Текстовые структуры в немецкой духовной прозе XIII века

Проповеди сборников XIII в. на немецком языке, приписываемые традицией Бертольду Регенсбургскому, Санкт-Георгенскому Проповеднику и Шварцвальдскому Проповеднику ближе всего к тому типу sermo, который Р. Круэль назвал “тематическим”. Тематический метод классификации и привлечения авторитетных авторов был сформулирован Аланом Лилльским трактате “Summa de arte praedicatoria” 1199 г. (Murphy 1974: 307-308). С XIII в. в сочинениях Александра из Эшби (ок. 1200 г.), Фомы Солсберийского (ок. 1210 г.), Ричарда Тэтфордского (1245 г.) были разработаны разнообразные правила логического структурирования уже для сложных университетских тематических проповедей.

В тематической проповеди из перикопы (библейской цитаты, приводимой в начале текста) берется определенная мысль или понятие, которое в самом контексте может быть не так важно, и делается предметом проповеди - темой. Именно на тематической пропозиции, а не на самой перикопе, основывается композиция (dispositio) проповеди. Диспозиция формируется с помощью либо “разделения” (divisio) и “различения” (distinctio) содержания понятия, служащего темой, либо путем приложения логических категорий к высказыванию, которое выводится из темы (Cruel 1879: 281-282; Hansen 1972: 25-39; Zielemann 1982: 7-8). В проповедях Бертольда Регенсбургского разделение темы используется регулярно, и каждый его пункт, как правило, сопровождается поясняющими рассуждениями. Эта часть композиции называлась “распространением” темы (dilatatio thematis) и занимала основной объем текста проповеди.

Разделение понятия на подвиды (genus in species, superius in inferiora), пришедшее из традиционной логики, играет в композиционно-логической структуре проповеди важнейшую роль (Roth 1956: 51). В трактате Псевдо-Бонавентуры “Искусство проповедования” (“Ars Sermocinandi”) (2-я пол. XIII в.) разделение рассматривалось как ключ к толкованию библейской цитаты (thema), то есть имело герменевтическую функцию. Автор различает “разделение” внешнее (divisio extra) и внутреннее (divisio intra). Первое рекомендуется для проповеди перед народом, основание для него находится вне текста. Основанием для второго “разделения” является только сам текст цитаты, смысл которой должен быть исчерпан полностью. Внутреннее “разделение” предназначается для аудитории клириков и требует большого искусства (Roth 1956: 67-68).

Разделение обязательно требовало распространения. Остальные композиционные элементы проповедей на практике могли опускаться. Так, в проповедях, приписываемых Бертольду Регенсбургскому, часто отсутствовал призыв к молитве, и граница между введением и самой проповедью стиралась (Сruel 1879: 309). Иногда в немецких проповедях не было введения, и после обращения с кафедры сразу следовало повторение тематического изречения на немецком языке (Cruel 1879: 631). В отсутствии приветствия общине, обращений и заключительной молитвы Ф. Мертенс видит признак функционального изменения немецких проповедей (Mertens 1991: 77). При переходе во внелитургический контекст они приближались к трактатам.

В целом, как показали исследования немецких средневековых проповедей, предписания трактатов по ars praedicandi выполнялись в них нестрого. Сами руководства были в значительной степени теоретическими работами, далеко не всегда отражавшимися на практике и не бывшими в реальности обязательными учебниками. Принципы построения и риторики проповедей в них постоянно переформулировались (Vцlker 1964: 179-180). Кроме того, адресатом проповедей на немецком языке был не клир, а несведущие в латыни миряне, и поэтому неудивительно, что формальные требования к этим текстам были занижены.

Предписания для формы трактатов в средневековых риториках касались, скорее, общих правил логичного развития мысли. Многие теоретики экзегезы (Петр Капуанский, Гуго Сен-Керский, Бонавентура, Генрих Гентский, Николай Лирский и др.) отстаивали идею иерархической упорядоченности познавательного процесса. Размышление начинается с определения и логического разделения понятия (definitio и divisio), а завершается синтезом (collectio). Также и форма трактата должна основываться на упорядочении мысли (ordinatio), требующем субординации. Разные аспекты содержания “подчинены” главам, главы - книгам, а отдельные книги - всему труду. Таким образом, текст может восприниматься как иерархия вышестоящих и подчиненных частей. Содержание трактатов с разной тематикой снабжалось подзаголовками (tituli), общее логическое “разделение” (divisio) членилось далее с помощью специальных “различий” (distinctiones). Много места в трактатах занимало, разумеется, привлечение цитат из авторитетных авторов (Minnis 1984: 145-153).

Почти все критерии жанровой дифференциации проповеди и трактата на немецком языке недостаточно надежны. Во-первых, латинские риторики следует рассматривать скорее как норму, более или менее обязательную для латинских текстов, но не для немецких. Во-вторых, жанровые нормы трактатов и проповедей предоставляют достаточно широкие возможности варьирования и являются второстепенным аспектом по отношению к излагаемому содержанию (Stцrmer 1992a: 346-347).

У проповедей для чтения, у их обработок и у трактатов малого объема были общие функции и сферы реализации: духовное назидание было главной единой целью (Spamer 1910: 16), которая реализовывалась во внелитургическом чтении внутри общины, а также в чтении индивидуальном. “Разграничение проповеди и трактата по содержанию и внешней форме... невозможно. С точки зрения содержания, оба жанра предлагают назидание, достижение уверенности в спасении и религиозно обознованное руководство к действию; в формальном отношении имеет место нарративно-экзегетическое изложение рядом с дискурсивно-аргументативным, присутствуют увещевательные пассажи и назидательные отрезки текста” (Mertens 1991: 83).

С формальной точки зрения, разграничение трактата и проповеди в средневерхненемецкий (это относится и к нижненемецкому) период осложнено тем, что проповеди в подавляющем большинстве не соответствовали нормативным схемам artes praedicandi, “Predigtform”. Сборники проповедей, предназначенные для клира, содержали часто не до конца разработанные проповеди, а лишь наброски, которые пользователь мог дальше расширять по своему усмотрению, и серии изречений авторитетов. Часто переписчику важно было только содержание, и он подробно излагал лишь отдельные места и главные мысли (Сruel 1879: 285-286). А. Шёнбах, первым из исследователей поставивший под сомнение аутентичность немецких проповедей Бертольда Регенсбургского, отметил целый ряд различий между латинскими и немецкими текстами, приписываемыми проповеднику. Во-первых, это уровень учености: 1) количество библейских цитат в латинских проповедях несравненно выше, чем в немецких; 2) в латинских проповедях гораздо больше привлекается богословская традиция (Отцы Церкви, церковные писатели, жития святых); 3) в латинских речах связь с литургией значительно сильнее (Schцnbach 1907: 51-57). Во-вторых, это внешняя структура: 1) не все немецкие тексты начинаются с темы; 2) не все немецкие проповеди имеют формальный exordium; 3) не все немецкие проповеди используют historia из Ветхого Завета для членения материала (Schцnbach 1907: 60-63). В целом, Шёнбах констатирует недостаточное соблюдение формы проповеди (Mдngel der Predigtform).

Безусловно, важную роль играет латинский язык: он привязывает тексты к твердым жанровым нормам, закрепленным церковной традицией. Соответственно, при переходе на народный язык четкие границы между родственными типами текстов размываются (Grubmьller 1999: 208). Главная новая отличительная черта проповедей, записанных на средневерхненемецком языке, заключается в том, что они в большинстве случаев предназначались не для публичного прочтения с кафедры, а для индивидуального келейного чтения или застольного - среди монастырской братии (Richter 1969: 183; 212-215).

Как показали исследования позднесредневековых проповедей за три последних десятилетия, существуют принципиальные различия между проповедью устной и проповедью для чтения. По определению Г. К. Цилемана, “настоящая” проповедь - это литургический акт, обращение к публике, происходящее в рамках богослужения. Напротив, проповедь для чтения - это письменный текст, функционирующий за пределами службы. Поэтому проповедь для чтения - это “текст литературного рода, характеризующийся наличием предикациональности” (Zielemann 1982: 6). Под термином “предикациональность” (Prдdikationalitдt) Цилеман понимает “комплекс структурных элементов, общей манеры и стилистических признаков, которые в средневековых artes praedicandi описываются в качестве нормы” (Zielemann 1982: 6).

Взгляды исследователей на жанровый статус немецких проповедей неоднозначны. Д. Рихтер, во многом следуя А. Шёнбаху, выдвинул точку зрения, что нормы, предлагаемые в artes praedicandi, вообще не применимы к анализу реальных текстов, по крайней мере на народном языке (Richter 1969: 23). Однако, как считает Г. К. Цилеман, такой подход лишь размывает грань между проповедью для чтения и трактатом, поскольку не учитывается разница между проповедью как живым обращением и как текстом для индивидуального чтения. По мнению исследователя, дошедшие до нас тексты Бертольда Регенсбургского не являются ни дословной записью живой речи, ни проповедью для чтения в полном смысле слова. Недостаток предикациональности Цилеман объясняет тем, что переписчик “при фиксации проповедей Бертольда намеренно отказался от литературного оформления текстов в виде проповедей; он, так сказать, “трактатировал” (“traktatierte”) проповеди. Гомилетические тексты, которые демонстрируют недостаток предикациональной формы..., следует рассматривать не как проповеди для чтения в строгом смысле слова, а как трактаты” (Zielemann 1982: 9). Цилеман опирается на тезис П.-Г. Фёлькера, который еще в статье 1963 г. сделал вывод, что некоторые “проповеди” никогда не предназначались для устного произнесения, а были на самом деле трактатами, принявшими внешнюю форму проповеди: “...Форма проповеди и послания дана не как реальность, а как литературная фикция, ради того чтобы создать видимость внутренней связи автора и читателя и придать трактату строго упорядоченную форму по образцу реального письма и реальной проповеди” (Vцlker 1963: 224). Напротив, У. Штёрмер считает, что в сомнительных случаях текст следует определить как проповедь, если есть хотя бы фиктивное указание на ситуацию его использования в этом качестве (Stцrmer 1992: 51).

Немецкие “проповеди”, стилизованные под устную речь, и трактаты (малого объема) могли быть в равной степени приемлемы в функции как частного назидательного чтения, так и публичного произнесения с церковной кафедры (Mertens 1991: 79; Mertens 1992: 42; Schiewer 1992a: 47; Vцlker 1963: 224). Например, немецкая редакция G (нач. XIV в.) так называемого “Трактата о пальме” вошла в сборник проповедей Санкт-Георгенского проповедника. Однако текст не претерпел каких-либо жанровых изменений и продолжал использоваться для коллективных и индивидуальных чтений и медитаций, как и весь сборник (Mertens 1991: 81). Для той же цели был задуман и Bavngart, ср.: “...so ist ez doch dem menschen nuetze, die wil er ez (= daz bu°ch - Н.Б.) hoert lesen” (Unger 1969: 189, 41); “Swer ditze bvch lesen welle, / Der werde da ze himel vnsers herren geselle” (Unger 1969: 450, 10-11).

По нашему мнению, все это свидетельствует об открытости и размытости жанровых границ скорее трактатов, чем настоящих проповедей, поскольку последние имели ряд специфических признаков, характеризующих их не как проповедь вообще, а как конкретный тип (тематическая, эмблематическая, университетская проповедь и т. д.). У. Штёрмер отмечает, что на основании рукописного материала очень трудно понять, какие тексты определялись средневековыми авторами и читателями как трактаты. Поэтому, в отличие от проповеди, трактат представляет собой не средневековую, а современную категорию исследовательского анализа (Stцrmer 1992: 51-52; ср. Schiewer 1992a: 46).

И все же определенные формальные различия между немецкой проповедью и трактатом существуют (иначе дискуссия об их дифференциации была бы бессмысленна). Основным признаком проповеди являются внутритекстовые сигналы фиктивной устной речи, инсценирующие ситуацию произнесения с кафедры, которой могло и вовсе не быть (Mertens 1991: 83; Mertens 1992: 41; Schiewer 1992: 65; Schiewer 1992a: 46-47).

Таким образом, немецкие проповеди, “восстановленные” средневековыми редакторами по латинским оригиналам (редко по памяти), с использованием собственных стилистических приемов теми, кто эти тексты записывал, принимают форму трактатов. “Проповеди для чтения” в такой трактовке (Фёлькер, Рихтер, Мертенс) отличаются от “проповедей для чтения” в строгом смысле (Цилеман), которые сохраняют свою композиционную специфику. В контексте изучения Bavngart для нас важно только первое значение этого термина, поскольку в компиляцию вошли “проповеди” Бертольда Регенсбургского и Санкт-Георгенского Проповедника, являющиеся в современном понимании трактатами.

В виду сложности типологического разграничения немецкоязычных проповедей и их фрагментов, трактатов, автономных глав в сборниках и даже частных молитв, представляется возможным объединить их в одну “группу текстов”, воспользовавшись термином Ф. Хонемана (Textgruppe). В своем подходе к типологии текста Ф. Хонеман основывается на концепции Х. Р. Яусса, рассматривающего литературные (в широком смысле) жанры не как логические классы, а как группы или исторические семьи (Jauss 1972: 110 сл.). Серьезное преимущество этого подхода заключается в отказе от логической классификации в пользу более гибкого исторического подхода, учитывающего особенности каждого конкретного памятника.

Согласно Ф. Хонеману, “группа текстов” в отличие от “жанра” и “типа текста”, характеризуется тем, что “отдельные тексты объединяются в группу, которой свойственна определенная, оригинальная комбинация конститутивных элементов, то есть пучок признаков, которые выступают в определенном, только этой группе свойственном количестве и сочетании. Сочетание признаков не должно повторяться в других пучках признаков (= других группах текстов)” (Honemann 1997: 106-197). Отдельные признаки следует воспринимать как динамические, изменяющиеся в процессе становления и распада той или иной группы текстов.

Таким образом, проповеди для чтения, (малый) трактат, прозаическую молитву следует объединить в одну группу текстов - назидательный трактат. Он характеризуется небольшим объемом, назидательной тематикой, наличием одной главной темы, использованием для индивидуального и коллективного чтения, акцентированной обращенностью к читателям и единством стилистических признаков. Малый назидательный трактат стал той текстовой единицей, которая легла в основу глав трактата-книги Bavngart.

Трактаты, духовные послания, изречения (dictum, spruch) или целый ряд изречений и, конечно, проповеди часто объединялись в богословско-дидактические сборники, причем в самых разных комбинациях. В качестве сильнейшего проявления типологического сходства разных жанров в литературе XIII в. Х. Кун отмечает стремление к созданию богословских и назидательных “сумм” (Kuhn 1980: 18). По мнению исследователя, общее изменение стиля в XIII в. было вызвано тремя причинами: 1) появлением новой социокультурной ситуации, “внешней перспективы” (“AuЯenperspektive”) как в прагматической прозе, так и в рыцарской поэзии; 2) прибавлением, серийностью (Addition) как новой текстовой структурой; 3) стремлением образовать из этой серийной структуры новое единство (целый ряд примеров комплексных текстов: юридические сборники - “зерцала”, циклизованная дидактическая поэма Фрейданка “Bescheidenheit”, мистический труд Мехтильд Магдебургской “Das FlieЯende Licht der Gottheit” и др.) (Kuhn 1980: 52-53). Появление объемных латинских трудов, претендующих на всесторонний охват богословского и энциклопедического знания (схоластические суммы Александра Гэльского и Фомы Аквинского, энциклопедические компендии Винсента из Бовэ, Фомы из Кантимпре, Варфоломея Английского) во многом стимулировало и процесс циклизации назидательных сочинений, организации их в сборники.

Создание компендиумов проповедей на немецком языке в XIII в. (сборники проповедей Бертольда Регенсбургского, Санкт-Георгенского Проповедника, Шварцвальдского Проповедника) имело, разумеется, и чисто практическую причину - потребности богослужения. Такие сборники служили подготовительными материалами для священников-проповедников (Richter 1969: 212-213). Существует важное различие между сборниками законченными и однородными - циклами проповедей, с одной стороны, и сборниками, составленными более механично - флорилегиями (Zielemann 1982: 18). Трактат Bavngart по своей структуре стоит ближе всего к сборникам - циклам, и в частности, Санкт-Георгенского проповедника.

Используя концепцию Ф. Хонемана, Bavngart как компилятивный трактат большого объема, описывающий различные стороны духовной жизни, следует отнести к группе текстов “духовное руководство”. Среди немецких памятников XIII в. полного аналога это произведение не знает (во многом отличаясь даже от довольно близкого к нему сборника Санкт-Георгенского проповедника), зато в XIV-XVI вв. такие трактаты чрезвычайно распространены в Германии (многочисленные аллегории сада крупного объема, “Vierundzwanzig Alten” Отто из Пассау, “HimmelstraЯe” Штефана фон Ландскрона, “Vierundzwanzig goldene Harfen” Иоанна Нидера). Для группы текстов “духовное руководство” Ф. Хонеман выделяет следующие характерные признаки: 1) стремление дать полную программу повседневной христианской жизни (“сумму”); 2) декларация этой программы в названии произведения и/или во введении; 3) большой объем; 4) организация материала таким образом, что читатель может непосредственно перейти к тому тексту, который его интересует, не читая всю книгу (Honemann 1997: 111-112). Bavngart обладает всеми четырьмя признаками и относится к той разновидности группы, которая направлена на катехизис - такие тексты “предлагают информацию, ориентированную на каждодневные потребности христианина” (Honemann 1997: 112). В соответствии со вторым признаком, в самом тексте присутствуют следующие обозначения жанра: “bavngart” (метафорическое), “buch”, “bvechelin” (по формальному признаку), “manichvaltich geistilich ler” (по содержательному признаку).

1.3 Категория авторства и способы компиляции в прозе аугсбургских францисканцев

Понятие авторства в средневековой Европе было неоднозначным: с одной стороны, автор был лицом, занимающимся литературной деятельностью и несущим ответственность за конкретное сочинение и изложенные в нем идеи. С другой стороны, автором считался человек, которому в богословской традиции приписывалось определенное сочинение, обладающее авторитетом (auctoritas) (Minnis 1977: 37). Второе значение понятия “автор” было актуально, прежде всего, для книг Библии. Так, например, важно было не то, кто был реальным автором того или иного псалма, а авторитетное имя - в частности, царя Давида, истинным же автором является Св. Дух. В средневековой экзегетике существовало понимание того, что тексты царей и пророков могли подвергаться компилированию (Minnis 1977: 44-52; Аверинцев 1996: 86-87). Это восприятие авторства библейских книг находило отражение и в подходе к богословской литературе.

В средневековой ученой традиции проводилось четкое различие между автором, компилятором, комментатором и писцом. Определение этих четырех способов письменной активности было дано Бонавентурой: “Тот, кто пишет чужое, ничего не добавляя и не изменяя, называется писцом (scriptor). Тот, кто пишет чужое, добавляя, но не от себя, называется компилятором (compilator). Тот, кто пишет и чужое, и свое, но чужое как главное, а свое как добавление для разъяснения смысла, называется комментатором (commentator), но не автором. Тот, кто пишет и чужое, и свое, но свое как главное, а чужое как добавление ради подтверждения, должен называться автором (auctor)”.

В рукописях обычно указывались имена не авторов, а переписчиков. В Bavngart встречается одно имя: в конце 207-й главы некий брат Эггебрехт, преподаватель во францисканской школе, указывает на то, что это он написал главу - переложение фрагмента текста бл. Августина: “Brvder Eggebreht, der lesemaeister von der brediger orden, der dise tvgent geschriben von dem salter” (Unger 1969: 443, 20-21). Нет оснований сомневаться в авторстве его перевода, но все же мы не можем считать его автором-компилятором всего трактата.

Авторы трактатов часто подписывали свои сочинения именами известных богословов - Августина, Боэция, Григория Великого, Бернарда Клервосского, Бонавентуры. Как отмечает С. С. Аверинцев, псевдоэпиграфические сочинения в Средние Века были чрезвычайно распространены (Аверинцев 1996: 87). Вместе с тем, под собственным именем могла быть составлена компиляция из сочинений других авторов. К. К. де Хартман убедительно показывает, что текст сочинения, в котором речь шла о христианском вероучении, можно было свободно использовать в собственных целях, и тот, кто перерабатывал чужой труд, делал его своим (лишь дословное заимствование без указания источника считалось предосудительным); имя автора было связано не с авторскими правами писателя на свое произведение, а с его ответственностью за излагаемое содержание (de Hartmann 2000: 94-95).

Очень часто морально-дидактические сочинения оставались вообще анонимными. Так обстоит дело и с трактатом Bavngart. Сама эта книга как целое не связывается ни с чьим именем, и весьма вероятно, что она имела нескольких авторов - компиляторов. Однако отдельные главы трактата часто оформляются как цитаты из сочинений Отцов и Учителей Церкви и менее известных, но авторитетных средневековых авторов. Особенностями средневекового отношения к авторству можно объяснить следующий факт: когда компилятор Bavngart в более или менее свободной форме перерабатывает немецкие и латинские сочинения Давида Аугсбургского, он ни разу не упоминает этого имени. Однако при заимствовании полного текста трактата “Die sieben Vorregeln der Tugend” (главы 202 и 203) авторство Давида указывается в заглавии 202-й главы: “Daz sint di .vij. regel die brvder Dauides”. Характерно, что отдельные фрагменты этого текста уже были использованы в предыдущих главах. Это относится и к сочинениям Бертольда Регенсбургского. Врочем, сами эти тексты были лишь приписаны Бертольду как авторитетному автору его анонимными последователями - авторами настоящими. По поводу авторства немецких сочинений Давида Аугсбургского у исследователей до сих пор нет единого мнения. Мейстеру Экхарту пришлось отречься от записей его немецких проповедей, сделанных прихожанами, поскольку искажения его мыслей и неточные формулировки стали одной из причин инквизиторского процесса против него.

К религиозной литературе средневековой Германии применимо заключение Д. С. Лихачева о причинах слабости авторского начала, высказанное по отношению к древнерусской литературе: во-первых, индивидуальная манера автора сильно разрушалась последующими рукописными переработками произведения; во-вторых, “авторы средневековья и сами гораздо менее стремились к самовыявлению, чем авторы нового времени. ...Гораздо большую роль, чем авторское начало, играл жанровый признак” (Лихачев 1887: 410).

Рассмотрим подробнее проблему авторства в средневековых немецких проповедях. С точки зрения категории авторства Г. К. Цилеман подразделяет проповеди на четыре группы: 1) оригинальные (аутентичные); 2) переводы; 3) рекомпозиции устных проповедей (в этом редком типе переписчик обычно указывал на факт; 4) обработанные “проповеди”. “Последний жанр охватывает разнородную группу проповедей, которые лишь от случая к случаю поддаются определению. К этой группе среди прочих относятся: компиляции “проповедей”, расширенные и/или сокращенные “проповеди” в соответствии со средневековой практикой amplificatio и/или abbreviatio, проповеди-конспекты, тексты, которые обозначаются в рукописях как sermones, но демонстрируют “недостаток предикациональности” и поэтому должны быть охарактеризованы не как проповеди для чтения, а как назидательные сочинения” (Zielemann 1982: 21). Проповеди этой группы более всех остальных были подвержены изменениям. Именно к этому последнему типу должны быть отнесены многие главы Bavngart, и в том числе вошедшие в трактат полностью “монастырские” проповеди Бертольда Регенсбургского (глава 205).

К. Ру отмечает следующие модификации аутентичности, присущие жанру проповеди: 1) проповеди записываются или диктуются самим автором; 2) фиксируются чужой рукой, но проверяются проповедником; 3) записи делаются слушателями по памяти; 4) с латинского оригинала изготавливается перевод или переработка, как правило, не самим автором (Ruh 1982: 298).

Немецкие проповеди Бертольда Регенсбургского (в отличие от его трех латинских сборников “Rusticanus de Dominicis”, “Rusticanus de Sanctis”, “Commune Sanctorum Rusticani”), были написаны, как уже указывалось, другими людьми - главным образом, на материале авторских проповедей и набросков на латинском языке. Поэтому, как хорошо известно, частые обращения к публике и черты разговорного языка у Бертольда - это редакторская фикция, стилистический прием письменной речи. Для проповедей Бертольда, записанных по-немецки уже после его смерти, но сохранивших воспоминание об индивидуальном стиле проповедника, Ру применяет термин “квазиаутентичность” (Ruh 1981: 17; ср. Richter 1969: 229). Проблему авторства в отношении Бертольда Регенсбургского Д. Рихтер решает, разделяя функции проповедника и автора: если Бертольд произносил проповеди с кафедры, то автором нужно считать человека, написавшего дошедший до нас текст (или его архетип), “они могут, но не должны быть одним и тем же лицом” (Richter 1968: 16). Если принять эту точку зрения, то следует признать, что у каждой новой рукописной редакции проповеди автор - новый. Сформулируем эту мысль более адекватно средневековому восприятию авторства: только имя проповедника как авторитетного автора (auctoritas) имеет значение для средневекового реципиента проповеди (и в первую очередь, для самого составителя текста), а реального автора фактически не существует.

Одним из важнейших способов создания средневерхненемецких прозаических текстов, особенно богословских трактатов и проповедей, было компилирование. Представляется уместным привести характеристику компилятивной литературы, данную А. Шпамером: “В общем и целом именно такая литература - бесхозное общее достояние. Она существует как для всех вместе, так и для каждого в отдельности. Поэтому каждый имеет право придать попавшему к нему материалу новую форму по своему усмотрению, по велению чувства, вкуса к игровым вариациям и разума. Он [компилятор - Н.Б.] сокращает и расширяет; он высвобождает отдельные элементы и использует их для новой комбинации; он отбрасывает отдельные части... Так в результате разъятия возникает фрагмент, который становится популярным и получает распространение, и в качестве его простейшей формы - изречение. Таким образом, в новой аранжировке возникает конгломерат изречений без разбора, осмысленная последовательность изречений и как самая зрелая ступень композиционного процесса - мозаика изречений, в которой после тщательного отбора разрозненные части превращаются в один гармонично построенный трактат” (Spamer 1910: 14-15).

Компилирование подразумевает весьма различные операции с текстами, как лингвистического, так и чисто механического характера: “...Сокращения, расширения, перестановки, вставки из других проповедей, коллажи - мы находим все формы обработки и переработки” (Mertens 1991: 79; cр. Schiewer 1992: 71; Schiewer 1992a: 71). По выражению Ф. Мертенса, тексты проповедей - всегда “в пути” (Mertens 1991: 80; ср. Stцrmer 1992: 51). Изменчивость и живучесть текстов в письменной традиции (то есть при переписывании) является специфической особенностью средневековой письменной культуры (Schiewer 1992: 76; Куделин 1994: 223-225).

В проповедях Бертольда Регенсбургского Д. Нойендорф выделяет различные типы обработки текста, которые применимы и к другим жанрам из наследия аугсбургских францисканцев: 1) интерполяция - такое добавление, которое не изменяет проповедь существенно в ее структуре и содержании; 2) краткая и длинная редакции - тексты в более краткой и длинной форме, которые в структурном и содержательном отношении соответствуют друг другу; 3) отрывок - часть оригинального текста, по структуре и содержанию образующая единство; 4) редакции - тексты, которые при структурном сооответствии обнаруживают сильные расхождения по содержанию; 5) мозаика - текст, составленный из разных частей других текстов того же или других авторов и представляющий собой новое структурное и содержательное единство; 6) набросок - короткий текст аскетического содержания, преследующий назидательную цель; 7) парафраз - текст, передающий содержание оригиналов, но с новой стилистической окраской; 8) план-конспект (Disposition) - структурный эскиз проповеди (Neuendorff 1992: 4-5). Немецкие тексты Бертольда, структура и аргументационная основа которых заимствована из латинских оригиналов, Нойендорф характеризует как “варианты, открытые для нового применения” (Neuendorff 1992: 13). Более того, в каждой новой ситуации эти тексты могут изменить свою функцию и как следствие - свою форму.

Компилятивный процесс мог осуществляться успешно только при условии стилистической однородности обрабатываемых произведений. Единство стиля характерно для памятников немецкой духовной прозы. В отличие от латинской прозы, которая располагала обширным запасом риторических средств (colores rhetorici) и нормирование которой произошло еще в античности, немецкая риторика XIII в. не была особенно разнообразной. Впрочем, отсутствие стилистических изысков было признаком и даже требованием для “простого”, или “низкого” стиля речи (sermo humilis, sermo simplex), который должен был соответствовать целям спокойного религиозного назидания (Auerbach 1958: 25-53). Г. К. Цилеман характеризует sermo simplex как “упорядоченный”, “продуманный” разговорный язык (gepflegte Umgangssprache), то есть язык, подвергшийся письменной фиксации со всеми вытекающими отсюда последствиями (Zielemann 1982: 22).

В немецкой средневековой прозе исследователи отмечают простоту и прозрачность синтаксических образований, преобладание паратактических форм и предложений относительно малого объема, умеренное использование гипотаксиса, особенно по сравнению с языком деловых документов того же времени. Как пишет В. Г. Адмони, “на первом плане находятся такие стилистические приемы, как синтактический параллелизм, эмфатическое выделение с помощью пролепса, перечисление, антитеза, то есть такие средства, которые, хотя и не исключали придаточных предложений (особенно условных и определительных), были ориентированы на паратаксис” (Admoni 1990: 83). В синтаксической стилистике немецких проповедей XIII в. и проповедей более поздних некоторые исследователи видят подражание латинскому синтаксису (compositio membrorum) проповедей Бернарда Клервосского. Его манера характеризовалась сложносочиненной связью предложений, которая, однако не была признаком упрощенной подачи мыслей, а также многочисленными риторическими приемами (Zielemann 1982: 26).

Уже исследования 1960-х гг. показали, что синтаксические характеристики не могут служить различительным критерием для жанров немецкой средневековой богословской прозы (Vцlker 1963: 213). Например, по данным В.Г. Адмони, средний объем предложения (в словоформах) в трех разных проповедях Бертольда Регенсбургского составляет 16,42; 30,26; 22,2, а в трактате Давида Аугсбургского “Von der unendlichen Fьlle Gottes” - 26,42, то есть диапазон колебаний весьма велик. Средний объем элементарного предложения в проповедях Бертольда равен 6,67; 7,65; 7,8; в трактате Давида - 8,57. У Давида есть как длинные сложные, так и длинные элементарные предложения (Admoni 1990: 125, 126). Не является различительным параметром и употребление глагольной рамки (полной/неполной).

При составлении проповедей ученики Бертольда Регенсбургского стремились к такому стилю, который напоминал бы реальную ситуацию их произнесения перед общиной прихожан, и стилизовали спонтанность речи. Поэтому исследователи говорят о “фиктивной устной речи” в проповедях, приписываемых Бертольду (fingierte, virtuale Mьndlichkeit). Но как бы “естественно” ни выглядел стиль немецких францисканцев, он основательно продуман. Й. Хайнцле признает, что такие явления, как “тщательно сбалансированный ритм, скромная риторика (которая с помощью различных средств - прежде всего, постановки слов и предложений - стремится к несколько праздничному тону сдержанной проникновенности), прозрачный синтаксис и пластическая образность” свидетельствуют о прозе высшего качества (Heinzle 1994: 74).

1.4 Жанровые признаки “Geistlicher Herzen Bavngart” и его источников

При описании любого текста, типа текста или системы типов встает вопрос об адекватных критериях. Окончательный выбор критериев, определяется спецификой материала, хотя существует и ряд общих параметров. Представляется весьма плодотворной система аспектов речевой коммуникации, разработанная В.Г. Адмони в монографии “Система форм речевого высказывания” (1994): 1) психологическое становление речевой коммуникации (спонтанность/неспонтанность, возможности импровизации); 2) назначение речевой коммуникации; 3) состав участников речевой коммуникации; 4) ролевое распределение между участниками речевой коммуникации; 5) пространственное соотношение между участниками речевой коммуникации; 6) тематическое содержание речевой коммуникации; 7) виды фиксации высказывания; 8) структура построения высказывания (Адмони 1994: 10-15). Все перечисленные аспекты, кроме последнего, носят внешнетекстовый характер. К ним может быть добавлен аспект соотношения участников и темы речевой коммуникации во времени. При анализе характерных для проповеди, трактата и молитвы, а следовательно, и для Bavngart, макроструктур все эти параметры так или иначе задействуются.

Особое значение для последующего анализа имеют третий и четвертый аспекты речевой коммуникации, касающиеся ее участников. Их объединяет общий признак: оба они участвуют в формировании персональной ситуации - “базирующейся на семантической категории и поле персональности типовой содержательной структуре, представляющей собой тот аспект передаваемой высказыванием общей ситуацией, которая заключает в себе отношение к лицу” (Бондарко А. В. 1991: 11). На текстовом уровне семантика персональности формирует определенный “ключ” (доминанту) персональности, который может выступать важным функциональным признаком не только отдельного текста, но и целого жанра (Бондарко А. В. 1990: 12).

Анализ примеров на основании перечисленных критериев должен дать ответ на следующие вопросы: что происходит с разными типами текста после того, как они в результате редакторской компиляции оказываются объединенными в новом тексте, принадлежащем к уже другому типу? Могут ли в одной главе оказаться блоки из разных типов текста? Какими микроструктурами обеспечиваются цельность и связность текстов глав? Каковы типологические сходства и различия разных типов текста, заимствованных целиком? Какова степень открытости текста?

Все главы Bavngart можно разделить на несколько групп по их происхождению: 1) оригинальные; 2) переводы или переложения латинских источников; 3) с вкраплениями фрагментов из других текстов (немецких); 4) целиком заимствованные тексты трактатов и проповедей; 5) “склеенные” наподобие мозаики из нескольких блоков разных текстов; 6) оформленные в виде глав цельные фрагменты более крупных текстов (часто разделение или подразделение). Таким образом, под единой оболочкой оказались, наряду с молитвами, и проповеди, и трактаты, и просто их фрагменты, получив формальное единообразие в виде глав (“capitel”). Например, главы 202 и 203 почти полностью совпадают с текстом трактата Давида “Die sieben Vorregeln der Tugend”, а глава 205 содержит шесть так называемых “монастырских проповедей” (“Klosterpredigten”) Бертольда Регенсбургского. Это название чисто условно: оно было дано издателем Э. Штроблем (1882 г.), который подразделял наследие Бертольда на “проповеди для народа” (Volkspredigten) и проповеди для монастырской общины, которые, как он думал, должны были произноситься в монастыре. На самом же деле, доказательств тому, что эти тексты функционировали как живые проповеди, у нас нет. К тому же было найдено много других проповедей Бертольда с обращением к публике из духовного сословия (Richter 1968: 14).

О различиях жанров немецкой духовной прозы по структурно-функциональным признакам может дать представление рассмотрение нескольких глав трактата - например, 68 “Der vnsers herren marter in sinem herzen treit” (проповедь 84 Санкт-Георгенского Проповедника), 83а “Daz hat brvder Bertolt gebrediget” (фрагмент проповеди Бертольда Регенсбургского), 111 “Von der himelschen wirtschaft” (молитва № 10 Давида Аугсбургского), 117 “Von nivn handen frovmden svnden, darvmb wir verlorn werden” (“Von den fremeden sьnden”, “Von den newn froemden sьnten vnd auch von sant peter” - разные редакции обработки латинской проповеди 90 из сборника “Rusticanus de Sanctis” Бертольда Регенсбургского), 159 “Daz vns got zwen archwan benomen hat”, 160 “Warvmb etwenne vnser herre bit mit siner helfe”, 162 “Von der himelschen vraevde vnd churzwil”, 163 “Von dem himelschen ingesinde” (трактаты Давида “Von der Offenbarung und Erlцsung des Menschengeschlechts”, “Von der Erkenntnis der Wahrheit”, “Von der Anschauung Gottes”), 166 “Die taeglichen svnde bringent zehen schaden” (“Von der Offenbarung und Erlцsung des Menschengeschlechts”, “Der Spiegel der Tugend” Давида, 1-я монастырская проповедь Бертольда), 202 - 203 (трактат Давида Аугсбургского “Von den sieben Vorregeln der Tugend”), 206 “Von nivn dingen, div vns got verboten hat”.

1.4.1 Проповеди

Проповеди, представленные в Bavngart, - уже литературные произведения. Полнее всего форму проповеди сохраняют так называемые “монастырские проповеди”, стоящие в трактате особняком. Как отмечает Д. Рихтер, редактор Bavngart воспринимал шесть “монастырских проповедей” как единое целое, поскольку они объединены в одну главу 205 (хотя и отделены друг от друга заголовками) с общем заглавием “Hie hebent sich an brvder berhdoldes bredige”, стоящим перед первой проповедью; остальные проповеди пронумерованы. На основании наличия этого цикла в двух самых старых и лучше сохранившихся рукописях Bavngart Д. Рихтер заключает, что “монастырские проповеди” присутствовали и в исходной редакции (архетипе) трактата (Richter 1968: 12).

В 1-й “монастырской” проповеди [Von den zehn Jungfrauen] (№ 3 в издании Д. Рихтера), в отличие от остальных, отсутствует тема, введение сведено к минимуму - текст начинается с протемы: Daz himelrich it gelichet zehen magden, der waren fumf wie vnd fvnf toerinn (Richter 1968: 54, 1-2). Затем следует первое разделение (пять разумных дев), а за ним - вступление ко второму разделению (пять неразумных дев), построенное на комплексе сравнений: Al daz dem chaeier ein groziv ere it daz er vil hoher herren hat in inem hove, chvnige vnd herzogen, alo it vnerm herren daz ein groziv ere daz er vil hoher heiligen hat in inem riche... (Richter 1968: 54, 14-17) и т. д. Второе разделение с подразделением (subdivisio) в первом пункте составляет композиционное ядро текста. Второй, четвертый и пятый пункты распространены (dilatatio) фиктивными диалогами с монахинями из публики. В них, собственно, и заключается увещевающее обращение к публике, а наставления как самостоятельного композиционного элемента проповеди (admonitio) нет. Отсутствует и заключительная молитва. Принцип структурной организации этого текста - числовой. Смысловая структура определяется аллегорезой евангельской притчи о десяти женах. Крайне простая процедура толкования происходит по схеме x = y: основание, на котором каждой деве, воспринимаемой как знак, присваивается значение, - tertium comparationis - отсутствует. Аллегорической модели проповеди соответствует роль сравнений как главного стилистического приема: они разбросаны по всему тексту с самого его начала. С точки зрения синтаксиса доминирует синтаксическая модель идентифицирующего субстантивного предложения (Substantivsatz, термин Х. Бринкмана), служащая для оформления разделения: Div ert toerin it div mit boen dingen vmb get... (Richter 1968: 54, 2-3).

Субстантивное предложение Х. Бринкман определяет следующим образом: “Для грамматической структуры субстантивного предложения конституирующую роль играют две позиции: место подлежащего и место, которое занимает второе существительное, связанное с глаголом, чтобы сообщить информацию о подлежащем” (Brinkmann 1971: 589). При идентификации нечто уже известное освещается под новым углом зрения - первая номинация идентифицируется второй (Brinkmann 1971: 597) - в исследуемых текстах чаще всего с помощью глагола-связки “sin” и полу-связочного глагола “haizen”. Существительные в двух главных позициях (подлежащее и именная часть сказуемого) могут заменяться грамматическими эквивалентами - порядковым числительным, инфинитивом, указательным местоимением, а также элементарным (придаточным) предложением (Brinkmann 1971: 590) - например: Der ander vrцmd sьnd daz ist raten (Richter 1969: 255, 92); Diu dritte fremede sьnde diu heizet gunst der sьnden (Pfeiffer 1880: 213, 29-30). Для обеих главных позиций характерен номинатив: существительные, их занимающие, грамматически отождествляются друг с другом (Brinkmann 1971: 590). В классификации логико-грамматических типов предложений В. Г. Адмони (1990) все разновидности субстантивного предложения относятся к третьему типу.

В фиктивных диалогах наблюдается противопоставление проповедника слушательницам-монахиням, к которым он обращается в форме 1-го лица единственного и множественного числа (“ivr”, “dv”). Характерно также употребление императивных конструкций: “sich” (наиболее частотно), “cher dich dar an niht” (Richter 1968: 57, 112). Темпоральной доминантой текста является план настоящего - почти исключительно преобладают презентные глагольные формы. Кроме того, непреходящая актуальность темы эксплицируется в начале текста: Div ert toerin it div mit boen dingen vmb get (ich prich niht: giench) (Richter 1968: 54, 2-3).

Кроме “монастырских” проповедей, ни один из прочих текстов, приписываемых проповеднику, не заимствуется полностью. Глава 117 “Von nivn handen frovmden svnden, darvmb wir verlorn werden” в первой своей части содержит обработку одноименной проповеди “Бертольда”, а во второй - несколько фрагментов из 6-й “монастырской” проповеди. Заимствование эксплицируется: Bruder Berhdolt bredeget... (Unger 1969: 310, 3-4). Однако заимствуется только разделение - вся аллегореза евангельского сюжета об освобождении св. Петра из темницы опускается. Далее, из 6-й “монастырской” проповеди заимствуется небольшой фрагмент, в котором проповедник увещевает слушателей не жить по принципу “ты мне - я тебе”, а затем обращается к настоятельнице монастыря: Dv da maeisterinne bist, sag ir die warheit... (Unger 1969: 311, 37). При этом происходит смена персональной доминанты текста с нейтрального рассуждения (с употреблением 3-го лица) на назидание, обращенное во 2-м лице единственного числа к предполагаемой монахине. В сфере темпоральности доминирует также план настоящего, иногда совмещенный с планом будущего: Sich, bringest du daz in die gewonheit.., wirst dv also funden... (Unger 1969: 312, 47-49). Заключительная молитвенная формула в главе отсутствует.

Глава 68 “Der vnsers herren marter in sinem herzen treit”, вошедшая в Санкт-георгенский сборник проповедей под номером 84, вложена в уста св. Бернарда Клервосского, читающего духовное поучение со смертного одра. Здесь можно говорить о введении (exordium), в котором речь идет о мысленной концентрации на страданиях Христа, разделении (“siben grozze nutze”) и заключительной молитве: Got gebe vns den ernst, daz wir vns der andacht vlizen, da von wir heilich werden. Amen. (Unger 1969: 253, 27-28). При этом выпущен небольшой фрагмент текста, который можно соотнести с admonitio - это слова редактора после закрытия “цитаты” из Бернарда: Diz sel geraete lie der gute sant Bernhart sinen jungern, daz och sъ mit soelicher materje umb giengent und daz bi im lernetind, und also sont och wir bi disen selben worten gemanet sin... (Rieder 339, 6-8). 1-е лицо единственного числа (“ich”), в котором выдержан основная часть текста, сменяется на 1-е лицо множественного числа (“wir”). Обращение к публике отсутствует, и, таким образом, противопоставления “проповедник - аудитория” нет. В тексте Bavngart закрытие “цитаты” вообще не маркировано, и композиционный шов незаметен, поскольку множественное числа 1-го лица (“vns”) появляется только в заключительной молитве, которую мог произнести Бернард от своего собственного лица.

Глава 83а “Daz hat brvder Bertolt gebrediget” содержит одно лишь разделение, принадлежащее к наследию Бертольда Регенсбургского: Ez sint V. dinch, dic uns baz vnd churzlicher ze dem himelriche bringent denne chein anderiv dinch... (Unger 1969: 274, 2-3).

Глава 206 “Von nivn dingen, div vns got verboten hat” почти идентична редакции проповеди “Бертольда”. Она состоит из короткого введения: Got hat vns allez daz gegeben, daz er hat vf ertrich vnd in dem himelrich an nivn dinch. Nie chein mensch wart im so liep, nдm er im ir eines, er wolte im himelrich nemen (Unger 1969: 441, 2-4) - и разделения (вместе с подразделением) , которым текст и исчерпывается. В главе Bavngart есть заключительная формула Amen, отсутствующая в другой редакции. Фиктивные диалоги, которыми оснащен текст, из общего “wir” (то есть все христиане) в начале текста выделяют оппозицию: “[ich] - dv, ir” (проповедник - публика).

Между проповедями аугсбургских францисканцев, с одной стороны, и их трактатами и молитвами - с другой стороны, наблюдаются немногие, но все же важные стилистические различия. Во-первых, использование фиктивных диалогов между Бертольдом и прихожанами имеет место, естественно, только в проповедях Бертольда и вообще является их исключительной характеристикой. Во-вторых, проповеди и трактаты характеризуются разным ключом персональности.

В проповедях часто встречается обращение проповедника к прихожанам в единственном и множественном числе (“dы”, “ir”), которое маркирует противовопоставленность адресанта и адресата. Обращение к Богу имеет место только в заключительной молитве, которое снимает эту оппозицию, объединяя проповедника и слушателей перед лицом Господа. Правда, “wir” употребляется и в других частях проповедей. Например, в небольшом введении к 1-й “монастырской” проповеди: Al? die hohen herren iriv chint ?endent ze hohen ?chvln, daz ?i hoch chun?t lernen, al?o wil vn?er herre, daz wir in der ?chul - in gei?tlichem lebenne - hoch tvgende lernen vnd aller mei?t wil vn?er herre, daz wir fvnf dinch lernen, di da bezeichent ?int bi den funf wi?en magden (Richter 1968: 54, 19 - 55, 26).

В целом, в проповедях с их фиктивной устной речью персональный дейксис намеренно подан как ситуативно актуализированный. Следует, однако, сразу оговорить, что эта актуализированность стилизована и потому достаточно поверхностна. Именно ее отсутствие на глубинном уровне дает возможность многоразового использования проповедей Бертольда вне ситуативного контекста (которого на самом деле не было уже в момент написания текста). Однако сам факт имитации показателен. Он свидетельствует об ориентации на жанровые нормы проповеди.

1.4.2 Трактаты

Главы Bavngart 155 “Von dem bilde der siechen gedvlt, di si an vnsers herren marter svln lern”, 156 “Von vnsers herren marter vnd von siner gedult, vnd wie wir gedultich werden” являются, по сути дела, расчлененным фрагментом трактата Давида Аугсбургского “Spiegel der Tugend”; 158 “Daz vns got so grozze minne erzeiget, daz wir im hin wider mit minnen geben svlvn”, 159 “Daz vns got zwen archwan benomen hat”, 160 “Warvmb etwenne vnser herre bit mit siner helfe” - трактата “Von der Offenbarung und Erlцsung des Menschengeschlechts”. Главы 162 “Von der himelschen vraevde vnd churzwil” и 163 “Von dem himelschen ingesinde” представляют собой “склееные” фрагменты из трактатов Давида Аугсбургского “Von der Offenbarung und Erlцsung des Menschengeschlechts”, “Erkenntnis der Wahrheit”, “Anschauung Gottes” и его молитвы № 7. Глава 164 “Fvmf dinch von der brvderlichen minne” - это фрагмент трактата “Spiegel der Tugend”, 165 “Daz vns der tievel niht geschaden mach an vnseren werchen” - фрагмент трактата “Von der Offenbarung und Erlцsung des Menschengeschlechts”, а 166 “Die taeglichen svnde bringent zehen schaden” - трактатов “Offenbarung und Erlцsung des Menschengeschlechts”, “Spiegel der Tugend” Давида и 1-й монастырской проповеди Бертольда Регенсбургского. Все перечисленные главы Bavngart - небольшого объема. Сочинения, послужившие их источниками, перерабатываются в них по-разному. Можно выделить следующие группы компилированных глав:

1. Главы 155 - 156: это фрагмент трактата “Der Spiegel der Tugende” (Pfeiffer 1845: 327, 33 - 329, 2); 158 - 160: они дробят крупный отрывок трактата “Offenbarung und Erlцsung des Menschengeschlechts” (Pfeiffer 1853: 23, 11 - 25, 22; 26, 10-19, 25-34; 27, 3-14, 17-24; 28, 34 - 29, 1). Части обоих трактатов, таким образом, передаются последовательно, лишь с небольшими пропусками и вставками редактора Bavngart. Последовательность глав вызвана единством заимствованного текста.

2. Главы 164 и 165, построенные соответственно из отрывков трактатов “Spiegel der Tugend” (Pfeiffer 1845: 339, 21-28; 339, 31 - 340,3; 340, 6 - 341, 3). Эти главы стоят вне прямой содержательной связи ни с окружающими главами, ни между собой.

3. Главы 162 - 163: содержат ряд мелких и более крупных фрагментов из разных сочинений Давида в следующей последовательности: “Erkenntnis der Wahrheit”: Pfeiffer 1845, 364, 7; “Offenbarung und Erlцsung des Menschengeschlechts”: Pfeiffer 1853: 31, 23-27; “Von der Anschauung Gottes”: 362, 4-7, 18 - 363, 26; молитва № 7: Pfeiffer 1845: 381, 21-23, 27 - 382, 9; 382, 25-27; “Von der Anschauung Gottes”: Pfeiffer 1845: 363, 27-34. Строки из молитвы выглядят, таким образом, как вставка посреди текста последнего трактата. Глава 166 по структуре и содержанию близка к 1-й “монастырской” проповеди Бертольда Регенсбургского, но в заключительной части содержит прямые завимствования из трактатов Давида “Die Sieben Staffeln des Gebets” (Pfeiffer 1845: 397, 25-27); “Der Spiegel der Tugend” (Pfeiffer 1845: 325, 27-32; 326, 3-9).