Традиции Кремлевского дипломатического протокола (посольского обычая) XV-XVII веков и их современное значение

О таком же радушии к голштинскому посольству в 1633 г. свидетельствует Адам Олеарий: «Через полчаса после нашего прибытия в Москву, для приветствования нас, из великокняжеских кухни и погреба была прислана нам провизия, а именно: 8 овец, 30 кур, много пшеничного и ржаного хлеба, и потом еще 22 различных напитка: вино, пиво, мед и водка, один напиток лучше другого; их принесли 32 русских, шедших друг за другом. Подобного рода провизия подобным же образом доставлялась нам ежедневно…» Олеарий А. Указ. Соч. С. 46... Во второй его приезд в 1637 г. каждый день посольство получало по 62 каравая хлеба, по четверти быка, 4 барана, 12 кур, 2 гуся, 50 яиц, по четверти ведра испанского вина, по два ведра меда, по три четверти ведра пива и несколько меньше водки. Кроме того, на неделю выдавали пуд масла, три ведра уксусу, а по воскресеньям прибавляли 2 барана и одного гуся Олеарий А. Указ. Соч. С. 46. С. 132.. При численности посольства в 34 человека тратиться на питание уже не приходилось.

«Содержание послов, тем более такое, по их собственному выражению, «изобильное», за счет государства, куда их посылали, - отмечается в «Истории дипломатии», - было не в обычае в Европе и вызывало изумление» История дипломатии. - Т. 1. - С. 241.. Как отмечал голландец И. Масса в своих записках, освобождение послов в Москве от всех издержек - обычай, который заслуживал одобрения. Его следовало принять во всей Европе.

Что касается кремлевских зданий, где размещались службы, отвечавшие за внешние сношения Московского государства, куда приехавшие дипломаты обращались в первую очередь, то в начале XVI века «дьячья посольская изба», как и другие, располагалась на дворах, прилегающих к великокняжескому.

Вообще датой образования отдельного учреждения, ведавшего сношениями с иностранными державами, в том числе и приемами иноземных послов, считается 1549 г. Именно тогда по повелению Ивана Грозного «приказано посольское дело Ивану Висковатому». В 1565 г. между Архангельским собором и церковью «Ивана Святого, что под колоколы», была построена отдельная Посольская палата, просуществовавшая до 1670-х гг. С 1680 г. Посольский приказ вместе с другими приказами размещался в новом двухэтажном здании.

При этом Посольский приказ находился в крайней части всего Приказного здания, возведенного в форме буквы «П», и располагался в двух этажах его северной части, то есть фасадом выходил на Ивановскую площадь.

Обстановка помещений была очень скромной. Полы из досок, изразцовые печи, слюдяные окна, двери, обитые для тепла войлоком, сосновые столы и скамьи, лубяные и осиновые коробья для хранения дел, медный или глиняный рукомойник, привешенный у печи; на столах сальные свечи в железных «шенданах», чернильницы, гусиные перья, свитки заморской бумаги, да красное или зеленое сукно на столе дьяков. В Посольском приказе была специальная палата, «где бывают у дьяков иноземцы для государевых тайных дел», т.е. для приема иностранных дипломатов. Как правило, иностранные дипломаты, прибывшие в Москву, имели дело в основном с чиновниками, состоявшими при «посольском деле», т.е. с дьяками, подьячими, толмачами и переводчиками посольской избы, позже Посольского приказа. Дипломатов из европейских стран рангом пониже, а также посланников с Востока в начале принимали и расспрашивали о цели их приезда именно здесь. И только потом на уровне думных бояр принималось решение о целесообразности их приема государем.

Следует отметить, что в кремлевском посольском обычае того периода (да впрочем, как и сейчас) не было случайных элементов. Все нюансы обращения с иноземцем, были строго регламентированы, начиная с момента пересечения им границы и определения московскими чиновниками его ранга. Эти нюансы были заметны даже в, казалось бы, технических вопросах проезда дипломата до Москвы, церемонии въезда в столицу и размещения на посольских дворах. По сравнению с пышной церемонией въезда в Москву представителей европейских монархий, дипломатам Крыма и других ханств, устраивали крайне скромную встречу. Таким образом, посольский обычай даже в этих элементах использовался целенаправленно для демонстрации отношения Кремля к тому государству, которое направило посольство. Голштинский посол А. Олеарий в 1634 г. Был свидетелем того, как «три татарские посла без всякой пышности, ездили представляться. Они были посланы черкасским принцем, вассалом его царского величества. За ними бежали шестнадцать прислужников. Они поехали в Кремль в красных кафтанах из грубого сукна, но вернулись в кафтанах из шелкового дамаста, красных и желтых, подаренных им великим князем» Олеарий А. Указ. соч. С. 58.. Так же различалось и «государево содержание». В анналах посольских книг содержалась информация о количестве «корма» - продуктов, которые выдавались иноземному дипломату того или иного ранга, представлявшему то или иное государство. «А как бывают на Москве цесаря Римского послы, также Полского, и Аглинского, и Датцкого королей, и Турские, и Перситцкие: и им бывает приниманье и честь во всем против того ж, что и Свейским послом; толко Цесарским послом и Полским и Аглинским бывает перед Свейскими послами прибавка в естве и питье». Котошихин Г.К. Указ. соч. С. 76. Для послов же Крымского хана предусматривалось, что «корм и питье поденное, идет им не против иных государств послов и гонцов, с убавкою, обычное».

Таким образом, как видно из выше приведенного материала, основным направлением развития и совершенствования церемониала встреч и размещения послов было стремление создать у них благоприятное представление о далекой стране, до которой они порой добирались с большими трудностями. Отсюда красочность, даже театральность встреч, постоянная забота об их питании и отдыхе. При этом, разумеется, не упускалась и возможность показать величие российского государства, богатство и щедрость его правителей, радушие населения.

2.2 Торжественность приемов послов в Кремле

Церемониалы въезда послов в Кремль и аудиенции у государя сложились в общих чертах еще в первой трети XVI в., в годы царствования Василия III, и сохранились с определенными изменениями вплоть до конца XVII в.

Одно из самых ранних письменных свидетельств общения Ивана III с послами оставил венецианский посол А.Контарини. Он рассказывает, что в 1476 г. великий князь приглашал его к обеду два раза и после второго обеда пожаловал ему богатые подарки.

«На другой день, - пишет посол, - великий князь опять пригласил меня к столу. Прибыв во дворец за несколько времени до обеда, я был введен в особенную комнату, где находился Государь. Он сделал мне весьма ласковый прием и в самых приветливых выражениях поручил уверить Светлейшую нашу Республику в искреннем его дружестве, которое он и на будущее время сохранить желает, и присовокупил к тому, что охотно отпускает меня в отечество и готов сверх того сделать в пользу мою все то, что я почту для себя нужным. Когда великий князь говорил со мною, я из учтивости отступал назад, но он всякий раз сам подходил ко мне и с особенною благосклонностью выслушивал ответы мои и изъявления моей благодарности. Таким образом, проговорил я с ним более часа и удостоился видеть при сем случае некоторые из его парчовых кафтанов, подбитых отличнейшими соболями. По окончании мы подошли к столу, который на этот раз был длиннее и роскошнее обыкновенного, и нашли тут многих великокняжеских вельмож. После обеда мне приказано было встать со своего места и снова подойти к Государю. Он весьма ласково простился со мною и громким голосом, слышным для всех присутствовавших, возобновил уверения в благодарности своей к Светлейшей нашей Республике. За сим подали мне серебряную чашу, наполненную русским напитком, приготовленным из меда, говоря, что великий князь дарит мне ее и желает, чтобы я осушил ее до дна. Таковой дар почитается при Московском дворе знаком особенной милости, оказываемой одним только послам и другим значительным особам. Я никак не мог опорожнить всей чаши, потому что она была довольно велика, и выпил только четвертую долю находившегося в ней напитка. Государь, приметив это и зная сверх того из прежних опытов, что я небольшой охотник пить, приказал взять у меня из рук чашу и, вылив напиток, возвратить мне ее пустою - что и было немедленно исполнено. После сего я поцеловал у него руку и раскланявшись, вышел из комнаты. Многие вельможи проводили меня до самого крыльца, и мы на прощание с нежностью обняли друг друга…» Семенов В. Библиотека иностранных писателей о России. Т. 1. - СПб., 1836. - С. 114-116..

В 1488 г. великий князь, принимая императорского посла Николая Поппеля, «поговорил с ним о тайных делах в Набережной горнице, поотступив от бояр» Забелин И.Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII веках. - Т.1, ч. 1. 4-е изд. - М.: Издание А.Д.Ступина, 1918. - С. 292.. Такой же простотой отличался и прием, устроенный Иваном III в 1490 году другому послу императора Максимилиана Георгу фон Турну. «Великий князь встав, да воспросил его о королевском здоровье, да и руку ему подал стоя, да велел ему сести на скамейку противу себя близко» Там же...

В XVI-XVII вв. посольский обычай, как уже отмечалось выше, совершенствуется и усложняется. Выезд посла на аудиенцию к русскому государю превратился в отдельный элемент кремлевского церемониала, наполненный торжественностью и, судя по сохранившимся воспоминаниям иностранных дипломатов, срежиссированный кремлевскими боярами и дьяками до такой степени, что он становится удивительно запоминающимся событием, актом государственной значимости, убеждавший иностранных представителей в том, что Россия действительно богатейшая и влиятельнейшая держава.

О дне и часе встречи посла с государем, или, как тогда говорили, дне, когда посол удостаивался «видеть Государевы светлыя очи», ему сообщалось заблаговременно, чтобы он успел подготовиться соответствующим образом. Форма такого сообщения была следующей:

«Накануне этого дня, - пишет С. Герберштейн, находившийся в Москве в 1526 г. в составе императорского посольства, - явился пристав, говоря: «Советники нашего государя поручили мне известить тебя, что ты завтра отправишься к нашему Государю». Всякий раз, как они звали нас, при них были толмачи. В тот же вечер возвращается толмач и говорит: «Приготовься, так как ты будешь позван пред очи Государевы». Точно так же он возвращается и ранним утром, снова напоминая: «Сегодня ты будешь пред очами Государя». Потом, по прошествии едва одной четверти часа, являются равным образом приставы каждого из нас со словами: «Вот, вот сейчас явятся за вами большие люди и поэтому вам надлежит собраться в один и тот же дом». Итак, когда я пришел к Цесарскому послу (графу Нугаролу), тотчас прилетает толмач и говорит, что теперь близко большие люди и притом именитые мужи Государевы, которые должны сопровождать нас во дворец…».

Тут произошел, как это часто бывало, спор между приставами и послами - русские настаивали на том, чтобы послы вышли навстречу боярам и дворянам, направленным к ним великим князем. Послы же, чтобы не делать этого, придумывали то одну, то другую причину, и тем самым затягивали время. Так продолжалось до тех пор, пока приехавшие не слезли с лошадей и не начали подниматься по лестнице. Только тогда послы вышли и встретили московских гостей точно на середине лестницы.

Затем боярин торжественно провозгласил, что великий государь, произнеся весь его титул полностью, повелел послам явиться к нему. После этого все сели на лошадей и двинулись в Кремль, сопровождаемые собравшейся большой толпой Герберштейн С. Указ. соч. С. 199-200... Так же как церемониал въезда в Москву, так и протокольный порядок отправления на аудиенцию к царю не предусматривал следования послов в экипажах. В связи с этим иногда происходили казусы. Так, например, в 1582 г. английский посол Джером Боус, собираясь на аудиенцию в Кремль, отказался ехать верхом на присланном ему из царской конюшни «богато убранном и украшенном прекрасном жеребце». Сославшись на то, что якобы эта лошадь хуже, чем лошадь приехавшего за ним князя Ивана Сицкого, он не придумал ничего лучшего, как отправиться в Кремль пешком Горсей Дж. Записки о России. XVI начала XVII вв. / Под ред. В.Л. Янина. - М.: Изд-во МГУ, 1990. - С. 82..

Когда посла сопровождала большая свита, и он вез царю подарки, его «поезд» (кортеж) представлял собой довольно живописную картину. Например, «поезд» турецкого посла при въезде в Кремль в 1634 г. выглядел следующим образом.

Спереди ехали 20 казаков на белых великокняжеских лошадях. Затем следовали турецкие и греческие купцы, а за ними 20 русских, шедших гуськом, которые несли подарки. Далее ехали четыре пары турок, затем два молодых красиво одетых человека, которые несли перед послом верительные грамоты на длинных красных шелковых платках; они были, в сложенном виде, длиною с локоть. Во всех переулках, домах и на крышах стояла густая толпа народа, глядевшая на посольский поезд.

В 1582 г., когда Иван IV вел беседы с папским представителем А. Поссевино о вере, «огромные толпы придворных служителей и народа наполняли кремлевскую площадь, ступени крыльца, сени, окна и переходы дворца». Тысячи стрельцов, одетых в красные, желтые и голубые одежды, были выстроены вдоль всех улиц, по которым проезжали послы, на всем пути до великокняжеского дворца. По дороге несколько гонцов во весь карьер неслись из Кремля и обратно, указывая приставам скорость движения послов так, чтобы государю не пришлось сесть на трон для аудиенции раньше или позже прибытия послов.

Проехав по верхней площади Кремля мимо Посольского приказа и сойдя с лошадей, послы со свитой выстраивались в том же порядке и следовали через арки мимо Благовещенского собора к Красному крыльцу. Таков был путь в Кремль европейских послов. Дипломатов же восточных стран старались не водить мимо собора, а проводили прямо с площади к крыльцу.

Нарядные улицы, сотни стрельцов, толпы встречающих должны были производить на послов впечатление радушия, могущества, богатства и процветания московского государства. «У московитов существует такое обыкновение: всякий раз как надо провожать во дворец именитых послов иностранных государей и королей, по приказу государеву созывают из окрестных и соседних областей низшие чины, служилых людей и воинов, запирают к тому времени в городе все лавки и мастерские, прогоняют с рынков продавцов и покупателей, и, наконец, сюда же ото всюду собираются граждане. Это делается для того, чтобы через это столь неизмеримое количество народа и толпу подданных выказать иностранцам могущество государя, а чрез столь важные посольства иностранных государей явить всем его величие» Герберштейн С. Указ. соч. С. 200..

За соблюдением точности выезда послов с посольского двора и прибытия во дворец неукоснительно следили приставы. Известен случай опоздания в 1566 г. польских послов на переговоры с Иваном Грозным из-за того, что они мол «слушают у себя обедню». В ответ, когда послы, наконец, явились, их заставили долго дожидаться в приемной палате, объяснив, что теперь «царь слушает обедню» Сб. РИО. - Т. 71. - С. 377..

Запрет подъезжать верхом к царскому крыльцу и требование подойти к нему пешком считались долгом вежливости, уважения к государю, принимавшему иноземных гостей.

Сойти с коня вблизи ступеней не позволялось никому, кроме государя. В XVI веке были случаи, когда послы приезжали не прямо во дворец, а ожидали выхода царя в приемную палату сначала на Казенном дворе. В этих случаях они слезали с коней, не доезжая Казенного двора, и подходили к его крыльцу пешком.

В 1565 г. литовский гонец, прибыв в Кремль, потребовал себе проезда до самой лестницы дворца. Несмотря на протесты пристава, он попытался силой проехать к лестнице, но был остановлен стоявшими на страже стрельцами. За то, что он «приехал на двор невежливо», гонцу был оказан крайне холодный прием - его не встретил во дворце ни один высокопоставленный сановник, а царь «к руке его не звал», что было выражением крайне негативного отношения к иностранному дипломату.

Существовало строгое правило - въехав в Кремль, перед входом в царский дворец послы и сопровождающие их лица должны были снять шпаги и поясные кинжалы.

В посольском церемониале порядок встречи посла в Кремле был строго определен, и он ни в коем случае не мог быть нарушен.

«Как только мы поднялись на середину ступеней, - пишет С. Герберштейн, - встречают нас некоторые советники Государевы, подают нам руку, целуются с нами и ведут дальше. Затем, когда мы поднялись по ступеням, встречают нас другие более важные советники, и когда первые удалились…, подают нам в знак приветствия правую руку. Затем при входе во дворец, где стояли кругом низшие чины дворян, нас, равным образом, встречают самые первые советники и приветствуют вышеуказанным способом и порядком» Герберштейн С. Указ соч. С. 200..

Перед аудиенцией посла у царя делалась подробная роспись, кому из дворян где находиться, причем строго запрещалось менять определенное каждому место. При этом стоявшие на крыльце дворовые и служилые люди младших разрядов были одеты в богатейшие одежды, которые, однако, выдавались им лишь на время церемонии из царской казны Забелин И.Е. Указ. соч. С. 314... Так было при Василии III.

При Федоре Ивановиче царский прием посла приобрел особую торжественность. Посол Римского императора Николай Варкоч писал о своем пребывании в Москве в 1593 г.: «Когда мы в Кремле сошли с коней, нас приняли несколько знатных великокняжеских бояр, одетых в золотую парчу, и повели во дворец великого князя. На крыльце императорские и других лиц подарки были выложены на подушки, чтобы так и нести их великому князю. После того, как это было сделано, нас повели через покой, где сидели великокняжеские бояре, все в прекрасных из золотой парчи платьях.

Другой покой, куда ввели нас потом, был дворцовой палатой великого князя, в которой он принимает представленных послов. В ней стены и полы были устланы нарядными коврами. Кругом сидели одни только знатные бояре в своих золотых одеждах.

На престоле, возвышенном на три ступени и украшенном сверху донизу золотом, жемчугом и драгоценными камнями, сидел великий князь в царском убранстве. На голове имел золотой венец, вложенный алмазами, притом очень большими. В руке держал золотой скипетр, тоже убранный драгоценными камнями. Кафтан на нем был красный, бархатный, сплошь вышитый крупными жемчужинами. На шее висело несколько дорогих камней, правленных в золото и расположенных в виде цепи или ожерелья. На двух передних пальцах левой руки его было по большому золотому перстню с изумрудами. Впереди него на каждой стороне стояли двое благородных мальчиков с московскими секирами в белых бархатных платьях, на которых крест-накрест висели золотые цепочки» Гейс С. Описание путешествия в Москву посла римского императора Николая Варкоча. - М.,1875. - С.17...

Но и подобная встреча кажется скромной по сравнению с тем, как приход и уход послов обставлялся в Кремле при Алексее Михайловиче в 1667 г. При приеме польских послов в Передних сенях находились 12 жильцов с протазанами, по шесть человек с каждой стороны; далее стояли сытники со свечами: по двое на каменном рундуке у Передней, по обе стороны рундука, на верхнем деревянном крыльце, на среднем, в перегроде со стороны рундука на Постельном крыльце у переградных дверей, у дверей, что выходят с Постельного крыльца в Грановитые сени и во Дворец. На Красном крыльце также стояли стрельцы со свечами: по двое у дверей по обе стороны, против Золотой палаты у дверей, против церкви Благовещения, в благовещенской паперти. Помимо этих придворных и стрельцов в это же время на Постельном крыльце находилось 20 подъячих из разных приказов. Однако весь этот почетный караул только предвещал собственно встречи. На мощеном возвышении (рундуке) перед крыльцом послов встречали полковники и головы московских стрельцов, на верхнем крыльце - спальники с думным дьяком, который поименно называл послам каждого из встречающих. В сенях у дверей Передней палаты послов встречали бояре. После того, как послы вошли в Переднюю палату, где сидел царь, их представил боярин А.Л.Ордин-Нащокин Забелин И.Е. Указ. соч. С. 310-311..

Число встреч соответствовало достоинству посольства. Особенно пышная встреча устраивалась только послам и вообще знатным иностранцам. Послам крупных, в основном европейских, государств и лицам царского происхождения делалось три встречи. Четвертая предусматривалась лишь в особых случаях, когда государь хотел оказать гостю исключительную честь.

Другим, менее значительным лицам, устраивались только две встречи, а некоторым, например, послам восточных правителей - одна.

В отдельных случаях не полагалось никакой встречи. В 1515 г. литовскому гонцу не организовали встречу - «человек молодой».

Обычно для первой, меньшей встречи, назначались два стольника и дьяк; для второй, средней, к ним добавлялся окольничий или боярин в качестве старшего; в третьей, большой, участвовали боярин, стольник и думный дьяк.

Высшей степенью почета и уважения к гостю была его встреча в Грановитой палате царевичем, а затем у ступеней трона и самим царем. Обычно такой прием оказывался принцам европейских дворов, приезжавшим в Москву. В качестве примера такой встречи может служить прием в 1644 г. датского принца Вольдемара, жениха царевны Ирины. Кроме обычных трех встреч, его встретил в Грановитой палате царевич Алексей Михайлович в сопровождении бояр и «в предшествии окольничих и стольников», а затем сам государь Михаил Федорович «у ступеней трона».

Таким образом, общим принципом встреч было расставить придворных так, чтобы гости двигались к царю, встречая сановников все более высокого ранга.

На каждом «уровне» встреч гостей через толмача приветствовал дьяк, каждый раз объясняя, что великий государь (титул произносился полностью), «воздаючи честь» послу, повелел его встретить такому-то и такому-то, при этом провозглашались имена всех встречающих на данном уровне. Такое «воздание чести» послу производило сильное впечатление на иноземцев, свидетельствовало об уважительном отношении к ним в России и о важности их дипломатической миссии.

В ходе торжественных приемов послов в приемной палате кроме бояр и думных людей нередко находились и родственники государей. В 1490 г. в посольских книгах упоминаются сыновья Ивана III - князья Василий и Юрий. В 1571 и 1577 гг. при Иване Грозном - царевичи Иван и Федор. При царе Михаиле Федоровиче Романове на встречах с послами присутствовал его отец - патриарх Филарет. «Для него ставилось бархатное кресло подле Государева места, сдвинув с Государевым местом» Московский Кремль в старину и теперь. С. 139.. В таких случаях по правую руку патриарха помещались митрополиты, архиепископы и епископы.

Как описывал в 1630 г. нидерландский посол Альберт Бурх, Михаил «восседал на престоле в драгоценной короне, усеянной алмазами, жемчугом и разными драгоценными камнями, со скипетром в правой руке, в узорчатой парчовой одежде. По правую руку сидел его отец (патриарх Филарет), на золоченом стуле, в духовном одеянии и в золотой митре, украшенной крестом. По левую сторону от царя стояла золотая пирамида с короною, символически изображавшая отсутствие юного царевича» Иностранцы о древней Москве. С. 313..

Иногда среди придворных находились и представители именитого купечества, «гости», которым выдавалась на этот случай одежда из царской казны. Бояре и думные дьяки были «в высоких горлатных шапках и драгоценнейших золотых шубах». Все эти люди, по воспоминаниям послов, сидели по лавкам, идущим вдоль стен приемной палаты.

Любопытным штрихом, делающим для нас более понятной жизнь Кремля в XVII веке, является сохранившийся в Дворцовых разрядах указ царя Алексея Михайловича от 1 мая 1666 г., где государь строго выговаривает нерадивым «гостям и гостинным и суконным сотен торговым людям», которые не пришли 19 апреля на встречу грузинского царевича Николая Давыдовича. В указе царь повелел «… а то им сказать: буде они впредь на выезды выезжать не учнут и в золотех, где им по наряду велят быть, не будут, и за то на их учнут править денежные пени большие, и они б о том сей Великого Государя указ и боярский приговор ведали».

Участие в приеме у царя большого числа именитых людей, даже его ближайших родственников призвано было свидетельствовать о радушном, уважительном отношении принимающей стороны к иноземным гостям. Это соответствовало многовековым традициям русского народа, отличающегося гостеприимством и благожелательностью к иноземным представителям.

Соблюдение тишины на аудиенции входило в общий порядок официальных приемов во дворце, ради торжественности. Жак Маржерет, французский офицер, служивший в России в 1601-1611 гг., пишет: «Никто не шевельнется, пока посол не проследует по проходу, и там такая тишина, что можно было бы счесть палату и залу пустыми. Таков здесь обычный порядок приема послов».

При входе посла в палату его «являли», «объявляли», «обвещали», т.е. представляли государю. В XVI-XVII вв. эта обязанность лежала обыкновенно на казначеях и окольничих. С.Герберштейн великому князю Василию Ивановичу был «явлен» тверским дворецким, окольничим Михайло Юрьевичем Захарьиным. Вот как дипломат об этом рассказывает: «Один из самых первых советников, обратившись к Государю, произнес по своему обычаю, без просьбы, от нашего имени, следующие слова: «Великий Государь, Граф Леонард (возглавлявший посольство) бьет челом» и снова «Великий Государь, Граф Леонард бьет челом на твоей великой милости».

Затем то же самое было повторено и про самого Герберштейна. «Первое значит, - свидетельствует Герберштейн, - что он как бы кланяется или выражает почтение, второе, что он приносит благодарность за полученную милость. Государь сидел с непокрытою головою на более возвышенном и почетном месте у стены, блиставшей изображением какого-то святого, и имел справа от себя на скамейке шапку-колпак, а слева палку с крестом, посох и таз с двумя рукомойниками, поверх которых, кроме того, было положено полотенце. Говорят, что, протягивая руку послу Римской веры, Государь считает, что протягивает ее человеку оскверненному и нечистому, а потому, отпустив его, тотчас моет руки. Там стояла также, против Государя, но на низшем месте, скамья, приготовленная для послов.

Государь, когда ему оказан был предварительно почет, сам пригласил туда мановением и словом, указуя рукой на скамью. Когда мы с того места по чину приветствовали Государя, то при этом находился толмач, который передавал нашу речь слово в слово. Услышав же, между прочим, имя Карла и Фердинанда, Государь вставал и сходил со скамеечки, а выслушав приветствие до самого конца, он спросил: «Брат наш Карл, избранный Римский Император и наивысший Король, здоров ли?». Пока Граф отвечал «здоров», Государь меж тем взошел на скамеечку и сел. Это же самое, по окончании моего приветствия, спрашивал он у меня про Фердинанда. Затем он подзывал по порядку того и другого из нас к себе и говорил: «Дай мне руку». Взяв ее, он прибавлял: «По здорову ли ты ехал?». На это тот и другой из нас, согласно их обычаю, отвечали: «Дай Бог тебе здравия на многие лета. Я же по благости Божией и твоей милости здоров».

После этого он повелел нам сесть. Мы же, прежде чем сделать это, согласно с их обыкновением, воздали наклонением головы на обе стороны благодарность прежде всего Государю, а затем советникам и князьям, которые стояли ради оказания нам почета» Герберштейн С. Указ. соч. С. 201-202..

Интересно, что обычай ставить рядом с царем рукомойник при приеме иностранных послов, описанный С. Герберштейном, сохранялся и век спустя. А. Олеарий видел это сам, будучи на приеме у царя Михаила Федоровича в 1634 году Олеарий А. Указ. соч. С. 51..

Стоит, впрочем, отметить, что практически ни в одной записи иностранной, либо российской, не отмечено, что великий князь или царь мыл руки в присутствии послов. Поэтому можно сделать вывод, что наличие рукомойника при церемонии приема послов было данью традиции, частью обстановки, а не элементом церемониала приема послов. Не исключена и совершенно естественная версия. В XV-XVII вв. весьма частым явлением были эпидемии смертельных болезней, от чего и возникала чисто гигиеническая потребность в мытье рук после общения с иноземными гостями. Это заключение находит свое подтверждение и в Посольских книгах. Когда в 1517 г. Великий князь принимал крымского посла, он «не звал его к руке», так как посол прибыл из мест, где было «моровое поветрие». По этой же причине Василий III не приглашал ханского посла к столу. Савва В.И. Указ. соч. С. 226.

Еще одно характерное (относящееся к 1553-1554 гг.) свидетельство о церемониале встречи царя Ивана IV с послом оставлено англичанином Ричардом Ченслером.

«Когда великий князь занял свое место, толмач пришел за мною во внешние покои, где сидели 100 или больше дворян, все в роскошном золотом платье; оттуда я прошел в зал совета, где сидел сам великий князь со своею знатью, которая составляла великолепную свиту. Канцлер (посольский дьяк Иван Михайлович Висковатый) и секретарь стояли перед великим князем. Когда я отдал поклон и подал свои грамоты, он обратился ко мне с приветствием и спросил меня о здоровье короля, моего государя. Я ответил, что при моем отъезде от его двора король находился в добром здравии и что я уверен, что он и теперь находится в таком же добром здравии. После этого царь пригласил меня к обеду. Мое приношение канцлер представил его милости с непокрытой головой (до того они все были в шапках). Когда Его милость получил мои грамоты, мне предложили удалиться; мне было сказано, что я не могу сам обращаться к великому князю, а только отвечать ему, если он говорит со мной» Иностранцы о древней Москве. С. 29-30..

Последнее замечание оставалось актуальным на протяжении веков, до конца XVII в. Великий князь и царь всея Руси в ходе церемониальной встречи с послом практически не разговаривал с ним, оставляя это на бояр и дьяков.

В ходе «встреч» послов, их представления царю, при вручении подарков, при застольях князья, бояре, дьяки, толмачи, т.е. все, кто входил в контакт с иностранными дипломатами, при любом официальном упоминании имени царя были обязаны произнести полный титул государя. Это правило распространялось и на иностранных дипломатов, которые, обращаясь к царю устно или письменно, должны были полностью назвать царский титул.

Нарушение этого требования неизбежно вызывало дипломатический скандал. По свидетельству английского посланника Джильса Флетчера, направленного королевой Елизаветой к царю Федору Ивановичу в 1588 г., он, будучи на аудиенции у царя, посчитал достаточным во время приветствия произнести неполный царский титул Флетчер Дж. О государстве Русском. - Екатеринбург: Издатель Захаров И.В., 2002. - С. 39.. Остальное он специально опустил, «зная, что они (московиты), тщеславятся тем, что титул царский длиннее титула королевы Английской». Это не осталось незамеченным и посольский дьяк, находившийся на «встречной» аудиенции при царе настаивал, чтобы он произнес весь титул. После препирательств посол, наконец, велел своему толмачу произнести весь титул полностью.

Учитывая, что этому послу было поручено вести переговоры в Москве по поводу подтверждения и восстановления для английской торговой компании монополии на беспошлинную торговлю с Россией, нет ничего удивительного, что, нарушая обязательные протокольные нормы и оскорбляя тем самым российского правителя, он в результате ничего не добился и вскоре покинул Россию.

Отличия в церемониалах приема царем послов различных государств подметил еще Адам Олеарий. В 1634 г. он наблюдал, «как поехали в Кремль 72 крымских татарина, которые все именовали себя послами. Великий князь целых три часа сидел перед ними и сам выслушивал их просьбы. Они разместились, по своему обычаю, на полу в аудиенц-зале и каждому из них, как нам рассказали, подано было по чаше меду. После этого двоим знатнейшим даны были кафтаны из золотой парчи, а другим из красного скарлату, а еще иным, по нисходящему порядку, кафтаны похуже, вместе с собольими и другими шапками. Спускаясь из Кремля, они несли эти подарки, навесив их поверх своих костюмов…» Олеарий А. Указ. соч. С. 65-66...

Насколько верны наблюдения и суждения А. Олеария относительно различий в церемониалах приема европейских и азиатских послов, подтверждает описание порядка аудиенции в Кремле для послов крымского хана, а также «нагайских и калмыцких» послов при царе Алексее Михайловиче, оставленное Г. Котошихиным.

«А которого дне укажет царь быти тем послом себя, и по тех послов пошлют с царския конюшни лошади, да пошлют к ним платье однарадки и шапки и сапоги, и велят им быти в город к Посольскому Приказу; и послы, нарядясь в царское платье, приедут с приставом в Приказ, и в Приказе думной дьяк их роспрашивает, для чего они присланы, и говоря с ними о делах осматривает грамоты, и пойдет сказати царю; и царь пошлет по тех послов, велит им быти к себе, и пристав с ними из Посольского Приказу идет до царского двора, пеши, и к царю в Верх. А царь в то время бывает в палате, в одеянии повсядневном. А как послы войдут в палату, и увидев царя, кланяются в землю и правят посольство свое, и царь спрашивает послов о здоровье Крымского хана (или князя), сидя в шапке; а говорит речь от царя думной дьяк; и правя посольство подают послы грамоту, и царь тое грамоту велит приняти думному дьяку, а бывает та грамота в мешке золотном, незапечатана; и приняв грамоту, велит царь с послов однарядки снять, а взложить на них золотные шубы при себе, а однарядки их отошлют к ним на двор; и потом царь велит послом идти к своей руке, и как они к руке придут, и царь кладет руку свою на их головы, а целовать не дает; и потом царь дает послом пити кубками романеи, да по ковшу меду вишневого; и потом отпущают их к себе на двор» Котошихин Г.К. Указ. соч. С. 77..

Контрастом такой упрощенной церемонии встречи является, по описанию А. Олеария, устроенная кремлевским двором аудиенция у царя для голштинского посольства. (См. Приложение 3).

Итак, из того, что касается непосредственно церемонии приема послов царем - самой торжественной части пребывания иностранных дипломатов в Москве, можно выделить ряд характерных моментов, сохранявшихся практически неизменными вплоть до петровских времен. Это, прежде всего, обязательное целование руки московского государя, приветственные речи послов, передача верительных грамот, обязательный вопрос самого царя о здоровье государя, направившего посла, передача подарков, предоставление при необходимости еще раз слова послу и заключительное приглашение либо на торжественный обед в Кремле, либо «жалование кушанья со своего стола» на дом, где остановились дипломаты. Отсутствие или нарушение любого из этих элементов означало демонстрацию московским двором своего недовольства действиями либо посла, либо пославшего его государя.

Такой протокольный инцидент, связанный с церемониалом приема у царя, произошел в 1667 г. во время встречи Алексея Михайловича с польскими послами. Польские дипломаты отказались снять свои шапки одновременно с сопровождавшими их кремлевскими придворными, входя в палату, где уже сидел на троне государь. Спор прекратился, когда Алексей Михайлович, которому доложили о недоразумении, распорядился разрешить послам оставаться в шапках, «хотя не ради их упрямства, а по его братолюбивой дружбе к светлейшему королю».

Что касается собственно переговоров бояр с иноземными послами, то они, как правило, велись в Ответной или Посольской палате. Переговоры назывались «ответом», а выражение «быть в ответе» значило вести переговоры, давать царские ответы на поставленные послами вопросы.

При этом обязательно послам сообщались имена бояр, назначенных царем вести переговоры. Как правило, их было два-три человека с несколькими дьяками. Иногда назначался один казначей с дьяками, а для особенно сложных переговоров - шесть-семь бояр (хотя нередко для того, чтобы показать внимание, которое Кремль уделяет переговорам, боярами называли всех бывших в «ответе» кремлевских придворных).

Дела обсуждались по статьям. Каждый боярин говорил и отвечал послам по одной статье, если вдруг появлялся вопрос, на который бояре не могли сразу дать ответ, послов просили подождать, пока «донесут государю и каков его государя указ будет, объявят».. Обычно во время переговоров бояр с послами государь находился («сидел») поблизости, например, в Столовой избе, однако иногда уходил в один из соборов, что не мешало ему руководить переговорами. Подобные случаи обсуждения непосредственно с царем трудных вопросов, возникавших в ходе ведущихся переговоров, бывали обычны. Иногда, впрочем, назначали для этого другое заседание.

Об обстановке и атмосфере переговоров в Кремле рассказывается во многих воспоминаниях иностранных дипломатов. Вот одно из самых ярких, относящееся к сентябрю 1634 г. «Нас повели, - свидетельствует Адам Олеарий,- через верхнюю площадь Кремля налево (через помещение, которое, как и в день публичной аудиенции, было полно старых осанистых мужчин, сидевших в золотых платьях и высоких шапках) в комнату для тайной аудиенции. В этой комнате сидели четыре лица, коим было поручено дать нам тайную аудиенцию, а именно два боярина и два канцлера (дьяка) - все одетые в весьма великолепные одежды: их кафтаны были из золотой парчи и широко вшиты очень крупным жемчугом и драгоценными камнями; большие золотые цепи крестообразно висели у них на груди… Послы были любезно приняты ими и приглашены сесть с ними рядом. Едва господа уселись, как высший боярин задал вопрос: «Достаточно ли снабжены господа послы едою и питьем и другими необходимыми вещами?». Когда выражена была благодарность за хорошее угощение и за изобилие всего, они встали, обнажив свои головы, и первый начал говорить: «Великий государь царь и великий князь (далее следовало чтение всего титула, после чего опять все сели) велит сказать вам, королевским и княжеским послам, что он приказал перевести грамоты на русский язык, прочел их, да и вашу устную речь прослушал в публичной аудиенции».

Примерно так же говорили и три других представителя российской стороны. Затем перешли к чтению предложений, или пропозиций, изложенных на бумаге. Когда боярам показалось, что время уже затянулось, то они потребовали передачи им письменно изложенных пропозиций и пошли с ними наверх к его царскому величеству. Послы тем временем оставались одни в комнате для тайной аудиенции. «Немногим более чем через полчаса явился один подканцлер с сообщением: на этот раз с нас достаточно: мы можем опять ехать домой; пропозиции будут немедленно переведены, и тогда нам будет дан ответ» Олеарий А. Указ. соч. С. 55-58..

О том, что далеко не всегда переговоры российских и иностранных дипломатов проходили гладко, в том числе с протокольной точки зрения, существует ряд свидетельств. Например, несколько недель пока не были найдены компромиссы шли ожесточенные споры между русскими и шведами в ходе переговоров о заключении мира, которые проходили в деревушке Столбово (близ Тихвина), по таким вопросам, как содержание титула царя, церемониал совершения присяги, даже расположение палаток на месте проведения переговоров и количество охраняющих обе стороны воинов Проезжая по Московии. С. 244-245..

Все дипломатические переговоры с послами заканчивались, как уже отмечалось выше, «отпуском», т.е. прощальной аудиенцией у царя. Церемониал приезда послов на эту аудиенцию, как правило, не отличался от того, что иностранным дипломатам организовывал кремлевский двор при первой встрече с царем. Если в 1473 г. во времена Ивана III, по свидетельству венецианского посла А. Контарини, великий князь при отпускной аудиенции общался с ним лично и устно, то в XVI - XVII вв. обычным результатом переговоров стали письменные документы - «ответные листы» (с изложением позиции русской стороны по обсуждавшимся вопросам), «посыльные грамоты» (личные письма государя своему иностранному коллеге) и «договорные» или «перемирные грамоты». Способ вручения этих документов был соответственно различным, от чего зависел и весь порядок прощальной аудиенции.

Как правило, для иноземных послов, начиная со времен Ивана III, устраивалось два угощения - при вручении верительных грамот и после отпускной церемонии. Послов либо приглашали на обед в Кремль, что характерно для посольского церемониала XV-XVI вв., либо, как стало практиковаться в XVII в., «жаловали стол» им на подворье. Оба варианта придворной протокольной практики подтверждают, что обед с послами государя или его ближайших сановников был обязательным элементом церемониала.

Лишь в малолетство царя Ивана IV послов «ести великий князь не звал того деля, что еще ел у матери, а себе столом не ел». В 1536 и 1537 гг. он извинялся перед польско-литовскими послами, говоря: «к столу вас к собе не зовем того деля, что есьмя еще Леты несовершенныя, и нам за столом сидети истомно; и вы о том не сумневайтесь...» и отпустил послов на подворье, куда и была им послана «ества и с вины и с меды». Впервые послы ели у Ивана IV в феврале 1539 г., т.е. когда ему исполнилось девять лет, и «ели того дни посол Крымский и гонцы».

Приглашал послов к обеду государь лично. С. Герберштейн пишет, что в его приезд это было сделано так: «после изложения приветствий, когда мы на короткое время присели, Государь пригласил того и другого из нас по порядку в следующих словах: «ты отобедаешь со мною».

Пока мы там излагали некоторым назначенным Государем советникам и секретарям - остальныя поручения, лежавшия на нашем посольстве, тем временем приготовляли столы.

Когда приготовления к обеду были закончены, и Государь, его братья и советники уже сели, нас провели в столовую, и тотчас советники и все прочие встали перед нами по чину; зная их обычай, мы в свою очередь воздали им благодарность, наклоняя голову во все стороны, а затем заняли за столом место, которое указал нам рукою сам Государь. Столы же были расставлены в столовой кругом и кольцом».

На торжественных обедах русские правители вели себя довольно свободно. Они могли задавать вопросы послам, беседовать с ними. Царь, как правило, сам вел обед, давал сигналы «стольникам», потчевал гостей. По наблюдениям послов, Иван IV, например, помнил имена и звания всех сидевших за столами и называл их вслух, чем поражал иностранцев, так как на обед приглашалось по 200 и более человек Юзефович Л.А. Указ. соч. С. 137..

Однако царский стол с присутствием государя все же был неотъемлемым элементом посольского церемониала лишь до начала XVII в.. Тогда приглашение отобедать и царя воспринималось как честь, в обязательном порядке оказываемая иностранным дипломатам. В 1584 г. литовский гонец «в хоромах заперся» и отказался встречаться с русскими приставами «за то, што государь ево не звал ести»..

Когда посольство оканчивалось заключением договора или мира, при отпуске послов совершалась церемония крестного целования. Оно совершалось на тексте договора лично государем, что означало торжественную ратификацию монархом соглашения, заключенного его полномочными представителями. После совершения акта крестного целования Кремль отправлял с иностранными послами русских послов для проведения такого же обряда тем государем, с которым был заключен договор.

Целование именно креста было не единственной формой торжественной церемонии ратификации договора. Уже со времен Ивана Грозного обычным в практике переговоров с польско-литовскими и западноевропейскими послами становится присяга на Евангелии.

В 1667 г. при заключении Андрусовского договора, положившего конец тридцатилетней войне с Речью Посполитой, во время церемонии ратификации, по рассказу польских послов, именно на Евангелии был совершен обряд принесения присяги.

Судя по оставленному ими описанию, послы, войдя в царскую палату и поклонившись государю, обратились к нему с приветственной речью, прося его, в частности, «похвально довершить остальную на нем лежащую долю в сем благом деле». Закончив речь, послы передали в собственные руки великого князя подписанный мирный договор.

Выступивший затем боярин от имени царя поздравил всех «с благополучным окончанием настоящего дела», объявив в конце речи: «И потому то, что осталось совершить по сему делу его священному царскому величеству, то есть подтвердить под присягой по принятому церковному обряду, он непринужденно и при вас исполнит». Затем, указывает далее очевидец, принесена была лавка, на которую послов пригласили сесть, после чего великий князь, осведомившись о здравии их самих, а также лиц, при них состоящих, приступил к обряду торжественной присяги. Он начал с того, что передал одному из своих вельмож скипетр, а другому царскую шапку, после чего, встав с трона и подозвав к себе послов, он положил грамоту мирного договора на Евангелие и внятно начал читать слова клятвенного обещания. Призывая в свидетели по установленной формуле присяги Пресвятую Троицу, Спаса нашего Иисуса Христа и непорочную Богоравную Деву, он прослезился и взволнованный с величайшей набожностью довершил чтение, по окончании которого послы возвратились к прежнему месту Проезжая по Московии. С. 330..

Русская сторона внимательно следила за точным соблюдением церемониала подтверждения под присягой мирных договоров, усматривая даже в малейшем нарушении установленных правил нежелание в дальнейшем соблюдать условия подписанного документа. Когда датский посланник Яков Ульфельд в присутствии Ивана Грозного в 1578 г. принес присягу по форме, принятой в Западной Европе, то есть возложил левую руку на первую страницу Евангелия от Иоанна и поднял вверх три пальца левой руки, то это не устроило царя. Он потребовал, чтобы посланник вдобавок еще и поцеловал текст Евангелия Путешествие в Россию датского посланника Якова Ульфельда в XVI в. С. 35..

Даже Иван Грозный, несмотря на свой непредсказуемый характер, сам очень верил в святость клятвы, даваемой при крестном целовании. В 1549 г., когда на переговорах с польскими послами встал вопрос о заключении вечного мира, в то время как за королем «оставалась наша вотчина извечная - Киев, Волынская земля, Полоцк, Витебск и многие другие города русские», царь Иван заявил боярам: «Если теперь заключить мир вечный, то вперед уже через крестное целование своих вотчин искать нельзя, потому что крестного целования никак нигде нарушить не хочу». И было взято «с королем перемирье на время». Сб. РИО. - Т. 59. - С. 278. По некоторым источникам Борис Годунов, чтобы не утверждать договор и не выглядеть клятвопреступником, целовал не Евангелие, а какую-то другую книгу. Лешков В. Указ. соч. С. 87-88.

В этом смысле представляет интерес содержание известного наказа, данного в 1571 г. русскому послу И.М. Канбарову, направленному на переговоры в Краков. «А как учнет король крест на грамотах целовати, послом того беречи накрепко, чтобы король на обеих грамотах крест целовал, в самой крест прямо губами, а не в подножье и не мимо креста, да и не носом» Сб. РИО. - Т. 71. - С. 771..

Сам ритуал Крестного целования был похож на священнодействие в храме. Василий III, например, глядя на крест, который держал один из бояр, трижды крестился, делая при этом глубокие поклоны. Затем он, шепча молитву, подходил к кресту, вытирал губы чистым полотенцем и, сплюнув на землю, целовал крест, прикасаясь к нему при этом сначала лбом, а затем правым и левым глазом. Герберштейн С. Указ. соч. С. 218.

В данном случае церемониальные детали превращались в элемент государственной политики, так как давали хоть какую-то гарантию соблюдения противниками условий договора.

Пребывание посла в Москве завершалось «отпускной» (прощальной) аудиенцией у государя. Местом проведения официальных приемов была с XVII в. Грановитая палата, а до этого Столовая изба брусяная и Золотая палата. В каждой их трех палат имелось возвышение, на котором ставился царский трон. Роскошные одежды для участия в церемониальных приемах выдавались боярам и служащим из царской казны, что всегда поражало иностранных представителей, одевавшихся гораздо скромнее. Это был торжественный ритуал, знаменовавший собой кульминационный момент пребывания в России иностранных представителей и, судя по их запискам, производивший должное впечатление. Тем более что приемы зачастую проводились в дни религиозных праздников, и тогда звон колоколов кремлевских соборов, несомненно, добавлял торжественности всей церемонии.

В сенях, у входа в приемную палату, послов встречал окольничий, который вводил их к царю, уже сидевшему на троне, и громко объявлял, что послы такие-то (указывались их имена, титулы и звания) «челом ударили государю». При этом послы кланялись. Коленопреклонение не допускалось. Как сказал в 1569 г. Иван IV шведским послам, опустившимся перед ним на колени: «Я - владыка христианский и не хочу, чтобы вы падали ниц передо мною» Аделунг Ф. Указ соч. - Т. 1. - С. 159..

После представления и обмена фразами о здоровье послов и их государя послы допускались к целованию царской руки. Это считалось большой честью для прибывших. Если она не оказывалась, то следовало думать о недовольстве царя или поведением посла, или действиями его суверена. Представители мусульманских стран подвергались ритуалу «карашевания», по которому царь клал руку на их головы как бы благословляя иноверцев Белокуров С.А. Указ. соч. С. 93-94; Савва В.И. Указ. соч. С.223..

Дипломатические документы послы вручали царю не сами, а через его доверенное лицо (дьяка, окольничего, боярина). Во время приема царь не вел переговоры с послами и общался с ними, как правило, только через придворных. Это делалось для того, чтобы не устраивать публичные споры и препирательства с иноземцами.

После завершения всех отпускных церемоний Кремль готовился к отъезду послов. Им заготавливали в дорогу подводы и съестные припасы, в города по всему маршруту их следования посылались гонцы с грамотами, в которых местным воеводам приказывалось «кормить и чествовать» послов. В дорогу для сопровождения послов до границы московских владений снаряжался старый или новый пристав. «А как будет в дорогу корм и питье изготовлено, - пишет Г. Котошихин, - и послы ехать готовы, и их послов провожают с Москвы до тех же мест, где их принимают, приставы да встречники те же, которые ездили с ними в город к царю; и едут послы из город на царских лошадях…»..