Язык как средство конструирования гендера

Очевидно, что подобная поляризация оценок предполагает использование в качестве эталона различных символических конструктов женственности - традиционного (патриархатного) и нового (эгалитарного). Характерно, однако, что если критические комментарии по поводу коммуникативного стиля Т. Хайнц Керри недвусмысленно выражают отрицательную оценку, то апологетика включает как позитивно окрашенные атрибуты (см. примеры в левой колонке), так и многочисленные эвфемистические перифразы типа «her contentious views which are sometimes flamboyantly expressed» («ее дискуссионные взгляды, иногда облеченные в слишком яркую форму»); «her penchant for straying from the political message (присущее ей свойство не отклоняться от политической темы»); «her occasionally earthly language (ее подчас “земной” язык)» и т.п. Поскольку эвфемизмы всегда замещают нечто, «представляющееся нежелательным, грубым или нетактичным» [ЛЭС, c. 590], результат отчасти напоминает ситуацию, описанную в статье М. Тэлбот, где анализируется репортаж газеты «Sun» о судебном деле по сексуальным домогательствам [Talbot 1997]. Выбор языковых средств в репортаже, казалось бы, указывает на осуждение поведения обвиняемого, однако при этом текст оставляет нетронутыми традиционные допущения о маскулинности и сексуальных взаимоотношениях между мужчинами и женщинами.

Эвфемистическая апологетика вербального стиля Терезы Хайнц Керри репродуцирует традиционные стереотипы, латентно транслируя в качестве «нормы» патриархатный идеал женственности, воплощением которого является «скромная Лора Буш» (the modest Laura Bush). В этой связи уместно вспомнить мысль С. МкКоннел Джине о том, что при существовании в обществе альтернативных систем взглядов (в нашем случае, эгалитарной и патриархатной гендерных идеологий) легче узнаваемы значения, опирающиеся на систему, которая воспринимается как превалирующая, более известная в обществе [McConnel-Ginet 1998].

Обратимся к лингвистическим механизмам конструирования гендерной идентичности в предвыборных выступлениях жен кандидатов и других женщин, участниц предвыборного процесса. Л. Литосселити, вслед за Ю. Хабермасом, указывает, что участники коммуникативного взаимодействия регулируют саморепрезентации, которые, таким образом, не являются спонтанными, а представляют собой «стилизованное выражение опыта», представленного с учетом того образа, который каждый стремится предъявить наблюдателю [Litosseliti 2002]. Особую значимость в этой связи приобретают языковые составляющие гендерного дисплея (по Гоффману) как способа предъявления себя в качестве члена определенной гендерной группы. Например, руководитель предвыборной кампании Э. Гора (2000г.) Донна Брейзил назвала свои мемуары «Cooking With Grease, Stirring the Pots of American Politics» Подробнее см. www.cbsnews.com/stories/2004/06/17/opinion/ («Готовить с жиром. Взболтаем содержимое котелков американской политики»). Кулинарная метафора в данном случае - способ акцентуации гендерной идентичности, «женского» взгляда на политический (предвыборный) процесс.

Линн Чейни, жена вице-президента США Дика Чейни, известный ученый-историк и видная общественная деятельница, автор и соавтор семи книг (в том числе о женском движении в США) и председатель Национального Фонда гуманитарных наук в 1986 - 1993 гг., почти все свои предвыборные выступления в рамках президентской кампании начинала с рассказа о том, что всем возможным титулам предпочитает тот, каким назвала ее однажды четырехлетняя внучка: «Бабушка Соединенных Штатов» (The Grandma of the United States). Такой способ самопозиционирования - сигнал приверженности традиционным семейным ценностям, в терминологии И. Гоффмана «присоединения» (alignment) к определенной гендерной группе (и идеологии). Аналогичную функцию в конструировании имиджа выполняют ярлыки «Momma T» (прозвище, данное Терезе Хайнц Керри близкими и друзьями за заботу и внимание к их здоровью, которое она проявляет) или уже упоминавшееся выше название книги о Лоре Буш «Совершенная жена» («The Perfect Wife»).

Менее прозрачным, но весьма эффективным инструментом гендерного позиционирования является грамматическая организация предложений. В разделе 5.4. анализировались выборы транзитивности (по Халлидею) как одно из средств объектификации женщин в российском предвыборном дискурсе. В данном разделе аналогичная методика используется при анализе обращений Л. Буш и Т. Хайнц Керри к делегатам партийных съездов республиканцев и демократов (сентябрь 2004, Нью-Йорк; июль 2004, Бостон). Тексты данных выступлений интересны для сопоставительного изучения, поскольку на фоне общего прагматического контекста ярче видны различия в способах конструирования гендерной идентичности.

В ходе анализа из текстов выступлений были выделены все предложения, где отправитель речи выступает в функции субъекта. В обоих случаях это (1) предложения с подлежащим «I» («я») и (2) предложения с инклюзивным «we» («мы»), где отправитель речи действует вместе с мужем-кандидатом (сюда вошли также групповые подлежащие типа «George and I» и «John and I»). Кроме того, для сравнения привлекались предложения, где субъектами являются кандидаты в президенты (мужья говорящих). Учитывая, что в силу типологической специфики обоих языков при переводе с английского на русский может меняться агентивность (ср. He was wrestling with agonizing decisions - В нем шла мучительная борьба и т.д.), подсчеты велись по тексту оригинала. Примечательно уже само количественное соотношение выделенных групп. В речи Лоры Буш она сама выступает в роли субъекта - 27 раз, Джордж Буш - 32 раза, инклюзивное подлежащее «Джордж и я» используется в 15 предложениях. В речи Терезы Хайнц Керри она сама выступает в роли субъекта 26 раз, Джон Керри - 12 раз. Инклюзивный субъект «Джон и я» зафиксирован лишь в одном случае.

Более полное представление о характере агентивности в сопоставляемых текстах дает анализ транзитивности. Напомним, что в основе данного метода лежит классификация глагольных предикатов в соответствии с характером обозначаемых ими процессов на материальные (намеренные и ненамеренные) и ментальные, которые делятся на направленные вовне (воздействующие) и замкнутые внутри (обозначающие реакции, восприятия и когнитивные процессы).

Обращает на себя внимание тот факт, что хотя формально в речи Лоры Буш присутствует более двух десятков предложений с субъектом «я», она практически ничего не сообщает о себе. Субъектно-предикатные группы с местоимением «I», как правило, вводят придаточные дополнительные, где речь идет о муже-президенте или о других политических персонах, проблемах и действиях. Особенно показателен фрагмент, где говорящая представляет себя молчаливым свидетелем трудных решений мужа: «Я помню проходившие в молчании вечера за обеденным столом. Джордж взвешивал мрачные сценарии и зловещие сообщения разведки о возможности еще более разрушительных атак. Много раз по вечерам я слышала, как Джордж разговоривал по телефону с зарубежными дилерами, в нашей гостиной или на ранчо в Крофорде. Я помню напряженный уикэнд в Кэмп Дэвиде. Джордж и премьер-министр Тони Блэр обсуждали угрозу, исходящую от Саддама Хуссейна. И я помню, что, сидя у окна Белого Дома, смотрела, как Джордж ходит по лужайке внизу. Я знала, что он борется с мучительными решениями, оказавшими столь огромное влияние на жизни многих людей и будущее нашего мира. И я была там, когда мой муж должен был решать…»

Анализ выборов транзитивности в выступлении Л. Буш, показывает, что более половины (15) предикатов в предложениях, где субъектом является она сама, обозначают внутренние ментальные процессы - восприятия, реакции и когнитивной деятельности («горжусь», «думаю», «видела», «знала», «помню» и т.п.). Восемь (8) предикатов обозначают ментальные процессы воздействия (направленные вовне); важно, что в основном это глаголы речи («сказать», «выразить» и т.п.), вводящие информацию о событиях или о действиях президента. Один предикат обозначает реляционный процесс (идею присутствия). Предикатов, обозначающих материальные процессы в тексте всего три (3), при этом ни в одном из случаев действие не может быть четко квалифицировано как намеренное, а скорее является следствием иных действий или процессов. Еще три предиката, обозначающих материальные намеренные действия, представлены в предложениях с субъектом George and I и инклюзивным we (всего таких предложений в тексте выступления 15). В них речь идет о предвыборных визитах в школы Л.Буш - бывший школьный учитель и библиотекарь, ее «ниша» в политической жизни - сфера образования. , и они мало что меняют с точки зрения общего характера агентивности.

Таким образом, в тексте предвыборного выступления Лора Буш позиционируется как воспринимающий, констатирующий и (со)переживающий субъект, не принимающий непосредственного участия в описываемых событиях и не оказывающий воздействия на политические (или иные) решения. Результаты анализа можно представить схематически в виде графика, отражающего «движение» от ментального интериоризованного действия к материальному намеренному. У Лоры Буш этот показатель последовательно падает.

Резкий контраст с такой самоподачей представляет репрезентация Дж. Буша (предложения с подлежащим «he», «George», «my husband»), который выступает в роли субъекта 32 раза. При этом 14 предикатов обозначают материальные намеренные действия (т.е. действия, оказывающие влияние на окружающий мир и людей) и лишь два 2 предиката обозначают материальные ненамеренные процессы: один из них используется в вопросе, а второй - в ответе на вопрос («Изменился ли?», «Поседел»). Ментальные процессы представлены десятью (10) предикатами: пять из них обозначают внутренние процессы (знания, обдумывания, желания, обретение мудрости) и еще пять ментальные процессы воздействующего характера (касающиеся отношения к работе и долгу, а также принятию решений, определяющих судьбы мира). Два предиката с глаголами бытия обозначают реляционные процессы. Графически линия агентивности (на участке, представляющем материальные процессы) устойчиво растет:

Таким образом, в обращении Лоры Буш конструируется «реальность», в которой единственным действующим и воздействующим субъектом является ее супруг-президент. Выборы транзитивности воспроизводят традиционную оппозицию патриархатной культуры «мужчина активен, женщина пассивна».

Иная картина в обращении Т. Хайнц Керри. Хотя ее речь почти в полтора раза короче, чем обращение Л. Буш, количество предложений, где она сама выступает в качестве субъекта почти такое же (26), а характер действий и процессов, выраженных предикатами, гораздо более разнообразен.

Прежде всего обращает на себя внимание значительно большее количество предикатов, выражающих материальных намеренные действия (6), которые практически не зафиксированы в вступлении Л. Буш. С их помощью утверждается активная субъектная позиция, акцентируются собственные взгляды и действия (например, участие в борьбе с апартеидом в Африке и др.). Такое же количество предикатов (6) обозначают ментальные процессы воздействующего типа, т.е. действия, направленные вовне. Самое большое число предикатов, как и у Л. Буш, выражают ментальные внутренние процессы (10), однако в большинстве случаев речь в таких предложениях идет о личных убеждениях и активной позиции, а не роли свидетеля, как в обращении Л. Буш. Три (3) предиката обозначают процессы материального ненамеренного характера. Кривая агентивности выглядит следующим образом:

В целом Т. Хайнц Керри гораздо больше говорит о себе и от себя (высказывает собственную позицию). Предложений, где в роли субъекта выступает Дж. Керри в тексте всего 12. При этом около половины предикатов (7) обозначают ментальные внутренние процессы когнитивного плана («верит», «знает»). Предикатов, обозначающих материальные намеренные действия три (3): в одном случае речь идет о военном прошлом Дж. Керри, а в двух других - о его будущих действиях («отсроченная» агентивность). Cюда же можно отнести предикат с реляционным глаголом to be (John is a fighter). Предложения типа With John Kerry as president, global climate will change and other threats to the health of our planet will begin to be reversed («С Джоном Керри на посту президента глобальный климат изменится и другие угрозы здоровью нашей планеты начнут уменьшаться») конструируют агентивность косвенно, через иллюзию присутствия субъекта.

Как видим, смысловым центром и основным действующим лицом в тексте выступления является сама Т. Хайнц Керри, которая позиционируется как активный, (воз)действующий субъект. Выборы транзитивности являются важным инструментом конструирования гендерной идентичности.

Заметим, что отношения между эмпирическими и символическими конструктами женственности отнюдь не прямолинейны. В предвыборном дискурсе образы жен кандидатов конструируются с опорой как на традиционный, так и на новый (эгалитарный) идеалы женственности, что предполагает постоянное «двойное прочтение» - элемент усложненного кода, по Бернстайну [см. Eggins, Iedema 1997]. Так, наряду с независимостью Терезы Хайнц Керри, подчеркивается ее заботливость (Моmmа Т, Doctor T), женское обаяние и сексуальность (will be the sexiest First lady to ever grace the White House), умение хорошо готовить (is reputedly a good cook), заботиться о питании мужа (is perfectly willing to plan her husband's daily meals - `the old mom thing' she describes it) People's Magazine, April 30, 2004 и т.п. У Лоры Буш образ «совершенной жены» дополняют сила характера (reveals herself as a savvy, taught-as-nails campaigner The Washington Post, May 19) и общественная активность - правда, в рамках традиционно женских ролей первой леди, бывшей учительницы и школьного библиотекаря (убеждает американцев становиться учителями; поднимает вопросы подготовки детей к школе; инициировала проведение первого Национального книжного фестиваля; стала первой в истории первой леди, записавшей полное радиообращение о судьбах женщин и детей при репрессивном режиме Талибан в Афганистане и т.п.).

Конструирование гендера определяется личными предпочтениями и социальными ожиданиями. В предвыборном дискурсе, по понятным причинам, роль последних особенно велика. Хилари Клинтон в своей автобиографии вспоминает, что, оставив после замужества девичью фамилию (Родхэм), вскоре, когда Б. Клинтон стал баллотироваться на пост губернатора Арканзаса, изменила свое решение и взяла фамилию мужа, поняв, что ее «личный выбор вызывает неодобрение» в обществе и «оказывает негативное влияние» на развитие карьеры мужа [Rodham Clinton 2004]. Четверть века спустя супруга Дж. Керри, до выборов носившая фамилию первого мужа (Хайнц), стала Терезой Хайнц Керри, еще раз продемонстрировав амбивалентность гендерной субъективности - продукта собственной активности субъекта и внешних ограничений, накладываемых господствующим дискурсом (гендерной идеологией).

Завершая анализ конструирования женственности в предвыборном дискурсе, уместно вспомнить метафору П. Экерт о стиле как составлении коллажа, когда стилистический агент «присваивает» разнообразные ресурсы широкого социолингвистического ландшафта, комбинируя их, чтобы представить желаемый образ. Очевидно, что при этом отправитель речи рассчитывает быть определенным образом воспринятым, ведь цель предвыборных выступлений - склонить на свою сторону конкретного избирателя, а потому интенции автора должны быть соотнесены с представлением об установках и убеждениях адресата и ориентированы на тех, кто их разделяет. Очевидно, что в предвыборной кампании 2004г. Л. Буш артикулировала позицию, рассчитанную на адресата-приверженца традиционной гендерной идеологии и соответствующего распределения социальных ролей, а Т. Хайнц Керри апеллировала к тем, кто является сторонником новых возможностей для женщин. Таким образом, (само)позиционирование участниц предвыборного процесса непосредственным образом связано с позиционированием электората, являясь одной из составляющих комплексного процесса конструирования гендера в предвыборных дискурсивных практиках.

ВЫВОДЫ

Конструирование гендера - это не только процесс и результат «встраивания» индивида в социально и культурно обусловленные модели мужественности или женственности, принятые в данном обществе на данном историческом этапе, но и любое дискурсивное (вос)производство гендерных смыслов, например, «адресная» стилистика предвыборных обращений, импликация оценки путем индексации пола, гендерно релевантные приемы языковой демагогии, основанные на принципе ложной пресуппозиции и т.п. Будучи инструментом дискурсивного позиционирования идей и субъектов, языковые формы и модели формируют «ткань» социальной реальности, определяют составляющие ее позиции и отношения.

Дискурсивное «построение» реальности предполагает влияние социокультурных знаний на социальные практики. Когнитивные метафоры, структурирующие политику как «мужскую» сферу, определяют логику предвыборной аргументации и характер политической борьбы, следствием чего является не только низкая представленность женщин в политике, но и то, что (само)позиционирование женщин-участниц предвыборного процесса происходит в рамках сильной («мужской») позиции. Сбалансированность политической и гендерной ролей достигается с помощью модальных маркеров смягчения и солидарности. В отдельных случаях реализуется установка на нейтрализацию гендерного параметра и акцентуацию профессиональной составляющей имиджа, либо артикулируется идея нравственного превосходства «женской» политики (реверсивная гендерная асимметрия).

Гендер является конструктом градуируемой релевантности и проявляется с разной степенью интенсивности в различных контекстах. Исследование показало, что в предвыборном дискурсе апелляция к гендеру является частью дискурсивных стратегий агитации/дискредитации. Имеет место нормативное и манипулятивное конструирование гендера. В первом случае речь идет об осознанном или автоматическом следовании гендерным нормам - характерным для данной культуры представлениям об уместности или неуместности тех или иных речевых форм и моделей для женщины или мужчины. Во втором - о намеренной эксплуатации гендерных стереотипов для оказания определенного воздействия на аудиторию.

Распространенной стратегией дискредитации кандидата-мужчины является акцентуация немужественности. Стратегии дискредитации женщины-кандидата амбивалентны: эксплуатируется как соответствие, так и несоответствие традиционным стереотипам женственности. Гендерный параметр релевантен как в (само)позиционировании, так и при выборе позиции для критики оппонента.

Обнаруживается зависимость интенсивности конструирования гендера от стилистической тональности речи: наиболее эксплицитно гендерная тематика представлена в продуктах «черного пиара», предвыборных блогах и на Интернет-форумах, где нюансы предвыборной борьбы и личности кандидатов обсуждаются в неформальной, фамильярной и/или полемически заостренной форме.

Одним из ключевых понятий конструирования гендера в дискурсе является позиционирование. Позиционирование читателя (избирателя) в предвыборных дискурсивных практиках может принимать различные формы: прямое обращение к читателю, задающее субъектные позиции деиктически и/или номинативно; полупрямое обращение - позиционирование читателя тематикой и/или жанром материалов; и косвенное позиционирование (путем опосредования и культурных кодов), которое предполагает, что для адекватного понимания текста читатель должен занять определенную (гендерно не нейтральную) позицию.

Анализ показал, что в российском предвыборном дискурсе прямое позиционирование избирателя обычно носит метагендерный характер, однако гендерные смыслы присутствуют на уровне культурных кодов, воспроизводящих традиционные стереотипы мужественности и женственности, характеризующиеся высокой степенью устойчивости. В американских предвыборных практиках позиционирование избирателя является гендерно дифференцированным и конструирует социальную реальность, в которой гендер и идея равенства возможностей более значимы и заметны.

Дискурсивно специфичной формой конструирования гендера являются письма читателей - разновидность предвыборной агитации, целью которой является воздействие на избирателей «голосом» самих избирателей. В них (вос)производятся традиционные патриархатные стереотипы о мужчинах, как сильных, решительных, знающих и т.п., и женщинах, как слабых, неуверенных, нуждающихся в помощи. Культурная «узнаваемость» данных стереотипов воспринимается как «гарантия» подлинности (достоверности) публикуемой точки зрения.

Механизмы конструирования гендера в разных языках обнаруживают как изоморфизм, так и специфику, которая может быть связана с характерологическими особенностями языков и/или с различиями транслируемых ими культурных смыслов. Например, в английском языке женская референция ложных родовых имен (neighbor = she) может служить сигналом эгалитарного гендерного самопозиционирования, а в русском использование лексем женского рода («начальница», «бизнесменша») при потенциально возможной и контекстуально уместной метагендерной референции имплицирует негативную оценку. Культурно специфична когнитивная метафора «выборы - роман (с избирателем)», которая характерна для российского предвыборного дискурса и не участвует в создании субъектных позиций и отношений в американских предвыборных практиках. Еще один пример - этнически специфичный концепт мужественности, который на лексическом уровне актуализируется лексемой «мужик», а не «мужчина».

Конструкты мужественности и женственности в предвыборном дискурсе представляют собой семиотические коллажи, в которых отражаются культурно, социально и исторически детерминированные представления о гендере. Значимыми параметрами дискурсивного конструирования гендера являются тематика текстов, семантика языковых форм и культурная семиотика ролей/качеств/действий, гендерно релевантные инодискурсивные вкрапления (стилизация), агентивность и пр. Дискурсивное построение образа предполагает постоянный «диалог» символических и эмпирических конструктов мужественности и женственности, в котором индивидуальные предпочтения соотносятся с социальными ожиданиями, демонстрируя диалектическое единство изменчивости и устойчивости гендера как культурного конструкта.

По данным проведенного исследования, наиболее типичными дискурсивными маркерами маскулинности в предвыборном дискурсе являются идентифицирующие и оценочные номинации и политические ярлыки, гендерно значимые аллюзии и антитезы, а также эпитеты и предикаты, имплицирующие культурно значимые гендерные смыслы. Феномен мужественности как фактор имиджевой стратегии более эксплицирован в американском предвыборном дискурсе, о чем свидетельствует высокая частотность употребления слов masculine, masculinity, male в предвыборных текстах разных регистров.

В американском предвыборном дискурсе четче выражена оппозиция традиционного и нового типов женственности, где первый представляет культурный идеал жены и матери, а второй акцентирует социальную активность, самостоятельность и независимость. Одним из важных инструментов гендерного (само)позиционирования является вербальный стиль, специфика которого связана, в частности, с феноменом агентивности, актуализирующим гендерно значимые (стереотипные) смыслы объект/субъект, активность/пассивность.

Исследованием установлено, что релевантность информации в предвыборной апологетике и критике имеет гендерное измерение. Акцентуация внешности, эмоций, одежды и пр. может служить инструментом гендерного позиционирования. С учетом этого, введение гендерного параметра в лингвистическое рассмотрение не только полезно, но и необходимо: без него невозможно построение адекватного контекста интерпретации.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование показало, что в гендерной лингвистике наиболее отчетливо проявляются четыре принципиальные установки характеризующие состояние дел в современном отечественном языкознании в целом: экспансионизм (размывание границ, расширение пределов, выход в смежные области); антропоцентризм (обращенность к проблеме «человек в языке»); неофункциональность (рассмотрение языка как деятельности, то есть изучение его употребления); экспланаторность (объяснительность) [Кубрякова, 1995: 207].

В диссертационной работе с применением когнитивно-интерпретационного моделирования разработана и обоснована концепция языка как средства конструирования гендера в социальной практике, намечены возможные направления и методы его изучения, показаны способы представления результатов. Языковое конструирование гендера трактуется как когнитивная деятельность импликативно-инференционного характера, в основе которой лежит соотнесение языковых форм/сигналов с гендерными представлениями (ассоциациями, стереотипами, идеалами), являющимися частью универсума общих смыслов представителей данной культуры.

В соответствии с поставленной целью и задачами, исследование проводилось в пять этапов, каждому из которых структурно соответствует одна глава.

На первом этапе выявлено, что современное понимание гендера, как конвенционального, относительно независимого от пола идеологического конструкта, и гендерная лингвистика, как научное направление изучающее способы его (вос)производства средствами языка, сформировались в русле постструктуралистской традиции и являются одной из составляющих постмодернистской концепции гуманитарного знания. Становление предметной области «язык и гендер» происходило в контексте общего развития науке о языке и ее эпистемологических поисков. В работе показано, как складывалась проблематика нового научного направления, его методологические принципы и понятийно-терминологический аппарат. Отражена роль структуралистской, когнитивной и социокультурной традиций в развитии гендерной лингвистики; конкретизированы и адаптированы к лингвистическому материалу ключевые для гендерной теории понятия деконструкции, идентичности, субъективности, позиционирования. Раскрыта важность идеологии и культуры в формировании языковых значений; показано влияние гипотезы лингвистической относительности на формирование содержательных и методологических основ феминистской критики языка. Описаны ментальные механизмы (когнитивные способности), релевантные для изучения языкового конструирования гендера - метафоризация и эмпиризм, концептуальные архетипы, инференция, автоматизм, социальное поведение (стереотипы) и т.д. Раскрыта сущность понимания языка как дискурса, как социальной практики, которая будучи детерминирована социальными структурами одновременно создает и воспроизводит их.

На втором этапе критически осмыслена методология гендерных исследований в лингвистике, вскрыт идеологизированный характер парадигм дефицитности, доминирования и различия, определивших основные направления интерпретации полученных результатов. Обращение к «ранним» исследованиям языка и гендера в диссертационной работе связано с тем, что более глубокое понимание современного состояния научного направления определяется возможностью взглянуть на некоторые из поставленных им задач в историческом контексте.

Установлено, что для большинства исследований 1970 - 80-х гг. характерен эссенциалистский взгляд на гендер как некое имманентное качество, которое естественным образом делит людей на две группы. В рамках парадигм дефициности, доминирования и различия практически не рассматривался вопрос о том, как взаимодействуют язык, идентичность и социальный контекст. К нему обратились позже ученые, стоящие на позициях социального конструктивизма и трактующие язык как сферу культурного производства гендерных идентичностей - динамичных, изменчивых продуктов дискурса. Методологически это означало переход от соотнесения языковых форм (слов, фонем, грамматических конструкций) с социальными (гендерными) группами говорящих к изучению того, как индивиды создают гендер в социальной интеракции, представляя себя и других людьми того или иного пола. «Мужские» и «женские» языковые формы, таким образом, отделяются от реальных мужчин и женщин и осознаются как лингвистические ресурсы конструирования гендера в социальной практике.

Внутри социального конструктивизма как широкого концептуального подхода к лингвистическому изучению гендера, имеются частные исследовательские направления с собственными методами и акцентами (дискурс-анализ, вариационистская лингвистика, этнография речи и пр.). Анализ теоретических и методологических принципов современных исследований позволил условно разделить их на две группы, различия между которыми основаны на разном понимании отношений между гендером и языком. В рамках первого подхода язык (гендерно специфичное вербальное поведение) является частью социальной (гендерной) роли, т.е. гендер, как социальная категория, предшествует ее языковому выражению. В рамках второго подхода гендер трактуется как продукт дискурса, т.е. признается, что язык не индексирует гендерную идентичность, а создает (конструирует) ее. Причина этих методологических расхождений связана с различным пониманием отношений между полом и гендером.

Исследование показало, что гендерная лингвистика развивалась в направлении от выделения гендера как компонента идентичности который сам по себе определяет речевое поведение и другие аспекты личности, к признанию того, что гендер всегда действует в комбинации с другими переменными (возраст, статус, этничность и т.п.), то есть к интегративному пониманию и изучению гендера с учетом этих компонентов и конкретных практик его реализации. На современном этапе основными принципами данного научного направления являются конкретность и комплексность, т.е. изучение вербального поведения мужчин и женщин в конкретных социальных практиках - ситуативных актах, получающих определенную интерпретацию на базе данного контекста. Системность лингвистического описания в этих условиях может быть достигнута в рамках двух моделей: когнитивно-прагматической, позволяющей объяснить механизм (вос)производства гендерных смыслов с точки зрения их порождения и интерпретации, и стилистической, направленной на выявление и описание «поверхностных» языковых составляющих гендерного дисплея - набора семиотических маркеров мужественности и женственности, характерных для того или иного общества и культуры.

Третий этап исследования включал подробное теоретическое обоснование предлагаемых моделей на основе современных лингвистических теорий. В основе первой модели лежит понятие импликатур как информации, требующей интерпретативных усилий слушающего и общих культурных знаний, без которых невозможно понимание. Теоретической базой данной модели являются концепция языковых значений Г.П. Грайса и теория релевантности Д. Шпербера и Д. Уилсон, обосновывающая универсальные (когнитивные) принципы интерпретации высказывания. Вторая модель опирается на тезис Ю.М. Скребнева о количественной неопределенности субъязыков в языке и позволяет обосновать существование наряду со стереотипно постулируемой дихотомией «мужского» и «женского» стилей потенциально открытого числа языковых манифестаций гендера.

В работе раскрыта и обоснована роль ассоциативных механизмов мышления в процессах языкового конструирования гендера; с учетом этого объяснительный потенциал предложенных подходов к его изучению усилен в рамках коннекционистской модели деятельности мозга, которая углубляет представление об инференции, раскрывая механизм создания ассоциативных связей.

Под конструированием гендера в диссертации понимаются не только дискурсивные способы построения идентичности, но и любое (вос)производство гендерных смыслов в дискурсе. Их «узнавание» происходит путем соотнесения языковых моделей, форм и единиц с подвергшимися ментальной обработке данными, хранящимися в энциклопедической памяти в форме оязыковленной системы взаимосвязанных гендерных категорий. Язык играет в этом процессе двоякую роль: (неосознаваемого) фона, фиксирующего гендерные стереотипы, идеалы и ценности посредством аксиологически не нейтральных структур языка, и инструмента, дающего возможность (вос)производства гендерных представлений в дискурсе (социальной практике). Положение о фоновой и инструментальной ролях языка, обоснованное в работе, исходит из триединства языка, речи и мышления в социальном контексте, где мышление служит целям постепенного развертывания индивидуальной способности конструировать внутреннюю «модель» окружающего человека мира, в процессе чего производятся манипуляции с этой моделью, чтобы сделать заключения о развитии мира объективной действительности и установить возможные результаты возможных действий в отношении нее.

Диссертационное исследование выявило многообразие лингвистических средств, составляющих традиционный инструментарий конструирования гендерной идентичности в дискурсе: лексические единицы, грамматические показатели, синтаксические конструкции, метафоры, речевые акты, интонационные контуры и сегментные переменные, просодические коммуникативные средства (значимые паузы, наложение речевых фрагментов/прерывание, ритм, тон, высота и диапазон голоса), а также невербальные параметры - взгляд, поза, выражение лица и т.п. Гендерно значимыми могут быть также тематика текстов, их жанровые и композиционные особенности, семиотика ролей, качеств и действий, инодискурсивные вкрапления, стилизация, агентивность и пр. Индивид использует эти ресурсы (комбинирует, «подгоняет» их) в рамках ограничений, накладываемых гендерным порядком и коммуникативными нормами данного речевого сообщества.

Одна и та же языковая форма может передавать несколько разных смыслов, которые нередко «выводятся» с учетом пола говорящего. Поскольку всякое понимание согласуется не только с интенцией отправителя, но и с установкой получателя, гендерно релевантные смыслы могут передаваться и непреднамеренно, т.е. восприниматься независимо от того, хотел ли этого говорящий. Смыслообразующая функция гендерной символики языковых форм (знаков) обусловлена ее интертекстуальным характером, реализующимся в создании системы внутри- и внетекстовых связей, определяющих ту культурную традицию, в пределах которой осуществляется интерпретация текста и создается его вертикальный контекст.

Изучение гендера как сложившегося набора поведенческих практик, способов восприятия и репрезентации окружающего мира с позиций когнитивного подхода, проведенное на четвертом этапе исследования, позволило глубже раскрыть природу гендерных концептов, их специфику и показать, что роль стереотипов в гендерной категоризации определяется их когнитивным прототипическим статусом. Кроме того источником прототипического эффекта в гендерной категоризации могут служить идеалы, знакомые примеры, эталоны (образцы). Важным теоретическим итогом этого этапа исследования следует считать когнитивное обоснование перформативности гендера как конвенционального идеологического конструкта и описание ментальных моделей организации гендерных знаний.

Когнитивной основой трактовки мужественности и женственности как многомерных, динамичных конструктов, поддающихся социальному манипулированию и моделированию, являются кластерные модели, определяющие набор культурно обусловленных манифестаций гендера в том или ином языке/обществе/культуре.

Важную роль в структурировании знаний о гендере играют пропозициональные схемы - невербальные абстракции, которые могут создавать (обосновывать) культурные модели и порождать вербальные высказывания, не будучи сами выражены словесно. Значения, задаваемые гендерными пропозициями, не находятся в отношениях семантической близости; их объединяет соотнесенность с единым центром -- представлением о мужественности/женственности, характерным для того или иного общества и культуры. Данный способ категоризации репрезентируют радиальные модели, содержащие прототип или центральный член, к которому присоединяются концептуальные цепи, основанные на отношениях расширения, метонимическом и метафорическом переносе. При этом центральные члены категории не существуют вне своих конкретных проявлений - вариантов, что свидетельствует об иллюзорности центральной гендерной идентичности, конституируемой в процессе перформации теми самыми «проявлениями», которые считаются ее результатами.

В диссертации разработана типология асимметричных отношений в гендерной категоризации, описаны и проиллюстрированы материалом разных языков денотативные и коннотативные (ценностные) асимметрии, исторически обусловленные социальным разделением труда и/или сконструированные (коллективным) сознанием. Раскрыта суть феномена «стирания» немаркированной категории (субкатегории по умолчанию) в категориях с ложными родовыми именами и ее слияния с фоновой категорией. Показано, что с когнитивной точки зрения термин «маркированность» используется для описания своего рода прототипического эффекта - асимметрии внутри категории, где один из членов (субкатегорий) является более базовым.

На заключительном, пятом этапе исследования, с опорой на сформулированные теоретические принципы и подходы, впервые в отечественном и зарубежном научном описании представлен пример исследовательской процедуры, позволившей установить общие закономерности и конкретные языковые механизмы конструирования гендера в предвыборном дискурсе. Раскрыта роль метафоризации в конструировании политики и выборов как «мужской» сферы. Подчеркнута идея манипулируемости и моделируемости гендера как дискурсивного конструкта и роль гендерных стереотипов, характеризующихся высокой степенью устойчивости. Показано, что языковое конструирование гендера в данном типе дискурса принимает различные формы, определяемые характером и целями предвыборной борьбы.

Анализ выявил типичные контексты конструирования гендера, интенсивность которого зависит, в частности, от стилистической тональности речи и определяется характером (стратегичностью) текста: передача идей vs формирование отношений; информирование «в чистом виде» vs интерпретирующее информирование и т.п. Лингвистические ресурсы используются в данном процессе как «экспрессивные заготовки» языка, способные путем «встраивания» в структуры знания о мире - прототипы, фреймы (сценарии), являющиеся своего рода концептуальными посредниками между собственно языковым значением и обозначаемой действительностью -- актуализировать гендерные представления и связанные с ними ценностные асимметрии.

Анализ дискурсивных практик свидетельствует о том, что конструирование гендерной идентичности предполагает постоянный «диалог» символических и эмпирических конструктов мужественности и женственности, в котором индивидуальные предпочтения соотносятся с социальными ожиданиями, демонстрируя диалектическое единство изменчивости и устойчивости гендера как культурного конструкта. Одним из важных инструментов гендерного (само)позиционирования является вербальный коммуникативный стиль, специфика которого связана, в частности, с феноменом агентивности, актуализирующим гендерно значимые (стереотипные) смыслы объект/субъект, активность/пассивность и пр. Комплексная методика изучения мужественности и женственности на разных этапах исследования позволила получить повторяющиеся результаты, что свидетельствует об их валидности и непротиворечивости.

Диссертационное исследование показало, что языковое конструирование гендера имеет разные уровни экспликации. Наиболее очевидным (семантически прозрачным) является номинативный способ -- использование гендерно маркированных лексических единиц, содержащих в той или иной форме указание на пол референта. Данный способ редко используется в чистом виде; он, как правило, сопровождается (вос)производством гендерных смыслов в виде контекстуальных импликатур -- дискурсивных значений, создаваемых в процессе коммуникации с опорой на гендерные стереотипы, ассоциации, представления. Наименее прозрачным является конструирование гендера, использующее внутриструктурные механизмы языка (дискурса), такие как синтаксическая организация предложений, грамматическая форма предикатов (залог, модальность), выборы транзитивности, когнитивные метафоры, стилизация, агентивность и пр. В предвыборном дискурсе имплицитная гендерная информация играет важную роль в языковом манипулировании сознанием -- использовании особенностей языка и принципов его употребления с целью скрытого воздействия на адресата в нужном направлении.

Следует подчеркнуть, что деление на номинативный и импликативный уровни конструирования гендера весьма условно, поскольку в реальности они тесно взаимодействуют, не только дополняя друг друга, но и находясь в отношениях включения, когда, например, гендерное позиционирование читателей осуществляется путем контекстуальных импликаций (культурных кодов) или номинативными средствами. Вместе с тем, данное разграничение представляется полезным, поскольку оно еще раз подчеркивает, что конструирование гендера не ограничивается простым использованием лексических единиц с семой «пол», а представляет собой сложный процесс, протекающий на разных уровнях абстракции.

Дискурсивное конструирование гендера может принимать разные формы и использовать разнообразные языковые ресурсы. Последние либо наделены гендерным (со)значением в системе, либо оно приписывается им в процессе интерпретации. Конструирование гендера может быть осознанным и неосознанным (автоматическим), носить нормативный и/или манипулятивный характер. Речь может идти (1) о (вос)производстве традиционных гендерных позиций (стремлении соответствовать культурным идеалам, воспринимаемым как «норма»); (2) о создании нового эгалитарного или трансгрессивного образа, бросающего вызов патриархатным гендерным стереотипам; и/или (3) о поддержании «баланса» традиционных и либеральных гендерных представлений в конструировании собственной идентичности и/или оценках идей и действий других лиц.

Конструирование гендера в различных видах социальной практики имеет свою специфику. В предвыборном дискурсе гендер является необходимой частью имидж-проектирования, в рамках которого конструирование мужественности и женственности становится «товаром» предназначенным для определенного потребителя -- мужчин и женщин-избирателей, сторонников традиционного распределения гендерных ролей или нового гендерного порядка.

Таким образом, роль языка не ограничивается общением в узком смысле слова (прием-передача информации) или хранением и передачей знаний. Язык строит жизнь общества и является частью этой жизни. Проведенное исследование убедительно показало, что учет гендерного параметра в лингвистическом описании позволяет лучше понимать как язык, так и общество. Его итоги являются вкладом в разработку системного, научно обоснованного комплекса взаимодополняющих методик изучения гендера с помощью понятийного аппарата лингвистики, способствуют углублению представлений о языке как средстве конструирования социальной реальности и укреплению теоретической и методологической базы лингвистической гендерологии, как одного из перспективных и приоритетных направлений антропоориентированного изучения языка.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Ажгихина, Н. На пути к обретению силы / Н. Ажгихина // Мы (We). Спецвыпуск. 2000г. - http://www.owl.ru/win/info/we_my/2000_sp/05.htm

2. Апресян, Ю.Д. Избранные труды. Том 1. Лексическая семантика / Ю.Д. Апресян. - 2-е изд-е, испр. и доп. - М.: Языки русской культуры, 1995. - 472 с.

3. Апресян, Ю.Д. Образ человека по данным языка: Попытка системного описания / Ю.Д. Апресян // Вопросы языкознания. - 1995. - № 1. - С. 37 - 68.

4. Арнольд, И.В. Проблемы интертекстуальности / И.В. Арнольд // Вестник С-Петербургского ун-та. Сер.2. - 1992. - Вып. 4. - № 23. - С. 53 - 61.

5. Артемова, А.В. Эмоционально-оценочная объективация концепта «женщина» в семантике фразеологических единиц (на материале английской и русской фразеологии): Автореф. дисс. … канд. филол. наук: 10.02.20 / А.В. Артемова. - Пятигорск, 2000. - 16 с.

6. Арутюнова, Н.Д. Метафора и дискурс / Н.Д. Арутюнова // Теория метафоры. - М.: Прогресс, 1990 (а). - С. 5 - 32 .

7. Арутюнова, Н.Д. Дискурс / Н.Д. Арутюнова // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева.. - М. Изд-во «Советская энциклопедия», 1990 (б). - С. 136 - 137.

8. Арутюнова, Н.Д. Пропозиция / Н.Д. Арутюнова // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. - М. Изд-во «Советская энциклопедия, 1990 (в). - С. 401.

9. Арутюнова Н.Д. Истина: фон и коннотации // Логический анализ языка: Культурные концепты: Сб. науч. трудов ин-та языкознания РАН. - М., 1991. - Вып. 4.- С. 21 - 30.

10. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д. Арутюнова. - М.: Школа Языки русской культуры, 1998. - 896 с.

11. Ахманова, О.С., Гюббенет И.В. «Вертикальный контекст» как филологическая проблема // Вопросы языкознания. 1977, № 3. - С. 47 - 54.

12. Афанасьева, Л.А. Организация высказываний с угрозой негативного коммуникативного результата (на материале английского языка): Автореф. дисс. … канд. филол. наук: 10.02.04 / Л.А. Афанасьева. - Воронеж, 2005. - 23 с.

13. Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка, их личностная и национальная специфика: Автореферат дисс. … д-ра филол. наук: 10.02.19 / А.П. Бабушкин. - Воронеж, 1998. - 41 с.

14. Бакумова, Е.В. Ролевая структура политического дискурса: Автореф. дисс. … канд. филол. наук: 10.02.19 / Е.В. Бакумова. - Волгоград, 2002. - 20 с.

15. Балашова, Л.В. Метафора в диахронии (на материале русского языка XI-XX веков) / Л.В. Балашова. - Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1998. - 216 с.

16. Баранов, А.Н. Лингвистическая теория аргументации (когнитивный подход): Автореферат дисс. … д-ра филол. наук: 10.02.01; 10.02.19 / А.Н. Баранов. - М., 1990. - 48 с.

17. Баранов, А.Н. Политический дискурс: прощание с ритуалом / А.Н. Баранов // Человек. - 1997. - № 6. - С. 108 - 118.

18. Баранов, А.Н. Метафорические модели как дискурсивные практики / А.Н. Баранов // Известия РАН. Сер. литературы и языка, 2004. - Том 63. - №1. - С. 33 - 43.

19. Баранов, А.Н. Лео Вайсгербер в когнитивной перспективе / А.Н. Баранов, Д.О. Добровольский // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка, 1990. - Т. 49. - № 5. - С. 451 - 458.

20. Барон Б. «Закрытое общество»: Существуют ли гендерные различия в академической профессиональной коммуникации? / Пер. с нем. М.В. Томской // Гендер и язык / Московский гос. лингвистический ун-т; Лаборатория гендерных исследований. - М.: Языки славянской культуры, 2005. - С. 511 - 538.

21. Барт, Р. Текстовый анализ / Р. Барт // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1980. - Вып 9: Лингвостилистика / Под ред. В.Н. Попова. - C. 307 - 312.

22. Барчунова, Т.В. Вариации в ж-миноре на темы газеты «Завтра» (женщины в символическом дискурсе националистической прессы / Т.В. Барчунова // Потолок пола: Сборник научных и публицистических статей / Под ред. Т.В. Барчуновой. - Новосибирск: Новосибирский гос. ун-т, Ресурсный Центр гуманитарного образования, 1998. - С. 47 - 91.

23. Белый, А. Вейнингер о поле и характере / А. Белый // Русский Эрос или философия любви в России. - М., 1991. - С. 100 - 105.

24. Бенвенист, Э. Общая лингвистика (пер. с фр.) / Э. Бенвенист. - Благовещенск: Благовещенский гуманитарный колледж им. И.А. Бодуэна де Куртене, 1988. - 362 с.

25. Бердяев, Н.А. Душа России / Н.А. Бердяев // Русская идея / Сост. и авт. вступ. статьи А.А. Маслин. - М.: Республика, 1992 (1915). - С. 296 - 312.

26. Богин, Г.И. Обретение способности понимать: Введение в филологическую герменевтику / Г.И. Богин. - Тверь, 2001. - 731 с.

27. Болдырев, Н.Н. Когнитивная семантика: Курс лекций по английской филологии / Н.Н. Болдырев. - Тамбов: Изд-во Тамбовского ун-та, 2001. - 123 с.

28. Борботько, В.Г. Общая теория дискурса. Принципы формирования и смыслопорождения: Дисс. … д-ра филол. наук: 10.02.01 / В.Г. Борботько. - Краснодар, 1998. - 250 с.

29. Борисова, Е.Г. Имплицитная информация на морфологическом уровне. Имплицитная информация в лексике / Е.Г. Борисова // Имплицитность в языке и речи / Отв. ред. Е.Г. Борисова, Ю.С. Мартемьянов. - М.: Языки русской культуры, 1999. - С. 15 - 42.

30. Борисова, Е.Г. Имплицитная информация в рекламе и пропаганде / Е.Г. Борисова, Ю.К. Пирогова, В.Э. Левит // Имплицитность в языке и речи / Отв. ред. Е.Г. Борисова, Ю.С. Мартемьянов. - М.: Языки русской культуры, 1999. - С. 145 - 152.

31. Бочкарев, А.Е. Семантический словарь / А.Е. Бочкарев. - Нижний Новгород: Деком, 2003. - 197 с.

32. Брагина, Н.Г. Имплицитная информация и стереотипы дискурса / Брагина Н.Г. // Имплицитность в языке и речи / Отв. ред. Е.Г. Борисова, Ю.С. Мартемьянов. - М.: Языки русской культуры, 1999. - С. 43 - 57.

33. Булыгина, Т.В., Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики) / Т.В. Булыгина, А.В. Шмелев. - М.: Языки русской культуры, 1997. - 574 с.

34. Бухаров, В.М. Концепт в лингвистическом аспекте / В.М. Бухаров // Межкультурная коммуникация: Учеб. пособие. - Н. Новгород: Деком, 2001. - С. 74 - 84.

35. Васильев С.А. Уровни понимания текста / С.А. Васильев // Понимание как логико-гносеологическая проблема. - Киев: Наукова думка, 1982. - 91 - 122.

36. Вежбицкая, А. Язык. Культура. Познание / А. Вежбицкая. - М.: Русские словари, 1996. - 416 с.

37. Верещагин Е.М. Речевые тактики «призыва к откровенности» / Е.М. Верещагин, Р. Ройтмар, Т. Ройтер // Вопросы языкознания. - 1992. - №6. - С. 82 - 94.

38. Витгенштейн Л. Философские исследования // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс 1985. - Вып.16: Лингвистическая прагматика / Общ. ред Е.В. Падучевой. - С. 79 - 129.

39. Водак, Р. Дискурс. Язык. Политика / Р. Водак. - Волгоград: Перемена, 1997. - 139 с.

40. Воркачев, С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентричной парадигмы в языкознании / С.Г. Воркачев // Филологические науки, 2001. - № 1. С. 64 - 72.

41. Гадамер, Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. (Пер. с нем.) / Ганс-Георг Гадамер. - М.: Прогресс , 1988. - 699 с.

42. Гак, В.Г. Лексическое значение слова / В.Г. Гак // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. - М.: Сов. энциклопедия, 1990. - С. 261 - 263.