Общая социология

Однако очевидно, что это состояние уже чисто экономически в общем не соответствует интересам лиц, связанных с отправлением культа, и потому они стремятся повсюду, где возможно, создать постоянную религиозную общину, т.е. объединить своих сторонников в организацию с твердыми правилами и обязанностями. Преобразование личной приверженности пророку в следование его учению внутри общины -- обычный процесс, посредством которого учение пророка проникает в повседневность в рамках некоего постоянного учреждения. Тогда ученики или последователи пророка становятся мистагогами и учителями, священнослужителями или духовниками (или всем этим одновременно) некоего служащего только религиозным целям объединения -- общины мирян...

<...> Отношение между политической властью и религиозной общиной, в которой возникает понятие «конфессиональность», относится к анализу «господства». Здесь же достаточно установить следующее: «общинная религиозность -- явление, разнообразное по своим чертам и лабильное по своему характеру. Мы будем говорить о ней только там, где миряне, во-первых, объединены длительной совместной деятельностью; во-вторых, где они действительно активно на нее влияют. Участок, чисто административно ограничивающий компетенцию священнослужителей, -- епархия, а не община.

Напротив, раннее буддийское монашество и воинство ислама были организованы в общины так же, как верующие в иудаизме и в раннем христианстве; правда, степень строгости правил в этих общинах была различной. Впрочем, известное влияние мирян -- в исламе оно особенно сильно, хотя и не санкционировано юридически, у шиитов (шах не назначает священнослужителя без согласия светских лиц данной области) -- связано с отсутствием строго установленной местной общинной организации. Напротив, своеобразие «секты» (об этом будет сказано ниже) заключается в том, что она всегда формируется на основе замкнутого локального объединения отдельных местных общин. Этот принцип, действующий внутри протестантизма у баптистов, «индепендентов», а затем у «конгрегационалистов», постепенно ведет к организации, типичной для реформированной церкви, которая, даже там, где она является универсальной, тем не менее ставит принадлежность к ней в зависимость от вступления на основе договора в отдельную общину. К проблематике, которая возникает из этого различия, мы еще вернемся. Здесь нас из всех серьезных последствий собственно общинной религиозности интересует только одно: то, что теперь отношения внутри общины между священнослужителями и мирянами обретают решающее значение для практического воздействия религии. По мере того как организация все более принимает специфически общинный характер, священнослужители все более сталкиваются с необходимостью считаться с мирянами общины в интересах сохранения своих сторонников и увеличения их числа. В известной степени в подобном положении находятся все священнослужители. Для сохранения своего господства они часто должны в значительной мере считаться с потребностями мирян. Существуют три действующие в кругу мирян силы, с которыми священству необходимо достичь компромисса: 1) пророчество; 2) традиционализм светских кругов; 3) светский интеллектуализм. Этим факторам противостоят необходимые требования и тенденции профессии священнослужителя как таковой.... Поэтому отношения между пророками, их светскими сторонниками и представителями священнической традиции всегда напряженные, и от соотношения сил, подчас, как в Израиле, связанного с внешнеполитическим положением, зависит, сможет ли пророк беспрепятственно выполнить свою миссию или примет мученический венец. Опорой Заратустры в его борьбе с неназванным пророком были, кроме членов его семьи, знатные и княжеские роды, на те же силы опирались и индийские пророки, и Мухаммед, израильские же -- на среднее сословие городов и сел. Все они, однако, использовали престиж, который давала им пророческая харизма как таковая и отличала от тех, кто применял технику повседневного культа. Здесь святость нового откровения противостоит святости традиции, и в зависимости от успеха той или другой демагогии священство либо приходит к компромиссу с новым пророчеством, либо принимает его полностью или берет верх над ним, либо устраняет его или само оказывается устраненным.

Сергей Николаевич Булгаков

Сергей Николаевич Булгаков (1871--1944) -- известный русский философ и богослов, экономист, публицист, религиозный и общественный деятель. Окончил Московский университет (1894) по кафедре политической экономии и статистики. Его первые книги «О рынках при капиталистическом производстве» (1897) и «Капитализм и земледелие» (1900) написаны с позиций легального марксизма, однако уже наметились расхождения, прежде всего по аграрным вопросам.

С 1901 г. в его трудах все победнее звучит голос религиозной веры, отчетливо выраженный в сб. его статей «От марксизма к идеализму» (1903). С.Н. Булгаков стал активным участником сб. «Вехи» (1909), избирался депутатом 2-й Государственной Думы как «христианский социалист». Создает масштабные труды «Философия хозяйства» (1912) и «Свет невечерний» (1917). В 1918 г. принимает сан священника и уходит в занятия богословием. Его диалоги «На пиру богов» вошли в сб. «Из глубины» (1918). В 1922 г. выслан за рубеж. В 30-е гг. создал свою богословскую систему, вызвавшую неприятие многих богословов и осуждение Московской патриархии (1935). В 1938 г. тяжело заболел, умер в оккупированном Париже.

Книга «Православие. Очерки учения православной церкви» -- одна из итоговых в творчестве о. С.Н. Булгакова. Она опубликована 20 лет спустя после смерти автора (1964, Париж). В ней автор излагает свое понимание основных сторон и особенностей православного учения. Ее подраздел «Православие и хозяйственная жизнь» позволяет получить представление об отношении православия к главным аспектам социально-экономической жизни народа. Ниже приведены фрагменты из этого подраздела.

Православие и хозяйственная жизнь*

Согласно учению современной хозяйственной науки, хозяйство есть деятельность, совершаемая хозяйствующим субъектом, «economic man», который и есть центральное понятие. Каждая хозяйственная эпоха имеет своего собственного economic man. Последний представляет собою, конечно, не экономический автомат, приводимый в движение одной пружиной хозяйственного эгоизма и действующий с неумолимой прямолинейностью и безошибочной точностью, но конкретный духовный тип со всей сложностью и многообразием психологической мотивации. Религия, господствующее мировоззрение, кладет свою определяющую печать и на «экономического человека». В душе человеческой установляется внутренняя связь между религией и хозяйственной деятельностью, и раскрытие этой связи представляет собой одну из интереснейших страниц новейшей экономической науки. В частности, наряду с другими духовными типами существует и христианский тип economic man -- как в самом общем смысле, так и более конкретно, применительно к разным христианским исповеданиям: тип православный, католический, протестантский с разными его разветвлениями: пуританский, лютеранский, реформатский, квакерский и т.п. Могут ли быть установлены особые черты православного экономического человека? Здесь следует отметить, прежде всего, черты, свойственные всему христианству вообще, а затем -- присущие именно православию в его конкретных исторических судьбах.

Новейшее европейское народное хозяйство, которое в настоящее время развивается уже на основании науки и порой кажется стихией, -- чуждой и враждебной самому христианству, -- исторически есть его собственное порождение. Оно есть создание человека, освобожденного от языческой плененности природе и ее чарам и сознавшего себя господином природы и ее центром. Это было не столько прямым, сколько косвенным делом христианства, которое само, будучи неотмирным и, в известном смысле, надмирным, чрез то дает человеку ощутить самого себя, свою духовность и силу. И освобожденный духовно, он чувствует в себе призвание осуществить власть своей воли и своего разумения над миром. И таким образом, медленно и трудно, однако с неумолимой необходимостью, в истории европейских народов наступает и «новая история», эпоха гуманизма и ренессанса, а далее и новейшего индустриализма, которая, быть может, находится не в конце, а еще в начале своего пути. Она не помнит своего исторического и духовного родства, и в сознании склоняется к язычеству, однако сама она есть порождение христианского духа. Хозяйственная энергия имеет одним из своих условий признание природного мира как блага или ценности, даже более того, -- сроднения с ним. Это становится особенно ясно, если мы противопоставим ему мироотреченность буддизма с его пессимистическим отношением к миру как месту страдания и, ктомуже, иллюзии: ясно, что она ведет и к параличу хозяйственной воли. Принятие же мира может быть двоякое: 1) природно-языческое, в котором человек остается жертвой природных сил, им обожествляемых, не может освободиться от пьяной одури и природного оргиазма, от порабощения природе чрез поклонение ей (таковы все языческие религии: египетская, эллинекая, вавилонская и др.); 2) христианское, которое приемлет мир как творение Божие, возглавляемое человеком, с любовью к нему, но и с независимостью от него, какая свойственна существу, сознавшему свою духовность. Человек выше природы, но он есть, вместе с тем, и природное существо. И этим именно соотношением установляется положительное отношение человека к природе как к саду Божьему, к возделыванию которого он призван, но вместе и к господству над ней. Христианское приятие мира выражается в некоей антиномии: с одной стороны, христианство зовет к освобождению от мира, от любви к нему, от всякой хозяйственной заботы: « Воззрите на птиц небесных, яко не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и Господь питает их» (Мф. 6,26). «Имущие должны иметь, как неимущие, и покупающие, как не приобретающие, и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся, ибо проходит образ мира сего» (I Кор. 7,30--31). Таким образом, в отношении к миру христианством вносится аскетическое противоборство и расщепленность. Но в то же время только христианство научает любить мир высшею любовью, как создание Божие, которое сам Бог так возлюбил, что не только сотворил его Премудростию Своею, но не пощадил и Сына Своего для спасения мира. Мир увековечивается Богом, ибо теперешнее его естество имеет претвориться и стать новым небом и новой землею. В христианстве человек сознает себя логосом мира, имеющим в себе и логос вещей чрез причастность свою Божественному Логосу, которым стало все и вне которого не возникло ничего, что стало быть (Ио. 1,3). Человек есть не только познавательный, но и хозяйственный логос мира, господин творения. Ему принадлежит право и обязанность труда в мире, как для собственного существования («не трудящийся да не яст» П Фесе. 3,10, «трудящемуся земледельцу первому должно вкусить от плодов» П Тим. 2,6), как для оказания помощи ближнему (согласно вопрошаниям на Страшном Суде, Мф. 25), так и для совершения общего дела человеческого на земле, во исполнение заповеди Божией при сотворении человека: «обладайте ею (землею) и владычествуйте » (Быт. 1,28). В отношения между человеком и природою не только входит труд человека, но и привходит освящающая благодать Св. Духа, пришедшего в мир в Пятидесятницу и пребывающего в нем. Это пребывание Св. Духа чрез Церковь в мире выражается в многоразличных освящениях стихий природы, яств, разных вещей...

Сказанным определяется общий характер православного отношения к миру как хозяйству. Мы знаем, что в истории христианства равновесие между двумя полюсами в отношении к миру колебалось -- с наклонением то в сторону мироотреченности, то в сторону обмирщения, как это и естественно и, по человеческому несовершенству, даже неизбежно. Тем не менее остается незыблемым, что христианство освободило и реабилитировало всякий труд, в особенности хозяйственный, и оно вложило в него новую душу. В нем родился новый хозяйственный человек, с новой мотивацией труда. Эта мотивация носит в себе черты соединения мироотреченности и мироприятия в этике хозяйственного аскетизма, причем именно это соединение противоположностей в напряженности своей и дает наибольшую энергию аскетического, религиозно-мотивированного труда. Этот свободный аскетический труд есть та духовно-хозяйственная сила, которою утвержден фундамент всей европейской культуры. Известно, какую роль в Европе при заселении и возделывании лесных и болотистых пространств ее играли монастыри как хозяйственные центры, одновременно средоточия и духовной и хозяйственной энергии. Идеалистический характер хозяйственного труда, столь отличающийся от проповедуемого ныне звериного эгоизма классовой борьбы, явился и могущественным фактором хозяйственного развития. В аскетическом труде таится антиномия, вытекающая из общего отношения христианства к миру. На пути его возможна победа аскетизма, выражающегося в стремлении уйти от мира и преодолеть его; в стремлении к нестяжанию и добровольной бедности оно составляет душу и всякого монашества. И вопреки этому, возможна победа хозяйственного эгоизма, который ведет к обмирщению. Отсюда зародился и новейший хозяйственный человек economic man с упрощенной и стертой психологией хозяйственного эгоиста...

Но мы знаем из экономической науки, насколько рабский труд стоит ниже свободного в чисто хозяйственном отношении. Свободный же хозяйственный труд, вместе с дисциплиной труда, дается лишь христианством¹. Конечно, религиозная мотивация труда свойственна и другим религиям, вне христианства, -- не только иудаизму и Исламу, но и язычеству: очевидно, что египетские храмы и пирамиды не могли бы быть воздвигнуты одним рабским принуждением, без веры в Бога и бессмертие. Однако свободная нравственная личность рождается только в христианстве, равным образом свободный хозяин, как и свободный гражданин, появляются в истории лишь благодаря христианской свободе. Христианство освобождает хозяйственную энергию, рассеивая кошмары язычества, и вместе с тем ее этически связывает, направляет, регулирует.

Исторически православие имело пред собой среди народов востока в течение тысячелетий преобладание аграрного хозяйства с слабо выраженным промышленным и денежным капитализмом. В отношении к капиталу оно разделяло, вместе с западной Церковью, отрицательное отношение к проценту на капитал, который воспринимался как ростовщический. Правда, Византия не знала прямых канонических запрещений процента, как в католической Церкви, почему и не оказалось нужды делать канонические отступления для того, чтобы признать процент на капитал как само собою разумеющееся отношение. Земледельческий быт, в соответствии особенностям национального характера, природы, климата и т.п., принял отпечаток христианского культа: в праздниках, освящениях, в приурочивании отдельных сроков и хозяйственных актов с празднованием соответственных святых. Нельзя отрицать, что таким образом установлялось по местам нечто вроде земледельческой религии, напоминающее земледельческие религии в язычестве (например, в Афинах). Однако здесь есть сходство лишь задания, но не содержания. Этим вносилось в самый хозяйственный быт много света, теплоты и религиозной поэзии, освобождая его от механической прозы, присущей фабрике. Поэтому, вообще говоря, деревенский труд, лицом к природе с ее таинственной жизнью, более благоприятен для религиозного отношения, нежели городская фабрика. Однако развитие хозяйственных форм представляет собой закономерный процесс, природная необходимость которого принудительно определяет волю хозяйствующего субъекта. Последний должен этически самоопределяться в нем, но вместе с тем не властен его отменить.

Таково отношение православия к индустриализму и урбанизации современной жизни, как и вообще промышленному капитализму. Если его нельзя отменить в его хозяйственной неизбежности, то остается лишь его христиански осмыслить и облагородить, сделать его из организации эксплуатации поприщем общечеловеческого труда, вместо служения похоти и сребролюбию обратить к служению высшим целям человечества и христианской любви. Отсюда возникает новая, творческая задача для православия -- проповедь социального христианства. Здесь может быть поставлен общий вопрос православной философии хозяйства: имеет ли оно общий эсхатологический смысл, помимо добывания насущного хлеба на каждый день? Включаются ли его достижения в образ спасения мира? Каков смысл хозяйственно-технического прогресса?

Эта сторона еще мало выявлена в историческом православии и составляет предмет лишь богословской спекуляции, которая движется в новейшее время примерно в кругу следующих идей. Человек есть хозяйственный деятель не только как индивидуальное существо, но и как родовое. В этом смысле можно сказать, что хозяйствует не индивид, но все человечество, причем отдельные усилия и достижения слагаются в общий итог человеческого овладения природой. Человек осуществляет свое предназначение -- быть господином вселенной, раскрывая ее энергии и подчиняя их своей воле.

3.5 Этнос

Клод Леви-Строс

Клод Леви-Строс (род. в 1908 г.) -- французский этнолог, теоретик структурализма, создатель концепции структурной антропологии. Профессор университета в Сан-Паулу (1935--1938), советник по вопросам культуры французского посольства в США (1946--1947), заместитель директора Антропологического музея в Париже (1949--1950), профессор Коллеж де Франс (с 1959).

Углубившись в проблему соотношения бессознательных структур и истории, Леви-Строс полагает, что смысл истории открывается лишь на структурном уровне. Он ориентирует гуманитарные науки на идеал естественнонаучной строгости. Вместе с тем он весьма расширительно включает в научное знание все известные формы знания.

Ниже помещена, с сокращениями, глава из книги Леви-Строса «Структурная антропология» (1958). Она иллюстрирует стремление автора максимально строго описать и объяснить противоречивую структуру мышления первобытных народов о своем социально-территориальном пространстве. Как отмечалось в базовом пособии учебного комплекса (глава 10), дуальная организация селения одного из индейских племен, описанная Леви-Стросом, по-видимому, свидетельствует не только о различии этнического и социального, но и о противоречивости самого социального.

Существуют ли дуальные организации?*

Чествуемый нами ученый посвятил себя изучению Америки и Индонезии. Возможно, что подобное сочетание благоприятствовало смелости и плодотворности теоретических взглядов проф. И.П.Б. де Йосселина де Йонга, поскольку намеченный им путь представляется мне многообещающим для всей этнологической теории. Она испытывает большие трудности при пользовании сравнительным методом. В одних случаях намеченные для сравнения данные оказываются столь близкими в географическом и историческом отношениях, что постоянно возникают сомнения в том, имеем ли мы дело с одним лишь поверхностно видоизменяющимся явлением или с несколькими. В других случаях они слишком разнородны, чтобы их можно было сопоставлять.

Америка и Индонезия дают возможность избежать этой дилеммы; этнолог, занимающийся исследованием верований и социальных установлений этих районов земного шара, проникается интуитивным убеждением в том, что это факты одного порядка. Некоторые попытались найти объяснение этому родству, предполагая наличие общего субстрата; и я не собираюсь обсуждать здесь их несомненно интересные, но рискованные гипотезы.

Если исходить из занимаемой мною позиции, то можно предположить, что общества, выбравшие из явно ограниченного числа возможных установлений сходные между собой варианты, обладают структурным сходством. Объясняется ли эта аналогия общим происхождением или же она является следствием случайного сходства структурных принципов, управляющих повсюду социальной организацией и религиозными верованиями, но так или иначе факт их близости несомненен. Я полагаю, что наилучшей данью уважения проф. И.П.Б. Йосселинуде Йонгу будет следование идее, выраженной им в его труде, т.е. выявление того, каким образом сравнительный анализ некоторых форм установлений может пролить свет на основную проблему жизни общества. Известно, что организация, обычно называемая дуальной системой, имеет чрезвычайно широкое распространение. Я хочу высказать здесь несколько соображений по поводу именно этой системы, опираясь на примеры, почерпнутые у американских туземцев и индонезийцев.

* Цит. по: Леви-Строс К. Существуют ли дуальные организации? //Леви-Строс К. Структурная антропология. / Пер. с фр. под ред. Вяч.Вс. Иванова. М., 1983. С. 119--122. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 10 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

Моей отправной точкой будет замечание Поля Радина в его классической монографии, посвященной племени, живущему в районе Великих озер, -- виннебаго.

Известно, что когда-то виннебаго делились на две половины, соответственно называвшиеся wangeregi, или «людьми Верха», и manegi, или «людьми Земли» (в даль-нейшем для удобства мы будем их называть «людьми Низа»). Эти две половины были экзогамными, они определяли также права и взаимные обязанности, причем каждая должна была принимать участие в торжественных похоронах члена противостоящей другой группы.

При изучении влияния дуального деления на структуру селения Радин отмечает любопытное разногласие между людьми преклонного возраста, служившими ему информантами. В большинстве случаев они описывают деревню в форме круга, теоретически поделенную по диаметру С.-В.-Ю.-З. надве половины (рис. 1). Однако многие информанты энергично оспаривают такое расположение и воспроизводят иное, при котором хижины вождей половин находятся в центре, а не на периферии (рис. 2). По словам нашего автора, создается впечатление, что описание первого расположения давалось информантами половины Верха, а второго -- информантами половины Низа.

Таким образом, для одних туземцев деревня имела форму круга, где хижины располагались по всему пространству окружности, разделенной на две половины. Для других тоже привычно разделение деревни в форме круга, но здесь оно отличается от первого двумя существенными чертами: во-первых, две половины определяются не по диаметру, а меньший круг вписан в больший; во-вторых, вместо деления самой населенной деревни вписанный круг отделяет всю совокупность хижин от расчищенной земли, которая, в свою очередь, окаймлена лесом.

Радин не подчеркивает это разногласие, он лишь сожалеет о неполноте своих сведений, не позволяющих высказаться в пользу того или иного расположения. Мне хотелось бы подчеркнуть, что здесь нет необходимости в строгой альтернати-

ве: описанные формы совсем не обязательно обозначают оазные

расположения. Они могут также соответствовать двум разным способам описания организации, слишком сложной для ее формального представления посредством одной-единственной модели, так что члены каждой половины, возможно, имели

тенденцию рассматривать эту организацию то в виде первого представления, то в виде второго -- в зависимости от своего положения в социальной структуре. Дело в том, что даже в такой симметричной (по крайней мере, по внешним признакам) социальной структуре, как дуальная организация, взаимоотношения между половинами никогда не бывают ни статичными, ни в такой мере взаимными, как это можно было бы себе представить.

Разногласия между информантами из племени виннебаго отражают тот достойный внимания факт, что обе описанные формы соответствуют реальному размещению жилищ. Нам известны деревни, которые действительно расположены (или стремятся к определенному расположению) согласно той или иной модели. Для упрощения изложения я буду с данного момента называть расположение на рис. 1 диаметральной структурой, а изображенное на рис. 2 -- концентрической структурой.

Примеров диаметральной структуры вполне достаточно. Прежде всего, они встречаются в Северной Америке, где помимо виннебаго именно таким образом селились почти все сиу. В работах Курта Нимуендажу говорится о часто встречающихся деревнях с подобной структурой в Южной Америке у племен «же», к которым следует присоединить по географическим, культурным и языковым признакам бороро с центрального Мато Гроссо, изучавшихся салезианцами П. Кольбачини и П. Альбисетти, а также автором данной статьи.

Возможно, что она существовала даже в Тиагуанако и в Куско. Эта структура встречается также в различных районах Меланезии. Наиболее разительным примером концентрической структуры может послужить опубликованный Малиновским план деревни Омаракана на Тробриандских островах. Кратко остановимся на нем (рис. 3), это как раз тот случай, когда равнодушие этого автора к проблемам морфологии вызывает наибольшее сожаление. Малиновский очень бегло упоминает о чрезвычайно важной структуре, более углубленный анализ которой обогатил бы нас ценными сведениями. Деревня Омаракана расположена в виде двух концентрических кругов. В центре находится площадь, место собраний и празднеств, вокруг нее размещаются хранилища со священным ямсом, на которые наложены самые различные табу. Эти хранилища окружены кольцеобразным узким проходом, по внешней стороне которого стоят хижины супружеских пар. По словам Малиновского, этопрофанная (мирская) часть деревни. Однако существует противопоставление не только центрального и периферийного, сакрального и профанного. Оно распространяется и на другие стороны жизни: в хранилищах, расположенных во внутреннем круге, сохраняется сырая пища; там запрещено готовить: «Главное различие между двумя кругами -- это табу на приготовление пищи» вследствие того, что «приготовление пищи враждебно хранимому ямсу»; готовить и потреблять пищу можно только неподалеку от семейных домов внешнего круга.

Север

Хранилища построены добротнее и украшены богаче, чем жилые дома. Во внутреннем круге могут жить только холостяки, а супружеские пары должны селиться по периферии. Это напоминает одно обстоятельство, мимоходом упомянутое Радином относительно виннебаго: «Принято, чтобы молодая пара строила свой дом на некотором расстоянии от своей деревни». Впрочем, это замечание еще более невразумительно, поскольку, если в Омаракана во внутреннем круге деревни может жить только вождь, а информанты-виннебаго, придерживающиеся концентрической структуры поселения, сводят его при описании к хижинам главных вождей, то где живут другие жители? Наконец, оба концентрических круга в Омаракана противополагаются друг другу по различию полов: «Не углубляясь в проблему, можно назвать центральную площадь мужской частью деревни, а улицу -- женской». Малиновский неоднократно подчеркивает, что хранилища и дома для холостых мужчин могут рассматриваться как принадлежность или расширение сакральной площадки, в то время как семейные хижины связаны с кольцеобразным проходом.

На Тробриандских островах существует сложная система противопоставлений между сакральным и профанным -- мирским, между сырым и вареным, не состоящими и состоящими в браке, мужским и женским началами, между центральным и периферийным.

Роль, отведенная соответственно сырой и вареной пище в свадебных подарках (в свою очередь, подразделяемых по женскому и мужскому признакам на протяжении всего Тихоокеанского побережья), могла бы подтвердить, если в этом будет необходимость, социальное значение и географическое распространение упомянутых концепций.

Л.М. Дробижева

Леокадия Михайловна Дробижева (род. в 1933 г.) -- одна из создателей российской этносоциологии. Окончила МГУ (1956), доктор исторических наук (1982), профессор (1986), заслуженный деятель науки Российской Федерации. Зав. отд., зам. директора Института этнографии АН СССР (1969-2000), директор Института социологии РАН (2000-2005).

Л.М. Дробижева одна из первых начала изучать этническое самосознание на личностном уровне, анализировать механизмы динамики различных факторов его функционирования. В ее работах исследованы факторы межэтнических напряжений в разных социальных и демографических группах. Руководитель международного проекта «Социальное неравенство этнических групп и проблемы интеграции в Российской Федерации». Результаты исследований отражены в ее книгах: «Национализм и национальное самосознание» (1994), «Этносоциология» (соавт., 1998), «Социальное неравенство этнических групп: представления и реальность» (отв. ред., 2002), «Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской России» (2003) и др.

Ниже приведена, с сокращениями, написанная Л. М. Дробиже-вой глава из коллективного труда «Этносоциология» (1998). Онадает представление о взглядах современных российских этнологов и социологов о том, что такое народ, этнос. Это позволяет более выпукло представить современные проблемы этничности, изложенные в главе 10 базового пособия учебного комплекса.

Что такое народ, этнос?*

Дискуссии вокруг понимания этичности. Что такое народ, этнос?

Значение понятия нации обсуждалось главным образом в нашей стране, в большинстве же других стран, особенно англоязычных, было принято какое-то одно его значение.

О смысле понятий «этнокультурная общность», «этнонация» шли споры среди мировой научной общественности. В основном они велись больше в академическом плане, но имели выходы и на политику.

Дискуссия вокруг понимания этничности стала развертываться с начала 70-х гг. Обычно ее связывают с ситуацией в мире -- распадом колониальной системы, образованием новых государств, обострением межэтнических отношений в самих индустриальных странах. Проблемы этничности обсуждались в рамках объяснительных моделей в различных теориях, в том числе в теориях социальных изменений, межгрупповых отношений, дискриминации, этнической идентичности, ассимиляции. Все эти теории сводят, как правило, к трем подходам к пониманию этнического феномена -- примордиа-листскому, инструменталистскому и конструктивистскому.

В теориях примордиалистского подхода выделяются два направления: социобиологическоеиэволюционно-историческое. Сторонники первого рассматривают этничность как объективную данность, изначальную (примордиальную, т.е. исконную) характеристику человечества. Они объясняют этничность с помощью эволющи-онно-генетических идей, интерпретируя ее как «расширенную родственную группу», «расширенную форму родственного отбора и связи». Излагая эту точку зрения, Ван ден Берг писал: «С про-

* Цит. по: Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М., Су соколов А. А. Этносоциология. М., 1998. С. 32--36. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 10 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. грессивным ростом размера человеческих обществ границы этноса становились шире, связи родства соответственно размывались... Однако потребность в коллективности более широкой, чем непосредственный круг родственников на основе биологического происхождения, продолжает присутствовать даже в современных массовых индустриальных обществах» .

Примордиалисты подчеркивают в этничности глубокую аффективную привязанность людей. Объяснение этому наука пытается дать лишь в последнее время, когда социальные психологи стали разрабатывать теорию аффилиации (потребности в принадлежности к группе).

Авторы и последователи другого -- эволюционно-историче-ского -- направления примордиалистского подхода рассматривают этносы как социальные, а не биологические сообщества, глубинно связанные с социально-историческим контекстом. Это реально существующие группы с присущими им чертами -- языком, культурой, идентичностью, отличающими их от других групп.

Примордиалистское представление об этносе, главным образом второго направления, до 60--70-х гг. XX в. практически доминировало в мировой науке, а в отечественной науке было единственным до начала 90-х гг.

Наибольшее распространение получили представления об этносе, сформулированные Ю.В. Бромлеем. Согласно данным представлениям, этносы характеризуются определенными собственно этническими свойствами (язык, культура, этническое самосознание, закрепленное в самоназвании), но эти свойства формируются только в соответствующих условиях -- территориальных, природных, социально-экономических, государственно-правовых.

Социобиологическое понимание этноса представлено в отечественной науке концепцией Л.Н. Гумилева, который считал этнос природным, биологическим феноменом. Источником развития, по Л.Н. Гумилеву, является пассионарный толчок. По существу, ученый продолжил развитие идей, сформулированных в начале XX в. СМ. Широкогоровым, хотя культуру, создаваемую этносом, он понимал как социальное явление.

Есть еще одна концепция понимания этноса. Н.Н. Чебоксаров и С.А. Арутюнов развивали представление об этносе как типе общности, основанной на информационных связях. Сходной концепции придерживается и А.А. Сусоколов.

В 70-х гг. в США в связи с необходимостью объяснений массовых этнических и расовых движений начали появляться новые объяснительные концепции этничности. Теория «плавильного котла», которая представляла «ассимиляторское» направление в оценке этнических взаимодействий, стала заменяться концепцией так называемого «салата». В «салате» же при общей консистенции сохраняется и каждый ингредиент (составляющая). Какой же это ингредиент?

В сборнике статей «Этничность, теория и опыт», вышедшем под редакцией Н. Глезера и Д. Мойнихана, этническая группа трактовалась как общность, объединяемая интересами, а этничность -- как средство для достижения групповых интересов, мобилизации в политической борьбе . Практически это -- социологичное определение той реальности, которую изучают и этно-социологи, и этнополитологи.

Такое представление об этничности стало называться инстру-менталистским. Его сторонники объясняют сохранение этнических групп потребностями людей в преодолении отчуждения, характерного для современного общества массовой культуры, потребительских ценностей и прагматизма.

Подобные объяснительные мотивы исходят из социально-психологических теорий личности, общения. В известной мере они согласуются с теорией аффилиации и компенсаторных потребностей. Политический психолог Дж. Дэвис, развивая этот подход, писал о потребностях, которые побуждают людей к равенству, достоинству. Этническая группа способна поддержать людей в реализации таких потребностей, мобилизовывать на их осуществление.

Этническую мобилизацию объясняют также потребностью в изменении социальной стратификации (стремлением подняться в высшие слои общества), в разделении рынка, для чего требуется участие во власти. Поэтому данное направление в объяснении этничности называют также гедонистическим (речь о нем будет идти при объяснении межэтнических конфликтов).

Согласно третьему -- конструктивистскому -- подходу к пониманию этнической общности, порождаемое на основе дифференциации культур этническое чувство и формулируемые в его контексте представления и «доктрины» представляют собой интеллектуальный конструкт писателей, ученых, политиков. Широкое распространение образования и средств массовой информации позволило передавать их идеи самым широким массам. Ключевую роль в мобилизации членов этнической группы на коллективные действия во имя политических или социальных целей играют лидеры, которые нередко преследуют собственные цели и совсем не всегда выражают волю народов. В учебниках и работах по социальной и культурной антропологии часто цитируют Б. Андерсона, Р. Бурдье, Э. Геллнера, Э. Хобсбаума как выразителей идей конструктивизма.

Конструктивисты широко и специфическим образом иллюстрируют образование традиций, в частности приводят пример об изобретении знаменитой шотландской мужской юбки, которая была придумана англичанином и благодаря деятельности любителей гэльской культуры стала ассоциироваться с гэльскими кланами. Много примеров подобного конструирования можно привести и из постсоветской действительности. Так, ингушские лидеры обосновывают мысль о том, что село Ангушт в Пригородном районе и есть «прародина ингушей», а осетинские интеллектуалы, настаивая на тезисе о том, что аланы -- предки осетин, «кости которых разбросаны по всему Северному Кавказу», называют республику Северную Осетию Аланией.

С позиций конструктивизма В.А. Тишков формулирует понимание народа (этнической общности) как группы людей, члены которой разделяют общее название и элементы культуры, имеют представление об общем происхождении и историческую память, обладают чувством солидарности. Все эти переменные -- «результат особых усилий, особенно процесса нациостроительства». Считая этнонацию социальным конструктом, конструктивисты вместе с тем признают ее значимой реальностью, способной определять действия людей, их мобилизацию для достижения целей.

Концепция конструктивизма естественно вызывает немало вопросов и даже возражений. Так, В.В. Коротеева верно отмечает, что тексты могут читать все (добавим: и слышать о каких-то идеях, видеть создаваемые символы -- флаги, гербы и т.п.), но соответствующие воображения, представления возникают не у всех. «Воображение объединяет лишь тех, кто обладает сходным жизненным опытом и подтверждает существующие деления».

Для этносоциологов важным в подходах к пониманию этничности было:

признание сторонниками всех подходов решающей роли этнической идентичности для самовыделения группы и для выделения ее другими, равно как и для деятельности людей в этнической сфере;

формирование идей инструменталистской концепции, позволяющих сделать социально-психологические подходы к объяснению этничности понятными этнологам и другим обществоведам;

обоснование в конструктивистском подходе роли идеологий и идеологов в формировании этнической солидарности.

Раздел 4. Большие общества. Социетально-функциональные структуры

В соответствии с логикой исторического процесса, после тек^ стов о малых обществах мы в данном разделе обращаемся к текстам, которые характеризуют большие общества. Как показано в базовом пособии учебного комплекса (глава 3), структура большого общества дифференцируется на макроструктуры, через которые реализуются основные функции общества как целого. Анализ, проведенный на основе антропосоциетального подхода, позволил заключить, что в большом обществе как социетальном целом существуют четыре основные функции и, следовательно, вычленяются четыре социе-тально-функциональные структуры: духовно-интегрирующая (культура); жизнеобеспечивающая (социоэкономика); статусно-дифференцирующая (социальная стратификация); властно-регулирующая (социетальная политика, управление).

Соответственно представленные в данном разделе Хрестоматии выдержки из трудов 14 выдающихся социологов и социальных мыслителей сгруппированы в четыре подраздела: культура, ценности; труд, экономика; стратификация; управление, политика.

Культура, ценности

Джордж Мэрдок

Джордж Питер Мэрдок (1897--1985) -- известный американский антрополог, исследователь проблем культуры и общества, автор универсальной культурной модели. В книге «Социальная структура» (1949) он систематически рассмотрел формы семьи и брака почти у 250 народов мира. В работе «Культура и общество» (1965) Мэрдок проследил культурные основания эволюции социальных структур. Ниже приведен фрагмент из этой работы, в котором автор выделил 7 фундаментальных характеристик культуры.

В базовом пособии учебного комплекса показана роль культуры как антропосоциетального консенсуса членов общества, его духовно-интегрирующей структуры (глава 11). Важно уяснить фундаментальные характеристики культуры. Ниже приведен фрагмент из работы Мэрдока «Культура и общество» (1965), в котором автор выделил несколько таких характеристик.

Фундаментальные характеристики культуры*

Кросс-культурное исследование зиждется на убеждении, что все человеческие культуры, несмотря на их разнообразие, имеют в основе своей много общего и что эти общие аспекты культуры поддаются научному анализу. Теоретические ориентиры кросс-культурного исследования можно выразить в семи основных положениях. Они не претендуют на новизну, ибо все они разделяются многими обществоведами, а многие из них -- всеми.

Культура передается посредством научения. Культура не инстинктивна, не является чем-то врожденным и не передается биологически. Она состоит из привычек, т.е. таких способов реагирования, которые приобретаются каждым индивидом посредством научения от рождения и на протяжении всей его жизни. Это положение, конечно же, разделяется всеми антропологами, за исключением работающих в тоталитарных государствах. Однако оно имеет одно следствие, не всегда ясно осознаваемое. Если культура передается через научение, то она должна подчиняться тем законам научения, которые к настоящему времени были в мельчайших подробностях проработаны психологами. Принципы научения, насколько нам известно, в основе своей всегда одинаковы и применимы не только к человеческому роду, но в равной степени и к большинству видов млекопитающих. Поэтому мы вправе ожидать, что все культуры, будучи передаваемыми посредством научения, будут обнаруживать в себе некоторые черты единообразия, являющиеся отражением этого универсального общего фактора.

Культура прививается воспитанием. Все животные способны к научению, но, видимо, один лишь человек умеет в достаточно значительной мере передавать приобретенные привычки своему потомству. Мы можем приручить собаку, обучить ее разным трюкам и заронить в нее другие семена культуры, но она никогда не передаст их своим щенкам. Они воспримут только биологическое наследие своего вида, к которому в свой черед добавятся привычки, выработанные на основе опыта. Своей исключительностью в данном отношении человек обязан, видимо, фактору языка. Во всяком случае, многие привычки, которые люди приобретают путем научения, передаются от родителей к детям из поколения в поколение и, повторно приви-

* Цит. по: МердокДж. Культура и общество //Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретация культуры. СПб., 1997. С. 49-56. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 10 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

ваясь раз за разом, обретают такую устойчивость во времени, такую относительную независимость от индивидуальных носителей, что мы вправе определять их в совокупности как «культуру».

3. Культура социальна. Культурные привычки сохраняются во времени не только благодаря тому, что передаются в процессе воспитания. Они, кроме того, еще и социальны; иначе говоря, они разделяются людьми, живущими в организованных коллективах, или обществах, и сохраняют свое относительное единообразие под воздействием социальных факторов. Короче говоря, это групповыепривычки. Привычки, общие для членов социальной группы, об разуют культуру этой группы...

Если культура социальна, то ее судьба зависит от судьбы общества, ее носителя, и все культуры, сохранившиеся до нынешнего времени и доступные для исследования, должны обнаруживать в себе некоторые черты сходства, поскольку все они должны были обеспечивать выживание сообщества. Среди таких культурных универсалий мы, вероятно, можем отметить чувство групповой сплоченности, механизмы социального контроля, организацию защиты от враждебного окружения и обеспечение воспроизводства.

4. Культура идеационна. Групповые привычки, составляющие культуру, в значительной степени концептуализированы (или вер- бализированы) как идеальные нормы, или паттерны, поведения. Существуют, естественно, и исключения. Например, грамматиче ские правила хотя и являются выражением коллективных языковых привычек и таким образом относятся к области культуры, осознанно формулируются лишь в незначительной мере. Тем не менее каждому полевому антропологу известно, что большинство людей демонстрируют значительную степень осознания своих культурных норм, способны отделить их от чисто индивидуальных привычек, способны их концептуализировать и рассказать о них в мельчайших подробностях, в том числе и о тех обстоятельствах, в которых уместна каждая из рассматриваемых культурных норм и в которых следует ожидать санкций за их несоблюдение. Следовательно, в огра ниченных рамках культуру полезно понимать как идеационное об разование, а тот или иной ее элемент -- как традиционно принятую и разделяемую членами группы или подгруппы идею о том, что тот или иной род поведения (внешнего, вербального или безотчетного) должен соответствовать определенному прецеденту. Эти идеальные нормы не следует путать с действительным поведением. В каждом отдельном случае поведение индивида является реакцией на текущее состояние его организма (внутренние побуждения) и восприятие той целостной ситуации, в которой он находится. В той степени, в какой культура идеационна, мы можем утверждать, что во всех культурах должны обнаруживаться определенные сходства, проистекающие из универсальных законов, управляющих символическими мыслительными процессами. Например, в принципах магии во всем мире мы обнаруживаем определенные параллели.

Культура обеспечивает удовлетворение. Культура всегда и с необходимостью обеспечивает удовлетворение базисных биологических потребностей и вторичных потребностей, возникающих на их основе. Элементы культуры -- это проверенные привычные способы удовлетворения человеком своих побуждений во взаимодействии с внешним природным миром и своими собратьями. Это положение -- неизбежный вывод из современной психологии «стимула и реакции». Культура состоит из привычек, а психология показывает, что привычки существуют лишь до тех пор, пока приносят удовлетворение. Удовлетворение подкрепляет привычки, упрочивает их и воспроизводит, в то время как отсутствие удовлетворения неизбежно приводит к их угасанию и исчезновению. Таким образом, элементы культуры могут продолжать существовать лишь при том условии, что они окружены для членов общества аурой удовлетворения, т.е. сопряжены с таким балансом удовольствия и страдания, в котором первое преобладает...

Культура адаптивна. Культурные изменения и сам процесс изменения, очевидно, столь же адаптивны, как и эволюция в органическом мире. Культура с течением времени приспосабливается к географической среде, что было убедительно показано антропо-географами; вместе с тем влияние среды уже не воспринимается как движущая сила культурного развития. Кроме того, культура адаптируется к социальной среде соседних народов посредством заимствований и реорганизации. И, наконец, культура, вне всяких сомнений, имеет тенденцию приспосабливаться к биологическим и психологическим потребностям человеческого организма. По мере изменения условий жизни традиционные формы утрачивают ауру удовлетворения и исчезают; возникают и дают о себе знать новые потребности, а вслед за ними -- приспособленные к ним новые культурные механизмы. Принятие положения об адаптивности культуры ни в коей мере не ведет ни к идее прогресса, ни к теории эволюционных стадий развития, ни к какому бы то ни было жесткому детерминизму вообще...

Концепция культурного изменения как адаптационного процесса кажется некоторым антропологам несовместимой или даже вступающей в прямое противоречие с концепцией культурного изменения как исторического процесса. С точки зрения автора данной статьи, нет ничего несовместимого и антагонистичного в этих двух позициях -- «функциональной» и «исторической», как их обычно называют. Напротив, он полагает, что обе они правильны и дополняют друг друга, так что лучшим было бы такое антропологическое исследование, в котором нашли бы совмещение оба подхода...

Таким образом, если поиск кросс-культурных обобщений претендует на успех, его первейшей необходимой предпосылкой должно стать безоговорочное признание историчности культуры, и в особенности роли диффузии в культурном развитии. Вместе с тем следует подчеркнуть, что исторические события, как и географический фактор, обусловливают, но не определяют ход развития культуры. Человек приспосабливается к ним и избирательно опирается на них для решения своих проблем и удовлетворения своих потребностей.

7. Культура интегративна. Будучи одним из продуктов процесса адаптации, элементы данной культуры имеют тенденцию образовывать согласованное и интегрированное целое. Выражение «имеют тенденцию» мы употребляем намеренно, ибо для нас неприемлема позиция некоторых крайних функционалистов, полагающих, что культуры и в самом деле являются интегрированными системами, отдельные части которых находятся в состоянии совершенного равновесия. Скорее мы склоняемся к точке зрения Самнера, согласно которой народные обычаи «тяготеют к согласованности друг с другом», но фактически интеграция никогда не достигается по той простой причине, что исторические события постоянно оказывают на нее свое разрушительное воздействие. Процесс интеграции занимает определенное время -- всегда существует то, что Огборн называл «культурным лагом», -- и задолго до завершения одного процесса начинаются многие другие...

Если семь фундаментальных положений, очерченных выше, или хотя бы часть из них верны, то из этого неизбежно должно следовать, что в целом человеческие культуры, несмотря на их историческое многообразие, будут обнаруживать в себе некоторые повторяющиеся черты, которые доступны для научного анализа и должны позволить нам сформулировать посредством такого анализа ряд научных обобщений. Формулировка и проверка такого рода обобщений -- основная цель кросс-культурного исследования.

Николай Александрович Бердяев

Николай Александрович Бердяев (18/'4-1948) -- русский философ, социальный мыслитель, публицист. Учился в Киевском университете, из которого был исключен за пропаганду марксизма (1898). В своей первой работе (1901) подверг критике социологию Михайловского, русской субъективной школы. Вскоре перешел на позиции идеализма. После революции 1905 г. стал противником российского радикализма, участвовал в знаменитом сборнике «Вехи» (1909).

Бердяев резко отрицательно оценивал Октябрьскую революцию и был выслан из Советской России на «философском пароходе» (1922). Два года жил в Берлине, затем переехал во Францию, где и оставался до своей кончины. В 1924--1940 гг. был редактором журнала «Путь» -- ведущего издания религиозно-философской мысли русского зарубежья. Автор более 500 публикаций, его основные труды периода эмиграции: «Новое средневековье. Размышления о судьбе России и Европы» (1924); «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937); «О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии» (1939); «Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX и начала XX века» (1946); «Царство Духа и царство Кесаря» (посмертная публикация, 1949).