Функциональные аспекты исторической антропонимики

Идеи А. Гардинера о двух типах имен собственных приобрели особую актуальность в отечественной ономастике двух последних десятилетий, однако глубокой теоретической разработки данная теория не имела. Более того, немногочисленные публикации, касающиеся этой проблемы, носят спонтанный, независимый и разрозненный характер. Например, С. В. Перкас, вслед за В. Д. Бондалетовым обращаясь к оппозиции воплощенных и невоплощенных имен собственных, рассматривает разную реализацию их в художественном тексте, большее внимание при этом уделяя метафоризации воплощенных имен. Однако характеристика данной оппозиции представлена в самых общих чертах: воплощенные имена - «Москва, Лермонтов, Европа и т.п., носители которых более или менее хорошо известны членам данного языкового коллектива»; невоплощенные имена - «Сергей, Мария, Иванов и т. п., которые воспринимаются просто как ИС, могущие соотноситься с рядом индивидуальных объектов, но, в отличие от ИН, не выступающие по отношению к этим объектам в качестве обобщающего понятия»; имена типа Сергей, Джон, Иванов, Смит и т. д., «оказавшись в тексте, обретают плоть, начиная именовать вполне определенного индивидуума» (Перкас 1993: 142-143). В качестве признаков, которые определяют рассматриваемую оппозицию, отмечены экстенсионал значения, определенность, степень известности объекта, названного именем.

Более обстоятельное изучение проблемы воплощенных и невоплощенных имен собственных предлагают исследователи в связи с разработкой вопросов современной теории референции (Кронгауз 1987). М. А. Кронгауз, поставивший своей задачей уточнение понятия имени собственного путем описания свойств воплощенных и невоплощенных имен, характеризует разные случаи их употребления в речи, в том числе и метафорические. Под воплощенным именем собственным М. А. Кронгауз понимает «такое имя, которое связано с конкретным объектом, т. е. присвоено ему» (Кронгауз 1987: 127), «воплощенные ИС жестко связаны с конкретным объектом, они обозначают сам этот объект или его свойства» (там же: 133). Невоплощенные имена собственные, по мысли М. А. Кронгауза, абстрагированы от свойств конкретного объекта и обладают свойством «иметь имя», употребляются в речи не как обозначение конкретного лица, а как условный языковой знак, средство именования («Меня зовут Иван», «человек по имени Иван»), при этом, по мнению исследователя, «в экстенсионал невоплощенного имени собственного входят все носители данного имени» (там же: 125-127). Автор выступает против применения к ним термина «развоплощенные», поскольку «имеется в виду по крайней мере равноправность воплощенных и невоплощенных имен собственных, причем последние в каком-то смысле даже первичнее. Термины же с приставкой «раз-», например, “развоплощение” могут использоваться для другого явления» (Кронгауз 1987: 125). Однако разграничение этих групп антропонимов в работе носит недостаточно убедительный характер. Указывая на принципиальное отличие невоплощенных и развоплощенных имен, М. А. Кронгауз при анализе конкретного материала иллюстрирует это положение примерами, допускающими неоднозначные интерпретации. Как воплощенные рассматриваются антропонимы в следующих контекстах: «Я увидел Ивана»; «Она хочет выйти замуж за Ивана»; «Гомер существовал» и др., а в числе невоплощенных - именования, соотносимые с индивидуальным носителем, но употребленные с неопределенным местоимением либо в аппозитивном сочетании: «Тебе звонил какой-то Иван», «В Македонии правил в это время царь Филипп».

Отказывая термину «развоплощение» в состоятельности, М. А. Кронгауз не рассматривает явление развоплощения антропонима, между тем к подобным случаям можно отнести ситуации идентификации лица через указание его имени, антропоним при этом отстраняется говорящим от референта, но эта связь не утрачивается, а отходит на второй план (в высказывании «Поэт по имени Гомер» имя Гомер не утрачивает связи с конкретным древнегреческим поэтом), но знаковая функция («быть именем») превалирует над номинативной («обозначать, называть конкретного человека»).

Оппозиция воплощенных и невоплощенных имен собственных, предложенная М. А. Кронгаузом, в итоге сводится к оппозиции определенных и неопределенных имен. Отмечается, что воплощенное имя «в тексте всегда определенно, причем даже и тогда, когда это не обусловлено контекстом» (Кронгауз 1987: 127). Как наиболее характерное для невоплощенных имен рассматривается их употребление при введении онима в речь / текст («Меня зовут Иван», «Знакомьтесь, это Иван»), при этом отмечается невозможность употребления воплощенного имени в начале текста («*Жил-был Ваня») и обязательность использования в таких случаях «невоплощенного» антропонима («Жил-был мальчик по имени Ваня», «Жил-был некто по имени Ваня»). Последнее утверждение было опровергнуто Л. М. Щетининым на массовом материале текстов русской литературы (Щетинин 1999). В связи с этим следует заметить, что акт присвоения имени человеку (воплощения невоплощенного антропонима) неправомерно отождествлять с ситуацией идентификации лица в начале текста (воплощения в номинации имени, уже данного («присвоенного») человеку).

Концепция ИС, учитывающая два функциональных типа - общие имена собственные и индивидуальные собственные имена, вслед за А. Гардинером, разрабатывалась П. В. Чесноковым (1967: 154-158), позднее - Л. Д. Чесноковой (в аспекте соотношения ИС и имен числительных) и их последователями (Чабристова 1998, Уляшева 2001). Общие имена, согласно данной точке зрения, выражают «недостаточные по содержанию понятия», сочетающиеся с идеей необходимости их конкретизации (Чеснокова 1996: 105). Разграничивая «общие» и «индивидуальные» имена собственные, Л. Д. Чеснокова предлагает учитывать двоякий характер их функционирования: «1) функционирование отдельных лексем в словаре (словарное функционирование) вне закрепленности за конкретным референтом и 2) функционирование в составе связной речи при условии их закрепленности за отдельным референтом». Различия двух типов имен, как справедливо отмечает исследователь, связаны с семасиологической и номинативной функциями: «Словарное функционирование имен собственных типа Анна сохраняет самое общее их значение - `женщина с именем Анна' и семантически не дифференцирует имена Анна, Мария, Ольга и т. п. Функционирование имен собственных при их закрепленности за определенным референтом (в связной речи) наполняет их богатым содержанием, и слова Анна, Мария, Ольга дифференцируются семантически на основании самых различных признаков (по возрасту, по внешности, по характеру, по социальному положению и т. п.)» (там же). Вместе с тем, отличаясь в характере индивидуальной номинации, «общие имена собственные обладают только виртуальной индивидуальной номинацией, т.е. в них только заложена способность выполнять функцию индивидуальной номинации, но на словарном уровне эта способность не реализуется, она реализуется лишь в случае закрепления их за конкретными референтами, что проявляется в связной речи» (там же). Таким образом, Л. Д. Чеснокова основывает противопоставление «общих» и «индивидуальных» имен собственных на оппозиции языка и речи. В ином ключе описание общих и индивидуальных имен собственных, в известной мере возвращающее данную концепцию к идеям Т. Гоббса об общих и единичных именах, представила О. Я. Уляшева, рассмотрев имена собственные с точки зрения их определенности / неопределенности в языке и речи, выделила общие (повторяющиеся в разных именованиях имена собственные, обладающие в языке «генерализирующей определенностью») и индивидуальные имена собственные (имена исторических деятелей, литературных персонажей и т. д., которые сохраняют «индивидуализирующую определенность в языке») (Уляшева 2001: 66-67).

К разграничению двух типов антропонимов обращаются исследователи, занимающиеся проблемами двуязычной лексикографии и транскрипции иноязычных имен, ими выделяются единичные и общие (Берков 1973: 107), единичные и множественные антропонимы (Ермолович 2001: 39). По определению Д. И. Ермоловича, множественные антропонимы - «такие имена, которые в языковом сознании коллектива не связываются предпочтительно с каким-то одним человеком», а единичные - антропонимы, которые «также принадлежат множеству людей, но с кем-то одним связаны прежде всего. Это имена людей, получивших широкую известность». Предлагаемый в данной работе принцип разграничения двух типов антропонимов заключается «в отсутствии или наличии объекта, на который антропоним указывает в первую очередь» (Ермолович 2001: 39).

К оригинальным концепциям функциональной неоднородности антропонимии следует отнести идеи, которые в разное время высказывались А. В. Суперанской (1973) и Л. М. Щетининым (1999).

А. В. Суперанская обратилась к вопросу о реальности - потенциальности, активности - пассивности имен собственных в связи с рассмотрением их отношения к языку и речи. Предложенная А. В. Суперанской в 1973 г. типология ИС строилась на идеях А. И. Смирницкого (1954) о реальных и потенциальных словах, а также на работах Л. В. Щербы, описавшего лексику с точки зрения активного - пассивного запаса. А. В. Суперанская выделяет следующие группы имен собственных: пассивные потенциальные, активные реальные и активные потенциальные. Четко не очерчивая круг данных групп онимов, исследователь указывает на их различную степень известности носителям языка, принадлежность индивидуальному лексикону либо воспроизводимость «в общественном масштабе»: «субъективный фактор - известность имени для индивида влияет на объективный - реальную принадлежность имени к данному языку» (Суперанская 1973: 216-217).

«Пассивные потенциальные имена», согласно определению А. В. Суперанской, - это «имена новые, недавно кем-либо придуманные или заимствованные, и имена устаревшие, вышедшие из общего употребления, но все еще хранимые отдельными людьми». По мнению исследователя, «потенциальные пассивные слова нельзя считать полноправными языковыми единицами, реально существующими в данном языке» (там же). Имена с узкой известностью, относимые к пассивным потенциальным онимам, противопоставлены «активным реальным именам», «признанным большинством членов языкового коллектива». При этом отмечено, что «соотношение активного и пассивного, реального и потенциального ономастического запаса номинально и численно меняется от одного человека к другому» (там же).

«Активные потенциальные имена» характеризуются тем, что большинству носителей языка «знакомы модели этих имен и понятны лексемы-наполнители (Челно-Вершины, Белоярск)»; «лишь регулярная “воспроизводимость имени в общественном масштабе” позволяет языковому коллективу воспринимать определенную группу слов как собственные имена данного языка» (там же).

Однако в последующих работах А. В. Суперанская ставит под сомнение признак «общественной воспроизводимости» как основание отнесения имени собственного в определенную группу языковых единиц: «Для членов одного языкового коллектива основное ядро активной нарицательной лексики едино (иначе была бы затруднена коммуникация) <...> Набор активно употребляемых собственных имен для каждого человека свой, индивидуальный <...> Поскольку набор активных, и даже пассивных собственных имен в отдельных социумах свой особый, общее речевое употребление их, единое для всех членов социума, невозможно» (ТМОИ, 35-36). Таким образом, вопрос об отношении реальных и потенциальных имен собственных к языку и речи был поставлен А. В. Суперанской, но не был однозначно решен. Выделение реальных и потенциальных имен, предложенное исследователем, не учитывало их воплощенности или невоплощенности. Противопоставляя языковую системность имен собственных их речевому употреблению, А. В. Суперанская не вполне однозначно утверждала: «Для системности СИ безразлично, имеет ли такое-то имя в данный момент своих живых носителей» (другими словами - выполняет ли слово функции имени собственного, является ли оно онимом. - С. С.), отмечая, однако, при этом, что «изучение календарных имен как определенной системы и изучение употребления имен в живой речи дают значительные расхождения» (ТМОИ, 55). Термин «реальный антропоним» был взят на вооружение и некоторыми исследователями исторической ономастики (Вуйтович 1986: 8).

В одной из работ Л. М. Щетинина, обратившегося к проблеме функциональной неоднородности имен собственных, применительно к антропонимии предлагается понятие «номосфера» («номеносфера»). При этом разграничиваются индивидуальная номеносфера и номеносфера языкового коллектива. Внутри индивидуальной номеносферы выделяются «виртуальный» и «актуальный» слои (научной дефиниции данным терминам не дается). Понятие виртуальной антропонимии отчасти пересекается с идеей невоплощенных (потенциальных) онимов: «Знание традиционного национального именника является виртуальным для любого русского человека, но лишь часть русскоговорящих людей в определенных условиях прибегает к его актуализации» (Щетинин 1999: 18). К виртуальным отнесены и воплощенные антропонимы пассивного запаса: «Виртуальным остается большинство имен, усвоенных человеком в период учения, и имена и названия, характерные для страны, покинутой человеком при переезде на новое место жительства, особенно при эмиграции. То же относится к ономастической лексике, специфичной для профессии, оставленной человеком при перемене занятия и при других изменениях условий существования» (там же). Иначе говоря, виртуальные имена - это все имена, которые не находят речевой реализации в конкретный момент речи индивидуального субъекта номеносферы. Актуальные имена собственные Л. М. Щетинин связывает с категорией определенности онимов, понимая под актуализацией «отсечение всех неактуальных связей имени» (там же: 22).

Разграничивая виртуальную и актуальную антропонимию, Л. М. Щетинин не ставит вопроса об их отношении к языку или речи. С одной стороны, отмечается, что «актуальная “номосфера” объединяет имена широкого диапазона: от тех, чьи референты лишь поверхностно знакомы ее обладателю, до имен, образующих ядро его мыслительной системы». Утверждаемый исследователем ментальный характер виртуальной антропонимии позволяет думать о ее принадлежности к активному и пассивному языковому запасу. Одновременно с этим автор говорит о том, что «имена, актуализированные различными контекстуальными средствами, входят в актуализированную номосферу, время существования которой ограничивается сохранением условий или средств актуализации. Прекращение действия этих условий ведет к возвращению имени в слой виртуальной ономастики» (там же: 22). Актуальная номосфера носит субъективный характер и поэтому не стабильна: «на момент речи и на момент анализа она может различаться» (там же: 23). В рассматриваемой работе утверждается сугубо речевой характер актуальной антропонимии, существование которой ограничено рамками конкретного речевого акта, в то время как статус виртуальной антропонимии не уточняется.

В числе точек зрения, высказываемых по поводу рассматриваемой проблемы, заслуживает внимания позиция М. Э. Рут (2001). Размышляя о семантике антропонимов, исследователь говорит о необходимости разграничения «антропонимов вообще» и «личных имен». «Антропонимы вообще», существующие вне конкретного денотата, по мнению автора статьи, не являются именами собственными, «поскольку здесь отсутствует главное свойство имени собственного - способность индивидуализации» (там же: 62). В числе наиболее существенных различий «антропонимов» и «личных имен» отмечается, что «антропоним сам по себе» не имеет реального значения, его семантика определяется общенародными культурными коннотациями, а личное имя конкретного человека обладает отсоциумным денотатом и отсоциумным коннотатом, семантика личного имени определяется закрепленностью его за конкретным членом социума; личное имя, в отличие от антропонима, являющегося принадлежностью языка, существует в социолекте, и чем уже социум, тем ярче особенности функционирования онима» (там же: 63-64). Оставляя в стороне рассуждения об удачности терминов, использованных для обозначения двух групп антропонимов, отметим, что М. Э. Рут очень точно охарактеризовала признаки этих групп, раскрыла сущность семантической противоречивости антропонимической лексики.

Таким образом, разграничивая два типа антропонимов, исследователи обращают внимание на следующие их признаки: языковой / речевой характер, семантическая специфика, наличие / отсутствие или единичность / множественность референции (экстенсиональная семантика), определенность / неопределенность номинации, отношение к общенародному языку, степень известности и «общественной» воспроизводимости, специфика переносного употребления.

Рассмотрение антропонимии, учитывающее все эти признаки, позволяет выдвинуть следующие положения, которые будут использоваться в дальнейшем в качестве рабочих.

Антропонимия функционально неоднородна, для одних единиц данного множества свойственна реализованная номинативная функция (актуальные антропонимы), для других - она остается потенциальной. Очевидно, что система актуальных антропонимов, конкретнореферентных языковых знаков, в языке противопоставлена системе потенциальных антропонимов. И поэтому они должны рассматриваться с разных позиций, учитывающих специфику единиц этих множеств.

Понятие потенциального имени собственного, используемое в настоящей работе, несколько отличается от закрепленного лингвистической традицией представления о потенциальной лексике. В отечественной науке потенциальные слова рассматриваются в одном ряду с окказионализмами и словами активного и пассивного запаса по признаку отношения к языку и функционированию в речи (ЛЭС, 260). К проблеме потенциальности / реальности слова, поставленной А. И. Смирницким, обращались многие исследователи (обзор работ см.: Немченко 1995: 204-205). По существующим определениям в словарях и справочниках, потенциальные слова - «окказиональные слова», «слова, которые уже созданы, но еще не закреплены языковой традицией словоупотребления, или могут быть созданы по образцу существующих в языке слов». Именно в этом ключе решалась проблема реальности / потенциальности имен собственных А. В. Суперанской (1973).

Другое понимание потенциальных слов предлагалось при изучении фразеологии. При данном подходе к потенциальным словам относятся лексические единицы с ослабленными и конструктивно связанными значениями, обычно в составе устойчивых сочетаний, например, закадычный друг, потупить голову и др. (В. Л. Архангельский, О. С. Ахманова, В. В. Виноградов и др.). В. В. Виноградов отмечал, что потенциальные слова «лишены прямой номинативной функции и существуют в языке только в составе тесных фразеологических групп. Их лексическая отдельность поддерживается лишь наличием словообразовательных родичей и слов-синонимов» (Виноградов 1977: 158).

При определении потенциальности имени собственного необходимо учитывать не столько его узуальность / окказиональность, активность / пассивность, хотя они, несомненно, важны, сколько степень реализации тех функций, которые предписаны имени собственному языком. Концепция потенциальности имени собственного, предлагаемая в настоящем исследовании, близка идеям функциональной грамматики. Понимая под функцией реализуемое назначение языковой единицы, А. В. Бондарко предлагает различать два типа функций языковых единиц: функции-потенции и функции-реализации. Первые обусловливают возможное / допустимое употребление языкового знака, характеризуют его назначение. Вторые связаны с той реальной ролью, которую играет единица языка в высказывании. Данные функции соотносимы между собой как отношение «обусловливать (каузировать) функционирование - быть его результатом»; «Фп превращается в Фр (Фп > Фр) в процессе мыслительно-речевой деятельности говорящего» (Бондарко 2002: 341).

Исходя из этого, следует отметить, что рассмотрение функционирования языка в речи ориентировано на обратимость указанного А. В. Бондарко отношения: наблюдение над совокупностью употреблений языковых единиц, реализующих в речи одну и ту же функцию, позволяет говорить о потенциальных свойствах той или иной единицы языка. Анализ речевых употреблений антропонимов может свидетельствовать об их потенциальных языковых свойствах, находящих регулярную реализацию в высказывании. Именно в данном направлении должно осуществляться изучение истории антропонимических ресурсов языка.

Требует некоторых замечаний и термин «актуальная антропонимия». Актуальная антропонимия связана с актуализацией антропонима, которая в отечественных работах по ономастике, вслед за В. И. Болотовым (1970), обычно понимается как особое употребление имен собственных в речи, устанавливающее или раскрывающее его конкретнореферентную отнесенность. По словам Л. М. Щетинина, актуализация имени достигается средствами контекста, к которым относятся дейктические слова, широкий контекст, повторы, эксплицитные дескрипции (непосредственный речевой контекст), жесты, мимика (динамический контекст), исторические, литературные, традиционные ассоциации имени (энциклопедический контекст), грамматические средства актуализации, порядок слов, детерминаторы и др. (грамматический контекст) (Щетинин 1999: 22).

В настоящей работе объем понятия «актуальная антропонимия» определяется иначе. Под актуальными антропонимами подразумеваются референтные имена собственные, для которых связь с именуемым лицом остается актуальной для носителей языка (или их отдельной группы) независимо от употребления имени в контексте. Не контекст формирует референцию антропонима, а антропоним, имея референцию, «выбирает» тот или иной контекст своего употребления. Термин «реальная антропонимия» применительно к данному разряду онимов не вполне точен. Потенциальные имена также реально существуют в языке, и этот признак не будет определяющим для рассматриваемой оппозиции. В то время как термин «актуальный» не только противоположен термину «потенциальный» по смыслу (ФЭС, 357), но и правильно характеризует сущность рассматриваемого явления.

Таким образом, актуальная антропонимия - это система конкретнореферентных собственных именований, актуальных для носителей языка и употребляемых в речи для обозначения индивидуальных субъектов.

1.2 Семантическая специфика актуальных и потенциальных антропонимов

Семантика («содержание», «смысл») имени собственного обнаруживает непосредственную связь с его функциями, хотя некоторые ономасты высказывали мнение о недопустимости отождествления информации, сопутствующей имени, и его функций («своеобразная служба имени, роль которую оно исполняет») (Суперанская 1973: 274).

Проблема определения семантической специфики онимов является наиболее дискуссионной в общей теории имени собственного. Вопрос о семантике имени собственного в науке во многом зависит от понимания сущности лексического значения и методов его описания. Под лексическим значением одни лингвисты понимают обобщенное отражение представлений о явлениях внеязыковой действительности в слове независимо от других знаков, другие - совокупность интегральных и дифференциальных семантических компонентов, определяемых парадигматическими отношениями единиц лексической системы («системное значение»), третьи - конкретное содержание, актуальное для участников коммуникации (денотативное наполнение или референция слова), четвертые видят прямую связь значения с прагматикой слова и его конвенциональной закрепленностью за типами речевых контекстов и речевых действий и т. д. (Новиков 1982: 88).

До сих пор в научной интерпретации онимов в общей теории имени собственного довлеющим оказывается логический аспект описания семантики. Данный вопрос рассматривается в специальных исследованиях, содержащих обстоятельный обзор и анализ разных точек зрения, предлагавшихся в науке, что освобождает от необходимости их подробно пересказывать (см., например: Суперанская 1973; Руденко 1988; Фонякова 1990; Семенова 2001 и др.).

В отечественной лингвистике известны попытки компонентного анализа значения имени собственного (Ковалик 1969; Арнольд, Шеремет 1985; Фонякова 1990 и др.), поскольку «в системе языка и в семантике антропонима можно выделить денотативный аспект» как факт соотнесения антропонима с определенным классом референтов (Арнольд, Шеремет 1985: 14).

Говоря о семантике имени собственного, многие исследователи различают языковые семы («системное значение», повторяющееся в ряде языковых знаков) и «информацию» (постоянное речевое содержание, «энциклопедическое значение»), сопровождающую ИС в речи. Фоновое содержание, «энциклопедическая информация» (Суперанская 1973; Болотов 1993; Фонякова 1990), сумма знаний о предмете и связанных с ним ситуациях («фреймовая» семантика) (Березович 2001), по мнению других ученых, не входит в системное значение онима, поскольку данные знания субъективны и не повторяются полностью у разных людей (Толстой 1970). Содержание лексической единицы, определяемое индивидуальным познанием свойств именуемого предмета, некоторые лексикологи рассматривают как эмпирический компонент лексического значения (Кузнецова 1989). Этот компонент присутствует в семантике и собственных, и нарицательных слов.

Тесная взаимосвязь семантики (содержания) антропонима с его функциями позволила некоторым исследователям выделять в семантической структуре имени собственного компоненты, соответствующие его функциям. М. В. Голомидова, описывая семантическую структуру онима, выделяет пять компонентов значения: 1) категориальная лексическая семантика (макросема индивидуализации, «идея имманентной самости»); 2) частная категориальная семантика (видовые и родовые классифицирующие семы, определяющие принадлежность онима к одному из разрядов онимической системы языка); 3) частная характеризующая семантика (мотивировочное значение), 4) частная индивидуализирующая семантика (денотативная отнесенность имени); 5) семиотический ореол именного знака (типовые конвенциональные знания, связанные с его применением) (Голомидова 1998: 13-14). Другие исследователи предлагают описание таких макрокомпонентов, как бытийный или интродуктивный, классифицирующий, индивидуализирующий и характеризующий (Ермолович 2001: 12).

При функциональном подходе к семантике ИС, классифицирующий компонент значения отражает денотат имени (определенный класс предметов, например `человек') и по сути своей - это денотативное значение имени. Отличительная черта имен собственных - наличие в их семантике компонента, отражающего совокупность дифференциальных признаков, позволяющих выполнять ониму дифференцирующую функцию. Индивидуализирующий компонент связан с референцией имени и обусловлен представлением об отличительных свойствах носителя имени.

Бытийный компонент отражает реальное существование предмета, названного именем в реальном мире говорящего или в любом другом из возможных миров, например в условном мире художественного текста. Другими словами, данный макрокомпонент может быть определен как модально-экзистенциальный. Наличие в значении имени собственного модальных сем требует обращения к вопросу о модальности лексических единиц и рассмотрения антропонимии в аспекте модальных отношений.

Кроме данных макрокомпонентов, в семантике имен собственных, как и других слов языка, присутствует коннотативный (характеризующий) компонент значения.

Помимо макрокомпонентов, современные исследователи говорят о широком наборе различных семантических микрокомпонентов - фоновых, ассоциативных, этимологических, сакральных, прагматических (фреймовых) и других (Березович 2001; Супрун 2000, и др.).

Различные точки зрения на семантику имени собственного, обычно базирующиеся на анализе антропонимов, показывают, что в одних из них точкой отсчета выступает потенциальное имя, а другие оперируют представлением об актуальных именах.

Вопрос о языковой семантике имен собственных долгое время определялся тем, что собственно языковыми антропонимами считались только потенциальные имена, которые и были мерилом семантики антропонима и всей онимической лексики в целом. На описании значений потенциальных ИС строилась концепция семантически ущербных языковых знаков, «пустых имен», «ярлыков», «этикеток». Критикуя концепцию Дж. Ст. Милля, О. Есперсен справедливо отмечал: «Милль и его последователи слишком много внимания уделяли тому, что можно назвать словарным значением имени» (Есперсен 1958: 71).

Для потенциальных антропонимов свойственно отсутствие номинативной функции и конкретной референтной отнесенности. В силу этого их семантика существенно отличается от значения актуальных антропонимов. В структуре значения таких слов на первый план выдвигается модальная семантика возможности, потенциальности (имя Иван может носить любой русский человек, но в действительности не каждый русский человек носит имя Иван). Более частные семы связаны с отнесенностью антропонима к определенному разряду имен собственных, денотат потенциального имени - `слово', `знак', `имя' в ряду подобных знаков. Для потенциальных антропонимов свойственна классификационная семантика, обусловленная генерализацией представлений о носителях имени и ограниченная несколькими семами (например, `человек', `мужчина', `русский').

Потенциальные и актуальные антропонимы имеют общий набор сем (`имя', `лицо', `пол', `национальность' и др.), но их иерархия различна. В отличие от потенциальных имен денотат актуального антропонима - это человек, лицо. Архисема отчетливо выявляется в сочетании ИС с лексемой-классификатором.

По словам М. В. Всеволодовой, функционирование имен собственных в речи проявляется в закономерности их сочетаемости с родовыми словами и в степени обязательности классификаторов при именах собственных (Всеволодова 2000: 52). Для потенциальных имен в современном языке классификатором выступает слово «имя» (vs «фамилия», «отчество» и др.). В семантике этих онимов на первый план выходит идея знаковости, связанная с основной функцией данных слов в языке, - быть потенциальным именем собственным определенного разряда.

Актуальные антропонимы могут употребляться в аппозитивном сочетании с нарицательным именем - чаще всего обозначением лица (царь Филипп, поэт Пушкин). В некоторых случаях (обычно в ситуации знакомства или представления человека) при актуальном антропониме могут использоваться два родовых слова (девочка по имени Лида), функцию классификатора из них выполняет обозначение лица. Это не позволяет согласиться с теми исследователями, которые считают подобные употребления онимов «невоплощенными именами собственными». Подобные контексты, видимо, следует рассматривать как контексты идентификации - установления говорящим соответствия имени конкретному предмету, в первую очередь ориентированного на собеседника, при операции имянаречения или представления. Актуальность («воплощенность») антропонима не утрачивается, а, наоборот, подчеркивается (Лида - это девочка с определенным именем Лида; эта девочка и есть Лида).

Отдельного рассмотрения требуют случаи развоплощения актуальных имен, когда имя намеренно отстраняется говорящим от его носителя. При этом сочетанием с апеллятивом-классификатором подчеркивается его знаковый характер («Я читаю поэта по имени Гомер», «Я не знаю художников с фамилией Юон»). Развоплощенное употребление актуального антропонима не означает его перехода в число потенциальных имен - слово сохраняет свою конкретнореферентную отнесенность. Иначе говоря, можно утверждать, что оппозиция потенциальных и актуальных имен не повторяет противопоставления «невоплощенных - развоплощенных - воплощенных» имен собственных, а существенно отличается от него.

Семантические различия потенциальных и актуальных антропонимов в языке проявляются и в специфике переносного употребления.

Имена собственные, в процессе речевого функционирования развивающие переносные значения, называют коннотативными. Е. С. Отин для обозначения данного типа слов ввел термин «коннотонимы». «Коннотоним - это всегда собственное имя (антропоним, топоним, реже - эргоним, хрононим и другие онимы), в котором его денотативное значение сосуществует с общеязыковыми или индивидуальными коннотациями. В сфере речевого общения эти дополнительные понятийные оттенки нередко бывают представлены в необычном для “чистого” СИ эмоционально-экспрессивном ореоле» (Отин 1997: 279). В других работах встречаются термины: «имена собственные с двойной референцией» (Живоглядов 1993), «полуантропонимы» (метафорические и метонимические антропонимы) (Семенова 2001: 146-188). По словам Е. С. Отина, коннотонимами в разные эпохи становились различные имена: в XVII в. - Антон `жалобщик', Мартын `некрасивый', в XVIII в. - Голиаф, Цицерон, Минерва, Вольтер; в современном русском языке - Камчатка, Черемушки, Митрофан, Фекла, Голгофа, Мекка, Бродвей и др. (Отин 1997: 279, 282-283).

Потенциальные и актуальные антропонимы имеют разную способность к семантическому переносу (вторичной номинации). Классификационное значение потенциальных имен способствует тому, что в речи они могут воплощаться в качестве «условных» (неиндивидуализирующих) имен, когда «ИС обозначает общую категорию людей с детализацией пола, национальности и пр.» (Шмелев 2002: 50): «Каков Савва, такова ему и слава», «На бедного Макара и шишки валятся», «У Мирона детки Миронычи, у Ивана - Иванычи» и т. д. При таком употреблении «условные» имена способны сочетаться с обобщающими местоимениями все, всякий, каждый, любой (Шмелев 2002: 126): «Всяк Еремей про себя разумей», «У всякого Федорки свои отговорки» и др. Способность развивать классификационное значение в истории антропонимии была свойственна и потенциальным некалендарным именам. Примером может служить одно из самых активных некалендарных имен - Богдашко (Богдан), которое, по мнению исследователей, использовалось для именования младенца до крещения (Успенский 1994: 157, 162). По свидетельству В. И. Даля, в языке XIX в. имя употреблялось в качестве нарицательного слова со значением «общее название всех некрещеных еще младенцев обоего пола»: «Некрещеный богдашка, дразнят ребят» (Даль, I, 102).

Семантика актуальных антропонимов, определяемая конкретными признаками конкретного лица, создающими коннотацию имени, мотивирует возможность метафорического и метонимического переносного употребления (М. А. Кронгауз, А. Д. Шмелев и мн. др.), или использования их в качестве прецедентных имен (Красных 2002).

Ядро значения прецедентных имен составляют дифференциальные признаки (внешность, характер, прецедентная ситуация: «Пеле нашего двора», «Мегрэ в юбке» и др.), а периферию «атрибуты имени», тесно связанные с означаемым лицом, но не достаточные для сигнификации (кепка Ленина, бакенбарды Пушкина, усы Гитлера, френч Сталина и т. п.) (Красных 2002: 79-99). Генерализация одного из признаков лица способствует плюрализации актуального антропонима для создания метафорической номинации группы сходных объектов («Мы все глядим в Наполеоны»; «Может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов земля Российская рождать» и т. п.).

Метонимический перенос в сфере актуальных антропонимов (например, «автор - произведение / творчество») связан, в первую очередь, с процессами семантико-синтаксического, контекстного, ситуативно-речевого плана. Данное явление достаточно обстоятельно описано Л. И. Василевской, которая в серии специальных работ рассмотрела основные случаи переноса и определила основные факторы переносного употребления коннотативно окрашенных антропонимов (ср.: «Из Листа и Шопена вместе вырос Скрябин»; «Кроме Хомякова и Самарина, нечего в руки взять» и т. п.) (Василевская 1983).

Семантические отличия актуальных и потенциальных имен собственных проявляются и в особенностях их референции. Референция потенциального антропонима носит автонимный характер: потенциальное имя референтно самому себе и не предполагает другого референта. Референция актуального антропонима неавтонимна (Пришел Иван) либо квазиавтонимна (Человек по имени Иван. Его зовут Иван) (Шмелев 2002: 29-30).

1.3 Отношение актуальных и потенциальных антропонимов к языку и речи

В науке существует традиция рассмотрения антропонима как языкового знака, лишенного семантики и конкретнореферентной отнесенности, и его речевых реализаций, при которых устанавливается отношение имени собственного к единичному предмету. Противопоставление антропонимии в языке и антропонимии в речи традиционно, констатация этого соотношения может быть обнаружена в любом научном исследовании, затрагивающем теоретические проблемы изучения имен собственных. Однако оппозиция потенциальных и актуальных антропонимов не повторяет этого соотношения и, в известном смысле, разрушает его. И потенциальные, и актуальные антропонимы могут быть единицами языка, и те и другие могут употребляться в речи.

Потенциальная антропонимия целиком относится к сфере языка. В речи ей свойственно употребление в сочетании с номенами (имя, фамилия и др.), подчеркивающее развоплощенный, отстраненный от понятия «лицо» характер: «Ребенку дали имя Иван».

В современном русском языке границы системы потенциальных антропонимов строго определены. В нее входят, во-первых, личные имена, «которые существуют в сознании говорящего коллектива как знаки потенциального инвентаря для именования лиц мужского и женского пола» (Фонякова 1990: 19), достаточно хорошо представленные современными лексикографическими трудами. Словари русских личных имен часто имеют нормативно-предписывающий характер. Главная цель подобных лексикографических опытов - фиксация, сохранение и поддержка существующих традиций именования.

Языковой кодификации в русском языке подверглась большая часть модификатов личных имен, которые употребляются в качестве стилистически окрашенных номинативных вариантов личного имени (Константин - Костя, Дмитрий - Дима, Димуля, Митя, Митенька, Митек и др.). В качестве стилистических вариантов с полными именами могут быть соотнесены модификаты, образованные от основ имен, возникших в разных языках (Георгий - Жора, Евгений - Женя), «лепетные» имена (Вова, Кока, Леля, Тата), воспринимаемые носителями современного языка в качестве производных от «полных» имен. Потенциальный характер имеют современные отчества, которые не создаются каждый раз заново, а воспроизводятся в готовом виде, закрепленном в языке (Михайлович, а не Михаилович; Яковлевич, а не Яковович; Кузьмич, а не Кузьмович и т. д.).

Историческая антропонимика, преимущественно развивающаяся в русле изучения антропонимических ресурсов языка, также достаточно часто имеет предметом описания потенциальные имена, которые рассматриваются в одном ряду с развоплощенными актуальными антропонимами. Ср., например, высказывания ученых, включающие ИС: «Особенность именника крестьянок старой России, а в XVIII в. и горожанок - ничтожное количество имен, употребленных единично. <…> Из городов несколько обособленнее в этом отношении оказался Великий Устюг, где нашлись Иуалентина (Валентина), Лукия, Маргарита, Поликсена, имена, очень редкие в России того времени» (Никонов 1971: 125); «Имена Курбат и Шарап, по-видимому, попали к русским от тюрок, а к тем - от арабов» (Суперанская 1998: 19) и мн. др.

В отличие от потенциальных антропонимов, имеющих закрепление в языке, актуальные антропонимы могут выступать как факты языка, так и речи. Очевидно, что многие актуальные антропонимы воспроизводятся в речи, уже имея референтную отнесенность, а не приобретают эту связь, устанавливаемую каждый раз заново в том или ином речевом контексте. Это говорит об их узуальном характере: «Каждый знает имя героического лейтенанта Черноморского флота Петра Петровича Шмидта, композитора Петра Ильича Чайковского, русских флотоводцев Степана Осиповича Макарова, Федора Федоровича Ушакова и многих других выдающихся людей прошлого» (Суслова, Суперанская 1991: 123).

В системе актуальной антропонимии от собственно языковых антропонимов отличаются речевые антропонимические номинации. Они не имеют закрепленности в языке, устойчивой воспроизводимости. Функционирование таких номинаций ограничено рамками одного высказывания или текста, а также группы текстов, которые базируются на нем и воспроизводят (цитируют) антропоним или антропонимическое сочетание в том же виде. Создание и употребление речевых номинаций связано с нарушением социальных конвенций об именовании лица, преследует цель выражения субъективного отношения к лицу, имеющего подчеркнуто индивидуальный характер («отношусь не так, как все - называю не так, как все»).

Вероятно, не имеют потенциального характера (способности к именованию любого индивида, носящего определенное имя) окказиональные эмотивные и экспрессивные словообразовательные варианты личных имен, образуемые в речи по моделям апеллятивных экспрессивов, например, с суффиксами -енок (Катенок, Никитенок), -еныш (Катеныш, Клареныш) (Вежбицкая 1996: 136-137), -енциj- (Катенция, Натуленция, Светуленция), -ин (Андрюшечкин, Светочкина), как правило, не отражаемые в специальных словарях, фиксирующих производные личные имена в современном языке (Н. А. Петровский; А. Н. Тихонов с соавт.; А. В. Суперанская). Данные случаи возможно рассматривать как речевые номинации, создаваемые по словообразовательной модели. Е. Ф. Данилина описала большое количество подобных примеров, которые она назвала «субъективными формами имен»: Майя (Маёнок, Маёныш, Маина, Майна, Майонез, Майча, Майчик, Маюся, Ямайка); Людмила (Люданя, Людастая, Людоня, Людуня, Люма, Люмаша, Люмок, Люсевна, Люсенция, Люсча, Люсяка) и др. (Данилина 1969: 150).

В современном языке наблюдается тенденция к развоплощению русских фамилий. Современный официальный антропоним имеет трехкомпонентную структуру, основную идентифицирующую функцию в нем выполняет фамилия, способная занимать первое место в структуре именования и вытесняющая на второй план личное имя. В отличие от других компонентов (имени и отчества) фамилия не подвергается инициализации и на письме воспроизводится в полном виде. Наиболее ярко идентифицирующая функция современных фамилий проявляется в алфавитных списках лиц. Современная фамилия приняла на себя не только функцию личного имени, но его восприятие носителями языка. Развоплощение фамилий в современном языке, утрата референтной закрепленности и переход в разряд условных языковых знаков обусловлены несколькими факторами: активным развитием искусственной номинации в сфере фамилий (литературные «вымышленные» онимы, псевдонимы); возможностью менять, придумывать новые фамилии; закреплением фамилий словарями в качестве условных языковых знаков, не имеющих конкретной референтной соотнесенности. Т. А. Короткова, изучавшая процессы, связанные с меной фамилий свердловчан с 1929 по 1967 г., отмечала, что антропонимы, в силу своей ассоциативной коннотативности не отвечающие представлению их носителей о фамилии (Дураков, Иродов, Смертин, Собакин и т. п.), были заменены на стандартные - Смирнов, Белов, Воробьев, Васильев, Иванов и др. или типичные (соответствующие фамильным моделям) - Уральский, Казанский, Никитченко, Сибирцев и пр. (Короткова 1971). Переход «типичных» фамилий в разряд потенциальных антропонимов - явление позднее, характерное для современного языка. Отдельные фамилии полностью перешли в число потенциальных (достаточно вспомнить знаменитую тройку Иванов, Петров, Сидоров).

1.4 Системная организация актуальных и потенциальных антропонимов

Актуальная и потенциальная антропонимия - это две самостоятельные номинативные системы, по-разному организованные.

Актуальная антропонимия представляет собой совокупность номинативных рядов, соотнесенных с разными объектами номинации. Антропонимия в составе номинативных рядов, как правило, рассматривается при анализе литературной ономастики. В исторической антропонимике данное явление также обращало на себя внимание исследователей, поскольку в XVI-XVII вв. одно и то же лицо в официальной речи могло называться по-разному. Разные именования одного лица, различные по структуре и по характеру используемых номинативных средств, имели общую референцию. Поэтому В. В. Палагина ввела термин «антропонимическое тождество», называющий ряд именований с общим референтным значением (Палагина 1976: 57-69). Данный термин не вполне точен, поскольку именования в составе такого ряда формально не тождественны (именно поэтому и возникает ряд). С позиций современной теории номинативной деривации такая парадигматическая оппозиция определяется как «номинативный ряд». По мнению В. М. Никитевича, «номинативный ряд - это система единиц, которые, различаясь своей структурой, соотносимы с одним и тем же денотатом, поэтому могут служить названиями одного и того же предмета, явления и, следовательно, способны замещать друг друга, выступая как коммуникативные эквиваленты» (Никитевич 1985: 116). Номинативная парадигма актуальных антропонимов в речи входит в более широкий гетерономинативный ряд, включающий апеллятивы, описательные обороты (различного рода дескрипции) и другие средства индивидной номинации лица, объединенные кореферентными отношениями (Гак 1972; 1999; Арутюнова 1977). Причем каждый такой ряд формируется вокруг одного специализированного, наиболее характерного индивидного имени, обычно ИС. Основу для образования данных функциональных объединений составляют номинативная функция и референтное (индивидуализирующее) значение номинаций, связанных кореферентными отношениями. Номинативная парадигма актуального антропонима может включать как номинации, получившие закрепление в языке, так и речевые номинации с индивидуализирующей или характеризующей функцией. В целом актуальная антропонимия - это совокупность номинативных микрополей, имеющих общие принципы формирования, но разное (индивидуальное) наполнение.

Иначе организована потенциальная антропонимия. Функция служить потенциальным индивидуализирующим обозначением конкретного лица («ономастическая функция») определяет ее как полевую структуру. Центральное место в данной системе занимают собственно потенциальные (невоплощенные) антропонимы (личные имена и их варианты, отдельные модификаты, отчества и др.).

Потенциальные антропонимы существуют в языке не изолированно друг от друга, они объединяются в ряды (парадигмы) имен. В языке потенциальные формально нетождественные антропонимы сближаются на основании их функциональной эквивалентности как номинативные варианты. Отношения номинативной эквивалентности позволяют рассматривать данные образования как номинативные парадигмы потенциальных имен собственных в языке. По отношению к актуальной антропонимии данные парадигмы носят потенциальный характер и лишь частично воплощаются в ряду кореферентных именований одного и того же лица.

Центральное положение в системе потенциальных антропонимов занимают личные имена. Именно они в процессе развития языка приобрели широкие ряды номинативных вариантов. Имена Анна, Нюра; Дмитрий, Митя; Иван, Ваня и др. объединяет общая функция и сходство семантики, обусловленные их антропонимической потенциальностью. Потенциальные личные имена представлены в языке разнообразными вариантами фонематического, модификационного, стилистического характера.

В науке и в обиходном употреблении традиционно используется термин «форма личного имени» применительно к явлениям разного порядка: различаются полные и неполные (сокращенные) формы, канонические и неканонические (стилистически окрашенные - народные, разговорные, устаревшие и др.), уменьшительные, ласкательные, уничижительные формы имен и т. д. А. В. Суперанская отмечала наличие у календарных имен трех форм: церковной, народной и литературной (ТМОИ, 60). Некоторые исследователи называли «формами» антропонимов и разновидности составных именований (Зинин 1969: 83). Термин «форма» в подобном употреблении не имеет четкой дефиниции, достаточно расплывчат, его использование, как правило, не мотивируется исследователями и обусловлено сложившейся лингвистической традицией.

В отечественном языкознании термин «форма» обладает многозначностью. В более широком понимании он относится к плану выражения языковыми средствами определенного значения / смысла и противопоставлен термину «содержание». В другом понимании формами называют разновидности отдельных языковых знаков или языковых систем внутри одного парадигматического ряда (грамматические формы слова, устная и письменная форма языка и т. п.). Понятие «форма личного имени» в исследованиях русских личных имен фактически слабо соотнесено с современным лингвистическим пониманием формы слова и соответствует достаточно широкой ее трактовке, свойственной отечественному языкознанию 50-60 гг. XX в.: «Понятие формы слова основано на сознании тожества слова при наличии дифференциальных признаков его употребления» (Виноградов 1975: 47). В. В. Виноградов выделял помимо грамматических форм также лексические (проект - прожект), стилистические (врата - ворота), лексико-стилистические (острый - вострый), лексико-синтаксические (наречие согласно - предлог согласно) и лексико-фразеологические формы, охватывая и лексико-семантические варианты многозначных слов, и морфонологические варианты, и случаи грамматической омонимии, возникшие в результате транспозиции частей речи. Понятие «форм» слова достаточно смутно выделялось на фоне словообразовательных, стилистических и экспрессивных «вариантов» слова (врата - ворота, очи - глаза, распаковка - распаковывание и др.), рассматриваемых разными исследователями (Л. А. Булаховский, О. С. Ахманова и др.; см.: Немченко 1995: 25-26).

На сегодняшний день ономастика как особая отрасль лингвистики, несмотря на наличие специальных исследований в этой области (в монографии А. В. Суперанской «Структура имени собственного» вопросу о варьировании собственных имен отведена отдельная глава), в теоретическом плане существенно отстает от общей лингвистики, для которой вопрос разграничения типов парадигматических связей (словоизменительных, словообразовательных и др.) слова и словоформы в целом решен. В трактовке формы личного имени ономастика и сегодня осталась на позиции первых научных работ по антропонимике, написанных в 60-е годы XX в.

Показательно, что «Словарь русской ономастической терминологии» Н. В. Подольской (СРОТ), дающий определения малоупотребительных, редких терминов ономастики, не предлагает никакого толкования термину «форма ИС». Как полные синонимы отождествляются термины «форма имени» и «вариант имени»: «Вариант имени (собственного) (вариантная форма имени) - Видоизменение имени или любого элемента его структуры (фонемы, морфемы, лексемы) в различных языковых ситуациях» (СРОТ, 43), при этом отмечается, что «иногда вариант имени называют дублетом» (СРОТ, 44). Опираясь на существующие исследования в области ономастики, Н. В. Подольская выделяет следующие типы вариантов (форм) имени: официальный и бытовой (офиц. Федор - быт. Федуха, офиц. Дмитрий - быт. Митяга и др.); литературный и диалектный (лит. Ксения - диал. Аксинья, лит. Фёдор - диал. Хвёдор и др.); стилистические («различные формы одного имени, обусловленные жанром речевого произведения, целью высказывания») (Георгий - Юра - Юрка - Жорж - Жора - Жоржик и др.); транскрипционные (“различные формы одного и того же заимствованного имени, образовавшиеся в данном языке в результате различных способов передачи”) и другие типы вариантов (СРОТ, 43-45). А. В. Суперанская к «уменьшительным формам» личных имен относит не только явления модификации, но и словообразования посессивов: Федец `сын Феди', Федорец `сын Федора' (Суперанская 2004: 470). Даже при расширенном понимании форм слова как разновидностей, вариаций, модификаций и мутаций слова в пределах одной парадигмы термин «форма личного имени» лишен однозначной трактовки, поскольку разнообразные вариации данных антропонимов не могут быть сведены в однородный по составу ряд.