Общая социология

Буржуа также отделяют себя от тех, кто им служит, но живет отдельно. Мадам говорит о булочнике или зеленщике тоном патрицианки античного мира, произносящей: «Это мои люди». Она не хочет встречаться с ними и их женами в обществе; она занимает иное социальное положение в сравнении с теми, кем она командует. Торговцы могут обладать капиталом, быть хорошими бизнесменами, могут даже быть богаче, чем их покупатели. Но они не буржуа потому, что они обслуживают своих покупателей. Розничный торговец или владелец мастерской является буржуа лишь в том случае, если у него есть подчиненные, которые взвешивают, заворачивают, получают деньги, и, если он появляется в магазине, то лишь для того, чтобы проконтролировать и отдать распоряжения. Буржуа прошлого был, прежде всего, торговцем, буржуа настоящего также может быть торговцем, однако не тем, который стоит за прилавком.

Таким образом, чувство самоуважения запрещает буржуа лично заниматься непривлекательной или чрезмерно тяжелой физической работой, а также обслуживать других за деньги. Его образ жизни должен соответствовать моде и быть таким, чтобы прислуживали ему, а не прислуживал он сам.

Но не будет ли правильным обратное утверждение? Разве мы не можем сказать, что класс буржуазии -- это совокупность людей, которые сумели передоверить «глупые занятия» другим? И разве не свидетельствует буржуазная жизнь о приспособлении нравов, обычаев, одежды, языка, манер и даже идеи, мнений и чувств к типу профессиональной занятости?

Кроме того, непрестижность ручного и исполнительского труда характерна не только для современной французской буржуазии; она обнаруживается в любых обществах, где существуют касты и классы. Во всех случаях превосходство социального ранга выражается во властном стремлении быть обслуживаемым не столько из-за желания избежать работы, вызывающей усталость, сколько из-за стремления подчеркнуть разницу в социальном положении. Императивом является тот факт, что социальный ранг должен быть узнаваем и, желательно, с первого взгляда. Ногти древнекитайского мандарина с палец длиной, отлакированные, прозрачные, мягкие, закручивающиеся спиралью -- видимое доказательство того, что он ничего не делает собственными руками. Разве это не такое же свидетельство того, что он не унизит своего достоинства неподобающим трудом, как и одежда нашего буржуа, в которой такой труд просто невозможен? Буржуа хочет, чтобы сразу было ясно, что он не обычный труженик, не наемный работник и не прислуга. Разве принадлежность к социальному классу определяет профессию? Может быть, наоборот -- профессия определяет классовое положение?

Верно и то, и другое. Тот, кто заявит о фальшивости, абсурдности и нередко вопиющей несправедливости принципов, лежащих в основе известных межклассовых отношений и традиций, и кто попытается отвергнуть их, столкнется с почти откровенной ненавистью и сопротивлением социальной среды, к которой он принадлежит. Бывают ситуации, когда абсолютно необходимо «поступать так, как все», то есть наравне с другими, наравне с людьми той же самой профессии. Далее, именно профессия, когда-то избранная, определяет стиль жизни. Но, с другой стороны, классовая принадлежность предшествует профессиональному выбору: прежде чем выбрать профессию, человек уже принадлежит к определенному классу в силу рождения, социальных связей, образования и культуры. Он не выбирает социальный ранг, так же как не выбирает семью. Он был рожден в ней, ею воспитан; класс всецело владеет им. Он действительно выбрал профессию, но его выбор был ограничен: буржуа выбирает профессию, характерную только для класса буржуазии. И на самом деле, профессия -- это наиболее типичное средство продвижения по социальной лестнице. Однако чужак так и останется парвеню, если он одновременно не является буржуа.

Буржуа боится физической работы не больше, чем любой другой человек, однако эта работа должна быть добровольной и безвозмездной. Ему стыдно заниматься ею для добывания средств к существованию. Но не потому, что он равнодушен кденьгам. То, что приносит ему доходный дом, фабрика или банк, воспринимается им как вполне справедливое вознаграждение за его усилия, затраченную энергию, предвидение и добропорядочное поведение. Именно эти достоинства, приносящие ему наличность, он ценит наиболее высоко. Он не боится продать или, так сказать, сдать в аренду свой интеллект, знания, способность дать совет, умение руководить, само свое присутствие и даже, если это может принести доход, свое имя, но он никогда не будет продавать свои руки, плечи или спину. Он требует плату за потраченное время, за работу, за ответственность, но он никогда не будет зарабатывать на хлеб «в поте лица своего». Он станет выполнять физическую работу лишь в том случае, если свидетели этого -- при условии, что они есть, -- смогут поверить или будут знать наверняка, что он делает это не по принуждению и не рассчитывает на вознаграждение. Копаясь в саду, занимаясь пилкой дров, плотничая, он не будет скрываться лишь до тех пор, пока все знают, что он делает это для удовольствия либо в целях укрепления здоровья. Некоторые виды спорта требуют выносливости и связаны с физическими нагрузками, даже большими, чем многие виды ручного труда. Буржуа не пойдет на площадь с ведром, однако он может отправиться на пикник с огромным рюкзаком, причем будет делать это с удовольствием. Он не страшится физических нагрузок, он боится унижения. Его пугает перспектива оказаться под давлением чьего-либо авторитета, равно как необходимость зарабатывать на жизнь тяжелым физическим трудом.

Вполне пристойным домашним занятием мадам считается уход за бельем, шитье туалетов, изготовление шляпок. Однако, если, собравшись вместе в салоне за светской беседой или прослушиванием музыки, дамы и займутся каким-то ручным трудом, то это не будет штопка дырявого носка, это будет нечто, достойное истинной леди, -- какое-нибудь бесполезное вязание, вышивка незамысловатого сюжета или шитье для бедных.

Умственный труд столь же изнурителен, как и многие виды физического труда. И в первом и во втором случае огромную роль играет привычка. Человек умственного труда не выдержит и часа той нагрузки, которую рабочий выносит в течение восьми часов, но, с другой стороны, много ли рабочих выдержат один час серьезного чтения? Каждый лектор знает, что от взрослой аудитории, сколь бы интеллигентной и подготовленной она ни была, можно требовать не более часа интеллектуального напряжения.

Как бы то ни было, представляется, что умственный труд способствует повышению социального статуса человека, в то время как физический -- его понижению. Могут ли ценностные суждения по поводу классовых различий быть сведены к превосходству мысли над материей, интеллектуальной и моральной жизни над жизнью физической? В буржуазной философии существовало течение, сторонники которого утверждали, что представители высших классов должны быть спиритуалистами, поскольку материализм для них слишком «груб». Это превосходство духовного над телесным изначально присутствует в традиции, идущей от классической Античности и христианства; наша цивилизация буквально пропитана им. Ручной труд превращает человека в подобие рабочей скотины; его используют, как используют лошадь, быка или собаку, каждого -- в соответствии с природными способностями. Человек и бык -- всего-навсего два разных слуги, кости, мускулы, внутренние органы, восприятия которых лишь по-разному организованы и по-разному пригодны. С развитием цивилизации слуга-животное, как и слуга-человек, вытесняются машинами благодаря их преимуществам.

По этой логике буржуазия должна была бы монополизировать профессии, связанные с инициативой, управлением и интеллектом, закрепляя за низшими классами занятия, связанные с исполнением, подчинением и затратой мускульной энергии. Профессиональная деятельность первого рода осуществлялась во времена Античности свободными гражданами, отсюда и название: «лица свободных профессий». Другие массовые виды деятельности выполнялись в ту эпоху в основном рабами, поэтому в современной классовой дифференциации в какой-то мере сохраняются «пережитки античного рабства», весьма опосредованные и отдаленные. Разумеется, наш гражданский кодекс более не допускает продажу и покупку в качестве товара лиц, лишенных прав или семьи. Однако, поскольку ручной труд и исполнительская работа по-прежнему воспринимаются как признак низкого социального положения, постольку это означает, что, несмотря на множество революций, разделение труда в своих существенных проявлениях осталось неизменным.

Никто не станет отрицать, что среди представителей низших классов есть люди, которые по своим интеллектуальным и моральным качествам превосходят многих буржуа и способны к более сложной профессиональной деятельности. Классовая принадлежность не может быть гарантией того, что среди представителей класса, в самой его толще, не появятся дети со слабым характером, с посредственным, если не сказать больше, умом, с ущербными личностными качествами, с двойной моралью. Эти качества никогда не позволят им завоевать авторитет, поэтому никто не будет им подчиняться, никто им не доверит защиту своих интересов. Эти дети -- источник несчастья и стыда семей, в которых они родились. Их можно будет со временем пристроить, найти им занятие исполнительского характера с некоторыми атрибутами буржуазности. Однако это является угрозой появления -- и даже первым шагом к появлению -- нисходящей мобильности. В низших классах тем временем нет недостатка в одаренных людях, которые в своей сфере деятельности становятся лидерами, успешно ведут собственный бизнес, становятся независимыми материально без того, чтобы переходить в буржуазную профессиональную среду и вести буржуазный образ жизни. Однако это уже первый шаг на пути социального восхождения: если не они сами, то их дети станут леди и джентльменами. Чаще люди становятся буржуа благодаря достоинствам своих отцов, нежели чем своим собственным.

Можно было бы сказать, что свободные профессии являются тем оселком, на котором проверяется принадлежность к классу буржуазии, если мы согласимся с тем, что именно с их помощью некто достигает и поддерживает буржуазный статус. И наоборот, не сумев проявить себя в них, он начинает падение вниз. Наряду с установлением равенства всех перед законом наиболее важным и решающим завоеванием революции¹ было упразднение привилегий, связанных с происхождением, и обеспечение равного доступа всех ко всем профессиям.

Однако если буржуазия Нового времени демонстрировала превосходящий другие классы интеллект и культуру, то те, кого с недавних пор стали называть интеллектуалами, должны были бы оформиться в класс, превосходящий буржуазию, или, по крайней мере, -- в подкласс, обладающий наивысшим статусом в рамках класса буржуазии. Ничего подобного не происходит. Профессии, предполагающие использование умственного труда, не конституируют несколько самостоятельных классов и даже один класс. Интеллектуалы остаются частью класса буржуазии, причем имеют относительно низкий социальный ранг, если они буржуа исключительно в силу интеллектуальности своих занятий. Уважение, питаемое к ним, носит несколько двусмысленный характер: люди наверняка не знают, являются ли эти профессии обычными или престижными, достойными зависти или презрения. О них часто судят, если суждение не подкрепляется критическим размышлением, с оттенком неприязни и даже снисходительной жалости. Мы восхищаемся, что такие просвещенные люди выполняют такую огромную работу за такое мизерное жалованье. Наше первое побуждение -- объяснить выбор ими профессии грубой ошибкой, а то, что они продолжают ей заниматься, -- еще большей ошибкой. Затем приходит на ум отдать должное их бескорыстию.

Умственный труд -- хотя бы отчасти -- действительно бескорыстный труд, потому что те, кто им занимается, получают моральное удовлетворение от затраченных усилий, довольствуясь сравнительно небольшим денежным вознаграждением. Каждый университетский профессор испытывает определенное чувство гордости при мысли, что оплата его труда не соответствует подлинной ценности его служения. То же самое чувство испытывают и судья, и солдат, и священник. Скромность их финансового положения служит гарантией того, что они не торгуют наукой, правосудием, воинской доблестью или спасением души. Естественно, интеллектуалы остаются буржуа, если они уже буржуа по своим доходам, семейным связям и принадлежности к социальной среде, из которой вышли. Если они стали буржуа только в силу приобретенной профессии, они являются скорее неполноценными буржуа.

Действительно, классовая дифференциация была бы невозможной, если бы ее базовыми характеристиками были такие, которые требуют весьма тонкой оценки интеллекта, морального облика или характера. Преимущества классовой принадлежности в том, что ее внешние признаки указывают, хоть и не всегда верно, на те достоинства представителей класса, которые в иной ситуации остались бы незамеченными. Для буржуазии, которая верит в то, что она элита, и хочет выглядеть как элита, невыносима мысль о появлении еще одной элиты, занимающей вышестоящее положение и похищающей ее преимущества. Она высоко ценит талант, знание и добродетель; она приветствует интеллектуалов. Буржуазия не может отталкивать интеллектуалов, поскольку самим смыслом ее бытия, единственным основанием ее легитимности является ее культурное превосходство. Однако личные достоинства, именно потому, что они личные, являются той субстанцией, которая может растворить класс; эти достоинства -- постоянная угроза его существованию. Буржуазная среда в силу жизненной необходимости поддерживает таланты, рождающиеся как внутри, так и вне ее, пытается прибрать их к рукам и отразиться в свете их граней так, чтобы представить их рождение как эманацию собственной сущности, как расцвет ее собственных сил. Если бы лица, занятые интеллектуальным трудом, меняли свое местоположение внутри класса, если бы деятели науки, литературы и искусства, с одной стороны, и бизнесмены -- с другой, приобщившись к одним и тем же ценностям культуры, меняли бы, в силу их дальнейшей специализации, свое положение внутри класса, буржуазия исчезла бы.

Если быть точнее, превосходство буржуазии не является ни интеллектуальным, ни моральным. Умственный труд оценивается как более почетный в сравнении с физическим трудом, однако еще более почетно в буржуазной среде не трудиться вовсе, а жить на доходы. Из всех интеллектуальных и моральных качеств наиболее высоко ценятся те, которые способствуют умножению состояния. Практический ум, расчетливость, любовь к порядку, экономность, педантизм в делах -- вот добродетели, которые культивируются буржуа. Самые страшные пороки -- те, которые мешают нормальному течению бизнеса и отрицательно сказываются на доходах, а именно: нечестность, воровство, махинаторство, обман. Банкротство деклассирует и лишает уважения даже в тех случаях, когда оно в большей степени является результатом неудачного стечения обстоятельств, нежели чем результатом собственных ошибок. Хорошо известна суровость решений, выносимых судом присяжных по делам, касающимся покушений на собственность, и их либерализм в отношении дел, связанных с покушениями на личность. Хотя пороки и осуждаются сурово, когда они приводят к личной катастрофе и потере социального статуса, общественное мнение снисходительно к ним, если они не выходят за рамки допустимого. Буржуа не очень высоко ценит абстрактные идеи, чистую науку и философию, он не любит доктринеров и идеологов и подозрительно относится к слишком образованным инженерам -- хорошим теоретикам, но плохим практикам. Боязнь идей -- характерная черта буржуазного сознания. Буржуа также претит воображение и сентиментальность. Он гордится своим практицизмом и утилитаризмом. К искусству, поэзии, литературе он испытывает лишь умеренный интерес. Правда, это отношение изменилось после того, когда буржуа стали посещать школы искусств. Во время правления Луи Филиппа² буржуазия упорно сопротивлялась попыткам предоставить избирательные права «высоколобым», что и послужило поводом для революции 1848 года. Позднее буржуазия осознала, что практически весь мир искусства и часть литературного мира находятся вне сферы ее притяжения, как результат того, что она постыдно ими пренебрегала. Возникла мода на изящные искусства и словесность, что могло бы привести к возникновению другой элиты вне класса буржуазии, и элиты лучшей.

Далее, в превосходстве интеллекта и культуры мы не найдем удовлетворительного объяснения разделению общества на классы: подобно доходу профессии ранжируют, но не дифференцируют. Профессии дают практически бесконечный ряд уровней. В государственном и муниципальном аппаратах, в крупных частных корпорациях, будь то сельскохозяйственного, промышленного либо торгового характера, в таких отраслях, как строительство, швейная и пищевая промышленность, труд не только специализирован, но так или иначе интегрирован в иерархии. Внутри множества этих иерархий каждый сможет, не колеблясь, провести демаркационную линию между буржуазными профессиями и массовыми. В целом ранг профессии тем выше, чем с большими интеллектуальными усилиями и большей самостоятельностью она связана, чем шире ее масштаб и чем больший доход она приносит. Данная демаркационная линия действительно существует: те профессии, которые выше нее, -- свободные и буржуазные, те, что ниже, -- массовые. Социальная шкала профессий и социальная шкала доходов сами по себе не фиксируют классовую дифференциацию, поскольку они обе непрерывны. Однако шкалы делятся надвое классовой границей. Выше этой границы можно обнаружить определенный баланс между различными профессиями или внутриклассовое равенство даже при существующем неравенстве рангов. Такова специфика этой границы. Можно без труда обнаружить, что инженер считает себя вышестоящим по отношению к дорожному рабочему, а судья -- по отношению к судебному клерку. Но почему инженер считается вышестоящим лицом по отношению к судебному клерку, начальником которого он не является и кому не отдает приказания? Почему то же самое происходит в случае судьи и дорожного рабочего? И почему инженер и судья принадлежат к классу буржуазии, а дорожный рабочий и судебный клерк -- к рабочему классу? Почему, наконец, в сфере государственной и муниципальной службы и в частном секторе экономики неравенство рангов, столь ярко выраженное иерархией, не выливается в классовое неравенство? Почему определенные категории людей, неравные в профессиональном отношении, считают себя равными социально?

В континууме профессий, как и в континууме доходов, классовое неравенство определяется одной-единственной переменной, от которой зависят все остальные: лица свободных профессий и обслуга, умственный труд и физический, высшее образование и профессионально-техническое, инициатива и инертность, командование и подчинение и т.д. Это противопоставление -- реальный и более чем очевидный факт, прежде всего потому, что обучение свободным профессиям продолжается почти до двадцати пяти лет. Буржуа начинает зарабатывать на жизнь на десять лет позже, чем обычный человек. Как следствие, его должна субсидировать семья. В возрасте двадцати пяти лет молодой буржуа представляет собой человеческий капитал³, который до сих пор не принес прибыли; именно в этом смысле буржуа может быть назван капиталистом. Его преимущества значительны, они намного перекрывают затраты на образование. Стипендии являются действенной помощью буржуа из небогатых семей и способствуют включению в класс буржуазии одаренных детей из низших классов. Эти категории являются наиболее ценным вливанием в класс буржуазии. Но одних лишь стипендий не бывает достаточно для обучения. Поэтому выходцы из низших классов, как правило, на них не претендуют, поскольку для них они почти бесполезны. Даже в случае продолжительного обучения они явно недостаточны для преодоления классовых барьеров в силу того простого обстоятельства, что в одиночку, за редкими исключениями, через эти барьеры прорваться невозможно. Решающим фактором успеха является семейная солидарность.

Соискателю более высокого социального статуса недостаточно обладать лишь умом, знаниями, одаренностью и другими качествами, которых требует от него будущая профессия. Он и его семья должны уметь жить в социальной среде, с которой эта профессия связана. В эпоху Второй империи, эпоху, которая известна не только как время правления Луи Филиппа, но и как пик расцвета буржуазии, огромное внимание при продвижении государственных служащих уделялось социальным факторам: характер развлечений, манеры поведения в салоне их и их жен, их родственный клан и родственники жены -- все принималось в расчет. Обо всем этом составлялись специальные меморандумы для министерств. Лейтенант, который ел с ножа, вряд ли мог достичь «степеней известных». Республиканское правительство стало обращать на эти детали частной жизни меньшее внимание, хотя в целом класс буржуазии продолжал защищать себя от чужаков, воздвигая хитроумные, постоянно усложняемые преграды, с тем чтобы преодолеть их могли только те, к кому можно относиться как к равным.

Итак, свободные профессии -- это такие профессии, которые предполагают наличие ума, знаний, культуры, характера, авторитета, то есть качеств, имеющих личную значимость. Поэтому они не могут лежать в основе классообразования. Буржуазия присваивает эти интеллектуальные и моральные качества как органически присущие ей, сопрягает их с внешними характеристиками, чем и конституирует себя как класс. Манера суждения, эмоциональные особенности, стереотипы поведения, словом, буржуазные нравы могут быть восприняты как стремление буржуазии поддержать мнение, что выдающиеся личные качества естественным образом характеризуют лишь ее представителей и очень редко обнаруживаются вне ее классовых границ.

Рэндалл Коллинз

Рэндалл Коллинз (род. в 1941 г.) -- известный американский социолог нового поколения, специализирующийся в области социологии конфликта. Профессор социологии Университета Пенсильвании. Один из наиболее часто цитируемых авторов в американской социологической литературе.

Родился в семье американского дипломата, в связи с чем жил в разных странах. В том числе в возрасте 8--9 лет жил в Москве, в Останкино. Университетское образование получил в Гарварде. При выборе профиля образования долго колебался между художественной литературой, психологией и социологией, но, в конце концов, избрал социологию как предмет своих интересов. После Гарварда продолжал учебу в Беркли (Калифорния), где в 1969 году защитил диссертацию по социологии.

Своими учителями считает Т. Парсонса, Р. Бендикса, Г. Блу-мера, И. Гофмана, Г. Гарфинкеля. Социологию определяет как общую науку о социальных интеракциях, пронизывающих все уровни социальной реальности: от макроуровня через мезоуровень до микроуровня. Область исследовательских интересов весьма разнообразна: социологическая теория; макроисторическая социология (в том числе геополитика); микросоциология; социология культуры; социология конфликта (в особенности конфликт с применением насилия). Во всех этих областях имеются публикации, в том числе работы монографического характера. В 1980 г. на основе геополитического анализа ситуации в мире пришел к выводу о неизбежном распаде СССР. Этот прогноз был сделан в нескольких докладах в ведущих университетах США, но тогда он не привлек внимания научных кругов.

Наиболее известными работами Р. Коллинза являются «Социология конфликта» (1975), «Веберианская социологическая теория» (1986, в эту работу вошел упомянутый выше прогноз); «Социология философий» (1998, имеется перевод на русский язык Н.С. Розова и Ю.Б. Вертгейм, Новосибирск, 2002).

В настоящей Хрестоматии впервые на русском языке дан перевод одного из разделов «Социологии конфликта» (1975). Эта работа была написана Р. Коллинзом, чтобы показать, что общая теория конфликта выходит за пределы политических различий и разногласий, которые разделили между собой марксизм, веберианство и другие направления в современной социологии. С точки зрения автора, теория конфликта работает в социологии как на макроуровне (К. Маркс, М. Вебер), так и на микроуровне (И. Гофман). Идеи Дюркгейма, в особенности его теория ритуала, имеют прямое отношение к объяснению функционирования конфликтов на микроуровне. Эта теория и модель «авансцены и закулис» Гофмана дополняют друг друга. Господствующие классы создают идеологическую авансцену или культуру, в то время как подчиненные классы формируют сопротивление в виде «культуры закулис». Публикуемый раздел дает достаточно ясное представление о стиле мышления Р. Коллинза, который характеризуется стремлением к теоретическому синтезу.

Публикуемый раздел дает ясное представление о способе синтеза основных методологических установок, разработанных марксизмом, вебериантством и феноменологической социологией. Основа этого синтеза состоит не столько в признании плюрализма, сколько в определении специфики тех областей социального пространства, которые исследуются на основе каждого из направлений. С точки зрения Р. Коллинза, именно социология конфликта содержит в себе наибольшие возможности для современного теоретического синтеза. В приведенном разделе он демонстрирует возможности разработанной им теории на примере социальной стратификации. Его подход демонстрирует актуальность конфликтной традиции в социальных науках, в особенности -- конфликтогенных концепций стратификации, рассматриваемых в базовом пособии учебного комплекса (глава 13).

Стратификация сквозь призму теории конфликта*

Любая последовательная теория стратификации внушает уважение. Стратификация затрагивает множество аспектов социальной жизни -- богатство, политику, карьеру, семью, клубы, общности, стили жизни и т.д. Поэтому любая модель стратификации, связывая все эти явления вместе, не может не занять выдающееся место в социальной теории. <...>

Вот уже более века две величайшие соперничающие теоретические системы -- марксизм и функционализм, остаются с нами. Третья модель -- модель Макса Вебера -- с самого начала используется как своего рода наблюдательный пункт, из которого просматриваются недостатки двух первых моделей. Все это ставит перед нами непреходящую задачу: построить более мощную объясняющую систему. Классическая марксистская модель при всей важности экономических различий, на которых она сосредоточена, предлагает лишь монопричинные объяснения для многопричинного мира. Все это приводит к тому, что мы либо избираем несостоятельную стратегию объяснения всех прочих условий через их соотношение с условиями экономическими, либо мы вынуждены оставить их вообще без объяснений...

В схематическом варианте Маркс утверждает:

Исторически определенные формы собственности (рабство, феодальное землевладение, капитализм) поддерживаются силой государственного принуждения. Следовательно, классы, образовавшиеся благодаря распределению собственности (рабы и рабовладельцы, крепостные и господа, капиталисты и рабочие), противостоят друг другу в борьбе за политическую власть, которая поддерживает их доступ к средствам существования;

Эффективность борьбы классов за их собственные интересы определяется материальными ресурсами; это, прежде всего, условия мобилизации, которые представляют собой совокупность взаимосвязанных переменных, обеспечивающих связь между классом и политической властью;

Другие материальные условия -- средства интеллектуального производства -- определяют, какие из интересов смогут быть артикулированы и получат выражение в виде идеи и, следовательно, станут доминировать в идеологической сфере;

Во всех этих случаях Маркс интересовался, прежде всего, проблемами детерминации политической власти, а те вопросы, которые можно было бы отнести к «теории стратификации», интересовали его лишь косвенным образом...

Эти принципы марксизма -- с некоторой модификацией -- составляют основу конфликтной теории стратификации.

Что касается Вебера, то его можно рассматривать как исследователя, развивающего эту линию анализа: то понимание конфликта, к которому пришел Маркс, он делает еще более сложным, показывая, что факторы, включенные в мобилизацию и «интеллектуальное производство», аналитически не совпадают с собственностью. Поэтому Вебер пересматривает основания конфликтов и расширяет список ресурсов... Он обнаружил несколько различных форм конфликтов собственности, имеющих место в пределах одного общества. Это означает, следовательно, что Вебер показал многомерность классовых различий. Вместе с тем он разработал принципы организационного взаимодействия и управления, выявив их самостоятельное значение. Благодаря этому он добавляет к теории конфликта теорию организации в качестве еще одной сферы конфликта интересов. На сей раз речь идет о внутриорга-низационных группировках. Он подчеркивает, что насильственное принуждение со стороны государства аналитически первично по отношению к экономике. Таким образом, центр внимания перемещается на проблему контроля над материальными средствами насилия...

Что касается Э. Дюркгейма и даже И. Гофмана, то они углубляют наше знание механизмов эмоционального производства, однако это они делают в рамках веберовского варианта теории конфликта. Для Вебера наиболее важным остается то, что эмоциональная солидарность не подменяет конфликт; наоборот, эта солидарность является оружием, которое используется в конфликте. Кроме того, эмоциональные ритуалы могут быть использованы для утверждения доминирования внутри группы или организации...

С позиции этой аналитической версии Вебера, включающей в себя соответствующие принципы, предложенные Марксом, Дюрк-геймом и Гофманом, мы можем перейти к разъяснению теории стратификации. Очевидно, что существует неисчислимое количество видов стратификации обществ. Наша цель состоит не в их классификации, а в установлении совокупности причинных принципов, лежащих в основе этих различных эмпирических комбинаций. Мы сосредоточим наши усилия на том, чтобы создать орудие теоретического анализа, какова бы ни была сложность применения этих орудий к общественной жизни.

Основное положение теории конфликта состоит в том, что человек есть общественное и в то же время склонное к конфликту животное. Почему существует конфликт? Прежде всего, конфликт существует потому, что при любых взаимодействиях в качестве потенциального ресурса может быть использовано принуждение, опирающееся на силу... Утверждая это, мы ни в коей мере не присоединяемся к идее прирожденного стремления к господству. Что мы знаем твердо, так это то, что подвергаться принуждению -- это всегда неприятный опыт. А это значит, что любое использование принуждения -- даже в малейшей степени -- вызывает конфликт в форме антагонизма по отношению к доминирующей группе. Добавьте к этому и то, что насильственное принуждение, особенно в том виде, как оно представлено государством, используется для того, чтобы одним дать экономические блага и эмоциональное удовлетворение, а других этого лишить! На этом основании мы приходим к выводу, что возможность использования принуждения в качестве ресурса приводит к тому, что конфликт распространяется на все общество. Одновременное существование эмоциональных оснований солидарности -- а это, как подчеркивал Дюркгейм, вполне может быть основой сотрудничества -- лишь усиливает групповую дифференциацию и вводит в действие дополнительные тактические ресурсы, используемые в этих конфликтах.

Этот способ рассуждения может быть перенесен и в область социальной феноменологии. Каждый индивид стремится повысить свой субъективный статус в соответствии с ресурсами, которые доступны ему и его соперникам. Это -- общий принцип, который проясняет множество конкретных ситуаций. При этом я имею в виду, что субъективный опыт человека является ядром социальной мотивации, что каждый человек конструирует свой собственный субъективный мир и себя в этом мире. Но эта сконструированная реальность осуществляется, прежде всего, посредством общения, реального или вымышленного, с другими людьми. Следовательно, люди держат ключи идентичности друг друга в своих руках. Эти утверждения неудивительны для тех, кто знаком с работами Джорджа Герберта Мида и Ирвина Гофмана...

Основные выводы, следовательно, могут быть сформулированы в трех тезисах:

люди живут в субъективных мирах, сконструированных ими самими;

«другие» -- окружающие люди -- дергают за струны, которые контролируют субъективный опыт этого человека;

поэтому конфликты очень часто возникают по поводу контроля.

Жизнь -- это главным образом борьба за статус, и в этой борьбе никто не может позволить себе забыть о власти тех, кто его окружает. Если мы согласимся с тем, что каждый использует доступные ему ресурсы для того, чтобы добиться помощи от других, сохраняя при этом свое лицо наилучшим образом, то мы получим ведущий принцип для понимания всего многообразия вариантов стратификации.

Основные принципы анализа конфликта могут быть применены к любой эмпирической области, и прежде всего к теории стратификации. Это особенно справедливо по отношению к современным обществам, где следует учитывать сложный характер социального взаимодействия и комплексность причин в каждом конкретном случае. Эти факторы можно упорядочить с помощью принципов теории конфликта...

Из всей совокупности переменных, влияющих на стратификацию, наиболее распространенными являются ситуации, связанные с профессией.

Влияние профессий на классовые культуры

Профессии (occupations) для людей -- это способ оставаться ,» живыми. Отсюда их фундаментальная важность. Профессии формируют различия между людьми; и дело не только в том, что работа имеет существенное значение с точки зрения выживания, но и в том, что в этой необходимой сфере жизни людей складываются их разные отношения друг с другом. Профессии, далее, -- основной базис классовых культур; а эти культуры, в свою очередь, наряду с материальными ресурсами внутреннего взаимодействия, являются механизмами, организующими классы в виде сообществ, то есть в качестве своего рода статусных групп... Сложность некоторой системы классовых культур зависит от того количества переменных, которые мы можем обнаружить в соответствующих профессиях. В порядке убывания по степени важности это, во-первых, отношения господства, во-вторых, позиция в сети взаимодействий и, в-третьих, некоторые дополнительные переменные, включая физический характер работы и производимый размер богатства.

Отношения господства

Не подлежит сомнению тот факт, что наиболее существенное различие между рабочими ситуациями -- это включенные в них властные отношения (то, как люди отдают или исполняют приказы). В мире работы группы профессий -- это, по сути дела, классы, отличающиеся друг от друга объемом власти. Утверждая это, я принимаю модификацию марксистской теории, предложенную Ральфом Дарендорфом. Маркс рассматривал собственность как властные отношения par excellence. Граница между обладателями собственности и не имеющими ее обозначает решающий разрыв в классовой структуре; а изменения различных видов собственности -- рабы, земля, промышленный капитал -- определяют различия исторических эпох. Но, несмотря на то, что классовые различия, основанные на собственности, в определенные периоды истории на самом деле могут быть наиболее острыми, двадцатый век показал, что и иные типы власти могут быть не менее важны...

Макс Вебер определял власть как способность обеспечить согласие в противовес чьему-либо желанию поступать иначе. Это не единственное определение понятия «власть», но оно наиболее эффективно в том случае, если мы ищем способы объяснения взглядов, мировоззрения людей (people's outlooks). Существует власть, подобная власти строителя над неодушевленными предметами; или власть, подобная власти ученого над идеями и словами; или власть того, кто планирует и влияет на будущие события. Но поскольку взаимодействие людей является обозримой частью «социальной причинности» в целом, постольку социальная власть, непосредственно воздействующая на чье-либо поведение, состоит в том, что один человек отдает приказы или распоряжения другому. Эта власть влияет на поведение и того, кто отдает приказы, ибо он/она берет на себя некую ответственность, он мыслит определенным образом, и речь его должна состоять из особых конструкций. Власть влияет и на поведение тех, к кому обращено приказание, даже если они не способны воспринять то, что им приказано, и, тем более, выполнить его. Но они принимают, как минимум, одну вещь -- они смиряются со своей позицией перед лицом того, кто отдает им приказы; они принимают по отношению к этому человеку подчиненное положение, хотя бы на этот самый момент. Одно животное у ног другого -- вот архетипичная ситуация организационной жизни и формирования классов и культур.

Ситуации, в которых осуществляется властное воздействие, являются ключевыми в профессиональной жизни. Эти ситуации влияют на всех, поскольку никто не может избежать профессиональной деятельности. На этом основании выделяются три главных класса: те, кто принимает приказы нескольких людей или вообще не принимает ничьи, но отдает приказы многим; те, кто подчинен некоторым людям, но может командовать другими; и те, кто лишь подчиняется приказам. Вполне понятный континуум от высшего к среднему и к рабочему классам соотносится с этим измерением...

Сети профессиональной коммуникации

Другое измерение профессиональных структур исходит из объема и разнообразия персональных контактов. Политик вынужден встречаться с разнообразными аудиториями, а короли ощущают трепет окружающей их толпы, в то же время фермер-арендатор или слуга редко когда видят какое-то новое лицо, а рабочий регулярно общается в основном со своим начальником и с постоянным кругом семьи и друзей. Больший космополитизм высших профессиональных кругов является важным ключом к пониманию их кругозора. Космополитизм часто ассоциируется с властью, так как власть -- это способ поддерживать отношения с довольно большим количеством людей, привлекая их на свою сторону против кого бы то ни было. Но связи (communications) -- это также отдельная переменная, как мы можем убедиться на примере профессий, включающих в себя даже большее число контактов, чем у людей власти. Это продавцы, работники сферы развлечений, интеллектуальной сферы и вообще люди свободных профессий. Эта переменная играет роль в горизонтальных отношениях внутри классов, и в их сложных внутренних иерархиях (напр., в свободных профессиях, или в интеллектуальном мире), которые стратифицируют целые сектора в большей степени, чем их реальная способность отдавать приказы...

Этот подход позволяет понять, что не только исторические эпохи, но и специфическая профессиональная среда меняется в силу воздействия этих факторов, и, следовательно, сама эта среда вырабатывает различные виды культурных объектов и персональных лояльностей...

Общая характеристика классовых культур

Выражение «высший класс» используется по отношению к таким людям, которые распоряжаются очень многими, при этом сами они мало с кем считаются. Существует много способов добиться этой завидной позиции. Предводители армий завоевателей и их наследники оставались командующими на протяжении всей истории; некоторые из них все еще живут в своих оптифундиях в Латинской Америке и Юго-Восточной Азии. Другой способ попасть в эту категорию -- стать главой правительства или оказаться близко к этой позиции; еще один -- войти в круг наиболее влиятельных бизнесменов в индустриальном обществе. На практике власть в бизнесе все в большей мере означает вовлечение в финансовые интересы; в то время как рядовые руководители фирм ведут достаточно рискованное существование, независимое от финансового сообщества...

Чем же определяется мировоззрение высшего класса? Прежде всего, здесь играет роль продолжительность их нахождения во властной позиции. Ощущать готовность к подчинению становится смыслом жизни; а неподчинение рассматривается в этой среде как нечто немыслимое. Уверенность высшего класса, его холодный расчет, как бы врожденное высокомерие -- таков результат. Высший класс всегда выполняет задачи арбитра, он представляется судом последней инстанции, по крайней мере до тех пор, пока они могут убедить в этом других людей. Итоговая установка, формирующаяся на этой основе -- обдуманность действий и уверенность в окончательном решении вопроса. Представитель высшего класса -- человек, наиболее преданный своей организации, ибо он получает от нее наибольшее вознаграждение; кроме того, он отдает приказы и ощущает готовность к подчинению именно как член организации. Более того, он сам является организацией в большей мере, чем кто-либо еще; сеть властных отношений, связывающая подчиненных вместе, не была бы связана вообще, если бы он не связал ее сам. Это можно уподобить армии, которая разваливается не столько из-за многочисленных потерь, сколько из-за неспособности генерала собрать ее осколки воедино. Независимо от того, является ли образ организации религиозным, политическим или светским, высший класс верит в этот образ в наибольшей степени. Их философия тем не менее является мирской на практике; они ничего не могут приобрести в результате фундаментальных изменений, и у них нет «базовых» неудач или недостатков, стимулирующих их скромность или фанатизм.

Все это следует из того, что эти люди отдают множество приказов, а получают очень мало. Некоторые побочные результаты возникают и вследствие социальных контактов и богатства высшего класса. Представители высшего класса находятся на вершине наиболее распространенной организационной сети коммуникаций. Это является истиной более или менее по определению, так как власть над людьми есть вид манипулирования человеческими сетями. Это значит, что представитель высшего класса является по необходимости общительным. В то же время мы видим, что этот человек вызывает трепет или благоговение у подчиненных, он исполнен самоуважения и чувства собственного достоинства, ведет себя разумно. В результате возникают жестко формализованные коды этикета, способы, с помощью которых властители имеют дело с другими, не нанося ущерб престижу собственной позиции. Акцент на форму ради самой формы и уважение к традициям поддерживают друг друга в данной ситуации. Обладание наибольшим богатством, -- а оно сопутствует положению во власти, поскольку власть может предоставить все или почти все -- создает возможность для людей высшего класса тщательно заботиться о собственном весьма сложном имидже. Дорогостоящие вкусы в одежде, жилье, еде и других принадлежностях становятся частью властного антуража. Другая сторона этого имиджа -- идеал великодушия по отношению к нуждающимся, который хотя бы в принципе смягчает высокомерие высшего класса. Это вполне соответствует патерналисти-ческой рационализации господства, укрепляя их церемониальное лидерство в сообществе, которое обходится сравнительно недорого и дает довольно высокую отдачу благодаря упрочению статуса и дополнительным гарантиям их власти.

Охарактеризованное мировоззрение проявляется тем явственнее и четче, чем более постоянно и систематично человек сталкивается с ситуациями неоспариваемого подчинения. Хорошо защищенные магнаты бизнеса, подобно наследственным монархам, сталкиваются в своей жизни с этим чаще, чем незащищенные политики в системе состязательной демократии. Чем сильнее человек объединяется с другими, будь то семья или друзья, испытавшие точно такие же ситуации, тем стабильнее культура. Вебер предположил, что периоды быстрой смены властных отношений ведут к распаду культуры высшего класса на ее основные элементы. А это, прежде всего, способность держать в страхе других, энергия командования, самоидентификация с идеологической рефлексией организации. С прошествием времени появляются утонченные манеры, дух самодовольства, разрабатываются сложные системы взаимного признания, поддерживаемые с помощью сигналов материального порядка.

Второй основной класс состоит из функционеров (исполнителей). Это средние классы, которые занимают подчиненное положение по отношению к одним и командное положение по отношению к другим. По сути дела, сам термин «средний класс» не очень жестко охватывает огромное разнообразие ситуаций. Так же как «высший класс», принадлежность к которому определяется тем, что почтительность к ним испытывают многие, а сами они считаются с весьма ограниченным кругом людей. «Высший класс» включает в себя и крупных землевладельцев, и индустриальных магнатов в маленьких городах, и действующих императоров, и крупных финансистов. Что касается «среднего класса», то он включает в себя людей, занимающих довольно высокие позиции в административной иерархии, равно как и клерков, и администраторов самого низкого уровня. Здесь мы имеем дело с континиумом. На одном полюсе мы имеем «высший средний класс» -- функционеров, которые имеют дело только с другими функционерами, или же формально независимых крупных бизнесменов, или профессионалов, которые зависят от хороших отношений с банкирами, клиентами, поставщиками и партнерами. На другом полюсе -- «низший средний класс» -- администраторов первой линии, тех, кто дает распоряжения только тем, кто уже не отдает вообще никаких распоряжений никому, то есть тем, кто находится на самой низшей границе в системе властных отношений.

«Низший средний класс» -- наиболее отличительный тип. Вебер определил его религиозные взгляды как аскетичные, морализирующие, ориентированные на сообщество, респектабельные, уважающие упорный труд. В доиндустриальных обществах Вебер рассматривал этот класс как состоящий, прежде всего, из независимых ремесленников, среди которых и родилось христианство в городах Римской империи. Те же самые общие черты могут быть обнаружены у представителей современной мелкой буржуазии -- незначительных конторских служащих, мелких бизнесменов и независимых квалифицированных рабочих. Вебер объяснял их мировоззрение, исходя главным образом из характера рабочей ситуации, в которой достижение успеха кажется возможным только благодаря постоянной самодисциплине. Без сомнения, то страстное рвение, с которым представители «низшего среднего класса» отстаивают свою респектабельность, имеет прямое отношение к соседствующему дурному примеру, исходящему от любви к удовольствиям (гедонизму), столь характерной для рабочего класса.

Причины такого положения дел могут стать яснее при рассмотрении межличностных отношений. Мелкий буржуа имеет определенную долю в системе организационной власти, как бы незначительна она ни была. Например, мелкий служащий крупной организации имеет все основания чувствовать свое превосходство по меньшей мере над некоторыми, при условии что он воспринимает собственную роль с чувством ответственности. В качестве компенсации за почтительность, которую он должен испытывать по отношению к начальству, человек, выполняющий для этого начальства самую черную работу, может требовать уважения от подчиненных, не имеющих никакой власти вообще. Но эти последние располагаются вне сферы властных отношений, и, следовательно, у них нет никаких оснований идентифицировать себя с властью. Мелкий буржуа ведет, таким образом, самую тяжелую повседневную классовую войну. Наименее уверенный в своем собственном авторитете и в наибольшей степени вынужденный оставаться на острие разделения «властных классов», индивид идентифицирует себя с ценностями организации, ее респектабельностью и авторитетом самым жестким образом. Ограниченная правилами «бюрократическая личность», обладающая весьма незначительной властью в любом деле, не понимающая широких задач организации, которые воспринимаются только теми, чьи обязанности определены в наименьшей мере, является функциональной. По существу, тот же самый образец имеет место и среди мелких бизнесменов и «кустарных» производителей, стремящихся к тому, чтобы любой ценой отделить себя от клиентуры, которая оказывается лишь немного беднее их самих. Меньшим диапазоном контактов и более скудным доходом «низшего среднего класса», в сравнении с «высшим средним классом», объясняется недостаток у них космополитизма, утонченных манер и безупречного вкуса.

Более высокие слои среднего класса располагаются по своим культурным стандартам между жесткой и безвкусной респектабельностью низшего среднего класса и самодовольными претензиями на аристократизм высшего среднего класса. Вообще, весь средний класс выделяется от тех, кто ниже его, своим промежуточным положением в системе коммуникаций большого общества; рабочий класс составляет набор небольших анклавов в большом сообществе; в то время как высший класс занимает центральные позиции. Низший средний класс находится в кругу этих более широких связей; высшие слои среднего класса становятся по мере возвышения более сознательными в организационном плане, более космополитичными, более вовлеченными в формализованное общение и дела сообщества. Также имеет место континуум вкусов и манер -- от склонности к грубым удовольствиям и явного аскетизма низшего среднего класса, к возрастающей дороговизне вкусов и тонким манерам, которые высший средний класс заимствует от элиты.

Те, кто имеет относительно устойчивые рабочие места в основаниях экономики, характеризуются своей профессиональной культурой. Они -- почти исключительно подчиненные. Так как они не дают распоряжения от имени организации, то они и не идентифицируют себя с ней. Часто они выступают ее оппонентами (identify against it), а еще чаще они проявляют безразличие по отношению к идеалам, которые выдвигает их начальство.

Культура рабочего класса локальна, цинична и ориентирована на непосредственное настоящее. Они не включены в организационные коммуникации и в то же время понимают, что их начальство использует контроль над информацией для оправдания своего господства. Рабочие воспринимают мир с агрессивной личностной точки зрения.

Абстрактная риторика более космополитичного начальства вызывает у них недоверие. Единственной точной информацией является информация о том, что делают уже известные им персоны. Точка зрения рабочих в значительной степени ограничена тем, что физически находится в их поле зрения и касается их непосредственного круга общения. Таким образом, мы находим, что рабочие стремятся ограничить свой круг общения пределами собственной семьи и кругом друзей детства. Космополитизм среднего класса, характеризующийся участием в политических, социальных и благотворительных организациях, в среде рабочих не наблюдается, равно как и образцы общения, когда иностранцев приглашают в дом на обед или на вечеринку. Такие стандарты присущи обычно высшему и высшему среднему классам. Ценности рабочего класса, как и ценности обычных людей, подчеркивают добродетели их собственной жизненной ситуации. Они включают в себя уважение к физической выносливости, верность в дружбе, мужество и осторожность по отношению к иностранцам и начальству...