Психология музыкальной деятельности

Наконец, «операциональные» характеристики, связанные с исследованием человека как субъекта деятельности, изучались путем структурно-системного анализа самой деятельности. Использовались наблюдения за процессом работы исполнителей над музыкальными произведениями, за поведением в ситуации публичного выступления. При изучении деятельности композиторов применялась техника скрытой звукозаписи: процесс работы композиторов (в ходе выполнения экспериментальных заданий) записывался на магнитофон, о чем испытуемые не знали. Комплексность выражалась не только в применении разнообразных методик при изучении одного вида музыкальной деятельности, но и в использовании методики, позволившей изучать одновременно все основные виды музыкальной деятельности (сочинение, исполнение, слушание музыки), с процессуальной стороны анализировать динамику формирования образа сочинения, особенности его воплощения и постижения исполнителем, слушателем. Для этой цели композиторам разных стран было предложено сочинить специальные сочинения на заданные темы. В одних случаях композиторы были свободны в выборе средств воплощения, в других случаях экспериментатор ограничивал их «свободу» мелодической, гармонической, жанровой установкой. Произведения в различных интерпретациях, с разными вариантами эмоционально-экспрессивной трактовки, записанной на видеомагнитофон, предъявлялись для оценки слушателям и экспертам-музыковедам. Однако материалы исследований не приводятся в книге в той логической последовательности, которая связана с избранной автором экспериментальной стратегией [67]. Более того, из проведенных 34 серий экспериментов, связанных с изучением процессов творчества и восприятия по описанной выше комплексной методике в книге анализируются лишь восемь. Анализ результатов исследований во многих случаях ведется обобщенно. Это диктуется в первую очередь тем, что книга адресована музыкантам-практикам, в том числе студентам и учащимся, а не психологам-экспериментаторам. Кроме того материалы собственных исследований нужны часто автору, наряду с данными, полученными другими исследователями, лишь для доказательства или иллюстрации того или иного положения. Вот почему результаты экспериментов с композиторами обсуждаются попутно в специальных разделах лишь 111-ей главы, в то время, как материалы восприятия слушателями «экспериментальных» сочинений приводятся уже в главе II. Центральной, системообразующей категорией монографии является категория «деятельность». Проблеме деятельности уделено специальное внимание в I главе, которая содержит концептуальную базу для всей работы: многие положения этой главы используются в других разделах книги. Во втором разделе 1-ой главы автор акцентирует внимание на проблеме пригодности к деятельности, анализируя в этой связи музыкальные способности, являющиеся одним из психологических условий успешности выполнения деятельности. Очерчивая структуру музыкальности, автор обращает внимание читателя в первую очередь на те способности, которые составляют ядро музыкальности. Именно эти способности необходимы для успешного осуществления музыкально-слуховой деятельности, наиболее общей и объединяющей композиторов, исполнителей, слушателей. Вот почему следующая (II) глава посвящена анализу музыкально-слуховой деятельности, а не композиторской -- по логике исследования. Ее развернутые же, усложненные, специальные уровни -- композиторского, исполнительского слышания-переживания рассматриваются в специальных разделах глав III и IV в контексте анализа творческого процесса. Однако каждая глава является в значительной степени и автономной по содержанию и может быть полезной для представителей соответствующих специальностей: композиторов, исполнителей, музыковедов, музыкантов-педагогов. Самостоятельной в некоторой степени является и глава II о деятельности, в которой по ходу изложения концепций видных отечественных ученых-психологов автор иллюстрирует их положения материалами экспериментальных исследований музыкальной деятельности. Это оказалось возможным благодаря тому, что под руководством фундаторов московской, ленинградской, тбилисской школ А. Н. Леонтьева, Б. Г. Ананьева, Д. Н. Узнадзе был проведен цикл блестящих исследований музыкального слуха и восприятия музыки. В специальных главах, посвященных анализу конкретных видов деятельности, читатель не найдет развернутого психологического анализа отдельных действий или операций, хотя эти понятия используются, а в некоторых случаях и иллюстрируются. К сожалению, отечественная музыкальная психология пока не располагает достаточным количеством теоретических и экспериментальных работ, посвященных изучению этих вопросов, автор же не ставил себе задачи исследовать их. Его внимание устремлено в первую очередь к процессуально-динамической стороне деятельности, находящей воплощение в стадиальности, а также к вопросам повышения эффективности деятельности и психологические аспектам подготовки к ней. В главах, посвященных анализу композиторской и исполнительской деятельности, этот подход реализуется путем анализа творческого процесса композитора, исполнителя в связи с индивидуально-типологическими и профессиональными различиями. Автор стремится показать на конкретных материалах, что музыкально-творческий процесс подчиняется общепсихологическим закономерностям, вопреки бытующему среди части музыкантов мнению о его уникальности, непредсказуемости, неуправляемости, об отсутствии стадиальности. Психологические проблемы формирования и восприятия художественного образа как сущностного ядра художественно-творческого процесса концентрично рассматриваются в трех центральных главах. Диалектика научного познания закономерностей и механизмов формирования и восприятия художественного образа предполагает исследование этих процессов, часто протекающих в сознании человека без осознанного разложения на составные части, в различных ракурсах, на различных уровнях. Анализ этих уровней представлен в заключительном разделе главы II. При анализе этой проблемы применительно к задачам изучения художественно-творческого процесса автор основное внимание сосредотачивает на исследовании взаимоотношения различных форм мышления как важного механизма творческой деятельности. Важное место в книге автор отводит категории переживания. Этой незаслуженно забытой на некоторое время категории в настоящее время придается огромное значение как в общей психологии, так и в прикладных отраслях: психологии искусства, медицинской психологии и др. Категория переживания как «единица» анализа психики была введена в отечественную психологию Л. С. Выготским, подобно тому, как позже действие стало единицей анализа деятельности. Особенно велико значение исследования этой категории на материале художественной деятельности, так как специфическим предметом искусства является отражение сложнейшего многообразия и динамики человеческих переживаний. Искусство представляет собой одну из высших специфических форм реализации человеческих потребностей в переживаниях [271].

Одно из проявлений психостатической возможности художественного переживания -- катарсис. Категория переживания рассматривается в книге в связи с анализом различных видов музыкальной деятельности. При этом автор акцентирует внимание не только на проблеме зависимости переживаний от особенностей деятельности, но и на раскрытии регулирующих механизмов переживаний, участвующих в управлении деятельностью. Процесс переживания не только является одной из операциональных составляющих деятельности, но и в некоторых случаях выражает сущность самой деятельности, например, музыкально-слуховой. Придавая важное значение эмоциональным компонентам структуры переживания, автор в первую очередь ориентируется на исследование эмоционально-энергетического уровня, связанного с осуществлением деятельности, полностью разделяя точку зрения Г. И. Панкевич, предостерегающей исследователей от отождествления этого уровня с эмоционально-содержательным, связанным со сферой содержания музыкального произведения . Современная психология располагает богатейшими возможностями исследования переживания, дополняя методы интервью, беседы, анкетирования материалами экспериментальных исследований, праксиметрического анализа деятельности, техникой включенного наблюдения, регулирующего диалога, скрытых камер, регистрацией психофизиологических показателей и др. Однако преувеличенное внимание к господствующей в XX в. технике эксперимента и недооценка так называемых «субъективных» методов (опроса) приводит к тому, что исследователи, отчуждая иногда испытуемых от породившей (переживание) жизненной ситуации, «разрушают» переживания или делают человека «нечувствительным» к переживаниям (по справедливому замечанию Ф. В. Бассина). Действительно, даже выстрел в лаборатории может не пугать испытуемого. Как отмечают многие ученые, факты, полученные в результате проведения самых совершенных экспериментов, еще ничего не говорят сами по себе и остаются такими же фактами, как и данные «житейского» наблюдения. Экспериментальные факты требуют интерпретации, которая базируется на методологической позиции ученого [62]. В последнее время психологи более пристально относятся к обсервационным методам -- наблюдению и самонаблюдению, которые особенно ценны для исследователей процессов творчества и восприятия. Действительно, даже самые «объективные» психофизиологические показатели мало что дадут, например, исследователю проблемы эмоций в художественной деятельности без учета «субъективных» моментов: психофизиологические изменения настолько многообразны, что исследователь не может говорить о физиологических коррелятах простейших или однородных эмоций, дифференцируя физиологические признаки положительных или отрицательных эмоций лишь на основе аппаратурной регистрации, не говоря уже о таких сложных психических состояниях, каким является, например, состояние творческого вдохновения или «эстрадное волнение», синтезирующее многообразные эмоциональные явления. Однако, призывая к использованию традиционных еще для интроспективной школы «субъективных» методов, В. К. Вилюнас подчеркивает: «Анализ субъективных переживаний человека, отвечающий задаче полного и систематического восприятия фактов, принципиально отличается от классического интроспективного анализа, основанного на вере в объяснительную способность самонаблюдения» [83, с. 24]. На основе использования субъективных методов построены многие разделы современной психологии, неврологии, психиатрии, юриспруденции [62]. Эпистолярное наследие, рукописи, черновые материалы, дневники, самоотчеты представляют чрезвычайную ценность и для психологии искусства. Вот почему во многих главах автор очень бережно относится к материалах высказываний крупных музыкантов, которые не только анализируют свои переживания, но и во многих случаях пытаются с научной точки зрения осветить проблемы, интересующие автора. Достаточно отметить, например, что Г. М. Коган, с которым автор провел несколько многочасовых бесед, является признанным специалистом в области теории и истории исполнительства, психологии исполнительского творчества. В книге использованы материалы бесед-интервью автора с известными музыкантами: Анталом И. (Венгрия), Вольгером X. (Германия), Вондровицем О. (Чехословакия), Дьякович Ц. (Болгария), Лиллом Д. (Великобритания), Веббом Ч. (США), Ли Бартелем (Канада), Фудзикавой М. (Япония), Чиней Ц. (Италия), Аденом Г.Г., Гринберг М., Коганом Г., Нестеренко Е., Обориным Л.Н., Пахмутовой А.Н., Таривердиевым М.Л., Холминовым Т.Н., Шпиллер Н.Д., Хренниковым Т.Н., Коганом Л., Ростроповичем М.Л., Шостаковичем Д.Д., Кремером Г. (Россия) и др. (В некоторых случаях по просьбе интервьюируемых высказывания приводятся под условным обозначением, например, «проф. Д» или «Испытуемый А.К.»). Имея возможность наблюдать за деятельностью некоторых испытуемых в течение длительного периода времени, автор анализирует особенности художественно-творческого процесса в зависимости от индивидуально-типологических особенностей личности, в связи с эволюцией ее мировоззрения, творческих установок: материалы длительного-лонгитюдинального исследования личности представлены в заключительных разделах главы IV. В главе III также в историко-культурном контексте анализируются некоторые закономерности мышления композитора на примере рассмотрения особенностей творческого процесса П.И. Чайковского, Л. ван Бетховена, С.С. Прокофьева. Анализ собственных экспериментальных материалов, а также привлечение данных исследований музыковедов Ф.Г. Арзаманова, А.И. Климовицкого, А.П. Милки, А.И. Мухи, М.Е. Тараканова и др. позволил автору найти то общее, типичное, что в психологическом отношении характеризует художественно-творческий процесс. Материалы бесед-интервью также сгруппированы таким образом, чтобы показать читателю в первую очередь общность позиций, методов различных музыкантов. Историко-культурный контекст для автора не является лишь одним из операциональных аспектов анализа, он является требованием современной методологии, которое должен учитывать любой исследователь -- эта мысль выпукло представлена в обзоре литературы по проблемам деятельности. Однако генетический, историко-культурньй ракурс может стать и основой организации специальных исследований, что является делом будущего музыкальной психологии. В заключение вводного раздела хотелось бы обратить внимание читателя на направленность книги. Главы, с одной стороны, не являются систематическим изложением всех разделов музыкальной психологии, с другой стороны читатель, в каждом разделе знакомится не только с основной проблематикой музыкальной психологии, но и с некоторыми положениями общей психологии.

Общепсихологический материал рассредоточен во всех главах. Так, основные методологические принципы российской психологической науки изложены во введении и в I главе, общепсихологическая характеристика сенсорно-перцептивных процессов дается во II главе, общепсихологические проблемы воображения и творчества подробно освещены на материале композиторской деятельности в III главе, аналогично, общепсихологические вопросы памяти -- на материале музыкального обучения в V главе, общепсихологические вопросы эмоций и психических состояний -- на материале исполнительской деятельности в IV главе, там же анализируются индивидуально-типологические особенности личности на примерах психологических характеристик участников международного конкурса им. П. И. Чайковского и студентов Российской Академии музыки им. Гнесиных, принимавших участие в экспериментах по регуляции «эстрадного волнения». Однако каждая из общепсихологических категорий постоянно концентрично используется во всех главах при характеристике различных видов музыкальной деятельности. Почти в каждой главе есть разделы, иллюстрирующие на материале музыкальной деятельности некоторые общепсихологические закономерности, и музыкально-психологические разделы: например, во II главе первый раздел посвящен анализу общих свойств восприятия на материале музыкально-слуховой деятельности, заключительные же разделы главы посвящены анализу специфики музыкального переживания. Автор отказался от традиционного для некоторых учебно-методических руководств по психологии рассмотрения вопросов психологии музыкального слуха (тембрового, звуковысотного, динамического, гармонического), руководствуясь утвержденной Минкультуры собственной программой по психологии для студентов музыкальных вузов [63], в которой эти вопросы рассматриваются в контексте раскрытия закономерностей музыкально-слуховой деятельности и анализа психических процессов, «обслуживающих» эту деятельность. Вопросы психологии музыкального слуха освещаются также в главах о психологических особенностях композиторского, исполнительского творчества, процесса музыкального обучения. Апперцептивная деятельность, связанная с работой музыкально-слуховых представлений, будучи включенной интимно в процесс восприятия музыки уже на уровне ощущений музыкального звука [296], рассматривается попутно, в контексте освещения закономерностей ощущения музыкального звука, восприятия мелодии, гармонии, ритма. Автор рассматривает апперцептивную деятельность не только как один из уровней музыкально-слуховой деятельности, но и включает музыкально-слуховые представления в систему операндов любого вида музыкальной деятельности. Именно поэтому проблема представлений обсуждается во многих главах книги. Автор отказался и от традиционного поэтапного рассмотрения психических процессов -- от ощущения до мышления. При таком подходе в соответствующих разделах пришлось бы говорить о специфике каждого процесса в разных видах деятельности, при этом у читателя невозможно было бы сформировать целостное представление о специфике каждого из видов деятельности. Такой подход скорее пригоден для освещения общепсихологических разделов курса. Напротив, в главах доказывается самостоятельность музыкальной психологии как науки, прикладной отрасли психологии. Поэтому автор рассредоточивает анализ общепсихологических понятий по разделам о деятельности, не во всех случаях описывая их с той степенью полноты, которая была бы желательна для учебника. Книга, по мнению автора, может быть полезной в первую очередь для преподавателей, читающих курсы психологии в музыкальных вузах, на факультетах повышения квалификации, а также для студентов в качестве материала к многим разделам курса или пособия. Автор предполагает их знакомство с общей психологией в объеме учебника для вузов. К числу первостепенных задач отечественной психологии искусства Б. Г. Ананьев относил задачу добывания хорошего экспериментального материала: «Мы имеем много прекрасных теорий, а проблемы художественного творчества и одаренности до сих пор остаются недостаточно изученными. ... Недостаток многих исследований и теорий -- отсутствие экспериментальных данных» [19, с. 245]. Экспериментальный-эмпирический материал составил автору эвристическую базу для концептуальных обобщений.

ГЛАВА I ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ МУЗЫКАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

1.1 Проблема деятельности в российской психологической науке

Проблема деятельности является ключевой проблемой отечественной психологической науки. Ее разработка осуществляется усилиями ведущих ученых и ведущих научных коллективов нашей страны. Психологическая теория деятельности -- концептуальный аппарат и методологическая база для всех психологических дисциплин. Понятие «деятельность» является одним из самых общих понятий в науке. Ученые справедливо сравнивают это понятие с таким объемным понятием в математике, как множество, которое, будучи одним из основополагающих, в то же время неопределимо в системе самой математической науки [239]. Проблема деятельности была своеобразной «лакмусовой бумажкой» при решении большинства психологических вопросов. Огромный вклад в разработку проблемы деятельности внесли школы С.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева, А.В. Петровского, Б.Г. Ананьева, А.В. Брушлинского, Е.А. Климова, В.В. Давыдова, В.В. Рубцова. С.Л. Рубинштейн выдвинул, глубоко и всесторонне обосновал с философско-методологической точки зрения принцип единства сознания и деятельности. «Формируясь в деятельности, психика, сознание в деятельности, в поведении проявляются. Деятельность и сознание -- не два в разные стороны обращенных аспекта. Они образуют органическое целое -- не тождество, но единство. [265 с. 14--15]. С позиции этого принципа С. Л. Рубинштейн пересмотрел многие традиционные положения психологии, преодолевая биологизаторские установки на природу развития, придавая решающее значение совместной деятельности. С. Л. Рубинштейн впервые вскрыл диалектику внешнего-внутреннего в структуре деятельности. Вопреки интроспекционистскому представлению о том, что психика -- это внутреннее, а деятельность -- это внешнее, С. Л. Рубинштейн показал, что и психика, и деятельность представляют органический сплав внешнего и внутреннего. Рассматривая сознание человека как неразрывное единство и взаимопроникновения знания и переживания, С. Л. Рубинштейн со всей отчетливостью заявил о необходимости изучения переживаний человека в контексте его деятельности. Уже на первой странице своего фундаментального труда он подчеркивает, что с позиции материалистической психологии переживание не является «чем-то чисто субъективным, поскольку оно, во-первых, обычно является переживанием чего-то и поскольку, во-вторых, его специфически личностный аспект означает не выпадение его из объективного плана, а включение его в определенный объективный план, соотнесенный с личностью как реальным субъектом» [265, с. б]. Рассматривая переживания как субъективную сторону реальной жизни человека, как субъективный аспект жизненного пути личности, С.Л. Рубинштейн подчеркнул значение этой категории в узком смысле слова, как обозначение психического явления, ставшего событием внутренней жизни личности. В выделенной С.Л. Рубинштейном основной единице и клеточке психики и деятельности -- действии диалектически взаимосвязаны «внешнее-внутреннее». В действии как «клеточке» или «ячейке» представлены зачатки всех элементов или сторон психики. «Каждое самое простое человеческое действие -- реальное физическое действие человека -- является неизбежно вместе с тем и каким-то психологическим актом, более или менее насыщенным переживанием, выражающим отношение действующего к другим людям, к окружающим. Стоит только попытаться обособить переживание от действия и всего того, что составляет его внутреннее содержание, -- мотивов и целей, ради которых человек действует, задач, которые его действия определяют, отношения человека к обстоятельствам, из которых рождаются его действия, -- чтобы переживание неизбежно исчезло вовсе» [265, с. 14]. Жизнью подлинно больших переживаний живет только тот, кто занят непосредственно не своими переживаниями, а реальными жизненно важными делами, -- так же как обратно, -- подлинные, сколько-нибудь значимые в жизни человека деяния всегда исходят из переживания. Когда специально ищут переживание, находят пустоту. Но пусть человек отдастся действию -- глубокому, жизненному -- и переживания нахлынут на него. [265, с. 14].

Рассматривая переживание как результат и предпосылку человеческих действий, поступков, С.Л. Рубинштейн всесторонне раскрыл механизмы осознанного регулирования деятельности, подчеркивая, что неосознанность переживания вовсе не означает его «бестелесности» или беспредметности. Неосознанность переживаний, чувств и других психических явлений означает лишь отсутствие в сознании субъекта соотнесения или адекватного отношения переживания к предмету, его вызвавшему. Задача научной психологии, по его мнению, заключается в выявлении всесторонних отношений сложных человеческих переживаний с реальной деятельностью. Отчетливо дифференцируя переживание как высшую подструктуру сознания от эмоций, как частного психического процесса, С. Л. Рубинштейн раскрыл связь переживания со всеми психическими процессами, отмечая, например, что в зависимости от значимости воспринятого личностью образ восприятия может остаться лишь знанием, но может включаться и в личностный план переживания, так же, как и образы памяти могут функционировать в результате актуализации холодно-бесстрастных знаний или, напротив, -- пережитых, эмоционально-окрашенных воспоминаний. Проблема взаимозависимостей переживаний и деятельности с новой силой зазвучала в поздних трудах А.Н. Леонтьева. Внутренние переживания, «возникающие на поверхности системы сознания, в форме которых сознание выступает для субъекта в своей непосредственности», по мнению А. Н. Леонтьева, можно понять лишь путем всестороннего анализа деятельности. Функция переживаний состоит «в наведении субъекта на их источник, в том, что они сигнализируют о личностном смысле событий [180, с. 157]. Исследовать триаду «деятельность -- сознание-личность» -- значит изучить в первую очередь проблему соотношения личностных смыслов, выражающих пристрастность сознания деятельного человека, и «равнодушных» к нему значений -- социализированных знаний, понятий, взглядов, общественных позиций и стереотипов, с которыми сталкивается человек в процессе жизнедеятельности. К решению этой проблемы А.Н. Леонтьев шел на протяжении всей истории становления и развития его концепции деятельности. Уже на начальном этапе формирования теории главным вопросом, волновавшим А.Н. Леонтьева, был вопрос о связи деятельности и мотивов. Конкретные виды деятельности выделяются им в зависимости от побуждающих мотивов.

Единица деятельности -- действие соотносится с целью -- осознанным, предвидимым результатом. В действиях выделяются операции, которые соотносятся с условиями выполнения действия. В школе А. Н. Леонтьева детально изучено операционное содержание деятельности и пути формирования психических процессов в деятельности. Направленность деятельности придает мотив, который понимается А. Н. Леонтьевым как предмет, побуждающий и вызывающий определенные потребности человека. Если, например, ребенок занимаясь музыкой без желания, учит пьесу, для того, чтобы выступить на академконцерте, а в целом его «музыкальная» деятельность стимулируется лишь прихотью родителей или внешними атрибутами -- оценками, поощрением и др., по А. Н. Леонтьеву, в данном случае нельзя говорить о музыкальной или учебной деятельности. Разучивание пьесы есть лишь действие в структуре «деятельности» по подготовке к академконцерту. Деятельность, безусловно, всегда является полимотивированной. У человека могут одновременно сосуществовать самые разнообразные мотивы, связанные как с предметом деятельности, так и с личностной направленностью, связанной, например, с желанием самоутвердиться или получить премию на конкурсе (см. об этом подробнее далее). Процесс подготовки исполнителя к международному конкурсу, даже в случае явного преобладания личных -- эгоцентрических мотивов, безусловно, нельзя назвать действием. Необходимо учитывать весь сложный комплекс устремлений и, в первую очередь, высокий профессионализм, который при прочих конкурирующих мотивах оказывается непроизвольно-смыслообразующей составляющей деятельности. Использование категориального аппарата А.Н. Леонтьева позволяет на любом уровне вскрыть динамику ее структурных составляющих, охарактеризовать ее внутренние отношения и внешнюю макроструктуру. Именно такой анализ на материале музыкально-исполнительской деятельности предпринят автором в главе IV. Иллюстрацией леонтьевской микроструктуры деятельности может быть системное рассмотрение процесса формирования любого технического навыка. На начальном этапе развития исполнителя каждая элементарная (в будущем) операция, например, подкладывания пальцев при игре гамм, отработки способов звукоизвлечения, подбора аппликатуры, формируется как действие, связанное с своей собственной целью. Однако в дальнейшем, будучи включенным в другое действие более сложного состава, например овладения техникой беглой игры гамм, прежнее действие не выполняется уже целенаправленно, становясь операцией, одним из способов выполнения другого действия. Процесс усложнения, автоматизации «технических действий исполнителя, превращения действий в операции хорошо показан О. Ф. Шуляпковым [342]. И в книге читатель найдет немало примеров такой трансформации действий-операций, связанных с процессом формирования образа музыкального произведения, когда действия, например, мотивированные первоначально целью запомнить, достичь технического совершенства, овладеть своим сценическим самочувствием и др., уходят, по выражению Е.Е. Нестеренко, затем «в область» ультразвука» при решении образно-художественных задач. Заслугой А.Н. Леонтьева является блестящее подтверждение своей теории солидным экспериментальным материалом. А.Н. Леонтьевым и его сотрудниками выполнены интереснейшие исследования, показавшие возможность формирования в ходе особым образом организованной деятельности специфически человеческих способностей. Например, О.В. Овчинникова и Ю.Б. Гиппенрейтер [103] продемонстрировали возможность экстенсивного формирования и развития звуко-различительной чувствительности. Исследуя темброво-речевой и музыкальный слух с помощью «сопоставительной» методики, предъявляя для сравнения по высоте два звука разного спектрального состава («у» и «и»), авторы обнаружили у 30% испытуемых тональную глухоту1, которая, однако, не проявлялась при обычном измерении разностной звуковысотной чувствительности (с использованием музыкальных звуков). Анализируя причины низкой звуковысотной чувствительности, авторы предположили, что раннее овладение тембральным языком приводит к развитию тембрального слуха и тормозит формирование слуха музыкального, то есть речевая деятельность в какой-то степени препятствует развитию деятельности музыкально-слуховой. Это предположение было подтверждено экспериментально: испытуемые -- вьетнамцы, говорящие на тональном языке, не обнаружили тональной глухоты в экспериментах по соспоставительной методике, их речевая деятельность способствовала развитию музыкального слуха. Авторы сформировали в экспериментальных условиях такие системы восприятия («функциональные органы»), которые в обычных условиях не формируются: заменив рецептор (слуховой орган) органом вибрационных ощущений и сохранив функцию эффекторного аппарата -- аппарата интонирования, в одном случае научили испытуемых с помощью вокализации сравнивать по высоте частоту вибрационных раздражителей, в другом -- сохранив рецептор и заменив эффектор, развили у испытуемых способность дифференцировать высоту звуков с помощью тонического усилия мышц руки. Уникальные эксперименты подтвердили гипотезу А.Н. Леонтьева о прижизненном формировании специфически человеческих функциональных систем. Параллельно с экспериментами А.Н. Леонтьева сотрудники другого видного российского психолога Б.Г. Ананьева [18] вели цикл исследований чувственного познания человека как субъекта деятельности. Огромная роль при этом отводилась профессиональной деятельности, которая не только накладывает отпечаток на динамику развития психических процессов, но и в значительной степени влияет на становление сенсорной организации личности, характеризующей способ взаимосвязи и функционирования ощущений и восприятии. Специальные исследования сотрудников Б.Г. Ананьева также посвящены изучению музыкальной деятельности. Так, В.И. Кауфман [141] экспериментально выявил зависимость уровня развития звуковысотной чувствительности от особенностей деятельности. Изучая слух представителей разных музыкальных специальностей, он показал, что относительный слух у скрипачей развит лучше, чем у пианистов, так как этому способствует их активность в установлении высоты звука при игре на инструменте с натуральным строем. Развивая представления С. Л. Рубинштейна о человеке как индивиде, личности, индивидуальности, Б. Г. Ананьев создал целостную концепцию индивидуальности, заложил фундамент современной системы человекознания, получившей широкую известность в мировой науке. Индивидуальность, подчеркивал Б.Г. Ананьев, можно понять лишь на основе всестороннего анализа свойств человека как индивида, личности и субъекта деятельности. Рассматривая человека как сына своей эпохи, страны, как соучастника исторических событий, Б.Г. Ананьев наметил программу историко-социологического и социально-психологического исследования личности в системе социальных связей и отношений, начиная от взаимодействия индивида с малыми группами и коллективами -- до взаимосвязей с культурой, обществом, эпохой. Придавая важное значение переживаниям в системе социализации личности, Б. Г. Ананьев подчеркнул, что каждая личность характеризуется не только глубиной осознания, но и переживания исторического процесса -- «чувством истории», как можно было бы назвать такое переживание. Обсуждая состояние, пути и перспективы развития деятельности в отечественной психологии, критически оценивая вклад каждого из названных ученых, Л. И. Анцыферова [20] предостерегает психологов от упрощенного изучения структуры деятельности, которое часто представляет собой «одномоментный срез». По ее мнению, необходимо исследовать деятельность в динамике, сквозь призму анализа определенного отрезка жизни целостной личности, учитывая то обстоятельство, что личность одновременно может выполнять несколько видов деятельности. Причем, доминирующая деятельность первое время может не быть ведущей, в которой личность развивается и совершенствуется. Методологически исходным в психологии, считает К.А. Абульханова-Славская, должен быть принцип субъекта деятельности, который ориентирует психологов на исследование разных типов взаимосвязи деятельности и субъекта, на изучение разных форм деятельности: деятельности в системе жизнедеятельности, деятельности в системе общественных отношений, деятельности в системе подготовки к сознательной и профессиональной жизни [7]. Принцип субъекта деятельности убедительно реализуется в исследованиях ученика Б.Г. Ананьева -- Б.Ф. Ломова. «Деятельность, рассматриваемая безотносительно к ее субъекту (например, при ее алгоритмическом описании), никакими психологическими характеристиками, конечно, не обладает. Ими обладает только субъект деятельности... Психологию интересует прежде всего то, каковы роль и место системы процессов психического отражения в деятельности индивида (или группы людей), будь то деятельность трудовая или любая иная. С одной стороны, она рассматривает деятельность как детерминанту системы психических процессов, состояний и свойств субъекта. С другой -- она изучает влияние этой системы на эффективность и качество деятельности» [186,с.II]. Предмет, средства, условия и продукты деятельности также интересуют психолога, однако, подчеркивает Б. Ф. Ломов, лишь для того, чтобы глубже понять характеристики субъекта деятельности. Психологи должны исследовать различные формы, виды и уровни субъективного отражения мира человеком как деятелем. Система общественных отношений, сложившаяся в обществе на данном этапе его развития, является «социальным контекстом» любой индивидуальной деятельности. Исследовать человека как субъекта деятельности значит исследовать в первую очередь его социальные связи с деятельностями других людей, так как любой человек как член общества включен в систему общественных отношений. Хотя психологов в первую очередь интересует деятельность индивидуальная, ее особенности определяются, с одной стороны, тем, каковы ее социальные функции, в какой форме в ней реализуются общественные отношения, с другой стороны, тем, какое место в системе общественных отношений занимает индивид. К сожалению, общественно-историческую детерминацию категории деятельности не всегда чувствуют исследователи, подчеркивает Б.Ф. Ломов, обращая внимание лишь на связи единичного субъекта с объектом, между тем индивидуальная деятельность должна изучаться лишь как составная часть деятельности людей в обществе: «Вне общественных отношений и связей индивидуальная деятельность просто не может существовать [186, с. 5]. Выделив три функции психики и сознания как ее высшего уровня -- когнитивную (отражательную), регулятивную и коммуникативную, проявляющуюся отчетливо в совместной деятельности людей, В.Ф. Ломов методологически обосновал принципы исследования механизмов психической регуляции деятельности на макро-, мезо- и микроуровнях. Рассматривая творчество как неотъемлемый компонент практического мышления и любой деятельности, В.Ф. Ломов привлек внимание исследователей к необходимости изучения не только сознательно-переживаемых действий в структуре деятельности, но и несознаваемых -- интуитивных. Исследования, выполненные сотрудником Б.Ф. Ломова -- Я.А. Пономаревым, показали значение так называемых «побочных продуктов», возникающих в деятельности помимо сознательных намерений человека, иррелевантно по отношению к основной цели деятельности. Однако этот побочный продукт, неосознаваемый или не до конца осознаваемый, часто приводит к открытию, является интуитивным решением задачи. «Способ решения при том не осознается, оно субъективно переживается как неожиданное, как инсайт» [150, 250]. Если на микроуровне деятельность всегда сознательна (человеком осознается общий план деятельности, ее предмет, прямой продукт), то на микроуровне многие ее структурные составляющие могут переживаться на неосознаваемом уровне, то есть безотносительно к влиянию тех свойств предмета, которые включены в действие или безотносительно к тем психическим процессам, которые привели к интуитивному решению. Важную задачу современной психологии, по мнению Б.Ф. Ломова, составляет изучение осознанного и неосознанного в структуре деятельности. Эта проблема является предметом специального внимания широко известного в нашей стране и за рубежом направления грузинской психологии -- школы установки Д.Н. Узнадзе. Как известно, традиционная психология долгое время признавала механистическую связь между внешними воздействиями и ответными реакциями человека, считая, что «объективная действительность непосредственно и сразу влияет на сознательную психику и в этой непосредственной связи определяет ее деятельность. В поисках преодоления этого «постулата непосредственности» Д.Н. Узнадзе экспериментальным путем показал значение «промежуточной переменной» -- установки, которая опосредует связь между объективными воздействиями среды и вызываемыми ими явлениями в сознании человека. Д.Н. Узнадзе охарактеризовал установку как целостно-личностное состояние человека, определенную готовность к осуществлению деятельности. Хотя установка возникает в сфере отношений человека как субъекта деятельности, она, будучи явлением бессознательного, не осознается и непосредственно не переживается. Однако установка оказывает значительное влияние на динамику деятельности, являясь ее направляющим и регулирующим началом. В процессе выполнения деятельности установка постоянно корригируется на основе той информации, которая поступает в порядке обратной связи в результате сознательной активности, развернутой в плане объективации. Под объективацией грузинские психологи понимают акт выделения предмета сознания. Объективация связана с сознательной задержкой реализации установки с целью представления (презентации) сознанию невербализованной информации, которая содержится в установке. Например, в случае, когда человек в ходе реализации установки сталкивается с каким-либо затруднением, вместо усиления активности он прерывает деятельность, для того, чтобы сосредоточиться на анализе затруднения. В последнее время грузинские психологи активно обсуждают проблему взаимосвязи установки и сознания, выделяя осознанные социальные установки, формирующиеся при участии сознательных моментов. (Надирашвили Ш.А.). А.Е. Шерозия подчеркивая условность тезиса о неосознаваемости установки, отмечал, что категория бессознательного может быть связана лишь с первичной (унитарной) установкой, а не вторичной -- фиксированной [340, с. 158]. Системное рассмотрение диалектики сознательного и бессознательного психического «через их общий контекст и биномную систему отношений» -- синергии и конфликта, проявляющихся в установке, позволило грузинским психологам всесторонне исследовать переживания человека в их нерасчлененной целостности; когда «... переживание (или система переживаний) подвергается наблюдению не только с субъективной (имманентно-личностной) стороны, но и с объективной (ситуационно-контекстуальной) стороны его феноменологической целостности одновременно». Грузинские психологи на материале различных видов деятельности экспериментально исследовали закономерности формирования и фиксации установки, ее типы и свойства в связи с индивидуальными особенностями личности и характером выполняемой деятельности. Предметом внимания грузинских ученых была и музыкальная деятельность. Так, И.Е. Герсамия исследовала роль установки в восприятии программного содержания музыки, Г.X. Кечхуашвили -- роль установки в восприятии ладогармонических особенностей музыкального языка, Н.Д. Тавхелидзе -- роль установки в восприятии классической и современной музыки, Р. Ш. Эсебуа -- роль установки в восприятии темпо-ритма функциональной музыки, Горелашвили Л.И. -- влияние установки на формирование навыков визуального восприятия и развитие оперативной памяти пианиста в процессе игры с листа. Некоторые данные исследований в области восприятия музыки анализируется в монографии. Обсуждая пути и перспективы развития теории установки и теории деятельности, В.П. Зинченко совершенно справедливо подчеркнул, что обе категории вполне равноправны и соотносимы: «Предметная деятельность в такой же степени является продуктом установки, в какой она является условием ее формирования» [129, с. 145]. Творчески синтезируя достижения школы А.Н. Леонтьева и школы Д.Н. Узнадзе, А.Г. Асмолов разработал и обосновал гипотезу об иерархической, уровневой природе установки как механизма стабилизации деятельности, выделив уровни смысловых, целевых и операциональных установок, выражающих в одном случае личностный смысл деятельности, в другом -- определяющих устойчивость действий или развертывания способа их осуществления. Плодотворные идеи А.Г. Асмолова получили воплощение и экспериментальное подтверждение в одном из исследований автора, результаты которого представлены во II главе. В последнее время проблема деятельности стала предметом споров, дискуссий, полемики. Как справедливо отмечают А.Г. Асмолов и В.А. Петровский, общепсихологическую теорию деятельности не следует считать окончательно сложившейся, она, по мнению авторов, «представляет собой пока еще только каркас объективной психологической науки.., задает дальнейшее направление движению психологии, сама постоянно изменяясь и преобразуясь в ходе этого движения» [30, с. 70]. Несмотря на то, что термин деятельность встречается в любой психологической работе, этой категорией пользуются слишком расширительно, имея в виду в одном случае деятельность человека, в другом -- деятельность животных, в третьих -- деятельность какой-либо физиологической системы (например, слухового органа). Деятельность чаще всего определяется либо через активность, либо через отношение, например: «деятельность -- это важнейшая форма проявления активного отношения человека к окружающей действительности», это «процесс, посредством которого реализуется то или иное отношение человека к окружающему его миру -- другим людям, к задачам, которые ставит перед ним жизнь» [232, с. 212-213]. «Деятельность -- это высшая из форм активного реагирования, свойственных материи. Сознательная человеческая деятельность ... -- это такое взаимодействие человека с окружающей средой, в котором он сознательно достигает сознательно поставленные цели» [232, с. 212]. В наибольшей степени, на наш взгляд, отвечает потребностям психологической науки определение деятельности А.Г. Асмолова: «Деятельность -- динамическая система взаимодействия субъекта с миром, в процессе которого происходит возникновение и воплощение в объекте психического образа и реализация опосредованных им отношений субъекта в предметной действительности» [163, с. 84]. В этом определении подчеркивается отражательная и регуляторная природа психики, указывается на необходимость системного изучения деятельности как процесса взаимодействия субъекта с объектом (миром). Перспективная панорама исследования субъекта -- всего человечества как системного единства субъектов иного уровня и масштаба (государств, наций, этносов, классов и групп индивидов, взаимодействующих в разных видах деятельности (с учетом новой социо-культурной ситуации в России очерчена в исследовании Брушлинского А. В., построившего платформу новых методологических подходов новой гуманистической трактовки человека как субъекта [73].

1.2 Структура деятельности и механизмы ее психической регуляции

Системный подход к анализу деятельности становится главным орудием современной науки, является путем преодоления методологических трудностей в раскрытии психологической сущности деятельности. Системный подход требует всестороннего исследования механизмов, закономерностей, связей, взаимодействия, отношений субъекта и объекта. Структура деятельности складывается из взаимодействия человека как субъекта деятельности с предметом деятельности. Любая деятельность характеризуется в первую очередь тем, что должен получить человек в ее итоге -- прогнозируемым результатом. Структурным ядром деятельности является ее предмет -- объект воздействия человека в процессах труда, познания, общения. Предмет деятельности, существуя, с одной стороны, независимо от деятеля, представлен, с другой стороны, в сознании человека в виде образа, отражающего свойства объекта. Операциональная сторона деятельности связана с наличием определенного способа деятельности -- конкретных приемов, действий, операций -- социально установленных или индивидуализированных. В процессе овладения деятельностью формируются целостные системы «человек-техника», «орган-орудие».

Б.Г. Ананьев придавал огромное значение орудиям труда -- искусственным элементам человеческой организации, ускорителям и преобразователям психофизиологических функций человека. Орудия труда, как компоненты системы деятельности, являются посредствующим звеном между человеком и объектом труда. В познавательной и коммуникативной деятельности такую функцию выполняют знаковые системы. Предмет деятельности, орудия труда, знания, умения, навыки образуют условия деятельности. Системообразующей характеристикой деятельности являются ее мотивационная сторона. Именно мотивы создают направленность деятельности, придают ей определенный тонус. Названные выше структурные компоненты деятельности учитываются большинством российских исследователей. Так, К.К. Платонов описывает деятельность как поэтапно развертывающуюся систему, включающую «цель -- мотив -- способ -- результат» [232]. В.Д. Шадриков, анализируя процесс формирования системы профессиональной деятельности в рамках «единой функциональной архитектуры», выделяет такие ее блоки, как «мотив -- цель -- программа деятельности -- принятие решения -- результат», учитывая при этом индивидуальные качества субъекта деятельности [336]. Подобную функциональную структуру процесса осознанного регулирования деятельности представляет О.А. Конопкин, в качестве системообразующего звена саморегуляции, определяя цель, которая находится в связи с моделью деятельности, отражающей информацию об условиях деятельности, программой и результатом [154]. Анализируя многочисленные структуры деятельности, представленные в философии, социологии, психологии, В. Н. Сагатовский совершенно справедливо предлагает отказаться от установки на поиск одной-единственной верной структуры, подчеркивая, что «деятельность... есть феномен полифункциональный и полиструктурный» [270, с. 161]. Автор очертил наиболее обобщенную структуру в виде схемы, в которой замысел (смысл -- цель -- план), реализация (способ: возможности субъекта -- средства -- предмет) и результат (сверхпродукт, продукт, отход) выступают в их взаимосвязи и взаимной обусловленности» [270, с. 162]. Почти все имеющиеся в отечественной литературе варианты структурирования деятельности логично вписываются в общую структуру В. Н. Сагатовского: о предметной структуре деятельности можно говорить в случае выделения таких ее видов, как материальная и духовная, о целевой структуре -- в случае выделения видов деятельности по функциональному признаку (например, структура М.С. Кагана), наконец, о мотивационной структуре -- в случае выделения уровней деятельности в зависимости от того, каким элементом замысла она управляется: смыслом, целью или задачей-планом (например, структура А.Н. Леонтьева). Структурный подход к исследованию деятельности дает возможность специалистам не только изучать ее как последовательность действий, операций или динамику направляющих ее мотивов, но и вскрыть ее регулирующие механизмы. Ведь в конечном счете любое исследование должно быть направлено потребностями практики и связано с задачами (в данном случае) повышения эффективности выполнения деятельности. Как отмечалось выше, системообразующими характеристиками деятельности являются «мотивы-цели». Именно они являются и ведущими психологическими регуляторами деятельности, определяя динамику и соотношение всех других составляющих деятельности. Достижения целей влекут за собой изменения в мотивационной сфере личности, что в свою очередь стимулирует постановку целей. Этот спиралевидный процесс самодвижения и развития личности в деятельности приводит в динамику фонд способностей и интересов, знаний и умений, навыков, поднимая их на качественно высокий уровень. Цели деятельности идеально воплощают конечные результаты деятельности и в виде образа детерминируют не только начальные этапы деятельности, но, сохраняясь в памяти до успешного завершения деятельности, регулируют всю систему действий. Образ-цель всегда связан с планом деятельности, в котором отражена тактика выполнения деятельности. Еще до осуществления деятельности человек осуществляет процесс планирования, предвидения, моделирования как общих и частных результатов, так и хода выполнения деятельности, который связан с определением фаз, этапов выполнения отдельных действий, задач или сопоставлением вариантов деятельности, оценкой их сравнительной эффективности, выбором наиболее оптимальной тактики и техники. Активная роль в этом принадлежит не только процессам мышления, но и процессам восприятия информации о начальном текущем и изменяющемся состоянии всей системы деятельности, в том числе и оценке частичных результатов (продуктов) деятельности.

Уже с самого начального этапа -- моделирования и планирования будущей деятельности к механизмам ее сознательной регуляции подключаются эмоциональные факторы. Деятельность может быть эмоционально привлекательной, эмоционально насыщенной или эмоционально-нейтральной, в которой процессы мышления функционируют «бесстрастно». Многообразные эмоциональные явления ежесекундно питают и насыщают деятельность и в первую очередь деятеля активностью. Эмоции являются не только результатом деятельности, сигнализируя о ее успехе или неуспехе, подчеркивает А.Н. Леонтьев, но и «механизмом ее движения» [180, с. 197]. Эмоции всегда есть показатель отношения между мотивами (потребностями) и возможностью успешного осуществления деятельности, которая отвечает этим мотивам. Не всегда внешне кажущееся успешным выполнение деятельности или действия приводит к положительным эмоциям. Если деятельность или действие не отвечает ведущему мотиву личности, оно может оцениваться как неуспех. Такие примеры автор приводит и анализирует их в книге. Так, для испытуемого А.К. ведущим мотивом участия в конкурсе было получение I премии. Успешное, по мнению коллег и членов жюри выступление на конкурсе им. П.И. Чайковского, звания лауреата которого он был удостоен, было для А.К. психической травмой из-за того, что жюри присудило ему всего лишь IV премию. В данном случае ведущий для А.К. мотив потерпел поражение, вызвав аффект -- кратковременную эмоциональную вспышку, которая вскоре была подавлена (см. с. 299 настоящей книги). Другой испытуемый Т.В., предвосхищая будущий неуспех в деятельности, испытывает боязнь перед концертами, связанную с ожиданием появления аффективных реакций. Его эмоции дезорганизуют ситуативно деятельность и мешают реализации мотивов, связанных с положительным отношением к музыке и потребностями в исполнительстве. Именно эти устойчивые эмоциональные явления -- чувства любви к музыке позволяют ему растормозить рефлекторно-закрепившиеся аффективные реакции и преодолеть отрицательные эмоции. Процесс перестройки эмоционального отношения к деятельности у этого испытуемого был связан с активными переживаниями, которые способствовали победе над фрустирующей ситуацией и оптимизации деятельности (см. с. 292 настоящей книги). И в разделах о восприятии и творчестве читатель встретится с фактами активного вмешательства эмоций в процессе деятельности. Эмоциональные реакции в момент восприятия или творчества, сопровождаемые иногда слезами, в одних случаях нарушают процесс художественного переживания (см. с. 148-155, 302 настоящей книги), в других, напротив, стимулируют работу фантазии, воображения, творческий процесс в целом (с. 193, 259, 305 и др.). Как свидетельствуют данные исследований, эмоциональные явления активно соучаствуют вместе с другими регуляторами деятельности в управлении творческим процессом. В последнее время в отечественной психологии стали особенно актуальными положения Л.С. Выготского -- С.Л. Рубинштейна -- А.Н. Леонтьева о регулирующей роли эмоций в деятельности человека. Эти положения получили всестороннюю теоретическую и экспериментальную разработку в исследованиях О.К. Тихомирова, А.В. Запорожца и их сотрудников на материале изучения мыслительной деятельности, процессов мышления и целеобразования [299]. Однако категория эмоций, при всей ее значимости для раскрытия вопроса о регулирующих механизмах деятельности не является исчерпывающей и достаточно объемной. Действительно, эмоция, по мнению большинства исследователей, является лишь выразителем смысла деятельности, открывая человеку возможность его осознания в форме «эмоциональной окраски». Между тем в процессе деятельности человек сталкивается не только с задачей обнаружения, выявления, раскрытия смысла, но и в его формировании, создании. В процессах же смыслопорождения, «смыслостроительст-ва» участвует весь ансамбль психических процессов, лидером и координатором «работы» по производству смысла является переживание [80]. Как справедливо подчеркивает Ф.Е. Васи-люк, переживание не занимает рядоположную позицию по отношению к другим регуляторам -- восприятию, памяти, воображению, эмоциям, а является их «режиссером» [80, с. 28]. Как очевидно из приведенного выше краткого экскурса в историю становления отечественной теории деятельности, категории переживания придавалось очень важное значение с самых первых дней становления психологии. Использование категории переживания позволяет в динамике, увидеть технологию и механику регуляции деятельности человеком как ее пристрастным субъектом. Категория установки и категория психического состояния позволяют увидеть «срез» психики, ее моментальную готовность к выполнению деятельности или действий, актов. Категория же переживания дает возможность проследить процессуально смену установок и состояний в ходе развертывания деятельности. Не случайно Ф. В. Бассин выдвинул проблему переживания в качестве центральной проблемы психологии. О том, что психология давно испытывает потребность в такой всеобъемлющей категории и в тоже время пригодной для рабочих целей, убедительно свидетельствует дискуссия по проблеме «значащих переживаний», развернувшаяся на страницах журнала «Вопросы психологии» после выхода в свет статьи Ф.В. Басина. Негативное отношение к этой категории со стороны некоторых психологов, принявших участие в дискуссии, прежде всего связано с тем, что понятие переживания в традиционной психологии связывалось обычно лишь с созерцанием субъективно-значимого. Переживание характеризовалось как индивидуальное, субъективное отражение мира в его отношении к человеку или как непосредственная данность познавательных процессов в отличие от их содержательной, предметной стороны. Во многих схемах традиционной, в том числе интроспективной трактовки переживания оно рассматривалось не только в отличие от знания, но и лишь как пассивный отблеск в сознании человека тех или иных психических процессов и состояний. Принципиально по-иному эту категорию рассматривает Ф.Е. Василюк, который впервые в отечественной психологии дал деятельную трактовку переживания. Оно в исследовании Ф.Е. Василюка рассматривается не как форма отражения-созерцания, а как целенаправленная деятельность, производящая реальные и жизненно важные, значимые изменения сознания человека, как деятельность смыслопорождающая [80]. Однако, ограничив рамки исследования задачами изучения лишь критических ситуаций (стресса, фрустрации и др.), Ф.В. Василюк ограничивает и категорию переживания рамками «работы» по перестройке внутреннего «психологического мира» личности, направленной на «установление смыслового соответствия между сознанием и бытием», целью которой является «повышение осмысленности жизни». Типология «психологического мира» личности и классификации типов переживания построена средствами теоретического анализа и, бесспорно, лишь условно отражает все многообразие задач сближения научной психологии с недрами «житейской психологии», на что справедливо обратил внимание А. Г. Шмелев. Однако новаторская попытка Ф. Е. Василюка представить переживание не только лишь с позиции анализа функции -- эмоциональной репрезентации человеку содержаний его сознания, а в качестве особой внутренней деятельности заслуживает, на наш взгляд, самого пристального внимания. Переживание как целенаправленная деятельность, а не стихийное, неуправляемое движение содержаний сознания, над которыми давлеет эмоциональная логика, является не только спутником, но и регулятором любого вида человеческой деятельности. При таком понимании категория переживания позволяет плодотворно, на современном научном уровне воплотить и развить идеи Л.С. Выготского о единстве аффекта и интеллекта применительно к задачам изучения человеческой деятельности. Именно деятельность рождает специфические констелляции интегрированных эмоциональных и когнитивных процессов, в структуре которых в неразрывном единстве функционируют «умные», обобщенные эмоции и преобразование эмоциями интеллектуальные процессы: эмоционально-образное мышление, эмоциональное воображение. Исследование этих констеляций и их регулирующей роли в управлении целенаправленной человеческой деятельностью, связанной не только с преодолением критических ситуаций, есть одна из важнейших задач психологии [62, 72, 316]. Процесс переживания в таком случае следует рассматривать как процесс пристрастного, интеллектуально-эмоционального отражения, оценки, активной переработки внешних и внутренних воздействий, смыслообразования в соответствии с возможностями и потребностями личности, требованиями деятельности. Переживание как внутренняя деятельность является сущностной единицей психики. Именно такой методологический подход к анализу категории переживания позволил автору развить в дальнейшем и наполнить свои представления конкретным содержанием на материале изучения различных видов музыкальной деятельности.