Традиции семейного романа в отечественной прозе XX столетия

Вновь распад семьи обусловлен несколькими факторами: это и конфликт поколений (Прокофий и его отец, Григорий и Пантелей), и нарушение семейных канонов (преступная связь Аксиньи и Григория), и вмешательство враждебного внешнего мира (революция и Гражданская война), и внутренний кризис Григория. Дети Григория - Мишатка и Полюшка - важнейшая «составляющая» рода, необходимая для его продолжения, для существования семьи, однако воспитываются они уже практически вне рода, поскольку из всех Мелеховых в живых остаются только Григорий и Дуняттта..

Тема рода как основы семейной жизни, человеческого «самостояния» и семьи как вполне конкретного воплощения родовой целостности, транслирующейся во времени, становится одной из устойчивых в отечественной словесности XX в. Русские прозаики изображают человека в тесных родовых связях, семейной истории, погруженной в историю «большого времени». Это касается, как мы уже отметили, и эпического полотна М. Шолохова («Тихий Дон»), и романа М. Булгакова («Белая гвардия»), и произведений М. Горького («Дело Артамоновых»), В. Кочетова («Журбины»), Ф. Абрамова («Братья и сестры», «Пелагея», «Алька»), Г. Маркова («Строговы»), А. Иванова («Вечный зов») и др. При этом доминирующим становится изображение истории рода, семьи, семейного быта, нравов, демонстрация через частное и автобиографическое в жизни одной семьи закономерного и типического в жизни всего общества или целого поколения.

Так, в творчестве М. Горького семья описывается как одна из сквозных тем: начиная от прозы 1890-х гг., драматургии начала века до рассказов, повестей 1910-х гг. и романа «Дело Артамоновых» (1925 г.). Сам роман «Дело Артамоновых» является историей русского капитализма, историей замирающего рода, где положение «хозяев жизни» истязает и искореняет людей, превращая их в рабов своего «дела». Основа сюжета романа - это развитие дела Артамоновых. Здесь, равно как и в драматургии («Васса Железнова», «Егор Булычев и другие»), и в «Фоме Гордееве», писатель не ограничивается изображением круга узкосемейных отношений, напротив, он стремится показать через частное, автобиографическое закономерное и типическое в жизни всего русского общества на примере целого поколения, постепенного вырождения и отмирания рода Артамоновых.

Примечательно, что жанр семейной хроники, избранный прозаиком для изображения истории Артамоновых, актуализируется на рубеже XIX-XX вв., в связи с расхожими представлениями натуралистов, во-первых, о влиянии на личность среды, а во-вторых, о воздействии на формирование личности законов наследственности. Так или иначе, но Горький, учитывая эти факторы при осмыслении истории вырождения артамоновского клана, напрямую связывает ее с социалистической идеологией. В очерке «Лев Толстой» Горький вспоминает: «Я рассказал ему (Толстому - А. Д.) историю трех поколений знакомой мне купеческой семьи, - историю, где закон вырождения действовал особенно безжалостно; тогда он стал возбужденно дергать меня за рукав, уговаривая: - Все это - правда! Это я знаю, в Туле есть две таких семьи. И это надо написать. Кратко написать большой роман, понимаете? Непременно!» [3, т. 16, с. 89]. Если Толстого в горьковском сюжете привлекала возможность показать уход Никиты Артамонова в монастырь, дабы «молиться за всю семью», то сам Горький воплотил в сюжете принципиально иную, социально-историческую идею: центральной в семейной хронике становится тема исторически необходимой революции (не случайно, на наш взгляд, старший сын Петра Артамонова Илья уходит в революцию) и разлагающей роли капитала. Артамоновых в романе губит отнюдь не наследственность, но положение «хозяев жизни», и на первый план в повествовательной структуре выступает не физическая, но духовная, нравственная гибель героев.

История жизни трех поколений Артамоновых охватывает значительный временной отрезок: с 1863 по 1917 гг., что, по мысли Горького, отражало основные этапы развития русского капитализма. Однако «большая» история все-таки остается в романе лишь фоном, на котором разворачивается «малая» история рода. Каждое поколение Артамоновых представлено несколькими характерами, группирующимися вокруг заглавного героя. Первоначально это «вчерашний мужик» Илья Артамонов - талантливый хозяин, основатель семейного «дела», затем его сын Петр, у которого уже «задору нет» (фабрикой он управляет по необходимости), и, наконец, «пустоглазый» Яков - ленивый, ни на что не годный, ведущий праздную жизнь.

Семейная тема намечается уже в начале повествования: и в

характеристике детей Ильи Артамонова, и в «изначальном стремлении главы рода соединить семейные связи с требованиями “дела”, чем объясняется идущее вразрез с привычным укладом поспешное предложение старосте выдать дочь за старшего сына» [96, с. 3]. Нарушение исконных патриархальных устоев, традиционной семейной этики заложено и в самой основе супружеского союза Петра и Натальи. Именно построение семейной жизни в согласии с принципами «дела» мотивирует стремление Ильи ускорить свадьбу сына («У меня нужда: Петру хозяйка требуется» [3, т. 10, с. 3]), а также проявляется и в вызвавшей нарекания горожан пляске Ульяны на свадьбе, когда «муж в земле еще года не лежит», и в показанном глазами Ульяны добрачном отношении Петра Артамонова к будущей жене: «Непонятное, сухое, но бережное и даже как будто ревнивое отношение Петра к дочери» [3, т. 10, с. 4]. В прошедшей же «по-старинному» подготовке Натальи к свадебному обряду символически воплощен, на наш взгляд, уходящий в прошлое семейный уклад. Заметим, что символическим событием, несущим первое, неявное предвестие грядущего вырождения клана Артамоновых, становится и смерть пятилетнего ребенка Петра и Натальи, истолкованная, впрочем, Ильей как залог прочной родовой укорененности в дремовском пространстве: «А у нас теперь своя могилка здесь будет, значит - якорь брошен глубоко» [3, т. 10, с. 3].

Девальвацией семейных ценностей объясняется актуализация «побочных», по сути, антисемейных интенций в душевных поисках персонажей. Если в сближении Ильи с Ульяной, в меньшей степени - в связи Алексея с пятнадцатилетней Ольгой Орловой, еще просматривалось тяготение хотя бы к отдаленному подобию брачного союза, то в смутном влечении Натальи к Алексею, а Никиты к жене брата («обнимал невестку ласковым теплом синих глаз» [3, т. 10, с. 2]) также намечаются истоки семейного оскудения.

Своеобразной «точкой отсчета» дальнейшего распада родовых связей становится в романе смерть Ильи Артамонова - главы большой семьи, на пороге смерти осознающего губительность «дела», подчинившего себе личность, человека. С этим моментом последнего единения детей у смертного одра отца связано появление лейтмотива из песни городского дурачка Антонушки: «Кибитка потеряла колесо» [3, т. 10, с. 128]. Как справедливо отмечает И. Б. Ничипоров, именно «в последующем повествовании этот лейтмотив сформирует широкий круг ассоциативных <...> связей между внешне далекими сюжетными линиями, высветит <...> сопряженность зигзагов семейного пути и трагических поворотов национальной истории» [96, с. 4]. Так, очевидна связь смерти Ильи с отказом от мирской жизни Никиты, с преступлением Петра в отношении Никонова, с роковым для всей России моментом отречения царя, представленным сквозь призму народного восприятия - через слова дворника Тихона («Разыгрались. Вот оно, Антоново слово: потеряла кибитка колесо!..» [3, т. 10, с. 243]), с апокалиптическим вектором итоговой обвинительной речи Вялова в адрес артамоновского рода: «Грешили, грешили, - счета нет грехам! Я все смотрел: диво! Когда конец? Вот наступил на вас конец. Отлилось вам свинцом все это. Потеряла кибитка колесо.» [3, т. 10, с. 245].

Вырождение рода «чаще всего воплощается через нарушения героями моральных норм, их разрыв с корнями, прошлым, а также непосредственно связана с мотивом родового проклятия» [104, с. 289], а в романе А. М. Горького к тому же проявляется и в отношении представителя каждого поколения к труду, и в принципах существования вообще - в том, как они любят, умирают и т. д. К примеру, старший Илья Артамонов любит страстно, хотя и греховной, но сильной, всепоглощающей любовью. Петр любит почти безразлично, а Яков вообще любить не способен. И если старший Артамонов умирает, как жил - надрывается, поднимая котел, увлекаясь работой и не рассчитывая собственные силы, - то смерть того же Якова представляется жалкой. Отношение к женщине становится важным критерием психологической оценки персонажей романа. Так, у Петра погружение в стихию «лютого озлобления плоти» пробуждало ненависть к женскому началу как таковому, «даже вспоминая о жене, он и в ней подмечал нечто скрыто враждебное» [3, т. 10, с. 132]. В финале романа эта ненависть приведет героя к безумию («она меня настраивала; из-за нее и брат Никита пропал» [3, т. 10, с. 241]), заставит его вынести саморазрушительный приговор семье. А кроме того, высветит и трагедию женской судьбы: Наталья «глядела тусклыми глазами на бывшего человека, с которым истратила всю свою жизнь» [3, т. 10, с. 244]. В связи с этим символичны завершающие роман картины разрушения Дома, наполняющегося «чужими людьми, непонятной суетой, воплями жены, шумным бредом», и собственно финальный эпизод, где Петр произносит исполненное «лютой яростью» «прочь» сующей ему кусок хлеба Наталье.

Ключевой в процессе сюжетного развертывания оказывается демонстрация постепенного вырождения института брака, девальвация супружества. Мучительно переживая утрату «семейственности» у себя, Петр отмечает, что и фабричные рабочие разобщены, хотя при отце они жили семейнее, а теперь же появилось нечто бесхозяйственное, неустойчивое.

Примечательно наблюдение И. Б. Ничипорова, полагающего, что, в отличие от среднего поколения артамоновского клана, драматически переживающего семейный разлад, представители поколения младшего, их семьи нередко изображены пародийно. Так, муж Татьяны Митя схож с пуделем; Анна - «пухленькая куколка с кудрявой, свернутой набок головкой, сравнима с фарфоровой фигуркой». «Симптоматична и путаная, изначально не ориентированная на семейный союз жизнь последнего представителя артамоновской династии, Якова, с красоткой Полиной («Не могу жениться, пока отец не помер»). Последующая попытка все же опереться на семью, устроить супружескую жизнь оборачивается для Якова катастрофой, роковым образом замыкающей родовую цепь» [96, с. 6]. Смерть главы становятся настоящей невосполнимой потерей, тогда как «смерть Алексея исподволь выявляет неестественность родственных отношений», а «трагическая гибель Якова и вовсе остается для семьи безвестной» [96, с. 6].

Семейная тема воплощается, кроме того, и в изображении взаимоотношений братьев Петра, Алексея и Никиты, а затем - Ильи, Якова и Мирона, утрачивающих к финалу родственные связи. При этом уже при жизни главы семьи очевидны «истоки размежевания между представителями среднего поколения артамоновской династии» [96, с. 6] - как в портретных и психологических характеристиках несхожих братьев (Петр угрюм, молчалив, Алексей задорен, дерзок, Никита тяготеет к уединению), так и посредством отцовского видения: в Петре задору нет, Никита - убогий. Смерть отца ускоряет процесс взаимного отдаления братьев Петра и Алексея на почве отношения к «делу». Если в деловой хватке Алексея были ощутимы унаследованные от отца черты пассионарности («играл с фабрикой так же, как играл с медведем»), то Петр «подкрадывался к работе и относился к делу осторожно, опасливо, так же, как к людям» [3, т. 10, с. 151]. Духовное вырождение рода ощутимо и в сыновьях Петра, и в деловитом, «не похожем на купеческого сына Мироне - худощавом, носатом, с острой, не купеческой бородкой». «Блудным сыном» артамоновской семьи становится Никита, осуществивший тот трагический разрыв с кланом, на который еще при жизни Ильи претендовал Алексей, умоляя отца отдать его в солдаты. У Никиты отход от рода начинается с ощущения расхождения между интимными переживаниями и жестким семейным укладом, а впоследствии осложняется неприятием «несправедливой» смерти отца. Именно он предугадал первым скорую кончину главы большой семьи. Будучи монахом, Никита (отец Никодим) провожает Петра «чужим и злонамеренным взглядом вкось и снизу вверх», и не благословляет его, демонстрируя отнюдь не христианское смирение и всепрощение.

Добавим, что непосредственно связан с семейной темой в романе Горького и мотив преступления. Во-первых, он обретает символический смысл: преступлением оказывается само «дело» Артамоновых, их фабрика, которая уродует мир вокруг, губит все человеческое в героях. Практически все Артамоновы являются преступниками, убийцами. Первым совершает убийство Илья, хотя и защищаясь; Алексей поджигает дом Барского; Петр невольно убивает ребенка Павлушку. Убийство Петра, страшное по своей сути, также обретает дополнительную коннотацию: если традиционно ребенок мыслился воплощением чистоты, искренности, символизировал продолжение жизни, рода, то смерть мальчика в «Деле Артамоновых», маркирующая уродливое мироустройство, ложность самих основ социума, есть не что иное, как символ завершения семейной истории, постепенного угасания, отмирания семьи.

Примечательно, что традиция изображения семьи, рода, намеченная А. М. Горьким в «Деле Артамоновых», но отчасти прерванная соцреалистическими семейными романами, которые сочетали семейную «проблематику» с известными социально ангажированными идеями (противостояние «своих» и «чужих», изображение классовой борьбы, последовательная демонстрация губительности частной собственности, вызывающей к жизни «все плохое», показ жертвенности своей и чужой жизнями ради «общих» интересов неправдоподобно «сознательными» положительными героями и др., и здесь примечательны «Угрюм-река» В. Шишкова, «Строговы» Г. Маркова, «Журбины» Вс. Кочетова, «Вечный зов» А. Иванова), продолжается в современной российской прозе. Равно как и в «Деле Артамоновых» А. М Горького, авторы современных семейных романов на примере нескольких поколений одной семьи стремятся показать через частное, закономерное и типическое в жизни всего русского общества («Московская сага» В. Аксенова, «Лестница Якова» Л. Улицкой») постепенное вырождение и отмирание рода («Дети Ванюхина» Г. Ряжского, «Черный ворон» Д. Вересова), синтезируют элементы семейной хроники, социально-психологического и философского романов («Русская канарейка» Д. Рубиной, «Сага о бедных Гольдманах» Е. Колиной), делают «большую» историю фоном, на котором разворачивается «малая» история рода («Семейный альбом» Д. Вересова, «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» О. Славниковой, «Казус Кукоцкого» Л. Улицкой и др.).

Другим, не менее примечательным, романом, где мысль семейная является одной из центральных, становится роман В. Шишкова «Угрюм- река». В 1928 г. печатается первая часть романа «Угрюм-река», а полное издание выходит «Угрюм-реки» в 1933 году.

Семейная история позиционируется прозаиком как семейная легенда, т.е. описывает она некие события, которые являются принципиально важными для всего семейства, рода. Весьма примечательной чертой семейной хроники В Шишкова выступает смена поколений последующих исторических эпох. При этом историчсекая эпоха представлена сквозь призму частной жизни, а время историческое измеряется последующей сменой поколений, их продолжительностью. В семейной хронике (и в этом смысле Шишков следует опыту предшественников - и Салтыкова-Щедрина, и Горького) активны представители трех поколений семьи Громовых, историческая же интерпретация рода репрезентуется в более «сжатом» виде и сообщается в начале повествования, фактически предваряя все сюжетное развертывание.

Действие «Угрюм-реки» разворачивается в конце XIX -- начале ХХ в. и концентрируется вокруг семьи Громовых. Дед главного героя -- Данила Громов -- зарабатывал на разбое и при этом разбогател. Перед смертью все деньги он отдал своему сыну, рассказав историю их появления. Сын же, Пётр Громов, развернул собственное дело и воспитал в своём сыне Прохоре (главном герое романа) достойного наследника. Прохор Громов -- человек целеустремлённый, сильный, предприимчивый, что и дало ему возможность обрести власть и богатство в сибирском крае. Однако зло, сделанное когда-то дедом Данилой возвращается в семью Громовых, несчастья настигают героев. Прохор, сначала являющийся человеком нравственности и живущей по совести, не выдерживает эмоциональных потрясений и напряженного труда, начинает сходить с ума и заканчивает жизнь самоубийством, спрыгнув с башни.

В своем письме к П.Н. Медведеву в декабре 1925 г. В. Шишков описал отмечал: «Роман должен уложиться в 30 листов. Написано мною пока 20, из них 5 листов выбросил в печку. В романе -- пока -- коллизии огромной физической и духовной беспринципной силы в лице коммерсанта, сибирского кряжа Прохора Громова, содной стороны, -- и моральной силы его жены -- с другой стороны. Христианин -- язычник и язычница -- христианка. Его жизнь прослежена с юных дней, когда Прохор -мальчишка посылается отцом с верным «личардой», бывшим каторжником Ибрагим - Оглы, на неведомую реку, чтоб осмотреть ее и наметить пункты, где открыть торговлю. Парень там чуть не гибнет. Борьба с природой. Вот -- первая часть» [15, с. 883].

Пересказав историю жизни Анфисы («ведьма не ведьма, но хороша, как богиня») и заканчивая ее убийством, историю о том, как Прохор предает своего друга и спасителя Ибрагима-Оглы, писатель продолжает: «Прохор женится... открывает свое дело. Заводы, пароходы, прииски, инженеры, доктора. Его бурная, яркая, гениально-промышленная жизнь. Тысячи рабочих проклинают хозяина.У хозяина единственная цель -- приобретать, строить, оживлять

край. А народ -- тьфу! Разлад с женой, народолюбкой. Грабежи и разбои крепнут. Ибрагим-Оглы появляется, мутит народ то здесь, то там. И уже не стало жизни Прохору: забросил дело, пьет, виденица -- все черкез кинжалом стоит перед глазами. Однажды, в лунную ночь, на высокую башню в тайге, выстроенную, чтоб обозревать работы, Анфиса (призрак) заманивает сумасшедшего Прохора. С вершины башни видать всю Угрюм-реку, всю жизнь человеческую. Прозрение, раскаяние, мечты, философствование и вместо Анфисы -- с кинжалом черкес. Прохор Громов бросается вниз головой с башни. Вот пока примерный абрис» [15, с. 884]. Однако авторский замысел заметно расширился: центральным конфликтом романа является пересечение Прохора Громова с жизнью-рекой: «--Угрюм-река!

Здравствуй!.. Я -- твой хозяин! Погоди, пароходы будут толочь твою воду. Я запрягу тебя, и ты начнешь крутить колеса моих машин. Крутить колеса моих машин. А захочу, прикажу тебе течь не здесь, а там. Потому, что Прохор Громов сильней тебя!» [15, с. 224]. Громовский монолог-вызов выстроен на контрастах: местоимения «я», «мой» противопоставляются местоимениям «ты», «твой». Человек-хозяин хочет приручить своенравную реку, которая вдруг преобразуется в живой организм, тесно связанный с человеком и его жизнью. Угрюм-река становится символом - «все равно как человечья жизнь: поди пойми ее. Поэтому и получает название: Угрюм -река. Точь-в-точь как жизнь людская» [15, с. 221].

Заметим, что роман Шишкова насыщен фольклорными мотивами - элементами волшебных легенд, сказок, пророчеств, одно из которых высказывает почуйский священник и юродивый прорицатель. Узнав от Прохора результат его приезда на реку Большой Поток, батюшка отмечает: «-- А-а... Так-так... То есть тунгусов грабить надумали с отцом? Дело. Пьешь? Нет? А будешь. Пороже вижу, что будешь. Примечательная рожа у тебя, молодец. Орленок!.. И нос как у орла, и глаза. Прок из тебя большой будет. Ты не Прохор, а Прок» [15, с. 118]. Батюшка не случайно называет Прохора «орленком»: здесь и внешнее сходство героя с птицей, и подчеркивание того, что Прохор Громов - человек гордый, смелый, сильный, схожий с «хищной сильной птицей». Вместе с положительной характеристикой образа появляется и отрицательная коннотация: «хищник». Вся судьба Прохора Громова станвится не только борьбой с рекой-жизнью, но и борьбой в самом герое двух начал: сильной личности, способной бросить вызов природе, и грубого хищника, который стремиться любой ценой покорить мир [9].

Отражением воссоздания новых социально-экономических отношений к ганцу XIX в., из-за которых менялся привычный семейный порядок, явился обостренный семейный вопрос. Такие изменения маркироваи то, что подчиняющиеся члены семьи стали воспринимать себя как самостоятельные личности, ярко выраженные индивидуальности. По сути, в семейной хронике «Угрюм-река» прозаи прослеживает сложный процесс выделения личности из общего, коллективного. В связи с этим одним из центральных мотивов романа становится мотив расщепления целостности патриархальной семьи: это и отчуждение героя от нее ради вполне конкретной цели, и попрание персонажем семейных ценностей ради карьеры, и упорядочение родительского контроля за воспитанием детей. Семья в «Угрюм-реке» изображается в двух аспектах - как начальный этап сложения личности и как то, что мешает проявлению индивидуальности - и становится органичной частью размышлений об эпохе кардинальной перестройки социальноэкономических отношений в Сибири начала XX в.

Как мы уже тмечали, на первый пан в сюжете романа выдвигается повествование о главе семьи - мужчине, что является характерным для изображения в русской литературе традиций семьи патриархально-родового типа, где женщине давалась роль подчинения главе семьи (достаточно вспомнить «Дело Артамоновых» Горького, «Тихий Дон» Шолохова и др.). Родоначальник сибирской семьи репрезентован в образе нравственного старца, сильного духом и твердого в вере. Показательно, что акцент первоначально сделан на внешности старца, повествователь не сразу рассказывает о сущности героя, не показывает оборотную сторону его «праведной» жизни. История прошлого «бытия» родоначальника, как и мотива его выявления в ^бири, окутаны тайной. Грешная жизнь предка является в будущем причиной бед потомков, что, как справедливо отмечает Т.В. Закаблукова, маркируется повлением в сюжетном развертывании сквозного мотива греха [61].

Таким образом, в семейной хронике «Угрюм-реки» является не менее значительным образ основателя рода с присущими ему характеристиками: по внешнему подобию с ликами святых и показной благочинности в его воплощении показывается мотив греха. Основатель рода изображается и «святой иконой», и бродягой-разбойником единовременно. Имея грязное прошлое, он оказывается своего рода создателем собственного мира. При его «созидание» проявляется исключительно в материальной сфере: герой сохдает «с нуля» хозяйство, основу будущего материального благополучия семьи, попирая при этом нравственные нормы. Мотив греха,, кроме того, непосредственно связывается со сквозным мотивом покаяния и мотивом страха за будущее потомков, на которых прокладывается основная тяжесть искупления родительских преступлений. Главной функцией родоначальника в семейной хронике является воссоздание в замкнутом локусе своего родового сообщества, в основе которого лежат патриархальные традиции. Семья Громовых патриархальна, неделима, крепка.

Однако семейная тема углубляется за счет введение конфликта отцов и детей, ведущего к расшатыванию и в конечом итоге к отказы от патриархальных устоев, семейных связей, их разрушеию. В романе «Угрюм- река» «семейный хаос» сопоставляется повествователем с личным, психологическим восприятием сыновьями действий отца. Стремление отца приказать сыновьям подчиняться его интересам, является одной из главенствующих причин конфликта между поколениями. Двуличие и лукавство главы рода губительно для будущего поколения наследников, которые постепенно превращаются в антаганистов и разрушителей родительской семьи: Петр Громов оказывается в сумасшедшем доме и теряет права на капитал и собственное дело.

Молодые герои обороняются от сложившихся патриархальных семейных традиций: сами начинают выбирать себе невесту, не думая о воле родителей; не прибегая к чужим советам, избирают сферу своей деятельности, уезжают из «родового гнезда»; наконец, становятся виновниками полного краха семьи и рода. Одновременно именно наследникам Петра Громова суждено исполнить роль искупителей грехов за родительские преступления и ошибки.

Примечательно, кроме того, что важным мотивом в сюжете «Угрюм- реки» становится библейский мотив «блудного сына», который сочетает у Шишкова христианскую и патриархульную семантику, и в этом отношении Прохор Громов вполне сопоставим с шолоховским Григорием Мелеховым. Прохор Громов приходит к собственным истокам, к осмыслению того, что он непоправимо убил. Его трагедия заключается в том, что, осмысляя совершенное зло, он уже не раскаивается, но и не хочет хоть что-то поправить. Происходит некое примирение Прохора и с традиционным патриархальным укладом, мировосприятием, и с самим собой - возникает идея единения с домом, семьей, с тем лучшим, что не подлежит уничтожению в мире новом. Прохор Громова прохожит в своем пути несколько ключевых, переломных этапов. Первым этапом является начальная точка жизненного пути, где Прохор-мечтатель грезит о покорении тайги. На первом этапе он совершает и первое путешествие на Угрюм-реку, где он едва не погиб. Это его первое серьезное жизненное испытание, метафорическая «смерть», в результате которой, «воскресая», он возвращается к жизни уже в новом статусе. Здесь же появляется и мистический образ - шаманка Синильга, которая в трудные минуты прибегает ему на помощь [15, с. 119]. На втором этапе героя из романтика и мечтателя перевоплощается в корыстного собственника, который все силы направляет не на духовный поиск, но на достижение материального благополучия. Его жажда саморазвития теперь переплетается с захватом и покорением. Реальные интересы людей становятся производными от деловой рациональности, семейные отношения героя и пересеченные с ними патриархальные традиции гибнут. На третьем этапе герой охвачен страстями и гордыней, в полной мере здесь проявлются генетическая греховность и власть «дела», основанного на эксплуатации, но не одухотворенного высокой идеей. Это прослеживается и в семейных отношениях, и в деловой сфере. «Уход» Прохора Громова высвечивает проблему ответственности личности перед обществом и историей. Размышление героя о жизненных коллизиях приводит его хотя и к физической гибели, но к духовному возрождению.

Отказавшись от традиционных форм семейной организации прежних поколений, построенных веками религиозных воззрений, родительской семьи и родного дома, почти на генетическом уровне наследники-антагонисты все- таки обращаются в восстановлению тех основ, которые предоставляют возможность воссоздать то, что отрицалось ими ранее. Не менее важным в таком случае составляет осмысление наследниками-антагонистами необходимости осознания опыта жизни поколений для развития семейных отношений в условиях новой эпохи.

Традиционным в семейной хронике является мотив воссоздания семьи и мотив гибели семейных отношений [16, с. 121]. Важной характерной чертой здесь оказывается мотивировка идущих в брак и причина заключения супружеских отношений. Эти мотивы выявляются в сюжетах о жизни поколений. Примечательно, что герои не являются счастливыми даже в собственной семье и живут в постоянном разладе, конфикте со своей «половиной». Мотив гибели семейных отношений непосредственно связывается с мотивом «любовного треугольника» и выявлением в судьбе главного героя «роковой женщины». Любовные треугольники занимают значительно важное место в развитии действий и становятся переломным этапом в судьбе главного героя.

Жена главы семьи поколения наследников-антагонистов описана как женщина, имеющая значительную экономическую и социальную свободу, возможность выбрать сферу деятельности. Однако главной причиной распада супружеских отношений как раз и становится стремление героини к самоопределению. Заметим, что героиня не ущемлена в получении образования, в выборе сферы деятельности, однако на первом месте для нее должны стоять муж, дом, семья, дети. Оставив без внимания роль женщины в патриархальных поколениях, в повествовании о жизни рода Громовых нарратор последовательно излагает историю жизни героини до брака, знакомства будущих супругов, разъясняет причины воссоздания семейного союза, приведшие к его краху. Молодые героини все больше хотят обрести независимость от главы семьи и готовы к равенству в браке. Но все-таки муж еще находится в плену устоявшихся стереотипов патриархальности и не готов к равноправию. Такое расхождение взглядов является еще одной причиной конфликта и «разлома» отношений между супругами. Эволюция семейных отношений наследников Петра Громова проходит путь от любви до вражды, ненависти и полного равнодушия друг к другу. При отсутствие взаимопонимания героев, их «холодность» и желание самоопределения постепенно стимулируют разрыв семейных связей.

Резюмируя вышесказанное, отметим, что в отечественной литературе на протяжение XIX-начала XXI вв. формируется жанровая традиция семейного романа, в рамках которой на начальном этапе (вторая половина XIX - начало ХХ в.) «вехами» выступают романы И. А. Гончарова, И. С. Тургенева, С. Т. Аксакова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Д. Н. Бегичева, Вс. С. Соловьева, Л. Н. Толстого. В их произведениях проявляются характерные особенности жанра семейного романа (исповедальность, камерность, ограниченность рамок происходящего историей одного рода) и намечается расширение жанровых границ до семейной хроники.

На рубеже XIX-XX вв. границы семейного романа расширяются, поскольку персонажи выводятся за рамки собственной семьи в «большой» мир, «идиллический» хронотоп расширяется, в связи с чем актуализируется жанр семейной хроники. Связано это, видимо, с обретшими популярность в этот период представлениями натуралистов, во-первых, о влиянии на личность среды, а во-вторых, о воздействии на формирование личности законов наследственности. В отечественной словесности 1920-1940-х гг. семейная хроника характеризуется рядом принципиальных свойств: в прозе А. М. Горького, М. А. Булгакова, В. В. Шишкова, М. А. Шолохова она вбирает в себя черты социально-психологического и философского романов; важное хронотопическое значение обретает образ дома как символического воплощения гармоничных семейных отношений, противопоставленный «большому» миру; появляется мотив «блудного сына», соединяющий в себе христианскую и патриархальную семантику.

2. Жанровые модификации семейного романа в русской прозе второй половины ХХ - начала XXI вв.

Семейный роман 1950-1980-х гг., по сравнению с предыдущим этапом, когда в «литературе и в риторике сталинского времени семья с присущими ей значениями единства, кровных уз, общности существования» [68], по справедливому замечанию К. Кларк, являлась «значимым символом», претерпевает существенные изменения. На новом этапе развития в соцреалистических романах и повестях Г. Маркова, В. Кочетова, В. Закруткина, Г. Николаевой, О. Руднева и др. идея единства в «большой» семье практически отсутствует, а внимание прозаиков «сосредоточено на “малой”, “атомарной” семье. Одной из извечных тем оказывается смерть одного из членов семьи или иная форма ухода» [68]. Наиболее показательны в этом контексте, как нам представляется, романы «Строговы» Г. Маркова, «Журбины» В. Кочетова и «Вечный зов» А. Иванова.

2.1 Семейный роман в соцреалистическом контексте («Строговы» Г. Маркова, «Журбины» В. Кочетова, «Вечный зов» А. Иванова)

Роман Г.М. Маркова «Строговы» (1936-1948) повествует о жизни батрацкой семьи Строговых в поселке Волчьи Норы. Здесь главная коллизия состоит в борьбе бедного слоя общества с купцами. Чётко определена линия протагонист-антагонист: Матвей Строгов и Демьян Штычков.

Примечательно то, что автор романа в центр конфликта между героями ставит женщину: Анна, жена Матвея, показана как настоящая верная жена, радеющая за сохранение дома и земли. Во многом благодаря ей семейный очаг не разрушается.

Захар Строгов, представитель старшего поколения, некогда покупает пасеку в таёжной местности рядом с Волчьими Норами. Здесь обосновывается семья Строговых. У Захара с женой Агафьей рождаются двое сыновей. Старший сын Влас, будучи молодым человеком, переезжает в город и работает в трактире. Младший же сын Матвей живёт в доме отца, занимается охотой, здесь же заводит семью с Анной Юткиной. Родители Анны против этого брака, поскольку жизнь с сыном пасечника не выгодна для богатых Евдокима и Марфы Юткиных. Тесная дружба отца Анны с Демьяном Штычковым однажды приводит к страшному эпизоду, когда Матвея чуть не задирает медведь (ситуация была подстроена Евдокимом и Демьяном).

Однажды, осматривая лес, Матвей и его дядя (дед Фишка) обнаруживают труп мужчины, при котором оказывается свёрток с золотом, добытым где-то в этой же местности. С этого момента в Волчьих Норах начинается золотая лихорадка. Найденное золото мыслится как проклятье для дома Строговых. В жажде владеть несметными богатствами люди предают друг друга, гибнут. В леса наведываются чужаки с целью обнаружения приисков. То есть нарушен многовековой покой сибирской глуши.

В жизнь главных героев, как это присуще семейному роману, вмешиваются внешние обстоятельства: во-первых, пятилетняя служба в Матвея в рядах царской армии, во-вторых, революционные события 1905 года, определившие судьбу главного героя (выбирает сторону

революционеров). Временный уезд Матвея из родного дома ради спасения друга предопределяет многие события происходящие впоследствии. Возвращение Матвея к семье омрачается страшным и неисправимым фактом, который становится главным толчком к протесту, - гибель Захара Строгова. И буквально следом за этим автор вводит в повествование знаковое событие: "Не успели Строговы оплакать Захара, как на них обрушилось новое несчастье: в подвалах начала гибнуть пчела" [7, с. 226]. Пчелы - символ труда, жизни и достатка - погибают вместе с главой семьи, Захаром Строговым. Как следствие, семья лишается средств к существованию. Всё это вкупе с требованием купцами оплаты долга становится моментом истины для Матвея, когда он решается на радикальные действия: "Что Зимовской? Разве дело только в нем? Доведись ему найти что-нибудь, так мигом нагрянут всякие прибыткины и Кузьмины. Тут надо бить наверняка, всех разом. Народ надо против них поднимать. Вот о чём я" [7, с. 232]. Матвей вовлекается в классовую борьбу, к нему "потянулись мужики" [Марков. с.233]. Герои переживают Первую мировую войну, революцию 1917 года и повествование постепенно доходит до событий гражданской войны

Максим и Артём, - самоотверженные большевики - живут по принципам своего отца Матвея Строгова, отстаивая честь семьи и земли, на которой они живут. Девушка Артёма, Маша, погибает от рук Демьяна Штычкова, но у молодого человека есть шанс создать семью с девушкой Дуней. Максим же полностью отдаёт себя классовой борьбе.

На примере противостояния крестьянской семьи и ненасытных купцов автор рисует события, происходившие во всей России того времени: борьба с наглыми помещиками и капиталистами. Крестьяне изображаются как люди забитые и заграбленные, жаждущие уйти из-под гнёта «сильных мира сего». Противостояние Матвея Строгова является естественным действием в целях сохранения дома и семьи. Таким образом показано главное предназначение мужчины - защита рода.

В целом произведение отражает оптимистическое настроение народа, однако, не лишено некоторого сомнения. К примеру, Анна не верит в то, что сам Ленин, происходящий не из крестьян, сможет верно понять, прочувствовать народ. Слова же Матвея отражают полную уверенность в направленном курсе: "Подожди, Нюра, дай срок. Ленин такую жизнь построит, о какой ты и в сказках не слыхала!" [7, с.568].

Со строительством нового социалистического общества, в основе которого заложена идея труда на благо Родины, самоотверженная отдача общему делу, полезность абсолютно каждого человека в процессе устройства жизни, идея единства и верности своей стране - словом, в условиях социалистического сознания, - зарождается новый тип семьи - пролетарский. Центром средоточия сил такой семьи становится общее дело, передающееся из поколения в поколение. Такой семьёй в литературе середины ХХ в.

становится семья Журбиных в романе В. Кочетова («Журбины», 1950-1952). Это большая семья кораблестроителей. Семейство Журбиных представлено несколькими поколениями. Здесь присутствует "свой патриарх и глава клана -- дед Матвей" [6, с 18]. «Того и гляди праправнуков патриарх дождётся» [6, с.25]. Повествование романа открывается важнейшим событием для семьи как части мира - рождение нового человека. Ребёнок - это символ нового новых надежд, веры в процветание и продолжение жизни. Для Журбиных же, как образцовой советской семьи, рождение ребёнка является чем -то ещё более значимым, даже патетически значимым: «Рабочий человек родился» [6, с.4].

В романе чётко прослеживается идея «журбинства»: "До чего злая журбинская порода, не терпит женского пола -- да и только!" [6, с.266]. Действительно, в роду, идущем от Матвея Дорофеевича Журбина, потомки по большей части мужского пола: сын Илья, внуки Виктор, Антон, Алексей, Костя и внучка Лида, а также правнук Матвей. "Распределение ролей в этой патриархальной семье традиционно: мать ведёт дом, воспитывает детей, ...отец -- добытчик, дети продолжают отцовское дело" [6, с. 66]: «В семье Журбиных все жили дружно, семья считалась одной из наиболее крепких в Старом поселке» [6, с.70].

Особое место в семейном романе советского времени занимает хронотоп. В «Журбиных» это "Якорная девятнадцать" в Старом посёлке: "В семье Журбиных сложилась традиция не покидать родительского крова: под ним хватало места всем и никто никого не принуждал поступать против воли" [6, с.129]. Семья Журбиных - это мир добра, силы, взаимопомощи и ответственности. Дом этой семьи всегда открыт для людей. Однако Кочетовым ясно поставлена задача показать идею превращения всего советского пространства в "огромную семью Журбиных" [6, с. 132]. Подобная «мысль о всемирном торжестве трудового пролетариата <...> соединяется с концептом избранности, династийной замкнутости» [68].

Отклонение в сторону от принципов журбинского дома является непростительным. Так, Илья Журбин "выговаривает" Алёшке за его легкомысленное отношение к коллективному сознанию, его неверному поведению по отношению к таким же рабочим людям, как и он: "Я правильно ему, мальчишке, толкую. Мальчишка он, зазнайка! Слушаю тут на днях по радио: лекция Алексея Журбина! Что болтает? «Я взял... я устроил... я подумал. Модернизированный молоток. Скоростная клепка.» Опять «я» да «я»" [6, с.165].

Таким образом, семейная хроника в русской литературе середины XX в. обретает вполне устойчивые черты: «исповедальность, отсутствие

“героизации”, хроникальность и привязанность к одному месту действия и развития сюжета; в качестве жанрообразующего элемента выступает, как правило, образ дома, семейного очага» [51, с. 24]. Семейная хроника, соединяя человеческую историю и историю социума, по сути, рисует закономерности общественных изменений - посредством изображения становления персонажа - личностного и социального. Соответственно, специфической особенностью семейной хроники вполне можно считать смену поколений на фоне исторического развития общества.

Весьма примечателен в свете заявленной проблематики роман-эпопея А.С. Иванова «Вечный зов» (1963-1976 г.г.), повествующий о судьбе трёх братьев Савельевых. На первый взгляд, произведение Иванова стоит в одном ряду с семейными хрониками соцреализма («Строговы» Г. Маркова, «Журбины» Вс. Кочетова и др.), однако «Вечный зов» во многом от них отличается. Если произведения Г. Маркова и Вс. Кочетова изображают историю «малых» семей, соотносимую с историей государства, «большой» советской семьи, и поступки, поведение представителей нескольких поколений стороговского или журбинского кланов оцениваются прежде всего с точки зрения общественной морали («нарушающие семейные отношения, оказываются недостойными людьми и в других областях жизни» [68]), то в «эпосе» А. Иванова все не так однозначно.

Конечно, «Вечный зов», написанный прозаиком достаточно одиозной репутации (напомним, что А. Иванов, равно как и Г. Марков, А. Чаковский, П. Проскурин, занимавшие руководящие посты в Союзе писателей, достаточно однозначно воспринимался «литературным начальником» и представителем «официоза») в период апогея «застойной» эпохи, содержит немало ангажированных идей в духе соцреализма: противостояние «своих» и «чужих», изображение классовой борьбы в годы революции и Гражданской войны, последовательную демонстрацию губительности частной собственности, вызывающей к жизни «все плохое», показ жертвенности своей и чужой жизнями ради «общих» интересов неправдоподобно «сознательными» положительными героями и др. При этом роман А. Иванова примечателен тем, что «выпадает» из постсоцреализма 1970 -х гг. Он отчетливо принадлежит одному - и весьма интересному - периоду отечественной словесности, когда «советское» как «прогрессистское» и «модерное» (с сюжетами о стройках, ученых, заводах и т.д.) начинало исподволь преодолеваться старой классикой, рассказывавшей в XIX веке своему читателю единый и потенциально бесконечный народный эпос (от «Капитанской дочки» и «Тараса Бульбы» к Н. Лескову, а затем, разумеется, к Л. Толстому) и как бы «проступавшей» изнутри утратившего к середине 1970-х гг. былой задор соцреализма. Если, как справедливо полагает К. Кларк, «советская литература конца 1960-х - начала 1980-х годов рассказывала о разнообразных типах смертей и расставаний внутри "малой" семьи, но любимой была тема отделения сына от отца через смерть или отчуждение, иными словами, разрыв прочной связи отца и сына» [68], то в «Вечном зове», напротив, «разрывы» и «расставания» между членами одного «клана» в конечном итоге преодолевается - дети становятся символом примирения внутри «большой» семьи, воплощая собой продолжение жизни, преемственность поколений.

При всей, на первый взгляд, «идеологической верности» соцреализму, «Вечный зов» продолжает отечественную традицию семейной хроники (а в своих военных разделах отчетливо отсылает, кстати, и к Л. Толстому), прежде всего М. Горького, обозначенную в «Деле Артамоновых».

В центре романа - конфликт членов семьи, показанный в неразрывной связи с историческими событиями в России в период с 1902 по 1961 годы. Определяющую роль в произведении играет хронотоп. Время действия - до и послереволюционная Россия с разворачивающимися в этот же период войнами. Основное место действия - сибирская деревня Михайловка. Очевидно, что на примере жизни небольшого населённого пункта в алтайском крае Иванов стремился отразить жизнь всей страны в то неопределённое и тяжёлое время. Речь героев нарочито упрощённая. За таким стилизованным отображением речевой действительности мыслится намёк автора на отсталость русской глубинки, её неготовность к социальным переменам, некоторая растерянность.

Иванов определяет наличие в романе важной составляющей «канона семейного романа - обязательного ответа на вопрос о возможности существования семьи в современном обществ» [49].

Центральной проблемой романа автор чётко ставит конфликтные моменты рода, кризис в отношениях, разрыв семейных связей. Как это и присуще жанру семейного повествования, здесь одним из ведущих факторов перемены в привычном строе жизни рода становится внешний мир, мир, находящийся за пределами домашних стен. Само понятие «родового дома» у Иванова как бы рассыпается, подвергается расщеплению. Традиционный семейный очаг с несколькими поколениями рода расходится. Братья Савельевы устраивают жизнь вне истоков. Однако они отнюдь не стремятся абсолютно «порвать» с прошлым, они остаются на той земле, где родились.

В целом произведение глубоко психологично. Роман пестрит огромным диапазоном характеров, причём они могут быть как крайне отрицательными (Валентик, Макар Кафтанов), так и крайне положительными (Поликарп Кружилин, Антон Савельев, Иван Хохлов), а также находящимися в тяжёлом психологическом развитии на протяжении романа (Пётр Полипов,

Яков Алейников). Особняком стоит личность Фёдора Савельева, поскольку его психологический портрет как бы застывает, каменеет, его трудно разъять и изучить подробно. Многие его поступки порой тяжело объяснимы и для него самого. Например: «- ...Говори, где твой брат-каторжник?! - Федька! Фёдор! - умоляюще вскрикнул сбоку отец. Но не голос отца, не его насмерть испуганные глаза, вдруг злостью и гневом что-то вскипятили внутри Фёдора. Он вообще не понял в эту секунду, что с ним произошло, дёрнулся, пытаясь освободить шею из мёртвой хватки потных кафтановских рук, закричал пронзительно: - Убери лапы, гад такой!! [4, T.I., с.283].

По определению В. Томашевского, «роман как большая повествовательная форма обычно сводится к связыванию новелл воедино» [145, с. 249], то есть роман - это собрание нескольких историй, так или иначе перекликающихся друг с другом. Роман «Вечный зов», из выделенных исследователем трех типов романа, можно отнести к типу «параллельного построения»: «судьба одной группы противопоставлена тематически другой группе, и таким образом одна из параллельных как бы освещается и оттеняется другой» [145, с. 250]. В «Вечном зове» параллельно роду Савельевых рассказываются истории других семей и людей по отдельности (семья Инютиных, Яков Алейников, Поликарп Кружилин и др.).

Замыкает роман подробный эпилог - «комканье» повествования в финале. В «Вечном зове» автор в эпилоге повествует о послевоенной Михайловке и Шантаре. Причём действие не сразу переносится в 1947 год, а постепенно, ретроспективно подготавливает читателя к переходу в "настоящее".

Отметим те черты семейной хроники, которые нашли свое отражение в «Вечном зове»: во-первых, в центре повествования - история рода Савельевых; во-вторых, каждый герой романа имеет индивидуальный и подробный «внешний» и «психологический» портрет; в-третьих, действие эпопеи охватывает более чем полувековой период; композиция произведения насыщенна ретроспекциями, этот приём, по существу, является ведущим в повествовании; для передачи местного и национального колорита прозаик активно насыщает речь персонажей необходимыми языковыми особенностями (речь героев в целом представлена как простой сельский крестьянский говор). Стоит отметить, что в «Вечном зоне» присутствует тоталитарный дискурс, характерный для словесности тех лет. Такой тип дискурса наличествует в речи партийцев, рабочих.

С целью подробного и структурированного рассмотрения произведения с точки зрения семейного романа и судьбы рода, выделим четыре основных этапа в жизни братьев Савельевых.

Во-первых, происходит распад семейных отношений.

Автор «Вечного зова» хроникально и подробно представляет историю рода Савельевых, начиная с главы семьи - крестьянина Силантия и его жены Устиньи, которые воспитывают троих сыновей: старшего Антона, среднего Фёдора и младшего Ивана, и заканчивая уже четвёртым поколением рода. Вопреки тенденциям писателей ХХ века в изображении гибели рода, Иванов, напротив, сохраняет и даёт дальнейшее развитие семейному древу Савельевых. Однако мы не можем говорить об абсолютном сохранении рода.

Повествование романа открывается прологом в полусотню страниц (период 1908-1919 г.г.), где автор кратко знакомит читателя с персонажами и историческим фоном произведения. В первую очередь показана история Антона Савельева - его место рождения (деревня Михайловка), воспитание в бедной крестьянской семье, переезд в Новониколаевск с дядей, связь с революционерами, женитьба на девушке Лизе, рождение сына Юры. Ярким аспектом жизни Антона автор делает революционную борьбу. И именно эти активные революционные действия приводят молодого человека в кабинет следователя Лахновского, проводящего беспринципные по жестокости допросы. Антону выпадает доля претерпеть мытарства по тюрьмам, он неоднократно с помощью товарищей избегает расстрела. Одной из жутких страниц романа становится очередной допрос Антона Лахновским, на котором против воли оказываются Лиза и Юра. Жена Савельева едва не лишается рассудка, боясь за жизнь своего сына.

В прологе также описаны события Гражданской войны на территории Михайловки. Здесь автор ярко показывает тему семейных отношений в годы разлома нации. Это тот момент, когда намечается чёткая линия разрыва между братьями, в частности между Фёдором и Иваном. Одна из основных причин конфликта - расхождение по разным социальным лагерям. Фёдор выбирает сторону большевиков, Иван же вынужден остаться с помещиком Михаилом Лукичом Кафтановым из-за любви к его дочери Анне. Однако, как неоднократно будет подчёркнуто автором на протяжении всего романа, Иван сам не понимал, на чьей стороне истина. Милосердие, проявленное им по отношению к человеку, приговорённому к расстрелу Кафтановым, яркое тому подтверждение.

«- Дык, можа, и ты айда к нам? К Кружилину-то?

- Куда-а... Запутался я, брат, до конца, как рябчик в силке. Фёдор, братец, самолично меня зарубит.

- Что Фёдор! У нас Кружилин Поликарп над всеми командир. Он мужик понимающий, душевный.

- Ты иди-ка, пока я в самом деле тебя не шлёпнул! -- вдруг, рассердясь, крикнул Иван.

И с того дня Иван всё скучнел, чернел лицом, сделался вялым. Ночами его не брал сон, ворочаясь, он всё думал: отчего же он запутался, кто в этом виноват? Сам ли он со своей любовью к Анне, Анна ли, отказавшая ему в своих чувствах, Кафтанов ли, обещавший отдать за него Анну, время ли, суматошное и кровавое, всё перепутавшее?! Или всё это, вместе взятое? Ответить на это Иван себе не мог» [4, T.I., с. 37] (справедливости ради отметим, что слова «как рябчик в силке» станут пророческими для Ивана: ему дважды придётся пройти тюремный лагерь, будучи невиновным).

Переломным моментом и камнем преткновения в дальнейших отношениях между братьями стала казнь их отца - Силантия Ивановича

Савельева. Белогвардейцы выносят ему смертный приговор, поскольку Силантий показал отряду ополченцев (во главе с Поликарпом Кружилиным ) тайную дорогу через пещеру на Звенигоре, где они смогли скрыться от преследователей. Фёдор вменяет вину в смерти отца именно Ивану, поскольку считал, что он мог предотвратить беду, но не сделал этого. В действительности же Иван физически не был способен помочь отцу. Ещё более усугубляет положение убийство Иваном помещика Кафтанова, который совершил насильственные действия в отношении своей дочери Анны. Впоследствии, женившийся на Анне Фёдор обвиняет именно Ивана и в том, что старший сын Семён приходится ему якобы неродным: «Она-то понимала, почему Фёдор недолюбливает старшего сына. Оба младших, Димка и Андрейка, были в отца - такие же чернявые, большелобые и бровастые. <...> А старший, Семён, был в неё - русоволосый, белокожий, сероглазый.