Текстовые структуры в немецкой духовной прозе XIII века

Тексты заимствуемых трактатов не имеют такой четкой и нормированной композиции, как проповеди, и, прежде всего, разделения - структурного ядра. Этим объясняется тот факт, что заимствования делаются из разных мест этих сочинений. Впрочем, если рассматривать в совокупности все сочинения Давида Аугсбургского, то разделение, как правило, присутствует. Оно может играть две разные роли в трактатах.

I. Разделение занимает важное, но не центральное место и имеет ограниченный объем в рамках всего текста. Так, например, трактат “Von der Erkenntnis der Wahrheit” имеет два разделения. Одно из них находится почти в начале текста: Ez ist drоerleie erkantnьsse. Diu кrste ist mit dem gelouben, diu ander mit der verstantnьsse, diu dritte in der gesihte... (Pfeiffer 1845: 364, 8-9). Другое стоит ближе к концу текста: An drоn dingen ist der engel unde diu sкle gelоch: an der verstantnьsse, an dem vrоen willen, an der gehьgede (Pfeiffer 1845: 367, 35-36). Однако оба разделения носят отнюдь не периферийный характер: они определяют развитие следующего за ними текста, который их объясняет или, в терминах риторики, амплифицирует. Так, от первого разделения зависит текст 364, 10 - 366, 37 (более двух с половиной страниц печатного издания), а от второго - 367, 36 - 369, 21 (полторы страницы), то есть до самого конца. В развитии понятий, данных в разделении, можно видеть некоторую аналогию с распространением в проповеди. Существенное различие, однако, заключается в том, что в распространении последовательно раскрывается каждый пункт разделения, причем только один раз, без возвращений. Таким образом между членами разделения и распространения видна четкая структурная преемственность. В трактате же стратегия амплификации может быть разной. Развитие первого разделения как будто ближе к нормативному распространению, но каждый член триады “распространен” настолько, что в него вплетается множество подтем, сравнений, предикаций Бога; каждое понятие ставится в традиционный богословский контекст - за счет всего этого текст разбухает. Приведем в качестве примера описание “gesihte” - третьего аспекта Богопознания: [1].

Тема созерцания вызывает указание на субъект этого процесса - ангелов (die heiligen engel in himele unde daz himelische ingesinde) и его объект - Бога. Дальнейший текст приводимого фрагмента и следующий за ним - это хвала Господу, которая не может быть исчерпана никакими словами и не может иметь конца: Swaz zunge von dir gesprechen kan daz ist allez ein wispel und ist ninder gerьeret, wan dы waerlоchen bist swaz kein sin von dir begrifen mac (Pfeiffer 1845: 366, 40 - 367, 1) - это знаменитая мысль Псевдо-Дионисия Ареопагита. Главные стилистические средства - обращение к Богу во втором лице единственного числа (“dы”) и синтаксически параллельные субстантивные (по Х. Бринкману) предложения с анафорой “dы bist”. При одном и том же подлежащем меняется только именная часть сказуемого. Подобные серии Божественных определений встречаются у Давида Аугсбургского повсюду - участвуют они и в распространении двух первых членов разделения. Их слабая привязанность к конкретной теме и возможность их универсального использования - это хороший пример “рыхлости” текста, благодаря которой фрагменты из распространения какого-либо члена разделения могут заимствоваться без учета самого разделения. Хотя заимствования целого фрагмента из этой части трактата в Bavngart нет, метафорический образ “diu ougen der verstantnьsse” (Pfeiffer 1845: 364, 17 cл.) с оппозицией “broede - gesunde”, относящийся ко второму члену разделения, встречается в главе 166 “Die taeglichen svnde bringent zehen schaden”: “div geistlichen augen” (Unger 1969: 383, 15). Там этот образ образует подразделения в четвертом члене разделения: Daz ein auge ist div erchantnusse, di wir ze vns selben habn solten.., Daz ander auge ist div erchantnusse der geistlichen vnd der gotlichen dinge... (Unger 1969: 383, 15-16; 19-20). За последним членом следует тот же мотив противопоставления смутного и ясного понимания. Разумеется, различие между терминами “erchantnusse” и “verstantnьsse” в данном примере следует признать несущественным.

Субъект созерцания - Силы Небесные - становятся исходным моментом для второго разделения. Принцип его дальнейшего функционирования иной: его члены распространяются сначала с одного угла зрения, потом с другого и так далее, так что происходит многократное возвращение к этим понятиям, причем непоследовательно: [2].

Сначала разум, свободная воля и память рассматриваются как общее между ангелом и человеческой душой, затем перечисляются функции этих трех “сил души”. Далее воля заменяется на любовь (Minne wil vrо sоn; ist si betwungen sф ist si niht minne wan si selbe mac niht betwungen werden - Pfeiffer 1845: 268, 23-24) и вместе с остальными элементами уподобляется Св. Троице, единству в трех ипостасях. Это сопоставление подробно описывается в последующем тексте. Перед нами не что иное как изложение учения бл. Августина об аппроприации, то есть о трех силах души как подобии Св. Троицы.

Разделение, не определяющее структуры всего трактата, может при заимствовании составить целую главу. Так, глава 164 “Fvmf dinch von der brvderlichen minne” полностью состоит из разделения в заключительной части трактата “Der Spiegel der Tugend” (Pfeiffer 1845: 339, 21-28; 339, 31 - 340,3; 340, 6 - 341, 3), с некоторыми сокращениями: Fьnf dinc sint, dar an wir die minne einander erbieten sьln (Pfeiffer 1845: 339, 21 - начало главы Bavngart - Unger 1969: 380, 2 - идентично).

II. Разделение является структурным основанием всего текста трактата и отражено в его названии. У Давида Аугсбургского есть несколько таких трактатов: “Die sieben Staffeln des Gebets”, “Die Sieben Vorregeln der Tugend” и “Die vier Fittige geistlicher Betrachtung”. Эти сочинения по своей структуре и даже по объему больше всего напоминают проповеди. Но если разделение в проповеди возникает на основании темы, то в трактатах в качестве основания для введения разделения (помимо потребности в четкой и структурированной подаче дидактического содержания) используется образ из Библии и число, имеющее символическое значение. Такими числами являются семь и четыре, которые, обладая универсальным спектром символических значений, еще и конкретно привязываются к образам лестницы к храму из Видения пророка Иезекииля (Иез. 40, 26) (“Die sieben Staffeln des Gebets”), четырех чудесных животных (тетраморфа) из книги того же пророка (Иез. 1, 4-28) (“Die vier Fittige geistlicher Betrachtung”). Исключение составляет трактат “Die Sieben Vorregeln der Tugend”, в котором число семь связывается не с библейским образом, а с метафорой школы семи свободных искусств, соотносящихся с семью добродетелями и правилами их постижения. Кроме разделения, подразделения (также обеспечиваемого структурой образа, например, перья на крыле) и, самое главное, распространения (которое охватывает весь текст после разделения), прочие композиционные элементы проповеди в рассматриваемых трактатах не прослеживаются. Напротив, проповедь Бертольда Регенсбургского “Von den sieben planкten”, по своей структуре напоминающая “Die Sieben Vorregeln der Tugend” (каждая планета обозначает добродетель), имеет латинскую тему: Et fuit illis in velamento diei et in luce stellarum nocte (Sap. 10, 17) (Pfeiffer 1880: 48, 17-18), которой предшествует история (historia) из Ветхого Завета.

Персональный дейксис в трактатах Давида Аугсбургского ситуативно не актуализирован в принципе. Обращение “dы” не имеет в виду конкретного человека и относится не к одному, а ко многим адресатам (в первую очередь, новициям). Это обращение часто перемежается с абстрактным “er” при описании поведенческого идеала, и таким образом 2-е и 3-е лицо единственного числа сближаются здесь по своей функции, сохраняя все же некоторое различие. В частности, в трактате “Die Sieben Vorregeln der Tugend” в третьем лице задается общая модель поведения, а во 2-м лице она конкретизируется: [3].

В отличие от проповедей Бертольда Регенсбургского, у Давида нет обращения в множественном числе “ir” - видимо, из-за того, что в качестве адресата подразумевается послушник, читающий в своей келье, а не приходская община. Однако, как и у Бертольда, у Давида существуют две модели персональной оппозиции, которые эксплицированы в трактате “Der Spiegel der Tugend” с помощью метафоры “Учитель (Христос) ученики (все духовные люди)”, которая подчиняет себе реальный, неметафорический смысл (tertium comparationis) “наставник (автор) ученик, новиций”: 1) hкrre Jкsus Kristus = der oberisten tugende schuolmeister wir = lкrjunger, schuolaere[n], schuolkind[er]”, а в словах, вложенных в уста Господа: “ich ir”; 2) ich = meister dы [= schuolaere]: [4].

В этом отрывке определены участники коммуникации: автор - наставник новициев, адресат - ученик, а так же сам текст: eine einvaltige forme. При этом авторский статус и оригинальность текста сильно опосредуются образом Св. Троицы как настоящего Учителя и Св. Писания в качестве оригинального текста. Трактат воспринимается самим автором как упрощенная версия, переложение евангельского учения. Возникает характерная для средневекового миросозерцания, но несвойственная современной письменной культуре герменевтическая ситуация, в которой объект речи (Бог) одновременно является и ее субъектом. Существующее в языковой системе противопоставление первого и второго лица третьему (Бенвенист 1974: 261-265) снимается в специфическом богословском контексте духовной прозы, причем уже на уровне пресуппозиции. Поэтому две указанные модели персональной оппозиции не просто чередуются друг с другом, а накладываются друг на друга. При этом вторая модель подчинена первой по смыслу.

В трактате Bavngart встречается индивидуальное обращение как в единственном, так и во множественном числе, к монахиням. Так, в главе 117 “Von nivn handen frovmder svnden, darvmb wir verlorn werden”, из 6-й “монастырской” проповеди Псевдо-Бертольда заимствовано обращение к аббатисе: Dv da maeisterinne bist, sag ir die warheit, si halt si eines chuniges oder grauen tohter” (Unger 1969: 311, 37-38). К монахине (обобщенному образу) обращается автор и в оригинальной главе 74 “Daz ist ganziv guter geistlicher lawt ler”: Vil libev, la nimmer chein gebet darumbe, daz ez niht andaetich ist... (Unger 1969: 258, 14). Иногда глава начинается с просьбы обратить на последующее содержание особое внимание: Merch, wer di sin, di an dem ivnsten tage geert werden... (гл. 170) (Unger 1969: 389, 3); Nu merche: swenne man ein richen herren vnd gewaltigen gevangen hat, daz man den niht lat an grozzes guet (гл. № 67) (Unger 1969: 247, 2-3). Также и в проповеди Бертольда “Von den newn froemden sьnten vnd auch von sant peter” (Richter: 253, 1 - 257, 183) начало некоторых композиционных элементов отмечено формулой c императивом: “Nv seht”; “Nv hцrt all”. В этом, хотя и фиктивном, элементе публичности видна особенность типа текста проповеди, имитирующего на письме устную речь.

По сравнению с трактатами Давида Аугсбургского, в Bavngart единственное число 1-го лица (“ich”) употребляется реже, а множественное число (“wir”) - чаще. Так, например, основная мысль в главе 54 была заимствована из трактата “Der Spiegel der Tugend”, но обращение в форме 2-го лица единственного числа (“dы”) изменено на 1-е лицо множественного числа (“wir”): Wellen wir aber der warheit begern, so begern wir versmahen von aller creature, wan wir von vnser bosheit vnd von vnser versumcheit wol ze versmahen sin (Unger 1969: 238, 28-30). В этом персональном ключе написана вся глава - cр.: Dв von lerne von Jкsu Kristф diemьetiges herzen sоn, daz dы dich selbe versmвhest mit herzen und mit diemьetigen werken unde mit diemьetigen worten, unde ouch daz gerne von andern liuten lоdest unde halt mit vreuden gerst (Pfeiffer 1845: 334, 12-15). Данное различие можно объяснить следующим образом: редактор Bavngart сознавал себя не автором-учителем, который пишет для стоящих ниже по церковной иерархии и духовному опыту учеников и потому не объединяет себя с ними, а именно редактором, одним из тех, для кого эти трактаты предназначались и который делал из них общий труд, сумму - для таких же, как он, братьев и сестер.

В сочинениях аугсбургских францисканцев обращение “dv” по отношению к Богу, активно использующееся на протяжении больших отрезков текста, сближает трактаты с молитвами и отличает их от проповедей. В проповедях оно находится лишь в заключительной молитве и не образует персональной доминанты текста. Напротив, трактат Давида Аугсбургского “Von der Anschauung Gottes” весь построен на обращении к Богу, но не просительном, а доксологическом (хвалебном): [5]. Лишь в завершении трактата звучит краткая заключительная молитва о скорейшем возвращении живущих христиан в Царство Небесное.

В Bavngart при заимствовании текста прямая обращенность к Богу может сохраняться, но речь о Боге может переводиться и в эмоционально более нейтральное 3-е лицо - оба случая встречаются в одной и той же главе 162 “Von der himelschen vraevde vnd churzwil”. Обращение же во 2-м лице, подчеркивающее непосредственность контакта с Богом, подтверждает характеристику сочинений Давида как мистических. Аналогичный пример встречается в главе 80 “Von vnsers herren lebn”: фрагмент текста трактата “Christi Leben unser Vorbild” Давида Аугсбургского, где персональной доминантой является обращение к Богу во 2-м лице (Pfeiffer 1845: 345), переводится компилятором в 3-е лицо.

1.4.3 Молитвы

Так называемые “молитвы и размышления” (Gebete und Betrachtungen) Давида Аугсбургского не предназначены для богослужебной практики. По стилю и содержанию они мало чем отличаются от трактатов Давида Аугсбургского. Даже по размеру различие весьма условно. В среднем, они короче (от половины до двух с половиной страниц печатного текста), но, например, молитва № 7, не короче трактата “Von der Anschauung Gottes”. Это скорее размышления о созерцании Бога человеческой душой и ее будущем воскресении. Лишь вначале автор просит Господа Иисуса Христа наполнить душу жизнью вечной (Кwigez leben, Jкsu Kriste, erkьcke unser sкle mit dem кwigen leben daz dы selbe bist - Pfeiffer 1845: 380, 15-16), а в конце - помолиться за всех христиан. Просительная форма сильнее выражена в коротких молитвах, например: Alsф tuo uns, unser getriuwer bischolf, hкrre Jкsu Kriste, dы dich selben vьr uns geopfert hвst dоnem vater, wis unser vorspreche, die dв noch hie ыze wartende sоn dоner helfe unde dоner genвde. Amen (Pfeiffer 1845: 382, 25-28). Но и трактат “Von der Anschauung Gottes” заканчивается молитвенным обращением: Got lieber hкrre Jкsu Kriste, unser getriuwer geverte in dirre wьeste und unser lieber wallebruoder in disem ellende, bringe uns schiere mit dоnem vride in dоn heimфte zuo dir selben und zuo dоnem lieben vater und zuo dem himelischen gesinde. Вmen (Pfeiffer 1845: 363, 30-34).

Так же, как и в проповеди, текст предваряется евангельской цитатой: Ego sum vita et resurrectio (Pfeiffer 1845: 380, 15). Эту тему раскрывает весь текст, выдержанный в композиционно-речевой форме рассуждение, как и трактаты. В главе 163 “Von dem himelschen ingesinde” Bavngart фрагменты 7-й молитвы Давида Аугсбургского (Pfeiffer 1845: 382, 25-27) заимствуются вместе с фрагментами из его трактата “Von der Anschauung Gottes” (Pfeiffer 1845: 363, 27-34), который особенно близок к этой молитве по форме и содержанию. Заключительные молитвенные обращения к Богу из обоих текстов Давида помещены в конце главы Bavngart одно за другим, с незначительными изменениями. Этот факт свидетельствует о том, что заключительная молитва действительно воспринималась как отдельный композиционный элемент текста: [6].

Молитва может быть оформлена и в виде отдельной главы, причем как в прозаической, так и в стихотворной форме. В сокращенном варианте 10-я молитва Давида предстает в Bavngart в виде главы 111 “Von der himelschen wirtschaft” (в главной рукописи L, правда, текст обрывается на середине). Просьбы о помиловании (Begnade vns mit dinen triuwen... - Unger 1969: 303, 4) и приуготовлении Царства Небесного (Herre, nu gip dich selben vns vnd beraeit vns also ze der ewigen hohgzit vnd ze der himelschen wirtschaft... - Unger 1969: 303, 10-11) сочетаются здесь с целым рядом Божественных определений и метафорических описаний Царства Небесного с помощью синтаксического параллелизма независимых элементарных предложений. Однако в Bavngart выпущен фрагмент текста Давида Аугсбургского, носящий эмоционально более спокойный, отвлеченно богословский характер, со ссылкой на апостола Павла: Wan als dы bist вn anegenge, alsф bist dы ouch вn ende lebens unde maht unde wоsheit unde gьete. Disiu vieriu sint an dir gelоch von art, diu heizet sanctus Paulus lenge und breite, hoehe und tiefe (Pfeiffer 1845: 384, 20-24). Тема четырех измерений развивается далее.

1.5 Выводы

1. Bavngart состоит из типологически разнородных текстов. Памятник, относящийся к обширной группе духовно-назидательных текстов аугсбургских францисканцев, является мозаичным трактатом-книгой. Многие из составляющих его глав восходят к жанрам проповеди, трактата и молитвы на народном (средневерхненемецком) языке, которые на практике не всегда поддаются дифференциации и все вместе могут быть обозначены как “малый назидательный трактат” или “проповедь для чтения”. Наряду с чистым назиданием, в Bavngart и его источниках заметную роль играет библейская герменевтика.

2. Классическая композиционная схема проповеди в том виде, в каком она разрабатывалась в трактатах по ars praedicandi, в немецких проповедях для чтения XIII в. соблюдается не строго, а при их трансформации в другой тип текста часто игнорируется.

3. Отличительными признаками проповедей для чтения, приписываемых Бертольду Регенсбургскому, являются следующие макроструктуры:

а) разделение (divisio) и распространение (dilatatio) - средства числовой организации текста: они составляют ядро проповеди и могут заимствоваться даже без контекста; для оформления распространения служит микроструктурная модель идентифицирующего субстантивного предложения; б) фиктивные диалоги с противопоставлением проповедника публике (“ich” - “dv”, “ir”) и обязательным употреблением императива (в Bavngart они остаются только при полном заимствовании проповедей);

в) библейская аллегореза - важнейшая смысловая структура проповеди (при переходе текста в другой жанр может быть утрачена).

4. Обязательное отличие трактата от проповеди заключается в отсутствии фиктивных диалогов, обращений к широкой публике, тематически заданной латинской цитаты; разделение присутствует часто, но оно факультативно. Объем текста часто такой же, как и в проповеди, но может быть и значительно больше.

5. Для молитвы характерна оппозиция человека и Бога (“ich, wir - dv”) c точки зрения категории персональности; преобладает повелительное наклонение (“begnade”, “gip” и т. д.). Объем текста молитв невелик, но самые длинные молитвы Давида Аугсбургского совпадают по объему с его самыми короткими трактатами.

6. Во всех рассмотренных типах текста (в трактатах и молитвах, однако, в большей степени, чем в проповедях для чтения) все разновидности персонального ключа текста сводятся к двум основным моделям коммуникативного противопоставления: 1) Бог - человек (“er” - “wir”, “du” - “ich”, “ich” - “ir”); 2) проповедник (автор) - паства (читатели) (“ich” - “du”, “ir”). Взаимодействие этих моделей создает ситуацию двойной адресованности текста - Богу “в присутствии” читателей и читателям “в присутствии” Бога. Это свойство персональной ситуации текста - характерная особенность поэтики всей средневековой религиозно-дидактической литературы.

7. В качестве важных общих грамматических признаков всех исходных жанров следует отметить, во-первых, преобладание форм настоящего времени, иногда с футуральным значением, а во-вторых, частое использование деонтической императивной модальности долженствования. В этих особенностях языка исследуемых памятников отражается стремление их авторов подчеркнуть непреходящую актуальность духовного назидания.

8. Составители Bavngart могли как устранять, так и сохранять макроструктуры, составляющие жанровые различия исходных текстов, но в любом случае эти различия не воспринимались как угроза структурной цельности мозаичного трактата. Для средневековых редакторов они компенсировались стилистической однородностью, единообразием в употреблении грамматических структур, общностью тематики, функционального назначения и адресатов текстов.

Глава 2. Композиционные структуры в памятниках духовной прозы XIII века

Композиционные принципы построения трактата Bavngart как целого и его отдельных глав принципиально различны. Главы - это достаточно самостоятельные, законченные и связные тексты, многие из которых вошли в Bavngart в готовом виде. В них (за немногими исключениями, вызванными издержками компилятивного процесса) развивается одна макротема по законам тема-рематической прогрессии. Элементарная макроструктура главы - это сверхфразовое единство. Соответствующей композиционной макроструктурой всего трактата является глава. Поэтому если анализ композиции глав проводится на уровне связного текста, то описать композицию макротекста можно только на надтекстовом уровне. Соответственно первой задаче посвящены четыре первых раздела настоящей главы, а второй - последний пятый раздел.

При рассмотрении принципов построения отдельных глав Bavngart мы затрагиваем только некоторые специфические особенности, присущие малым жанрам средневерхненемецкой духовной прозы. Композиция, не требующая к себе специального культурно-исторического внимания, а также проблемы компиляции на уровне микротекста исследуются в третьей главе настоящей выпускной квалификационной работы с более общих текстолингвистических позиций (тематическая структура текста и ее коммуникативное значение).

2.1 Композиционная роль цитирования

Исключительное значение для композиции религиозных сочинений Средневековья имело цитирование. Цитировались, прежде всего, книги Св. Писания и богословские труды Отцов и Учителей Церкви - особенно часто св. Амвросия Медиоланского, бл. Августина, св. Григория Великого, Ансельма Кентерберийского, Бернарда Клервосского. Значительно реже в религиозной прозе цитировались языческие авторы античности (чаще других - Аристотель, Вергилий, Овидий, Гораций). В исследуемых памятниках цитат античных писателей нет, лишь один раз приводится цитата из трактата Цицерона “Laelius De amicitia” (XXV, 91) в переводе: “Tullius sprichet: Ez ist niht wirsers in der frivntschaft denne daz smaeichen” (гл. 27 “Von der gerehticheit”, Unger 1969: 217, 84-85).

Среди цитат в Bavngart можно различать следующие группы: а) латинские и немецкие, б) из Св. Писания и сочинений Отцов и Учителей Церкви, в) скрытые и явные, г) текстообразующие и частные. Большинство цитат приводится на средневерхненемецком языке, и это, скорее, парафразы латинского текста. По-латыни даются некоторые места из Вульгаты - это редкие случаи точного цитирования (причина - каноничность текста). При скрытых цитатах заимствованное место не выделяется из средневерхненемецкого текста, источник не указывается. Выявление всех скрытых цитат требует специальных исследований и полностью вряд ли возможно, поскольку исходный латинский текст дается уже в переводе. Если же используется немецкий текст, то это явление следует квалифицировать не как цитату, а как компиляцию. При явных цитатах указывается имя автора, однако, в отличие от большинства латинских трактатов, в Bavngart не указываются даже названия сочинений. Имя Бертольда Регенсбургского (bruder berhtolt) встречается не часто, а Давид Аугсбургский, главный автор источников всей компиляции, упоминается вообще один раз.

Чтобы охарактеризовать композицию некоторых глав, необходимо различать цитирование текстообразующее и эпизодическое, частное. В первом случае одно или несколько высказываний (dictum, spruch) других авторов с упоминанием их имени могут составлять отдельную главу, то есть являются композиционной макроструктурой. Во втором случае цитаты вставляются в текст ради подкрепления высказанной мысли авторитетным мнением, то есть функционируют как элементы орнамента, не влияя на композицию главы. Бывают и промежуточные случаи.

Рассмотрим подробно способы ввода цитат - прежде всего их роль в текстообразовании и композиции. Можно выделить несколько типов:

1) Одно изречение афористического характера, образующее маленькую главу: [7], [8], [9]. Цитата вводится с помощью микроструктуры “имя собственное + глагол говорения в третьем лице (“sprichet”)”.

2) Цепочка из двух и более изречений, без комментариев, образующая главу: [10].

В примере [10] (глава 22) первая цитата вводится полным предложением, а перед второй указывается лишь имя св. Григория Великого (sant Gregorius).

На цепочке цитат построены также главы 190 (“Von drien ern geistlicher lut, wan di svln niht anderre haben”), 192 (“Merch von der minne”), 196 (“Daz sint gvt sprvch”), 197 (“Versmaehte, merch”), но их объем больше, поскольку они состоят из большего количества изречений. Такой тип композиции следует считать цитатной композицией. Приведенные в качестве примеров главы 20-23 характеризуютсяются композиционным единообразием и отличаются от предшествующих и последующих глав, образуя обособленную группу. Принцип разбивки данных изречений на главы представляется достаточно случайным: два цитируемых высказывания, объединных в 22-ю главу, не имеют твердой логической связи между собой и, в принципе, могли бы быть оформлены как отдельные главы.

Иногда несколько изречений одного и того же авторитетного автора вводятся одно за другим. Глава 204 озаглавлена как высказывание бл. Августина (“Sant Augustinus sprichet”). Поэтому понятно, что первое предложение не оформлено специально как цитата. Однако все последующие предложения предваряются именем святого, причем без глагола “sprechen”. Имя Августина дается как в полной латинской форме (sant Augustinus), так и в сокращенной (sant Augustin). Лишь в самом конце главы приводися изречение ап. Павла, вводимое полным предложением (“Da von spricht sant Pauls”): [11].

3) Несколько цитат, интегрированных в авторский текст: эти цитаты получают комментарий автора. С одной стороны, они воспринимаются не как целые тексты и не как крупные блоки, а лишь как текстовые фрагменты, но с другой стороны, они скрепляют текст, выполняя макроструктурную роль несущей конструкции: [12].

В данном примере глава 129 “Gar ein gvt spruch von dem heiligen geist” озаглавлена как изречение (spruch) Св. Духа (то есть Автора Св. Писания). Первая латинская цитата вводится в начале главы, но так, что она синсемантична первому, авторскому, предложению (“ez ist also von im geschriben”). Далее цитата переводится на немецкий язык и комментируется. Затем дается следующая латинская цитата без вводных слов - латинский язык делает их излишними - и обрабатывается так же, как и первая. После этого обычным способом вводится изречение, приписываемое св. Бернарду. Строго говоря, неясно, относится ли второе предложение к высказыванию этого Учителя Церкви или оно является уже авторским и, соответственно, кто приводит следующую латинскую цитату из 1-го послания коринфянам ап. Павла - Бернард или автор? Вероятнее всего, что автор, поскольку цитата из Бернарда Клервосского на самом деле представляет собой парафраз. C точки зрения синтаксиса интересно, что ввод последней цитаты оформлен как придаточное предложение причины (“wan ez sprichet sant Paulus”), а не как самостоятельное предложение: с помощью этой микроструктуры цитата прочно интегрируется в текст.

Другой пример: [13]. В главе 189 “Merchent disen gvten sprvch” рядом с немецкими изречениями из сочинений Отцов Церкви соседствует латинская цитата из Песни Песней. В заглавии есть указания на тип текста главы - spruch. Вторая цитата не выглядит самостоятельно, как в примерах 2-й группы, а логически зависит от первой. После изречения бл. Августина автор ставит вопрос, ответом на который является высказывание св. Григория Великого: “Nv merche: Wie moht er sich vns immer guetlicher erbieten, den daz er nimmer mvede wirt, er enphah vns nach der rivwe? Vnd da von spricht sand Gregorius...”. Первая цитата вводится как обычно, но перед существительным стоит союз “als” - это весьма распространенный вариант ввода цитат патристических сочинений. Что касается латинской цитаты, то она, как и в предшествующем примере, сначала переводится, а затем комментируется. Первую часть 187-й главы составляют три латинских цитаты из Вульгаты, снабженные переводом и очень кратким комментарием. Перевод всех цитат, кроме последней, вводится предложением “daz spricht”: [14].

Глава 150 начинается с цитаты из неустановленного сочинения св. Амвросия Медиоланского, а за ней следует перевод нескольких евангельских высказываний Иисуса Христа, которые вводятся одно за другим: [15].

Евангельские цитаты совершенно четко подчинены смыслу изречения св. Амвросия: “Daz bedaht vnser getrivwer herre wol, do er si trost mit dem wort”. Все они вводятся разными микроструктурами и довольно нестандартно. В первом случае вместо семантически нейтрального глагола “sprechen” используется выразительное словосочетание, характеризующее перлокутивное действие цитируемого текста: “trosten mit dem wort”. Перед второй цитатой глагол “sprechen” поставлен в претерит и указан адресат - апостолы, - благодаря чему достигается эффект эпической отдаленности евангельского повествования: “Vnd aber so sprach er hinz sinen iungern...”. Зато при вводе третьей цитаты делается особый акцент на актуальности говорящегося с помощью призыва к читателям обратить особое внимание на последующий текст (используется стандартная формула “временное наречие nu + глагол merken в императиве”); глагол “sprechen” употреблен уже в презентной форме. После этой третьей цитаты следует богословское размышление автора на развитую в цитатах тему страданий праведников в земной жизни.

Той же теме посвящена глава 152 (“Dvrch die gerehticheit sol man aehtsal gern liden”). Цитаты появляются в середине текста: [16]. Сначала одно за другим следуют изречения Иисуса Христа, а после них - короткое высказывание св. Бернарда. Первое обращение Христа к людям вводится придаточным предложением: “als er selbe her ze vns begert...”. Глагол “bеgeren”, так же как и “trosten” семантически не нейтрален, а придает действию говорения важный смысловой оттенок. Лексическое разнообразие при вводе цитат наблюдается только перед речью Христа, а выдержки из патристики вводятся унифицированной микроструктурой: с помощью глагола “sprechen” или вовсе без глагола (см. примеры из 2-й группы). Вторая и третья евангельские цитаты вводятся одинаково: “Vnd aber so (sa) spriht er...”.

Необычную форму принимает высказывание св. Бернарда. Он обращается к Господу сразу после слов Христа, так что данная цитата становится репликой на предыдущую. Эта, казалось бы, мелкая деталь очень интересна: слова авторитетного церковного лица могут не только подтверждать авторскую мысль или не нуждающийся в узком контексте афоризм, но цитируемый автор мыслится как незримо присутствующий при создании текста, его слово воспринимается как живое. Цитаты начинают взаимодействовать между собой, и возникает подобие диалога, который на некоторое время превращает читателя из адресата в наблюдателя. Цитируемый автор находится одновременно внутри текста (поскольку его высказывание является элементом текста) и вне текста (поскольку он так же, как и автор и читатель, обращается с молитвой к Богу). Сразу за молитвенным обращением св. Бернарда к Богу следует размышление автора, также направленное к Господу (сначала он говорит о Нем в 3-м лице, а потом переходит к обращению во втором лице: daz iemen hinz im gesprechen moht: du mu°test von vns, des dv durch vns niht liden woltest и т. д.). Однако образ св. Бернарда продолжает незримо присутствовать в тексте: глава оканчивается мыслью о том, что святой подробно обдумывал все сказанное и что это показывают его действия: “Daz bedacht sant Bernhart wol, do er niemen straffen wolt, di wil er vngedultich waz”. Важно при этом, что здесь нет и намека на специальный литературный замысел. Данное место отражает особенность отношения к святым в средневековой культуре: пребывая в вечности, они в то же время участвуют в повседневной духовной жизни людей (Карсавин 1997: 98 сл.; Гуревич 1981: 42-43).

4) Начальная цитата: стоит в начале главы, определяя тематику микротекста. В отличие от проповеди, в основном цитируются сочинения церковных авторов в переводе, а не Св. Писание; эти изречения, часто апокрифические, не являются предметом толкования, а лишь открывают тему, становясь исходной точкой рассуждения. При этом нередко бывает трудно установить четкую границу между цитируемым текстом и авторской речью: [17], [18], [19].

5) Начальная цитата как предмет толкования: такие главы напоминают проповеди, хотя и не имеют всех композиционных макроструктур, свойственных этому жанру.

Такова глава 28 “Minne, swenne si vnsvber wirt”: она начинается с цитаты из первого послания от Иоанна (4, 8; 4, 16): [20]. Однако автор сразу же отказывается от настоящего толкования этого места и переходит к восьмичастному разделению.

В следующих примерах переход к герменевтической части маркируется формулами с глаголом “merchen”: “nu svln wir merchen”, “merch”: [21], [22].

6) Весь текст в качестве цитаты: вводная микроструктура стоит в начале главы или крупного микротекста и оформляет весь последующий текст как цитату, даже если в точном смысле слова он ею и не является (то есть придуман или аранжирован автором). Иногда цитатный характер текста маркируется заголовком: [23], [24], [25].

В двух случаях после аналогичных заголовков с указанием источника в главах помещаются готовые средневерхненемецкие тексты или крупные текстовые блоки, принадлежащие Давиду Аугсбургскому и Бертольду Регенсбургскому - это главы 202 “Daz sint di .vij. regel die brvder Dauides”, в которой содержится большая часть введения к трактату Давида “Die sieben Vorregeln der Tugend”, и 205 “Hie hebent sich an brvder Berhdoldes bredige” с шестью “монастырскими” проповедями Бертольда. Это единственный случай, когда компилятор Bavngart упоминает имя Давида Аугсбургского. Имя Бертольда Регенсбургского встречается еще несколько раз, но не в заголовках. В частности, первая половина главы 117 “Von nivn handen frovmden svnden, darvmb wir verlorn werden”, является сильно видоизменной цитатой проповеди Бертольда с соответсвующим названием. Перечисление грехов предваряется указанием: Bruder Berhdolt bredeget... Другая цитата из сочинений Бертольда, образующая маленькую главу, имеет вид одного разделения, которое вводится сначала как прямой объект (“funf dinch”) после глагола говорения (“prediget”). Только после этого появляется прямая речь: [26].

Интересно, что после имени Бертольда везде употребляется глагол “predigen”, указывающий на характер деятельности цитируемого автора и жанр его текстов. Последний пример можно назвать “проповедью в миниатюре”.

В Bavngart встречаются и другие тексты-цитаты без указания имени автора в заглавии - например, приписываемые св. Бернарду (главы 147 и 161): [27], [28]. В обоих случаях ввод цитаты оформлен как главное предложение, а придаточное выражает тему. Таким образом, отсутствует иллюзия прямой речи, и текст подается не как точная цитата, а как вольный парафраз.

В главу 41 “Waz got si” [37] после стандантного вводного предложения “Sant Bernhart sprichet...” помещен вольный перевод из трактата Бернарда Клервосского “De consideratione libri quinque ad Eugenium tertium”.

В главе 68 “Der vnsers herren marter in sinem herzen treit” воссоздается коммуникативная ситуация: текст представлен как последнее наставление (“selgereit”) Бернарда Клервосского ученикам на смертном одре. Факт отнесения текста в подобный прагматический контекст должен был придавать ему особую значимость - в Bavngart это случай редкий и интересный: [29].

Текст цитаты четко оформлен как прямая речь с маркированным началом и концом. В речи Бернарда используется обращение (“Lieben bruder”), ведется она от первого лица и подчеркнуто индивидуальна. Редактору Bavngart 68-я глава не принадлежит. Этот текст сохранился в сборнике Санкт-Георгенского Проповедника в качестве 84-й проповеди, озаглавленной иначе: “Von dem nutze unsers herren behъgde”. Однако в Bavngart конец сокращен и добавлено последнее предложение (“Got gebe vns...”). Опущен целый фрагмент (Rieder 1908: 339, 6-12): [30].

В данной части текста не только завершается описание коммуникативной ситуации, но и устанавливается ее соотношение с говорящим. Включение текста в сборник проповедей мотивируется его значимостью как последнего слова Бернарда. Формулируется также прагматическая цель: “daz och wir mit sъmlichen dingen ъnsrъ hertzen bekъmberent dur der nъtz willen die sant Bernhart der von enphie”. Во второй раз повторяется термин “sel gerеte”, и таким образом закрепляется обозначение типа текста - “душеполезное наставление”.

Видимо, благодаря своей авторитетности, текст был включен в трактат Bavngart. Однако трудно решить, почему компилятор отказался от столь важной последней части. В результате конец цитаты оказался размытым. Возможно, редактор посчитал, что излишне маркированный конец цитаты нарушит стилистическое единство текста, а может быть, дело в простом стремлении к сокращению или в простой случайности. С другой стороны, если бы он убрал вводное предложение, то ему пришлось бы слишком сильно перестраивать цитируемый текст. Маловероятно, чтобы причина заключалась в принадлежности автора Bavngart к другому ордену, ведь цитаты из сочинений Бернарда Клервосского встречаются в Bavngart чаще других. Скорее всего, для компилятора содержание речи самого Бернарда оказалось более значимым, чем рассуждения другого автора. Это косвенным образом свидетельствует о высоком статусе цитаты из сочинений великого богослова. Завершается глава заключительной молитвой, обычной для проповедей макроструктурой, но в ином варианте, чем у Санкт-Георгенского проповедника.

Единственный случай, когда в Bavngart указывается сочинение Отца Церкви, откуда приводится цитата (в отличие от канонического библейского текста), встречается в главе 197 “Vierzig gnade von dem salter”. Первое предложение содержит общее суждение, а следующее предложение относит его к прологу на “Толкования на псалмы” бл. Августина (“Enarrationes in psalmos. In librum psalmorum prologus”), который цитируется далее. Таким образом вводная фраза разбивает цитируемый текст: [31].

Монах, переписавший текст, единственный раз во всем трактате указывает свое имя и звание - брат Эггебрехт, учитель (lesemaeister) во францисканской школе. Цитата, состоящая из перечисления сорока добродетелей, приобретаемых благодаря чтению Псалтыри, четко отграничена от авторского текста. Он так же, как и в 68-й главе, кончается краткой молитвой.

7) Конечная цитата: помещается в конец главы после авторского текста, что, видимо, является вполне сознательным приемом, например, в главе 137: [32]. Аналогичный пример содержится в главе 191 “Swenne dv wilt vf stigen zv dem obristen tron”. После конечной цитаты может быть добавлена краткая заключительная молитва [33] или комментирующая фраза [34] (“Nu behut vns got, der gehivr, vor disem tieuelischem fivwer”).

8) Серия конечных цитат. В конце 105-й главы “Wie wir gotes lichnamen geistlichen enphahen” следуют два изречения св. Бернарда. Они связаны по смыслу между собой, что отражается и на способе ввода второй цитаты: [35]. По сути дела, это одна и та же цитата, которая разбивается на части из риторических соображений. Несколько кратких изречений святых Отцов после молитвенного обращения к Богу составляют также главу 31.

9) Обрамление: текст начинается и заканчивается одной или несколькими цитатами: [36], [37].

В главе 41 “Was got si” [37] имеется только два варианта вводной формулы. Первая цитата вводится синтаксически совершенно нейтрально (“Sant Bernhart sprichet”); во всех остальных случаях перед глаголом речи ставится начальное “ez”.

В главе 44 “Von den sprvchen” [38] первая цитата вводится полным предложением (“Ez sprichet sant Bernhart”), а серия заключительных цитат предваряется только авторитетными именами. По-видимости, порядок их следования абсолютно случаен. Святые Бернард, Григорий и Августин цитируются дважды. Имя Бернарда сначала дается в немецкой форме, а потом сразу же в латинской, хотя очевидно, что имеется в виду один и тот же святой. Возможно, в данном случае автор воспользовался разными сборниками. Кстати, первая из приведенных конечных цитат стилистически отличается от последующих. Если последние имеют характер крылатых фраз и афоризмов, то первая является эмоционально-патетическим воззванием к собственной душе, стилистически тщательно продуманным: этот текстовый блок скреплен многократно повторяющимся обращением (анафорой, образующей фигуру geminatio) и синтаксическим параллелизмом.

Глава 178 “Von der tvmben scham” [39] начинается и заканчивается изречениями Иисуса Христа (Мар. 8, 38; Лук. 9, 26; Мат. 10, 33; Мат. 5, 11-12; Мат. 10, 32) в немецком переводе: Da von spricht vnser herre... Начальная цитата подкреплена высказыванием св. Бернарда: Ez spricht auch sant Bernhart...

10) Цитата, открывающая новое сверхфразовое единство внутри главы: такая цитата стоит посередине текста и разделяет его, поскольку вторая часть представляется как высказывание цитируемого автора.

В главе 87 “Von der warheit vnd von durnaeht” вводное предложение (сложноподчиненное с придаточным дополнительным, в котором указано имя автора, тогда как главное предложение состоит из одного сказуемого, стандартно выраженного глаголом “merch”) является связующим звеном между двумя частями текста: [40].

К этой группе следует отнести также случаи, когда цитата образует первую часть главы, резко отличающуюся от последующего текста. Такова ситуация в главе 117 “Von nivn handen frovmden svnden, darvmb wir verlorn werden” и нестандартной главе 201 “Vier dinch sint gar iamerlich...”. Последняя отличается, прежде всего, большим объемом (198 строк). Первые 100 строк составляет перевод речи Христа, обращенной к апостолам во время Тайной Вечери (Иоан. 15, 1 - 17, 9), с несколькими небольшими пропусками и изменениями. Эта огромная цитата не вводится компилятором, поскольку ее “автор” очевиден для читателя: [41].

В нескольких местах этой главы прямая речь, в соответствии с оригиналом Вульгаты, разрывается репликами учеников, превращающих монолог в диалог, и вводными фразами: “Do sprachen di ivnger ze im: Waz ist, daz er sprichet: `Vber ein wil seht ir mich niht...' vnd: `minen vater?' Vnd sprechen: Waz ist daz, daz er sprichet: `vber ein wil'? wir enwizzen, waz er mainet. - Do west Ihesus wol, daz si in vragen wolten, vnd sprach: [...]” (Unger 1969 434, 62 - 435, 466); “Do sprachen di ivnger zv im: Nv redestv izv offenlich vnd seist vns chein bispel. [...] - Do anwurt Ihesus vnd sprach: [...] (Unger 1969: 435, 82-83; 85).

В последней части своей речи Иисус обращается к Отцу с молитвой за людей: “Disiv wort sprach Ihesus vnd habt siniv augen gegen dem himel vnd sprach: [...]”. После этого без явной логической связи (но и без смыслового противоречия) вводятся подряд два коротких изречения бл. Августина. Весьма слабо связано с последним изречением описание Небесной Иерархии по Псевдо-Дионисию Ареопагиту, которое занимает почти всю оcтавшуюся часть главы.

Следует отдельно рассмотреть случай в главе 149 “Von zwaier hande ernst, da mit got etliche mensch zieret”): цитата слишком коротка, чтобы влиять на композицию всей главы, однако так же, как и в главе 68 “Der vnsers herren marter in sinem herzen treit”, она интегрирована в нарративную структуру (здесь это exemplum - “пример”) и является ядром сверхфразового единства, завершающего главу: [42].

Высказывание Бертольда вводится после того, как задается коммуникативная ситуация. Цитата становится частным речевым актом в рамках более крупного - проповеди: “Sant Bernhart het einsten gebrediget vor gar vbeln laevten... Do sprach er...”. Однако здесь изображается конфликтная ситуация между проповедником и слушателями. Поэтому он обращается не к ним, а к Богу, и эта речь рассматривается автором Bavngart как пример отношения к страданиям, которому должны следовать все христиане. При этом выявляется постоянно присутствующая трансцендентная связь святого с Богом, так же как и в 152-ой главе (“Dvrch die gerehticheit sol man aehtsal gern liden”). Эта цитата, безусловно, является кульминационным моментом маленькой истории. После закрытия цитаты автор Bavngart ставит в пример других святых (однако их изречения уже не приводятся), поведению которых противопоставляется современные ему нравы.

Итак, тексты самих цитатат можно разделить на два больших подвида: а) краткое изречение - афоризм; б) более или менее пространный текст, объединяющий сложные смысловые структуры. Первый случай характерен для глав минимального размера, состоящих из одной цитаты (группа 1), а также для глав с цитатной композицией и глав, где цитаты открывают, закрывают, обрамляют текст или служат просто его украшением, независимо от того, получает цитата истолкование или нет (группы 2-5; 7-9). Цитаты в виде крупного связного текста обычно занимают почти всю главу целиком (группа 6) или, по-крайней мере, крупный текстовый блок (группа 10).

2.2 Числовая композиция

В средневековой литературе были чрезвычайно распространены два композиционных явления, связанных с числом: Zahlenkomposition (“числовая композиция”) и Zahlensprьche (“числовые изречения”) - термины Э.Р. Курциуса (Curtius 1948: 494 сл., 500 сл.).

Числовая композиция у Курциуса обозначает соответствие числа разных тектонических элементов текста - стихов и строф в стихотворении, глав в книге или книг в трактате - числу с определенным символическим значением: “С помощью числовой композиции средневековый автор добивался двух вещей: формального каркаса для построения текста и при этом дополнительного символического смысла” (Curtius 1948: 499). В средневековой богословской литературе символическое значение числа могло оказывать большое влияние на организацию формы самого текста: “Духовный смысл прекрасного в своем языковом выражении определяется, вплоть до синтаксиса, числом и его значением. Там, где речь идет о Боге, язык организует себя по триадам, где о Святом Духе - по гептадам, где о земном - по тетрадам, где о Страстях - по пентадам” (Ohly 1983: 41; ср. Ohly 1994: 210-211; ср. Meier 1975: 101-108). Данное высказывание Ф. Оли, разумеется, не имеет обязательной силы для всей немецкой средневековой прозы, однако отмеченная тенденция была важной составляющей той стилистической традиции, на фоне которой создавался Bavngart.

Термин числовая композиция, однако, неточен: как замечает К. Лангош, “у Курциуса речь идет не о настоящей композиции, не о внутреннем построении, а лишь об установлении внешнего объема в соответствии с определенными числами” (Langosch 1970: 106). Лангош определяет числовую композицию как “внешнее и внутреннее членение стихотворного произведения в соответствии с числами в определенных симметриях и пропорциях” (Langosch 1970: 108). Это определение, в свою очередь, плохо подходит для монолитных прозаических текстов небольшого размера, где отсутствуют такие композиционные маркеры, как строка и строфа.

Во избежание терминологической путаницы мы используем более точный термин символико-числовая композиция, под которым мы понимаем приближенное соответствие количества основных композиционных элементов текста определенному числу (возможно, данному в заглавии), обладающему символическим значением. Символико-числовую композицию иногда бывает сложно распознать там, где в названии отсутствует число.

Следуя Э. Р. Курциусу, необходимо отличать собственно числовую композицию от сентенций, пронумерованных с дидактической целью (Zahlensprьche). По определению Курциуса, это - “перечисление двух, трех, четырех или более вещей, которые соотносятся друг с другом каким-либо значимым образом. Такие перечисления свойственны гномическому стилю всех времен и народов и являются спонтанно-примитивным продуктом рефлексирующей народной мудрости, но также используются любой формой дидактического интеллектуализма... Это самая древняя форма наблюдения и наставления” (Curtius 1948: 518). В языковом представлении числовых изречений важную роль играли такие стилистические явления, как синтаксический параллелизм, с помощью которого описываются понятия одного ряда, и анафора, обеспечивающая цельность текста на лексическом уровне.

Членение трактатов и проповедей на части с помощью порядковых числительных могло диктоваться классификационной и мнемонической техникой преподавания (Curtius 1948: 501). Как считает Х. Леман, на числительные (в частности, в трактатах Давида Аугсбургского) приходилось повышение тона голоса, к ним обращалось внимание слушателя и таким образом достигалась наглядность расположения композиционных элементов текста (диспозиции) (Lehmann 1927: 432). На наш взгляд, композиция, основанная на числовых изречениях, имеет более важное предназначение, чем чисто прагматически обусловленная членимость текста. В многих текстах архаичных культур такая композиция служит для упорядочения, каталогизации явлений материального и духовного мира (Топоров 1997: 88-89, 99-100, 126). Поэтому композицию соответствующего типа можно назвать каталогизирующей.

Итак, символико-числовая и каталогизирующая композиция, несмотря на их внешнее сходство, - генетически различные явления. Главное их различие заключается в том, что числовые изречения не предполагают композиционного каркаса. Но в исследуемых текстах эти принципы построения текста бывает далеко не всегда просто отличить друг от друга. Нам представляется возможным использовать понятие числовой композиции для объединения этих явлений под общим термином и таким образом подчеркнуть неоднозначность последнего.

В проповедях и трактатах оба типа числовой композиции совпадают с макроструктурой распространения (dilatatio). Однако в текстах на народном языке они могут использоваться независимо от традиции ars praedicandi. Бывшее распространение может стать просто числовым изречением. Понятия символико-числовой и каталогизирующей композиции целесообразно использовать по отношению к ряду глав Bavngart, поскольку последние уже не являются проповедями, даже если текстологически восходят к ним.