Казахстан в 20-40 годы ХIХ века

Можно привести и другие примеры захватов казахской знатью родовой земли. В «Материалах обследования по киргизскому землепользованию» указывается, что в 40-х годах XIX века султаном Конур-Кульджой насильственно были захвачены летовочные районы казахов рода Мамай. Эти казахи, лишенные своих родовых пастбищ, вынуждены были уйти в Бугулинские горы Акмолинского округа.

Другой султан Муса Черманов захватил летние пастбища рода Малкозы и впоследствии на захваченную территорию переселил 100 кибиток своих сородичей из рода Карджас3.

Сын Букей-хана, Султангары, захватив летние пастбища рода Садыр, переселился туда со своими рабами и тюленгу-тами.

При этом следует отметить, что хотя султаны и родовая знать фактически распоряжались летними кочевьями казахских общин, формально частная собственность на них еще не существовала. Султаны, родовая знать -- биИ сообща владели летовкой вместе с кочевой общиной. О порядке пользования летними кочевьями письмоводитель Восточной части Орды Половоротов писал: «Почти никто не владеет землей или кормом летом, кроме сохраняемых зимних кочевок, тем более прилинейных, заготовляющих сено»'.

В сохранении общинной собственности на летовочные районы заинтересованы были сами султаны и родовая знать, так как под видом общинного владения летовкой им легче было эксплуатировать кочевую общину.

Господствующая роль феодальной верхушки -- султанов, биев и др. представителей родовой знати -- определялась не только возможностью распряжаться летними кочевьями и зимовыми стойбищами казахских общин: их права на землю реализовались еще в целом ряде феодальных повинностей. Родовая собственность на землю и в первую очередь общинный характер владения летними кочевьями (жайляу) накладывали известный отпечаток на формы феодальных повинностей, которые прикрывались патриархально-родовой оболочкой. На деле это были настоящие феодальные повинности в виде продуктовой и отработочной докапиталистической ренты.

С земледельческих районов регулярно собирали налог -- ушур, со скотоводческих -- закят.

Ушур происходит от арабского слова «гашара», что по-русски означает десять; гашарун -- десятый или десятая часть. Слово гашар казахи произносят извращенно ушур или гусур. Этот налог взимался с казахов, занимавшихся хлебопашеством. По установившимся издавна традициям, сборщики ушу-ра получали 4/ю часть урожая. Сначала ушур собирали с сыр-дарьинских казахов, издавна занимавшихся земледелием. С распространением хлебопашества на другие районы ушур стал собираться повсеместно. В первой половине XIX в. ушур стал одним из основных источников обогащения феодальной верхушки. По сообщению толмача Оренбургской Пограничной Комиссии Ф. Субханкулова2, с сыр-дарьинских казахов ушур собирали с числа батманов3 снятого урожая. Если хлеб сеяли без поливки, то брали !/ю часть батмана, а с поливных пашен '/ао часть.

Закят возник у казахов вместе с принятием ислама1. Вначале сбор закята преследовал цель оказания прмощи обедневшим сородичам. Впоследствии закят превратился в феодальную повинность. До XIX века право собирать закят принадлежала только, ханам.

По поводу этого исследователь Букеевской орды А. Ев-рейнов писал: «В казачьих ордах вообще он (закят) составляет принадлежность ханского достоинства в изъясненных видах и в виде доставания народом хану с семейством средств к поддержанию его достоинства. По своему основанию и народному обычаю, это сбор с количества скота, из которого сороковая часть должна отделяться хану»2. В связи с ликвидацией ханской власти, право сбора закята перешло к султанам и отчасти биям. Надо сказать, что и в этот период сбор закята производился под видом оказания помощи обедневшим и осиротевшим казахам. Но это была лишь внешняя оболочка, в действительности же этот старинный институт родового строя был приспособлен к потребностям развивающихся феодальных отношений. Закят собирался со всех владельцев скота один раз в год весной, когда казахи начинали трогаться со своих зимовок.

По данным чиновника Оренбургской Пограничной Комиссии д'Андре, порядок сбора закята был следующим:

Верблюдов, находившихся во время перекочевки под вьюком, не облагали занятом.

В первой половине XIX в. эти два налога---ушур и закят -- собирались регулярно и стали узаконенным видом феодальной повинности. Наряду с ними, под видом «подарков» в пользу феодальной верхушки собирались всевозможные виды натуральных повинностей. Среди них особое место занимает «сотым». «Сотымом» назывался налог скотом, который взимался зимой для пропитания ханов, султанов и родовой знати. Вышеупомянутый д'Андре так характеризует назначение согы-ма: согым дается для того, чтобы «хан или султан мог прожить всю зиму на иждивении народа и таковой мог бы видеть и готовность ордынцев жертвовать собою в пользу начальства» '.

Следующая таблица 2 дает известное представление о том, сколько примерно скота ежегодно забирали у казахов под видом согыма казахские феодалы.

Другой вид натуральной повинности--сыбага--по существу был разновидностью согыма. В отличие от последнего сыбага взимался ханами, султанами и биями весною в виде вареного мяса. На сыбагу давали целого барана, иногда полбарана, смотря по значению и влиянию феодала.

Об этих натуральных повинностях председатель Пограничной Комиссии Ладыженский писал: «Закят, сугум, сыбага и форме испольщины, либо в прямой форме работы за сданную крестьянам землю, угодья и прочее.. Иногда крестьянин обязывается при этом работать, «что прикажет владелец», обязывается вообще «послухать», «слухать» его, «пособлять» ему. Отработки и обнимают собой весь цикл работ деревенского обихода»'.

Приведенные Лениным различные виды крестьянской отработки в том или ином виде имели место в земледельческих, районах Казахстана. Но отработка принимала здесь завуалированный характер. Султаны и феодальная знать давали обедневшим казахам, под видом родственной помощи, орудия и семена, за это они должны были пахать господскую землю, получая небольшую часть урожая за свой труд.

В несколько иной форме отработка выступила в скотоводческих районах. Здесь она была связана со скотоводческим хозяйством. Основным объектом эксплуатации в форме отработок являлись так называемые консы. Копсы -- это бедняки, фактически являвшиеся полукрепостными. Они шли со-своими семьями к султанам и родовой знати и за ничтожную плату обслуживали их хозяйства. Консы вечно кочевали с аулами феодалов, пасли их лошадей и выполняли всевозможные виды мелкой работы; жены консы доили коров, кобыл и овец, стирали белье и помотали по домашнему хозяйству феодала. За это консы -- бедняк -- во время перекочевки пользовался средствами передвижения, получал во временное пользование одну или две дойных коровы, иногда коз или овец.

Институт консы в дореволюционной историографии совершенно не разработан. Термин «консы» почти не встречается и в официальных царских документах. Тем не менее, многочисленные путешественники и царские чиновники, побывавшие в казахской степи, указывали на существование этой социальной группы, хотя термин «консы» они не употребляли.

По поводу этой социальной группы Ф. Назаров, побывавший среди казахов, писал: «Близ реки Каракуч, впадающей из Нуры в Ишим, мы встретили киргизов, не имеющих никакого скота... Большая часть из них для снискания дневного пропитания находится у кочующих поблизости киргизов в услужении» 2.

Более подробное указание о наличии «консы» имеется в работах Михаила Граменицкого, который писал: «Около султана собираются и кормятся бездомные, неимущие киргизы. В мирное время они служат у него в качестве работников, пасут его стада... Если бы они не находились около султана или какого-нибудь богача, то пришлось бы умирать с голоду. В кабалу их заставляет итти то, что нет у них своего имущества, своих стад» '.

Казахские феодалы обычно не нанимали пастухов, а пользовались даровым трудом своих бедняков -- консы. В числе консы могли быть обедневшие родственники данного феодала, иногда так называемые «дальние родственники». Казахи, происходившие от одного рода, например, от рода Аргын или Ки-рей, между собой считались дальними родственниками, тогда казахи/говорят «ата тег! б!р» (прадед наш один)*. Иногда у родовой знати в качестве консы работали даже бывшие чингизиды. Напр., у Мусы Черманова в качестве ко'нсы был целый аул «тюринцев». -Из взаимоотношений феодала и консы -- бедняка выросла своеобразная отработочная система -- так называемая сауын (от слова «сауыуга» -- доить). Консы получал у своего феодала дойную корову во временное пользование н за это обязывался бесплатно выполнять различные виды хозяйственной работы. Складывавшиеся при этом отношения выступали под видом «родственной по'мощи» феодала своему обедневшему сородичу, а если это был не близкий родственник, то под видом оказания помощи консы, который, вечно кочуя с ним, якобы, стал «своим» человеком. При этом феодал имел право в случае невыполнения его приказания в любое время отобрать свой скот. Таким образом, старинный институт родовой помощи в условиях феодального общества превратился в свою противоположность, т. е. стал орудием эксплуатации трудящихся казахов. Институт «сауын» являлся типичной формой отработки для скотоводческих кочевых районов Казахстана.

В первой половине XIX в. получила широкое распространение практика отдачи молодняка в кредит своим обедневшим сородичам под видом оказания «помощи» (аманат мал). За это бедняк-консы или обедневшие родственники феодала обязывались по истечении определенного срока вместо годовалого бычка или барана вернуть феодалу двухгодовалого и т. д. По поводу этого чиновник Оренбургской Пограничной Комиссии Лукин писал: «Киргизы отдают в долг скот и получают тем же. Если киргиз отдает в долг годовалого барана или бычка, то на другой год получает уже двухгодовалого, на третий -- трехгодовалого»1.

При отдаче скота в кредит бедняку -- консы или сородичам феодал при свидетелях договаривался с ним а сроке возвращения скота с приростом. В случае невозвращения скота бедняком, кредитор прибегал к судебному разбирательству бия, который присуждал взыскать скот с поручителя. Иногда бедняк за полученный в долг скот должен был отработать у кредитора-феодала. Это был самый кабальный вид отработки.

Из этой системы феодальных отношений возникло «урта-чество», т. е. коллективная помощь сородичей своему феодалу («уртак» значит сообща) Феодалы использовали уртачест-во во время сенокоса, постройки зимовки и, наконец, для рытья глубоких колодцев. За оказанную помощь родичей феодал обязан был досыта их накормить. Уртачество широко применялось как в кочевых, так и в земледельческих районах Казахстана.

Особую группу консы составляли бедняки, занимавшиеся земледелием. Тогда они назывались егынши (буквально «хлебопашец»). Но егынши являлись более сложной социальной группой. В нее входили не только консы, т. е. казахи, потерявшие способность вести свое собственное хозяйство, но и те, которые в силу недостатка скота не были способны самостоятельно кочевать, но могли вести самостоятельно земледельческое хозяйство. Занятие земледелием и объединяло различные группы трудящихся казахов в одну категорию -- егынши. П. Небольсин, в 40-х годах XIX века побывавший среди казахов восточной части Оренбургского ведомства, так определяет общественное положение егынши. «Под выражением «игынчи» разумеют тех киргизов, которые сеют хлеб, от своего ли лица занимаясь хлебопашеством или состоя в работников у богачей-киргизов, занимающихся земледелием»2. О порядке найма феодалами егынши для обработки своих пашен некоторые данные сообщает оренбургский купец Д. У. Белов, долго живший среди сыр-дарьинских казахов: Он писал: «Хозяин только дает земли, семена и скотину бедняку, который землю обрабатывает на своей пище или от хозяина получает условленное количество ячменя или проса, но количество определяют работнику на месяц не более 20-ти батманов»1. По-видимому, между феодалом и егынши не существовало определенной договоренности о порядке оплаты, очевидно егынши работал, ограничиваясь словесным обещанием хозяина. Эту работу егынши на землях своего феодала с полным основанием можно сравнить с кабальной формой крестьянской отработки в помещичьем имении. Разница только в том, что отработка егынши на земле своего феодала прикрывалась взаимной «помощью» -- якобы феодал помогает егынши семенами, скотом, а егынши в свою очередь «помогает» .своим трудом.

Близко к егынши по своему положению стояли джатаки (буквально -- «лежащие»). За неимением скота они не могли кочевать, поэтому постоянно1 находились на зимовках. Характеризуя положение жатаков, И. Завалишин писал: «Джатак (бедняк) нанимается в пастухи к богатым, в батраки к казакам линейным, даже группируется целыми улусами у линейных городов, станций, селений, но все это лишь за поданный кусок хлеба»2.,

Кочевать могли только сравнительно богатые люди -- султаны, феодалы -- бии, родовая знать, владельцы значительных стад. Об одном таком богаче передаются слова бедного жатака: «Мамеке имеет столько скота, что может кочевать»3. Эти слова достаточно ясно характеризуют экономическое положение жатаков.

Самую пауперизованную часть казахов составляли байгу-ши. Байгуши (по-казахски -- байгус значит бедняк)--это обедневшая часть казахов, в поисках заработной платы уходившая к прилинейньш станичным казакам. В первой половине XIX в. они составляли значительную группу. По данным Артемьева4, только лишь по одному Младшему жузу они составляли около 20 тыс. душ обоего пола. Байгуши, за ничтожную , плату нанимаясь к прилинейным зажиточным казакам, пасли их скат, пахали землю и справляли различные виды домашней работы. Часть байгушей работала на рыболовных промыслах. Кроме того, некоторые байгуши оставались при баях- феодалах и работали в качестве домашних ремесленников, О положении таких байгушей один из очевидцев писал; «В другой кибитке вы увидите, как поодаль от огня, ближе к двери, сидит, поджав ноги, на голой земле, пожилой байгуш (бедняк) и за кусак мяса тянет большой швейной суровой ниткой безобразные сапоги, прокалывая наперед кожу шилом.. Изорванная джабага и засаленная тюбетейка говорят о его бедности, занимаемое в кибитке место свидетельствует о его ничтожестве. Между тем, в глубине кибитки, около нагроможденных сундуков, на бухарских одеялах покоится сам хозяин, в шелковом бешмете, в одной руке у него табачный рог, а другой он важно поглаживает бороду»1. О положении байгушей, нанимавшихся к станичным казакам, будет сказано в другой связи.

Один из казахских поэтов (Шортанбай) в следующих строфах характеризовал тяжелое положение казахских бедняков:

Тяжело у нас бедняку:

При зимовке он круглый год.

Роет летом бедняк арыки,

Вплоть до осени сено гребет,

День и ночь работает он :.

И не знает чем проживет,

Вечно голоден, гол, разут,

Нет покоя от тяжелых забот 2.

Существование феодальной повинности в форме продуктовой и отработочной ренты отражает процесс исторического складывания феодальных отношений в Казахстане. Денежная: рента, которая появляется на грани разложения феодальных отношений, в Казахстане почти отсутствовала. Только царское правительство собирало с казахов кибиточный сбор деньгами, и то сборщики кибиточных денег вместо причитающихся 1 р. 50 к. часто брали у казахов барана, а затем, перепродавая его на базаре, наживали значительные барыши. Этот факт свидетельствует о том, что у казахов денег в обращении было еще мало. То же самое следует сказать о сборе ясака с казахов Сибирского генерал-губернаторства.

Как известно, в феодальном обществе присвоение прибавочного продукта происходит на основе внеэкономического принуждения. Между тем, формы внеэкономического принуждения в казахском обществе выступали в своеобразной форме. С одной стороны, обязательность несения феодальной повинности (ушур, закят и разные подарки), определялась нормами адата, носившего императивный характер. С другой стороны, различные виды отработки, выступавшие под видом оказания «родственной помощи» и т. д., в условиях феодального общества были превращены в орудия эксплуатации широких масс казахов. По родовым традициям казахи также обязаны были их выполнять. Таким образом, патриархальные обычаи выступали как средство внеэкономического принуждения.

Когда отношения эксплуатации были связаны с наделением непосредственного производителя недостающими средствами производства -- рабочим скотом, семенами или отдачей феодалами скота'в долг обедневшим казахам -- методы внеэкономического принуждения переплетались с экономическим давлением феодала на непосредственного производителя.

Таким образом, в отличие от земледельческих -стран, в Казахстане методы внеэкономического принуждения приняли несколько иную форму. При этом было бы неправильно отрицать. роль власти, опирающейся на военную силу. В регулярной поставке различных повинностей власть хана или султана имела большое значение.

Наряду с описанными формами феодальных повинностей, существовали и другие виды источников дохода, в которых участвовала вся феодальная верхушка -- султаны, бии и родовая знать,-- это разбор судебно-исковых дел.

Мы возьмем для иллюстрации только кун и айып, возникновение которых относится к периоду патриархально-родового строя. Не трудно видеть, как бии, султаны, ханы, участвуя в судебных разбирательствах, превращали эти старинные институты родового строя в источник своего обогащения.

кун взыскивали за убитого человека взамен кровной мести В период развития феодальных отношений кун был приспособлен к феодальному строю и стал одним из средств эксплуатации казахов. Размеры куна, взыскиваемого с рядовых казахов и султанов, были разные. Например, полный кун за убийство простого казаха состоял из лучшего одногорбого верблюда, покрытого ковром, из джаулука (женский головной убор) и нескольких халатов, шубы, пояса, шаровар, сапог, оружия и лошади убийцы, или же из 1000 баранов, 40 кобыл и кула (невольника). Иногда кун заменялся 10 верблюдами. За убийство ходжи кун состоял из 3000 баранов, за убийство султанов -- 7000 баранов, а кун ханский равнялся куну семи простых казахов. Это основано было на том, что хан является повелителем семи отделений или семи родов. Приведенные данные о куне достаточно ярко говорят о классовом характере неписанного закона, ограждавшего в первую очередь интересы господствующей феодальной верхушки.

В получении куна была заинтересована феодальная верхушка-- султаны и бии. Поэтому нередко самими султанами и биями провоцировались междоусобные войны и родовые столкновения. Во время таких столкновений главным образом погибали рядовые казахи. По поводу этого один из русских публицистов -- Г. Шахматов -- писал: «Пронырливые киргизы умышленно заводят дела, условясь с судьями -- султанами и биями,-- чтобы получить без труда выгоду от сего обоюдного умысла их, отчего одни богатеют, а другие приходят в бедность и нищету» '.

По казахскому обычаю кун считается -- олжа (находка), поэтому получатель куна должен поделиться с ханом, бием, которые разбирали дело, с муллой, который будет молиться о душе убитого и, наконец, с есаулом, посланным за получением куна. Например, из 1000 баранов взыскиваемого куна, семейство убитого казаха получало' от 40 до 100 баранов, в зависимости от имущественного положения убитого. Значительную часть куна получали бии, которые, по данным чиновника Лазаревского, получали 1/2, а иногда 1/3 часть иска, а затем ханы и султаны.

«Разбиратель дела,-- пишет чиновник Биглов,-- получает с виновного молодого верблюда и еще с него же взыскивается старый лучший верблюд под названием ханская часть, которая, если нет ханского поколения, то остается у претендента» 2.

Взыскание куна с виновников особенно было разорительным для беднейшей части казахов. По казахским обычаям кун платили не только одни убийцы, а в уплате куна участвовали его близкие и дальние родственники. При значительном размере куна участвовали все отделения и даже целый род. Сам убийца платил до 50 баранов, одного верблюда и одну лошадь, ближайшие родственники должны были давать по 25 баранов, а дальние родственники по 2 барана и т. д. При периодически повторяющихся междоусобицах и родовых столкновениях, бедняк несколько раз в году участвовал в уплате куна. О разорительном влиянии куна на хозяйство бедняков, чиновник Оренбургской Пограничной Комиссии Лазаревский,, побывавший среди казахов западной части Оренбургского ведомства, писал: «Случается, бедняк променивает последнего теленка на 4--5 баранов и одного из них со слезами и плачем отдает в уплату куна, в противном случае, есаулы сами распорядятся его имуществом. Случается, при бедности отделения, с которого взыскивают кун, в уплату куна берут девок, ближайших родственниц убийцы. В ином роде, в один год, взыскивают 2, 3, 4 куна, значит на кибитку придется 2, 3, 4 барана и это должен заплатить часто бедняк, которому есть нечего,. нечем детей кормить. Таких бедняков в степи и на Линии очень много, а год от году становится больше».

Доход феодальной верхушки -- султанов, биев -- этим не ограничивался. Они участвовали в получении штрафа за кражу. По казахскому обычаю, вор, изобличенный в краже скота, сначала должен вернуть краденый скот, а затем на него должен быть наложен айып -- штраф, состоящий из 3-х тогузов. Во главе всякого тогуза должен стоять верблюд, или лошадь, или бык. Если во главе тогуза верблюд, то он называется «тое бастаган тогуз», т. е. верблюдом начинающий то-гуз, а если начинается с лошади, то называется «ат бастаган тогуз», т.е. лошадью начинающий тогуз, а третий -- «огуз бастаган тогуз», т. е. быком начинающий тогуз.

За кражу верблюда -- первый тогуз -- 9 верблюдов

второй тогуз -- 9 лошадей третий.тогуз -- 9 коров

За кражу лошадей

первый тогуз -- 9 лошадей

второй тогуз -- 9 коров

третий тогуз -- 9 баранов и т. д.

Согласно установившимся обычаям, первый тогуз начинается с краденого вида скота. Из этого штрафа в пользу хана или султана, участвовавшего в разборе, полагается шлык, состоящий из одной лошади или верблюда по пятому году, по-казахски называемый «бесты-ат» -- пятилетняя: лошадь, «бесты-атан» -- пятилетний верблюд. За ханлыком следует «билык», полагающийся бию за разбор судебного дола. «Билык» равнялся половине «ханлыка». Наконец, идет «жасул акы» -- плата за труд есаулу, который посылался для приведения в исполнение решения бия. Кроме того, платили «даушыга жибкесер» (буквально -- «перерезать веревку у виновника»). Это был символический акт, свидетельствовавший об окончании дела. После решения дела один из участников судебного разбирательства перерезывал ножом надетую на ноги вора веревку. Это было последним актом. Плата «жасаул-акы» и «даушыга жибкесер» равнялась стоимости! билика. По установившимся обычаям казахов, из взыскиваемого айыпа, выражавшегося в 3 тогузах, ни истец, ни его родные ничего не получали. Весь полученный скот целиком распределялся между участниками судебного разбора. Львиную долю, конечно, получали султан, бий и есаулы, игравшие роль судебных исполнителей.

Суровые меры наказания за воровство сознательно поощрялись самими султанами. Тот же самый чиновник Лазаревский, когда интересовался происхождением этого обычая, получил от казахов такой ответ: «Воров в степи много, пробовали в отношении к ним различные наказания, наказывали их -- не унимаются, налагали на них небольшие взыскания -- не унимаются, вот султаны и определили разорять вора вконец, чтобы другой не отваживался на кражу» '.

Казахские султаны и бии участвовали также в дележе дохода при разбирательстве исковых дел по барымте (буквально «захват»). Барымта, являющаяся также старинным родовым институтом, в условиях развивающихся феодальных отношений превратилась в разновидность феодальных междоусобиц.

В официальной переписке между казахами и русским правительством слово «барымта» впервые стало употребляться в 1740 году, когда ханом Младшего жуза Абулхаиром было дано согласие царскому правительству на задержание казахов, приезжавших в Оренбург, в «отомщение за грабежи и разбой».

Как указывает историк Оренбургского края Рычков, под барымтой в то время подразумевались «грабежи и разбой»2.

В действительности первый случай воровства, похищение женщины, угон скота, произведенные в чужих аулах, не считались барымтой. Барымтой они становились тогда, когда ^потерпевшие вместе со своими родственниками предпринимали ответный набег на обидчиков, а эти отвечали новым наездам и т. д. В середине XIX в., в связи с усилением барымты оренбургские власти специально занимались изучением характера этого института. Следствием такого изучения явилась специальная записка «о барымте», составленная пограничными чиновниками, в которой следующим образом характеризуются барымта: «Барымтою обозначается не первоначальный грабеж или разбой, а ряд грабежей или разбоев, последовавших за первоначальною обидою. В этом смысле принимается слово барымта областным правителем и употребляется им в своем делопроизводстве» 1.

Барымта, широко использовавшаяся султанами и родовой знатью в целях личного обогащения, тяжело отражалась на хозяйстве бедняков. А самое главное, барымта раскалывала Силы, усиливала межродовые войны, что тормозило создание централизованного государства. Писатель В. И. Даль (Лу-Гганский), служивший в Оренбургской Пограничной Комиссии и в 1839 году участвовавший в Хивинской экспедиции, так описывает всю пагубность барымты для казахов: «Барымта и междоусобицы, поддерживаемые еще сверх этого султанами, которые в мутной воде рыбу удят, расплодились и размножились до бесконечности. Барымта обратилась в какой-то гибельный, разорительный промысел... все роды и племена пере-, путались во взаимных счетах и начетах и пользуются каждым случаем для взаимного разорения и нападения»2.

По обычаям казахов, барымтовщики не уподоблялись ворам. Если вор презирался общественностью, то барымтовщики пользовались известным уважением, участвовать в барымте было «честью» для казахов. Эта веками освященная традиция ловко использовалась султанами и биями для своего личного' обогащения. Среди казахов про барымтовщиков говорят: «Он не воровал, а отбарымтовал», подразумевая, якобы, «законное» право на барымту. Из отбарымтованного скота сам барымтовщик брал очень незначительную часть, напри-* мер, из 200 отбарымтованных лошадей он оставлял себе I только 20--30, остальную часть распределял между султанами, биями и родственниками.

К феодальной знати относилась также мусульманская знать, в лице ходжей, мулл. Ходжи, как султаны, стояли вне родовой общины и считали себя потомками первых последо-' вателей Мухаммеда.

Для характеристики того, как сами ходжи оценивали свое общественное положение, исключительный интерес представляет письмо ходжи Мухаммед Гали Успанова, адресованное председателю Оренбургской Пограничной Комиссии. Он был привлечен к суду как приверженец Кенесары. Вот что он писал: «Родом я ходжи, происхожу от потомков пророка, поэтому считаю себя из благородных, н как в здешнем тюремном замке содержатся вместе со мною люди простого звания, захваченные в воровстве, в разбоях, люди, лишенные совести, то мне обидно находиться вместе с ними, почему покорнейше прошу сделать распоряжение о переводе меня в особое отделение, где содержатся люди благородного звания, как то: султаны и бии» '.

Ходжи, как представители духовного звания, освобождались от податей и подлежали только суду султанов. Но тем не менее, по сравнению со среднеазиатскими ханствами, в Казахстане общественное положение мусульманской знати -- ходжей было ничтожно. Из среды мусульманской знати выделялись лишь отдельные представители, выступавшие в роли старшин, например, в начале XIX в. ходжи Тамык Чакатаев и Шукур-Али Султанмехамметов и некоторые другие. Это объясняется, с одной стороны, тем, что ислам проник в Казахстан гораздо позже, чем в другие среднеазиатские страны, с другой стороны, кочевой образ жизни казахов не давал возможности исламу укрепиться в степи (у казахов почти не было мечетей, медресе и т.д., отсюда малочисленность мусульманских проповедников). И, наконец, сильны у казахов были пережитки языческой религии (шаманизм), отсюда широкое распространение так называемых «баксы» -- истолкователей судеб.

О слабом влиянии ислама на казахов говорят многочисленные свидетели: по рассказам К- Губарева2, у казахов «муллы и ахуны не имеют в их глазах той святости и непогрешимости, какие приписыватся этим лицам татарами».

Вот другое характерное свидетельство. По рассказу Дау-лыбаева в 1830 году троицкий татарин Баязит по торговым делам ездил на Тургай к казахам Аргынского рода и остался там зимовать. Однажды, когда он читал Коран, казахи про-

или его прекратить чтение. Он, не обращая внимания, про-олжал читать, тогда казахи, со всех концов аула собрав-1ись к нему в юрту, «забирают все книги и Коран и прямо \идают их в огонь, потом добираются уже и до самого татари-[на, но он видел, что дело серьезное, начал плакать и просить избавить его от смерти, говоря, что он потом не будет читать

даже и молитву»1.

Все это свидетельствует о том, что ислам не успел пустить глубокие корни среди казахов, у которых были сильны пережитки шаманизма. Понятно, что в силу этого ходжи и мусульманское духовенство не пользовались у казахов тем авторитетом, какой они имели среди узбеков и других народов

Средней Азии.

К феодальной верхушке принадлежали также тарханы. Звание тархана в XIX в. давалось русскими властями, а во Внутренней (Букеевской) орде -- ханом, видным представителям феодальной знати за их особые заслуги перед государством.

Впервые звание тархана было пожаловано указом императрицы Елизаветы от 11 июля 1743 года батыру Джаныбеку. В 1821 году военным губернатором графом Эссеном в тархан-ское достоинство были возведены бий Яманчин Сегирбаев и Янгурчин Саламысов «за их усердную службу при походе с миссиею в Хиву»2.

Звание тархана могло быть наследственным или личным. В первом случае сыновья тарханов назывались также «тарханами». Например, сын упомянутого тархана Джаныбека --* батыр Даут -- в указе Военной Коллегии за 1759 год назван также тарханом. В рассматриваемый период тарханы особым преимуществом не пользовались, они только были освобождены от платежа налогов. О правах тарханов временный Совет по управлению Внутренней ордой писал: «Они (тарханы -- Е. Б.) наравне с султанами и ходжами избавлены лишь от платежа повинностей лично, и то ежели имеют грамоты ханские, другими преимуществами не пользуются»3.

В первой половине XIX в. тарханы как социальная группа не играли существенной роли в общественно-экономической жизни казахов. Уже к середине XIX века институт тарханов стоял на грани исчезновения. С этим, очевидно, было связано ходатайство перед правительством отдельных потомков тарханов о закреплении за ними потомственного звания тархана.

По данным Оренбургской Пограничной Комиссии число тарханов к 60-м годам XIX в. не превышало 20 человек1, в разное время утвержденных Министерством внутренних .дел.

В 1869 году на заседании Сената специально был обсужден вопрос о тарханах. В решении Сената было констатировано, что звание тархана является исчезнувшим, одновременно было постановлено1 оставшихся потомков тарханов освободить от подушной подати и разрешить им во всех делах именоваться тарханами2.

Следующей социальной категорией, игравшей видную роль в общественно-политической жизни казахов, являются батыры. Формирование института батырства как социальной категории тесно связано с возникновением военно-феодальной знати. А само происхождение термина «батыр» уходит в глубокую древность казахов.

Слово батыр происходит от тюркского слова «багадур» и «бакхатур». Еще на заре истории казахского народа, когда казахские степи подверглись нападению внешних врагов, из среды народа формировались специальные дружины со своими военачальниками для борьбы с внешней угрозой. Особо отличившихся в сражениях предводителей этих дружин казахи называли «батырами». Слово батыр в казахском и других тюркских языках означает «борец», «сильный», «герой», «бесстрашный», «храбрый».

Последующие войны казахов с калмыками как раз подтверждают это. В 1730 году во время крупнейшего сражения казахов Младшего жуза с джунгарскими завоевателями отличались своей храбростью и отвагой Букенбай, Исет и хан Абулхаир, и народ назвал их батырами. То же самое подтверждают события последующих лет. Например, Тулебая, одного из ближайших соратников Кенесары, прозвали Джеке-батыром (особо отличившийся батыр). Следовательно, батырами называли тех казахов, которые отличались своей храбростью во время крупных столкновений с внешними врагами. Через века казахский народ пронес образы батыров, сохранив их в своих устных героических былинах.

В более позднее время батырами стали называться всякие люди, отличавшиеся в межродовой борьбе, в барымте и т.д. Например, С. Трубин писал, что казахи своим удальством в барымте заслуживают «почетного названия батыра»'.

Казахские феодалы-баи также нередко присваивали зва-1ние батыра своим людям, отличившимся в межродовых столкновениях, в кулачных драчках. Почетное звание батыра могли получить и люди бедные, вышедшие из народных низов. Так, например, в движении Кенесары Касымова, наряду с крупными представителями военной знати, принимали деятельное участие и обедневшие батыры, такие как Бухарбай-батыр из рода Аргын "(Средний жуз), Агыбай-батыр из рода Шу-быртпалы (Средний жуз) и другие.

Однако все это не вскрывает социально-классовую принадлежность батыров и не определяет их классового лица. Было бы ошибкой, если, исходя из традиционного понимания термина «батыр», мы стали бы характеризовать батыров как надклассовую социальную категорию.

Прежде всего мы должны помнить, что в феодальном обществе, как бы социальные отношения не были окутаны патриархально-родовыми пережитками, ни одна социальная категория не может существовать вне классовой среды. То же самое следует сказать и о батырах. Конечно, институт батырства в своем развитии претерпел определенные изменения. Было бы неверно проводить аналогию между былинными батырами XI--XII вв. и батырами XVIII--XIX веков. Следует полагать, что батыры первоначально были военачальниками племен, родов. В связи с зарождением феодальных отношений функции военачальников стали меняться.

Независимо от своего происхождения, и в том случае даже, если они выходили из народных низов, они постепенно стали узурпировать права родовой знати и играть равную с ними роль в общественной жизни. Такую постепенную эволюцию общественного положения батыров можно проследить на ряде исторических примеров.

В первой половине XIX века Чегень-батыр -- бий Аргын-I ского рода и Исет Котибаров -- старшина Тляу-Кабакского рода были полновластными хозяевами в подчиненных им родах. Они собирали налоги, чинили суд над своими сородичами и вступали от имени своего рода в переговоры с другими казахскими родами. Это был процесс классового становления феодалов из военной знати, характерный для раннего феодального общества.

Одним из крупных батыров первой половины XIX века, активно участвовавшим в восстании Кенесары, был Джоломан Тленчиев. По данным председателя Оренбургской Пограничной Комиссии генерал-майора Генса: «Джоломан- имеет 800 лошадей, 2000 баранов, 50 верблюдов, и каждый брат, сын, племянник, внук имеет отдельно свою скотину, что в совокупности составляет значительное богатство. Главою сего многочисленного семейства есть Джоломан»'.

Джоломан безраздельно господствовал в роде Табын.

Эти примеры достаточно ярко рисуют классовое положение батыров. Процесс становления феодалов из военной знати и срастания их с родовой знатью неразрывно связан с теми изменениями в социальных отношениях казахов, которые вытекали из общего процесса феодализации казахского общества и расслоения кочевой общины. Наряду с этим, на возвышение социальной роли батыров оказали серьезное влияние войны казахов с джунгарскими, а затем со среднеазиатскими завоевателями. В процессе этих войн батыры узурпировали права родовой знати и становились ведущей фигурой в общественной жизни. Об этом казахский просветитель Чокан Ва-лиханов писал: «Батыр -- лицо самое важное и знаменитое у киргизов после родоначальника султана... Это самый влиятельный человек, советы которого в народе всегда с весом»2.

В этой замечательной оценке классовой природы батыр-ства, данной Чоканом Валихановым, видно, что батыры в феодальной иерархии занимали чуть ли не второе место.

В этой связи интересно отметить, что для середины XIX в. очень характерным становится тот факт, что казахские баи и султаны стали одновременно носить титул батыра. Например, султан Тезек, он же Тезек-батыр, то же самое было среди батыров Кенесары. Этот факт свидетельствует об усилении социального положения батыров среди феодальной верхушки казахского общества.

К середине XIX в. в экономической жизни казахов видную роль стала играть новая социальная группа -- «байство», тесно связанная с развитием товаро-денежных отношений. При этом следует помнить, что под термином «бай» казахи раньше подразумевали всякого богатого феодала. Отсюда слово «бай» в переводе означает «богатый». В рассматриваемый период слово «бай» приобретает другой социальный смысл. Баи стали особой общественной группой, связанной с развитием торговли и денежных ростовщических операций. Среди каза-[ хов появляется целый ряд феодалов-баев, ведущих крупные торговые и ростовщические операции. Например, султан, правитель восточной части Младшего жуза Джантюрин, по словам П. Небольсина, состоял «пайщиком значительной торговой компании, составленной из киргизов, и имел у себя до 25 приказчиков» '.

Другой казах Кулимбаев также состоял членом торговой компании, имел до 10 приказчиков. Эти баи не только торговали, но охотно давали за проценты в кредит деньги другим. Председатель Оренбургской Пограничной Комиссии Ладыженский, составивший характеристику султана Ахмета Джантю-рина по случаю его представления к награде, писал директору Азиатского Департамента Синявину: «По его примеру (Ахмета Джантюрина -- Е. Б.) в восточной части Орды нет ни одного почти киргиза, который не был бы купцом, или извозчиком, или солевозцем. Ахмет, сам занимаясь торговлей, с готовностью предлагает свои деньги, конечно, не без значительных для себя выгод, каждому киргизу, желающему заняться каким-нибудь из вышеприведенных промыслов»2.

Баи-феодалы выходили как из среды султанов, так и родовой знати, но в большинстве своем из среды знати «черной кости». Об этом говорят сохранившиеся с тех времен народные пословицы, например: «Батыр болып бай болса патшадан неси кем?», что в переводе означает: «Если батыр вместе с тем бо-I гат, та чем он ниже хана?». Феодалы-баи начали практиковать наем работников для своего хозяйства. Если у родовой знати в качестве пастухов работали его «консы» и родовичи, под видом оказания «родственной помощи», то бай' нанимал работника за определенную плату на договорных началах (словесных) . По данным оренбургского чиновника д'Андре, такой работник «бахташи» получал в год до 12 баранов или одну лошадь. Кроме этого, хозяин обязывался кормить и одевать его за свой счет, а в зимнее время предоставлять жилище. Зато работник не мог уйти без разрешения своего хозяина к другому. Д'Андре писал: «Работник, подрядившись на целый год с хозяином, не может перейти к другому без согласия па 1 это первого» '.

Переход баев-феодалов к найму работников был предвестником капиталистического найма, но еще опутанного тяжелы-1 ми нитями кабальной отработки и патриархально-родовыми ] пережитками. По рассказам оренбургского купца Белова, казахи нанимались к баям-фео'далам сезонно. Если работника 1 нанимали зимой, тогда- срок найма устанавливался до всхода I травы, т. е. до весны, в этом случае казахи называют срок найма «Коктеу»; если работник нанимался летом, то срок определялся до осенней стрижки баранов или до замерзания воды -- «Кузеу» или «Муз Хату». О размерах платы работникам Белов2 указывает на следующие нормы: если нанимался на месяц, тогда получал годовалого барана, а если нанимался на год, то получал лошадь (бесты ат).

Наряду с этим феодалы-баи занимались караванной торговлей. Иногда сами феодалы-баи служили в качестве кара-ван-баши и торговали в казахской степи, но в большинстве случаев они своих верблюдов предоставляли рядовым казахам и за это получали с них известную плату. По данным Небольсина, караванной торговлей занимались казахи отделения Чу-рен, Кабак, Торткара, изредка Тлеу и Шекты из рода Алии и часть казахов отделения Тама из Семиродцев. Феодал-бай за отдачу своих верблюдов под караванную торговлю плату получал деньгами, иногда товарами.

Итак, социальная группа -- байство,-- возникшая в недрах феодального строя, была но'вым явлением в экономической жизни казахов. Как мы говорили, баи-феодалы были тесно связаны с товаро-денежными операциями, в первую очередь, с ростовщическими операциями. Правда, в первые годы XIX в. они еще не оказывали существенного влияния на общественный строй казахов и это понятно: устои старого способа производства оставались, в основном, неизменными. Однако, несмотря на это, развитие института байства говорило о возникновении товарного производства в Казахстане. Это особенно отчетливо видно на фоне пореформенной экономики Казахстана.

Уже к середине XIX в. институт байства занял прочное положение в экономической жизни казахов. Об 'этом говорят со-I хранившиеся в народе пословицы1. Правда, в этих послови-I цах роль бая часто принижается, он по' своему значению стоит I ниже родовитой знати. Об этом говорит, например, такая пословица: «Хотя отец невесты и богат, но не бери дочь не родовитого». Но стали появляться другие пословицы, характеризующие растущее социальное значение баев-феодалов:

«Все звезды, вместе взятые, не составляют блеска месяца,-- все бедняки не сравняются с одним богатым».

«Богатый похвалится -- найдется, бедный похвалится -- разорится».

«Хотя бы чепуху говорил, выслушивай его: он сын богатого.

«У богача жена умрет -- постель обновится, а у бедного I умрет -- голова вскружится».

«Если ты богат, будь самодоволен, если ты беден -- будь услужлив».

«С деревом нельзя бороться, с богатым нельзя ссориться». «Лучше быть рабом богатого, чем сыном бедного». «Дело богача -- приказывать, дело бедняка -- трудиться». «Масло хорошо, хотя бы не приходилось есть его; богатый человек хорош, хотя бы он тебе не дал ничего». Казахи говорят «Пайданы бай алар» (богатые берут и богатую добычу). Феодальная эксплуатация, прикрывавшаяся патриархально-родовыми пережитками в соединении с кабальной формой гнета баев-роствщиков, привела к пауперизации значительной части трудящихся масс казахов.

Существование байгушей, егынши, джатаков и бактачей свидетельствует о резкой социальной дифференциации внутри казахского общества, еще больше усилившееся в связи с активной колониальной экспансией царизма в Казахстане.

К категории зависимых людей относились также рабы -- кулы. В рассматриваемый период рабы в общественно-экономической жизни казахов не играли существенной роли. К этому времени рабы как социальная группа стояли на грани свое-1 го исчезновения. Рабы приобретались, главным образом, на войне. В XVIII веке казахские ханы вели длительные войны с калмыками, ойротами, башкирами и захваченных на войне военнопленных обращали в рабов. В середине XVIII века, в связи с восстанием Батырши, сами царские власти разрешили казахским ханам, султанам обратить в рабов семьи башкир, бежавших в Казахскую степь. В Высочайшей грамоте 5 сентября 1755 года на имя хана Нурали, султанов, старшин объявлялось, что им жалуются жены, дети, скот и все имущество беглых башкир. «Это был,-- говорит Крафт,-- первый законодательный акт признания в широких размерах рабства в Киргизской степи и им кочевники не замедлили воспользоваться в полной мере».

Среди захватываемых в плен людей были не только башкиры, калмыки, персияне, но и русские. Кроме захвата на войне, кулы приобретались казахами путем купли на рынках.

На вопрос: как приобретались рабы, бии Акмолинского приказа, во главе с Тезеком Джанжигитовым, в 1830 году дали такой ответ: «Кулы у киргизов приобретались покупкою и пленением от калмыков, закаменных и черных киргизов с правом наследственного владения, продажи, отдачи в уплату калыма за невест и в подарок другому, и невольники сии не имеют права по своей воле отходить от своего владельца. Приобретение же кулов из киргизов не допускается из уважения к своей нации» '.

О покупке рабов говорится в пословице: «Не рожденные -- не сыновья, не купленные -- не рабы»; «Если не купишь -- не будет раба».

Рабы не пользовались никакими правами. Их могли наказывать или убивать, за это владельцы не несли ответственности. Рабов ставили как приз на конских состязаниях (байга), при заключении брака казах приобретал себе раба или рабыню в калым за жену. Кроме того, в качестве «куна» за убитого человека ответчик давал вместе со скотом раба или рабыню. О бесправном положении рабов свидетельствуют материалы обычного права казахов.

«Раб -- вещь; господин его имеет над ним право жизни и смерти».

«Имущество раба принадлежит его господину».

«Раб не имеет права жениться, а рабыня -- выйти замуж без позволения своего господина».

«Раб не имеет права жаловаться, если с ним жестоко поступает его господин».

«Господин имеет право раба своего продать, заложить, отдать в рабство».

Общественное положение рабов отражено также в пословицах: «Толпа рабов не может быть начальством, а куча песчинок-- камнем», «Хотя раб и на аргамака сядет, но все-таки за ним останется кличка раба; хотя бы сын надел и простой халат, но за ним остается название сына».

Труд рабов (кулов) в основном использовался в домашнем хозяйстве. Рабыни работали у крупных феодалов в качестве прислужниц. В меньшей мере рабы использовались для пастьбы хозяйского скота и т. д.

Несмотря на наличие рабов, Казахстан не прошел стадию рабовладельческой формации. В то же время, поскольку основным источником приобретения рабов был военный захват, этот источник не мог создать институту рабства прочную социальную базу. Рабство носило у казахов домашний характер. Это было обусловлено существованием экстенсивного пастбищно-скотоводческого хозяйства и сохранением патриархально-родового быта. Под видом «родственной помощи» султаны, бии обеспечивали себя даровым трудом своих сородичей-- консы, байгушей, жатаков и т. д. Поэтому труд рабов в хозяйстве феодалов не мог играть ведущую роль.

На судьбу рабства в Казахстане оказало существенное влияние присоединение к России. Поворотным пунктом в отношении русского правительства к рабству в казахской степи было издание Устава о Сибирских киргизах 22 июля 1822 года. § 276 Устава гласил: «Невольники, до 22 июля 1822 года находящиеся у киргизов, остаются при их владетелях с правом продажи, передачи и наследственного владения, но с того времени строго запрещено вновь приобретать в неволю природных киргизов». Этот акт, положивший начало ликвидации рабства в Казахстане, несомненно явился прогрессивным шагом.

Вполне понятно, что и после издания Устава о Сибирских киргизах, казахские феодалы разными путями продолжали захватывать на пограничной Линии пленных и сбывать их на рынках Хивы и Бухары. Но это были единичные случаи. После издания Устава 1822 года значение рабства начинает быстро падать.

Уже к середине XIX в. у казахов осталось мало рабов. Об этом говорит следующая таблица, составленная нами на основании материалов Ф. Зобнина (данные относятся только к Среднему жузу):

Борясь с остатками рабства в казахской степи, генерал-губернатор Западной Сибири в 1859 году взял подписку от султанов и почетных казахов с обязательством предоставить свободу всем рабам, находившимся у них.

С. Болотов, посетивший в 60-х годах сыр-дарьинских казахов, писал: «Рабовладельчества у киргизов нет и от прежних времен не сохранилось о том преданий»2.

По данным Н. Крафта, специально занимавшегося исследованием института рабства в Казахстане, окончательное прекращение рабства относится к 1875 году.

В дальнейшем потомки рабов, породнившись с казахами, частью приобрели себе свободу и стали равноправными членами общества, частью превратились в тюленгутов.

К началу XIX века тюленгуты относились к числу феодально зависимых людей. Слово тюленгут не казахское, оно заимствовано от алтайских калмыков -- «теленгет». Развитие института тюленгутства было связано с процессом феодализации казахского общества. В первой половине XIX века институт тюленгутства не только получил широкое распространение, но и его содержание по сравнению с XVIII в. заметно изменилось. В XVIII в. тюленгуты являлись по преимуществу военными слугами хана и султанов. Нередко они выполняли иответственные дипломатические поручения. Развитие тюлеи-гутизма было в то время тесно связано с политической организацией казахского ханства. Изменения в социальном положении тюленгутов в XIX в. были связаны с упадком казахской государственности. Ее возрождение в отдельные моменты XIX в. сопровождалось и восстановлением прежней роли тюленгутов.

Изучение положения тюленгутов в казахском обществе XIX в. мы начнем с вопроса: из каких социальных групп вырастал институт тюленгутства. Имеющиеся данные позволяют, говорить о двух путях возникновения тюленгутства. Во-первых, тюленгуты образовались из бывших потомков рабов. К сожалению, трудно проследить процесс превращения раба в тюленгута. Согласно обычному праву казахов «рабы могут выкупаться на волю, по желанию своих господ, заплатив, по их требованию, определенное ими количество денег, скота или другого какого-либо имущества»1. Кроме того, дети, рожденные от брака свободного казаха с рабыней, делались свободными.

Таким образом, согласно обычному праву казахов, часть рабов могла получить свободу. Эти рабы, становясь полноценными членами общества, могли стать тюленгутами.

Сам факт образования тюленгутов из бывших потомков рабов не вызывает никакого сомнения. Поручик генерального штаба Герн, в 1845 году посетивший ставку Кенесары, писал: «Скопище султана Кенесары Касымова состоит из собственных его тюленгутов до 1000 кибиток, которые достались ему от Аблай-хана, и большая часть калмыцкого происхождения»2. Аналогичное указание имеется в других источниках. Хан Внутренней Букеевской Орды Джангер, например, писал: «Тюленгуты суть потомки людей, исстари обращенных в рабство и исключительно предназначенных в услужение белой кости»3.