Типология героев в русской романтической литературе

5. Фаталистический. Романтический герой в попытках преодоления социальных барьеров способен вступить в поединок с судьбой, который мог быть осуществлён, например, посредством мира карточной игры. Он обращался к картам с целью изменить не только материальные, но и другие сферы своей жизни. В карточной игре властвовала сила случая, которая не поддавалась рациональному объяснению, а, следовательно, по мнению романтиков, относилась к области трансцендентного. Победа над этой силой могла быть предопределена обитателями ирреального мира, поддержку которых в ряде случаев ищут игроки.

Таким образом, идеальная сфера бытия героев была представлена в романтических повестях в различных вариациях. На наш взгляд, среди миров, куда устремляются романтики в поисках идеала, первостепенное значение имеет мир мечты. Каждый герой романтической литературы вне зависимости от своего типа способен мечтать. Сами представители романтического направления, которые в литературной практике обращались к различным «иным» мирам, признавали, что вступать в конфронтацию с суровой жизнью способна, прежде всего, прекрасная мечта. Это видно из сочинений романтиков, заглавия которых указывают на данную оппозицию Опубликованная посмертно книга Жерара де Нерваля «Аврелия, или Мечта и жизнь» (1855), «Были и повести» Н. А. Полевого, озаглавленные «Мечты и жизнь» (1834) и прочие. .

II. Типы героев русской романтической повести

2.1 Мечтатель

романтический герой литература двоемирие

Мечта - категория фундаментальная в романтическом искусстве. Именно мечта становится оппозиционной силой действительности, разочаровавшей романтиков. Вследствие столкновения мечты и реальной жизни и зарождается романтическое направление. Многочисленные определения романтизма и его концепции демонстрируют основополагающую роль мечты: «резкое несоответствие мечты и жизни», «острая противоречивость мечты и реальности», «бегство от действительности в мир мечты» и прочие. Указание на антитезу «мечта - действительность» можно найти практически в любых статьях См., например: Ионкис Г. О романтизме // Partner-Nord. №46. 12/2006 [Электронный ресурс]. Режим доступа - http://19v-euro-lit.niv.ru/19v-euro-lit/articles-ger/ionkis-o-romantizme.htm - (Дата обращения: 22.02.2015); Тертерян И. А. Романтизм как целостное явление // Вопросы литературы. 1983. № 4. С. 151-181; Милюгина Е. Г. Дуализм эстетического сознания романтиков: опыт систематики дуалистических мотивов // Романтизм: вопросы эстетики и художественной практики : сб. науч. трудов. Тверь, 1992. С. 125-131. и учебных пособиях См., например: Русский романтизм / под ред. Н. А. Гуляева. М. : Высш. школа, 1974. 360 с.; К истории русского романтизма. М. : Наука, 1973. 552 с.; Основы литературоведения : учеб. пособие для студентов пед. вузов / В. П. Мещеряков и др.; под общей ред. В.П. Мещерякова. М. : Дрофа, 2003. 416 с. , а иногда и в отдельных главах монографий Подробнее об этом см.: Ванслов В. В. Жизнь и мечта в романтическом искусстве // Ванслов В. В. Эстетика романтизма. М. : Искусство, 1966. 404 с. , посвящённых теории литературы и романтическому искусству. Однако полноценное научное исследование, направленное на рассмотрение категории «мечты» в эстетике романтизма, в русской литературе отсутствует.

Многие прозаические произведения русского и западноевропейского романтизма носят заглавие «Мечтатель». Это роман «Феобальд, или Мечтатели» (1784) Г. Штиллинга, переведённый на русский язык в 1819 году Ф. П. Лубяновским, повесть А. И. Иваницкого «Мечтатель» (1840), роман М. И. Воскресенского «Мечтатель» (1841).

Категория «мечты» имеет философско-эстетическую основу, разрабатываемую, прежде всего, немецкими мыслителями эпохи романтизма. «Энтузиазм» мечтателей, антитетичный «эгоизму» бюргеров, становится предметом лекции Ф. Шлегеля «Об энтузиазме, или О мечтательстве», прочитанной им 18 октября 1800 года в Иенском университете. О фатальных разрывах мира мечты и реальности упоминает Г. Гегель в «Философии истории»: «Теперь всё чаще раздаются жалобы на то, что идеалы, создаваемые фантазией, не осуществляются, что эти прелестные мечты разрушаются холодной действительностью» Гегель Г.-Ф. Сочинения : в 14 т. Т. 8. М. : Соцэкгиз, 1935. С. 34. . И. Фихте воспринимает воображение как стержень познавательных способностей индивида. Продуктивная способность воображения, выступающая как бессознательная деятельность, становится главной задачей теоретического «Я». У современников Фихте - Ф. Шлегеля, Л. Тика, Новалиса, его учение о воображении носит ещё более субъективный характер, поскольку творимая воображением реальность принимает форму сновидения, иллюзии. «Живой и неживой миры висят на цепях, которыми управляет мой дух; вся моя жизнь - только сон, в котором различные образы сочетаются согласно моей воле. Я сам - единственный закон в целой природе, и этому закону повинуются все» Цит. по: Гайденко П. П. Продуктивная способность воображения и бессознательной деятельности // Гайденко П. П. Парадоксы свободы в учении Фихте / отв. ред. Т. И.Ойзерман. М. : Наука, 1990. С. 48. .

О способности человека к мечтам, воображению рассуждали и русские романтики. О. М. Сомов («О романтической поэзии») и А. А. Бестужев-Марлинский («О романтизме») упоминают о данной способности в связи с творческой деятельностью. «Нигде воображение не показывает столько своенравия, как в произведениях изящных искусств. <…> Новой пищи, новых наслаждений оно требует и обвиняет поэзию классическую в тесноте её пределов. <…> Изящные или свободные искусства, им и для него созданные, перестают быть свободными, когда их теснят ярмом правил условных» Сомов О. М. О романтической поэзии // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века : в 2 т. Т. 2. М. : Искусство, 1974. С. 545-546. . «К познанию истины есть два средства. Первое, весьма ограниченное, - опыт, другое, беспредельное, - воображение. <…> Творческое воображение далеко опередило опыт, не имея никаких данных» Бестужев-Марлинский А. А. О романтизме // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века : в 2 т. Т. 2. М. : Искусство, 1974. С. 583. .

Таким образом, романтики, наряду с понятием «мечта», употребляют и другие понятия («фантазия», «воображение»), требующие уточнения их семантического содержания. Е. В. Халтрин-Халтурина в своих исследованиях, выполненных на материале английской поэзии конца XVIII - начала XIX века, разграничивает концепты «воображение», «вдохновение», «фантазия» См., например: Халтрин-Халтурина Е. В. Эпохальный для английского романтизма переход Уильяма Вордсворта через Альпы: от фантазии к воображению // Романтизм: вечное странствие / отв. ред. Н. А. Вишневская, Е. Ю. Сапрыкина ; Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького. М. : Наука, 2005. С. 120-141. . Считаем, что термин «вдохновение» в большей степени связан с творческой личностью, о которой речь пойдёт в другом параграфе. С точки зрения Е. В. Халтрин-Халтуриной, которую мы разделяем, вдохновение - это «наитие», внешний творческий дар. Оставшуюся концептуальную пару «воображение» - «фантазия» мы дополним близкой им по значению категорией «мечты». Чтобы сформулировать значения этих терминов, помимо исследований Халтрин-Халтуриной, мы обращались к «Толковому словарю живого великорусского языка» В. И. Даля, ментальный фонд которого близок по времени эпохе романтизма. Словарь фиксирует три определения мечты:

1. «Картина воображения, игра мысли».

2. «Видение, призрак».

3. «Пустая, несбыточная выдумка».

Русская романтическая повесть в большинстве случаев реализует первое значение мечты. В данном значении мечта была связана с категорией романтического идеала. Нередко мечты романтических героев были посвящены именно идеалу. «Украшенный роскошною мечтою, он казался ещё прелестнее. О, это он, это тот, кого ждало сердце!.. На беду, княжна веровала в идеалы» Иваницкий А. И. Мечтатель // Маяк. 1840. Ч. VIII. С. 141..

Во втором значении понятие «мечта» употребляется крайне редко и не всегда может быть однозначно интерпретировано в имеющемся контексте Например, в следующем фрагменте невозможно определить, в каком из трёх указанных в словаре В. И. Даля значениях употребляется понятие «мечта»: «Гофман, это дикое дитя фантазии, этот поэт-безумец, сам боявшийся привидений, им изобретенных, водил нас из страны чудесного в самый обыкновенный мир, из мира волшебства в немецкий погребок, шутил, смеялся над нашими ожиданиями, обманывал нас беспрерывно и наконец - скрылся, как мечта, изглаженная крепким утренним сном!» (Полевой Н. А. Блаженство безумия // Русская и советская фантастика. М. : Правда, 1989. С. 237) .. Иногда данное значение можно дифференцировать только в случае, когда сам автор использует понятия «мечта» и «видение» в качестве синонимов. «Мечты столпились, и грустная душа совершенно отделилась от мира физического. Бог знает чего я не видел; много страшного, много утешительного… А всё-таки она одно из первых лиц каждого видения!» Иваницкий А. И. Мечтатель // Маяк. 1840. Ч. VIII. С. 172.

Использование понятие мечты в третьем значении характерно, как правило, для антагонистов романтических героев, профанирующих мечту как романтический идеал. Например, в повести А. И. Иваницкого «Мечтатель» (1840) данная трактовка мечты принадлежит князю Горецкому - человеку с обывательским мироощущением. «Стоит только отбросить мечты, которые хороши в стихах да в романах. Человек - чистый ум; иначе не стремился бы так жадно к голой истине, которая не может нравиться чувствам: чувства и их порождение поэзия представляют предметы в ложном виде» Там же. С. 194. .

Коннотации понятия «мечта» включают в себя широкой спектр значений, варьируясь от одобрительных до неблагоприятных: «отрадная», «роскошная», «сладостная», «цветистая», «очаровательная», «грустная», «нелепая», «безумная» и прочее.

Фантазия в словаре В.И. Даля получает четыре толкования:
1. «Воображенье, изобретательная сила ума».

2. «Творческая сила художника».

3. «Пустая мечта, затейливость, причуда, несбыточный бред».

4. «Музыкальное свободное сочиненье, по своей причуде без правил».

Авторы русской романтической повести воспринимали фантазию, прежде всего, не как воображение, а как его продукт. Поэтому первое значение понятия «мечта» («картина воображения, игра мысли») правомерно отнести и к понятию «фантазия». В данном значении фантазия может соотноситься с романтическим идеалом. Однако происходит это реже, чем в случаях с мечтой. Например: «Заиграла и фантазия: ему представилась картина счастливой любви; составился идеал прелестного существа» Погодин М. Н. Чёрная немочь // Русская романтическая повесть. М. : Советская Россия, 1980. С. 273. .

Наряду с этим значением писатели-романтики обычно обращаются к третьему значению фантазии. «Всё это была бы шутка, игра расстроенной фантазии, дело непонятное…» Сенковский О. И. Любовь и смерть // Записки домового : русская фантастика первой половины XIX века. М. : Русская книга, 1996. С. 196. . В этом значении фантазия может выступать как состояние мимолётное. «Я насильно забирал себе в голову двухдневную фантазию» Ростопчина Е. П. Чины и деньги // Марьина роща : московская романтическая повесть. М. : Моск. рабочий, 1984. С. 236. . О быстротечности фантазии рассуждает Е. В. Халтрин-Халтурина, цитируя У. Вордсворта, который выразил различия между фантазией и воображением в своём поэтическом сборнике 1807 года, разделённом на «Стихотворения Фантазии» и «Стихотворения Воображения». «Фантазия нам дана для оживления в нас чарующих преходящих иллюзий; воображение - для вдохновенного соприкосновения с вечным. <…> Воображение преображает в наших глазах мир без ощущения искусственности, выдумки, натяжки. Где осознаётся искусственность, неправдоподобность, эскапизм, там действует фантазия» Цит. по: Халтрин-Халтурина Е. В. Эпохальный для английского романтизма переход Уильяма Вордсворта через Альпы: от фантазии к воображению // Романтизм: вечное странствие / отв. ред. Н. А. Вишневская, Е. Ю. Сапрыкина ; Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького. М. : Наука, 2005. С. 128. .

Первые два значение фантазии, фигурирующие в словаре В. И. Даля, не были обнаружены нами в русской романтической повести о героях-мечтателях. Четвёртое значение рассматриваемого понятия встретилось нам лишь однажды. «Игра переходила в фантазию, звуки лились как будто из души её - голос её соединялся с звуками арфы» Сенковский О. И. Любовь и смерть // Записки домового : русская фантастика первой половины XIX века. М. : Русская книга, 1996. С. 196..

На основе прочитанных русских романтических повестей мы пришли к выводу, что фантазия выступает как антитетичная сила. С одной стороны, это состояние приятное, чудесное: «мир увлекательных фантазий» Иваницкий А. И. Мечтатель // Маяк. 1840. Ч. VIII. С. 151., «чудный мир фантазий» Там же. С. 168., «роскошный мир фантазий» Там же. С. 188.. С другой, - мнимое, лживое. Такая фантазия тождественна видению, призраку, фантому: «видения фантазии» Ган Е. А. Идеал // Русская романтическая повесть. М. : Советская Россия, 1980. С. 462.. Её обманчивая сила показана в повести А. Погорельского «Пагубные страсти необузданного воображения» (1828), в которой категория «воображение» выступает в значении «фантазия». Здесь фантазия навязывает герою фальшивые идеалы, заменяет истину ложью, выдаёт лишённый души механизм за человека.

«Воображение - это способность изображать в уме чувственные и отвлечённые предметы; возможность сочетания и мысленного живописания умственных картин» Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. Т. 1. М. : Терра, 1994. С. 241. . Именно благодаря воображению у человека зарождаются фантазии и мечты. Герои с обывательской психологией, противостоящие возвышенной романтической личности, считают воображение (как и мечту) обманом, глупостью, пустой выдумкой. «Мой доктор <…> объявил, что я неминуемо убью себя своим несчастным воображением» Сенковский О. И. Любовь и смерть // Записки домового : русская фантастика первой половины XIX века. М. : Русская книга, 1996. С. 196.. «Когда вы вступаете в свет, должны поставить для себя определённую цель и идти к этой цели мерными шагами, не увлекаясь призраками воображения и пристрастий, которые никогда не приведут к счастью, потому что основание их ложь» Иваницкий А. И. Мечтатель // Маяк. 1840. Ч. VIII. С. 194. . Как правило, категория «воображение» в романтических повестях окрашена в светлые тона («чистое воображение»). Это интенсивная, мощная по своему эмоциональному выражению сила, которой нередко сопутствует определение «пылкий» и другие однокоренные слова («пылкое воображение» Ган Е. А. Указ. соч. С. 442, 447; Сенковский О. И. Указ. соч. С. 174., «пылкость воображения» Ростопчина Е. П. Чины и деньги // Марьина роща : московская романтическая повесть. М. : Моск. рабочий, 1984. С. 237. ).

Таким образом, рассмотрев значения понятий «мечта», «фантазия», «воображение» в русской романтической повести о героях-мечтателях, мы выстраиваем градационную пирамиду. Её нижнюю ступень занимает «фантазия». Фантазия - это картина воображения, игра мысли; пустая мечта, затейливость, причуда, несбыточный бред; музыкальное свободное сочинение, по своей причуде без правил. Романтическая личность воспринимала данное понятие как в первом значении, в некоторых случаях связанном с категорией идеала, так и во втором, иногда указывающем на мнимый, преходящий характер фантазии и не позволяющем причислить её к романтическим ценностям. Реализация третьего значения фантазии встретилось нам только однажды.

Следующая ступень отведена «мечте». По сравнению с двумя другими категориями, мечта является наиболее востребованной категорией в русской романтической повести. Мечта - это картина воображения, игра мысли; видение, призрак; пустая, несбыточная выдумка, глупость, обман. Романтический герой обычно употребляет понятие «мечта» в первом значении, соотнося его с категорией романтического идеала. Во втором значении понятие «мечта» фигурирует крайне редко и не всегда может быть идентифицировано без разъяснений самого автора. Использование мечты в третьем значении присуще, как правило, антагонистам романтических героев, которые воспринимают мечту в искажённом виде.

На верхней ступени расположилось «воображение». Воображение - способность изображать в уме чувственные и отвлечённые предметы; возможность сочетания и мысленного живописания умственных картин; пустая выдумка, обман, глупость. Как и в случае с мечтой, негативное значение воображения репрезентируется той частью социума, которая противостоит романтическим героям. Воображение занимает вершину нашей градационной трехступенчатой пирамиды, поскольку именно благодаря ему романтические герои, воспринимающие данное понятие в первых двух значениях, способны погружаться в фантазии и мечты, отрешаясь от несовершенного реального мира.

Итак, как мы определили, что именно мечта (а не фантазия) играет доминирующую роль во взаимодействии с категорией романтического идеала. Жизнь романтической личности, в том числе и героя-мечтателя, - неутолимое стремление к идеалу, порождающее состояние томления. Это своего рода «жажда жаждать». В немецком романтизме томление - Sehnsucht, является одним из ключевых понятий. По мнению Н. Я. Берковского, у немецких романтиков оно «…обращается в даль - в синюю даль, его предмет - синяя бесконечная недостижимость» Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. СПБ. : Азбука-классика, 2001. С. 455..

Мечтатели обретают гармонию с собой только в идеальном мире. Антиох из повести Н. А. Полевого «Блаженство безумия» (1833) уверен, что тот «кто провёл много лет в мире мечтаний, в мире духа» никогда не сможет «обольститься оболочкою этого мира, миром вещественным» Полевой Н. А. Блаженство безумия // Русская и советская фантастика. М. : Правда, 1989. С. 247.. Подобная мысль высказана в романе Г. Штиллинга «Феобальд, или Мечтатели». «Мечтание есть какой-то навык души. С мечтателем бывает то же, что с человеком, привыкшим употреблять крепкие напитки. Когда он перестанет пить и ему дурно: он думает, что крепкий напиток ему полезен, и вновь к нему прибегает.<…> Точно так бывает и с мечтателем. В заблуждении, с сими ложными чувствами хорошо ему: вне сего круга он сам не свой» Штиллинг Г. Феобальд, или Мечтатели. Ч.1. М. : В университетской типографии, 1819. С. 95. .

В русской романтической повести мечте присущи определённые функции Первые две функции, в отличие от остальных, реализуются в каждой романтической мечте.:

1. Компенсативная - восполняет идеалы, отсутствующие в реальной жизни.

2. Персонализирующая - демонстрирует избранность героя, возвеличивает его, отделяет от людей с обыденным сознанием.

3. Прогнозирующая - предсказывает будущее или указывает на возможный ход развития событий.

4. Гносеологическая - активизирует познавательные процессы.

5. Генеративная - способствует зарождению чувств, видов деятельности и прочее.

6. Гедонистическая - доставляет удовольствие.

В русской романтической повести миру мечты свойственна поливариантность. Идеал мечтателя может быть направлен на восполнение единства своей личности. Романтики верили в эзотерическое учение об андрогинах, уходящее корнями в античность и связанное с идеями Платона и Пифагора Андрогинный архетип достаточно часто встречается в культуре как выражение полноты и гармонии. Русские сектанты-мистики считали, что разделение полов есть следствие грехопадения Адама, который до того был андрогином. См. Элиаде М. Мефистофель и Андрогин / пер. с фр. Е. В. Баевской, О. В. Давтян. СПб. : Алетейя, 1998. 374 с. . Согласно данным представлениям, предками человека являлись андрогины, соединяющие в себе и женское, и мужское начало. Романтические герои мечтают о встрече с родственной душой, помогающей воссоздать их некогда единую сущность.

«Андрогинный» мечтатель представлен в повести М. П. Погодина «Адель» (1830). Дмитрий убеждён в возможности «сродства» душ. «Струны, настроенные на один лад, издают звук, когда прикоснёшься только до одной из них; почему ж душам не иметь подобного сочувствия?» Погодин М. П. Адель // Русская романтическая новелла. М. : Худож. лит., 1989. С. 59. . По законам романтической эстетики соединение двух родственных душ на земле невозможно в силу социальных и других преград. Не случайно Дмитрий мечтает о преодолении противоположности полов, то есть об «андрогинной» любви, именно в небесной сфере «Душа томилась в земных оковах, но в мечте предвкушала уже иной мир; настоящая, истинная жизнь для неё не кончалась могилой, а только начиналась за её пределами», - это высказывание Н. А. Котляревского отражает один из важнейших эстетических принципов писателей-романтиков (Котляревский Н. А. «Мировая скорбь» в конце XVIII - начале XIX в., её основные этические и социальные мотивы и их отражение в художественном творчестве. СПб. : Тип. М. М. Стасюлевича, 1914. С. 14). . «Там, там, на высоком небе, обниму я тебя торжественно. Там, забыв ничтожный мир с его презренными рабами, свергнув с себя иго грубой, тяжёлой плоти, вразумимся мы в себя, сольёмся чистыми душами своими» Погодин М. П. Указ. соч. С. 61. . Смерть возлюбленной, эквивалентная для Дмитрия потере идеала, половины своего «я», обуславливает гибель самого мечтателя.

Антиох из повести Н. А. Полевого «Блаженство безумия» также является приверженцем теории античных мыслителей об андрогинах. «Пифагор не ошибался: я верю его жизни до рождения - и в этой жизни - верю я - было существо, дышавшее одной душою со мной вместе. Я встречусь некогда с ним и здесь; встреча наша будет нашею смертию - пережить ее невозможно! Умрем, моя мечта! умрем - да и на что жить нам, когда в одно мгновение первого взора мы истощим века жизни?» Полевой Н. А. Блаженство безумия // Русская и советская фантастика. М. : Правда, 1989. С. 250. . Встретив родственную душу Адельгейду, мечтатель приходит к выводу, что только гибель может воскресить их небесный союз. «Теперь я понимаю ещё более загадку жизни: Адельгейда умрёт, и смерть соединит меня с нею» Там же. С. 272. . Преграда земному счастью возлюбленных персонифицируется в образе Шреккенфельда, именующего себя отцом Адельгейды. На примере Шреккенфельда и Адельгейды можно выявить рецепцию Н. Полевым мотива кукольности «Песочного человека» Гофмана. Шреккенфельд, подобно Спаланцани и Коппелиусу, пробует себя в роли кукольника, трансформируя Адельгейду в марионетку, которой он с ловкостью манипулирует. Благодаря Антиоху, который, если применить терминологию В. Я. Проппа, по отношению к Адельгейде выполняет функцию волшебного помощника, героине удалось сохранить свою человеческую сущность. Межличностные отношения и характеры героев отражены номинативно. Адельгейду (в переводе с древневерхненемецкого языка - «благородная красавица»), которую можно квалифицировать как героиню, в определённой степени выражающую авторский идеал, защищает и возвышает Антиох (в переводе с древнегреческого - «противостоящий»), вступающий в конфронтацию с демоническим Шреккенфельдом (в переводе с немецкого - «долина ужасов»).

Гибель возлюбленной предопределяет судьбу мечтателя. Антиох, обезумевший от потери родственной души, умирает. Смерть, воспринимавшаяся романтиками как благодатное освобождение от бренного тела, не страшит героя.

Мечтатель, отыскавший идеал в восполнении своего единства путём андрогинной любви, представлен и в повести О. И. Сенковского «Любовь и смерть» (1834). Повесть имеет подзаголовок «Ночное мечтание», отсылающий к «ночным» произведениям западноевропейских романтиков (Бонавентура «Ночные бдения» (1805), Гофман «Ночные повести» (1817), Новалис «Гимны к ночи» (1800) и прочее). Ночь как самое мистическое время суток импонировала романтикам, реализовавшим в своём творчестве оппозицию «день» - «ночь». Ночь, рассматриваемая западноевропейскими романтиками, прежде всего, как сфера господства ирреального, приобретает двоякое значение. С одной стороны, ночная мгла становится фоном, на котором разворачиваются мрачные, кровавые события, иногда связанные с демоническими силами (Гофман «Ночные повести»). С другой стороны, темнота вуалирует неприглядную и прозаичную действительность, дарует человеку недостающую гармонию (Новалис «Гимны к ночи»). В повести О. И. Сенковского реализован второй вариант трактовки «ночного хронотопа». Подобно западноевропейским предшественникам, Сенковский указывает на антитетичность дня и ночи, которая выявляется автором в связи с категорией «мечта». «Ночью люди иногда мечтают умнее, нежели днём» Сенковский О. И. Любовь и смерть // Записки домового : русская фантастика первой половины XIX века. М.: Русская книга, 1996. С. 163. Далее цитируем повесть по данному изданию, указывая страницы в тексте. . Ночь для Н*** становится возможностью соединения со своей «осуществлённою мечтою» - умершей возлюбленной Зенеидой. Герой Сенковского придерживается упомянутых нами постулатов, характерных для благородных героев романтической литературы:

1. Торжество духа над материей. «Я свободен от тела: тем лучше! - оно всегда мешало мне в счастии. Я весь превратился в мысль. Я дух!» [с. 164].

2. Смерть - есть освобождение души. «То, что мы называем смертью, есть только переход из одного состояния всеобщей жизни в другое, простая перемена звания. Дух, данный мне на время моей органической жизни, по её окончании воспарит выше, туда, где ему назначено» [с. 167].

3. Любовь - есть сродство душ. «Волшебная цепь невидимо окружала наши жизни и сковывала их в одну жизнь» [с. 189].

Подобно своим единомышленникам-мечтателям, Н*** не сумел смириться с гибелью возлюбленной и последовал за ней в лучший мир.

Мечты о встрече со своей половиной были знакомы не только героям, но и героиням-мечтательницам. Это, например, Ольга Гольцберг из повести Е. А. Ган «Идеал» (1836). Как и положено возвышенной романтической личности, Ольга одинока. Окружающие люди не понимают мечтательницу, тем самым причиняя ей страдания. Романтическая личность, встречающая непонимание со стороны социума, игнорирует внешний мир, погружаясь в идеальные сферы. «Её юное пылкое воображение, не находя никакой пищи вокруг себя, заключилось в пределы своего мира и извлекало огонь из собственных рудников» Ган Е. А. Идеал // Русская романтическая повесть. М. : Советская Россия, 1980. С. 447. Далее цитируем повесть по данному изданию, указывая страницы в тексте.. Идеал Ольги - модный поэт Анатолий Т-ий, в поэзии которого она находит «отголоски собственных чувств». По отношению к Анатолию героиня применяет понятие «сродниться». «Я сроднилась с каждою его мыслию» [с. 451]. Анатолий не рассматривается Ольгой как независимая личность, поскольку для героини их сущности неразрывно связаны. «Существо, которое мыслит моими мыслями, чувствует моим сердцем, смотри моими глазами, звучною песнью даёт мечтам моим жизнь», - так Ольга воспринимает своего кумира [с. 452].

Анатолий-поэт и Анатолий-светский человек - две разные ипостаси героя. «Огненный и возвышенный в стихах, в сущности он был человек самый обыкновенный, жаден ко всем удовольствиям, буен в кругу товарищей и ловелас с женщинами» [с. 463]. Развенчание идеала заканчивается для Ольги болезнью и страданиями. Героиня находит спасение в религии. «Её любовью должен быть Спаситель, её целью - небеса!» [с. 480].

Идеал мечтателей был устремлён не только в сферу внутреннюю (личностную), но и внешнюю, например, в культурно-гедонистическую. Под объектом, который доставляет наслаждение, следует понимать искусство - одну из сфер культуры, в которой аккумулируются художественные и эстетические ценности. Дмитрий из повести Погодина «Адель» не обладает творческим потенциалом. Однако герой не равнодушен к сфере изящного. Описывая своё воображаемое путешествие с возлюбленной, Дмитрий перечисляет памятники искусства. Эстетическое удовольствие от просмотра шедевров великих творцов формирует идеальную жизнь для героя.

Антиоху из повести Полевого «Блаженство безумия», как и герою повести Погодина, не подвластен мир искусства. Герой мечтает не просто созерцать художественные произведения, но и приобщиться к миру искусства. Возможно, Антиох мечтает стать носителем синкретического искусства Подробнее о синкретизме см. в параграфе «Хранительница». , поскольку он взывает к представителям различных видов творческой деятельности. «О Рафаэль, о Моцарт, о Шиллер! Кто дал вам божественные ваши краски, звуки и слова? Для чего же даны они были вам, а не даны мне?» Полевой Н. А. Блаженство безумия …С. 309.

Некоторым мечтателям был присущ интерес к европейской цивилизации. Наиболее притягивающими героев странами оказываются Германия и Италия. Антиох воспринимает Германию как колыбель науки, а Италию - как край первозданной, умиротворённой природы. «Я выпросился у деда моего в Геттингенский университет. <…> Германия - парник, где воспитывает человечество самые редкие растения, унесённые человеком из рая. <…> В ней я провёл лучшие минуты жизни - в ней, в итальянской природе, и между швейцарскими горами, где песня приволья отдаётся между утёсами горными и вторит шуму вечных водопадов» Там же. С. 308..

Дмитрий, описывая своё воображаемое путешествие с возлюбленной, перечисляет не только европейские, но и восточные страны, которые он мечтает посетить. И европейские, и восточные страны для героя амбивалентны. Они являются средоточием результатов человеческой деятельности и царством величественной природы. Так, Западная Европа привлекает и своими памятниками искусства: «Гробница Шиллера и Гердера, Мадонна Рафаелева, Венера Медицисская, «Тайная вечеря» Леонарда Винчи, развалины Помпеи, храм святого Петра…», и «естественной» красотой: «восхождение солнца на Альпийских горах, вечерняя прогулка по Женевскому озеру» Погодин М. П. Адель … С. 62. . То же самое наблюдается и в отношении экзотических стран, которые знамениты «гиероглифическими пирамидами, беспамятными развалинами» и «дремучи<ми> леса<ми>, многоводны<ми> рек<ами>» Там же. С. 63. .

Н*** из повести Сенковского «Любовь и смерть» поэтизирует Италию - страну гармонии и счастья. «Мы часто рассуждали об Италии, которую пылкое и исполненное изящного её воображение представляло себе очарованною землёю - землёю, где все должны быть счастливы!» Сенковский О. И. Любовь и смерть ... С. 175. .

Следующую группу мечтателей составляют герои, испытывающие гносеологическую жажду. Ганя, герой повести Погодина «Чёрная немочь» (1829), мечтает овладеть всеобъемлющими знаниями об окружающем мире. «Мне всё хочется знать, знать… <…> что такое счастие, несчастие, судьба, случай, что такое добро, зло, воля, разум, вера, что такое бог…» Погодин М. П. Чёрная немочь // Русская романтическая повесть. М. : Советская Россия, 1980. С. 257. . Герой считает, что личность должна самосовершенствоваться непрерывно, в течение всей жизни. «Человек должен возделывать свои способности, должен работать над собою. Я не должен быть на пятидесятом году тем, чем я есмь теперь» Там же. С. 261. .

Романтического героя отличает интерес к оккультным знаниям. Так, Антиох погружается «в мир таинственных знаний», воплощённый в «исследовани<ях> тайн природы и человека, <…> магнетизма, <…> каббалистики, хиромантии, физиогномики» Полевой Н. А. Блаженство безумия …С. 310. . Мистические учения являются для героя ключом к «тайн<ам> глубокой мудрости».

Мечтатели могут испытывать потребность в таких эмоциональных состояниях, как страдание, страх. Эти состояния закаляли душу романтического героя, возвышали его над пресыщенной, самодовольной толпой. «Лишь горе испытав, душою мы растём. Величие души в величии страданья», - отмечает А. Мюссе Мюссе А. Избранные произведения : в 2 т. Т.1. М. : Гослитиздат, 1957. С. 232.. Размышления героев в этом направлении могут принять гротескные формы. «Мне хочется иногда, чтоб занемогла она: я буду ходить за нею, страдать с нею, - и она все это будет видеть, чувствовать. - Мне хочется, чтоб она умерла: вот когда, в этих адских муках, почувствую я любовь свою во всей полноте» Погодин М. П. Адель ... С. 65.. «Уединение в месте, освящённом её страданиями, обещало моему воображению какую-то прелесть ночного ужаса на кладбище: я желал насладиться ею непременно» Сенковский О. И. Любовь и смерть … С. 183..

Ещё одна мечта героев рассматриваемого типа состоит в возвращении к состоянию первобытного, «естественного», человека, живущего в полной гармонии с окружающей средой. Суетному свету Дмитрий предпочитает жизнь сельскую, уединённую. «А потом, потом с богатым запасом впечатлений мы поселимся в деревне, на берегу Волги. - Признаться ли, мысль о сельской жизни даже приятнее путешествия моему воображению, и ни об чем еще не мечтал я так сладостно!» Погодин М. П. Адель … С. 64. .

Герои-мечтатели не замыкаются на собственном «эго» и стремятся, например, преобразовать существующий государственный строй. У героя повести В. Ф. Одоевского «Город без имени» (1839) мечта выступает в форме социальной утопии. Чёрный человек противостоит утилитарному образу жизни своих соотечественников, которые заботятся лишь о материальных благах. В Бентамии все сферы социальной жизни (наука, религия, искусство) подчинены всепоглощающей идее выгоды. Единый закон страны гласит: «Польза есть существенный двигатель всех действий человека» Одоевский В. Ф. Город без имени // Русская фантастическая проза эпохи романтизма (1820-1840 гг.). Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1991. С. 355. . Накопительской идеологии герой противопоставляет «науку ума и науку сердца». Для него идеальным является то государство, где царит не жажда наживы, а добро, справедливость, любовь к ближнему.

Мечтателями становились возвышенные романтические личности. Люди, обладающие обыденным типом мышления, могли лишь профанировать мечту как романтическую ценность. Так, Александр Петрович Коницкий из повести В. Нестеренко «Светский человек» (1844) притворяется мечтателем, чтобы обольстить замужнюю женщину, которая ему понравилась. Наталья Павловна отличается от бездушных светских красавиц. «Ум её наклонен к мечтательности, сердце к состраданию; она верила в разочарование, орудие, которым, было время, искатели женских сердец ловили их как рыбок на удочку» Нестеренко В. Светский человек // Маяк. 1844. Т. 13. С. 45.. Коницкий антитетичен героине. Это - «баловень судьбы», не способный на глубокие чувства. Чтобы заинтересовать сентиментальную Резчикову, он «прикинулся мечтателем, разочарованным» Там же. С. 45. . После достижения цели герой чувствует угасание страсти к скомпрометированной им женщине. Он прекращает связь со своей возлюбленной. Лжемечтатель губит истинную мечтательницу, которая, не выдержав разрыва с любимым человеком, умирает.

В повестях начала 40-х годов нередко встречается синтез черт мечтателя и другого типа героя. Алексей Петрович Чадин из повести А. И. Иваницкого «Мечтатель» (1840) соединяет в себе качества мечтателя и героя байроновских поэм. В начале повести Чадин напоминает собой разочарованного странника. Мрачность, хладнокровие, задумчивость, ироническая улыбка. Однако дневник Чадина свидетельствует о том, что второй мир героя, созданный его воображением, наполнен фантазиями и мечтами. Мечты Чадина не статичны. Каждая мечта реализует определённую функцию, иногда не одну. Из воспоминаний самого героя выясняется, что в прошлом он мечтал найти идеальную возлюбленную. Эта мечта обладает двумя функциями. Она восполняет отсутствие идеалов в реальной жизни. «Ах, Боже мой, было время, когда я мечтал о своей идеальной милой; думал встретить её когда-нибудь на нашей печальной земле и в её объятиях успокоить грустную душу» Иваницкий А. И. Мечтатель // Маяк. 1840. Ч. VIII. С. 154. Далее цитируем повесть по данному изданию, указывая страницы в тексте.

. Встреча с идеальной девушкой порождает мечты с прогнозирующей функцией. «Я назвал её мечтой по преимуществу и от души верил, что она назначена судьбою быть первым лицом в драме моей жизни» [с. 174]. Предзнаменование сбывается, когда герой узнаёт, что идеальная незнакомка - это его возлюбленная, княжна Надежда Андреевна Горецкая.

До зарождения чувств к княжне Горецкой Чадин, разочарованный реальным миром, теряет мечту о возлюбленной. Он испытывает романтическое томление. «Душа рвётся в беспредельную синеву…» [с. 156]. Им овладевает жажда знаний - мечта, обладающая, прежде всего, гносеологической функцией. «Я хочу узнать и изведать всё, что существует в поднебесной» [с. 156]. Ещё одна функция данной мечты - генеративная. Под её воздействием мечтатель приступает к написанию диссертации. Любопытно, что наука, избранная Чадиным, относится не к оккультным, импонирующим романтическим героям, а к естественному циклу. Предпочтение автором повести «земной» науки - ботаники, можно объяснить тем фактом, что сам Иваницкий преподавал в Вологодской гимназии естественную историю, то есть естествознание.

Встреча с княжной Горецкой трансформирует мечты Чадина. «Теперь уже он <…> не бредит учёностью по целым вечерам» [с. 167]. Его влюблённость в княжну конкурирует с пристрастием к научной деятельности. «Тихая любовь к занятиям ещё не перестала согревать меня, <…> но <…> мне уже не хочется расстаться с Грязеславлем, здесь <…> эта милая, добрая княжна» [с. 168-169]. После того, как лёгкая влюблённость перерастает в крепкое и надёжное, ценимое романтиками чувство - любовь, в сознании Чадина наблюдается равноправный синтез двух мечтаний. «Жажда знаний и наслаждения любви слились в юном воображении в одну дивную, неизъяснимую гармонию» [с. 189].

В отличие от уже рассмотренных нами мечтателей, Чадин не использует в своей речи понятие «андрогинная любовь» и другие синонимичные определения. Любовь он воспринимает не как соединение двух душ, а как обретение душевного покоя. «Я мечтал о своей идеальной милой; думал встретить её когда-нибудь <…> и в её объятиях успокоить грустную душу» [с. 154]. Княжна Горецкая становится для Чадина, прежде всего, другом, защитницей, дарованной небесами. «И эта милая, добрая княжна… где я найду такого друга-женщину?» [с. 169]. «Боже мой, если это в самом деле мой ангел утешитель и защитник» [с. 173].

Отметим, что Чадин, как и предшествующие ему романтические герои-мечтатели, погружается в мир мечты преимущественно в тёмное время суток. Например: «Подкралась чудная ночь. <…> Я замечтался» [с. 171]. «Пробило полночь. Чадин <…> мечтал, сладко, утешительно, чудесно, ужасно мечтал» [с. 180]. «Ночь была очаровательна. <…> Я долго смотрел, долго мечтал» [с. 199] и прочее.

Итак, в данной повести героем-мечтателем овладевают две мечты, постепенно вступающие в синтез: жажда любви и познания. Подобный синтез призван воссоединить раздвоенное сознание героя, сведя к минимуму его байронизм. Как и его предшественники, Чадин испытывает чувство романтического томления, а его излюбленным временем для мечтаний является ночь. Однако данная повесть демонстрирует некоторые концептуальные различия с более ранними романтическими повестями о героях-мечтателях (выбор в пользу естественных, а не мистических наук, любви-дружбы, а не «андрогинной любви»).

Мечтатели появляются на страницах художественных произведений и во времена господства «натуральной» школы. Не все писатели, чьё творчество было прочно связано с романтизмом, смогли приспособиться к новому литературному направлению. В 1852 году был опубликован роман Е. П. Ростопчиной «Счастливая женщина», в котором автор вспоминает о недавних временах: «Тогдашние женщины - не нынешним чета! Они мечтали, они плакали, они переносились юным и страстным воображением на место юных и страстных героинь тех устаревших книг» Ростопчина Е. П. Счастливая женщина. М. : Правда, 1991. С. 25. . Именно такой романтической девушкой является главная героиня романа - Марина Ненская. Подобно героини повести «Идеал», она чувствует потребность в любви. Любви взаимной, но не андрогинной, поскольку в речи Марины не фигурирует слово «родственный» и другие однокоренные слова по отношению к потенциальному объекту этого чувства, а затем и к реальному возлюбленному. Любовь Марины, в отличие от любви Чадина и других мечтателей, вытесняет её мечты на второй план. «Жизнь её сосредоточилась в этой страсти, в этом чувстве: она ими дышала, и ими только могла и страдать и блаженствовать» Там же. С. 69.. Судьба героини складывается по законам романтической эстетики. «Марина Ненская умерла двадцати восьми лет, на чужой стороне, не жалея о жизни и благодаря смерть за избавление» Там же. С 119. . Героиня ждала смерти, поскольку верила в жизнь за пределами земного бытия. Но она не говорила о соединении с Борисом в лучшем мире, а надеялась лишь на встречу с ним. Это несколько дистанцирует Ненскую от героев-мечтателей 20-30-х годов.

Итак, Ростопчина, живущая воспоминаниями о романтической эпохе, попыталась создать роман, противоречащий духу времени. Однако в некоторых случаях, о которых мы говорили выше, романтическая поэтика оказывается нарушенной. Вопреки желанию писательницы, в романе отразились нравы современного, реалистически настроенного общества. Это свидетельствует о неактуальности типа романтического героя-мечтателя в период господства реализма.

Подведём итоги относительно героя рассматриваемого типа. Романтические мечтатели заявляют о себе в конце 20-х годов XIX века [89]. Наибольшая востребованность таких героев приходится на 30-е годы. В 40-е годы наблюдается снижение количества представителей данного типа героя, связанное с трансформацией литературного процесса. Истинные романтические мечтатели отходят на второй план, уступая место мечтателям с байроновскими настроениями [42], ложным мечтателям [58]. 50-е годы демонстрируют неактуальность романтического героя-мечтателя. В случае появления в литературе этого периода герой-мечтатель неизбежно эволюционирует под влиянием реализма [106]. Тип героя-мечтателя характерен, прежде всего, для светской повести, так как этот герой восстаёт против высшего общества и его ложной морали. Герой-мечтатель фигурирует и в бытовой повести, вступая в конфликт с представителями менее привилегированных сословий.

Мир мечты, которому герои данного типа противопоставляют низменную реальность, прежде всего, восполняет идеалы, которых недостаёт в окружающем мире, и отделяет героя-мечтателя от людей с обывательским сознанием. Кроме того, мечта могла способствовать активизации познавательной деятельности и пробуждению новых благоприятных чувств, эмоций, мыслей.

Данный тип героя имеет две вариации: истинный мечтатель и лжемечтатель. Для истинного мечтателя, которым могла стать только личность неординарная, возвышенная, мир мечты являлся идеалом. Заурядные люди профанируют мечту как романтическую ценность. Достигнув своей цели, лжемечтатели без сожаления расстаются со своей временной ролью.

У героев-мечтателей нами было выделено семь вариантов их идеала - мечты:

1. Восполнение единства человеческой сущности - реализовывалось посредством андрогинной любви, то есть чувства, заключающегося в сродстве душ [20; 89; 96; 110].

2. Культурный гедонизм - объектом, который доставляет наслаждение, выступает искусство - одна из сфер культуры, в которой аккумулируются художественные и эстетические ценности [89; 96; 110].

3. Европеизм и ориентализм - идеал романтиков был воплощён и в европейских странах (прежде всего, это Германия и Италия), и в восточных. [89; 96; 110].

4. Гносеологическая «жажда» - мечта овладеть всеобъемлющими знаниями о мире, получить доступ в различные науки, особенно в оккультные [92; 96].

5. Состояние эмоционального напряжения - страдание, страх закаляли душу романтического героя, оттеняли возвышенные романтические чувства (например, любовь), демонстрируя их ценность [89; 110].

6. Состояние «естественного человека» - такой человек, близкий к природе, живёт в полной гармонии с окружающей средой [89].

7. Социальная утопия - мечта, направленная на построение идеального государства, которое зиждется на духовных основах [59].

2.2 Демонический герой

Демонический герой представляет собой показательный объект для исследования, поскольку русская художественная культура демонстрирует пристальное внимание к феномену демонизма. Наряду с другими художественными культурами, она располагает обширным корпусом литературы, рассматривающей эстетику демонического. Исследователи обращаются к демоническому разных литературных эпох, в том числе и к романтической, в которой данная тема, в значительной мере, связана с творчеством М. Ю. Лермонтова См., например: Васильев С. А. О незамеченном библейском источнике поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон» // Филологические науки. 2005. № 3. С. 24-32; Докусов А. М. Поэма М. Ю. Лермонтова «Демон» (к вопросу об идейной концепции и основном тексте поэмы) // Русская литература. 1960. № 4. C. 111-129; Пульхритудова Е. М. «Демон» как философская поэма // Творчество М. Ю. Лермонтова. М. : Наука, 1964. С. 75-105; Роднянская К. Б. Демон ускользающий // М. Ю. Лермонтов: pro et contra. СПб. : РХГИ, 2002. С. 766-791; Фохт У. Р. «Демон» Лермонтова как явление стиля // М. Ю. Лермонтов: pro et contra. СПб. : РХГИ, 2002. С. 506-530.. Между тем демонический герой характерен и для русской романтической повести, в которой он получает воплощение не менее яркое, чем в поэзии Лермонтова и его современников. В отечественном литературоведении отсутствуют монографии, полностью посвящённые воззрениям на природу демонического в русском романтизме. Этот вопрос затрагивается лишь в отдельных главах некоторых исследований См., например: Орлов М. А. История сношений человека с дьяволом. М. : Республика, 1992. 352 с.. То же самое наблюдается и в зарубежном литературоведении, в котором данный феномен рассматривается на материале западноевропейского романтизма См., например: Матушевский И. Дьявол в поэзии. История и психология фигур, олицетворяющих Зло в изящной словесности всех народов и веков. Этюд по сравнительной истории литературы. М.: Типо-литография Т-ва И. Н. Кушнеревъ и К, 1902. 288 с.; Минуа Ж. Дьявол. М. : АСТ : Астрель, 2004. 161 с.; Мюшембле Р. Очерки по истории дьявола: XII-XX вв. М. : Новое лит. обозрение, 2005. 579 с.;

Рассел Дж. Б. Мефистофель. Дьявол в современном мире. М. : Евразия, 2002. 448 с. .

Демонических героев русской романтической повести можно разделить на собственно демонического героя и демонического человека. Собственно демонический герой воплощает собой тёмные силы сверхъестественного мира. Двоемирие такого героя базируется на конфликте злого начала трансцендентальной сферы и социально-этических идеалов реальности. Идеалы нравственного человека неприемлемы для демонического героя, воспринимаются им как ложные и наоборот.

Демонический герой может появляться в зооморфном и антропоморфном виде. Зооморфный демонический герой характерен, прежде всего, для фольклорной вариации фантастической повести. В большинстве случаев демонический герой не полностью появляется в облике животного, а лишь является носителем отдельных зооморфных черт (рога, хвост, копыта и прочее). Создавая образ подобного героя, писатели, соответственно, ориентировались на фольклорные традиции изображения нечистой силы.

Обладающие зооморфными чертами демонические персонажи появляются в повестях О. М. Сомова, черпавшего сюжеты для своих произведений по преимуществу из украинского фольклора. В его повестях фигурируют различные ирреальные персонажи, как правило, побеждающие человека: оборотни [117], кикимора [114], русалки [118], чертёнок [119] и прочая нечисть [113]. В антропоморфном виде Сомов изображает сверхъестественную силу гораздо реже [116].

Соответствующие народным представлениям демонические герои характерны для творчества Н. В. Гоголя, занимавшегося, как и Сомов, литературной обработкой фольклора. Основная функция «бытового чёрта» из русского фольклора - вредительство человеку. Именно эту функцию выполняет зооморфный демонический персонаж повести Гоголя «Ночь перед Рождеством». Он обладает ещё одной функцией, которую по терминологии В. Я. Проппа можно определить как «волшебный помощник». Связь гоголевского сюжета с морфологией волшебной сказки отмечает М. Я. Вайскопф Вайскопф М. Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. М. : Радикс, 1993. С. 6-7. .

У Н. Гоголя демонические персонажи могут «морочить человека» (например, в повестях «Вечер накануне Ивана Купала» и «Заколдованное место»). Обе повести написаны по мотивам народного творчества. Однако в первой повести нечистая сила выступает в привычном для фольклора зооморфном виде, а во второй - наряду с зооморфными персонажами фигурирует и антропоморфный (Басаврюк). В этих повестях чёрт смущает героев спрятанным кладом. Сказания о кладах, которые стережёт нечистая сила, были популярны в народной среде и нашли отражение в фольклорных стилизациях русских романтиков. Чтобы завладеть таким «заклятым» кладом, необходимо быть «посвящённым», знать специальные заговоры. В русском фольклоре золото имеет «оборотническую» природу См., например: Новичкова Т. А. Сор и золото в фольклоре // Полярность в культуре / сост. В. Е. Багно, Т. А. Новичкова. СПб.: Канун, 1996. С. 121-156. (Альманах «Канун»; Вып. 2).. Золото, подаренное или отобранное у лукавого, в «земном» мире превращается в сор, уголья или черепки и наоборот.

Некоторые сюжетные ходы повести «Вечер накануне Ивана Купала» использует в 1849 году П. Сумароков в фольклорной стилизации «Ночь на Иванов день», в которой лукавый также предстаёт в антропоморфном облике. Определённое сходство повестей выявляется уже на уровне заглавия. Повесть Сумарокова, как и у его предшественника, построена по принципу «рассказ в рассказе». Тема гибельности неправедного богатства в повести связана с любовными переживаниями Алексея Петрова. Как и в повести Гоголя, герой мечтает разбогатеть, чтобы жениться на своей возлюбленной. В обеих повестях цветущий папоротник является ключом, ведущим к заклятому нечистой силой кладу. «Непосвящённые» герои повестей Гоголя и Сумарокова обращаются за помощью к нечистому. Петрусь ещё до роковой ночи согласен на любые условия «бесовского» Басаврюка. Алексей Петров заключает мысленный договор с дьяволом ночью, пытаясь сорвать ускользающий от него цветок папоротника. «Мне пришла грешная, страшная мысль, взмолиться не Господу Богу, а лукавому. «Лукавый, говорю, возьми мою душу, только дай мне сорвать цвет и исполни все мои желания!» Сумароков П. Ночь на Иванов день // Москвитянин. 1849. № 17. С. 20. Далее цитируем повесть по данному изданию, указывая страницы в тексте. . В инфернальном персонаже, который появляется сразу после этих мыслей Алексея, «нет ничего страшного: в дорожном плаще, в руке палка, на голове серая, пуховая шляпа» [с. 20]. Его демоническое происхождение выдают взгляд и смех. «Глаза у него так сверкнули, что у меня и руки и ноги затряслись, и зубы защёлкали…» [с. 21]. Смех персонажа (вернее даже не смех, а хохот) также указывает на его причастность к нечистой силе: «Так страшно захохотал, что я поневоле вспомнил, как над дядей Савелием хохотал леший» [с. 22]. По народным представлениям, леший, действительно, отличается громким хохотом. «Хохот его слышен на сорок вёрст в окружности. Этот титанический смех, свист, хлопанье и крики - старинные метафоры для обозначения грома и воющих ветров» Афанасьев А. Н. Древо жизни и лесные духи // Афанасьев А. Н. Древо жизни. М. : Современник, 1983. С. 224. .