Лингвокультурные концепты и метаконцепты

В отрывке (1) реализуется концепт «оружие», существовавший в сознании советских солдат эпохи Великой Отечественной войны. Аспект оценочности проявляется в возникновении в их дискурсе эпитетов ухватистый и прикладистый. Аспект актуальности - в появлении новых интимно-ласковых обозначений вооружения (ср. в армейском жаргоне того же времени: андрюша - `реактивный миномет', аннушка - `самолет Ан-2', матушка - `самоходная артиллерийская установка', илюша - `самолет Ил-2').

5. Условность и нечеткость. Лингвокультурный концепт - это условная единица в том смысле, что сознание синкретично, все его элементы склонны к взаимопроникновению и взаимопересечению, а членение сознания производится в исследовательских целях.

Когнитивными исследованиями доказано, что традиционный подход к мышлению как к процессу оперирования четкими логическими понятиями не отражает сущности ментальной деятельности человека [см. Бабушкин 1996: 12-14]. Система человеческого мышления отнюдь не удовлетворяет правилам классической логики, стремящейся категоризировать действительность при помощи бинарных оппозиций типа «белое/черное», «истина/ложь», «много/мало», «да/нет» и т.п. Эти правила применимы скорее к искусственному интеллекту, ограниченному количеством функций, которые задают ему создатели. Для моделирования мышления человека и опредмечивающей его коммуникации более адекватными являются категории нечеткой логики (fuzzy logic).

Основы теории нечеткой логики были заложены в работах американского математика Лофти Заде. Согласно его концепции, в основе повседневного мышления лежат нечеткая истинность, нечеткие связи и нечеткие правила вывода. В рамках подобного мышления переход от «принадлежности классу» к «непринадлежности» ему не скачкообразен, а градуален: между черным и белым всегда находится множество оттенков серого. Нечеткость мышления обусловлена неопределенностью отражаемого мира, предоставляющего человеческому восприятию информацию, которая обычно является неполной, а иногда - недостоверной [Zadeh 1965; Kosko 1993].

Лингвокультурному концепту как ментальной единице в полной мере свойственна нечеткость. Он группируется вокруг некой «сильной» (т.е. ценностно акцентуированной) точки сознания, от которой расходятся ассоциативные векторы. Наиболее актуальные для носителей языка ассоциации составляют ядро концепта, менее значимые - периферию. Четких границ концепт не имеет, по мере удаления от ядра происходит постепенное затухание ассоциаций. Языковая или речевая единица, которой актуализируется центральная точка концепта, служит именем концепта.

6. Когнитивно-обобщающая направленность. Характерная для XX века тенденция к взаимопроникновению различных областей знания вызвала потребность в единице, сводящей воедино результаты различных познавательных процессов и ментальных операций, опредмеченных в языке и эксплуатируемых в коммуникации. Такой единицей стал концепт, при изучении которого произошло обобщение ряда аспектов лингвокогнитивной деятельности, прежде рассматривавшихся изолированно. В лингвоконцептологическом исследовании в неразрывном единстве стали рассматриваться следующие феномены:

- Языковое и энциклопедическое значения слова. Данное обобщение основывается на выдвинутом А.Н. Барановым и Д.О. Добровольским постулате о нерелевантности противопоставления лингвистического и экстралингвистического знания в рамках когнитивного исследования: «Когнитивная лингвистика, обращаясь к категории знания как базовой, снимает противопоставление лингвистического и экстралингвистического, позволяя исследователю использовать один и тот же метаязык для описания знаний различных типов» [Баранов, Добровольский 1997: 15].

- Элементы наивного и научного видов сознания. Традиционное противопоставление наивной и научной картин мира доказало свою несостоятельность. В сознании среднего носителя современной культуры, подвергающегося воздействию образовательных институтов и средств массовой информации, наивное и научное переплетаются самым причудливым образом и различению не поддаются. С одной стороны, неизбежное для современного человека знакомство с самыми общими основами главных отраслей знания сделало невозможным существование наивного сознания в чистом виде. С другой же стороны, узкоспециальные ориентации современной науки, слабость общенаучного синтеза и недостатки системы образования позволяют человеку полностью освободиться от наивных элементов сознания лишь в очень узкой научной сфере (так, например, профессиональный химик свободен от наивно-химических представлений). Поэтому мы можем говорить о сосуществовании в сознании индивида общекультурных (неспециализированных) и профессиональных (специализированных) концептов.

- Различные моделируемые структуры сознания (фрейм, гештальт, схема, сценарий (скрипт), пропозициональная структура и т.д.). Данные феномены стали рассматриваться как гипонимы концепта [Бабушкин 1996; Попова, Стернин 1999; Болдырев 2001] или как части по отношению к целому [Ляпин 1997; Карасик, Слышкин 2001; Прохвачева 2000]. Обладая более четкой, нежели концепт, структурой, эти единицы могут использоваться исследователями для моделирования концепта [например, использование фрейма для моделирования концепта «приватность» см.: Прохвачева 2000].

- Результаты логико-понятийного и образного осмысления действительности. Первоначально возникло противопоставление «познавательный концепт - художественный концепт» [Аскольдов 1997], затем понятийный и образный элементы стали включаться в структуру единого концепта [Карасик 2002; Красавский 2001; Воркачев 2002; Воркачев 2003]. При этом отмечается возможность неравномерной реализации данных элементов в различных типах дискурса: если в бытовом общении обычно доминирует понятийный элемент концепта, то для поэтического дискурса более актуален элемент образный [Зусман 2001; Тарасова 2003].

Характерно, что параллельно концептуализму в лингвистике стало развиваться одноименное направление в искусстве, осуществляющее обратное движение от конкретно-чувственного восприятия к интеллектуальному осмыслению. «Концептуализм претендовал на роль феномена культуры, синтезирующего в себе науку (в первую очередь гуманитарные науки - эстетику, искусствознание, лингвистику, но также и математику), философию и собственно искусство в его новом понимании (арт-деятельность, артефакт). На первый план в концептуализме выдвигается концепт - формально-логическая идея вещи, явления, произведения искусства, его вербализуемая концепция, документально изложенный проект. Суть арт-деятельности усматривается концептуализмом не в выражении или изображении идеи (как в традиционных искусствах), а в самой «идее», в ее конкретной презентации, прежде всего, в форме словесного текста, а также сопровождающих его документальных материалов типа кино-, видео-, фонозаписей» [Бычкова, Бычков 1998: 326]. Таким образом, можно констатировать, что в категории «концепт» нашла выражение потребность в синтезе различных форм сознания и культуры, прежде ориентированных на взаимопротивопоставление.

Когнитивно-обобщающая направленность концепта находит воплощение в предложенной В.И. Карасиком модели концепта, включающей фактуальный (понятийный), образный и ценностный элементы. Наличие первых двух элементов сводит воедино два основных способа осмысления действительности. Третий (ценностный) элемент, который собственно и делает концепт концептом, дает возможность включить данную единицу в общий культурный контекст.

Представляется оправданным дальнейшее членение данных элементов. Как отмечалось выше, внутри ценностного элемента могут быть выделены аспекты оценочности и актуальности.

Фактуальная составляющая, моделируемая как совокупность пропозиций, включает информационные совокупности трех видов:

1) повседневное знание, воплощенное в языковых дефинициях (Огурец - продолговатый зеленый огородный овощ; Мудрый - одаренный большим умом и знанием жизни);

2) элементы научного знания и общей эрудиции (Волга впадает в Каспийское море; Колумб открыл Америку, но сам не узнал об этом; Формула воды - H₂O);

3) стереотипные и прототипические структуры (например, Шотландцам свойственна жадность; В Африке постоянно жарко).

Образная составляющая включает две группы элементов:

1) внутренние формы языковых единиц (медведь - `любящий мед', застолье - `происходящее за столом');

2) образы, закрепленные в авторских или фольклорных прецедентных текстах (кошка, гуляющая сама по себе > кошка как олицетворение независимости).

7. Полиапеллируемость. Концепты активизируются в сознании своих носителей путем ассоциаций, т.е. по схеме стимул реакция (SR). Факторами, устанавливающими связь между стимулом и активизируемым им в процессе коммуникации концептом, могут быть индивидуальный опыт коммуникантов, их культурная принадлежность (т.е. коллективный опыт), ситуативный контекст общения. Лингвокультурный концепт принципиально не сводим к значению какой-либо одной языковой единицы. Существует множество способов языковой апелляции к любому лингвокультурному концепту («входов в концепт»).

Для лингвокультурологии нерелевантно отождествление концепта с отдельным словом [Аскольдов 1997] или словозначением [Лихачев 1993], а также классификация концептов по лексико-фразеологическому основанию [Бабушкин 1996]. К одному и тому же концепту можно апеллировать при помощи языковых единиц различных уровней: лексем, фразеологизмов, свободных словосочетаний, предложений. Наиболее актуальные концепты получают реализацию не только в вербальных, но и в невербальных единицах. Так, в рамках русскоязычной коммуникации к концепту «глупец» можно апеллировать при помощи лексических единиц глупец, балбес, баран, болван, бревно, дубина, дурак, дуралей, дурачок, дурень, межеумок, оболтус, олух, осел, остолоп, пень, простофиля, телепень, тупица, фалалей, фофан; фразеологизмов дубина стоеросовая, дурак набитый, медный лоб, пустая башка, дубовая (еловая) голова, олух царя небесного, без царя в голове, садовая голова, голова два уха, тупой как сибирский валенок; жестов - постукивание пальцем по лбу и покручивание пальцем у виска. Для активизации в сознании носителя русского языка концепта `деньги' можно использовать не только лексему деньги, но и финансы, капиталы, монеты, гроши, бабки, капуста, мани, презренный металл, золотой телец и т.п. К этому же концепту можно апеллировать паралингвистическими средствами: жестом потирания большим пальцем об указательный и безымянный. Апелляция к некоторым концептам может осуществляться при помощи морфем (уменьшительно-ласкательные суффиксы > концепт «нежность») или словоформ (глагольная форма ложить > концепт «безграмотность»).

В процессе коммуникации апелляции к концепту могут носить концентрированный и дисперсивный характер. При концентрированной апелляции концепт реализуется эксплицитно - при помощи конкретной языковой единицы, имеющей с ним внеконтекстуальную номинативную связь. При дисперсивной апелляции он формируется в сознании адресата при помощи совокупности значений языковых единиц, которые не являются средствами его номинации.

В качестве примера рассмотрим названия советских армейских газет эпохи Великой Отечественной войны (полные данные о проанализированных гемеронимах и о частотности употребления лексики в их составе см. Приложение 1). Заголовок, будучи самой сильной позицией текста, содержит прямые или косвенные отсылки к наиболее значимым ценностям, декларируемым данным текстом. В случае если заголовок является общим для некоего сверхтекста (название газеты, научной конференции, сборника художественных произведений), он призван установить связи между всеми входящими в этот сверхтекст текстами, мотивировать их информационное и аксиологическое единство.

Наиболее выраженную концентрированную реализацию в составе данного сверхтекста получает концепт «Родина»: в 110 рассмотренных гемеронимах лексема Родина употреблена 32 раза, лексема Отечество - 5 раз, лексема Отчизна - 1 раз. Широко представлены также концепты «победа» (лексема победа - 6 употреблений, лексема разгром - 5 употреблений), «нападение» (лексема штурм - 6 употреблений, лексема удар - 5 употреблений), «враг» (лексема враг - 11 употреблений), «Сталин» (лексема сталинский - 8 употреблений).

Дисперсивной реализации подвергся концепт «война». Хотя лексема война не использована ни разу, все названия имеют ассоциативную связь с представлением о войне как виде деятельности. На синтаксическом уровне деятельностная направленность данного сверхтекста проявляется в обилии побудительных конструкций. Если для советской прессы мирного времени были характерны названия, построенные по именному образцу (существительное в именительном падеже в сопровождении эпитета или без него: Известия, Комсомольская правда, Литературная газета), то в названиях военной прессы около 50% составляют различные императивные конструкции, которые с точки зрения теории речевых жанров можно описать как призывы (За Родину, Уничтожим врага, Вперед, К победе).

На уровне лексики названия мирной прессы характеризуют главным образом информативную направленность газеты (Правда, Городские вести, Известия, Аргументы и факты, СПИД-Инфо). Военная же пресса использует гемеронимы для декларации воинской общности адресатов и адресантов газетного текста. С точки зрения отношения к боевым действиям как центральному концепту военного дискурса проанализированные названия могут быть классифицированы следующим образом:

1) описывающие мотивацию деятельности (За Родину, За счастье Родины, За честь Родины, Во славу Родины, Родина зовет, За счастье народа и т.д.);

2) формулирующие цель деятельности (На разгром врага, Бей врага, Врага на штык, Вперед к победе и т.д.);

3) содержащие призыв к действию без формулировки мотивации или цели (Вперед, На штурм, В решающий бой);

4) идентифицирующие деятеля, т.е. адресата текста (Сталинский воин, Советский патриот, Защитник Отечества, Сын Родины, Красный боец и т.д.);

5) называющие черты характера, необходимые для успешной реализации деятельности (Отвага, Мужество);

6) характеризующие интенсивность или протяженность деятельности (Героический штурм, Сталинский удар, Боевая тревога, Боевой поход, Боевой путь);

7) квалифицирующие саму газету как участника деятельности (Боевая красноармейская, Боевой призыв, Слово бойца, Боевой товарищ и т.д.);

8) содержащие номинации опредмеченных символов военной деятельности (подобных символов всего два - знамя и звезда: Красное знамя, Боевое знамя, Сталинское знамя, Звезда Советов, Боевая звезда и т.д.).

Таким образом, несмотря на отсутствие однословной апелляции, концепт «война» получил обширную реализацию в данном гипертексте как на синтаксическом, так и на лексическом уровнях.

В различных коммуникативных контекстах одна и та же единица языка может стать входом в различные концепты. Чем многообразнее потенциал знакового выражения концепта, тем более актуальным является этот концепт, тем выше его ценностная значимость в рамках данного языкового коллектива (подробнее об этом см. параграф, посвященный номинативной плотности концепта).

Полиапеллируемость лингвокультурного концепта может стать причиной возникновения в общении ситуации концептуального диссонанса. Концептуальный диссонанс - полный или частичный срыв коммуникации, вызванный различием ассоциативных связей между концептом и языковой единицей в сознании коммуникантов. Концептуальный диссонанс может носить семантический или прагматический характер.

При семантическом концептуальном диссонансе ошибочная интерпретация той или иной языковой единицы делает адресата неспособным адекватно извлечь информацию из высказывания адресанта. Простейший случай подобного диссонанса возникает из-за употребления одним из участников коммуникации языковых единиц, незнакомых коммуникативному партнеру. Стремясь декодировать полученное сообщение, адресат пытается этимологизировать лакунарную языковую единицу, понять ее внутреннюю форму, а в результате в его сознании актуализируется концепт, не соответствующий замыслу адресанта:

В примере (2) возникновение семантического концептуального диссонанса обусловлено тем, что оратор использовал незнакомое слушателям служебное слово благодаря, которое было воспринято как вход в концепт «благодарность». В примере (3) инженер при помощи фразеологизма платить той же монетой пытается апеллировать к концептам «порядочность» и «справедливость». Буквальное понимание данного выражения вызывает актуализацию в сознании крестьян концепта «деньги».

Причиной семантического концептуального диссонанса в общении может стать также попытка коммуниканта прибегнуть к нетрадиционному способу апелляции к концепту. В отрывке (4) секретарша провоцирует непонимание, стремясь избегнуть неприличного, по ее мнению, наименования человека по национальному признаку:

При прагматическом концептуальном диссонансе адресат адекватно понимает смысл, вложенный адресантом в языковую единицу. Однако сам выбор данной единицы для передачи этого смысла вызывает у него неприятие, поскольку противоречит его индивидуальной системе ценностей или коммуникативному кодексу культурной группы, членом которой он является. Прагматический концептуальный диссонанс ведет к классификации коммуникативного партнера как «чужого»:

В примере (5) лексема последний для одного из участников коммуникации не обладает концептуальной ассоциированностью. Для другого же (носителя авиационной субкультуры) она является входом в концепт «смерть» и потому подлежит табуизации. В примере (6) частичный срыв коммуникации и рост напряжения между коммуникативными партнерами вызывает употребление глагола сидеть для апелляции к концепту «тюремное заключение». Для носителя стандартного варианта русской культуры это средство номинации не является ценностно маркированным, носитель же уголовной субкультуры воспринимает его как оскорбительное, несущее сексуальные ассоциации (садятся бабы…). Его коммуникативный кодекс позволяет использовать для входа в данный концепт лишь жаргонизмы (топтать зону, чалиться, мотать срок, работать на хозяина) или официально-юридическую терминологию (отбывать срок наказания).

Прагматический концептуальный диссонанс всегда влечет за собой отрицательную идентификацию коммуникативного партнера, основанную на употреблении им той или иной единицы языка. Если в отрывке (6) конфликт был спровоцирован незнанием говорящим определенных единиц, то в (7) причиной опознания «чужого» послужило знание им конкретной устойчивой фразы:

В данном случае коммуникантом (Киннигаднером) был предпринят стандартным фатический ход: при знакомстве с иностранцем высказаться о сложности языка его страны и продемонстрировать некоторое знакомство с этим языком, произнеся на нем какую-либо ничего не значащую фразу. Ожидаемый эффект - установление непринужденной тональности общения. Однако выбор фразы (Бабы - вправо! Мужики - влево!) оказывается ошибочным, поскольку для адресата она является входом в концепт «концлагерь». Знание этой фразы носителем иного языка позволяет опознать в нем бывшего лагерного охранника и вызывает полный срыв коммуникации.

Способы апелляции к одному и тому же концепту в различных культурах, как правило, различны, что и составляет основную трудность межкультурной коммуникации. Однако различие это может быть лишь вопросом масштаба. Так, в ряде культур возможна апелляция к концепту несправедливость при помощи пословицы о производителе материальных благ, который сам этими благами пользоваться не может:

русское - Сапожник ходит без сапог;

даргинское - У оружейника в ножнах клинка не бывает;

вьетнамское - У кузнеца никогда нет ножа для бетеля;

тамильское - Плетущий циновки на голой земле умирает;

китайское - В доме плотника нет скамейки, у ворот прорицателя черти песни поют и т.д. [пословицы приведены по Пермяков 2001]. Таким образом, объектом изучения лингвокультурологии являются не только культурно специфичные концепты, но и культурно обусловленные способы апелляции к универсальным концептам.

Осознание и использование того, что знаковая единица, особенно взятая вне контекста, может служить отсылкой ко множеству различных концептов, также является важным элементом коммуникативной компетенции, позволяющим создавать изощренные речевые фигуры, основанные на двусмысленности: загадки, эвфемизмы, иносказания, персифляция (насмешка, замаскированная под комплимент), подтексты, намеки и т.п. (эти явления примерно соответствуют тому, что В.В.Дементьев обозначает термином «непрямая коммуникация» [Дементьев 1999]).

8. Изменчивость. В ходе жизни языкового коллектива структура концепта непрерывно меняется, поскольку меняются внешний для человека мир и внутренняя система ценностей. Как и всякое социальное явление, концепт не может быть статичен. «Его можно было бы сравнить с катящимся комом снега, который постепенно обволакивается новыми слоями. Так и содержание концепта постоянно насыщается, а его объем увеличивается за счет новых концептуальных характеристик. Например, конкретно-чувственный образ телефона (образ конкретного телефона в нашем сознании), по мере углубления наших знаний за счет повседневного опыта пользования телефоном, освоения различных операций, результатов теоретического познания (о принципах работы телефонной связи и т.д.), дополняется такими концептуальными характеристиками, как связь, стоимость, типы телефонов, междугородная и международная телефонная связь, переговорный пункт, таксофон, телефонная карта, сотовая связь, удобство, престиж и т.д.» [Болдырев 2001: 30]. Однако эволюцию концепта не следует рассматривать как процесс постоянного наращивания его объема. Наряду с обогащением концепта новыми ассоциациями протекает потеря старых. Это обусловлено как лимитированностью человеческой памяти, так и изменениями концептуализируемой действительности. Рассмотрим несколько утерянных ассоциаций, ранее входивших в состав концепта «телефон»: