Международное гуманитарное право

В то же время важно помнить, что любой опубликованный материал может нанести ущерб одной из конфликтующих сторон, поэтому журналист должен нести ответственность перед общественностью и государством. Может какие-то правила цензуры, преследуют, прежде всего, вопросы безопасности, как военных, так и самого журналиста. Так же журналист может подвергнуться опасности стать жертвой бомбардировки, перестрелки и пострадать от случайной пули, стать заложником, одной из конфликтующих сторон. Его могут арестовать или грубо с ним обращаться и т.д. Примером может стать случай с корреспондентом радио “Свобода” А. Бабицким.

Что необходимо делать, чтобы в какой-то степени предотвратить подобные осложнения?

После Второй мировой войны были приняты четыре Женевские конвенции от 12 августа 1949 года. Впервые в этих документах упоминался журналист (ранее в конвенции 1929 г. называемый “военным корреспондентом”), в лучшем случае ему гарантировался статус военнопленного. Вопрос об улучшении защиты журналистов всегда остро стоял перед международными журналистскими организациями, пока ООН не проявила инициативу разработать проект конвенции, обеспечивающей безопасность журналистам, находящимся в зоне военного конфликта. Таким образом, появились Дополнительные протоколы к Женевским конвенциям, в первый из них, относящийся к вооруженным конфликтам, включена Глава Ш, статья 79 - “Меры по защите журналистов”. Цензура.“Как выбрать правильный курс между цензурой, дезинформацией, истерией и другими препятствиями”.Своими соображениями по этому поводу делится в “Телераме” Ален Уидер, бывший репортер Европы-1 и РМС, ныне сотрудник на А-2. Он выражает беспокойство по поводу слишком большой роли Си-эн-эн и военной цензуры в связи с конфликтом в Персидском заливе, и призывает журналистов быть ответственными. “ В нынешнем мировом кризисе в Персидском заливе единственным вектором в мире информации стала американская Си-эн-эн. Таким образом эфир монополизирован кампанией страны, которая больше других ввязалась в этот конфликт и имеет самое значительное военное присутствие в ближневосточном регионе. Лично меня это шокирует. Конечно лучше, чтобы вас информировало американское, а скажем, не румынское телевидение. Но какова бы ни была объективность этой кампании, само отсутствие выбора ставит серьезную проблему. Ведь свобода информации начинается со свободы выбора источников информации. Вот почему насущной представляется задача создания в Европе информационного канал, который конкурировал бы с Си-эн-эн, - считает Уидер.

Он отмечает также такой важный момент, как опека журналистов со стороны военных, старающихся избежать “вьетнамского синдрома” (показ в то время изуродованных трупов посеял настоящую панику среди населения США). “Я согласен, что надо принимать кое-какие меры предосторожности. Однако не военным устанавливать профессиональные правила для журналистов, которое сами должны понимать, что война - это ремесло, а не загородная прогулка, и связи с этим осознавать лежащую на них ответственность. Информация в такое время должна тщательно выверяться, основываться только на фактах, а не на истерии”. Отмечая, что из-за отсутствия журналиста на передовой, информация поступает не полная и есть опасность цензуры, Уидер призывает журналистов прежде всего заняться самоцензурой. “Если нет информации, как, например, во время недавней встречи Бейкера с Азизом в Женеве, журналисты зачастую начинают фантазировать. В таких случаях и возможна дезинформация”. Задача журналистов, по его мнению, заключается не только в том, чтобы как можно быстрее передать сообщение, но и в том, чтобы дать зрителю ключ к его пониманию, анализ освещаемого события”.

Источники получения информации. Для объективного и достоверного освещения конфликта необходимо постоянно получать информацию из достоверных источников.

Главным источником о ходе военных действий является пресс-центр армии, который предоставляет пресс-релизы, наглядные материалы.

Другим способом получения информации является пресс-конференция или брифинг, которые проводят высшие должностные военноначальники.

Нередко добыть информацию сложно, так как военные мотивируют это интересами безопасности, секретности.

Какие есть возможности, чтобы обойти высшие военные структуры? Можно установить личные контакты с солдатами и др. военными, чтобы получить своевременную информацию. Другим источником могут быть врачи военного госпиталя, другие сотрудники. Однако они не располагают достоверной информацией.

Сложная ситуация сложилась, например, у американских журналистов, которые вели репортаж из Багдада, спрятавшись в одной из гостиниц. Что можно было увидеть из окна, разве только кусочек зарева от разрыва бомб, но так ли надо делать репортажи!? Разве это достоверная информация? Подтверждением откровения журналистов стала статья, опубликованная во французском журнале “Телерама”. 1 “Санди таймс”, 13 января 1991. секция 3, с. 9. Вот краткий отрывок из нее.

“Диктор Си-Эн-Эн Бернард Шэу и два репортера Джон Холлиман и Петер Арнет целую ночь провели у телефона в своем номере багдадского отеля “Ричард”, давая миру напрямую послушать, как бомбят иракскую столицу. В Соединенных Штатах компании Эй-би-си, Си-би-эс и Эн-би-си, вещающие на всю страну внесли изменения в свои программы: приоритет информации. В такой момент, когда бомбят Багдад, трудно передавать в эфир “Косби-шоу” или “Симпсонов”, - говорит один режиссер.В Нью-Йорке, в штаб-квартире Си-би-эс, Дан Разер координирует сообщения, поступающие от корреспондентов с ближневосточного канала и из разных уголков Америки. Си-би-эс уже не является лидером в области информации. В районе Персидского залива у нее только 40 штатных работников, тогда как у Си-эн-эн - 200. Эй-би-си и Эн-би-си представлены там тоже довольно скромно.В свое время на Фолклендах было больше газетчиков, чем тележурналистов. Тем не менее теперь телевизионных репортеров в местах предполагаемых действий больше, чем газетных. Это показывает, что военные понимают возможности телевидения в формировании общественного мнения. Не всегда журналисту удается попасть на место боевых действий, как быть в этом случае, какие есть возможности для передачи информации?

Французский комментатор Мишель Шевале, король аудиовизуальной техники нашел выход.. Он использовал макет, на котором был изображен театр будущих военных действий, и стал учительской палочкой показывать танки, самолеты, ракеты, а маленькой видеокамерой, позволившей вести съемки изнутри макета, фактически симулировать присутствие корреспондента на месте событий. Продемонстрировано было все: взлет авианосцев, форсирование границы, бомбардировка ракетных батарей. Война на глазах сотен зрителей превращалась в видеоигру, и наоборот.

Когда журналист стал размышлять о войне, отношение к вымышленному видеоряду изменилось, потому что разговор был не простым, а очень серьезным. “Но вот грянула не игрушечная, а настоящая война. И что мы знаем о ней, прилипнув к экранам наших телевизоров? Во-первых, что это - первая война, боевые действия на которой транслируются напрямую, запечатлеваются и комментируются армадой спецкоров, экспертов в самых разных областях.

У войны свое реальное время, а поэтому надо торопить и информацию о ней, которая идет потоком, без особых проверок и выверок, не фильтруется и не задерживается. И это именно то, чего хотели мы, телезрители: срочно узнавать обо всем, чувствовать и сопереживать, знать обо всех событиях, пусть это сжимает нам горло и сердце.

Когда, переключая программы, случайно натыкаешься на обычные передачи - игры, японские мультики, развлечения, которые транслируются, как будто в мире ничего не происходит, возникает чувство. Что увидел что-то непристойное, и хочется вырвать при виде этих “сладостей”, которыми кормят и так уже перекормленных телезрителей. Мы хотим, мы требуем, чтобы телевидение шло в ногу основными событиями нашей жизни, ведь только это оправдывает то огромное место, которое оно занимает в наших умах, наших жизнях, то немалое количество часов, которое мы теряем, смотря его”.

39. Освещение СМИ вооружённых конфликтов: роль и ответственность

Наша планета, стиснутая телеспутниками, превратилась в предсказанную М. Маклюеном в книге “Understanding media: the extensions of man” - “глобальную деревню”. Сегодня информационные супермагнаты Т. Тернер, Р. Мердок и др. выступают главными режиссерами событий “деревни”. Репортажи о ходе военных действий в Косово, Чечне, Дагестане, Кыргызстане стали своего рода ежевечерним трагическим телероманом. Ведущие информационные агентства мира СNN, REUTER, BBC и др., словно соревнуясь между собой, показывают в реальном времени “театр” военных действий. Изображение становится эмоциональным, психологическим оружием, атакуя наше сознание, влияя на наше мышление, оставляя нас беззащитными под напором видеодрам. В действие, показываемое на экране, все чаще вступают военные генералы. Они диктуют: какую информацию, в каком объеме, под каким ракурсом следует показывать аудитории. Они также решают, где и сколько журналистов можно допустить в зону боевых действий. Нельзя, считают военные, чтобы война освещалась так, как это было во Вьетнаме. Актуальной является тема деонтологии и методов работы телевизионных журналистов, которые в значительной степени формируют видеоряд.

Если рассматривать изображение в контексте общего потока информации, особенно в его связи с печатным словом, можно составить себе представление о том, какую роль оно играет. Данную тему своеобразно поднимает Главный консультант руководства МККК по вопросам исследований и разработок в области коммуникаций Жильбер Холлефер. Он пишет: “Наше видение мира все в большей степени формируется теле- и фотоизображениями, которые доминируют в общественном пространстве. Воздействие изображения достигло небывалой силы, и это позволяет нам утверждать, вместе с многочисленными аналитиками, что постепенно оно подменяет собой реальность: сегодня существует лишь то, что удостоверено, засвидетельствовано и оценено фотоаппаратом или видеокамерой. В круговерти отображаемых событий все, что не снимается на видеопленку, не фотографируется, не становится объектом внимания средств массовой информации, тотчас исчезает из жизни, перестает существовать в социуме. В чем же секрет непреодолимой силы изображения? Ж. Холлефер выделяет три главных особенности: Изображение создает ценности. Оно порождает приязнь или неприязнь. Оно обращается к воображению, взывает к чувству, будоражит мысль. Одним словом, оно мобилизует сознание, похваляясь тем, что свидетельствует без всяких ухищрений о голых фактах, о неоспоримой правде пережитого. Именно в этом и состоит главное устремление телевидения, именно в этом оно и видит свою миссию, именно это и заставило Режиса Дебрея заявить о том, что “телевидение питает особое расположение к гуманитарной деятельности, так как наполняет назидательностью каждую сцену, выхваченную из жизни”. С годами гуманитарная деятельность поистине покорила пространство изобразительного ряда СМИ и общественного воображения. Она предлагается в меню каждого выпуска телевизионных новостей, с некоторых пор она неизменно пользуется высоким спросом в мире фоторепортажа. Вне всякого сомнения, гуманитарная деятельность является областью, позволяющей сочетать наилучшим образом два аспекта, которые и составляют силу изображения,-- реальные факты и их нравственную подоплеку, трагедию и благодеяние, зло и добро. Но в силу этой тесной взаимосвязи между фактами и нравственностью поставщики изображений гуманитарной деятельности оказываются перед лицом тяжелой моральной ответственности -- ответственности, которую несут как средства массовой информации, так и гуманитарные организации. Ибо если говорить по существу, то можно ли с нравственной точки зрения оправдать ежевечерний показ по телевизору сводок последних новостей, в которых предстают взору толпы изголодавшихся людей, трупы и повторяющиеся изо дня в день сцены ужаса? Зачем все это показывать и почему именно это, а не то? И насколько адекватно объясняется то, что нам показывают? Создается впечатление, что эти правомерные в нравственном отношении вопросы, которые должны возникать у любого телезрителя или читателя, узнающего о людских несчастьях, слишком часто остаются без удовлетворительного ответа. СМИ все чаще ограничиваются неглубоким освещением гуманитарных кризисов и вооруженных конфликтов: стремясь в основном к тому, чтобы шокировать зрителя, они лишь скользят по поверхности изображаемых событий. Что касается благотворительных организаций, то конкуренция, которая царит на “гуманитарном рынке”, способствует развитию досадной тенденции к спекуляции на добрых чувствах, к обеспечению в своих интересах поддержки со стороны общественности посредством рекламно-пропагандистских кампаний. И в этом смысле изображение жертв и зверств воспринимается как средство для создания “имиджа” гуманитарных организаций. Наконец, в этой безудержной погоне за удовлетворением собственных интересов забывается тот факт, что речь идет об изображении реальных людей, что, выстраивая изобразительный ряд, необходимо уважать достоинство “предмета”, который предлагается вниманию зрителя. Таким образом, представляется возможным выделить три отклонения, которые отражают, от общего к частному, значение этической задачи, связанной с использованием изображения гуманитарной деятельности в мире информации. Избирательность информации. Почему основное внимание уделяется именно этой ситуации, а не другой? Почему в центре внимания постоянно находится Босния, а не конфликты в Анголе, Афганистане или Камбодже? Почему информационные агентства, которые постоянно жалуются на недостаток средств для отображения всех событий в мире, вложили огромные суммы, а в некоторых случаях и все свои деньги, в освещение одной только войны в Персидском заливе? Вот здесь-то и проявляются вредные последствия конкуренции в мире СМИ, где наиболее сильные определяют выбор для всех остальных. Ускорение информационного потока. Тирания реального времени, технические достижения в области прямой трансляции приводят к ускорению, результатом которого становится то, что мы называем переизбытком информации: число изображений, обрушивающихся на экран телевизора из прямого эфира, настолько огромно, что они перенасыщают сознание людей и в итоге порождают безразличие. В самом деле, в реальном времени есть нечто извращенное, нечто такое, что исключает всякую возможность толкования; о самих событиях мы узнаем в любом случае -- иногда слишком быстро, иногда слишком поздно,-- а их анализ, критическая дистанция по отношению к ним совершенно утрачивают при этом свою значимость. Как же составить себе в таких условиях рациональное представление о положении вещей? И как политику, который должен принять решение, уследить одновременно за всем, что происходит в мире? Время на размышление упраздняется приростом изображения в прямом эфире, окончательно и бесповоротно вытесняющим комментарий, расследование, которое стяжало славу журналистам “Уотергейта”; какую пользу извлекли для себя миллионы тех, кто смотрел Си-Эн-Эн, следя за переживаниями в реальном времени Питера Арнетта, снимавшего и комментировавшего то, что он видел из окна своего гостиничного номера в Багдаде во время войны в Персидском заливе? В прямом эфире одни изображения! Ну а где же информация? Может, как считают некоторые, все это действительно “слишком сложно для публики”? Получается, что главное -- это показать, сделать зримым, изобразить, а не объяснить. Средство становится целью. Такое отсутствие толкования, передачи нюансов приведет, в конечном счете, к тому, что становится естественным ошеломляющий стереотип: волею судьбы человечество разделено на две половины -- на тех, кто страдает, кто обречен сделаться жертвой “дикарей”, и на тех, кто избавлен от этого. Последние чувствуют себя в безопасности, когда видят зло, от которого страдают не они сами, а другие, и провиденциальным спасением от которого служит гуманитарная помощь, вполне удовлетворяющая требованиям спокойной совести. Таково видение мира, в котором господствуют фатализм и стереотипные представления о гуманитарной деятельности, видение, порождающее всякого рода отговорки: сколько раз приходилось слышать по поводу Сомали или Югославии, что там-де живут “народы, которые все равно всегда дрались между собой и будут драться”? Информационный вуайеризм. Следует ли показывать любые изображения и можно ли показать все посредством изображения? Осуждение показа сцен, шокирующих зрителя, -- явление не новое. Беспокойство достигло своего пика в 1985 г., когда показали, как маленькая девочка по имени Омайра Санчес агонизирует в грязи, -- об этом помнит каждый. Сообщение фактов в теле- и фоторепортажах, подстегиваемое логикой реального времени и стремлением к зрелищным эффектам, слишком легко уступает место сильнее воздействующим на зрителя сценам зверств, жертвами которых становятся люди. Разве можно говорить об уважении личности человека, когда показывают страдающих жертв и не объясняют причин их страданий? Или когда в виде каких-то призраков, отупевших, обреченных жить в грязи, изначально пропащих, полностью зависимых от гуманитарной помощи, изображают людей, которые стойко борются за свою жизнь в условиях сложных и запутанных кризисов? Да еще и используют при этом весь арсенал фотографических приемов и средств для эстетизации их страдания, для искусной подачи этого страдания при помощи “композиционных” эффектов. Недавно один нью-йоркский редактор расхваливал нам фотографа, чья эстетика в изображении событий в Руанде основывалась на соотношении смерти, страдания и грязи. На горизонте этих клише, этого культа чисто зрительного восприятия зловеще выступает непристойность, которая не считается более с человеческим достоинством. Все эти явления требуют к себе самого серьезного отношения. Три описанные выше опасности отклонения предполагают организованное противостояние в этическом плане. Избирательности информации следует противопоставить этику видения: имеется в виду отношение, основанное на глобальном анализе положения в гуманитарной сфере, который позволит выявлять приоритеты в соответствии с критериями, не зависящими от стремления собрать наибольшую зрительскую аудиторию, политических интересов и традиционных рекламно-пропагандистских целей. Отношение, которое по-новому определит задачу поставщиков изображения, которое не удовлетворится беспорядочным показом фрагментов действительности, но в наш век глобальной коммуникации, свидетельствуя о событиях, будет стараться сохранить равновесие. Босния -- разумеется! Но также и Курдистан, Судан, Сьерра-Леоне, Афганистан и Ангола! Тирании реального времени необходимо противопоставить этику замедления, которая вернет время на размышление: надо найти время для объяснений, а не бомбардировать изображениями. Надо найти время, чтобы посредством изображения можно было уравновешенно представить различные точки зрения, надо стремиться вернуть гражданам полноценную информацию, а не экономить средства, видя в этом главную цель производства изображений. На отклонение в сторону доходящего до непристойности изображения жертв кризисов необходимо ответить этикой человеческого достоинства. Пленники сложной и жестокой ситуации, жертвы остаются людьми: изображать их страдание, конечно, можно, но с соблюдением приличия, относясь с уважением к человеку и его частной жизни. Эти мужчины и женщины не “иконы боли”, у них свои мысли, чувства, надежды, опыт жизни, и часто именно они являются главными партнерами в гуманитарной деятельности. Надо предоставить им слово, поведать об усилиях, порой отчаянных, прилагаемых пострадавшими к тому, чтобы самим справиться со своей бедой, показать их радость от ощущения жизни в моменты передышки, их мужество и благородство перед лицом страданий и опасностей, которые им угрожают. Программа эта огромна по своим масштабам, и ее осуществление нуждается прежде всего в углубленном диалоге между СМИ и гуманитарными организациями. Последние все больше внимания уделяют разработке правил, касающихся изображения и информации; будучи основанными на опыте, эти правила чрезвычайно важны для решения встающих перед нами этических задач. Перед лицом насилия, произвола и бесчинств нет ничего хуже отсутствия расследования, свидетельства и обладающего мобилизующей силой изображения, считает Жилъбер Холлефер. Резюмируя сказанное, сделаем вывод о том, что аудитория все-таки больше доверяет изображаемому, то есть телевизионной информации. Показывать все подряд или выборочно, объективно соотносить слово и изображение, чтобы давать разумную и правдивую информацию - право журналиста и его этической готовности.

40. Освещение СМИ вопросов гуманитарного характера

Актуальной является тема деонтологии и методов работы телевизионных журналистов, которые в значительной степени формируют видеоряд. Если рассматривать изображение в контексте общего потока информации, особенно в его связи с печатным словом, можно составить себе представление о том, какую роль оно играет. Данную тему своеобразно поднимает Главный консультант руководства МККК по вопросам исследований и разработок в области коммуникаций Жильбер Холлефер. Он пишет: Наше видение мира все в большей степени формируется теле- и фотоизображениями, которые доминируют в общественном пространстве. Воздействие изображения достигло небывалой силы, и это позволяет нам утверждать, вместе с многочисленными аналитиками, что постепенно оно подменяет собой реальность: сегодня существует лишь то, что удостоверено, засвидетельствовано и оценено фотоаппаратом или видеокамерой. В круговерти отображаемых событий все, что не снимается на видеопленку, не фотографируется, не становится объектом внимания средств массовой информации, тотчас исчезает из жизни, перестает существовать в социуме. В чем же секрет непреодолимой силы изображения? Ж. Холлефер выделяет три главных особенности: Изображение создает ценности. Оно порождает приязнь или неприязнь. Оно обращается к воображению, взывает к чувству, будоражит мысль. Одним словом, оно мобилизует сознание, похваляясь тем, что свидетельствует без всяких ухищрений о голых фактах, о неоспоримой правде пережитого. Именно в этом и состоит главное устремление телевидения, именно в этом оно и видит свою миссию, именно это и заставило Режиса Дебрея заявить о том, что “телевидение питает особое расположение к гуманитарной деятельности, так как наполняет назидательностью каждую сцену, выхваченную из жизни”. С годами гуманитарная деятельность поистине покорила пространство изобразительного ряда СМИ и общественного воображения. Она предлагается в меню каждого выпуска телевизионных новостей, с некоторых пор она неизменно пользуется высоким спросом в мире фоторепортажа. Вне всякого сомнения, гуманитарная деятельность является областью, позволяющей сочетать наилучшим образом два аспекта, которые и составляют силу изображения,-- реальные факты и их нравственную подоплеку, трагедию и благодеяние, зло и добро. Но в силу этой тесной взаимосвязи между фактами и нравственностью поставщики изображений гуманитарной деятельности оказываются перед лицом тяжелой моральной ответственности -- ответственности, которую несут как средства массовой информации, так и гуманитарные организации. Ибо если говорить по существу, то можно ли с нравственной точки зрения оправдать ежевечерний показ по телевизору сводок последних новостей, в которых предстают взору толпы изголодавшихся людей, трупы и повторяющиеся изо дня в день сцены ужаса? Зачем все это показывать и почему именно это, а не то? И насколько адекватно объясняется то, что нам показывают? Создается впечатление, что эти правомерные в нравственном отношении вопросы, которые должны возникать у любого телезрителя или читателя, узнающего о людских несчастьях, слишком часто остаются без удовлетворительного ответа. СМИ все чаще ограничиваются неглубоким освещением гуманитарных кризисов и вооруженных конфликтов: стремясь в основном к тому, чтобы шокировать зрителя, они лишь скользят по поверхности изображаемых событий. Что касается благотворительных организаций, то конкуренция, которая царит на “гуманитарном рынке”, способствует развитию досадной тенденции к спекуляции на добрых чувствах, к обеспечению в своих интересах поддержки со стороны общественности посредством рекламно-пропагандистских кампаний. И в этом смысле изображение жертв и зверств воспринимается как средство для создания “имиджа” гуманитарных организаций. Наконец, в этой безудержной погоне за удовлетворением собственных интересов забывается тот факт, что речь идет об изображении реальных людей, что, выстраивая изобразительный ряд, необходимо уважать достоинство “предмета”, который предлагается вниманию зрителя. Таким образом, представляется возможным выделить три отклонения, которые отражают, от общего к частному, значение этической задачи, связанной с использованием изображения гуманитарной деятельности в мире информации. Избирательность информации. Почему основное внимание уделяется именно этой ситуации, а не другой? Почему в центре внимания постоянно находится Босния, а не конфликты в Анголе, Афганистане или Камбодже? Почему информационные агентства, которые постоянно жалуются на недостаток средств для отображения всех событий в мире, вложили огромные суммы, а в некоторых случаях и все свои деньги, в освещение одной только войны в Персидском заливе? Вот здесь-то и проявляются вредные последствия конкуренции в мире СМИ, где наиболее сильные определяют выбор для всех остальных. Ускорение информационного потока. Тирания реального времени, технические достижения в области прямой трансляции приводят к ускорению, результатом которого становится то, что мы называем переизбытком информации: число изображений, обрушивающихся на экран телевизора из прямого эфира, настолько огромно, что они перенасыщают сознание людей и в итоге порождают безразличие. В самом деле, в реальном времени есть нечто извращенное, нечто такое, что исключает всякую возможность толкования; о самих событиях мы узнаем в любом случае -- иногда слишком быстро, иногда слишком поздно,-- а их анализ, критическая дистанция по отношению к ним совершенно утрачивают при этом свою значимость. Как же составить себе в таких условиях рациональное представление о положении вещей? И как политику, который должен принять решение, уследить одновременно за всем, что происходит в мире? Время на размышление упраздняется приростом изображения в прямом эфире, окончательно и бесповоротно вытесняющим комментарий, расследование, которое стяжало славу журналистам “Уотергейта”; какую пользу извлекли для себя миллионы тех, кто смотрел Си-Эн-Эн, следя за переживаниями в реальном времени Питера Арнетта, снимавшего и комментировавшего то, что он видел из окна своего гостиничного номера в Багдаде во время войны в Персидском заливе? В прямом эфире одни изображения! Ну а где же информация? Может, как считают некоторые, все это действительно “слишком сложно для публики”? Получается, что главное -- это показать, сделать зримым, изобразить, а не объяснить. Средство становится целью. Такое отсутствие толкования, передачи нюансов приведет в конечном счете к тому, что становится естественным ошеломляющий стереотип: волею судьбы человечество разделено на две половины -- на тех, кто страдает, кто обречен сделаться жертвой “дикарей”, и на тех, кто избавлен от этого. Последние чувствуют себя в безопасности, когда видят зло, от которого страдают не они сами, а другие, и провиденциальным спасением от которого служит гуманитарная помощь, вполне удовлетворяющая требованиям спокойной совести. Таково видение мира, в котором господствуют фатализм и стереотипные представления о гуманитарной деятельности, видение, порождающее всякого рода отговорки: сколько раз приходилось слышать по поводу Сомали или Югославии, что там-де живут “народы, которые все равно всегда дрались между собой и будут драться”? Информационный вуайеризм. Следует ли показывать любые изображения и можно ли показать все посредством изображения? Осуждение показа сцен, шокирующих зрителя,-- явление не новое. Беспокойство достигло своего пика в 1985 г., когда показали, как маленькая девочка по имени Омайра Санчес агонизирует в грязи,-- об этом помнит каждый. Сообщение фактов в теле- и фоторепортажах, подстегиваемое логикой реального времени и стремлением к зрелищным эффектам, слишком легко уступает место сильнее воздействующим на зрителя сценам зверств, жертвами которых становятся люди. Разве можно говорить об уважении личности человека, когда показывают страдающих жертв и не объясняют причин их страданий? Или когда в виде каких-то призраков, отупевших, обреченных жить в грязи, изначально пропащих, полностью зависимых от гуманитарной помощи, изображают людей, которые стойко борются за свою жизнь в условиях сложных и запутанных кризисов? Да еще и используют при этом весь арсенал фотографических приемов и средств для эстетизации их страдания, для искусной подачи этого страдания при помощи “композиционных” эффектов. Недавно один нью-йоркский редактор расхваливал нам фотографа, чья эстетика в изображении событий в Руанде основывалась на соотношении смерти, страдания и грязи. На горизонте этих клише, этого культа чисто зрительного восприятия зловеще выступает непристойность, которая не считается более с человеческим достоинством. Все эти явления требуют к себе самого серьезного отношения. Три описанные выше опасности отклонения предполагают организованное противостояние в этическом плане. Избирательности информации следует противопоставить этику видения: имеется в виду отношение, основанное на глобальном анализе положения в гуманитарной сфере, который позволит выявлять приоритеты в соответствии с критериями, не зависящими от стремления собрать наибольшую зрительскую аудиторию, политических интересов и традиционных рекламно-пропагандистских целей. Отношение, которое по-новому определит задачу поставщиков изображения, которое не удовлетворится беспорядочным показом фрагментов действительности, но в наш век глобальной коммуникации, свидетельствуя о событиях, будет стараться сохранить равновесие. Босния -- разумеется! Но также и Курдистан, Судан, Сьерра-Леоне, Афганистан и Ангола! Тирании реального времени необходимо противопоставить этику замедления, которая вернет время на размышление: надо найти время для объяснений, а не бомбардировать изображениями. Надо найти время, чтобы посредством изображения можно было уравновешенно представить различные точки зрения, надо стремиться вернуть гражданам полноценную информацию, а не экономить средства, видя в этом главную цель производства изображений. На отклонение в сторону доходящего до непристойности изображения жертв кризисов необходимо ответить этикой человеческого достоинства. Пленники сложной и жестокой ситуации, жертвы остаются людьми: изображать их страдание, конечно, можно, но с соблюдением приличия, относясь с уважением к человеку и его частной жизни. Эти мужчины и женщины не “иконы боли”, у них свои мысли, чувства, надежды, опыт жизни, и часто именно они являются главными партнерами в гуманитарной деятельности. Надо предоставить им слово, поведать об усилиях, порой отчаянных, прилагаемых пострадавшими к тому, чтобы самим справиться со своей бедой, показать их радость от ощущения жизни в моменты передышки, их мужество и благородство перед лицом страданий и опасностей, которые им угрожают. Программа эта огромна по своим масштабам, и ее осуществление нуждается прежде всего в углубленном диалоге между СМИ и гуманитарными организациями. Последние все больше внимания уделяют разработке правил, касающихся изображения и информации; будучи основанными на опыте, эти правила чрезвычайно важны для решения встающих перед нами этических задач. Перед лицом насилия, произвола и бесчинств нет ничего хуже отсутствия расследования, свидетельства и обладающего мобилизующей силой изображения, считает Жилъбер Холлефер. Резюмируя сказанное, сделаем вывод о том, что аудитория все-таки больше доверяет изображаемому, то есть телевизионной информации. Показывать все подряд или выборочно, объективно соотносить слово и изображение, чтобы давать разумную и правдивую информацию - право журналиста и его этической готовности.

41. Роль СМИ в деле привлечения к ответственности военных преступников

Этот материал предлагается студентам на основе статьи американского журналиста и лауреата Пулитцеровской премии Рой У.Гутмана “Привлечь внимание к нарушениям МГП. Роль СМИ”, опубликованной в ж. МЖКК, декабрь 1998, №23, с.737-746. Приводится реферат статьи. “Несмотря на высокие цели Всеобщей декларации прав человека, провозглашенной ООН, есть много доказательств того, что приверженность мирового сообщества этому документу, мягко говоря, не слишком сильна. Наглядным тому примером стала неспособность ООН положить конец геноциду в Боснии и Герцеговине, а также в Руанде, усугубленная тем, что ООН не провела тщательного анализа своей деятельности с целью извлечь надлежащий урок из боснийской катастрофы. Однако не следует забывать, что ООН не является монолитным образованием и что нельзя ставить знак равенства между понятиями “ООН” и “международное сообщество”. Свидетельством перемен является учреждение Советом Безопасности специальных Международных трибуналов по вопросам геноцида, преступлений против человечности и военных преступлений, имевших место во время конфликтов в Боснии и Герцеговине и в Руанде. Возможно, будет создан еще один трибунал по носившим массовый характер преступлениям против человечности, которые совершались в Камбодже в 70-е гг. Наконец, недавно государства определили сферу полномочий постоянного уголовного суда. Одним из признаков подвижки в этой сфере стал Гаагский суд, привлекший к ответу как военного преступника Милошевича, обвиненного в злодениях, совершенных на территории Боснии. Репортеры средств массовой информации тоже занялись критическим осмыслением своей деятельности. Нарушения прав человека, военные преступления и безнаказанность постоянно освещаются журналистами по той простой причине, что преступления составляют предмет новостей. Традиционная роль средств массовой информации -- бороться с негативными явлениями -- заставляет журналистов рассказывать о тех случаях, когда попирается право, особенно, когда виновник -- государство или учреждение, живущее на деньги налогоплательщиков. Однако международные или внутренние конфликты редко освещаются в средствах массовой информации с точки зрения нарушения законов войны. Международное гуманитарное право представляет собой сплетение презумпций, принципов, мотивировок и оговорок, совершенно непонятных для непосвященного. Поможет ли знание прав человека и Женевских конвенций повысить качество репортажей? Рой У. Гутман уверен, что ответ на этот вопрос должен быть утвердительным. Вот некоторые его размышления по данному вопросу.

“У многих журналистов освещение вооруженных конфликтов, происходивших в последние десять лет, оставило ощущение разочарования и обескураженности. Репортеры были среди тех, кто первым обнаружил, что правительства могущественных государств, вместо того чтобы содействовать соблюдению гуманитарного права, спокойно отворачиваются от него, если дело не касается их жизненных или коммерческих интересов или если оно не находится в центре внимания средств массовой информации. В начале августа 1992 г. после моих собственных репортажей, разоблачавших систематические убийства в лагерях на севере Боснии, и потрясающих телевизионных кадров, переданных телевизионно-информационным агентством “Индепендент Телевижн Ньюс” (Великобритания), и репортажей с места событий Эда Вуллиами (газета “Гардиан”) президент США Джордж Буш сделал весьма строгое, но уклончивое заявление, все же отражавшее ясное понимание того, что международное гуманитарное право было нарушено.Он не осудил преступления против человечности, не потребовал закрыть лагеря, освободить узников или провести расследование для того, чтобы установить факт совершения преступлений. Единственное, что он потребовал, -- предоставить МККК доступ в Омарску и другие лагеря. Реакция правительств других влиятельных держав последовала позднее.

Франция выжидала больше недели, прежде чем высказалась по поводу существования лагерей, а Великобритания, организовавшая через некоторое время в том же месяце крупную дипломатическую конференцию, отказалась оплатить авиабилет Тадеушу Мазовецкому, бывшему премьер-министру Польши, которого ООН назначила специальным докладчиком по правам человека, дав ему задание рассматривать обвинения в совершении злодеяний, имевших место на территории Боснии. Многие европейские правительства и США не извлекли никаких уроков из того, как зарождался нацистский геноцид. Они, не задумываясь, повторяют ошибку, сделанную ими в 30-е гг., почти полностью закрывая свои границы для беженцев, чья жизнь находится под угрозой. Французские и британские войска начали прибывать в Боснию с середины 1992 г., но их задачи были строго ограничены защитой поставок продовольствия и гуманитарных грузов, а иногда им не разрешалось делать даже и этого, не говоря уже о защите ни в чем неповинных, страдающих гражданских лиц. А после размещения Сил ООН по охране (СООНО) дело с обличением нарушений Женевских конвенций пошло уже из рук вон плохо. Эти Конвенции предусматривают мало механизмов правоприменения -- стороны лишь обязуются соблюдать и заставлять соблюдать их. Продолжительное расследование, предпринятое мною в 1993 г., убедило меня, что уклонение международного сообщества от ответственности во время выхода в свет репортажей из Омарской было не случайностью, а результатом умонастроения, сложившегося на протяжении десятилетий. Личный состав СООНО, который должен был следить за соблюдением Конвенций, не делал этого. Во многих случаях его члены присутствовали на месте совершения преступлений, но не проводили расследования и не сообщали о них. Сама мысль о том, что “голубые каски” -- солдаты, лучше каких не бывает, способны закрывать глаза на преступления, совершаемые в их присутствии, может поразить наивного наблюдателя как отказ от выполнения обязанности гораздо более важной, чем любой мандат ООН. Даже если кто-то и не знает содержания Женевских конвенций и других основных договоров международного гуманитарного права, здравый смысл подсказывает, что гражданин современного мира не может созерцать грубые нарушения прав человека, не проводя расследования и не требуя, чтобы этому положили конец. Однако ООН проявляет формализм и утверждает, что на “голубые каски” действие Женевских конвенций не распространяется. Это я узнал, когда делал репортажи о событиях в Бихаче. В ноябре 1994 г. расположенный на севере Боснии Бихач, который ООН провозгласила “безопасной зоной”, находился под угрозой нападения. Чтобы войти в город, силы боснийских сербов должны были атаковать муниципальную больницу. Предвидя катастрофические последствия, офицер ООН по связям с гражданской администрацией и населением обратился к местному военному командиру с просьбой защитить больницу, сославшись на Женевские конвенции. Этот офицер, американец, утверждал, что силы ООН обязаны обеспечить больнице г. Бихач тот высокий уровень защиты, который предусмотрен для больниц IV Женевской конвенцией. Он договорился об этом с русским начальником отдела штаба по связям с гражданской администрацией и населением в Сараево. Командир-канадец разместил свой личный состав -- это были бангладешцы -- на территории больницы и успешно остановил наступление. Однако через две недели офицер юридической службы вынес заключение, что ООН не обязана соблюдать Женевские конвенции, поскольку эта всемирная организация не является участником Конвенций 1949 г. и обязательную силу для командира имеют только мандаты, предоставленные Советом Безопасности. Если кто-то полагал, что СООНО считали себя обязанными предотвращать геноцид, преступления против человечности и серьезные нарушения, перечисленные в Конвенциях, или хотя бы отмечать их, то падение Сребреницы в июле 1995 г. стало для них сигналом к окончательному пробуждению. Прежде чем нидерландские войска были эвакуированы в безопасное место, они видели, как силы боснийских сербов отделили мужчин и мальчиков от женщин, детей и стариков, погрузили последних на автобусы и грузовики, а мужчин и мальчиков отправили, как выяснилось впоследствии, к месту массовой казни. Первых 54 нидерландских “миротворцев”, которых сербские вооруженные силы захватили на наблюдательных постах, отобрали у них оружие и оснащение и держали как заложников в нарушение международного права, освободили и вывезли из Боснии на автобусах 15 июля. По пути, направляясь в безопасное место, но оставаясь все еще на территории, контролируемой властями боснийских сербов, нидерландцы видели весьма убедительные доказательства происшедших здесь массовых расправ -- обувь и ранцы более чем ста человек, выставленные в ряд на обочине дороги, телегу, нагруженную десятками трупов, мертвые тела вдоль дороги. Свидетели из Сребреницы утверждают, что большинство казней произошло накануне, 14 июля. Естественно было бы предположить, что люди, видевшие такие свидетельства казней без суда и следствия, являющихся военным преступлением согласно Женевским конвенциям, немедленно заявят об этом. Эти происшедшие в Омарской, Вогосце, Бихаче и Сребренице события, которые я расследовал и о которых писал в то время, были, как мне стало ясно позднее, элементами единой тревожной схемы. Я обратился за разъяснениями в МККК. Мне сказали, что поскольку ООН не является ни участником Конвенций, ни стороной в конфликте, она не требует от “голубых касок” соблюдения Женевских конвенций. Вместо этого в большинстве случаев перед их размещением генеральный секретарь ООН издает общие указания о соблюдении принципов Конвенций. В Боснии таких указаний дано не было. Здесь возникает еще один вопрос: кто же в международном сообществе отвечает за соблюдение Конвенций? МККК в соответствии с Конвенциями имеет противоречивый двойной мандат: добиваться соблюдения этих документов и обеспечивать всю возможную защиту военнопленным и прочим покровительствуемым лицам. Если Комитет будет во всеуслышание обличать нарушителей, это может помещать ему получить доступ к таким лицам. И вполне понятно, что МККК, как правило, обращается к допустившей нарушение стороне в конфиденциальном порядке. К сожалению, по этой причине нарушения редко становятся достоянием гласности. Иностранные войска, если они носят голубые каски, могут утверждать, что входят в состав сил, не являющихся участниками Женевских конвенций. Они могут не замечать нарушений и не замечают их. Таким образом, остаются стороны в конфликте, те, кто нарушает законы и вряд ли явится с повинной, и жертвы, чьи заявления редко принимаются на веру. Получается, что ни на поле боя, ни рядом с ним нет никого, кто мог бы в тот же момент сообщить общественности о нарушениях международного гуманитарного права. И нарушители вполне могут рассчитывать на безнаказанность”. Какую роль могут сыграть средства массовой информации? В результате многочисленных дискуссий зародилась идея о том, что средства массовой информации могут сыграть определенную роль в решении данного вопроса. Сколько раз репортеры видели грубое нарушение права и не обозначали его как военное преступление? Но может ли репортер определить, является ли то, что происходит у него на глазах, военным преступлением? Далее продолжает Рой У. Гутман: “Вспоминаю некоторые события, свидетелем которых я был, но которые не осветил должным образом. В октябре 1991 г., в разгар сербско-хорватской войны, я побывал в больнице, расположенной на линии фронта в хорватском городе Винковци. Все палаты, находившиеся выше уровня земли, были разрушены, все знаки красного креста на здании и автомашинах больницы были превращены в мишени и уничтожены. Хорватские врачи лечили своих пациентов, в основном раненых в результате военных действий, в том числе сербов, в подвале. Центральное место в моем репортаже занимал волнующий рассказ о находившихся в одной палате солдатах -- многонациональном экипаже югославского танка и хорватском артиллеристе, который подбил этот танк. О том, какая судьба постигла здание больницы, я упомянул лишь мимоходом, и то лишь как о еще одном эпизоде “трагедии” Восточной Славонии. Трагедии? Проанализировав ситуацию несколько внимательнее, можно было бы установить, что речь идет также о серьезном нарушении международного права. Прошли годы, и мне стало известно, что один делегат МККК признал тогда ситуацию с больницей в Винковцах как “идеальный” пример нарушения Женевских конвенций. Более того, это была только одна из больниц, подвергавшихся постоянным нападениям. Сотрудники МККК отмечали, что то же самое происходило и с больницами в Карловаце и Осиеке. МККК, конечно, не мог предоставить исчерпывающих сведений о нападении на больницу в Вуковаре, по которой, по данным хорватской стороны, были выпущены сотни снарядов и сброшены две авиационные бомбы свободного падения весом в 500 фунтов. Больница не была разрушена, но после того как сербы взяли город, они вывезли всех оставшихся в живых и расстреляли. Таким образом, больница в Винковцах была не единичным примером, больницы подвергались нападениям систематически. Это фактура для неплохого материала. Конечно, добросовестный журналист должен был бы перейти на другую сторону, узнать ее версию событий, затем вернуться на хорватскую сторону, может быть, несколько раз побывать и там, и там, пока факты не сложились бы в цельную картину. Сотни репортеров из десятков стран освещали ход этой войны, но, насколько мне известно, ни один из них не привел документальных свидетельств этого преступления -- разрушения больницы в Винковцах. Отсюда следует извлечь урок. Независимо от того, какие требования ООН будет предъявлять в дальнейшем к своим силам по поддержанию мира в том, что касается Женевских конвенций, средства массовой информации могут внести собственный вклад в дело контроля за их соблюдением. Находя наглядные примеры, выясняя, что же произошло на самом деле, и затем сообщая об этом в режиме почти реального времени, журналисты могут донести до общественности человеческую драму, которую люди почти в любой стране могли бы связать с соблюдением или нарушением общепризнанных норм. Потенциальное воздействие на общественное мнение трудно оценить абстрактно, но при определенных обстоятельствах оно может оказаться существенным. Если бы средства массовой информации освещали нарушения, имевшие место в ходе войны 1991 г. в Хорватии, более умело, их материалы заставили бы мир осознать истинную природу конфликта и лучше подготовили бы человечество к всплеску преступлений, отмеченных во время боснийского конфликта 1992--1995 гг. А если бы репортеры сообщали о юридических критериях оценки систематических фактов дурного обращения в лагерях, разрушения памятников культуры и нападений на города и гражданских лиц во время конфликта в Боснии, общественность и наиболее влиятельные правительства могли бы на основании более четких критериев определять, каким образом на все это следует реагировать. Женевские конвенции 1949 г., которые далеко не устарели и не отстали от развития событий, могли бы стать для общественности нормативным руководством, объясняющим, что имеет важное значение в условиях конфликта. В конце концов, они составлены на основе уроков самого страшного конфликта нынешнего столетия, и их содержание, значительная часть которого восходит к еще более далекому времени, имеет определенную внутреннюю логику. В то время как МККК совершенно правильно стремится поощрять их соблюдение, приводя положительные примеры, средства массовой информации могли бы должным образом привлекать всеобщее внимание к военным преступлениям. Люди лучше поймут, что поставлено на карту во время войны, если репортеры будут представлять себе, какие действия являются законными, а какие -- незаконными или преступными, особенно сейчас, когда открывается новая эпоха -- эпоха международных судов, преследующих за нарушения права. К концу периода, который вполне может войти в историю как десятилетие этнических чисток, к завершению столетия тотальных войн против гражданского населения, на исходе бурного тысячелетия, может быть, пора добиться того, чтобы общество научилось лучше осознавать эти различия”. Рой Гутман предложил проект под названием “Предотвращение страданий и преступлений: Ознакомление работников средств массовой информации с международным гуманитарным правом”. “Стремясь повысить уровень информированности работников средств массовой информации в США и за границей о международном гуманитарном праве, группа репортеров при поддержке Вашингтонского юридического колледжа Американского университета и отдела по связям с общественностью этого колледжа подготовила проект “Военные преступления”. Наша первоочередная задача -- выпустить при поддержке Фонда семьи Сандлер и Фонда Форда издание карманного формата, посвященное военным преступлениям. Оно будет включать приблизительно 60 статей, написанных репортерами и рассказывающих о конкретных серьезных нарушениях Женевских конвенций и преступлениях против человечности. В каждой статье будет приведен не оставляющий сомнений пример преступления, свидетелем которого репортер был сам или за достоверность которого он может поручиться, обсуждена применимая отрасль права, а также указано, на что обратить внимание. Чтобы облегчить юридическую дискуссию, один из выпускников Вашингтонского юридического колледжа просмотрел юридические журналы, выбрал из них статьи по каждому виду серьезных нарушений и подготовил краткую объяснительную записку. Каждую статью редактируют журналисты и ученые в области правоведения, причем помощь в этом оказывают юристы МККК, а также ведущие военные эксперты. Есть также статьи, посвященные девяти крупным войнам, которые рассматриваются по-новому, с точки зрения международного гуманитарного права и, конкретнее, военных преступлений. Каждая война служит моделью определенного типа конфликта. Выбраны следующие войны: - арабо-израильский конфликт как типичный пример войны, вышедшей далеко за пределы всего того, что предусматривается Женевскими конвенциями; - война в Боснии, служащая наглядным примером практически всех нарушений гуманитарного права; - конфликт в Камбодже, высвечивающий искусственную ограниченность Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него; - чеченский конфликт как пример нарушения Женевских конвенций обеими сторонами; - конфликт в Колумбии, показывающий, как выходят из-под контроля военизированные группировки; - война в Персидском заливе, в ходе которой влиятельные державы пытались соблюдать Конвенции; - ирано-иракская война, один из последних крупных международных вооруженных конфликтов; конфликт в Либерии как пример варварства, характерного для малых войн в Африке; - и Руанда -- провал усилий международного сообщества перед началом, во время и по окончании геноцида.