История психологии: концептуальные подходы и методы исследования

Это возможно осуществить лишь при энергичном выходе из устойчивой клинической парадигмы хирургии: война - это эпидемия травм. Но "афганский" и "чеченский" синдромы проявили силу воздействия на психику, вызвав эпидемию душевных травм военнослужащих, отклонение жизни от ее уставной и нравственной норм.

Системе охраны субъекта военного труда, должно быть органично присущ учет влияния оперативно-тактического искусства на ведение боевых действий, форм вооруженной борьбы, видов вооружения, качества профессиональной и психофизиологической подготовки. Исходно психофизическое здоровье здоровых военнослужащих поддерживает целеполагающую активность, профессионализм в достижении боевого результата.

Медико-психологическая позиция по отношению к профессиональному здоровью предполагает придание ему свойства биосоциального демографического фактора долголетия профессиональной армии, составляющего боеготовность войск, а, стало быть, национальной безопасности страны.

Именно психическое здоровье, военное мировоззрение личности воина, пропитанное чувством воинского долга, и профессионализм - первые серьезные добиологические барьеры на пути разрушительной силы боевого стресса, адресованного, прежде всего, глубинным структурам мозга, сознанию и духу. Более того, осознание военнослужащим своей персональной роли в обеспечении военной безопасности исходит из глубин архетипных культурно-державных связей между гражданским обществом и их кровными представителями в армии. Только личностная установка на защиту Отечества рождает смысловое понятие - служба и формирует в сознании военнослужащего особые слои духовного сознания в виде веры и доверия к справедливости приказов, святости устава, и, стало быть, помогает переносить объективные тяготы войны, в том числе, противодействовать боевому стрессу.

Боевой стресс, как особый вид социально-психофизиологического напряжения, с патофизиологической точки зрения относится к системным повреждениям механизмов регуляции гомеостатических констант, сопровождается разрушительными нарушениями в слаженной системе человек - боевая задача - результат". Ожидаемый военнослужащим, вожделенный результат, как опредмеченный мотив и ядро установки на победу в случае неудачи трансформируется в "образ поражения", т.е. боевой стресс. Затем формируется психологическая доминанта, трансформированная в вину неисполненного долга. Именно социализация сознания в персональном пространстве личностных структур в детерминированной цепочке "мотив - потребность - результат" порождает выход воина в бою далеко за свои психофизиологические пределы. "За пределы" означает вычерпывание физиолого-биологических резервов из таких глубин организма, когда человек не в состоянии, даже не будучи раненым, мобилизовать адаптивные резервы и восстановить для продолжения боя жизнестойкость и профессионализм. Это происходит из-за расстройства опережающего отражения, инсайтных механизмов, способности оперативного мышления упреждать действия противника.

Скажу больше, наш опыт объективных исследований поведения летчиков в реальных аварийных ситуациях, впавших в неуправляемый шок, выявил психическое замыкание системы "Я - второе Я" с блокировкой поступления информации по интуитивному каналу из внешней среды. В этом убеждают факты разных форм трансформации поведения от агрессии до ипохондрии, от инсайтных решений до примитивного замыкательного рефлекса. Ведущими последствиями безуспешности профессионала являются: психическое истощение мотивов, самодостаточности, разлад образов "Я" в системе "Я - ты", "Я - мы". Происходит общее обеднение образа мира, его заполнение витально- бытовыми ценностями. За этим следует смена иерархических построений в корково- подкорковых взаимодействиях, снижение психофизиологического потенциала, обеспечивающего организацию адаптивных реакций, и, наконец, общефункциональное истощение личностного ресурса человека. Личностный ресурс - это не только психические функции (память, мышление, внимание), но и сохраненный образ своего "Я" в должностном интерьере. В частности, сохранение веры в необходимость применения оружия в соответствии с правом использования насильственных действий, с образом врага, который собственно и опредмечивает, конкретизирует цель его уничтожения как зло, как социальную угрозу. Если этой гармонии нет, неизбежен психотравматический внутриличностный конфликт, разрешение которого требует медико-психологических воздействий, далеко выходящих за симптоматические процедуры - в данном случае мы имеем дело с социальным синдромом "потери лица".

Исходя из сказанного, прихожу к мысли, что ответные реакции на боевой стресс носят трехкомпонентный характер: (а) физиологический как ответ организма на востребованную компенсаторную регуляцию разбалансированных функциональных систем; (б) психологический как реакции противостояния психическому истощению через "приструненные" волевые акты и профессионально важные качества и, наконец, (в) социальный как наиболее повреждающий ответ на угрозу разрушения идентификации потенциала личности и образа своего "Я" в системе нравственных паттернов: долга, чести и воинского долженствования. Отсюда берут начало ценности психофизиологической подготовки, в результате которой вызревает стержень психологического ресурса, предотвращающий глубинные повреждения личности в условиях боевого стресса, подчеркиваю - боевого. Методологическая теза сводится к приоритетности значения знаний о внутреннем мире воина, о личностной связи его идентификационного образа "Я" с содержательным наполнением и психологическим усвоением понятия "военная безопасность".

Выделим некоторые универсальные конструкты, которые имеют отношение к освоению понятия военная безопасность.

Военная безопасность есть стратегическая составляющая геополитики государства в системе превентивных противодействий угрозам территориальной целостности страны, государственному устройству и жизни населения. Ключевое слово, имеющее продуктивный для военнослужащего смысл, - превентивность. Для военнослужащего это означает совершенствование профессионального мастерства, включенного в духовно-интеллектуальное понимание военно-политической доктрины, национальной безопасности. С позиции психологии личности, боеготовность - здоровое состояние духа и высокий уровень профессионально важных качеств военнослужащих (ПВК) как субъектов вооруженных сил. Боевые качества личности, к примеру, члена боевых летных экипажей гарантируются не только воспитанием и военной политикой, но и в не меньшей степени профессиональным здоровьем, которое определяет главное в ресурсе человека: профессиональную и человеческую надежность. Напомню, что 85 - 90% случаев несоответствия ПВК требованиям боевой подготовки приводит в течение 5 - 7 лет к дисквалификации летного состава по болезни. Наукой прогнозируется, что уход из боевого полка более трети летчиков 1 класса снижает боеготовность на 50 - 65%.

Из этого следует, что понимание психического здоровья в мировоззрении Верховного главнокомандования должно стать фундаментальным носителем общечеловеческой надежности военнослужащих. Только летчик со здоровой психикой способен нравственно осознать личную ответственность за исполнение воинского долга, но, если он находится в состоянии подавленности, психического истощения, в состоянии внутреннего конфликта, он приобретает качество потенциальной ненадежности. Отсюда появляется стимул к созданию новой медико-психологической парадигмы: "управлять вооруженной борьбой через состояние человека". Ведь опыт афганской и чеченской войн показал: психофизиологических резервов в условиях боевого стресса хватает на 25 - 35 дней, а у лиц до 25 лет и того меньше. Боевой стресс - это органические спутники опасной работы [2], когда она протекает в ситуации неполной прогнозируемости, стало быть, неполной психологической готовности к встрече с задачей, сложность которой может быть выше психофизиологических возможностей [6].

В чем специфичность боевого стресса в летном деле? У военного летчика, летчика- испытателя организм постоянно функционирует в стрессовых условиях: выход на предельные режимы полета; отказы техники; полет в сложных условиях; катапультирование, сопровождающееся повышением частоты пульса до 180 ударов в минуту, А/Д - до 240/120, частотой дыхания до 40 в минуту, в 5 - 7 раз выше физиологической нормы, выбросом стероидных гормонов, адреналина, глюкозы, триглицеридов за 40 минут полета. Но резервных возможностей достаточно для восстановления в течение 8 - 12 часов. Почему? Потому, что есть положительный результат. И, несмотря на реальную угрозу жизни, этот достигнутый результат нормализует работающую на пределе психофизиологическую систему. В основе - духовно-профессиональное, эстетически-культурное наслаждение от мастерски выполненной работы. В этом энергия противостояния воздействию психофизического стресса. А боевой стресс? С психологической точки зрения это интеграция двух личностных задач: спасти других и себя, и порой, других раньше, чем себя. В этом духовном диапазоне - контрапункт жизнестойкости.

В боевых условиях знания, опыт при спасении себя играет ведущую роль. Что же касается спасения других или своей чести, достоинства, то требуется существенная добавка, связанная с психологией личности, генетическим вкладом, рефлексивным сознанием духовных паттернов личности. Исследования воздействия боевого стресса на личность человека летающего выявили фундаментальные социальные факторы, разрушающие внутренний мир с целым набором психосоматических признаков ухудшения психического здоровья: в подтверждение констатирую личный опыт психосоциальных исследований.

Не вдаваясь в подробности, выражу главное. От отсутствия должной боевой подготовки во внутреннем мире военного летчика, в его мироощущении "разложился" главный системообразующий фактор - смысл воинского долга как оберегающего, защищающего Отечество и народ от зла в духовном понимании этого слова и действия. В результате в мировоззрении значительной части офицеров появилась квазитолерантность ко злу, снизилась личностная выносливость к соблазну искушения злом. С позиции психологии личности смею утверждать, что исполнение долга как показатель духовно-нравственной надежности военнослужащих не тождественно рефлекторной исполнительности. Диссоциация между смыслом и исполнительностью делает воина особо неподготовленным к противостоянию боевому стрессу.

И вновь возвращаюсь к проблеме устойчивости к боевому стрессу и психологическим поддерживающим потенциалам военной доктрины. С социально-психологической точки зрения долг как духовное побуждение генерирует восхождение личности воина от начал моральных обязанностей к пику психического состояния долженствования. В этом смысле поступками и действиями в бою руководит личностный мотив, пронизанный ответственностью и благодарностью не за то, что его "услали на войну", а за то, что предоставили возможность активно участвовать в реализации, в данном случае, антитеррористической операции. К сожалению, военные операции в Чечне, особенно среди профессионально неподготовленных, шли не по этому воспитательному сценарию. В результате - "афганский", а затем "чеченский синдром" с глубоко разрушенной психикой личности. Вот почему социальный и психологический типы поведения, внутренний мир воина, его порой неадекватные реакции на высших уровнях обобщения должны быть ассимилированы антитеррористическими доктринами. Мы все осведомлены, что среди сотен симптомов распада личности, утраты мотивов к участию в войне, переживаний потери самодостаточности и своего "Я", дрейфующего в прошлое, недоверие к сегодняшнему - результат фундаментального закона: социально- психологической дезинтеграции личности из-за разрушения идентификации себя как воина. Может быть это дерзко, но ближе к истине: военная доктрина в части ее адресации к человеческому фактору, к субъекту военного труда выступает и как психологическая поддержка стрессоустойчивости. Ибо эта созидательная адресность формирует умонастроение, убежденность в праведном деле, высший смысл и свое место в решении поставленных задач. Нами установлен научный факт: социально переживаемое состояние личной востребованности формирует в самосознании личности центральный интерес к совершенствованию роста профессионализма, регулирующего военно-духовную деятельность [4].

То, что психиатры, физиологи, психологи встретились с многочисленными психотравмами, астенизацией, с синдромами невропатий, истерий, покинутости, ненужности, безверия, апатией, сменой мотивов и т.д. имеет след не только войны, но и далеко отстоящий от нее. Это надо знать, учитывать в своей социо-профилактической работе. Опыт проведенных социально-психологических исследований умонастроения, сознания, побуждений, аффективно-потребностных сфер личностей нелетающего летного состава легко прогнозировал их безуспешность в боевых действиях с серьезными повреждениями психики [3]. Эту драматическую часть воинской жизни мы уже прошли, но выводы до конца не сделаны. Готов утверждать, что причины снижения боеспособности в виде слабой стрессоустойчивости лежали вне армии. Допустим, это в прошлом, но слишком длинен "хвост" последствий. И об этом уместно вспомнить.

Я имею в виду СМИ, оголтело насаждающие принципы депатриотизации армии, установки на армию как угрозу демократизации страны и здоровью молодежи. Главный идеологический удар наносили по разрушению смысла служения, единоначалию. Оправдывались действия вне правового воинского поля. Психиатрам, юристам, психологам долго пришлось расхлебывать последствия указанных повреждений нормальной психики. Правовое сознание - это психологическая составляющая высших противострессовых резервов в бою: Дух, Вера, Долг, дисциплина и ответственность. Разрушили их и получили противоуставные действия.

В заключение хочу заметить, что последствия боевого стресса в антитеррористической операции имеют не только острый, но и длительный хронический характер. Психоорганизменные нарушения очень регидны, т.к. поддерживаются отрицательными эмоциями (отношением) к исполненному долгу. Освободить человека от социального стресса - не только врачебная задача. В этом-то пункте и содержится цель моего сообщения. Объектом посттравматического стресса, по крайней мере для психологов, психиатров становится психическое, душевное состояние воина, т.е. внутренний, резко повзрослевший образ мира и войны. Душевное состояние - это внутренний мир личности, ее "Я", что составляет помыслы, критичное отношение к своим поступкам, эмоциональное отношение к пройденному пути, прогноз развития событий и способы его преодолений.

Что нужно вывести из глубинных структур памяти подсознания и больного образа мира для психологической коррекции?

* Чувство ненужности результатов своих действий

* Неопределенность служебной перспективы

* Несправедливость, обманутость и предательство

* Стыд перед семьей как кормильца.

Откровенно говоря, сомневаюсь, что любые виды психоанализа, медитации, суггестии, психотропное лечение дадут свет, если кругом темно. А это светлое очень важно в интересах противострессовой терапии.

Сегодня наконец-то появились к этому обнадеживающие предпосылки в виде чувства собственного достоинства, желания быть причастным к смыслообразующим преобразованиям в армии. Офицеры медленно поднимаются и даже этот малый угол подъема делает их более активными и критичными при: осмыслении принципов оборонной самодостаточности и паритетности, прекращении сокращения личного состава и "разгрома" военных вузов, усилении модернизации военной техники. Активное, гласное, решительное отношение Верховного Главнокомандующего к расширению боевой подготовки и поставки на вооружение новой супертехники - все это фундамент уверенности в завтрашнем дне, усиливающий человеческий ресурс. Осталось немного: качество жизни, боевая подготовка, положительное отношение народа к армии и слияние умственной активности с пониманием смысла военных доктрин, поддерживающих личностный мотив к службе.

Как военный психолог, хотел бы прочесть в преамбуле к военной доктрине следующие установочные формулировки:

* Армия - это лик государства, чья ответственность и совесть в служении Отечеству, обществу, гражданину.

* Честь армии, чей дух слит с духом своего народа, в благополучии своих граждан.

* Процесс реформирования Вооруженных Сил страны в предусмотренные сроки сохраняет паритетный уровень военного потенциала, обеспечивающего полноценную боевую подготовку во всей инфраструктуре войск.

Одновременно с военной доктриной развиваются ее военно-педагогические и медико- психологические принципы по формированию сознания, мировоззренческой и психологической готовности к восприятию новых реалий воинской службы. Не сомневаюсь, что все это имеет прямое отношение к повышению стрессоустойчивости граждан и воинов России.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Боевой стресс: стратегии коррекции: Научные труды ГосНИИИ военной медицины РФ. М.: Воентехиниздат, 2002.

2. Бубеев Ю. А., Ушаков И. В., Ромасюк С. И. Проблема боевого стресса в авиации Боевой стресс: стратегии, коррекции. М.: Воентехиниздат, 2002 г. С. 7 - 11.

3. Пономаренко В. А. Психология духовности профессионала. М, 1997.

4. Пономаренко В. А. Авиация. Человек. Дух. М., 1998.

5. Россия определила новые оборонные ориентиры // Независимое военное обозрение. 2003. N 36.

6. Китаев-Смык Л. Стресс войны. М., 2001.

SOCIAL-PSYCHOLOGICAL SUBSTANCE OF COMBAT STRESS

V. A. Ponomarenko

Dr. sci. (medicine), professor

There are described the personal aspects of combat stress determined with exertion of psychological systems like motivation, self-adequacy, willpower, reflective consciousness, etc. The interrelation between reliability of personal activity and realization of person's role and place in combat operations is shown. The role of citizenly support to the fighter from population, family and state structures is defined. There are presented the consequences of combat stress by way of personality's dissociation as a social-phychological syndrome of "the loss of face". The suggestions on psychological assistance to the fighter are described within the framework of military doctrine and soldierly duty.

Key words: combat stress, reflective consciousness, social-psychological syndrome, object-oriented motive.

Краткие сообщения. О КЛАССИФИКАЦИИ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ

Автор: М. И. ЯНОВСКИЙ

Старший преподаватель кафедры педагогики и психологии Национального университета, Донецк, Украина

В статье рассматривается проблема классификации теорий психологии XX века. Предлагается три ее варианта. Первый основывается на отношении теории к интроспекции. Второй - на выборе типа объяснения психологических феноменов. Третий - на имплицитной "опорной" картине мира, характерной для теории.

Ключевые слова: классификация, психологические теории, интроспекция, ретроспекция, гештальт-психология, фрейдизм, бихевиоризм, картина мира.

Психология, будучи одной из основных гуманитарных наук, в отчетливой форме демонстрирует трудность сведения представлений о человеке к единой теории. И это, по мнению некоторых ученых, является не столько недостатком, сколько преимуществом психологии перед другими науками, ориентиром для них. При всей спорности данного утверждения, нельзя не согласиться однако с тем, что "плюрализм" теорий в психологии действительно предполагает различные типы научных подходов к человеку. Отсюда возникает проблема упорядочивания множества психологических теорий, т.е. создания логически обоснованных их классификаций.

Первая предлагаемая нами классификация отражает тот факт, что многие классические теории психологии XX века возникли на основе самоопределения ученых относительно идеи наблюдаемости внутреннего мира человека (в том числе как реакции на вундтовскую интроспективную психологию). Вообще, проблема наблюдаемости исходных феноменов является фундаментальной для любой науки, потому что наука начинается с факта, устанавливаемого опытно, через ту или иную форму наблюдения. Так же, на наш взгляд, и психология перешла в XIX веке в ранг науки благодаря осознанию сообществом ученых невозможности заменить психологию как отрасль исследований, прямо и непосредственно направленную на изучение психики, какими-либо иными науками, изучающими психику лишь косвенно, через те феномены, с которыми она так или иначе связана (мозг, практическая деятельность и т.п.). Психология в XIX веке допустила "признание непосредственной реальности психологического опыта" [3, с. 14], что и изменило ее статус: из отрасли философии она превратилась в эмпирическую науку. Поэтому выросшая на почве такого признания интроспекция является своеобразной осью, или отправной точкой научной психологии, относительно которой определяет свою позицию любая психологическая теория, претендующая на фундаментальность.

Наиболее точно реализовала дух вундтовской интроспекции, на наш взгляд, гештальт- психология с ее "феноменологическим наблюдением" [2, с. 31]. Лишь по недоразумению гештальт-психологи приняли вундтовское требование необходимости тренировки человека, реализующего самонаблюдение, за признак оторванности от непосредственной субъективной данности того или иного психического феномена. В действительности направленность интроспекции у В. Вундта на фиксацию "непосредственного опыта" родственна гештальтистскому требованию необходимости реализации в самонаблюдении позиции "наивного наблюдателя".

Однако полноценная фиксация "непосредственного опыта" весьма затруднительна по ряду причин, которые очень точно в свое время были описаны французским философом и психологом А. Бергсоном. К вундтовскому "непосредственному опыту" приложимы его следующие слова: "Вы произвольно определяете настоящее, как то, что есть, тогда как настоящее есть просто то, что совершается" [1, с. 563]. В связи с этим в самонаблюдении, по мысли А. Бергсона, проблема состоит в том, чтобы наше сознание "отделалось от вполне готового и примкнуло к совершающемуся; нужно чтобы способность видения, обратившись к самой себе, составляла единый акт с волей. Нечего и говорить, что это тяжелое усилие мы можем совершить, только насилуя свою природу, и оно вряд ли способно продержаться больше нескольких мгновений.

Возможно поэтому "Вундт указывал, что ни один испытуемый, который выполнил менее 10000 интроспективно проконтролированных реакций, не подходит как источник сведений для публикации из его лаборатории.

Невозможность долго удержаться в "совершающемся" приводит, по Бергсону, к смещению сознания от инстроспекции к "ретроспективному взгляду" [1, с. 262]. Классическим вариантом использования ретроспекции является, на наш взгляд, психоанализ З. Фрейда.

Так, мысленный возврат человека к ситуациям, вызвавшим какую-либо психоэмоциональную травму, - это, по сути, ретроспекция. Метод свободных ассоциаций, один из главных исследовательских методов в психоанализе, также построен на ретроспекции, поскольку ассоциация как таковая - это "переброска" сознания из "сейчас" в какой-либо пункт прошлого опыта. В психоанализе любое настоящее в конце концов заменяется элементами прошлого и, следовательно, в целом в психоанализе предметом исследования является уже не "непосредственный", а прошлый опыт.

Однако ретроспективность психоанализа - лишь "лицевая" его особенность. Проблема в том, что прошлый опыт, "стягивая" на себя всю возможную существенную детерминированность субъекта, как бы дистанцирует его самого от этой детерминированности. Парадоксальным образом сам субъект в ситуации "сейчас" оказывается недетерминированным, зависящим лишь от самого себя. Эта обратная сторона ретроспекции проявляется в психотехническом подходе к личности.

Бихевиоризм принято оценивать как крайне антиинтроспекционистскую психологическую теорию. В этом смысле он также возник на почве определения своей позиции относительно интроспекции. Однако на наш взгляд, чистота его антиинтроспекционизма несколько преувеличена. Действительно, основатель бихевиоризма Дж. Б. Уотсон едва ли не отличительным признаком данной теории провозгласил отказ от использования данных интроспекции в любых формах. Но он использовал при этом близкий к гештальтистскому мотив: данные интроспекции "не представляют научной ценности, поскольку они зависят от подготовленности исследователей в интерпретации этих данных в терминах сознания" (курсив мой. - М. Я. ) [7, с. 79]. Уотсон говорит: "Мы могли бы рассмотреть... возврат к нерефлексивному и наивному использованию сознания" (курсив мой. - М. Я. ) [там же, с. 95], - что явно сближается с гештальтистским принципом соблюдения в исследовании позиции "наивного наблюдателя". Отличие состоит в том, что Уотсону нужна "наивность" не в актах наблюдения, как у гештальт-психологов, а в интерпретации зафиксированных наблюдением фактов: он возражает против использования именно "терминов сознания" (курсив мой. - М. Я. ) [с. 79]. "Термины сознания" заменяются терминами внешней реальности: "стимул", "реакция", "поведение". Но смена терминологии здесь не приближает к истине, а скорее вводит в заблуждение, запутывает дело.

Как заметил В. А. Лефевр, "для того, чтобы выяснить, что является стимулом, экспериментатор должен обратиться к своему внутреннему миру, т.е. совершить интроспективный акт" [4, с. 7], - ибо без такой ментальной процедуры стимул является не стимулом, а всего лишь не имеющим какого-либо психологического значения физическим феноменом. Последний становится в глазах исследователя стимулом при "вписывании" в него, проекции на него какого-либо субъективного состояния. В бихевиоризме субъективное неявно "встроено" в объективное (например, как переживание перспективы получения какого-либо подкрепления или вознаграждения за реагирование на данный стимул). Поэтому уотсоновский тезис об отказе от "терминов сознания" на деле приводит к неразличению субъективного и объективного языков описания человека, как и вообще - к превращению внутреннего мира в некий бесструктурный "комок" дискомфортных или комфортных чувствований, тревог, ожиданий и т.д. (в этом плане метафора черного ящика", предлагавшаяся для обозначения психики в позднем бихевиоризме, характерна именно своей аморфностью).

Отметим, что много общего с этими убеждениями имеется в идеях предтечи" бихевиоризма И. М. Сеченова. Как материалист, он утверждает, что "первая причина всякого человеческого действия лежит вне его", т.е. во внешней реальности [6, с. 209]. Однако он же говорит: "Любя женщину, человек любит в ней, собственно говоря, свое наслаждение" [там же, с. 204]. Таким образом, под внешней действительностью понимается спроецированное на эту действительность субъективное переживание. В целом, следовательно, бихевиоризм опирается на нерасчлененную опосредованную интроспекцию, реализуемую через объективацию, через проецирование субъективных состояний на внешнюю среду.

Итак, три исходные, "классические" теории психологии XX века реализуют три варианта интроспекции: гештальт-психология - прямую, непосредственную; фрейдизм - косвенную, со смещением от настоящего к прошлому (ретроспекция); бихевиоризм - косвенную, нерасчлененную, со смещением атрибуции (а точнее - проецированием) испытываемых состояний на компоненты внешней среды. (Это вполне согласуется с тем, что в поле зрения гештальт-психологов оказался феномен прояснения сознания - инсайт, в поле зрения Фрейда - феномен сновидческого состояния сознания, а у бихевиористов - поведение вообще осталось без сознания, осуществляемое на основе "слепых" проб и ошибок.) Другие теории, на наш взгляд, либо примыкают к одному из этих трех вариантов, либо используют смешанные формы интроспекции. К примеру, гуманистическая психология использует в основном первый вариант интроспекции: так, роджерсовские группы встреч (как, впрочем, и левиновские T-группы) представляют собой по своему психологическому механизму не что иное, как углубленную интроспекцию человека, погруженного в поле специально создаваемых квазиэкспериментальных межличностных отношений. Известный тренинговый принцип "здесь и сейчас" очень близок вундтовской установке на фиксацию и исследование именно "непосредственного опыта". Данная классификация отражена в табл. 1.

Две другие возможные классификации психологических теорий мы лишь наметим, не прибегая к подробной аргументации.

Вторую классификацию можно построить на различении используемых в этих теориях принципов объяснения психических явлений. Для этой цели правомерно, на наш взгляд, воспользоваться тремя понятиями, предложенными в XIX веке авторами соответствующих программ развития психологии: В Вундтом, Ф. Брентано и И. М. Сеченовым [8]. В русле вундтовской "апперцепции" возникли такие понятия, как "гештальт" и "установка". Брентановской "интенции" соответствуют понятия "влечение", "либидо". Сеченовскому "рефлексу" - "реакция", "поведение". Тем самым в гештальт- психологии и в теории установки детерминирующий фактор психики локализован в месте "стыковки" психики как целом с внешней средой, в бихевиоризме - во внешней среде, во фрейдизме - в глубинах психики. Гуманистическая психология в этом отношении сочетает первый и третий тип детерминации, а когнитивная психология - первый и второй. Эта классификация отражена в табл. 2.

Проведенный анализ дает определенные основания предположить, что три наиболее фундаментальные теории психологии XX века - гештальт-психология, фрейдизм и бихевиоризм - основываются не только на разном понимании природы психики, но и на существенно различных картинах мира (что является одной из косвенных причин трудности их совмещения). Различия в картинах мира - основание для еще одного варианта нашей классификации. В качестве гипотезы мы провели бы здесь следующие сопоставления: аристотелевской телеологической физике аналогичен фрейдовский психоанализ с его интенцией-влечением как объяснительным принципом любого феномена; ньютоновской механике - бихевиоризм с его принципом механического реагирования на внешние воздействия; эйнштейновской теории относительности аналогична гештальт-психология с ее принципом соотнесенности наблюдаемых характеристик объектного поля с сознанием наблюдателя. Данная классификация отражена в табл. 3.

Важнейшим выводом, который мы можем сделать из нашего сопоставительного анализа различных "классических" теорий психологии XX века, является мысль о том, что их возникновение имело свою логику: логику "исчерпывания" возможных типов получения психологических феноменов, способов их объяснения и тех имплицитных картин мира, на которые опираются эти объяснения.

Таблица 1. Соответствие видов интроспекции теориям психологии

Таблица 2. Соответствие локализации причин психических явлений теориям психологии

Таблица 3. Соответствие предполагаемых картин мира теориям психологии

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Минск: Харвест, 1999.

2. Боринг Э. Г. История интроспекции История психологии (10-е-30-е гг. Период открытого кризиса): Тексты / Под ред. П. Я. Гальперина, А. Н. Ждан. М.: Изд-во Моск. университета, 1992. С. 20 - 47.

3. Вундт В. Очерки психологии. М.: Московское книгоиздательство, 1912.

4. Лефевр В. А. Конфликтующие структуры. М.: Советское радио, 1973.

5. Психология и новые идеалы научности (материалы "круглого стола") // Вопросы философии. 1993. N 5. С. 3 -42.

6. Сеченов И. М. Рефлексы головного мозга // Сеченов И. М., Павлов И. П., Введенский Н. Е. Физиология нервной системы. Избранные труды. М.: Гос. изд-во мед. литературы, 1952. Вып. I. С. 143 - 211.

7. Уотсон Дж. Б. Психология с точки зрения бихевиориста // История психологии (10-е-30-е гг. Период открытого кризиса): Тексты / Под ред. П. Я. Гальперина, А. Н. Ждан. М.: Изд-во Моск. университета, 1992. С. 79 - 96.

8. Ярошевский М. Г. История психологии. М.: Мысль, 1985. С. 219 - 245.

CONCERNING THE PSYCHOLOGICAL THEORIES' CLASSIFICATION

M. I. Yanovsky

The senior tutor of the chair of pedagogy and psychology of National university, Donetsk, Ukraine

The article deals with the problem of XXth century psychological theories' classification. There alternatives are proposed. The first classification is based upon a correlation between theory and introspection. The second one - on particular explanation type of psychological phenomena. The third is based on the implicit "supportive" world pattern, which is characteristic to a theory.

Key words: psychological theories' classification, introspection, retrospection, geshtald- psychology, freudism, behaviorism, world pattern.

В отделении общественных наук РАН

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ФИЗИЧЕСКОГО И ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ ЧЕЛОВЕКА (по материалам исследований ИП РАН)

Автор: А. Л. ЖУРАВЛЕВ

Доктор психол. наук, профессор, директор ИП РАН, Москва

Представлены некоторые результаты исследований, выполненных в Институте психологии РАН и в пограничных областях психологии и медицины. К ним относятся исследования психологических факторов пренатального развития человека, когнитивных "моделей психического" в норме и при аутизме, психопатологических последствий пребывания человека в травматических стрессовых ситуациях. Систематизированы факторы психического здоровья в экстремальных условиях профессиональной деятельности летчиков, что позволило научно обосновать использование комплекса методов оценки психологических характеристик различных категорий летного состава в процессе клинико-психологической экспертизы. Показано применение результатов фундаментальных исследований в области системной психофизиологии для решения практических медико-психологических задач преодоления алкогольной зависимости, изучения эффектов сверхмалых доз биологически активных веществ и др.

Ключевые слова: психология пренатального развития, контроль поведения, "модель психического", посттравматическое стрессовое расстройство, психотравматология, психоонкология, клинико-психологическая экспертиза, информационный стресс, системная специализация нейронов, индивидуальный опыт, алкогольная зависимость.

ВВЕДЕНИЕ

Междисциплинарный подход к исследованию человека, включающий интеграцию медицинской и психологической наук [7], в настоящее время позволяет подойти к более глубокому пониманию проблем человеческой жизни в целом и, в частности, механизмов различных отклонений, критериев психического здоровья, возможностей реабилитации больных людей, профилактики заболеваний и т.д. [15]. Только фундаментальные научные исследования позволяют разрабатывать адекватные практические методы и эффективные техники работы с человеком.

Понимание необходимости междисциплинарной интеграции медицины и психологии выражается в открытии факультетов клинической психологии в медицинских университетах, расширении курсов лекций по разным разделам психологии и активном поиске сотрудничества с психологами современных исследователей, разрабатывающих собственно физиологическую и медицинскую проблематику. Все эти факты показывают, что современный этап развития наук о человеке требует объединения усилий представителей медицины и психологии.

Некоторые направления исследований, предполагающие подобное научное сотрудничество, разрабатываются в различных лабораториях Института психологии РАН.

СОВРЕМЕННЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ ПРЕНАТАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

В российском обществе очень остро стоят практические вопросы рождаемости, здоровья будущих поколений, физического и психического здоровья матери и ребенка. Они имеют не только биологические и медицинские аспекты, но в большой степени и психологические, которые могут становиться чрезвычайно актуальными, а нередко выступающими на передний план. Данное направление исследований успешно развивается в лаборатории когнитивной психологии под руководством доктора психологических наук Е. А. Сергиенко.

Наиболее значимым и эволюционно ожидаемым условием, удовлетворяющим потребностям растущего организма в познании окружающего мира и определяющим структуру эмоционального благополучия, является контакт ребенка с матерью [А. С. Батуев, 1999; Е. А. Сергиенко, 1994;

До рождения это взаимодействие существует как в форме пренатального научения, так и в форме материнского отношения, ожидания рождения, психологической готовности к выполнению материнских функций.

Таким образом, особенности отношения и поведения матери, сформированность у нее потребностей и навыков взаимодействия с ребенком являются важнейшими факторами нормального пренатального развития. Показано, что отклонения в материнском отношении к ребенку, недостаточная психологическая готовность к материнству, дефицит общения младенца с матерью, нежелательная беременность, девиантное поведение матерей - часто связаны с неблагоприятными социальными условиями, но весомой их причиной остаются особенности и уровень индивидуально-психологического развития будущей матери [В. И. Брутман и др., 1994, 2000; А. И. Захаров, 1998; С. Ю. Мещерякова, 2000; Г. Крайг, 2000]. Исследователями выделены такие психологические факторы риска, как противоречия в ценностной структуре личности матери, неадекватная самооценка, недостаточное принятие себя, неуверенность в своих силах, отрицательные установки на беременность и рождение ребенка, глубинные авторитарные установки на воспитание ребенка [О. Н. Безрукова, В. А. Самойлова, 1999] и др.

Изменения, происходящие в организме женщины во время беременности, повышают ее чувствительность к различным внешним воздействиям, и в особенности к собственным внутренним состояниям. В этот период актуализируются неразрешенные прежде конфликты, связанные с женскими ролями и материнством. Отношения в системе "мать - ребенок" во многом зависят от представлений женщины о себе как о матери, от характера включения этих представлений в психологическую структуру ее личности.

В настоящее время в медицинской науке наиболее распространена точка зрения на возможные осложнения во время беременности как на следствие влияния на организм матери различных неблагоприятных факторов, а оптимизация состояния женщины почти полностью находится в ведении медицины, при этом благоприятное протекание беременности считается следствием хорошего состояния здоровья.

Психологический подход к изучению беременности представлен исследованиями влияния эмоциональных состояний, личностных свойств, уровня развития материнской сферы личности в целом на протекание беременности [А. С Батуев, 2000; А. И. Захаров, 1998; Р. Ж. Мухамедрахимов, 1999; Г. Г. Филиппова, 1999]. Менее изученной стороной вопроса остается способность женщины организовывать, регулировать и контролировать собственное поведение как условие успешного протекания процесса беременности.

Данные исследований, выполненных в ИП РАН, свидетельствуют о том, что актуальное переживание беременности, отношение к будущему ребенку и неосознаваемые представления о нем основаны на личностных качествах женщин, их раннем семейном опыте, а также на психологической готовности женщины к специфическому материнскому поведению [9]. Важным показателем для оценки материнского отношения является, например, заблаговременное планирование беременности, т.е. способность к самоорганизации. При одинаковой желанности беременности женщины, заранее спланировавшие ее, отличаются большей личностной зрелостью, высокой самооценкой, демонстрируют более сформированное материнское отношение и очень редкое проявление психологического феномена игнорирования ребенка. Такие женщины представляют будущего ребенка младенцем, что соответствует их психологической готовности к материнскому поведению. Эти данные позволяют предположить, что благополучная беременность связана со способностью женщины организовать собственное поведение для достижения запланированной цели, при этом образ цели в форме представлений о будущем ребенке сформирован как более адекватный предстоящим материнским задачам [9].

Стратегия поведения матери определяется уровнем контроля поведения, под которым подразумевается психический уровень регуляции поведения как системное объединение когнитивных, эмоциональных и волевых процессов, направленных на достижение цели - рождение здорового и эмоционально близкого ребенка [10].

Основная цель текущего этапа исследований - установление степени соответствия между особенностями контроля женщинами своего поведения во время беременности, их личностными качествами, ранним семейным опытом при различной степени благополучия беременности. В исследовании ставится задача прослеживания связей между уровнем контроля поведения и благополучием рождения и состоянием ребенка. Контроль поведения рассматривается как интегративная индивидуальная характеристика женщины, обеспечивающая ее адаптацию. Составляющими контроля поведения являются когнитивный контроль, эмоциональная регуляция и контроль действий, или волевой контроль.

Исследование выполнено на базе научного Центра акушерства, гинекологии и перинатологии РАМН, Детской городской поликлиники N 111 и родильного дома N 4 г. Москвы. Испытуемыми были женщины, состоящие на учете по беременности: обследовано 80 женщин в возрасте от 19 до 39 лет, средний возраст в группе - 28 лет.

Были использованы батареи психологических методик, позволяющих комплексно описывать индивидуально-психологические особенности контроля поведения и личностные характеристики женщин:

* эмоциональная устойчивость во время беременности определялась с помощью показателей уровня депрессии, реактивной тревожности и личностной тревожности;

* актуальное переживание состояния беременности изучалось с помощью следующих показателей: плановость и желанность беременности; изменение эмоционального состояния во время беременности; развитие контакта с будущим ребенком; наличие соматических осложнений во время беременности; индивидуально-психологические свойства женщин и их представления о раннем семейном опыте;

* регистрировались характеристики контроля поведения женщин по уровню их самоконтроля и волевого контроля поведения.

В итоге исследования были получены следующие важные результаты.

* Благополучное течение беременности и родов связано с высокой личностной организацией женщины, в частности с детальным уровнем контроля своего поведения.

* Женщины, лучше переносящие беременность, отличаются высоким уровнем субъективного контроля в ситуациях неудач и семейных отношениях, они имеют представления о собственном раннем семейном опыте как поддерживающем. Когнитивный контроль этих женщин отличается общим высоким уровнем развития, а также сформированными способностями осознания внешних и внутренних условий, необходимых для создания конкретной программы действий и достижения цели, умением гибко корректировать планы, схемы действий при изменении социальных условий. Волевой контроль женщин с благоприятно протекающей беременностью позволяет преодолевать негативные переживания без нарушения процесса жизнедеятельности.

* Контроль поведения женщин с благоприятно протекающей беременностью представляет собой целостную систему, включающую в себя все многообразие возможностей по регуляции состояний и управлению поведением, интегрирующую различные уровни развития личности.

Контроль поведения женщин с неблагоприятно протекающей беременностью это менее интегрированная система со значительно меньшими компенсаторными возможностями.

* Роды у группы женщин с благоприятно протекающей беременностью проходили без тяжелых осложнений, а оценка новорожденных и младенцев первого года жизни показала более высокий уровень их развития и гармонизации биологических и психологических показателей.

РАЗВИТИЕ КОГНИТИВНОЙ "МОДЕЛИ ПСИХИЧЕСКОГО" В НОРМЕ И ПРИ АУТИЗМЕ

Способность воспринимать и распознавать психические состояния других людей играет важнейшую роль в процессе социального взаимодействия. В последние годы исследователи все большее внимание стали уделять значению когнитивных функций человека в понимании окружающего социального мира. Такое смещение акцента в исследованиях частично отражает изменения в области социальной психологии, в которой при объяснении социального поведения человека нередко обращаются к когнитивному подходу. Кроме того, с точки зрения адаптации к внешней среде способность распознавать психические состояния людей (их желания, намерения, эмоции) по внешним проявлениям имеет эволюционную значимость. Мозг человека и других приматов воспринимает и перерабатывает информацию, включающую сложные социальные стимулы, что оказывает влияние на развитие определенных его отделов в процессе эволюции [Stone V. E., 2000].

Новейшие теории, разрабатывающие проблему развития знаний о ментальном мире, объясняют то, как человек будет понимать и интерпретировать социальное поведение других людей. Современные подходы предполагают, что мы обычно оцениваем действия других людей не просто как паттерны поведенческой или вербальной активности. Скорее поведение выступает в качестве "ключа" к пониманию желаний, намерений и убеждений других людей. В реальной жизни мы постоянно строим причинно-следственные когнитивные модели для понимания и предсказания поведения других людей, которые включают в себя все наши знания о собственных психических состояниях и о таких же состояниях у других. Возможность построения данных моделей определяется способностью человека к "моделированию психического".

Социальные и коммуникативные проблемы детей с аутизмом привлекали исследователей, пытавшихся выяснить такие особенности восприятия социальной информации этими детьми, как эмоциональные выражения лица, эмоциональные высказывания, а также другие проявления внутренних психических состояний людей.

Начало этим исследованиям положила работа С. Барона-Коена (1985), направленная на изучение процесса понимания детьми с аутизмом психических состояний других людей, а именно - понимания, что эти люди могут иметь мнения, желания и т. п., отличные от их собственных мнений и желаний.

В настоящее время существуют серьезные разногласия в понимании механизмов дефицита способности к построению "модели психического" у детей с аутизмом, а, следовательно, и в понимании его природы, прогноза течения, возможностей коррекции дефицитарного поведения, перспектив социализации аутистов.

Одной из специальных задач исследования лаборатории когнитивной психологии ИП РАН был экспериментальный анализ связей развития "модели психического" в норме и при аутизме с общим когнитивным развитием детей, включающим знания о физических объектах и различных социальных агентах.

Согласно традиционному подходу, дефицит "модели психического" у детей с аутизмом обусловлен нарушением развития в первом модуле, так как они демонстрируют отсутствие селективности внимания к другим людям и, следовательно, могут не отделять физические объекты от людей. Однако результаты, полученные под руководством Е. А. Сергиенко, свидетельствуют о том, что некоторые дети с аутизмом в младшем школьном возрасте имеют способность к метаре-презентации, о чем говорит выполнение ими задач на понимание психических состояний других людей. Возможно, что развитие этих модулей формирования "модели психического" в аутизме идет не последовательно, как в условиях нормального развития, а независимо друг от друга.

Существующие теории развития "модели психического" не могут объяснить все данные, полученные в исследовании детей с аутизмом дошкольного и младшего школьного возрастов. Результаты показали, что для развития "модели психического" необходимы базовые когнитивные представления о мире, в частности представления о постоянстве объекта и понимании принципа сохранения. Те дети (с нормальным развитием и аутизмом), которые имели представления объектного постоянства и понимали принцип сохранения, также могли решить задачи на понимание ментального мира. Эти факты скорее говорят о том, что развитие моделей физического и ментального мира в онтогенезе происходит совместно, опровергая утверждения, что "модель психического" имеет самостоятельное основание развития [12, 16].

Исследования механизмов формирования "модели психического" способствуют не только продвижению в понимании психологической природы аутизма, но и в создании коррекционных программ социализации, построении научных прогнозов реабилитации и разработке новых методов обучения детей-аутистов.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПОСТТРАВМАТИЧЕСКОГО СТРЕССА

Исследование психологических последствий воздействия природных, техногенных, социально-политических и криминальных чрезвычайных ситуаций относится к числу остроактуальных и общественно-значимых в современной психологии. Пребывание человека в таких ситуациях зачастую вызывает у него переживания травматического (т.е. способного нанести психическую травму) стресса и в последующем может приводить к разным формам дезадаптации человека. Своему возникновению понятие посттравматического стресса обязано анализу, в первую очередь, клинических наблюдений последствий влияния на человека экстремальных факторов, в основном военных, а также последствий воздействия антропогенных и стихийных катастроф. Итогом явилось выделение специфического для таких случаев психического расстройства, обозначенного как посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), а в американском диагностическом психиатрическом классификаторе - DSM (ДСМ).

Ситуации, связанные с воздействием экстремального (травматического) стресса, т.е. катастрофы, насилие, боевые действия, стихийные бедствия и т.п., встречаются в повседневной жизни людей все чаще и, соответственно, в современном обществе пропорционально возрастает количество тех, кто в результате такого воздействия страдает особой формой психопатологии - посттравматическим стрессовым расстройством. Таких людей среди переживших травматический психологический стресс может оказаться от 15 до 70%; в основном, это зависит от тяжести переживаемого события и от сочетания психической травмы с нарушениями физической целостности человеческого организма, т.е. физическими травмами.