность: люди часто выносят суждения о причинах, ответственности и вине человека на основе предельно краткой информации о произошедшем событии. Проективная ситуация подобна сообщению в выпуске телевизионных криминальных новостей или колонке таких новостей в газете. Ее недостатком является необходимость быстрого "вживания" респондента в ситуацию. Кроме того, эта методика перестает работать, когда респонденты воспринимают происходящее как результат проверки уровня их интеллекта или профессионализма (встречались случаи отказа студентов-психологов от участия в исследовании по этой причине).

В основу проективной ситуации был положен сюжет из криминальных новостей, касающийся убийства. Этот сюжет был выбран благодаря его типичности и редкому использованию ситуации убийства при изучении атрибуции ответственности (третья проблема изучения атрибуции ответственности):

"Весной 1997 года в однокомнатной московской квартире на Чистых прудах был обнаружен труп ее хозяина - 24-летнего Сергея Липатова. Он был зарезан ножом. Следствие установило, что убийству Сергея предшествовали следующие события. За несколько минут до смерти Сергея в дверь его квартиры раздался звонок. Сергей открыл дверь. На пороге стоял его ровесник Виктор Соловьев, с которым он был знаком. Виктор зашел в квартиру, оттолкнув Сергея, который пытался его остановить. Сергей занимался борьбой и был значительно сильнее Виктора, но он не оказал серьезного сопротивления, будучи уверенным, что в случае надобности сможет это сделать. Неожиданно Виктор вытащил нож и ударил Сергея, смертельно его ранив. Во время следствия Виктор утверждал, что совершил убийство намеренно для того, чтобы забрать 10 тысяч рублей, которые, по его сведению, Сергей хранил дома".

Данное исследование носило экспериментальный характер. Воздействие на респондента осуществлялось путем варьирования содержания проективной ситуации. Форма экспериментального исследования, в которой независимой переменной является информация, получаемая респондентом в письменном виде, широко используется в социальной психологии как при изучении атрибутивных процессов, так и при исследовании убеждающей коммуникации.

Независимыми переменными в данном случае являлись три фактора, оказывающие влияние на атрибуцию ответственности и вины: мотивация преступника, его предварительное знакомство с жертвой и способность последней оказать сопротивление. Выбор именно этих факторов определялся тем, что, с одной стороны, как показывает проведенное автором наблюдение, их обсуждение занимает важное место в ходе судебных процессов с участием присяжных заседателей, а с другой - они редко становятся предметом исследования.

Таким образом, было сформулировано 12 вариантов проективной ситуации, которые различались по трем параметрам:

- мотивации преступника (забрать деньги жертвы ("корыстный" преступник)/отомстить жертве за серьезный ущерб, нанесенный ею Другому человеку ("мстящий" преступник)/защититься от жертвы, которая рассматривалась психически больным преступником как опасная ("защищающийся" преступник));

- способности жертвы оказать преступнику сопротивление (слабая жертва, которая не могла оказать сопротивление/сильная жертва, которая могла оказать сопротивление, но посчитала это излишним);

- степени знакомства между преступником и жертвой (знакомы/незнакомы).

Каждый вариант анкеты включал только один вариант данной проективной ситуации. В каждой учебной группе, где проводилось исследование, были использованы все 12 вариантов анкет. Анкеты раздавались по порядку. Таким образом, деление респондентов на экспериментальные группы проводилось по принципу "каждый тринадцатый": первый участник получал первый вариант анкеты, сидящий следом за ним - второй и т.д. В результате два участника, сидевшие рядом, получали разные варианты анкет, т.е. читали разные варианты данной проективной ситуации, а один и тот же вариант анкеты получал каждый тринадцатый участник. Человек, раздававший анкеты, во время проведения исследования находился в помещении и пресекал попытки коллективного обсуждения ответов.

Зависимыми переменными были оценки степени ответственности и вины преступника и жертвы. После описания убийства респонденты должны были оценить ответственность и вину преступника и жертвы по 10-балльной шкале. На листе бумаги были изображены четыре шкалы - по одной для оценки ответственности преступника, вины преступника, ответственности жертвы и вины жертвы. Каждому из делений шкалы соответствовала оценка от 1 до 10, причем рядом с цифрой "1" стояло указание "минимальная ответственность (вина)", а рядом с цифрой "10" - "максимальная ответственность (вина)". При ответе респонденты выбирали определенный балл и отмечали его. Для апробации методики было проведено пилотажное исследование, участниками которого стали студенты философского факультета Московского государственного университета. В ходе пилотажного исследования проверялась в основном понятность инструкции.

Время заполнения анкеты составляло 7 - 15 минут, после чего респонденты самостоятельно складывали ее на стол, а некоторые переворачивали текстом вниз.

Процедура второго этапа исследования в целом идентична процедуре первого. То есть применялась методика проективных ситуаций, составленная таким образом, чтобы устранить недостатки проективной ситуации, использованной на первом этапе, в которой совмещались такие факторы, как:

- мотивация самообороны и наличие психического заболевания;

- неспособность жертвы к сопротивлению и знание об этом преступника.

Эти особенности проективной ситуации, использованной на первом этапе, затрудняли интерпретацию результатов. На втором этапе респонденты читали ту же проективную ситуацию, что и на первом, однако в качестве независимых переменных выступали: знание преступника о слабости жертвы и его мотивация. Были сформулированы четыре варианта описания убийства, которые различались по:

- знанию преступника о слабости жертвы (знал/не знал);

- мотивации преступника (убеждение психически больного преступника в том, что ему приказали убить данную жертву/желание психически нормального преступника защитить себя от действий жертвы).

Каждый вариант анкеты включал только один вариант данной проективной ситуации. В каждой учебной группе, где проводилось исследование, были использованы все четыре варианта анкет. Анкеты раздавались по порядку. Таким образом, деление респондентов на экспериментальные группы проводилось по принципу "каждый пятый".

Зависимые переменные были идентичны использованным на первом этапе. Обработка данных проводилась с помощью непараметрического U-критерия Манна-Уитни. Выбор непараметрического критерия объясняется тем, что для фиксации зависимой переменной применялась порядковая шкала. Критерий Манна-Уитни предназначен для сравнения ответов двух независимых выборок. Следовательно, он подходит для анализа различий в ответах респондентов, получивших разную информацию о знакомстве преступника с жертвой (знакомы/незнакомы) и способности жертвы оказать сопротивление (способна/не способна) на первом этапе исследования, а также разной мотивации (самооборона/психическое заболевание) и знании преступника о слабости жертвы (знал/не знал) на втором этапе. Кроме того, в данном исследовании U-критерий использовался для анализа различий в ответах респондентов, получивших разную информацию о мотивации преступника (корысть/месть/самооборона) на первом этапе. На первый взгляд, в этом случае лучше было бы использовать математический критерий, предназначенный для сравнения k-независимых выборок, например, критерий Крускала-Уоллиса. Однако он не дает информации о различии между парами групп, которая важна для проверки выдвинутых гипотез. Поэтому было проведено попарное сравнение трех групп респондентов, получивших разную информацию о мотивации преступника, с помощью U-критерия Манна-Уитни. Математический анализ проводился с помощью статистического пакета SPSS 10.0.5 (англоязычная версия).

РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ

Выявлены значимые различия в ответах респондентов, получивших разную информацию о мотивации преступника и способности жертвы оказать сопротивление. Об этом свидетельствуют результаты первого и второго (табл. 1 и 2) этапов исследования.

В соответствии с основной гипотезой исследования ожидалось, что на оценку ответственности и вины преступника и жертвы оказывают влияние одни и те же факторы: мотивация преступника, его знакомство с жертвой до совершения преступления, способность жертвы к сопротивлению. Результаты исследования показали, что основная гипотеза подтвердилась только в части, касающейся мотивации преступника: этот фактор влияет на оценку ответственности и вины как преступника, так и жертвы.

Степень ответственности и вины, приписываемых преступнику

В соответствии с гипотезой 1, проверявшейся в ходе первого этапа исследования, ожидалось, что степень ответственности и вины "корыстного" преступника будет выше степени ответственности и вины "мстящего" и "защищающегося" преступников. В основе этой гипотезы лежали результаты американских исследований, согласно которым степень приписываемой преступнику ответственности и вины, серьезность судебного приговора уменьшают как провокация со стороны жертвы [17] (в случае "мстящего" и "защищающегося" преступников), так и отсутствие у преступника свободы выбора [11] (в случае "защищающегося" преступника). Эта гипотеза подтвердилась в части, касающейся степени ответственности корыстного" и "защищающегося" преступников: "корыстному" приписывалась большая степень ответственности и вины, чем "защищающемуся". Однако вопреки гипотезе не было обнаружено различий между степенью ответственности и вины, приписываемых "корыстному" и "мстящему" преступникам. Вместе с тем было показано, что "мстящему" преступнику приписывается большая степень ответственности и вины, чем "защищающемуся". Таким образом, провокационное поведение жертвы по отношению не к самому преступнику, а к знакомому ей человеку не снижает степень приписываемой преступнику ответственности и вины. Однако интерпретацию результатов первого этапа, касающихся ответственности и вины "защищающегося" преступника, затрудняет наличие в его поведении сразу двух особенностей - вынужденности действий из-за психического заболевания и воображаемой провокации со стороны жертвы, угрожающей собственному благополучию преступника. В соответствии с гипотезой 2, проверявшейся в ходе второго этапа исследования, психически больному преступнику, убившему жертву, будет приписываться меньшая степень ответственности и вины, чем психически здоровому преступнику, действующему из соображений самообороны. Эта гипотеза подтвердилась в части, касающейся ответственности преступника, но не его вины. Таким образом, наличие психического заболевания, вынуждающего человека совершать определенные поступки, является фактором, уменьшающим его ответственность, в отличие от самозащиты.

Степень ответственности и вины, приписываемых жертве

Мотивация преступника оказала влияние и на степень ответственности и вины, приписываемых жертве. В соответствии с гипотезой 3, проверяемой на первом этапе исследования, ожидалось, что степень ответственности и вины жертвы "мстящего" преступника будет выше, чем степень ответственности и вины жертв "корыстного" и "защищающегося" преступников. Эта гипотеза подтвердилась только в части, касающейся ответственности и вины жертвы мстящего и "защищающегося" преступников: первой приписывается большая степень ответственности и вины, чем второй. Вместе с тем ответственность и вина, приписываемые жертве "корыстного" преступника, были так же высоки, как и у жертвы "мстящего".

Результаты второго этапа позволили уточнить результаты первого, касающиеся жертвы "защищающегося" преступника. Они показали, что гипотеза 4, согласно которой жертве психически больного преступника должна приписываться меньшая степень ответственности и вины, чем жертве психически здорового преступника, действующего из соображений самообороны, подтвердилась только в части, связанной с атрибуцией вины.

Таким образом, "смягчающими" обстоятельствами для жертвы убийства являются психическая болезнь преступника и его попытка защититься от жертвы. Возможно, такие неожиданные результаты связаны с представлением о самозащите, заложенным в проективной ситуации: провокация со стороны будущей жертвы заключалась не в непосредственном нападении, а в угрозах будущему преступнику за некоторое время до убийства. Выбор именно такого варианта самозащиты был связан с содержанием показаний подсудимых в целом ряде судебных процессов. Вероятно, такие угрозы показались респондентам обычной ситуацией, не представляющей реальной опасности. Что касается большой ответственности, приписываемой жертве "корыстного" преступника, в данном случае могла сработать самозащитная мотивация респондентов ("Надо было думать, кого пускать в дом. Вот со мной бы такого не случилось").

Кроме мотивации преступника на ответственность и вину жертвы оказала влияние ее способность к сопротивлению. В соответствии с гипотезой 7 слабой жертве, которая не могла оказать сопротивление, приписывалась меньшая ответственность и вина, чем сильной, которая могла сделать это, но не сделала, т.е. проявила неосторожность. Это совпадает с результатами западных исследований, показавшими, что жертве, не принявшей меры предосторожности, приписываются большие ответственность и вина, чем жертве, принявшей их [24]. Вопреки ожиданиям слабость жертвы не повлияла на ответственность и вину, приписываемые преступнику.

Соотношение атрибуции ответственности и атрибуции вины

Анализ средних значений, представленных в табл. 2, показывает, что:

- значение атрибуции ответственности в целом превышает значение атрибуции вины;

- эта закономерность ярче выражена у жертвы преступления;

- исключение составляют оценки ответственности и вины психически больного преступника: степень приписываемой ему ответственности ниже, чем вины.

В настоящее время в психологии не существует четкого теоретического представления о различии между атрибуцией ответственности и атрибуцией вины, с помощью которого можно было бы объяснить данные результаты. Возможно, понятие "вины" связано прежде всего с серьезным нарушением социальных норм, не поддающимся четкому объяснению и потому вызывающим сильное негативное отношение, страх. В этом случае высокая степень вины должна приписываться людям, которые воспринимаются как "совсем чужие" - членам стигматизированных аутгрупп. Таким образом, различие обыденных представлений между ответственностью и виной требует дополнительного исследования.

Соотношение ответственности и вины, приписываемых преступнику и жертве

Анализ средних значений, представленных в табл. 2, подтверждает точку зрения, согласно которой ответственность и вина, приписываемые преступнику и жертве, могут изменяться в одном и том же направлении. Это позволяет предположить, что структура процесса приписывания ответственности и вины преступнику, с одной стороны, и жертве, с другой, имеет общие составляющие. Характер этих составляющих и однонаправленность процесса атрибуции при оценке преступника и жертвы подлежат отдельному исследованию. Вместе с тем такой результат опровергает точку зрения, лежащую в основе многих исследований: увеличение степени ответственности и вины, приписываемых преступнику, сопровождается уменьшением этих параметров при оценке жертвы.

ВЫВОДЫ

При изучении влияния трех факторов - мотивации преступника, его знакомства с жертвой и способности последней оказать сопротивление - на атрибуцию ответственности и вины в ситуации убийства было установлено, что:

1. Сторонние наблюдатели приписывают преступнику и особенно жертве большую ответственность, чем вину.

2. Ответственность и вина, приписываемые преступнику, с одной стороны, и жертве, с другой, изменяются в одном и том же направлении.

3. Наиболее важным фактором является мотивация преступника. Наибольшие ответственность и вина приписываются преступнику, действующему из корыстных соображений и желающему отомстить за нанесенную обиду, а наименьшие - психически больному преступнику, который хочет защитить себя от воображаемой опасности. То же самое было верно и для ответственности и вины, приписываемых жертве преступления. Кроме того, на оценку ответственности и вины жертвы влияет ее способность к сопротивлению: слабой жертве, неспособной оказать сопротивление, приписывалась меньшая ответственность и вина, чем сильной, которая могла сделать это, но не сделала, т.е. проявила неосторожность.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Гулевич О. А., Голынчик Е. О. Правосознание и правовая социализация: аналитический обзор. М., 2003.