Теория и практика нарративного анализа в социологии

В качестве источника биографических данных в социологии выступают полученные в ходе неструктурированных интервью «истории жизни», письменные автобиографии, дневники, письма, семейные архивные материалы, фотографии и т.п. Дневниковый метод интересен в том плане, что «писать дневник - значит конструировать приватное пространство, в котором можно властвовать над временем и вещами - это ситуация возникновения биографической идентичности» [Козлова, 1999а, с.92]. Письма имеют то преимущество, что представляют собой непосредственный акт общения, но они не избавлены от искажений - нет гарантий, что все, сказанное в письме, правда или хотя бы отражение подлинных чувств автора (адресаты писем редко пытаются сохранить «нейтралитет»). Тем не менее, письма используются в рамках исследования одиночества, социальной изоляции и эмоционального отчуждения как привычных явлений в жизни американского общества - в текстах писем выделяются общие тематизации фундаментального для человеческого бытия состояния одиночества [Rokach, 2004]. Наиболее очевидны проблемы с достоверностью опубликованных автобиографий: «письменные мемуары - это форма устной истории, созданная, чтобы вводить в заблуждение историков, … как источник они бесполезны, за исключением атмосферы» [Томпсон, 2003, с.126].

Оптимальным методом получения социобиографических данных является интервью: информанта можно попросить остановиться подробнее на непонятных или интересных моментах; сама конфиденциальная обстановка интервью позволяет получить информацию, публичное озвучивание которой могло бы дискредитировать человека. Однако в любых биографических интервью автоматически возникает проблема организации повествования рассказчика в соответствии с логикой последовательных институциональных достижений, а не реализации собственного жизненного проекта [Батыгин, 2002, с.116]. В любом случае биографические повествования/нарративы личного опыта предоставляют человеку возможность властвовать над временем (допустимы любые временные скачки и смешение этапов жизненного цикла), над вещами (допустимы любые пространственные конфигурации жизненных практик) и над людьми (допустимы любые оценочные суждения).

Нарративы и «истории жизни» обладают рядом специфических характеристик: 1) уделяя внимание конкретным аспектам или этапам жизни человека, они редко включают в себя все события его жизни, так как носят подчеркнуто избирательный, селективный характер; 2) их анализ требует учета «перспективы деятеля», его смыслового горизонта, - интерпретация ситуации через субъективные категории и определения деятеля оказывается важнее, чем то, какова ситуация сама по себе; 3) они направлены на воссоздание исторической, развернутой во времени перспективы событий, поскольку история социальных институтов и изменений раскрывается через жизнеописания людей. Хотя формально биография характеризуется соотношением пройденного жизненного пути и перспективных жизненных планов, в субъективном восприятии самого индивида не прошлое, а именно «планируемое, ожидаемое и предвидимое будущее обеспечивает единство и целостность его биографии и, следовательно, прочность и долговременность его идентификаций» [Ионин, 2000, с.232].

Человек не в состоянии вернуться в прошлое, ему приходится двигаться вперед: нарративы придают осмысленную форму уже пройденному пути и помогают просчитать варианты развития событий и ситуаций в будущем. Темпоральность нарратива предполагает взаимные, а не однонаправленные (прошлое - «причина» всего) отношения между прошлым, настоящим и будущим: прошлое основано на наших изменчивых, избирательных и постоянно реконструируемых воспоминаниях; настоящее нелинейно и множественно; будущее - воображаемая проекция, ориентированная на наши цели, задачи и представления в настоящем, «предполагаемый сценарий», «нечеткий набросок», т.е. «уже случившееся» в прошлом и «еще не случившееся» в будущем конституируют значение настоящего момента [Irwin, 1996, p.111]. Каждый из «видов» времени требует особой нарративной стратегии: в отношении прошлого - это воспоминание, в отношении будущего - надежда, но люди склонны путать их, связывая, например, с прошлым надежды, которым не суждено было сбыться. В этом случае теряется реалистичность воспоминаний, а собственная история жизни оценивается неадекватно [Crites, 1986].

В социологии приняты две классификации жизненных историй: одна классификация включает в себя полные «истории жизни» (очерчивают весь жизненный путь человека, не требуют большого объема и подробной детализации), тематические (отражают некоторую сторону или этап жизненного цикла субъекта) и отредактированные (проинтерпретированы и организованы социологом в соответствии с теоретической логикой исследования) [Девятко, 1998, с.48]. Другая классификация включает в себя автобиографии (истории собственной жизни); биографии (рассказы, написанные «наблюдателем», обладают такими структурными характеристиками, как незримое присутствие других, упоминание семейного прошлого и поворотных событий, наличие точки отсчета и акцент на различии правдивых и ложных утверждений); данные неформализованных интервью (помимо обмена вопросами и ответами здесь присутствуют такие черты нарратива, как упорядочивание респондентом отдельных моментов личного опыта и реконструкция связного, последовательного «Я») [Ярская-Смирнова, 1997а, с.45-48].

Строгость последней классификации постоянно нарушается из-за отсутствия единой трактовки жанровых различий биографии и автобиографии. Одни авторы используют данные понятия как синонимы, предлагая широкое определение биографического метода как способа оценки жизненно-исторических свидетельств, или «документов жизни», которые описывают поворотные с точки зрения изменения фундаментальных структур значений моменты индивидуальных жизней [Социокультурный анализ…, 1998]. Так, В. Голофаст определяет биографические повествования как «лично обусловленные свидетельства социально-культурного, а не только жизненного мира индивида данного типа» [1997, с.23] и видит их фундаментальные особенности в структурном характере и укрупненном взгляде на действительность (что свойственно здравому смыслу и обыденному языку). Голофаст выделяет три слоя биографического повествования: 1) рутина - личный, семейный, групповой быт/обиход, область устойчиво воспроизводимых действий, мыслей, чувств и обстоятельств (социолог должен аргументировать ее контекст - эпоху, место, социальную общность и т.д.); 2) событийная культура - интеграция личных и общественных событий, которая формирует горизонт индивидуальной жизни; 3) тайная, скрытая, малопонятная и неожиданная сторона жизни, которая становится очевидной при первых же вопросах «почему?» и проясняются с помощью техники активной тематизации [с.23-26].

Другие авторы [Судьбы людей…, 1996] проводят различие между автобиографией и биографией на том основании, что автобиография - всегда больше, чем просто отчет или презентация. «Автобиографии, в отличие от биографий, представляют собой нарративы о практиках, ориентированные на сущностную реальность и истину, где истина рассматривается с уникальной позиции автора, который одновременно и является рассказчиком, и рассматривает себя в качестве такового» [Руус, 1997, с.10]. То есть биография оказывается подкатегорией автобиографии, в которой выбор вопросов открывает нам столько же о самом авторе, сколько он желает открыть нам о предмете.

Синонимичность понятий биографии и автобиографии оправдана тем, что стержень любого (авто)биографического повествования формируют события жизни - большинство из них определяются рассказчиком как обыденные, некоторые обозначаются как поворотные пункты жизненного пути. Кроме того, анализ любых (авто)биографических данных возможен только при условии использования четырех взаимосвязанных категорий, а именно [с.10-13]:

· Контекст - конкретные условия и структура значений биографического повествования (например, рамки социально-исторического опыта одного поколения) далеко не всегда осознаются самим автором и эксплицитно представлены в рассказе, поэтому исследователь должен этот контекст открыть и сконструировать.

· Аутентичность - насколько реалистично автор представил свою жизнь. Обычно автобиографии более аутентичны, поскольку люди редко рефлексируют по поводу отличия себя сегодняшних от того «я», которое переживало события в прошлом, - они просто описывают личностные жизненные опыты; в биографиях возникает проблема оценки правдивости рассказа - сконструирован ли он как правдивый или является таковым.

· Референциальность (отнесенность) - действительно ли человек рассказывает о том, что с ним случилось, что он испытал.

· Рефлексивность - рассказчик смотрит на себя со стороны, меняя уровни и углы зрения под влиянием разных мотивов; чем более рефлексивен рассказ, тем более очевиден в нем контекст.

Выделяют несколько подходов к анализу биографических данных: 1) «восстановление» биографии как целостной и непрерывной последовательности в определенном социально-историческом контексте (реконструирование истории социальных групп и поколений); 2) определение причинных зависимостей событий и их мотивации; 3) интерпретация биографии как последовательности «статусных пассажей» (институционализированных переходов индивида из одного статуса в другой); 4) трактовка биографии как социального конструкта (важна не правдивость повествования, а способ организации жизненного опыта в единую биографию); 5) реконструирование «коллективной биографии» как типичной в определенной среде [Бараулина, Ханжин, 1997, с.100]. Выбор подхода осуществляется по критерию его релевантности типу полученной биографии (семейная, образовательная, профессиональная, статусная, гендерная и т.д.). Например, для интерпретации сексуальной биографии наиболее адекватен социально-конструктивистский подход - он позволяет увидеть, как сексуальность формируется на основе дискурсивного знания о мужском и женском, которое приобретается, воспроизводится и изменяется в течение жизни.

Понятие нарратива объединяет биографический метод в социологии и метод «устной истории» в исторической науке, если рассматривать последний широко не как исследование источников устного характера или технику опроса свидетелей событий, имеющих историческую значимость, а как смену перспектив социального знания методологически («устная история» как поиск дополнительного знания через ретроспективное интервью) и концептуально («устная история» как субъективно ориентированное исследование) [Устная история…, 2004, с.17]. Собственно биографические исследования возникли позже «устной истории» как логическое продолжение интереса к жизненному опыту индивида с точки зрения интернализированной социальной истории. Обращение к нарративам личного опыта в рамках социологического и исторического исследования обычно объясняется стремлением обнаружить повторяющиеся модели коллективного опыта в конкретной социально-исторической среде. Биографические повествования и «устную историю» объединяет подчиненность определенным литературным канонам: стремясь быть понятым, человек ориентируется на некие очевидные формальные критерии понятности - пространственно-временные координаты, «персонажей», событийный ряд, степень актуальности повествования в момент его наррации и т.д. В общем виде взаимосвязь биографического метода и исторического исследования обозначил В. Дильтей: «человек, ищущий связующие нити в истории собственной жизни, уже, с разных точек зрения, создал в этой жизни единство, которое теперь облекает в слова … в своей памяти он выделил и акцентировал самые важные, на его взгляд, пережитые моменты … таким образом, первая проблема, относящаяся к пониманию и описанию исторических связей, уже наполовину решена самой жизнью» [Томпсон, 2003, с.62].

Эпистемологические проблемы «устной истории» характеризуют и нарративный анализ в социологии. Во-первых, это проблема достоверности, или соответствия реальных событий их описанию, - правда и вымысел в любой «истории жизни» всегда сплетены в единое целое. Воспоминания людей обусловлены личными интересами и/или задачами легитимации, трансформируются под влиянием нового жизненного опыта и вообще возникают благодаря диалогу с интервьюером. Это критическое замечание справедливо, но оно не отрицает познавательных возможностей исследования субъективности, просто выбранные техники и методики должны соответствовать предмету изучения (критика субъективности источников может на самом деле оказаться критикой постановки исследовательских вопросов). Во-вторых, материалы интервью трактуются как «артефакты» (вновь созданные источники): «попытаться понять жизнь как уникальную и самодостаточную серию последовательных событий, не имеющих других связей кроме как ассоциирования неким «объектом», обладающим единой константой в виде имени собственного, - абсурдно» [Бурдье, 2002, с.80]. Данное критическое замечание снимается «искусством интервьюирования» [Устная история…, 2004, с.20-21]: 1) интервьюер должен задокументировать существенное событие в жизни респондента не изолированно, а в системе всех его значимых связей и эпизодов; 2) точность воспоминания в процессе интервьюирования достигается с помощью технологии нарративного интервью, разработанной немецким социологом Ф. Щютце, - трехчленная структура интервью «уменьшает зазор гомологии рассказанного пережитому» (технология интервью будет описана ниже).

Таким образом, понятие нарратива оказывается абсолютным синонимом понятия биографического повествования (и «истории жизни»): 1) они предоставляют исследователю детальные описания «истории» отдельной личности, в которых значимые социальные связи и мотивы действий показаны с точки зрения актора, т.е. знание о социальной структуре и процессах основывается на индивидуальных репрезентациях социальной реальности [Рустин, 2002, с.17]; 2) они используются в социологии для изучения тех социальных групп, которые трудно поддаются пространственной и временной локализации; 3) предметом изучения является не индивид, а социальная конструкция его биографии [Судьбы людей…, 1996, с.301]. Более того, нарративный подход рассматривается как один из вариантов реализации биографического метода [Готлиб, 2002, с.141,276_278]:

· Реалистический подход использует жизненные истории (одну историю жизни конкретного человека/одной семьи или целый ряд историй жизни/семейных историй) как новый фактический материал, содержащий субъективную интерпретацию внешних социальных структур. Реалистический подход далек от «классической» трактовки историй жизни как абсолютно правдивых, но он утверждает, что через субъективные повествования формируется если не объяснение социальных феноменов, то, по крайней мере, их «плотное» описание.

· Нарративный подход акцентирует способы, посредством которых информанты во взаимодействии с интервьюерами конструируют истории и производят мнения и оценки в соответствии со своими «решетками объяснений», обусловленными социокультурными нормами: «нарратив - средство понимания социального мира, люди - рассказчики, значит, мы можем лучше понять себя и свое социальное окружение, анализируя то, как мы конструируем свои истории» [Bochner, Ellis, 1996, p.5]. Соответственно, возможны три конкретизации субъекта в «истории жизни»: реально интервьюируемый (или автор письменной биографии), персонаж рассказа и рассказчик - каждая конкретизация занимает особое место в структуре повествования [Бургос, 1992, с.124].

Иными словами, если биография рассматривается как последовательность реальных жизненных событий, то задача социолога - сопоставить факты биографии c общим социально-историческим контекстом и реконструировать микроисторию социальных групп и поколений. Если биография определяется как последовательность статусных переходов, то социолог стремится установить каузальные зависимости между объективными событиями и субъективной мотивацией действий. Если биография - социальный конструкт типичной для определенной среды «истории жизни», то исследователя интересует не правдивость описанных событий, а те смыслы и значения, которые придает им рассказчик в процессе организации собственного разрозненного опыта в единую биографию. Понятие нарратива позволяет не конкретизировать вариант интерпретации биографии и параметры исследовательского поиска заранее.

Сложность однозначного позиционирования нарративного анализа в рамках качественной социологии в значительной степени обусловлена отсутствием единства в определении биографического метода. Одни авторы считают, что методы в современной социологической литературе называемые биографическими, по сути, идентифицируются с «историей жизни» как отдельной областью социологического исследования, но биографический метод отличается от таковой доминированием интереса к коллективной истории. То есть биографический метод посредством микроанализа позволяет раскрывать макросоциальные структуры (макросоциальное развитие описывается через индивидуальные человеческие судьбы), тогда как метод «истории жизни» прямо направлен на изучение микросоциальных структур [Бурдье, 2002; Козлова, 1999, 2000]. Другие авторы [Социокультурный анализ…, 1998; Судьбы людей…, 1996] связывают отсутствие четкого конвенционального определения биографического метода с его комплексным содержанием, негомогенностью источников информации и междисциплинарным характером, что неизбежно ведет к отсутствию терминологического единства - то же можно сказать и о нарративном анализе.

Итак, роль нарратива в социологическом исследовании можно представить следующим образом: в качестве инструмента придания смысла нарративы определяют наше восприятие социальной ситуации. Первоначально она осмысливается в форме нарратива, позже он трансформируется в числа, определения, матрицы и т.д. Например, исследование педагогического сообщества требует проведения кейс-стади педагогической практики, которое позже трансформируется в нарратив. Итог исследования - нарративы, включающие в себя результаты наблюдений; истории, которые рассказывают информанты; истории, которые мы слышим; теоретические модели. «Нарративная традиция» в социологическом исследовании вступает в силу в промежутке времени между речью информанта и пониманием исследователя. Социолог пребывает в «зазоре» между «записыванием» («насыщенным описанием») и «спецификацией» («диагнозом») - между определением значений социальных действий для самих акторов и констатацией того, что дает нам почерпнутое таким образом знание об общественной жизни в целом [Гирц, 1997, с.196].

В рамках качественной социологии нарративный анализ оказывается исследовательским подходом, который может использоваться при работе с любыми социобиографическими данными, полученными в ходе биографического интервью, этнографического включенного наблюдения или иными способами. По сути, биографический и этнографический методы являются вариантами кейс-стади, поскольку рассматривают отдельные «истории жизни» как репрезентации типов социального существования, однако кейс-стади несколько шире обоих методов по причине отсутствия ограничений на природу объекта изучения. Для всех тактик качественного исследования характерна проблема обобщения полученных данных, однако часто и нежелательно подводить итоги просто потому, что «хорошие исследования следует читать как нарративы - целиком» [Фливберг, 2004].

Понятие нарративного анализа часто выступает синонимом качественного подхода, особенно в случае его совмещения с количественным в одном исследовательском цикле. Например, рассматривая оптимизм и пессимизм как умонастроения, которые определяют практическую ориентацию в мире, можно провести массовый опрос населения, чтобы сравнить предрасположенности представителей разных групп к оптимизму и определить факторы, таковые обусловливающие (изменения в жизни, отношение к прошлому и настоящему, атрибуция личностных качеств окружающим, стратегии экономического поведения и пр.). Позитивный взгляд на жизнь в большей мере присущ студентам высших учебных заведений, руководителям учреждений и служащим частного сектора экономики, женщинам и молодежи; наименьший оптимизм демонстрируют рабочие, пенсионеры и безработные, мужчины, люди старше сорока лет [Муздыбаев, 2003, с.87-90]. Анализ нарративов личного опыта покажет, почему и какие именно изменения в индивидуальной жизни, какие временные и поведенческие стратегии формируют в целом положительные или пессимистичные ожидания.

Синонимичность понятий нарративного анализа и качественного подхода подтверждает их взаимозаменяемость в современной западной социологии, где формулируются следующие стадии «нарративного исследования» [Fraser, 2004, p.186-197]:

Ш Проведение интервью; оценка эмоционального состояния респондента и интервьюера (помогает понять значение рассказа информанта); определение «жанра» жизнеописания по его началу, развертыванию и завершению («история триумфа/сильной женщины/неудачника»); характеристика готовности респондента давать откровенные оценки прошлому.

Ш Транскрибирование аудиоматериала (приоритетом может быть как само содержание, так и то, как оно сообщается) и его редактирование в соответствии с задачами исследования (обычно убираются комментарии интервьюера, повторы и оборванные фразы, но сохраняются важные для понимания смысла высказываний паузы и умолчания).

Ш Идентификация типов и траекторий индивидуальных транскриптов с помощью разбиения повествований на тематические блоки/этапы жизненного цикла, хронологического упорядочения материала или построчного переписывания нарратива (с нумерацией строк). Исследователь должен систематизировать темы, которые встречаются во всех транскриптах, указав их ключевые понятия и объяснив данные им названия.

Ш «Сканирование» транскриптов для обнаружения различных измерений повседневной жизни информантов: личностное измерение (фразы «я решил для себя», «я подумал про себя» и т.д.) позволяет оценить потенциал реальной или мыслительной деятельности рассказчика; межличностные аспекты нарративов говорят о коммуникативном потенциале и круге общения респондента; культурное измерение показывает существующие вокруг информанта устойчивые конвенции социального взаимодействия (например, доминантные дискурсы, «маскирующиеся» под соображения здравого смысла); структурное измерение нарративов выражается в указаниях на правовые нормы, классовые, гендерные, этнические и иные модусы социальной организации. Исследователь должен принять принципиальное с точки зрения нарративного анализа решение - рассматривается только одно из указанных измерений (следует обосновать его приоритетность в контексте поставленных задач) или же несколько (тогда необходимо обозначить, каким образом они взаимодействуют).

Ш Связывание «личного с политическим», т.е. оценка того, как доминирующие дискурсы и обусловленные ими социальные конвенции конституируют «интерпретативные фреймы» индивидуального нарратива [Riessman, 2003]. Своеобразными индикаторами укорененности «политического» в личном являются метафоры, стиль повествования и юмор, обусловленные временем, местом, гендерной, классовой, социокультурной принадлежностью информанта и пр., - «то, как человек рассказывает свою историю, определяет наши возможности ее легитимной интерпретации» [Fraser, 2004, p.193].

Ш Поиск сходств и различий в рассказах информантов с помощью сравнения содержания, стиля и тональности транскриптов. Обычно сравниваются сюжетные линии, события и/или темы в «кластерах» (объединенных тематических блоках) с учетом их социально-исторического контекста и социально-демографических характеристик информантов. Общие биографические структуры (повторяющиеся) считаются каркасными для изучаемого типа жизненной практики, остальные - вариативными [Устная история…, 2004, с.155].

Ш Написание научного нарратива о нарративах личного опыта требует понимания, что (1) в результате «сшивания» множества историй информантов исследователь рассказывает свою собственную «историю»; (2) не существует «правильного» знания («истины») и завершенных нарративов - они подвержены постоянной перереконструкции и переинтерпретации. Представленные интерпретации не должны быть тавтологичны или фантастичны, не должны повторять давно известные «истины» и оставлять «белые пятна» в логике исследовательского поиска, должны подтверждать уважительную позицию исследователя по отношению к информантам и содержать указание на свой субъективный характер.

ГЛАВА 3. НАРРАТИВНЫЙ АНАЛИЗ В ПРАКТИКЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Нарративное интервью

Общепризнанным методом получения нарративов в социологии считается разновидность качественного интервью - нарративное интервью. Его материалы более структурированы, чем письменные автобиографии, так как заданные интервьюером логика и элементы контроля, в отличие от свободного биографического жанра, не позволяют тексту отклоняться в сторону [прилож.2]. Проблематичность письменных автобиографий, даже в случае предложения респонденту ключевой темы в описании собственной жизни, образно говоря, связана с тем, что «писательство - дело одинокое … вглядываясь в неведомое море своей души … человек входит на корабль по имени «Слово» и решает плыть к ближайшему острову … и плывет на исходе сил, хотя и осознает, что отклонился от курса, и остров, к которому он направлялся, больше не виден на горизонте» Коэльо П. Заир / Пер. с португ. М., 2005. С.80.

.

Нарративные интервью обладают необходимым потенциалом для валидизации знаний обычных людей и понимания скрытых мотивов поведения, которые могут поставить под сомнение официальные точки зрения или уже институционализированные теории. Базовое допущение нарративного интервью - знания, полученные посредством жизненного опыта, самодостаточны и способны снабжать своих носителей когерентной системой взглядов, которая формирует в их сознании правдоподобную картину прошлого. Соответствие структуры повествования структуре жизненного опыта в нарративном интервью достигается за счет его целостности и законченности (информант обычно доводит рассказ до конца и проясняет взаимосвязь его эпизодов), сгущения информации (рассказчик излагает не всю, а наиболее существенную для его жизненного опыта информацию) и ее детализации (любая тема или событие рассказа раскрываются в контексте своего возникновения) [Журавлев, 1993-94, с.36-38]. нарратив познавательный рассказ повествование

Форма вопроса («нарративный импульс»), обстановка интервью, характеристики интервьюера и респондента, стиль отношений между ними и т.д. оказывают влияние на то, что и как говорит информант: если интервью берется дома, возрастает давление идеалов «респектабельности», в интервью на рабочем месте доминируют профессиональные условности; важно и то, носит интервью конфиденциальный характер или, наоборот, записывается [Томпсон, 2003, с.146]. Для сторонников количественного подхода приоритетное значение имеет этап сбора данных (совершенствование приемов и процедур получения информации в наименее искаженном виде), для приверженцев качественного подхода - этап интерпретации и анализа (учет влияния динамических характеристик коммуникативного взаимодействия на процесс порождения вербальной информации) [Маслова, 2000]. Поскольку качественное интервью выстраивается по коммуникативным правилам обыденного поведения, оно предполагает, что действия интервьюера оказывают влияние на ситуацию, даже если он молча слушает респондента, причем интервьюер не может предсказать воздействие своих слов и поступков на информанта и не может оценить правильность или ложность конкретной интерпретации, так как сам респондент не всегда понимает глубинные мотивы собственных действий. Поэтому для детализированного, неструктурированного и недирективного нарративного интервью характерна высокая совместимость с другими методами и внутренняя потребность в таком совмещении в связи с ориентацией на восприятие изучаемого явления в его феноменологической целостности и единстве с контекстом.

С точки зрения процедуры нарративное интервью - это «направляемый интервьюером свободный рассказ, повествование о жизни, текст которого подлежит качественному анализу» [Ядов, 1998, с.231]. Отсутствие вмешательства со стороны интервьюера, кроме возможных междометий удивления или одобрения, позволяет респонденту вспомнить в первую очередь те эпизоды, которые представляют для него наибольшую значимость. Социолог сохраняет свою доминирующую роль организатора опроса, интервьюера, автора тематического направления и «нарративного импульса», но респондент получает возможность выразить собственное видение и проживание проблемной ситуации. Он определяет композицию, контекстуальные рамки, рациональные и эмоциональные оттенки, стиль, выразительные языковые средства повествования [Маслова, 2000]. Оставаясь доминируемым по ролевой позиции, респондент оказывается доминирующим по способу выражения своих представлений [Бургос, 1992, с.127]. Поскольку процедурой управляет скорее не интервьюер, а сам информант, нарративное интервью не укладывается в стандартную классификацию видов интервью по критерию формализации-директивности-унификации (от стандартизированного до свободного). Критерий директивности здесь не «работает», хотя, как и свободное интервью, нарративное интервью не формализовано и не унифицировано [Готлиб, 2002, с.292].

Ф. Щютце, отталкиваясь от методологической предпосылки гомологии рассказанного пережитому, предложил следующую трехчленную структуру нарративного интервью (также разрабатывалась Г. Розенталь) [Журавлев, 1993_94, с.39-40; Устная история…, 2004, с.21]:

1) Фаза свободного нарративного рассказа: следуя собственной логике субъективно значимых событий информант рассказывает свою историю без вмешательства со стороны исследователя. Объем ответов на «нарративный импульс» (вопрос «Что бы вы рассказали о своей биографии?») необъятен, но все они инвариантны, поскольку обычно респонденты рассказывают о том, как они стали тем, кто они есть сегодня. Упоминаемые информантом события «отфильтрованы» памятью и сегодняшним представлением о себе. Наиболее значимые события выбиваются из общей хронологии или становятся рефреном повествования: женские биографии отличает большой удельный вес частной жизни; у мужчин она сведена к минимуму и по жанру напоминает анкетные данные (мужчины стремятся представить себя с точки зрения профессионального пути).

2) Фаза нарративного расспрашивания: вопросы интервьюера направлены на уточнение деталей, восстановление оборванных нитей рассказа, прояснение смысла высказываний (многие рассказчики избегают явных оценок). Чтобы действительно «услышать» респондента, не следует формулировать большое количество конкретных вопросов [Мещеркина, 2004, с.87], в основном речь должна идти об определенном периоде в жизни, упомянутой в рассказе теме или ситуации, приведенному аргументу (для уточнения). Оптимальной формой самоконтроля для интервьюера является небольшой тематический гайд, которого следует придерживаться по мере возможности, но ни в коем случае не навязывать логику его выстраивания респонденту. Чтобы помочь информанту «перевести» собственный жизненный опыт в форму «истории», интервьюер может задавать вопросы «как это началось?», «что случилось потом?», однако приоритетом являются самостоятельно высказываемые респондентом комментарии и оценочные суждения. Информация, полученная в ходе нарративного расспрашивания, позволяет не только развернуто детализировать отдельные моменты, но и осветить те проблемные эпизоды, которые не вошли в основной рассказ по причине своеобразной внутренней цензуры информанта. Например, непроговоренность отношений отца и матери может свидетельствовать как о традиционном укладе в семье, так и об отсутствии сильных эмоциональных связей между родителями - оба варианта влияют на социальную и гендерную идентификацию детей.

3) Предложение рассказчику оценить свою жизнь в целом: сравнение реконструированной биографической идентичности информанта с его собственной «теорией» своей жизни помогает понять используемые им схемы толкований и интерпретации. «Фрейм», «рамочный» смысл «истории жизни», обычно задается в начале и в конце повествования, но биографическая процессуальность (упоминаемые события и факты) может изменять заданные смысловые рамки. Важно, чтобы сам рассказчик проговорил ту событийную логику, за счет которой его повествование приобрело целостность. Иногда на заключительном этапе проведения нарративного интервью респондента просят изобразить графически, например, этапы своего профессионального пути и сопроводить их комментариями, что позволяет понять ценностно-временное восприятие рассказчиком своей профессиональной биографии в единстве ее событий.

В качестве практических рекомендаций по проведению нарративного интервью исследователи подчеркивают необходимость [Fraser, 2004, p.184-185]: предварительно ознакомиться с социально-историческим контекстом жизни респондентов; использовать различные коммуникативные стили общения; избегать «вытягивания» из респондентов информации; аккуратно относиться к временным рамкам как избранным самим респондентом, так и заложенным в задачах исследования; создавать атмосферу доверия (с помощью достаточно неформальной и дружелюбной манеры общения); обсуждать с респондентами возникающие в процессе интервью первоначальные интерпретации происходящих в их жизни событий; с уважением относиться к той форме, стилю и содержанию повествования, которые выбрал респондент.

К решающим методическим преимуществам нарративного интервью в силу его неформализованного характера относятся гибкость, триангулируемость и «феноменологичность», к недостаткам - отсутствие доказательности и гарантий глубокого проникновения в подлинные установки и убеждения людей [Веселкова, 1994, с.107]. Вместо понятий надежности, точности и устойчивости в нарративном интервью используются критерии недирективности, референтности и естественности. Под недирективностью понимается мастерство нейтрального (несуггестивного) опроса, нацеленного на минимизацию «эффекта интервьюера», хотя радикальное невмешательство может вызвать серьезные искажения (интервьюируемый не знает, о чем его, собственно, спрашивают, а исследователь не знает, что имеет в виду респондент). Категория референтности предполагает акцент на контекстуальности речевого материала информанта - «нужно «проникнуть» в описываемую информантом практику, чтобы быть уверенным в обоюдном понимании» [с.108].

Необходимо отметить, что понятие нарративного интервью не отличается однозначностью: одни исследователи разводят понятия нарративного и биографического интервью, другие, наоборот, определяют нарративное интервью как биографическое повествовательное [Маслова, 1996, с.209]. Одни авторы различают нарративное интервью как биографический метод (рассказ о жизни в целом) и лейтмотивное (тематическое) интервью как повествование об отдельном аспекте биографии [Семенова, 1998, с.104-106]; другие вводят понятие «лейтмотивно-нарративное интервью» [Устная история…, 2004, с.135] или заменяют его формулировками «проблемно-ориентированное интервью с использованием элементов биографического» [Устная история…, 2004, с.197], «биографическое проблемно-ориентированное» [Бредникова, 1997, с.70], «тематически стимулированный биографический нарратив» [Герасимова, 1997, с.105], «биографически-нарративное интервью» [Женская устная истории…, 2004, с.70]. Все эти понятия объединяет то, что нарративное интервью в строгом смысле слова доступно не каждому респонденту. Оно предполагает, что «после предъявления нарративного импульса роль исследователя-интервьюера ограничивается эмпатическим слушанием, обеспечивающим психологическую поддержку рассказчика и стимулирование его активности; в действительности же респонденты обладают весьма различными способностями, желанием и готовностью рефлексировать» [Маслова, 2000, с.50]. Кроме того, в рамках нарративного интервью высокие требования предъявляются и к «ретроспективной компетенции» респондента - способности информанта по заказу интервьюера/исследователя под углом определенной тематической перспективы образовывать смысловые связи, формулировать, оценивать и оправдывать мотивы и намерения [Женская устная история…, 2004, с.71].

П. Томпсон признает наличие двух крайних форм интервью - 1) разграфленного «вопросника» с жесткой логической структурой, когда респондент дает односложные или очень краткие ответы (здесь могут «подавляться» многообещающие направления исследования и упускаться важная информация), и 2) «свободного разговора», в котором рассказчика «приглашают поговорить» (интервью может выродиться в набор анекдотов и сплетен) [2003, с.226_229]. По его мнению, контраст между указанными типами интервью не столь резок уже потому, что любые общие принципы сглаживаются под воздействием личностей участников интервью: ни один интервьюер не будет проводить интервью в негибком анкетном стиле с непроницаемым лицом и отказываться от диалога с собеседником во избежание искажений. Хотя в отечественной социологической традиции понятия нарративного и свободного интервью разводятся, в понимании Томпсона - это вещи синонимичные. Во-первых, задача свободного интервью - запись нарратива (что люди говорят о своей жизни или ее части, как они строят рассказ, выбирают события и слова); во-вторых, Томпсон ставит под сомнение рассмотренную выше трехчленную структуру нарративного интервью с точки зрения субъективного характера полученной информации: как и в свободном интервью, в нарративном интервью необходимо, в первую очередь, установить социальный контекст (объяснить цель интервью), что порождает определенные ожидания у информанта и влияет на все происходящее.

Независимо от метода получения нарративов, в них могут использоваться различные принципы связывания и осмысления событий: «героецентрический», временной (повествование-хроника), пространственный (повествование-путеводитель), причинно-следственный (повествование-толкование) [Веселова]. Сам процесс осюжетивания жизненного опыта, превращения его в нарратив схематично выглядит так: неделимый жизненный континуум - выделение и отбор событий (фабула) - связывание событий (сюжет) - материализации жизненного опыта в конкретной нарративной форме. Общая схема работы с нарративами предполагает несколько этапов: 1) непосредственное участие информанта (рефлексия, воспоминания, накопление отдельных фактов в наблюдениях - одни феномены оказываются для человека значимыми, другие он даже не замечает); 2) конструирование нарратива воедино так, чтобы авторская интерпретация событий была понятна слушателям (нарратив неизбежно является самопрезентацией рассказчика); 3) фиксация речевого действия в письменной форме (транскрибирование); 4) анализ исследователем расшифровок и создание некой минитеории (собственной версии изучаемого явления), исходя из поставленных задач и теоретических предпочтений; 5) восприятие читателем написанного отчета - он становится соавтором текста, привнося в него свои смыслы, вопросы и сомнения [Ярская-Смирнова, 1997а]. Каждый из перечисленных этапов, с одной стороны, конституирует описываемый в нарративе опыт, придавая ему смысл, с другой - урезает, редуцирует, искажает и изменяет его.

Варианты «прикладного» нарративного анализа

Подходы к анализу нарративов

Можно выделить несколько подходов к анализу нарративов: драматический, социолингвистический, структурный. Драматический подход акцентирует внимание на грамматических ресурсах, применяемых индивидами для характеристики действия, сцены, агентов, обстоятельств и целей. «Драматургический анализ» представления, исследование техник и приемов «продажи своего имиджа» информантом позволяет понять, каким образом человек поддерживает или меняет свою идентичность [Бредникова, 1997, с.74]. Поскольку «речь уточняет интенцию говорящего» [Луман, 2004, с.89], социолингвистический подход апеллирует к изучению разнообразных черт речевой пунктуации, которые помогают интерпретатору услышать, как группируются предложения и маркируются границы эпизодов (хотя нарративы только условно являются историями, имеющими начало, середину и конец). Задача нарративного анализа в данном случае состоит в выявлении не только чисто лингвистических характеристик истории, но и собственно социологического содержания набора фраз. В основе нарратива как законченного текста, полученного в результате установления отношений последовательности между локализованными в пространственно-временных координатах событиями, всегда лежит некий концептуальный «посыл», в соответствии с которым повествование организуется иерархически - от наиболее важных и глобальных событий к менее значимым феноменам [Abu-Akel, 1999, p.438].

Структурный подход позволяет избежать тенденции прочтения нарратива только ради содержания или как доказательства первичной теории и имеет свою внутреннюю дифференциацию [Ярская-Смирнова, 1997а]: одни авторы убеждены, что основу нарратива составляет совокупность темпорально упорядоченных предложений (В. Лабов); другие считают, что важна не хронология, а взаимосвязь событий (К. Юнг); третьи утверждают, что целостность нарратива гарантируется не временем, а темой (К. Риссман). Но в любом случае «суть классического повествования в том, что оно подчиняется логико-временному порядку» [Барт, 2001, с.70]. Структурный подход допускает разные варианты нарративного анализа: фиксацию в целостных текстах основных тем, элементов мысли и стиля (Р. Барт); акцентирование связи текста со средой и взаимосвязи слов в тексте (Т. ван Дейк); выделение элементов текста по их функциям (К. Леви_Строс, В. Пропп); выстраивание структуры текста на основе определенным образом взаимосвязанных событий (З. Харрис). У. Эко определяет структуру как результирующую модель упрощающих операций, позволяющих рассматривать явление с одной единственной точки зрения и «именовать сходным образом разные вещи» [1998, с.63-65]. Путем последовательного абстрагирования мы находим гомогенные структуры на разных культурных уровнях и представляем текст в виде некоей пространственной схемы (пирамиды, круга, спирали, ролевой или темпоральной матрицы и т.д.). Хотя ни одно произведение не сводимо к схеме или ряду схем, мы загоняем его туда, чтобы разобраться, почему возможно множество интерпретаций одного и того же текста.

Структурный подход основан на предположении, что «нарративы обладают общей структурой, которую можно анализировать, невзирая на сложность ее вычленения», и направлен на поиск «инвариантных структурных компонентов миллионов нарративов» [Franzosi, 1998, p.524]. Структура нарратива - не результат рефлексии над объективно присутствующей в самом прошлом родственной структурой: у прошлого нет нарративной структуры - она появляется только в повествовании, придается, навязывается прошлому [Анкерсмит, 2003а, с.128]. Переоценивать значимость структурирования содержания нарратива не следует: «структура - это вроде истерии: если заниматься ею, она присутствует с несомненностью, но стоит притвориться, что игнорируешь ее, как она исчезает» [Барт, 2000, с.19].

Тем не менее, анализ нарратива проще и целесообразнее проводить на основе выделения его структурных компонентов. В «полном» нарративе принято выделять шесть формальных функциональных элементов: 1) тезис/резюме (краткое изложение существа дела); 2) ориентацию (характеристику времени, места, ситуации и участников действия); 3) комплекс действий/осложнение; 4) оценку (значимость и смысл действий рассказчик выражает прямым утверждением, лексическим усилением, приостановкой действия, повторением и т.д.); 5) резолюцию (итог разрешения затруднения) и 6) коду (отнесение к настоящему времени) [Franzosi, 1998; Labov, 1997; Labov, Waletzky, 1997; McCormack, 2000; прилож.4]. В первую очередь именно осложнение необходимо для формирования нарратива; обычно оно состоит из ряда событий и образует основу нарративных предложений [Labov, 2001]. В «хорошем» завершенном нарративе достаточно четко представлены (очевидны для слушателя/читателя) все функциональные элементы, т.е. «даже посторонний человек не спросит «Ну и что?»: хороший рассказ постоянно сам отвечает на этот вопрос» [Labov, Waletzky, 1996, p.37].

Процедура структурного рассмотрения нарратива включает в себя несколько этапов:

1) выделение речевых отметок начала и конца повествования и вычленение относительно простого нарратива благодаря наличию смысловой связи между началом и концом «истории»;

2) перепись выбранного нарративного сегмента с нумерацией строк и указанием его формальных функциональных элементов;

3) анализ нарратива с точки зрения соотношения элементов нарративной структуры (способа отбора прошлых событий, сюжета, описания действующих лиц и временной последовательности);

4) выяснение социальной роли нарратива (как он возник, читается, изменяется и т.д.).

За последнее десятилетие социологи предложили разные варианты анализа нарративных текстов, основанные на их структурных лингвистических характеристиках: сравнение нарративов с точки зрения формальной репрезентации нарративных структур в терминах акторов и действий; семантическую грамматику организацию нарративной информации по модели «SAO» (субъект, действие, объект), где субъектом и объектом обычно являются социальные акторы; сетевые модели; поиск повторяющихся черт во временной организации нарративных структур; различение значений тех событий, что происходят по причине одно другого, и тех, что следуют друг за другом, - этот подход позволяет обнаружить явные и скрытые каузальные характеристики нарратива и сформулировать гипотезы о социальных отношениях, работая лишь с одним-единственным нарративом.

Транскрибирование и редактирование

Прежде чем суммировать конкретные приемы нарративного анализа, необходимо рассмотреть два, казалось бы, внешних по отношению к самой аналитической процедуре, момента. Во-первых, исследователь работает с транскрибированными и отредактированными, а не «аутентичными» повествованиями респондентов - транскрипт превращает «слуховые» объекты в визуальные, что неизбежно предполагает изменения и интерпретации. Во-вторых, выбор аналитической процедуры в значительной степени детерминирован масштабом социологического исследования: небольшие проекты часто базируются на детальном, «построчном» анализе нарративов, однако он редко используется в исследованиях, где количество респондентов превышает пятьдесят (здесь не предполагается «пристального» изучения транскриптов интервью - в иллюстративных целях привлекаются целые секвенции нарративных текстов).

Дистанция между «сырым» полевым материалом (как он представлен в наблюдениях и первоначальных высказываниях) и финальной научной презентацией результатов исследования огромна [Brunt, 1999, p.502]: первый шаг на пути к ее созданию - транскрибирование записей, второй - их редактирование (по сути, «вычищение» текста от присутствия самого автора), третий - написание аналитического отчета, четвертый - трансформация отчета в статью по результатам исследования и, наконец, пятый, - презентация исследователем своих выводов в рамках научных дискуссий с коллегами. Созданные информантами «тексты» могут быть представлены в научных публикациях не только фрагментарно и в отредактированном виде, но и, что случается крайне редко, в полном соответствии с «оригиналом», без правки и редактирования, но с комментирующим рассуждением исследователя [Козлова, Сандомирская, 1996, с.10], или же, наоборот, как полностью «фикционализированные» истории [Gilgun, 2004]. Любое редактирование вносит в текст информанта субъективность исследователя, поскольку «редактор» через отбор фрагментов может сконструировать из рассказчика и субъекта («палача»), и объекта («жертву»).

Транскрибирование всегда частично и избирательно, потому что, во-первых, устный рассказ преломляется через видение исследователя (транскрибирование аналогично фотографии); во-вторых, социолог определяет, каким должен быть транскрипт (будет ли он отражать все элементы устного рассказа). Например, в рамках социолингвистического подхода важны не только все лингвистические нюансы, но и невербальные моменты (паузы, обрывы речи), которые необходимо зафиксировать в транскрипте (прилож.4). А в случае сравнения нарративов для создания «обоснованной теории» приоритетом является аккуратность фиксирования содержания повествования [MacLean, Meyer, Estable, 2004, p.116]. В любом случае ни один транскрибированный текст не может полностью отразить сложность коммуникативного взаимодействия в рамках интервью и быть абсолютно свободен от ошибок.

Редакторская правка транскрипта (и письменной автобиографии) обычно включает в себя [Козлова, Сандомирская, 1996, с.245-249]: интонационную разбивку текста с помощью знаков препинания; разбивку текста на предложения и абзацы, чтобы придать ему правильную нарративную структуру; переформатирование текста с помощью синтаксической правки - исправляются смешения падежей, ошибки согласования, избыточные повторы членов предложения; формирование собственно нарратива за счет таких текстообразующих средств, как сюжет, фабула и т.д. Потенциал редактирования должен быть ограничен пониманием, что хотя слова могут складываться в неграмотные фразы, это неизменно усиливает их непосредственность и выразительность - они буквально «оживляют» историю. Редактирование текстов респондентов может проводиться с целью акцентирования именно тех моментов повествования, в которых затронуты ключевые с точки зрения исследования темы, однако все элементы первоначального нарратива должны быть представлены в транскрипте хотя бы для того, чтобы текст был «репрезентативным». С.А. Белановский выделяет три аспекта редактирования текстов интервью [2001]:

Ш Стилистическая обработка фраз и их сочетаний («микроуровень» редактирования) - исходные устные высказывания трансформируются в стилистически грамотную письменную речь. Задача «редактора» - добиться полного совпадения мысли и ее словесного выражения за счет устранения стилистических ошибок (неточных словоупотреблений, оговорок, тавтологий, неоконченных фраз и т.д.) и разбивки повествования на абзацы.

Ш Логический контроль - устранение логических ошибок (не ложных утверждений, а ложных смысловых конструкций): ошибки, которые очевидны из контекста высказываний респондента, «редактор» исправляет самостоятельно; отдельные неточные выражения могут потребовать дополнительного интервью; противоречия, имманентно присущие мышлению респондента, сохраняются в тексте, чтобы получить содержательную психологическую или социологическую трактовку.