174. Соловьева З. Обитатели «Ночлежки» и других благотворительных организаций в перспективе социологии повседневности // Невидимые грани социальной реальности: Сб. статей по материалам полевых исследований / Под ред. В. Воронкова, О. Панченкова, Е. Чикадзе. Труды ЦНСИ. Вып.9. СПб., 2001.

175. Соссюр де Ф. Труды по языкознанию. М., 1977.

176. Социальные процессы на рубеже веков: феноменологическая перспектива. М., 2000.

177. Социокультурный анализ гендерных отношений / Под ред. Е.Р. Ярской-Смирновой. Саратов, 1998.

178. Социо-Логос постмодернизма - S/'97. М., 1996.

179. Степанян К. Постмодернизм - боль и забота // Вопросы литературы. 1998. №5.

180. Страниус П. Проблема «говорящих голов» и русская интеллигенция // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы международного семинара / Под ред. В. Воронкова и Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

181. Страусс А., Корбин Дж. Основы качественного исследования: обоснованная теория, процедуры и техники / Пер. с англ. и послесл. Т.С. Васильевой. М., 2001.

182. Струк-Меббек О. Траектории стратегий совладания с ситуацией в постсоциалистическом обществе // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы международного семинара / Под ред. В. Воронкова и Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

183. Судьбы людей: Россия ХХ век: Биографии семей как объект социологического исследования. М., 1996.

184. Суровцев В.А., Сыров В.Н. Метафора, нарратив и языковая игра: еще раз о роли метафоры в научном познании // Методология науки: становление современной научной рациональности. Вып.3. Томск, 1998.

185. Сыров В.Н. Нарративное производство и современное социальное познание // Социальное знание в поисках идентичности: фундаментальные стратегии социогуманитарного знания в контексте развития современной науки и философии. Сб. статей по материалам Всероссийской научной конференции. Томск, 1999.

186. Сыров В.Н. Современные перспективы философии истории: поворот к нарративу // siterium.trecom.tomsk.ru/Syrov/s_text12.htm#Up.

187. Таршис Е.Я. Ментальность человека: подходы к концепции и постановка задач исследования. М., 1999.

188. Таршис Е.Я. Перспективы развития метода контент-анализа // Социология: методология, методы, математические модели. 2002. №15.

189. Татарова Г.Г. Методология анализа данных в социологии (введение). М., 1999.

190. Татарова Г.Г. Тип, типология, типологический анализ (взаимодействие понятий в эмпирической социологии) // Методология и методы социологических исследований (Итоги работы поисковых исследовательских проектов за 1992-1996 годы). М., 1996.

191. Тернер Р. Сравнительный контент-анализ биографий // Вопросы социологии. - 1992. Т.I. №1.

192. Тодоров Ц. Семиотика литературы // Семиотика. М., 1983.

193. Томпсон П. Голос прошлого. Устная история / Пер. с англ. М., 2003.

194. Тощенко Ж.Т. Возможна ли новая парадигма социологического знания // Социс. 1991. №7.

195. Тощенко Ж.Т. Социология жизни как концепция исследования социальной реальности // Социс. 2002. №2.

196. Тощенко Ж.Т. Социология: пути научной реформации // Социс. 1999. №7.

197. Троцук И. Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков (рецензия) // Социологический журнал. 2005. №4.

198. Троцук И.В. Нарратив как междисциплинарный методологический конструкт в современных социальных науках // Вестник РУДН. Серия «Социология». 2004. №6-7.

199. Троцук И.В. Нарративный анализ: методологический или метафорический конструкт? // Тезисы докладов и выступлений на Всероссийском социологическом конгрессе «Глобализация и социальные изменения в современной России»: В 16 т. М., 2006. Т.2.

200. Трубина Е.Г. Нарратология: основы, проблемы, перспективы: Материалы к спецкурсу. Екатеринбург, 2002.

201. Турен А. Возращение человека действующего: Очерк социологии. М., 1998.

202. Уилрайт Ф. Метафора и реальность // Теория метафоры. М., 1990.

203. Уледова И.А. Социальное одиночество как духовное состояние социальных объектов: Дис. докт. социол. наук. М., 1999.

204. Улыбина Е.В. Психология обыденного сознания. М., 2001.

205. Урубкова Л. Понимание и перевод // Высшее образование в России. 2003. №5.

206. Устная история и биография: женский взгляд / Ред. и сост. Е.Ю. Мещеркина. М., 2004.

207. Ушакин С.А. Количественный стиль: потребление в условиях символического дефицита // Социологический журнал. 1999. №3/4.

208. Филипс Л.Дж., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с англ. Х., 2004.

209. Фливберг Б. Кейс-стади в контексте качественно-количественной проблематики // Социс. 2004. №9.

210. Фуко М. Археология знания. М., 1996.

211. Фуко М. Порядок дискурса. М., 1996а.

212. Фуко М. Слова и вещи. СПб., 1994.

213. Хазагеров Г.Г. Система убеждающей речи как гомеостаз: ораторика, гомилетика, дидактика, символика // Социологический журнал. 2001. №3.

214. Хамфри Р. Эпифании и социальные карьеры: влияние решающих моментов жизни на биографию // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы международного семинара / Под ред. В. Воронкова и Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

215. Хрестоматия феминистских текстов: Переводы / Под ред. Е. Здравомысловой и А. Темкиной. СПб., 2000.

216. Цветаева Н.Н. Биографический дискурс советской эпохи // Социологический журнал. 1999. №1/2.

217. Цветаева Н.Н. Биографические нарративы советской эпохи // Социологический журнал. 2000. №1/2.

218. Чеснокова В.Ф. Об одном подходе к извлечению из текстов фрагментов систем ценностей автора // Методологические и методические проблемы контент-анализа: Сб.ст. М.-Л., 1973.

219. Чирикова А. Женщина-директор в деловой и частной жизни // ИНТЕР. 2002. №1.

220. Чирикова А.Е. Лидеры женского бизнеса: материалы интервью // Социологический журнал. 1996. №3/4.

221. Чуйкина С.А. Реконфигурация социальных практик: семья поместных дворян в до- и послереволюционной России (1870-1930-е гг.) // Социс. 2000. №1.

222. Шагивалеева Г.Р. Одиночество и особенности его переживания студентами ССУЗ: Дис. канд. педаг. наук. Казань, 2003.

223. Швейцер А.Д. Социолингвистика // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

224. Шевченко Н.В. Основы лингвистики текста. М., 2003.

225. Шмелев Р.В. Исследование взаимосвязи девиантного поведения и состояния одиночества в подростковом обществе: Дис. канд. педаг. наук. Самара, 2004.

226. Щютц А. Смысловая структура повседневного мира. М., 2003.

227. Эко У. Отсутствующая структура: введение в семиологию. СПб., 1998.

228. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис / Пер. с англ., общ. ред. и предисл. А.В. Толстых. М., 1996.

229. Ядов В.А. Стратегия социологического исследования: описание, объяснение, понимание социальной реальности. М., 1998.

230. Янков И.В. Нарратив в историческом освоении действительности: феномен обновления и социокультурный смысл: Дис. канд. филос. наук. Екатеринбург, 1997.

231. Ярошенко С.С. Синдром бедности // Социологический журнал. 1994. №2.

232. Ярская-Смирнова Е. Социальные изменения и мобилизация ресурсов: жизненные истории российских инвалидов // ИНТЕР. 2002. №1.

233. Ярская-Смирнова Е.Р. Социокультурный анализ нетипичности. Саратов, 1997.

234. Ярская-Смирнова Е.Р. Нарративный анализ в социологии // Социологический журнал. 1997a. №3.

235. Ярская-Смирнова Е.Р. Социальное конструирование инвалидности // Социс. 1999. №4.

236. Ячин С.Е. Человек в последовательности культурных и социальных форм своего бытия: генезис превращенной формы // Личность. Культура. Общество. 2000. Т.II. №1(2).

237. Abu-Akel A. Episodic boundaries in conversational narratives // Discourse Studies. 1999. Vol.1(4).

238. Barkin S.M., Gurevitch M. Out of work and on the air: Television news and unemployment // Critical Studies in Mass Communication. 1987. Vol.4(4).

239. Bates R.H., Grief A., Levi M., Rosenthal J-L., Weingast B.R. Analytic narratives. Princeton University Press, 1998.

240. Bochner A.P., Ellis C. Taking ethnography into the twenty-first century // Journal of Contemporary Ethnography. 1996. Vol.25. No.1.

241. Brunt L. Thinking about ethnography // Journal of Contemporary ethnography. 1999. Vol.28. No.5.

242. Campbell R.A. A Narrative analysis of success and failure in environmental remediation // Organization & Environment. 2002. Vol.15. No.3.

243. Chambers J.K. Sociolinguistic theory: Linguistic variation and its social significance. Oxford, 1995.

244. Cheek J. At the margins? Discourse analysis and qualitative research // Qualitative Health Research. 2004. Vol.14. No.8.

245. Chesney M. Dilemmas of Self in the method // Qualitative Health Research. 2001. Vol.11. No.1.

246. Chia R. Discourse analysis as organizational analysis // Organization. 2000. Vol.7(3).

247. Crites S. Storytime: Recollecting the past and projecting the future // Narrative psychology: The storied nature of human conduct / Ed. by T.R. Sarbin. New York, 1986.

248. Croissant J.L. Theory, narrative, and discipline at the intersections of science and technology studies and history // Bulletin of Science, Technology & Society. 2003. Vol.23. No.6.

249. Duchan J.F., Bruder G.A., Hewitt L.E. Deixis in narrative: A Cognitive science perspective. Hillsdale, 1995.

250. Edwards D. Discourse and cognition. London, 1997.

251. Edwards J., Martin J.R. Introduction: approaches to tragedy // Discourse & Society. 2004. Vol.15(2-3).

252. Ellerman A. Can discourse analysis enable reflective social work practice? // Social Work Education. 1998. Vol.17(1).

253. Ezzy D. Theorizing narrative identity: Symbolic interactionism and hermeneutics // Sociological Quarterly. 1998. Vol.39(2).

254. Fox N. Intertextuality and Writing of Social Research // Electronic Journal of Sociology // www.sociology.org/content/vol001.002/fox.html.

255. Franzosi R. Narrative analysis - or why (and how) sociologists should be interested in narrative // Annual Review of Sociology. 1998. Vol.24.

256. Fraser H. Doing narrative research: Analysing personal stories line by line // Qualitative Social Work. 2004. Vol.3(2).

257. Gergen K. Technology and the Self: From the essential to the sublime // Constructing the Self in a mediated world / Grodin and Lindlof (Eds.). Sage, 1996.

258. Gerhardt J., Stinson Ch. The Nature of therapeutic discourse: Accounts of the Self // Journal of Narrative and Life History. 1994. Vol.4.

259. Gilgun J.F. Fictionalizing life stories: Yukee the wine thief // Qualitative Inquiry. 2004. Vol.10. No.5.

260. Groarke S. Psychoanalysis and structuration theory: The social logic of identity // Sociology. 2002. Vol.36(3).

261. Grosz B.J., Snider C.L. Attention, intention and the structure of discourse // Computational Linguistics. 1986. Vol.12.

262. Gubrium J.F., Holstein J.A. At the border of narrative and ethnography // Journal of Contemporary Ethnography. 1999. Vol.28. No.5.

263. Gudmundsdottir S. How to turn interpretative research into narrative // Research Seminar on “Narrative-biographical Methods in Research on Teachers and Teaching”. Helsinki, 1998.

264. Haydu J. Making use of the past: Time periods as cases to compare and as sequences of problem solving // American Journal of Sociology. 1998. Vol.104.

265. Hesling W. The past as story: The narrative structure of historical films // European Journal of Cultural Studies. 2001. Vol.4(2).

266. Ireland J.L. Power С.L. Attachment, emotional loneliness, and bullying behavior: A study of adult and young offenders // Aggressive Behavior. 2004. Vol.30. No.4.

267. Irwin R.R. Narrative competence and constructive developmental theory: A proposal for rewriting the bildungsroman in the postmodern world // Journal of Adult Development. 1996. Vol.3.

268. Janesick V.J. Intuition and creativity: A Pas de deux for qualitative researchers // Qualitative Inquiry. 2001. Vol.7. No.5.

269. Jones K.R. The Unsolicited diary as a qualitative research tool for advanced research capacity in the field of health and illness // Qualitative Health Research. 2000. Vol.10. No.4.

270. Labov W. Some further steps in narrative analysis // Special issue of the Journal of Narrative and Life History. 1997.

271. Labov W., Waletzky J. Narrative analysis: Oral versions of personal experience // Essays on the Verbal and Visual Arts: Proceedings of the American Ethnological Society. Seattle, 1996.

272. Labov W., Waletzky J. Oral versions of personal experience: Three decades of narrative analysis // Special Volume of a Journal of Narrative and Life History. 1997. Vol.7.

273. Lцfgren L. Life as an autolinguistic phenomenon // Autopoiesis: a Theory of living organization / Ed. By M. Zeleny. New York, 1981.

274. Lysaker P.H., Lysaker J.T. Narrative structure in psychosis: Schizophrenia and disruptions in the dialogical Self // Theory & Psychology. 2002. Vol.12(2).

275. MacLean L.M., Meyer M., Estable A. Improving accuracy of transcripts in qualitative research // Qualitative Health Research. 2004. Vol.14. No.1.

276. Maines D.R. Narrative's moment and sociology`s phenomena - toward a narrative sociology // Sociological Quarterly. 1993. Vol.34. №1.

277. Manfred J. Narratology: a Guide to the theory of narrative // Part III: Poems, Plays and Prose: A Guide to the Theory of Literary Genres. Cologne, 2002.

278. Mattingly C. Narrative reflections on practical actions: Two learning experiments in reflective storytelling // Schцn D. (ed) / The Reflective Turn: Case Studies in and on Educational Practice. New York, 1991.

279. McCormack C. From interview transcript to interpretive story: Part 1-Viewing the transcript through multiple lenses // Field Methods. 2000. Vol.12. No.4.

280. McKee R. Storytelling that moves people // Harvard Business Review. 2003. No.81.

281. McLean I. Two analytical narratives about the history of the EU // European Union Politics. 2003. Vol.4(4).

282. Mello R.A. Collocation analysis: a method for conceptualizing and understanding narrative data // Qualitative Research. 2002. Vol.2(2).

283. Miczo N. Beyond the “fetishism of words”: Considerations on the use of the interview to gather chronic illness narratives // Qualitative Health Research. 2003. Vol.4.

284. Miller S.I. How does grounded theory explain? // Qualitative Health Research. 1999. Vol.9. No.4.

285. Mishler E.G. Representing discourse: The rhetoric of transcription // Journal of Narrative and Life History. 1991. Vol.1(4).

286. Ochs E., Solomon O. Introduction: discourse and autism // Discourse Studies. 2004. Vol.6(2).

287. Poindexter C. Meaning from methods: Re-presenting narratives of an HIV-affected caregiver // Qualitative Social Work. 2002. Vol.1(1).

288. Reed M. The Limits of discourse analysis in organizational analysis // Organization. 2000. Vol.7(3).

289. Richardson L. Narrative and sociology // Journal of Contemporary Ethnography. 1990. Vol.XIX. No.1.

290. Richardson L. Writing sociology // Cultural Studies-Critical Methodologies. 2002. Vol.2. No.3.

291. Richardson L., Lockridge E. Out of Russia: Two narratives and a conversation // Qualitative Inquiry. 2002. Vol.8. No.2.

292. Riessman C.K. Performing identities in illness narrative // Qualitative Research. 2003. Vol.3(1).

293. Rokach A. Loneliness then and now: reflections on social and emotional alienation in everyday life // Current Psychology: Developmental * Learning * Personality * Social. 2004. Vol. 23. No.1.

294. Rossiter M. A narrative approach to development: implications for adult education // Adult Education Quarterly. 1999. Vol.50. No.1.

295. Sandelowski M. Focus on qualitative methods: Notes on transcription // Research in Nursing & Health. 1994. Vol.17.

296. Sanders C.R. Prospects for a postpostmodern ethnography // Journal of Contemporary Ethnography. 1999. Vol.28. No.6.

297. Sarbin T. The narrative as a root metaphor for psychology // Narrative psychology: The storied nature of human conduct / Ed. by T.R. Sarbin. New York, 1986.

298. The Self as a Center of Narrative Gravity // F. Kessel, P. Cole, D. Johnson. Self and Consciousness: Multiple Perspectives. Hillsdale, 1992.

299. Shotter J. The Social Construction of our `Inner` Lives // Journal of Constructivist Psychology. 1997. No.10.

300. Stokoe E.H., Weatherall A. Gender, language, conversational analysis and feminism // Discourse & Society. 2002. Vol.13(6).

301. Suchan J. Writing, authenticity, and knowledge creation: Why I write and You should too // Journal of Business Communication. 2004. Vol.41. No.3.

302. Suoninen M. Microhistory as an Answer to the Dilemma in Historical Sociology // Sosiologia. 2001. Vol.38. No.1.

303. Taira S.S. The evolution of identities in the process of studying differences: A personal narrative // American behavioral scientist. 2002. Vol.45. No.8.

304. Tracy K. Analysing context: Framing the discussion // Research in Language and Social Interaction. 1998. Vol.31(1).

305. Van Dijk T. Ideology: a Multidisciplinary approach. London, 1998.

306. VanWynsberghe R. The “unfinished story”: Narratively analyzing collective action frames in social movements // Qualitative Inquiry. 2001. Vol.7. No.6.

307. Vincent R.C. A Narrative analysis of US press coverage of Slobodan Milosevic and the Serbs in Kosovo // European Journal of Communication. 2000. Vol.15(3).

308. Waddock S.A. Letter to a friend: a personal reflection experience // Journal of Management education. 1999. Vol.23. No.2.

309. Weber R.P. Basic Content Analysis. Newbury Park, 1990.

310. Weinberg A.S. Environmental sociology and the environmental movement: Towards a theory of pragmatic relationships of critical theory // American Sociologist. 1994. Vol.25.

311. Weinstein M. Randomized design and the myth of certain knowledge: Guinea pig narratives and cultural critique // Qualitative Inquiry. 2004. Vol.10. No.2.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Основные понятия нарратологии

Сюжет и фабула (введены русскими формалистами В.Б. Шкловским, Б.М. Эйхенбаумом, Б.В. Томашевским) - две нарративные инстанции: фабула - последовательность событий, как они в действительности произошли, «что было на самом деле»; сюжет - то, как о событиях рассказывается в тексте, «как о них узнал читатель». Понятие сюжета призвано оттенить меру индивидуального вклада в рассказывание данной последовательности событий - изобретательность рассказчика приводит к тому, что порядок сюжета не совпадает с порядком фабулы. Одна и та же история (фабула) может принять различные формы, поэтому нарратив создается тем, что и как рассказывается.

Повествование, история и дискурс (введены Э. Бенвенистом, получили развитие у Р. Барта, Ц. Тодорова, А.Ж. Греймаса, Ж. Женетта, Ж.М. Адама, С. Четмена). В отличие от П. Рикера, рассматривающего повествование как класс/вид дискурса, как последовательность фраз, имеющую собственные законы построения, Бенвенист считает, что дискурс предполагает личностные формы высказывания, он субъективен, в нем есть указание на говорящего, а повествование объективно - в идеале в нем не должно быть отсылок к рассказчику. То, что рассказывается, фиксируется в понятии истории (порядок событий в фабуле), как рассказывается - в понятии дискурса (порядок лингвистических единиц в сюжете). «История» совпадает по смыслу с «фабулой», но дискурс шире сюжета и отражает логику истории за счет специфических средств - времен, видов и наклонений (залогов). У Барта понимание дискурса связано с типологией речи (научная и повседневная, устная и письменная, официальная и интимная и т.д.), каждая разновидность которой обрекает говорящего на следование строгим правилам и предполагает определенное отношение к объекту. Барт выделяет три большие группы дискурсов - метонимические (повествовательные), метафорические (лирическая поэзия, учительная литература) и энтимематические (научное письмо).

Функция и индекс (введены Р. Бартом): функция - повествовательная единица, или единица сюжета, связанная с другими его элементами (если рассказчик вскользь упоминает, что у дочерей одного господина был попугай, то этому попугаю суждено сыграть большую роль в развитии сюжета). Ничто в повествовании не случайно, поэтому в нем нет ничего, кроме функций, которые подразделяются на основные/ядерные/кардинальные (определяют завязывание сюжетных узлов, создавая или разрешая напряженную ситуацию) и вспомогательные/катализаторы (заполняют промежутки между узлами, описывая, как было совершено действие). Индексы, или признаки, помогают обрисовать атмосферу действия и раскрыть характер персонажа, его эмоциональное состояние. Информанты, или «реалистические детали», - особая разновидность индексов, которая придает повествованию достоверность.

Последовательность (введена Кл. Бремоном, развита Р. Бартом) - группа ядерных функций, фиксирующая логику совершения действий. Последовательности - те рубрики, в которые нас побуждает группировать многообразие известных нам действий знание повествований своей культуры.

Повествовательная роль (введена Кл. Бремоном, развита А. Греймасом): история персонажа представляет собой последовательность функций, т.е. персонаж играет некоторую роль, реализуя в своих действиях некий вероятностный процесс. Бремон выделяет два типа ролей: активные - выполняются теми, кто инициирует действия, и пассивные - выполняются теми, кто претерпевает действия других. В зависимости от степени влияния на носителей пассивных ролей можно выделить следующие активные роли: модификатор, консерватор, помощник, вредитель, защитник, обманщик. Греймас предлагает модель из шести повествовательных ролей, основанную на трех типах отношений и бинарных оппозиций (субъект/объект, отправитель/получатель, помощник/противник); актант - роль в повествовании, актер - действующее лицо, выполняющее роль; актанты распределены по трем семантическим осям - коммуникации, желания/поиска и испытаний; соотношение актантов в актере помогает определить жанр произведения.

Нарративные фигуры (введены Ж. Женеттом) - те свойственные данному писателю особенности рассказывания, которые отличают его обычный способ наррации. Типология нарративных фигур строится на основе трех понятий грамматики глагола - времени, модальности и залога.

Время, или временная структура (разрабатывалась Э. Бенвенистом, П. Рикером, Ф. Кермоудом, К. Хамбургером, Х. Вайнрихом) - фиксирует проблему соотношения времени реальной жизни, феноменологического переживания времени, системы глагольных времен и игр со временем, т.е. рассматривает разнообразные проявления рассогласованности между фабулой и сюжетом. Бенвенист считает, что рассказывание предполагает избирательное включение времен: повествование исключает настоящее и имеет дело с прошедшими событиями, дискурс исключает прошедшее и концентрируется на настоящем и будущем (момент дискурса, момент речи и излагаемые события в дискурсе совпадают). Женетт вводит сложную модель временной логики повествования, в которой возможны различные модификации длительности и частоты событий и варианты темпа повествования, а также такие приемы нарушения порядка времени, как пролепсис (забегание вперед), аналепсис (возвращение назад) и их комбинации. Женетт вводит следующую типологию: резюме («прошло какое-то время, за это время наш герой не только женился, но и стал отцом двух очаровательных девочек…»), дескриптивная пауза (повествование останавливается и заменяется подробным описанием обстановки, атмосферы, пейзажа и т.д.), сцена (повествование уступает место «показыванию», в котором изложение событий и темп диалогов максимально приближены к реальному времени), эллипсис (повествование разрывается за счет фразы «прошло несколько лет»).

Модальность повествования (введена Ж. Женеттом) - фиксирует момент подробности изложения событий, характер информирования о них.

Точка зрения (введена Г. Джеймисом, разработана Б. Успенским) - «перспектива» изложения событий и переживаний, с необходимостью предполагающая другие позиции и точки зрения (множественность «перспектив» обусловливает многоплановость произведения).

Фокализация (введена Ж. Женеттом вместо понятия «точка зрения» для разграничения того, «кто говорит», и того, «кто видит»): фокус повествования может настраиваться на позицию какого-то персонажа, но при этом необязательно, чтобы повествование шло от имени этого персонажа. Женетт выделяет следующие виды фокализации, которые могут быть совмещены в одном повествовании: нулевая фокализация (всеведущий автор), внешняя (персонажи изображены только извне), внутренняя (повествование глазами персонажа).

Голос (введен М. Бахтиным, разработан П. Рикером, У. Бутом) - используется как синоним «точки зрения» и отвечает на вопрос «Кто здесь говорит?» (кто является «носителем интенциональности текста»).

Для иллюстрации различий нарративов, полученных методом полуструктурированного интервью и письменной автобиографии, рассмотрим два следующих текста одного и того же респондента. Первое интервью с респондентом было проведено автором несколько лет назад в рамках пилотажного исследования на тему «Преставления о праве и справедливости». В результате применения метода полуструктурированного интервью был получен следующий нарратив, в котором можно выделить несколько тематических блоков:

1. Расскажите, пожалуйста, кратко об основных моментах Вашей биографии.

Я родилась 16 февраля 1954 года в городе Баку...

Закончила десять классов…

Сразу после школы устроилась работать секретарем,…

было еще несколько побочных заработков.

Затем двенадцать лет работала швеей на обувной фабрике.

Параллельно я окончила бухгалтерские курсы, получила диплом.

Затем в течение десяти лет работала бухгалтером материальной части в Детской клинической больнице города Баку.

…Последние пять лет я не работаю по специальности,

а подрабатываю няней на дому.

Имею двух детей, …

десять лет как разведена...

Вот, наверное, и все.

2. Каждый человек имеет некоторое представление о справедливости и несправедливости. Расскажите, пожалуйста, о каком-либо случае несправедливости, который Вас наиболее поразил или шокировал.

Когда я работала в детской больнице бухгалтером,

меня часто заставляли делать списания материальных ценностей, у которых еще не истек срок годности.

Однажды меня пытались заставить списать совершенно новые шерстяные одеяла.

Никакие мои убеждения и доводы не помогли,

и я вынуждена была уволиться из больницы, чтобы не делать этого.

Почему именно этот случай Вам так запомнился?

Дело в том, что через полтора года после моего увольнения в этой больнице работала прокуратура по делу о списании тех самых шерстяных одеял

(бухгалтер, устроившийся на мое место, все-таки провел это списание).

Пришли ревизоры и все выяснили.

В данной ситуации и объяснять было нечего - списание было незаконно.

То есть Ваше увольнение спасло Вас от судебного разбирательства?

Я поняла, что надо увольняться, чтобы избежать следствия.

Зачем мне надо идти под суд из-за каких-то шерстяных одеял?

А подкупить ревизоров в случае, чтобы закрыть дело, если бы я провела это списание, у меня не было денег.

…Все равно это было очень не справедливо … я осталась без работы.

3. Обращались ли Вы когда-нибудь в суд или пытались решить какие-то вопросы в других институтах права? Если да, то какой опыт Вы вынесли из этого?

В моей жизни было два ярких случая обращения к органам правопорядка.

Когда мне было восемнадцать лет, мой отец часто выпивал и выгонял меня из дома, чтобы я поскорее вышла замуж и не сидела у него на шее.

Я была вынуждена обратиться в милицию.

После того, как меня и отца вызвали туда,

мне предложили самой выбрать меру наказания, настаивая на отправке моего отца в ЛТП.

Но я попросила просто взять с него расписку, что он не будет мешать мне жить, не будет меня трогать дома, как будто меня там вообще нет...

Второй случай произошел, когда я увольнялась из больницы (по причинам, указанным выше).

В администрации была утеряна моя трудовая книжка.

В течение двух месяцев мне не давали никакого ответа о судьбе моей трудовой,

хотя я была уже уволена по приказу.

Потом главврач в грубой форме выгнала меня из кабинета, сказав, что потеря трудовой книжки - мои проблемы.

Я обратилась в Дом медработников (профсоюзную организацию),

где мне посоветовали, как поступить.

Я написала соответствующие жалобы,

и буквально через несколько дней мне позвонила главврач и вызвала в больницу,

где мне выдали дубликат трудовой книжки, оплатили три месяца, когда у меня не было трудовой книжки и я не могла устроиться на работу, и поставили дату увольнения с того дня, когда и выдали мне дубликат утерянной трудовой книжки.

То есть в обоих случаях решения были приняты в вашу пользу?

Безусловно, я считаю, что справедливость восторжествовала.

4. Что в Вашем понимании есть правовое государство?

…Мне трудно сформулировать определение,…

но, по-моему, правовое государство - это государство, где любой человек может найти защиту в конфликтной ситуации.

Считаете ли Вы, что наше общество является правовым?

Наше государство ни в коем случае нельзя назвать правовым.

Раньше было намного легче защитить свои права, оспорить неверное решение.

Сейчас это стало намного сложнее, каждый старается для себя.

А имея деньги, можно решить все вопросы в свою пользу...

То есть, по-Вашему, сейчас в сложной ситуации Вы не сможете выиграть?

Сейчас люди из бедных слоев населения не могут ничего...

Например, когда несколько месяцев назад я вызвала скорую помощь,

то приехав, у меня потребовали за осмотр больного сумму, которой я не располагала.

Тогда врачи просто развернулись и уехали…

О каких правах вообще может идти речь?..

Сейчас никто не обращает внимания на законы.

Даже работать и зарабатывать деньги в наше время стало разными понятиями.

Как Вам кажется, стало ли наше общество более или менее правовым по сравнению с советским периодом?

Менее во много раз.

Почему Вы столь категоричны в своей оценке?

В советское время, если человек получал 60 рублей,

то он мог что-то планировать, копить, достойно жить на эти деньги.

Сейчас это невозможно.

О каких же правах может идти речь, если человека лишают права на достойную жизнь, а законы не ограждают его от обнищания из-за воровства других людей?..

Все законы сейчас на руку только ловкачам…

Человек сейчас не может позволить себе не то что подать в суд, но просто прожить на свою зарплату, особенно если он госслужащий.

Поэтому люди так и озлобились…

Проведенное интервью показало, что респондент обладает хорошей памятью и высокой нарративной компетентностью. Поэтому автор попросил респондента самостоятельно, без уточняющих вопросов, написать ответ на вопрос «Почему вы с дочерьми отказываетесь переезжать из Баку к брату в Ярославль, хотя у вас не осталось в Азербайджане ни родных, ни друзей?». В итоге нарратив информанта не только не затронул поставленного вопроса, но превратился в исповедь, поэтично названную респондентом «И подводя итог минувшей жизни…». Одним из вариантов анализа данного нарратива может быть его социологическое переписывание как истории смены или поиска идентичности человеком достаточно нетипичной судьбы.

И подводя итог минувшей жизни…

Лет семь тому назад мне довелось услышать фразу, смысл которой был не доступен «Жизнь кончается, когда человек начинает жить воспоминаниями»,

но почему? Как такое может быть? Время шло, а я вновь и вновь возвращалась к непонятному вопросу.

Респондент пытается представить себя человеком, который не способен к глубокой рефлексии, однако очень хочет найти некое позитивное видение своей нынешней жизни, которая «закончилась».

Листая страницы прошлого, я вижу детство беззаботного ребенка.

Росла я в малообеспеченной семье, где все делилось, а вкусный мясной обед давали по субботам и воскресеньям.

Мама осталась перед глазами вечно суетившаяся и уставшая.

У папы был свой образ жизни.

Он работал на тяжелой работе,

но 15 июля каждый год он выезжал отдыхать на Волгу.

Самым интересным в детстве было, когда он меня забирал в деревню с собой.

Мы летели на самолете, где давали неповторимо вкусную еду в блестящих квадратиках из фольги.

Папа в самолете спал,

я однажды умудрилась проскользнуть в кабину к пилотам, за что получила.

Помню деревню, во всей красе, с изобилием фруктов в садах,

но почему-то детям всегда хотелось воровать их в чужом саду.

А потом дружно хрумкать на лавке в клубе, где иногда показывали кино.

Помню чудесный лес, куда ходили за ягодами, грибами, изобилие птиц голосистых, на разный лад исполнявших песни.

Однажды мы с папой пошли на рыбалку.

Он расставил по берегу удочки-закидушки, а сам пошел собирать хворост, чтобы сварить потом уху.

А мне было ужасно скучно и одиноко. Недолго думая, я нашла себе занятие. Это был бег с барьерами (удочки) по краю реки.

Как же он меня ругал, что распугала всю рыбу!

Иногда домой в Баку мы возвращались по Волге на огромном корабле.

Помню, ездила сначала на пароходе.

С пристани было видно, как большие колеса-лопасти крутились, разрезая воду, а плыли мы медленно.

А потом на трехпалубном теплоходе, таком величественном…

Я ездила по Волге, Дону, Каме и Белой реке, видела шлюзы, такие сказочные!

Сначала ты видишь и чувствуешь, как на поверхности воды поднимаешься к небесам, ты победитель!

Или превращаешься в крупинку, когда опускаешься в скользкий каменный мешок.

Во всех городах мы ходили на экскурсии во время стоянок.

Но это было так давно.

Воспоминания детства рисуют идеализированный образ семейного счастья: несмотря на бедность, девочка не ощущала себя изгоем в обществе - у нее была полная семья, вкусные воскресные обеды, мама не работала, а воспитывала детей, на летних каникулах ей удавалось получить массу чудесных впечатлений. Респондент характеризует себя как натуру творческую и романтическую, жизнь которой не сложилась: самолетная еда оказывается едва ли не самым ярким и счастливым воспоминанием в ее жизни. Пессимистическая оценка нынешнего жизненного этапа дана в последней фразе, которая сразу обрывает светлую полосу в жизни. В нарративе прослеживается тенденция забывать негативные моменты прошлого, если они оказываются незначительными в свете проблем настоящего: жизнь девочки была омрачена не только бедностью - отец постоянно пил, психически неуравновешенный младший брат был единственным любимчиком матери среди трех ее детей, хотя рано начал спиваться и воровать.

Как все дети, я очень любила праздники,

потому, что в эти дни мама старалась нарядить меня в новое.

Особенно мама старалась когда я пошла в школу.

В школе училась хорошо, была активисткой, пионервожатой.

Ходила на гимнастику, очень нравилась легкая атлетика.

А сколько мечтала, как много хотела достичь,

но почему-то мечты рушились, как карточный домик.

Началось с болезни скарлатиной.

Получила серьезные осложнения, запретили нагрузки в спорте.

Очень нравился французский язык, даже хотела учиться на переводчика,

но в этом году мы получаем новую квартиру и переезжаем.

Там в школах этот язык не преподавали, а ездить в свою школу далеко.

Новая школа, учителя и снова беда: я попадаю в больницу с переломом ноги.

Со спортом пришлось распрощаться,

с иностранным тоже ничего не вышло.

Тяга к детям натолкнула на мысль поступать в дошкольный.

Взросление принесло новые разочарования - надежды на будущее рушились одна за другой. Респонденту тяжело вспоминать об этом сейчас, потому что талантливая, интересная, активная женщина в пятьдесят лет оказалась на грани полной нищеты - она изредка подрабатывает няней у знакомых из жалости (раньше она работала уборщицей, но с возрастом стали давать знать о себе старые болезни).

А тем временем я взрослела, появились новые проблемы.

Жили мы в малом достатке и одевать меня было сложно.

А девочки в классе сторонились бедноты.

Когда они собирались по праздникам - избегали.

Это было очень больно.

До окончания школы я ходила в сандалиях,

а мама почему-то говорила, что мне босоножки носить нельзя.

Зато на выпускном я была одета чудесно.

Тогда я радовалась, но не понимала, что стоило это бедной маме.

Отец к тому времени сильно пил

и ежедневно твердил, что надо идти работать, что кормить он больше не может.

Поскольку идентичность не сводится только к вербальным обозначениям, а подразумевает множественность практик (телесных, поведенческих и т.д.), важную составляющую, «внешнюю» форму нарратива представляет одежда. Воспоминания респондента о внешнем виде подтверждают невысокий социальный статус и ограниченные материальные возможности ее родительской семьи. Но, несмотря на бедность, пьянство отца и сложные взаимоотношения со сверстниками, рассказчица не впадает в отчаяние, а наслаждается редкими светлыми моментами своей жизни.

В десятом классе я сильно влюбилась.

Это был парень на пять лет старше.

Он учился в летном училище.

Мы переписывались,

но оказалось, что он на нашу дружбу смотрел не серьезно.

Моя любовь закончилась, не успев начаться.

Рассказчица вспоминает разочарование в первой любви с горечью только потому, что близкий человек мог бы остановить ее от необдуманного поступка, когда под давлением отца и при бездействии матери она не продолжила учебу, а пошла работать.

Я под натиском отца пошла на работу.

Мне так обидно, что рядом не было человека убедить меня в обратном.

А мама сказала: «как хочешь».

Это и был первый неправильный шаг в моей жизни, не постояла за себя.

Восемь лет отработала в две смены на фабрике.

Сегодня рассказчица с сожалением вспоминает о том, как не смогла защитить свое будущее. Здесь она характеризует себя как слабохарактерного человека, идущего на поводу у людей и обстоятельств.

Я была симпатичной, общительной девчонкой.

Ухажеров было хоть отбавляй, да и характер был влюбчивый.

В каждом я находила что-то не то.

У нас во дворе жил симпатичный парень.

Его ухаживания я приняла и мы стали дружить.

Пока он был в армии два года мы с ним переписывались.

Любви, казалось, не было предела.

Папа его был иранский подданный, а мама татарка.

Ко мне относились очень хорошо,

но там был старший брат, женатый.

Он пригрозил мне разлучить нас, если я с ним не пересплю.

Получился большой скандал. Я обо всем сказала родственникам,

а он сдержал слово.

Когда приехала их двоюродная сестра, которая хотела выйти замуж,

он напоил моего парня и…

Потом ему пришлось жениться.

Для меня тогда кончилась жизнь, я неделю рыдала, никого не хотела видеть,

но все проходит.

Несколько заниженная самооценка компенсировалась у рассказчицы осознанием своего успеха у мужчин. Однако обстоятельства опять складываются не в ее пользу. К сожалению, респондент не осознает социального контекста ситуации, виня в своей беде конкретных людей: в Баку межнациональные браки не одобряются, с русскими они практически невозможны, тем более с русской без высшего образования, из необеспеченной семьи.

Подружки уговорили пойти на день рождения.

Там я познакомилась с парнем.

Это был очень симпатичный, эрудированный парень.

В этот вечер он проводил меня домой и назначил свидание.

Мы повстречались десять дней и он сделал мне предложение.

Я его не любила, но согласилась.

На то было две причины: первая - назло выйти сразу замуж, через полтора месяца, вторая - отец.

Случайная встреча определила всю дальнейшую жизнь рассказчицы: брак назло отцу и бывшему любимому сыграл с ней злую шутку.

Он (отец) давно меня выгонял из дома.

Мол уже взрослая иди и сама устраивай свою жизнь, а это мой дом.

Напиваясь отец поднимал на меня руку. Однажды даже погнался с топором.

Я еле успела выскочить через окно на козырек дома.

На первом этаже был магазинчик.

В отчаянии, спустившись по водосточной трубе,

я пошла в милицию и заявила на него.

Когда нас вызвали, это было очень неприятное зрелище.

В огромном кабинете за столом сидел угрюмый человек в форме, а по краям стен стояло по двадцать пять стульев с двух сторон и столько же милиционеров.

Начальник очень резко говорил с отцом,

срываясь на крик, если тот оговаривался.

Еще страшнее стало, когда судьбу отца доверили решать мне: посадить или отпустить. Этот ужас я пережила в 18,5 лет.

Но по-другому я справиться не могла.

«Я не хочу его сажать, но пусть он не трогает меня, не замечает. Больше я ничего не хочу» - дрожащим голосом проговорила я.

Когда мы вышли, он в отчаянии упрекнул меня, что не ожидал такого.

Он был трезв.

С него взяли расписку.

Мы не разговаривали с ним до моего рокового решения выйти замуж.

Мне казалось, это самый верный выход уйти из дома,

но судьба-злодейка наказала меня еще сильнее.

Вырываясь из дома я и не предполагала куда попаду.

Респондент прекрасно осознает ошибочность своего поспешного замужества, поэтому в рассказ о семейной жизни вклинивается описание жизни с отцом как оправдание скоропалительного брака. Даже по прошествии тридцати лет рассказчица во всех подробностях помнит ужасное происшествие, которое шокировало ее, потому что так вел себя ее родной отец, потому что происшествие стало достоянием общественности, но в итоге оказалось не самым тяжелым испытанием в ее жизни.

Была большая, красивая свадьба с музыкой, куклой на машине, с белым платьем.

Молодая красивая невеста и статный жених начинали свою жизнь.

Семья, в которую я вошла, не хотела меня,

но будущий муж говорил, что главное - это хочет он, и так и будет.

Армянская семья, без примесей других наций, со своими устоями и привычками упорно начала переделывать меня,

а я сопротивлялась сколько было сил и ума.

Очень скоро после свадьбы муж начал вести свою жизнь: приходил поздно, отсутствовал вечерами, не уделял мне внимания, а сидя дома пропадал в своем кабинете с радиодеталями.

На мои жалобы о скуке (ведь это был чужой дом!) отправлял к своей матери, чтобы мной занималась и веселила она.

Свекровь была не плохая женщина и всегда призывала меня все терпеть, ведь это муж.

В доме была еще и ее свекровь, бабка, деверь и свекр.

Они заставляли меня мыть ноги пьяному мужу, натравливая его на меня.

Меня ущемляли во всем,

а я все терпела и плакала.

И это не все. Сколько я перетерпела скандалов и драк, когда сцеплялись пьяные отец с сыном… В ход шли ножи, топоры - окровавленные пол и стены и потом ночные побеги из дома к моей маме.

Яркие впечатления от богатой свадьбы быстро сменились бытовыми неурядицами: безразличие мужа и диктат свекрови только подчеркивали унизительное положение невестки, которая не подходила отпрыску богатой армянской семьи ни по материальному положению, ни по внешнему виду, ни по национальной принадлежности. Традиционный уклад новой семьи вынуждал рассказчицу безропотно терпеть все то, от чего она хотела избавиться, выйдя замуж. Идентичность респондента остается прежней - рассказчица ощущает себя слабым, зависимым человеком, которому дано только право и силы терпеть все превратности «злодейки-судьбы».

К этому времени я была уже в положении.

Глубоко сомневаясь в счастье, я не знала, радоваться ли мне этому.

Но время шло и я родила очень хорошенькую дочку.

Ее назвали именем свекрови, родила ей в день рождения,

но и это не изменило отношения ко мне.

Я не теряла надежды на лучшее.

Принятие респондентом своей подчиненной позиции в семье мужа подтверждается тем, что дочери рассказчица дает имя свекрови. Повествование показывает редкий жизненный оптимизм героини - она всегда надеется на лучшее.

Мне казалось, что все решится, если мы будем жить отдельно.

И это произошло, только мой Вадим остался прежним, пил, гулял (теперь я об этом точно знаю), вел свободный, беззаботный образ жизни.

Его зарплата в 60 рублей - это для семьи. И делай что хочешь, укладывайся.

А все, что он зарабатывал своими «золотыми» руками, я так никогда и не видела.

Я пошла работать, подрабатывала еще и вечерами уборщицей, ходила убираться к людям, брала стирку домой.

Были дни, когда дома было нечего есть,

но просить я не могла.

Идя по улицам, я украдкой подбирала попадавшиеся лук и картошку.

Из глаз лились слезы, но я должна была выжить,

да так, чтоб это не видели окружающие.

И стала я веселая и всемогущая Валя.

Изо всех сил я старалась делать добро людям, чтоб и мне помог бог.

Надежды рассказчицы на налаживание отношений с мужем не оправдались - он продолжал жить своей жизнью: хотя он считался элитным мастером по ремонту квартир, его семья влачила нищенское существование. Здесь начинает формироваться новая идентичность рассказчицы: как бы бедно и тяжело она ни жила, внешне она всегда производила впечатление счастливого человека (по ночам пьяный муж гонял ее голой по району, избивая и измываясь, а днем они изображали счастливую семейную пару в гостях у друзей). Избегание решения проблем проявляется в желании скрыть их от глаз окружающих и любой ценой создать видимость счастья.

И он (бог) помогал: я родила вторую дочку.

Меня убеждали не делать этого, пророчили аборт,

но я хотела ее и родила по собственному желанию.

И не пожалела.

Рождения второго ребенка не хотели родительские семьи, однако для рассказчицы этот шаг стал первым независимым решением в ее сложной жизни, которую она не могла изменить в корне. Это решение согласуется с декларируемой ею новой идентичностью самостоятельной женщины, принимающей важные жизненные решения, невзирая на мнение окружающих.

А он (муж) все пил, устраивал драки и скандалы.

Моментами это доходило до белой горячки.

Я старалась чтоб дети этого не видели.

И в какой-то момент пришлось их оставлять в детском саду на ночь.

Я боялась за них, ведь скандалы и драки могли иметь трагический конец.

В такие моменты я убегала из дома, порой в чем была, не одну ночь пряталась от него под деревьями.

Так проходил год за годом.

Силы терпеть больше не было.

Роковым и решающим стал его очередной дебош, когда он перебил и сломал в доме все, даже двери и рамы окон.

Я обратилась в милицию, чтоб его припугнуть.

Но мне предложили выбор: а) исправительная колония на три месяца; б) арест на 15 суток; в) принудительное лечение без материальных выплат.

Я выбрала третье. Его на ментовской мигалке забрали в больницу,

а я выслушала от родственников жуткие оскорбления.

Целый месяц он вынашивал цель убить меня, но почему-то раздумал.

Наверное время мозги чуть восстановило.

Я подала на развод.

И это была первая победа над угнетающим страхом.

Меня уже никто не имел права убить, причинять боль по закону.

Я свободная женщина, но легче мне не стало.

Он не бил, но везде преследовал меня и угрожал.

Итак, приступы белой горячки у мужа заставляют рассказчицу не только отдать детей на пятидневку (чему также способствовали необходимость зарабатывать на жизнь, ненависть мужа к младшей дочери и отсутствие помощи со стороны матери, ухаживающей после смерти мужа за спивающимся после выхода из тюрьмы младшим сыном), но и отправить мужа на принудительное лечение и развестись с ним. Эти решительные действия подтверждают формирование новой идентичности - женщины, способной самостоятельно определять ход своей жизни. Однако некоторым «лукавством» выглядит обвинение мужа в преследовании - рассказчица всегда стремилась наладить с ним отношения, поскольку очень любила и готова была вытерпеть еще очень многое ради него.

Шло время и однажды он явился и стал принуждать вместе жить.

Я не хотела, говорила, что нет любви, нет чувств,

а его это не интересовало.

«Привыкнешь - полюбишь» - сказал он, вытащив нож.

И я не смогла победить страх.

Мы снова стали вместе существовать.

Дети росли, начинали поминать и ненависть росла в сердце старшей.

Он как и прежде жил своей жизнью только не пил, не дрался.

Безвыходное положение смирило.

Мои неоднократные просьбы о помощи к родственникам образумить его ничего не давали.

Рассказчица утверждает, что только безвыходное положение заставило ее жить вместе с ненавистным мужем, однако она сама всегда хотела наладить с ним отношения (до сих пор у нее сохраняются очень сложные отношения со старшей дочерью, которую она с детства пыталась «заставить» любить отца).

Тихо-тихо жизнь стабилизировалась,

он как-то изменился, стал чуть заботливее,

но начал поговаривать об отъезде в Москву.

Надо там жениться, чтоб зацепиться и перетащить вас.

Я в это не могла поверить, ведь все как будто было хорошо.

Громом среди ясного неба стало его решение.

Мои уговоры передумать не остановили его, не остановили его и дети.

Я пережила страшный удар оставшись одна с детьми, четырнадцати и десяти лет, одна без помощи.

Так он отомстил мне за развод.

Но надо было жить.

Героиня противоречит сама себе: если для нее было насилием жить вместе с мужем, для нее не могло стать страшным ударом его решение уехать в Москву - даже с финансовой точки зрения на себя и на девочек она давно зарабатывала сама. Память рассказчицы весьма избирательна: вместе с мужем она радостно строила планы его фиктивного брака в Москве - ударом для нее стало его предательство - невозвращение.