Прокурор в уголовном процессе

Прежде всего, детальному разбору подлежат показания подсудимого, независимо от того, признает ли тот свою вину. Несмотря на то, что показания подсудимого являются лишь одним из видов доказательств, не имеющим по сравнению с другими ни большей, ни меньшей силы, они не утрачивают своего особого значения, определяемого тем, что по версии обвинения подсудимый главный и непосредственный участник преступления, он лучше, чем кто-либо другой, знаком с обстоятельствами его совершения и, следовательно, может дать о нем наиболее полную информацию. Показания подсудимого важнейшее средство его защиты, поэтому ни орган уголовного преследования, ни суд не вправе игнорировать его объяснения, лишая возможности защищаться. Показания подсудимого должны быть тщательно проверены и сопоставлены с другими доказательствами и в зависимости от их содержания либо использованы для обоснования обвинения, либо опровергнуты.

Задача прокурора значительно упрощается, если подсудимый признает себя виновным в совершении преступления, однако, помня об известном правиле оценки этого вида доказательства, прокурор обязан обосновать правдивость этих показаний, добровольность сделанного признания, его соответствие иным доказательствам. При отрицании подсудимым вины у прокурора есть два варианта речевого поведения. Он может обойти молчание позицию подсудимого и доказать его вину с помощью других доказательств; ложь подсудимого, таким образом, становится очевидной и в опровержении не нуждается. При втором варианте обвинитель шаг за шагом опровергает показания подсудимого, показывает суду их надуманность и противоречивость. Возможно, использование и обоих приемов одновременно.

Используем в качестве примера указанное ранее уголовное дело по обвинению С. в убийстве его жены.

В судебном заседании С. утверждал, что, войдя в кухню, увидел кровь на груди своей жены. Поняв, что что-то произошло, возможно, самоубийство, а возможно и убийство подруга жены Л. в одной сорочке стоит рядом и держит раненую за руку, С. , по его словам, выскочил во двор и стал заводить машину, чтобы доехать до телефона-автомата и вызвать скорую помощь. Был сильно обеспокоен состоянием жены, поэтому не стал к ней подходить (тратить время), а сразу бросился к машине. Выехав со двора, в 70 метрах от калитки впереди машины увидел идущих от дома супругов Л., полностью одетых в зимнюю одежду. На вопрос суда ответил, что не видел, как они прошли мимо него.

Все эти показания с учетом обстоятельств дела выглядели совершенно неубедительно. Прокурору достаточно было задать риторический вопрос: что сделает любой муж, увидев жену раненой? Что делает любой человек в подобной ситуации? Разве не естественно спросить, что случилось, попытаться помочь, поднять на руки, положить на диван, перевязать? Поведение С., им самим описанное, противоречит элементарным психологическим законам, здравому смыслу, логике. Возможные контраргументы защиты о том, что С. только что застал жену в двусмысленной, как он утверждает, позе с посторонним мужчиной, гостем, мужем подруги, и требовать от него в такой ситуации заботы о жене - противоестественно, опровергаются его собственными словами: куда же бросился С., увидев раненую жену? За помощью. Но это значит, что его раздражение против жены прошло, а сострадание проснулось. Допустим. Но как тогда объяснить слова С. о том, что, увидев уходящую вместе с мужем подругу, он решил, что жене стало лучше? Настолько лучше, что подруга оставила её одну с ножевым ранением? Но если так, то чем объяснить его слова, зафиксированные дежурной станции скорой помощи: «пырнула себя ножом, умирает»? Где правда?

Обратимся к другой части показаний С. Вот он видит, что Л. стоит на кухне раздетая, в одном белье и даже описывает его рисунок и расцветку. Спустя минуты он же видит её впереди себя, за 70 метров от дома, полностью одетой по зимнему времени в пальто и сапоги. На вопрос суда С. отвечает, что двигатель его автомашины, несмотря на зимнее время, завелся сразу, значит прошло совсем мало времени - когда же Л. успела одеться и уйти так далеко?

Еще момент. С. утверждает, что вышел из дома первым, Л. оставалась с женой. Каким образом она вышла на дорогу раньше С.? Он говорит, что не видел, как Л. с мужем прошли мимо него, но нарисованный же им план двора явно говорит о том, что пройти можно только по той дорожке, где стояла машина, вплотную к машине, т.к. вся остальная территория занесена снегом. Пройти больше негде, но и незамеченным пройти нельзя.

Так шаг за шагом государственным обвинителем анализируются и опровергаются показания обвиняемого.

Достаточно распространенным в практике является отказ подсудимого от показаний, данных им в ходе представительного расследования. Делая такие заявления, подсудимый, как правило, ссылается на давление со стороны органов расследования, нарушение права на защиту, плохое самочувствие на допросе и подобные обстоятельства. Дать этим заявлениям оценку достаточно сложно, поскольку нарушения прав обвиняемых и подозреваемых на практике имеют место и формальное наличие протокола, подписанного обвиняемым, не всегда свидетельствует соблюдении его прав. Лучшим оружием против таких заявлений является изобличение обвиняемого другими доказательствами, наличие которых убеждает в отсутствии у органа расследования мотивации к недобросовестному склонению обвиняемого к признанию вины. Тем самым косвенным образом подтверждается и правдивость показаний, которые были получены от обвиняемого на следствии.

Для того, чтобы правильно оценить правдивость показаний обвиняемого, следует понять, чем мотивировано их изменение. По делу Р. и других, обвинявшихся в изнасиловании и убийстве несовершеннолетней, один из подсудимых - С. в суде неожиданно заявил, что Р. не насиловал потерпевшую и не приказывал её убить. Исследование доказательств в суде установило, что Р. перед своим арестом собирался жениться на сестре С. и уже жил с ней на правах мужа. Это обстоятельство, в совокупности с данными о возрасте С. ( 15 лет) и Р. ( 19 лет), с учетом руководящей роли Р. в совершении преступления и информации о том, что во время перевозки подсудимых из следственного изолятора в суд они имели возможность общаться между собой, позволило оценить изменение С. показаний как желание помочь Р. избежать ответственности.

Важное место в обвинительной речи занимает анализ свидетельских показаний. Прокурор должен уметь отличать правду от лжи, различать преднамеренное и ненамеренное искажение свидетелями действительности. В классическом смысле слова свидетель- это лицо, не причастное к совершению преступления, следовательно, объективное. Однако таких свидетелей бывает не так уж и много. Многие свидетели состоят в родственных отношениях с обвиняемым или потерпевшим, имеют с ними дружеские или приятельские связи, а некоторые так или иначе причастны к совершению преступления. Даже незаинтересованные в исходе дела свидетели могут иметь недостатки органов чувств или плохую память. Наконец, на показаниях свидетелей отражаются объективные закономерности протекания познавательных процессов- ощущений, восприятия, запоминания и забывания. Взятые вместе, эти причины делают свидетельские показания весьма уязвимым доказательством.

Редкий свидетель говорит абсолютную правду, ни в чем не ошибаясь и не заблуждаясь, также как и редкий свидетель говорит абсолютную ложь. В его показаниях всегда содержится полезная с точки зрения интересов обвинения информация, а знание психологии человека, особенностей протекания познавательных процессов поможет правильно её оценить.

Людмила Л., допрошенная в качестве свидетеля по вышеуказанному уголовному делу об убийстве С. своей жены, сразу после того, как ей сообщили об убийстве подруги, показала, что когда она и её муж, изгнанные ревнивым хозяином дома, уходили, З. стояла на крыльце, упрашивая их остаться, прижимала к груди полотенце или салфетку, на которой, как ей кажется, была кровь. Эти показания давали основания подозревать, что убийство было совершено до ухода супругов Л. из дома С., следовательно, даже если они сами к убийству не причастны, что-то видели, но от следствия скрывают. Впоследствии Л. уточнила показания, заявив, что её сообщение о том, что она видела кровь, было предположением.

Для того, чтобы правильно оценить эти показания, следует учесть такой фактор как внушаемость, благодаря которому свидетель сообщает то, что, как ему кажется, должно было быть при определенных обстоятельствах. Скандальная ночь, необоснованная ревность со стороны мужа подруги, его буйство, некрасивая сцена изгнания гостей, ночное путешествие к родственникам и последующее обсуждение с ними происшедшего вызывали массу впечатлений, высказываемых вслух и осмысливаемых про себя. Появление ранним утром работников милиции с сообщением, что подруга убита, закономерно вызвала мысль: я так и знала. Свидетельнице начинает казаться, что она действительно знала, что так все и закончится, что она, кажется, даже видела что-то красное в руках стоящей на крыльце подруги. Почему она прижимала полотенце к груди? Очевидно, зажимала рану. Почему опиралась на косяк двери? Потому, что была уже ранена. Все это не более, чем домыслы, результат разыгравшегося воображения. Прошло время, свидетельница успокоилась, стала способна спокойно вспоминать тягостное событие и поняла, что ничего этого она в действительности не видела, иначе бы ни за что не ушла, оставив давнюю подругу без помощи.

В показаниях подсудимых и свидетелей следует искать такие детали, которые не могут быть выдуманы, а значит, являются доказательством правдивости. Например, свидетель говорит: “Со слов подсудимого С., когда он вошел в комнату, кровь (из раны) била, как из курицы”. Это сравнение, придумать которое невозможно, говорит о том, что подсудимый, по меньшей мере, присутствовал в момент нанесения удара, а не вошел в комнату позднее. По разъяснениям допрошенных в суде экспертов, фонтанирование крови сопровождает момент извлечения из раны орудия преступления и весьма кратковременно.

Для оценки показаний свидетелей важно, через какой промежуток времени после преступления они были допрошены- сразу же, по горячим следам, когда они еще не знают тех обстоятельств, в сокрытии которых заинтересован обвиняемый, или когда уже стало известно значение тех или иных фактов.

По тому же делу в качестве свидетеля был допрошен сын обвиняемого Азат, который на первом допросе сообщил, что отец приехал к нему в 4-30 утра. Однако, по словам С., он заехал к сыну сразу после звонка в скорую помощь. Звонок поступил, согласно записи в журнале регистрации, в 5- 44. Разница во времени давала обвиняемому возможность вместе с сыном произвести инсценировку места происшествия, скрыть орудие преступления, то есть нож. Это обстоятельство разрушало и версию С. о том, что он не знал, что произошло с женой, т.к. сразу же кинулся вызывать скорую. Поэтому, вникнув в обстоятельства дела, на втором допросе Азат изменил свои показания, показав что, не помнит точного времени прихода отца, но это было уже утром, ближе к 6 часам.

Прокурор не может оставить без внимания и те доказательства, которые противоречат избранной им линии доказывания. Умолчание о них ослабляет его позицию, делает его необъективным. Поэтому задача прокурора - продемонстрировать ложность таких показаний или хотя бы зародить сомнения в их достоверности. Достигается это путем демонстрации внутренней противоречивости свидетельских показаний, сопоставления их с теми фактами, которые бесспорно установлены, указания на несоответствие правде какой-либо части показаний- и сомнительным становится все доказательство.

Имеет ли значение для оценки показания личность свидетеля? Можно ли ссылаться на прошлое поведение свидетеля в доказательство правдивости или ложности его показаний? Личность свидетеля весьма важна для оценки показаний. Мы обычно связываем сообщаемое человеком с тем, что он из себя представляет, насколько он для нас в какой-то ситуации авторитетен. Например, свидетель говорит, что подсудимый- хороший врач, но сам у него никогда не лечился. Личность человека может свидетельствовать о наличии или отсутствии мотива ко лжи. Любая порочащая свидетеля информация, в том числе и не имеющая отношения к делу, способна вызвать негативное отношение к нему и тем самым поставить под сомнение правдивость, то есть достоверность показаний. В деле, действительно сомнительном, использование этого способа доказывания ненадежности показаний может сыграть значительную роль. Но если показания такого свидетеля соответствуют обстоятельствам дела и подтверждаются другими доказательствами, использование такого приема может умалить достоинство судебного оратора. Допустим, свидетель в прошлом судим. Разве это является доказательством его лжи в данном деле? Допустим, свидетель пьяница, в связи с чем восприятие им событий часто искажено. Но если в описываемом им случае он был трезв? Гораздо более эффективно разрушает доверие к свидетельским показаниям указание на объективные причины, влекущие ненамеренное искажение действительности- плохое зрение свидетеля, слабую память, насыщенность его жизни событиями, вследствие чего он мог перепутать их последовательность и т.п.

В обвинительной речи должны быть проанализированы и другие доказательства- заключения эксперта, вещественные доказательства, документы и протоколы. Как правило, эти доказательства сами по себе не уличают в совершении преступления, но являются важными звеньями в цепи логических рассуждений, подтверждая отдельные, промежуточные выводы. Скажем, у обвиняемого обнаружено орудие преступления. Достаточно ли это для того, чтобы заявить о его виновности? Разумеется, нет. Адвокат скажет, что это оружие обвиняемому было подброшено, что не этим оружием совершено убийство. Поэтому, прежде, чем от факта обнаружения оружия строить вывод о виновности подсудимого в совершении преступления, следует доказать, что обвиняемый имел намерение совершить преступление, для чего и приготовил оружие, что на нем имеются отпечатки его пальцев, что оружие имеет следы недавнего употребления, что обыск был произведен по всем правилам и понятые наблюдали факт обнаружения оружия, что им не мог воспользоваться никто другой.

Заключение эксперта само по себе тоже, как правило, недостаточно для утверждения о вине подсудимого, ибо эксперт никогда не может указать на конкретное лицо, как совершившее определенные действия. Однако экспертиза дает такие промежуточные факты, которые, если взять их в совокупности с другими, создают неопровержимую цепь доказательств. Эксперт дает заключение о причине смерти от проникающего ножевого ранения, однако в мотивировочной части отмечает направление раневого канала - сверху вниз, спереди назад и слева направо. В совокупности с данными о том, что потерпевшая не была левшой, а на месте преступления орудие его совершения не обнаружено, это заключение опровергает версию о самоубийстве.

Таким образом, анализ и оценка каждого отдельного доказательства важны не сами по себе, а лишь в связи с тем местом, которое каждое из них занимает в общей линии доказывания.

Характеристика личности подсудимого может иметь значение для обоснования не только меры наказания, но и вывода о мотиве преступления, который привлекается прокурором для доказывания виновности. Если в первом случае речь идет о социальной характеристике личности отношении к труду, семье, поведении в прошлом, то во втором о психологической характеристике личности, о её нравственных переживаниях и внутренних побуждениях. Этот аспект был очень силен в речах юристов 19 века и практически отсутствует в современных. В речах наших обвинителей характеристика личности подсудимого излагается, как правило, формально, чаще всего стандартно: “При назначении меры наказания прошу учесть, что подсудимый на момент совершения преступления нигде не работал, ранее трижды судим, преступление совершено в состоянии алкогольного опьянения…”. Между тем, это один из наиболее сложных компонентов обвинительной речи, требующий глубокого знания психологии человеческого поведения. Что чувствовал, что думал человек, готовясь к совершению преступления, что пережил, совершив его ответить на эти вопросы, значит, понять и подсудимого, и причину его преступления, точно определить степень опасности его для общества, наличие или отсутствие необходимости лишения лица свободы.

Но чтобы составить такую характеристику личности, следует изучить предшествующую жизнь человека, допросить близко знавших его людей, исследовать его поступки. Образ подсудимого складывается и из отношения к содеянному, с очевидностью проступающего из его собственных показаний. Для оценки личности важны не столько прямые ответы подсудимого, сколько описание им подробностей совершения преступления ведь лучшая характеристика дается не словами, а фактами.

Н., описывая в суде совершенное им убийство женщины, говорил: “ я её взял за голову и - об колено”. Характер проступает отчетливо, так не сделает и так не скажет человек, лишенный жестокости, однако если задать подсудимому прямой вопрос, он, скорее всего, ответит, что сожалеет о содеянном и раскаивается.

Основания для вывода о характере человека есть в любом деле, прокурор должен уметь пользоваться данными судебного следствия. Если свидетель употребляет по отношению к подсудимому какой-то эпитет, например, трудяга, добряк, пьяница, значит, он его хорошо знает. В речи этот эпитет можно воспроизвести. При этом следует помнить, что свидетельские показания о личности могут быть субъективны, мы склонны оценивать человека потому, как к нему относимся. Характеристика подсудимого должна быть объективна, как и все остальное в речи обвинителя. Известно, что прокурор склонен считать подсудимого худшим, а защитник лучшим, чем он есть на самом деле. И хотя защитник вправе рисовать облик подсудимого односторонне, а прокурор нет, возможно, оба они характеризуют его верно: в каждом человеке переплетается и хорошее и плохое.

Не следует путать характеристику личности с имеющим аналогичное название документом, в котором в сухой и, как правило, краткой форме сообщается, кем работал подсудимый, пользовался ли уважением в коллективе, нарушал ли трудовую дисциплину. Но что за человек подсудимый - из неё видно не всегда. Исследованию личности на суде придается мало внимания, очевидно потому, что субъективная сторона преступления перестала быть предметом доказывания, вина в виде умысла или неосторожности презюмируется, особенно при наличии заключения психиатрической экспертизы о вменяемости. Однако способность человека сознавать характер своих действий и руководить ими не означает еще, что в данный конкретный момент он отчетливо понимал, что делает, и каковы будут последствия его поступков. В психологии кроме преступлений, совершенных с заранее обдуманным намерением или по неосторожности, выделяют большую группу так называемых аффективных преступлений. Они относятся к разряду умышленных, однако зависимость поведения от внешней ситуации, какого-либо повода, на котором фокусируется сознание, не позволяет говорить о полном сознании таким лицом фактического характера и общественной опасности своих действий и о способности руководить ими. Возникающее в острых психотравмирующих ситуациях сильное душевное волнение в определенный, пиковый момент достигает такой силы, что лишает человека способности адекватно оценивать ситуацию и контролировать свои действия. Эта особенность человеческого поведения учитывается законодателем, предусматривающим значительно меньшую ответственность за убийство и причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью, совершенное в состоянии сильного душевного волнения, вызванного насилием, издевательством или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего или иными противоправными или аморальными действиями (бездействием) потерпевшего (ст.ст. 107 и 113 УК РФ). Прокурор не может выполнить своей задачи и утверждать, что подсудимый в полной мере ответственен за свои поступки, без анализа аффектогенной ситуации и мотивации поведения подсудимого.

В преступлениях против личности важное значение может иметь анализ взаимоотношений подсудимого с потерпевшим, поскольку именно в них зачастую кроется причина преступления и именно они позволяют судить о степени опасности личности для окружающих носит ли преступление ситуативный характер и вызвано лишь конкретными межличностными отношениями, или оно совершено в отношении случайной жертвы, на месте которой мог оказаться любой человек. Проявляя объективность в первом случае, прокурор не может оставить без внимания роль потерпевшего в преступлении, однако он имеет право утверждать, что поведение жертвы не оправдывает подсудимого, что никто не вправе быть судьей другого и поднимать руку на него, что есть другие способы разрешения конфликта. Во втором же случае чернить личность потерпевшего вовсе не уместно, т.к. она не находится в причинной связи с содеянным. Однако иногда уместно выразить и сожаление, что жертва была неосторожна и неосмотрительна, вследствие чего сделалась легкой добычей для подсудимого, и подчеркнуть коварство и вероломство последнего, воспользовавшегося доверчивостью или слабоумием потерпевшего, объективными обстоятельствами и т.п. Любая ситуация всегда имеет две стороны, однако при их оценке важно соблюсти такт и чувство меры.

Предложения о применении уголовного закона и мере наказания.

Предложение прокурора о применении уголовного закона должно быть, как и вся его речь, объективным, опираться на установленные в суде на основе доказательств обстоятельства дела. Квалификация обвинения, поддерживаемого в суде, может быть изменена, но в любом случае государственный обвинитель обязан указать, по каким признакам деяние, в котором он обвиняет подсудимого, квалифицируется так, как он предлагает, а не иначе. Объективность государственного обвинителя, отвергающего все то, что не нашло подтверждения в судебном заседании, вызывает уважение, поднимает престиж прокуратуры. Подробнее об этом в следующем параграфе.

Цель уголовного судопроизводства заключается в разрешении уголовно-правового конфликта, восстановлении социальной справедливости. Этой цели служит определяемое судом наказание подсудимого, призванное в какой-то мере восстановить справедливость, воздав преступнику за причиненное им зло. Наказание должно быть соразмерно конкретной вине, определить которую может только суд, поэтому наказание, предусмотренное уголовным законом всегда альтернативно. Представляя государство, прокурор вправе от его имени высказать свое суждение о том, какая из установленных государством альтернатив наиболее целесообразна в данном случае. Однако в теории существует вопрос о том, в какой степени прокурор должен конкретизировать свои предложения о наказании подсудимого, нужно ли ему просить суд о применении конкретного вида и размера наказания.

На практике прокуроры так и поступают, однако всегда ли это правильно? Всегда ли можно обосновать предложение конкретного размера наказания? Где та грань, которая позволяет прокурору утверждать, что за совершенное зло подсудимый должен расплатиться пятью годами и шестью месяцами лишения свободы, а не пятью или шестью годами?

Прокурор, бесспорно, должен не только назвать, но и обосновать свое предложение о применении исключительной меры наказания Конституционный Суд РФ 19 ноября 2009 г. продлил мораторий на применение смертной казни., о пожизненном заключении, о применении высшего или низшего пределов санкции конкретной статьи, о назначении наказания ниже низшего предела. Требует обязательного обоснования предложение об условном осуждении, о применении отсрочки исполнения приговора. Все эти случаи свидетельствуют о неординарности обстоятельств дела и требуют взвешенного подхода и тщательного обоснования. Но всегда ли может прокурор доказать, что для целей исправления подсудимого или предупреждения преступлений необходимо ровно 6 лет изоляции от общества, а ни больше, ни меньше?

Конкретизация прокурором предлагаемой им меры наказания порой ставит суд в сложное и двусмысленное положение, вызывает у присутствующих недоуменные вопросы, формирует искаженное представление о сути происходящего. Если суд назначает ту же меру наказания, которую предложил прокурор, у присутствующих возникает убеждение, что суд и прокурор заодно, а если суд применил более мягкое наказание - значит, прокурор был необъективен. Еще хуже, если суд назначит наказание более строгое, чем предлагается прокурором (для демонстрации судейской независимости). Избежать неадекватных оценок можно, предоставив суду право самостоятельно решать вопрос о размере наказания, предварительно сообщив ему всю информацию, влияющую на этот выбор.

В обвинительной речи прокурор может высказать свои соображения и по другим вопросам, подлежащим разрешению в приговоре: о том, следует ли и в каком размере удовлетворить гражданский иск, как поступить с вещественными доказательствами, нужно ли отменить или изменить меру пресечения до вступления приговора в законную силу, вынести частное определение. Однако необходимость осветить эти вопросы определяется конкретными обстоятельствами дела.

§4. Отказ прокурора от обвинения и его последствия

Согласно ч.7 и 8 ст. 246 УПК РФ, если прокурор придет к убеждению, что данные судебного следствия не подтверждают предъявленного подсудимому обвинения, он обязан отказаться от обвинения и изложить суду мотивы отказа. До удаления суда в совещательную комнату прокурор вправе изменить обвинение в сторону смягчения путем:

1) исключения из юридической квалификации деяния признаков преступления, отягчающих наказание;

2)исключения из обвинения ссылки на какую-либо норму Уголовного кодекса РФ, если деяние подсудимого предусматривается другой нормой, нарушение которой вменялось ему в обвинительном заключении или обвинительном акте;

3) изменения квалификации деяния в соответствии с нормой УК, предусматривающей более мягкое наказание.

Изменение обвинения в определенной мере тоже является отказом от части обвинения, состоящей в квалифицирующих признаках, отягчающих вину обстоятельствах.

Проиллюстрируем это положение конкретным примером.

В декабре 2004 г. М. был похищен группой лиц с целью получения выкупа и более трех недель содержался в изоляции в качестве заложника. В связи с достигнутым соглашением о размере выкупа между братьями М. и представителем похитителей С. М. был освобожден, после чего он обратился в правоохранительные органы с заявлением о привлечении виновных лиц к уголовной ответственности. Следствием была установлена причастность С. к похищению и вымогательству, в связи с чем ему было предъявлено обвинение. 16 марта 2005 г., когда С. после очной ставки с М. подъехал к своему дому, неизвестным лицом на него и водителя его автомашины было совершено покушение с применением огнестрельного оружия, в результате которого С. и водитель получили огнестрельные ранения, причинившие тяжкий вред здоровью. Неоднократно допрошенный уже в качестве потерпевшего С. категорически отрицал предположение о возможной причастности М. к покушению на его жизнь.

В начале августа 2005 г. М. был задержан по подозрению в другом преступлении. В тот же день С. меняет свои показания и утверждает, что узнал в стрелявшем в него человеке М., однако боялся сообщить об этом, пока М. оставался на свободе. Аналогичным образом изменили свои показания и другие свидетели происшествия, проживавшие в доме С. в качестве обслуживающего персонала и являющиеся его дальними родственниками. На основании этих показаний следователь объединил два уголовных дела в одно производство и предъявил М. обвинение не только в событиях, имевших место в августе 2005 г., но и в покушении на убийство С. и его водителя.

При рассмотрении уголовного дела судом показания С. и упомянутых выше свидетелей не нашли своего подтверждения. В суде было установлено бесспорное алиби М. на тот момент, когда произошло покушение на убийство С., и прокурор отказался от обвинения М. в этой части. Важно, однако, отметить, что никаких новых доказательств, подтверждающих непричастность М. к покушению на С., в судебном заседании получено не было. Обвиняемый на одном из самых первых допросов назвал всех лиц, с которыми он находился в момент покушения на убийство С., все они были допрошены и подтвердили алиби М. еще на предварительном следствии. Очевидной была и сомнительность показаний потерпевшего, использовавшихся им для оказания давления на М. в целях изменения им показаний в деле о его похищении.

Расследуя второй эпизод, имевший место в августе 2005 г., следователь также проигнорировал показания обвиняемого М. о том, что он произвел несколько неприцельных выстрелов в сторону неизвестных лиц с целью защиты старшего брата А., находясь в состоянии сильного душевного волнения, вызванного полученной по телефону информацией об избиении брата неизвестными лицами, которые, как он полагал, были причастны к его похищению. Следствие предъявило М. обвинение в убийстве М-на, совершенном общеопасным способом, а также в покушении на убийство общеопасным способом двух и более лиц -- П. и С., которым был причинен вред здоровью средней тяжести. Между тем, собранными по делу доказательствами подтверждалось, что выстрелы, произведенные М., угрозы другим лицам не создавали, желания причинить смерть кому-либо из потерпевших обвиняемый не имел.

Оценив эти доказательства, прокурор изменил в суде квалификацию действий М. на ч. 1 ст. 105 (убийство без отягчающих обстоятельств) и п. «а» ч. 2 ст. 112 (причинение вреда здоровью средней тяжести).

Существует мнение, что отказ прокурора от обвинения следует оформлять в письменной форме. И хотя прокурору, участвующему в судебном разбирательстве, не представлено право вынесения постановлений, содержащих властные волеизъявления, нельзя не отметить особый характер этого решения, влекущего изменение правоотношений между участниками судебного разбирательства. Не случайно и Генеральный прокурор в приказе № 185 указал, что отказ от обвинения должен быть мотивирован и представлен суду в письменной форме. Письменная форма позволит государственному обвинителю мотивировать свое заявление, потерпевшему - обжаловать это процессуальное решение по мотивам необоснованности, а вышестоящему прокурору- оценить правильность действий государственного обвинителя. По- сути, именно государственный обвинитель прекращает уголовное преследование, суд же, связанный его волей, прекращает лишь судебное разбирательство. Частичный отказ от обвинения и иные формы его изменения влечет изменение пределов судебного разбирательства (ст.252 УПК РФ).

Продолжение судебного разбирательства и постановление обвинительного приговора после отказа прокурора от обвинения означало бы инициацию обвинительной деятельности самим судом, что в условиях состязательного судопроизводства недопустимо. Однако, закрепив приведенное выше положение, законодатель не учел, что отказ государственного обвинителя от обвинения может нарушать интересы потерпевшего, не согласного с прекращением уголовного дела и /или уголовного преследования или с изменением обвинения.

Определенная логика в том, как законодатель решает проблему правовых последствий отказа прокурора от обвинения, безусловно, есть. Отказ прокурора от обвинения по делам о преступлениях, преследуемых в публичном порядке, означает исчезновение движущей силы уголовного судопроизводства. Являясь частным лицом и защищая свой личный интерес, потерпевший не может самостоятельно поддерживать государственное обвинение, которого при отказе прокурора от обвинения уже и нет. В то же время нельзя признать справедливым положение, при котором объем процессуальных гарантий прав потерпевшего различается в зависимости от стадии, которую проходит в конкретный момент производство по делу о преступлении. Имея возможность добиваться продолжения производства по делу в стадии предварительного расследования, в судебном разбирательстве потерпевший такой возможности не имеет. Аналогичные проблемы возникают при изменении прокурором в суде обвинения на менее тяжкое. Такая позиция государственного обвинителя свидетельствует о фактическом прекращении уголовного преследования по более тяжкому преступлению и продолжении уголовного преследования по новому, сформулированному в суде обвинению. Это решение прямо касается интересов потерпевших, считающих совершенные против них преступления более тяжкими, рассчитывающих на справедливое с их точки зрения наказание и достойную компенсацию причиненного морального вреда. Отмена обвинительного приговора по мотивам неправильной квалификации деяния возможна только в том случае, если изменение квалификации не обусловлено соответствующей позицией государственного обвинителя. Таким образом, как видим, справедливое с точки зрения обвиняемого правило об обусловленности пределов судебного разбирательства тем обвинением, которое обосновывается в суде государственным обвинителем, не является справедливым по отношению к потерпевшему.

Возникающая ситуация неразрешима, если только поддержание государственного обвинение не примет на себя вышестоящий прокурор, однако делать это необходимо до заявления государственного обвинителя об отказе от обвинения. Поскольку, как правило, обвинение в судах поддерживают помощники прокурора, подчиняющиеся ему в силу ФЗ «О прокуратуре в РФ», они обязаны согласовывать с прокурором любое отклонение от государственного обвинения, направленного в суд. Генеральный прокурор требует от государственного обвинителя, позиция которого расходится с обвинительным заключением, обвинительным актом, докладывать об этом прокурору, давшему поручение на поддержание обвинения, а тот в свою очередь должен довести это до сведения должностного лица, утвердившего обвинительное заключение или обвинительный акт. В случае принципиального несогласия с позицией государственного обвинителя, он может быть отстранен от дальнейшего участия в деле и заменен другим. Таким образом, государственный обвинитель не свободен в выборе позиции по делу, он не распоряжается государственным обвинением. Государственное обвинение - позиция официальной обвинительной власти, поэтому его изменение или отказ от него также должны исходить от официального лица, имеющего право распоряжаться обвинением.

В тоже время, государственный обвинитель не может быть принужден к поддержанию обвинения вопреки своему внутреннему убеждению, а требования государственного обвинителя о вынесении обвинительного приговора по неисследованным материалам дела при отсутствии достоверных доказательств виновности подсудимого считается грубым нарушением законности и служебного долга со всеми вытекающими последствиями О этом, в частности, говорилось в Приказе Генерального прокурора РФ №141 от 13 ноября 2000 г. «Об усилении прокурорского надзора за соблюдением конституционных прав граждан в уголовном судопроизводстве», утратившем свою силу в связи с изданием приказа №185. .

Сложность рассматриваемой проблемы способствовала появлению в теории различных предложений о путях её разрешения- от постановки отказа прокурора от обвинения под контроль суда См.: Амирбеков, К.Отказ прокурора от обвинения/К.Амирбеков //Законность.2001.№12.С.23; Тетерина, Т.Отказ прокурора от обвинения «переступает» права потерпевшего на доступ к правосудию/Т.Тетерина//Российская юстиции.2003.№10.С.25. до введения уголовной ответственности прокурора за незаконное освобождение подсудимого от уголовной ответственности путем отказа от обвинения, что автоматически повлечет возможность пересмотра решения суда о прекращении уголовного дела ввиду отказа государственного обвинителя от обвинения в связи с новыми и вновь открывшимися обстоятельствами См.: Холоденко В. Учет мнения потерпевшего и его представителя при изменении обвинения прокурором в стадии судебного разбирательства// Российская юстиция.2002. №3. С.50.. Однако, ни одно из этих предложений эффективным и справедливым способом решения проблемы не является. Контроль со стороны суда за обоснованностью отказа прокурора от обвинения есть не что иное, как отказ от состязательности, за укоренение которой в отечественном уголовном судопроизводстве ученые так долго боролись. Второй способ применим лишь тогда, когда доказана незаконность отказа прокурора от обвинения, злоупотребление им своей властью. Сложность доказывания этого обстоятельства, а также длительность предлагаемой процедуры лишают потерпевшего права на быстрое и эффективное восстановление в правах. Кроме того, предположение о том, что отказ от обвинения всегда является следствием преступных действий прокурора, само является необоснованным и не верным. Практика дает основания для иного вывода- в большинстве случаев отказ прокурора от обвинения обусловлен отсутствием достаточной для обоснования обвинения совокупности достоверных доказательств. Этой проблемы не решит даже введение уголовной ответственности за неграмотное расследование- пробелы в собирании доказательств, как правило, невосполнимы. Не следует думать, что прокуроры склонны отказываться от обвинения при наличии хотя бы малейшей возможности его обосновать, проблема необоснованного поддержания обвинения, на наш взгляд, по-прежнему, стоит более остро, чем проблема необоснованного от него отказа.

Вынужденный рассматривать эту сложнейшую проблему, Конституционный Суд РФ Имеется в виду Постановление Конституционного Суд РФ от 8 декабря 2003 года № 18-П «По делу о проверке конституционности положений статей 125,219,227, 229,236, 237,239, 246,254, 271, 378, 405 и 408, а также глав 35 и 39 УПК РФ в связи с запросами судов общей юрисдикции и жалобами граждан» // Вестник Конституционного Суда РФ.2004..№1 исходил из того, что равно предоставляемая сторонам реальная возможность довести свою позицию относительно всех аспектов дела до сведения суда является одной из необходимых гарантий судебной защиты и справедливого разбирательства дела. Обязанность государства гарантировать защиту прав потерпевших от преступлений, в том числе путем обеспечения им адекватных возможностей отстаивать свои интересы в суде, вытекает также из положений ч.1 ст.21 Конституции РФ, согласно которым достоинство личности охраняется государством, и ничто не может быть основанием для его умаления. Применительно к личности потерпевшего это конституционное предписание предполагает обязанность государства не только предотвращать и пресекать в установленном законом порядке любые посягательства, способные причинить вред и нравственные страдания личности, но и обеспечивать пострадавшему от преступления возможность отстаивать, прежде всего, в суде свои права и законные интересы любыми, не запрещенными законом способами.

Принимая с учетом этого решение, Конституционный Суд указал, что предусмотренный ч.9 ст.246 УПК РФ пересмотр судебных решений ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств Законом от 30 октября 2009 г. № 244-ФЗ часть 9 ст. 246 УПК РФ признана утратившей силу. не может рассматриваться в качестве достаточной гарантии прав участников уголовного судопроизводства, поскольку возобновление дела в этих случаях осуществляется по инициативе не самих сторон, а только указанных в уголовно-процессуальном законе должностных лиц, а также поскольку такие обстоятельства, как они обозначены в главе 49 УПК Российской Федерации, влекут пересмотр судебных решений лишь в ограниченном числе ситуаций. В результате судебные ошибки, приводящие к нарушению прав, свобод и законных интересов личности, могут остаться не устраненными, что противоречит самой сути правосудия и его конституционным принципам.

Поскольку ст.46 Конституции РФ исходит из обязанности государства обеспечить каждому рассмотрение его дела как минимум двумя судебными инстанциями, положения ч.9 ст.246 УПК РФ, как не допускающие возможности кассационного обжалования постановления суда о прекращении уголовного дела ввиду отказа государственного обвинителя от обвинения, не могли быть признанными соответствующими Конституции РФ. Однако и Конституционный Суд оказался не в состоянии предложить законодателю эффективный механизм обеспечения права потерпевшего на судебную защиту при отказе прокурора от обвинения.

Представляется, что рассматриваемая проблема затрагивает несколько процессуальных институтов, следовательно, её решение требует комплексного подхода.

Обеспечение права потерпевшего на справедливую судебную процедуру, гарантирующую получение им максимальной судебной защиты, на наш взгляд, связано с вопросом о праве потерпевшего на самостоятельную обвинительную деятельность. Проанализируем относящиеся к рассматриваемому вопросу положения закона.

В соответствии со ст. 22 УПК РФ, потерпевший вправе участвовать в уголовном преследовании обвиняемого, а по уголовным делам частного обвинения- выдвигать и поддерживать обвинение. При этом потерпевший по делам частного обвинения именуется в УПК частным обвинителем. В тоже время, ст. 42, предоставляя потерпевшему право поддерживать обвинение, не ограничивает этого права какой-либо определенной категорией дел, из чего следует, что право потерпевшего на участие в уголовном преследовании не может быть поставлено в зависимость от вида уголовного преследования. Различается лишь объем принадлежащих потерпевшему прав: по делам частного обвинения потерпевший не только поддерживает обвинение, но и выдвигает его, распоряжается им по своему усмотрению, поскольку является единственным обвинителем. По делам публичного и частно-публичного обвинения права потерпевшего сводятся к участию в уголовном преследовании и поддержанию обвинения. Право выдвигать обвинение потерпевшему не предоставлено. Однако по делам о преступлениях небольшой и средней тяжести, преследуемым в публичном порядке, он вправе распорядиться обвинением, которое было выдвинуто (предъявлено) следователем или дознавателем (ст. 25 УПК РФ). При этом следователь не может воспрепятствовать потерпевшему в реализации права на примирение с обвиняемым, подозреваемым, если последний извинился перед потерпевшим и загладил причиненный ему вред. Однако, если примирения не произошло, уголовное преследование, и не только по данной категории дел, может быть прекращено государственным обвинителем на любом этапе судопроизводства без учета мнения потерпевшего.

Вопрос о том, почему законодатель, предоставляя потерпевшему возможность самостоятельно выступать в качестве обвинителя по делам о причинении легкого вреда здоровью и побоях, лишает его такого же права по делам об умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, грабежах, разбоях, изнасилованиях, т.е. преступлениях, причиняющих потерпевшему гораздо большие страдания, не имеет иного ответа, кроме того, что потерпевший, как частное лицо, не вправе осуществлять публичного уголовного преследования, возложенного на государственные органы. Таким образом, возложение на государственные органы обязанности уголовного преследования по делам публичного обвинения, вместо того, чтобы выступать гарантией прав потерпевшего, по сути, является единственной видимой причиной ограничения этих прав.

Согласно правовой позиции Конституционного Суда РФ, отказ государственного обвинителя от обвинения либо изменение им обвинения в сторону смягчения, а равно принятие судом соответствующего решения могут иметь место лишь по завершении исследования значимых для такого рода решений материалов дела и заслушивания мнений по этому поводу участников судебного заседания со стороны обвинения и защиты. Безусловно, следование этому правилу придает отказу прокурора от обвинения и судебному решению более убедительный и мотивированный характер, позволяет избежать поспешности в решении столь важного вопроса, однако эти рекомендации Конституционного Суда проблему по существу не решают: суд, рассматривающий дело, в случае отказа прокурора от обвинения не имеет альтернативы.

Приведем для иллюстрации сказанного еще один пример.

16 мая 2004 г. К. и Е., были задержаны по подозрению в совершении убийства и изнасилования Е-вой. Основанием задержания послужила информация о том, что К., Е. и потерпевшая, познакомившись накануне вечером в зале игровых автоматов, вместе ушли оттуда около часа ночи. Утром в районе гаражей на окраине населенного пункта был обнаружен труп Е-вой. Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы смерть потерпевшей наступила в результате удушения. На теле потерпевшей обнаружены и иные телесные повреждения- ссадины, сломанные ребра, кровоподтеки, не находящиеся в причинной связи со смертью.

Ни один из подозреваемых в совершении преступления своей вины не признал, при этом каждый из них показал, что убийство Е-вой путем сдавливания шеи руками совершил другой. Свидетелей этого преступления не было. Биологических следов физического контакта на телах и одежде потерпевшей и подозреваемых, несмотря на проведенные биохимические исследования, не обнаружено.

Первоначально обоим подозреваемым было предъявлено обвинение в изнасиловании, а также в умышленном убийстве, совершенном с целью его сокрытия группой лиц. Ввиду слабости доказательств действия одного из обвиняемых, Е., со ст. 105 (ч. 2 п. «ж» и «к») УК были переквалифицированы на ст. 316 УК (заранее не обещанное укрывательство тяжкого преступления), что позволило изменить и квалификацию действий К. на ч. 1 ст. 105 УК (убийство без отягчающих обстоятельств) и, изменив подсудность, избежать направления уголовного дела в прокуратуру области для утверждения обвинительного заключения. В судебном заседании из-за отсутствия достаточных доказательств прокурор был вынужден отказаться от обвинения обоих подсудимых в изнасиловании. Поскольку единственным доказательством вины К. в убийстве Е-вой были только противоречивые, путаные и ничем не подтвержденные показания второго обвиняемого -- Е., перед судом неизбежно должен был возникнуть вопрос о достаточности доказательств совершения преступления именно этим подсудимым, поскольку не исключался оговор. При таких обстоятельствах обвинительный приговор в отношении одного из подсудимых являлся бы не только явно несправедливым по отношению к другому, но и неправильным по сути. Суд не смог преодолеть сомнений в виновности К. в совершении этого преступления. Было очевидно, что смерть потерпевшей наступила в результате действий одного или обоих подсудимых, однако вина ни одного из них не была установлена с достаточной для обвинительного приговора степенью надежности. В итоге между участниками процесса был достигнут компромисс, в результате которого прокурор изменил обвинение К. с ч.1 ст. 105 УК РФ на ст. 316 и оба подсудимых признаны виновными лишь в заранее не обещанном укрывательстве преступления, поскольку этих действий ни один из них не отрицал.

По жалобе потерпевшей это дело было рассмотрено судом кассационной инстанции. В судебном заседании прокурор, представлявший прокуратуру области, поддержал жалобу и просил отменить приговор. Однако Судебная коллегия не могла этого сделать, так как ни государственный обвинитель, ни вышестоящий прокурор не подавали на этот приговор кассационного представления.

Потерпевшая предприняла попытку отменить приговор в порядке надзора К этому времени, через три месяца после вступления приговора в законную силу Конституционный Суд принял постановление № 5-П от 11 мая 2005 года про делу о проверке конституционности статьи 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом Курганского областного суда, жалобами Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации, производственно-технического кооператива «Содействие», общества с ограниченной ответственностью «Карелия» и ряда граждан, которым допустил в течение года с момента вступления приговора в законную силу пересмотр приговоров по мотивам, ухудшающим положение осужденного., однако надзорная инстанция, отменившая приговор и кассационное определение, не известила о возбуждении надзорного производства обвиняемых, чем нарушила право обвиняемых на участие в рассмотрении дела судом надзорной инстанции, поэтому Судебная коллегия Верховного Суда РФ постановление надзорной инстанции отменила. К моменту повторного заседания суда надзорной инстанции срок на обжалования вступившего в законную силу приговора, установленный Конституционным Судом в один год, истек.

Кроме того, фундаментальность нарушения прав потерпевшей по этому делу вызывала сомнения. Потерпевшая покинула зал судебного заседания после выступления государственного обвинителя, фактически отказавшись от участия в дальнейшей судебной процедуре, а надзорная инстанция, отменяя приговор, указала на лишение потерпевшей права участвовать в прениях сторон, что не соответствовало действительности. Таким образом, отменить рассматриваемое судебное решение было невозможно, но и в случае отмены его изменить было нельзя, поскольку прокурор официально в судебном заседании признался в невозможности доказать обвинение. Ошибки были допущены в досудебном производстве, поскольку надежные и достаточные доказательства виновности обвиняемых получены не были, следователь не сумел вовремя правильно оценить доказательства, упустил возможность проверить их, подкрепить или опровергнуть доводы обвиняемых.

Полагаем, что публичному уголовному судопроизводству не противоречит предоставление потерпевшему права на продолжение обвинительной деятельности в случае отказа прокурора от обвинения. Признав право потерпевшего на кассационное обжалование постановления о прекращении уголовного дела в связи с отказом прокурора от обвинения, Конституционный Суд, по сути, признает и его право на самостоятельную обвинительную деятельность. Однако позиция Конституционного Суда в этом вопросе представляется половинчатой. Право кассации само по себе не решает проблемы судебной защиты потерпевшего в полной мере, так как связанный недопустимостью поворота к худшему, суд второй инстанции вправе лишь возвратить дело на новое рассмотрение. Поскольку прокурор уже отказался от обвинения, нельзя требовать от него изменения позиции. В тоже время сам потерпевший не всегда в состоянии осуществлять квалифицированное обвинение по уголовным делам, оказавшимся сложными даже для государственного обвинителя.

В качестве вариантов решения проблемы представляется возможным представить на обсуждение следующие предложения.

Первый вариант состоит в предложении вернуться к положениям УПК РСФСР, действовавшим в последний период его применения: отказ прокурора от обвинения влечет прекращение судом уголовного дела только при согласии на это потерпевшего. Предоставление потерпевшему права самостоятельно поддерживать обвинение по делам публичного и частно-публичного обвинения в суде в случаях, когда государственный обвинитель отказался от его поддержания (в литературе этот институт именуется неофициальным или субсидиарным, дополнительным обвинением) См.об этом подробно: Петрова Н.Е. Частное и субсидиарное обвинение /Н.Е.Петрова.- Самара: Изд-во Самарский университет,2004. нуждается в дополнительных мерах, которые позволили бы потерпевшему продолжать уголовное преследование. Такой мерой могло бы быть наделение потерпевшего правом ходатайствовать о назначении представителя по аналогии с ч.2 ст.50 УПК РФ. В этом случае ч.2 ст.45 УПК РФ следовало бы дополнить словами: «Представитель привлекается к обязательному участию в деле по ходатайству потерпевшего также в случае отказа государственного обвинителя от поддержания обвинения». Все расходы, связанные с участием в таком деле представителя потерпевшего, должны быть отнесены к судебным издержкам и возмещаться по общим правилам, предусмотренным действующим законом. Учитывая дискуссионность вопроса о праве потерпевшего иметь своим представителем не адвоката, представляется целесообразным вернуться к его обсуждению с тем, чтобы права потерпевшего в описываемой ситуации представлял именно адвокат.