Общая социология
Сущность социологии, предпосылки антропосоциетального подхода, структура личности. Сущность родства, брака и семьи, индивидуализация жизни в обществе, большие общества и социетально-функциональные структуры. Антропосоциетальные трансформации в России.
Рубрика | Социология и обществознание |
Вид | учебное пособие |
Язык | русский |
Дата добавления | 18.03.2015 |
Размер файла | 2,1 M |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Особой штрафной книги в артелях не ведется с тою целью, чтобы купцы охотнее доверяли им свои товары или капиталы. Впрочем, из общей денежной книги можно видеть, подвергался ли штрафу известный артельщик в текущем году, хотя сами проступки в ней не прописываются. По истечении же года после общего раздела денег все артельные книги уничтожаются.
В случае болезни артельщика, произошедшей по воле Божьей, от ушиба на работе или других причин, от него не зависящих, он получает заработные и новизные деньги в течение шести месяцев или даже года от начала болезни; но заболевший по собственной вине (от дурной жизни) не получает заработка. Как в этом случае, так и в других артельщик не в праве заводить с артелью никаких споров по судебным местам, иначе признается виновным. <...>
В.О. Ключевский
Сведения о В.О. Ключевском и его «Курсе русской истории приведены перед его текстом в начале подраздела 6.1. Ниже воспроизведено начало второй лекции «Курса», в котором ученый резюмировал свое понимание периодов русской истории до середины XIX в., т.е. до начала реформ Александра II. Впрочем, фактически характеристику «колонизации страны как основного факта русской истории» он довел до конца XIX в. Этим резюме завершается подраздел 6.1. Включенные в него тексты помогают понять процессы российской традиционализации, обрисованные в базовом пособии учебного комплекса (глава 19).
[Периоды русской истории]*
План курса
Колонизация страны как основной факт русской истории. Периоды русской истории как главные моменты колонизации. Господствующие факты каждого периода. Видимая неполнота плана.
Исторические факты и так называемые идеи. Различное происхождение и взаимодействие тех и других. Когда идея становится историческим фактом? Существо и методологическое значение фактов политических и экономических. Практическая цель изучения отечественной истории.
ПЛАН КУРСА. Мы говорили о научных задачах изучения местной истории. Мы нашли, что основная задача такого изучения -- познание природы и действия исторических сил в местных сочетаниях общественных элементов. Теперь, руководствуясь этой задачей, установим план курса.
На протяжении всей нашей истории наблюдаем несколько форм или складов общежития, преемственно в ней сменившихся. Эти формы общежития создавались различными сочетаниями общественных элементов. Основное условие, направлявшее смену этих форм, заключалось в своеобразном отношении населения к стране -- отношении, действовавшем в нашей истории целые века, действующем и доселе.
КОЛОНИЗАЦИЯ, КАК ОСНОВНОЙ ФАКТ. Обширная восточноевропейская равнина, на которой образовалось русское государство, в начале нашей истории не является на всем своем пространстве заселенной тем народом, который доселе делает ее историю. Наша история открывается тем явлением, что восточная ветвь славянства, потом разросшаяся в русский народ, вступает на русскую равнину из одного ее угла, с юго-запада, со склонов Карпат. В продолжение многих веков этого славянского населения было далеко недостаточно, чтобы сплошь с некоторой равномерностью занять всю равнину. Притом по условиям своей исторической жизни и географической обстановки оно распространялось по равнине не постепенно путем нарождения, не расселяясь, а переселяясь, переносилось птичьими перелетами из края в край, покидая насиженные места и садясь на новые. При каждом
" Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории //Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. Под ред. В.Л. Янина. М., 1987. Т. I. С. 49--52. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 19 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. таком передвижении оно становилось под действие новых условий, вытекавших как из физических особенностей новозанятого края, так и из новых внешних отношений, какие завязывались на новых местах. Эти местные особенности и отношения при каждом новом размещении народа сообщали народной жизни особое направление, особый склад и характер. История России есть история страны, которая колонизуется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией. То падая, то поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней. Оно усилилось с отменой крепостного права, когда начался отлив населения из центральных черноземных губерний, где оно долго искусственно сгущалось и насильственно задерживалось. Отсюда население пошло разносторонними струями в Новороссию, на Кавказ, за Волгу и далее за Каспийское море, особенно за Урал в Сибирь, до берегов Тихого океана. Во второй половине XIX в., когда только начиналась русская колонизация Туркестана, там водворилось уже свыше 200 тысяч русских и в том числе около 100 тысяч образовали до 150 сельских поселений, составившихся из крестьян-переселенцев и местами представляющих значительные острова почти сплошного земледельческого населения. Еще напряженнее переселенческий поток в Сибирь. Официально известно, что ежегодное число переселенцев в Сибирь, до 1880-х годов не превышавшее 2 тысяч человек, а в начале последнего десятилетия прошлого века достигшее до 50 тысяч, с 1896 г. благодаря Сибирской железной дороге возросло до 200 тысяч человек, а за два с половиной года (с 1907 по июль 1909 г.) в Сибирь прошло около 2 миллионов переселенцев. Все это движение, идущее преимущественно из центральных черноземных губерний Европейской России, при ежегодном полуторамиллионном приросте ее населения пока еще кажется малозначительным, не дает себя чувствовать ощутительными толчками; но со временем оно неминуемо отзовется на общем положении дел немаловажными последствиями.
Периоды русской истории как главные моменты колонизации
Так, переселение, колонизация страны была основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдаленной связи стояли все другие ее факты. Остановимся пока на самом факте, не касаясь его происхождения. Он и ставил русское население в своеобразное отношение к стране, изменявшееся в течение веков и своим изменением вызывавшее смену форм общежития. Этот факт и послужит основанием плана курса. Я делю нашу историю на отделы или периоды по наблюдаемым в ней народным передвижениям. Периоды нашей истории -- этапы, последовательно пройденные нашим народом в занятии и разработке доставшейся ему страны до самой той поры, когда, наконец, он посредством естественного нарождения и поглощения встречных инородцев распространился по всей равнине и даже перешел за ее пределы. Ряд этих периодов -- это ряд привалов или стоянок, которыми прерывалось движение русского народа по равнине и на каждой из которых наше общежитие устроялось иначе, чем оно было устроено на прежней стоянке. Я перечислю эти периоды, указывая в каждом из них господствующие факты, из коих один -- политический, другой -- экономический, и обозначая при этом ту область равнины, на которой в данный период сосредоточивалась масса русского населения, -- не все население, а главная масса его, делавшая историю.
Приблизительно с VIII в. нашей эры, не раньше, можем мы следить с некоторой уверенностью за постепенным ростом нашего народа, наблюдать внешнюю обстановку и внутреннее строение его жизни в пределах равнины. Итак, с VIII до XIII в. масса русского населения сосредоточивалась на среднем и верхнем Днепре с его притоками и с его историческим водным продолжением -- линией Ловать -- Волхов. Все это время Русь политически разбита на отдельные более или менее обособленные области, в каждой из которых политическим и хозяйственным центром является большой торговый город, первый устроитель и руководитель ее политического быта, потом встретивший соперника в пришлом князе, но и при нем не терявший важного значения. Господствующий политический факт периода -- политическое дробление земли под руководством городов. Господствующим фактом экономической жизни в этот период является внешняя торговля с вызванными ею лесными промыслами, звероловством и бортничеством (лесным пчеловодством). Это Русь Днепровская, городовая, торговая.
С XIII до середины XV в. приблизительно среди общего разброда и разрыва народности главная масса русского населения является на верхней Волге с ее Притоками. Эта масса остается раздробленной политически уже не на городовые области, а на княжеские уделы. Удел -- это совсем другая форма политического быта. Господствующий политический факт периода -- удельное дробление Верхневолжской Руси под властью князей. Господствующим фактом экономической жизни является сельскохозяйственная, т.е. земледельческая, эксплуатация алаунского суглинка посредством вольного крестьянского труда. Это Русь Верхневолжская, удельно-княжеская, вольно-земледельческая.
С половины XV до второго десятилетия XVII в. главная масса русского населения из области Верхней Волги растекается на юг и восток по донскому и средневолжскому чернозему, образуя особую ветвь народа -- Великороссию, которая вместе с населением расширяется за пределы Верхнего Поволжья. Но, расплываясь географически, великорусское племя впервые соединяется в одно политическое целое под властью московского государя, который правит своим государством с помощью боярской аристократии, образовавшейся из бывших удельных князей и удельных бояр. Итак, господствующий политический факт периода -- государственное объединение Великороссии. Господствующим фактом жизни экономической остается сельскохозяйственная разработка старого верхневолжского суглинка и новозанятого средневолжского и донского чернозема посредством вольного крестьянского труда; но его воля начинает уже стесняться по мере сосредоточения землевладения в руках служилого сословия, военного класса, вербуемого государством для внешней обороны. Это Русь Великая, Московская, царско-боярская, военно-землевладельческая.
С начала XVII до половины XIX в. русский народ распространяется по всей равнине от морей Балтийского и Белого до Черного, до Кавказского хребта, Каспия и Урала и даже проникает на юг и восток далеко за Кавказ, Каспий и Урал. Политически все почти части русской народности соединяются под одной властью: к Великороссии примыкают одна за другой Малороссия, Белороссия и Новороссия, образуя Всероссийскую империю. Но эта собирающая всероссийская власть действует уже с помощью не боярской аристократии, а военно-служилого класса, сформированного государством в предшествующий период -- дворянства. Это политическое собирание и объединение частей Русской земли и есть господствующий политический факт периода. Основным фактом экономической жизни остается земледельческий труд, окончательно ставший крепостным, к которому присоединяется обрабатывающая промышленность, фабричная и заводская. Это период всероссийский, императорско-дворянский, период крепостного хозяйства, земледельческого и фабрично-заводского.
Таковы пережитые нами периоды нашей истории, в которых отразилась смена исторически вырабатывавшихся у нас складов общежития. Пересчитаем еще раз эти периоды, обозначая их по областям равнины, в которых сосредоточивалась в разные времена главная масса русского народонаселения: 1) днепровский, 2) верхневолжский, 3) великорусский, 4) всероссийский.
6.2 Человек в трансформирующемся обществе
Н.Н. Козлова
Наталья Никитична Козлова (1946--2002). Родилась в Москве. В 1968 г. окончила филологический факультет МГУ, а затем аспирантуру философского факультета. Кандидатская диссертация была посвящена концепции массовой культуры М. Маклюэна. С 1976 г. работает в качестве научного сотрудника Института философии АН. Здесь основной темой ее исследований становится проблема повседневности и способов ее рационализации. Интерес к этой проблематике обусловлен стремлением понять связь между обыденной жизнью людей и теми социальными трансформациями, которые совершались на макроуровне социальных отношений. В 1992 г. Н. Н. Козлова успешно защищает докторскую диссертацию на тему «Повседневность и социальные изменения». Она разрабатывает собственную методику фиксации повседневности, основанную на анализе текстов личных документов -- дневников, семейной переписки, писем в редакции газет и в иные «инстанции». Примененный метод позволяет автору глубже понять мотивацию человеческих поступков, оценочных высказываний, выработки жизненных стратегий, принятия жизненно значимых решений. Человеческие документы, с которыми имеет дело Н.Н. Козлова, позволяют восстановить картину социальной реальности в том виде, как она складывалась у массового участника процесса.
Для Хрестоматии мы выбрали основную работу Н.Н. Козловой -- «Горизонты повседневности советской эпохи» (1996). Эмпирическим материалом здесь является массив писем, направленных трудящимися в некоторые ведущие газеты и журналы в конце 80-х гг. Анализ этих писем позволяет исследователю поставить ряд вопросов, которые рассматриваются в социологическом плане на основании обращения к личным документам -- воспоминаниям и дневникам. Таким образом автор вступает в дискуссию по наиболее острым вопросам социологического характера -- о природе советского общества и о характере человека советского. Значимость позиции автора обусловлена тем, что она позволяет
избежать распространенных клише («тоталитаризм», «совок», «нормальное общество») и предоставляет читателю исключительно ценный материал, позволяющий выработать более глубокий и обоснованный взгляд на советский период российской истории и на неоднозначность советского человека.
Предлагаемый текст иллюстрирует формирование социологического взгляда на становление и природу советского общества. Он способствует пониманию проблем взаимоотношений власти и общества, состояния массового сознания, формирования личности в один из наиболее драматических этапов истории России. В тексте отобраны положения, сформулированные автором в центральных главах книги «Горизонты повседневности советской эпохи. Голоса из хора».
Сохранена логическая последовательность текста. Осуществлены значительные сокращения, диктуемые жанром Хрестоматии,
Горизонты повседневности советской эпохи
Голоса из хора*
...Советское общество представляет собою не просто благодатную почву для социологического исследования. Во многих отношениях это -- «чистый случай».
После революции 1917 г. общество на глазах распадалось, а потом восстанавливалось, являя собою пример восстановления цивилизации из первичной аморфной социальности... Об этой самой «сборке» часто говорят и пишут так, как будто у нее был один только субъект -- власть, вследствие чего все, кто не во власти, были только объектом. Происходящее в послереволюционной России интерпретируют как чистый продукт властного этатистского воздействия. Вопрос состоит в том, однако, чтобы понять, отчего устанавливается молчаливое согласие между бесчеловечными условиями и людьми, готовыми их принять. Кроме того, чтобы социальное изменение произошло, явно недостаточно одного только властного давления. Надо, чтобы хотя бы 10% населения пожелало изменения жизненных обстоятельств. Надо, чтобы возникло напряженное поле желания...
Мы попытаемся усложнить картину, акцентируя внимание на движении «снизу», на том, что «само собой получалось». Поиск «культурных схем», как бы стоящих за событиями, социальных и культурных форм, моделей, норм, общих представлений, мотивирующих и социализирующих индивидов, вовлекающих их в поток истории, не может предприниматься без учета того, что сами эти схемы существуют не где-то в пространствах за пределами человеческого бытия, но рождаются в процессе жизни людей, в процессе реализации их маленьких желаний ...
Ужас перед свершившейся историей раскрестьянивания не покидает нас -- уж очень это было недавно, вчера... Мой отец вышел из крестьян и перестал им быть. Здесь трудно быть объективистом. На то оно и есть конкретно-историческое социальное, что имеет лица не общее выраженье. И как это ни трудно, надо, вероятно, взглянуть на случившееся без гнева и пристрастья.
Как уже многократно говорилось, горизонт наш (методологический) вроде бы узок, работа идет в пространствах за пределами политики, экономики и пр. Но он же и позволяет взглянуть попристальнее... Выживание-смерть -- вот главная «дилемма» послереволюционной эпохи. Это -- важнейший параметр рассмотрения прочих социальных процессов... Практически все принадлежащие к поколениям, о которых здесь идет речь, имели опыт голода, опыт незабываемый -- запечатленный в теле.
/Та молодежь, которая/ превратилась в становой хребет советского общества, состояла из людей, родившихся в период с 1905 по 1925 гг. Для них СССР был родиной и родным домом -- отчасти в силу случайности рождения, а отчасти и нет. Советское общество создавалось их жизнью. Родились советские люди, как правило, в крестьянских семьях.
/Отсюда следует: для того, чтобы понять советское общество, необходимо разобраться в том, что представляло собою крестьянство вообще и российское крестьянство, в особенности. -- A3/. Крестьянство всегда на грани. Его существование неопределенно и зависимо от капризов погоды, капризов начальства. Решения начальства почти всегда непонятны и чужды. Угроза голода почти постоянна. Отсюда -- феномен моральной экономики как этики выживания. Периодические кризисы продовольствия, урезанные нормы потребления, обременительная зависимость и унижения -- среда существования. Отсюда -- значимость местных традиций агрикультуры, ориентированных на снижение риска неурожая... И для человека, живущего в этом мире личных связей, свои -- члены общины, а по отношению к чужакам культивируется инструментальное отношение. В категорию чужаков входят и местный чиновник, и царь, и Киров, и Сталин, сколько бы ни писали поколения мыслителей разного толка о наивном монархизме крестьянской массы.
Еще раз подчеркнем, что жизнь этих общностей базируется на личной связи. Люди здесь общаются с людьми, а не с абстрактными системами (представленными деньгами, наукой, правом, системами легитимации и т.д.). Личная связь -- это множественная сложная связь, базирующаяся на личном доверии. Здесь нет... идеи внелич-ностных внеморальных сил, которыми человек прямо оперировать не может. Можно сказать, что (у крестьян) отсутствует привычка и умение жить в мире практических абстракций. Крестьянин может не понимать, как можно получать деньги за возку песка, который бесплатно дает природа, к которому не приложен труд. Здесь нет представления об инновации, ибо человек живет в Круге времени. Изменения приходят от Бога, от мистических природных сил. Политика, обещающего хорошую жизнь для всех, крестьяне слушают так же, как того, кто обещает им выигрыш в тотализаторе. Понятно, что в определенных обстоятельствах они попадаются в ловушки.
К городу здесь господствует двойственное отношение. С одной стороны, город -- место враждебное. Из города приходят чиновники. Город несет новые зависимости для людей деревни от недеревенских. Город, в особенности с развитием современных средств коммуникации, все время напоминает деревенскому человеку, что он -- часть большой общности. Отсюда -- острота комплекса неполноценности. Крестьянин интуитивно ощущает различие городского и сельского представления об истине: истина -- неопределенность в деревне, и истина -- определенность в городе. С другой стороны, крестьянин воспринимает город как место праздника. Крестьяне трагически переживают крушение мира крестьянской утопии. Они смутно ощущают, что не получат они того, что обещают «развитие и прогресс», городская культура. Крестьяне, которые попадают или которых загоняют в «большое общество», огьущают утрату достоинства и чести, лишаются уверенности в себе...
Сегодня требуется переосмысление случившегося, случившегося не только в Советской России... Вера в исключительную ценность модернизации разрушена. Деревенская жизнь уже не видится идиотизмом. Ощущается ложность идеи обреченности деревенского хозяйства, становится прошлым презрение к деревенской жизни...
Молодые люди, выталкиваемые из деревни, несли с собой в новую (городскую) жизнь крестьянский габитус, свою социальность, встроенную в тело как антропологическое качество. Каков был этот ресурс, если трактовать его как исходный капитал? Вероятно, феноменальная выносливость, крепость физическая, витальность, умение склоняться как лист травы и снова разгибаться, привычка к жизни вместе.
/Массовые/ перемены в крестьянской жизни начинались, как правило, с 1929 г. (у некоторых раньше, конечно), который «стал переломным в динамике сельского населения»1. В этом смысле они составляют то, что принято называть социальным поколением. Молодой человек мог прожить в деревне до 22-23 лет, вести жизнь крестьянина, жениться, обзавестись детьми, остаться вдовцом. Но вот наступает момент, когда перемены становятся возможными, и он начинает социальные превращения и пространственные передвижения вместе с пятнадцатилетними... Миграция была наиболее высокой в те годы, когда на передвижения населения налагались суровые социальные запреты. Годы активной деятельности этого поколения совпадают с годами наивысших темпов урбанизации (с 1929 по 1955-1960 гг.)2.
/Эти люди, выходцы из деревни/, как правило, хорошо знали, что такое лагерь, ибо часто были родом из тех мест, куда ссылали, у них были высланные родственники, за ссыльных выходили замуж их сестры. Они часто встречались со смертью в самых разнообразных ее проявлениях -- расстрелы, самоубийства, эпидемии и несчастные случаи. Они жили в эпоху, когда человеческая жизнь была дешева...
Отметим еще раз в качестве важной черты /этого поколения/: опасность стала исходить от «своих». Если рассматривать происходящее не на макросоциологическом уровне, а на уровне микросоциологическом, то остро осознаешь, что любая коллизия начиналась на уровне повседневных разборок в малой общности.
Но эта работа не столько о крестьянах, сколько о том, как люди, принадлежащие к одной социально-антропологической категории, превращались в других людей, и как вместе с ними превращалось и само общество... В деревне шли свои процессы, которые способствовали выталкиванию оттуда прежде всего молодых людей как наиболее способных к превращению. Складывается впечатление, что каждый из моих героев пережил травму, сопровождаемую ощущением близости смерти, по меньшей мере, пережил ощущение смертельной опасности. И эту опасность они переживали уже не со всей общиной, сообща, а поодиночке...
Мои герои прекрасно осознавали или, во всяком случае, «чуяли» главную свою альтернативу: жизнь или смерть. Все они переживали отнюдь не только укусы власти. Голодная смерть маячила на горизонте постоянно. Вот что пишет в своем дневнике 1933 года молодой человек, юноша восемнадцати лет от роду, сын раскулаченного отца, скрывающийся в Москве. Во-первых, он знает, что на Украине, откуда он родом, голод. Он прекрасно осознает, что в случае разоблачения ему самому грозит по меньшей мере высылка. Однако именно голод видится ему самой страшной перспективой.
Они хотели жить, а значит, страстно желали превратиться во что-то иное. Вернее, жить хотели все, а до желания преображения доходил не каждый. Огромную массу людей просто перемалывало. По отношению к ним предпочтительнее говорить не о преображении, а о неких первичных формах превращения. Они были лишь объектом телесных практик: их превращали различными способами, главным образом через «запись на теле»: меняли жизненный ритм, приучали к новым типам подчинения. Этой цели служили и... карточное распределение, и милитаризация гражданской жизни, и новые массовые праздники, слагавшие орнаменты из человеческих тел во славу «вечно живых». Тела приноравливались к новым функциям. Пролетариат был социальным артефактом, но диктатура от его имени была «физической реальностью». Неподдающихся выталкивали в пространства ниже общества: лагерь, скитания, голод и смерть. Так перемалывало прежде всего тех, кто продолжал в городе деревенское праздничное существование, кто пил, плясал, прогуливал, кто не думал о том, чтобы стать «культурным», кто плыл по течению. Что и как с ними происходило -- предмет особого разговора. Главный предмет нашего интереса -- люди, которые предавались самотворчеству и сами себя нормировали.
Наиболее активная и молодая часть крестьянства сама стремилась к превращению, противопоставляя власти -- силу, силу массы, мощь «листьев травы». Занимающих низкое социатьное положение, в принципе, отличает глубокий реализм видения. Они играют, только если чувствуют, что игра может иметь какой-то смысл. Тем более, что им давали понять саму возможность превращений, подвергали соблазну. Молодые люди ощущали, что запрет на превращение снят, но столь же остро они чувствовали, что... между прежним и новым состоянием стоит смерть. Что поддерживало энергию превращения? Быть может, не только страх небытия, но и лежащая в глубинах подсознания уверенность в бессмертии народной маски? Как отмечал М. М. Бахтин, «народные маски никогда не гибнут: ни один сюжет итальянских и... французских комедий не предусматривает действительной смерти Маккуса, Пульчинеллы или Арлекина. Зато очень многие предусматривают их фиктивные комические смерти (с последующим возрождением)»3.
Возможности превращения действительно возникали: комсомол, армия, учеба, переезд в город -- новые для бывшего крестьянина средства воспроизводства. Все они воспринимались как средство выживания, минимум, а максимум -- кардинального изменения жизненных обстоятельств, вертикальной социальной мобильности. Эффективный аппарат самоконтроля ощущался как важный источник власти...
Документы эпохи свидетельствуют, как работали эти люди над своим языком, как стремились избавиться они от диалектизмов, от украинского, белорусского и т.д. акцента. Отрывок из дневника: «В последнее время я както почувствовал какуюто тягу к журналам... Полетические события, цифровые данные (всякого рода) душепро-ницающие фразы, слова записывать в дневник»4. Они играли в слова. Обучение новому языку было важным элементом постижения новых правил игры с целью «преобразиться». Свидетельство тому -- рядо-положенность в изучаемых текстах сообщений о покупках, об успехах и сообщений о приобщении к газетному тексту, о попытке почитать тексты, будь то Маркса, Ленина или Сталина.
Итак, власть -- это и власть номинации, власть называния элементов мира. Пытаясь обучиться новым названиям элементов мира, молодые люди с крестьянским прошлым принимали участие в игре номинации. Посредством новых слов они стремились упорядочить пространство жизни, собрать распавшийся мир, самоопределиться, обрести идентичность, найти свое место в обществе, вступить на путь социальной мобильности. С новыми словами они связывали исполнение желаний. Эти слова и имена выступали в прагматической, риторической и магической функциях...
Что значит «играть в слова»? Эту игру можно трактовать как приобщение к прецедентным текстам эпохи. Прецедентными, как известно, называются тексты, значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях и имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников. Обращение к этим текстам возобновляется неоднократно в дискурсе общества и отдельного человека5... Прецедентность -- хрестоматий-ность. Знание прецедентных текстов есть показатель принадлежности к данной эпохе и ее культуре, тогда как их незнание, наоборот, есть предпосылка отторженности от соответствующей культуры. Для культуры советской эпохи такими текстами были работы вождей -- Маркса, Ленина, Сталина. Действительно, исследование, проведенное на закате советского общества, показывает, что имена Маркса и Ленина занимают ключевое место в целостно-семантическом поле массового сознания6...
С социально-функциональной точки зрения эти тексты и имена -- одно и то же, о чем и свидетельствует сам характер коллажей идеологического и повседневного. Ответ приходит, если задать вопрос: для чего? Умение играть в новые словесные игры, следовать правилам знаково-символического обмена, овладение техниками писания и чтения, с одной стороны, и стремление вписаться в общество -- с другой, шли рядом. Если ты хотел не только выжить, но и «вписаться», то надо было овладеть языком власти. Мы в очередной раз являемся свидетелями тому, что язык -- это власть. Мы сталкиваемся с феноменом завороженности языком идеологии, что подтверждает мысль Р. Барта. Это мифологии, безусловно, находятся в согласии с миром, а миф -- это желание.
У каждого из тех молодых людей, бывших крестьян, о которых здесь идет речь, был свой роман со «священными текстами». Они чувствовали, что эти тексты -- ставка, которую можно было сделать в социальной игре. Вот отрывок из воспоминаний: «Выходя из класса на перемену, преподаватель толстую книгу оставил на столе. Вместе с другими я подошел и потрогал эту книгу, на обложке которой было написано: Карл Маркс «Капитал»». Это «дотрагивание» вызывает ассоциацию с мемуарами С. Цвейга, который посетил Россию в 1928 г.: «В студенческих общежитиях подходили татары, монголы важно показывали книги: «Дарвин», -- говорил один, «Маркс», -- вторил другой с такой гордостью, точно они сами написали эти книги»7. «Дотрагивание» как тактильная практика не равно чтению. По меньшей мере, это элемент фетишизма не столько текста, сколько Книги...
Действительно, тот факт, что под мышкой Маркса носили, но все же прочитать не сумели или не дочитали, свидетельствует как о непреодоленных трудностях вхождения в мир письма, так и о социально-прагматическом отношении к Имени и Книге, содержащей священный текст, пребывающий за семью печатями. Величественный текст, созданный величественным вождем. Им не хотелось, чтобы вождь превращался в элемент повседневности...
Итак, они хотели «культурной жизни», но играли в слова, занимались общественной работой, которая тоже тесно была связана с этой игрой, ибо требовала письменной фиксации результатов....
Язык идеологической игры завораживал, заманивал, заставлял не замечать очевидного. Порою они не верили своим глазам, но верили написанному в газете...
Разобраться было трудно. Дело не только в том, что предметом номер один во всех программах была «история классовой борьбы»...
Что же касается «прецедентных текстов», то, очевидно, не произведения классиков выступали в роли таковых. Их хотели читать, но не читали. Пожалуй, читаемым текстом, который мог бы претендовать на статус такового, был текст «Краткого курса истории ВКП(б)». Его действительно читали подобно тому, как читали Библию протестанты. Читали не только коллективно, но и индивидуально, в армии и на гражданке, в системе политпросвещения, но многие и так, «для себя».
Значимость этих языковых игр трудно преуменьшить. Конечно, посредством символических словесных игр реализовался дискурс власти. Но именно в результате игры складывались риторические коды как общественные правила говорения, кодирующие формы повествования и речи. Создавался социальный (социоисторический) код как система правил высказывания об обществе и о самих себе, система именования, почва для взаимопонимания между иначе разобщенными индивидами8. Этим языком пользовались все, даже те, кто был «не согласен». Возникала система взаимопонимания в обществе, что вовсе не означало принятия «всеми» идеологических догм.
Им не было нужды играть в оппозицию по отношению к власти. Раздвоение сознания, критическое восприятие политики были исключительной редкостью...
Исследователи (советского) общества отмечают изменение жизненных стилей во второй половине 30-х -- «обуржуазивайте» манер, ценностей, мироотношения. Советский средний класс возникал как продукт потребности общества в дифференциации, в производительном труде, в профессионализме. Он же дал обществу технократа и бюрократа, партийного чиновника. Советский чиновник, которому подчинялась община, не прилетел с Марса. Во многих случаях он был крестьянин. Его породило само же крестьянство, он и жертва, и палач. Он может по своему происхождению быть сыном раскулаченного, не обязательно он из бедняков и босяков...
/Для этих людей/ идеологема «культурности» становится центральной, что прекрасно ощущается по их словарю. Это люди -- советские, поскольку их когнитивно-культурная карта не выходит за пределы советскости. Они порвали с традиционной культурой и ничему не наследовали. Они не люмпены. У них кооперативные квартиры, а на сберкнижке у многих к началу 90-х была сумма, достаточная для покупки автомобиля... Их культурный горизонт крайне узок. Но нельзя забывать, с чего они начинали...
Так или иначе, с традиционным обществом они расстались навсегда. Они обрели новый габитус, а дети их вписались в городскую цивилизацию окончательно и бесповоротно...
Три переломных момента характерны для массовой биографии среднего класса советского общества -- овладение письмом, возникновение индивидуации, зафиксированной в биографии, и усвоение новой рациональности в условиях модернизации сверху. Появление этих качеств -- условие разрыва с архаикой деревенского общества и возникновения «модерна». Такой поворот дела позволяет включить биографию «советского человека» в реально существующий универсальный контекст.
В.Н. Шубкин
Шубкин Владимир Николаевич (род. в 1923 г.) -- доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник ИС РАН, член Союза писателей России. Внес значительный вклад в восстановление социологии в Советском Союзе и России.
После окончания экономического факультета МГУ становится одним из главных сотрудников сектора изучения новых форм труда ибыта. Этот период связан в биографии Шубкина с организацией монографического исследования молдавского села «Копанка» (1960). В.Н. Шубкин одним из первых занялся методологическим обоснованием применения количественных методов в социологии и выступил инициатором проведения знаменитой Сухумской конференции (1967). Одним из первых использовал социометрические методики при изучении эффективности научных коллективов.
В начале 60-х гг. переезжает в Новосибирск, работает в Институте экономики и организации промышленного производства, в Институте истории, филологии и философии СО АН и в Новосибирском университете. Здесь организует серию панельных исследований формирования профессиональных ориентации учащейся молодежи, сопоставления прожективного и реального выбора профессии выпускниками средних школ. Исследования приобретают общесоюзный, а затем и международный характер. Эта серия исследований продолжается более 30 лет. Их результаты опубликованы в книге «Социологические опыты» (1970) и других работах В.Н. Шубкина и его коллег.
При поддержке созданной им широкой сети своих последователей и учеников [В. Водзинская (Ленинград), М. Титма (Эстония), Д. Константиновский, Г. Чередниченко (Москва), и др.] выступил как основатель и лидер социологии молодежи (провел серию международных исследований).
Во второй половине 90-х гг. выступает в качестве руководителя российской части международного исследования, посвященного изучению катастрофического сознания («Катастрофическое сознание в современном мире в конце XX века. По материалам международных исследований». Под ред. В.Э. Шляпентоха, В.Н. Шубкина, В.А. Ядова. М., Московский общественный научный фонд, 1999). В 1998 г. при поддержке РГНФ публикует рукописи своего отца, арестованного и расстрелянного в 1937 году, под названием «Повседневная жизнь старой русской гимназии. Из дневника словесника Н.Ф. Шубкина за 1911-1915 годы».
Участник Сталинградской битвы и боев за освобождение Крыма. Опыт войны, которую В.Н. Шубкин прошел в качестве солдата-артиллериста, изложен им в замечательной книге «Пашкин подарок», изданной Институтом социологии РАН в 1999 г.
Ниже помещено Предисловие из книги В.Н. Шубкина «Насилие и свобода» (1996), в котором автор раскрыл свое понимание сложной природы человека.
Человек биологический, социальный, духовный*
... Вглядываясь в пятимиллиардную массу людей, населяющих шар земной, все-таки стремишься понять, определить, что же представляет собой человек, хотя и догадываешься, что одним прилагательным его суть не раскроешь. Вот почему, не претендуя на какую-то концепцию, и предложил я такую условную триаду: человек биологический, человек социальный, человек духовный. В разных соотношениях все три персонажа живут в каждом человеке.
Человек биологический -- существо, озабоченное удовлетворением своих потребностей. Так и хочется написать -- элементарных потребностей. Ведь речь идет о еде, одежде, жилье, воспроизводстве своего рода, которое опять же требует питания, одежды, жилища. Казалось бы, при нынешнем уровне цивилизации и прогресса удовлетворение всех этих потребностей рода человеческого должно бы уже перестать быть существенным. Ан нет, и не только в слаборазвитых странах, но и в нашей стране, властителей которой еще недавно распирало от гордыни: мы впереди планеты всей! Но все знали, что и у нас абсолютное большинство людей озабочены, главным образом, обеспечением этих элементарных биологических потребностей: как добыть хлеб, мясо, масло, сахар; как достать обувь, одежду; как хоть на старости лет получить крышу над головой; как прокормить, одеть, вылечить, устроить наследников. Многие десятилетия жизни на грани голода, в многотысячных хвостах за «мануфактурой» (экономисты подсчитали, что на стояние в очередях мы тратили ежегодно 65 миллиардов человеко-часов), в безнадежном ожидании ордера на квартиры... Увы, за этими заботами десятки миллионов усталых людей забыли о своем высоком предназначении и не видят иных ценностей, кроме первичных потребностей. Нет, нельзя эти потребности называть элементарными, ибо они еще не удовлетворены. И пока что они, а не добро и зло, являются главными героями поля боя -- сердца человеческого.
Человек социальный существует как бы в иной плоскости. Правда, не будем забывать, что у животных тоже есть рассудочная деятельность, имеются определенные социальные организации. Понаблюдайте, например, за обитателями обезьяньего питомни-
* Цит. по: Шубкин В.Н. Насилие и свобода. Предисловие. М., 1996. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделах 6 и 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
ка, и вы увидите там довольно сложные иерархические структуры, разделение власти, труда и многое другое, что мы привыкли отождествлять лишь с человеческими сообществами. Но ни одна ветвь эволюции на земле не является в такой степени взаимозависимой по производству и распределению продуктов, установлению правил общежития, созданию мегаполисов и государств, развитию массовых коммуникаций, как человеческая.
Если социальная деятельность мотивирована лишь материальным интересом, человек биологизируется. И даже если он одет в модный современный костюм, пользуется компьютером, сидит за рулем автомобиля, рационально мыслит, т.е. соображает, что ему выгодно, а что -- нет, он недалеко ушел от наших дальних предков.
Такой социально-рациональный тип получил широкое распространение. В социологии его нередко определяют как «внешне ориентированную» личность в отличие от личности «внутренне ориентированной». По сути, такой человек весь вовне. Годами в его сознание внедрялось, что он -- продукт среды. И, в конце концов, он поверил. Тем более, что тем самым он получил бессрочное алиби, с него как бы сняли ответственность за свои поступки.
Если такой тип не нарушает какие-то нормы, то лишь потому, что боится наказания. Он как бы в вечном жестком противоборстве с обществом, с теми или иными социальными институтами. И на угрозы общества он отвечает выработкой своей контркультуры. «Красть нехорошо, за это посадят в тюрьму», -- говорит ему общество. «Правильно, но не пойман -- не вор», -- возражает он.
У человека рационального, как видно, нет внутренних ограничений, можно сказать, что он лишен совести. В результате он оказался способен получать удовольствие от того, что ему удалось кого-то перехитрить, обмануть. У человека рационального одна реальная цель жизни -- получение максимума удовольствий. В основе его помыслов и действий -- свой кровный интерес (обеспечить воспроизводство своего рода, удовлетворить свои биологические плюс некоторые социальные потребности, часто связанные с первыми, -- богатство, власть, престиж). К духовным, нравственным ценностям у него снисходительно-ироническое отношение, как к пережиткам прошлого, хотя он и понимает, что людей нравственных можно использовать в своих интересах.
Человек социально-рациональный непрерывно, словно четки, перебирает варианты: это выгодно, это невыгодно. В основе его отношений с другими -- стремление меньше дать, больше взять, но как минимум обеспечить эквивалентный обмен. Такой человек очень привязан к благам этого мира. У него высоко развито чувство самосохранения. Он презирает сантименты, у него нет чувства родины, его он считает придумкой пропаганды. Правда, у него развито ощущение групповой солидарности, чувство команды. Он не имеет твердых нравственных опор, да и зачем они ему в меняющемся, сиюминутном мире?
Как видно, человек социально-рациональный -- гедонист. Он оживлен, но не одухотворен. Он не религиозен, но суеверен.., словом, такой человек -- существо во многом несовершенное.
По мере того как происходит насыщение элементарных биологических потребностей, человек социальный становится все более массовым явлением. Он может выступать в разных ипостасях и ролях, но суть его едина. Изучение и отрицание его средствами социологии, литературы и искусства -- необходимое условие формирования человека нравственного, духовного.
Человек духовный -- это, если говорить кратко, человек с совестью. Иначе говоря, со способностью различать добро и зло, оценивать свои помыслы и поступки, формулировать для себя нравственные предписания, требовать от себя их исполнения. «Нравственное образование делает нас просто «человеком», то есть существом, отражающим на себе блеск божественности и потому высоко стоящим над миром животных», -- писал еще В.Г. Белинский. Человек духовный преодолел в себе опаснейшее искушение видеть смысл существования только в удовлетворении своих все более изощренных потребностей. Благодаря этому он обрел новую грань свободы, которая делает его способным служить высшим ценностям культуры, поискам смысла бытия.
Разумеется, он понимает огромную роль экономических и социальных проблем общества, но он всегда видит в них не цель, а средства. Он экологичен, так как знает, что природа не бездонная бочка, из которой можно черпать до бесконечности, что нужно быть способным ограничивать свои капризы и потребности, чтобы сохранить природу и жизнь. Он не может полагать, что творимые людьми социальные институты могут быть выше их самих, а магия природы и искусства для него не менее важна, чем материальное, ибо благодаря им растет духовное богатство мира.
Человек духовный не против рационального знания, но он угадывает его ограниченность, чувствует, что в мире немало есть такого, «что и не снилось нашим мудрецам». Работая в науке, он сохраняет определенную отстраненность, самостоятельность. Он никогда не позволяет авторитетам, мифам и идолам науки увлечь себя целиком...
Именно благодаря этому основные научные открытия сделаны свободными, бескорыстными и самоотверженными людьми.
Итак, человек биологический, социальный, духовный. С развитием человечества может существенно расширяться область духовного, нравственного, все больше людей начинают в своих помыслах и поступках руководствоваться повелениями совести. Но может и наоборот, сфера духовного вытесняться, насильственно разрушаться и заменяться социальными или биологическими эрзацами. Такую эпоху пережил наш народ.
Собственно, прогресс и состоит в том, что все большее число людей от биологических забот поднимаются к социальным, к духовным. Это возвышение человечества в то же время означает расширение свободы, изживание принуждения и насилия из жизни общества.
Н. Ф. Наумова
Нина Федоровна Наумова (1930--2002) -- известный российский философ и социолог, специалист в области социологии личности, социокультурной трансформации российского общества, системной методологии в социологических исследованиях, мировых тенденций в социальной политике. Она родилась в селе Михалево Муромского района Владимирской области. Окончила философский факультет МГУ (1954), защитила в Институте философии АН СССР кандидатскую диссертацию о социальных последствиях автоматизации (1963).
Н.Ф. Наумова работала старшим научным сотрудником в Институте философии (1955--1968), а с начала 60-х гг. -- в возникшем в этом институте первом в АН СССР социологическом отделе. Активно участвовала в одном из первых в стране эмпирических исследований -- «Рабочий класс и технический прогресс» (1962--1965, г. Горький -- Нижний Новгород). В 1968 г. перешла в созданный Институт конкретных социальных исследований АН СССР, где руководила программой «Человек в промышленной организации» в рамках большого проекта «Социальная организация промышленного предприятия» (1969--1973). Часть полученных ею результатов опубликована (Лапин Н.И., Коржева, Э.М. Наумова Н.Ф. Теория и практика социального планирования. 1975). После разгрома ведущих кадров ИКСИ (1973) перешла, вместе с коллегами, в социологическую лабораторию Института проблем управления, где начала разработку новой модели целеполагания; результаты отражены в монографии «Социологические и психологические аспекты целенаправленного поведения» (1988). С момента создания (1976) и до последних дней жизни Н.Ф. Наумова работала в Институте системного анализа АН СССР (РАН): предложила объяснение циклов в социальной политике, раскрыла особенности поведения человека в переходном, нестабильном обществе; результаты обобщила в монографии «Рецидивирующая модернизация в России» (1999).
Ниже из этой книги приведены, с сокращениями, два раздела первой главы. Они дают представление о позиции Н.Ф. Наумовой по сложным вопросам относительно характера российской трансформации и ответов человека на новые вызовы меняющейся реальности.
ЯЛ.
РЕЦИДИВИРУЮЩАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ КАК ФОРМА РАЗВИТИЯ СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМ*
Никому не дано знать, какой человек понадобится человечеству, чтобы преодолеть ту полосу глобальных кризисов -- экологического, демографического, геополитического и других, пока скрытых, -- в которую оно вступает в конце XX в. Нам не только неизвестны нужные для этого качества, но и сам сегодняшний перечень таких качеств скорее всего окажется непригодным, «не о том». И уж тем более -- устоявшиеся схемы, делящие живое, целостное существование человека на индивидуализм и коллективизм, новаторство и консерватизм, патриотизм и космополитизм, и так до бесконечности, до субатомного состояния этого существования...
«Вечно догоняющее» развитие: тупик современной цивилизации или ее альтернатива?
События последних лет свидетельствуют о том, что развитие земной цивилизации все больше сдвигается к однолинейной модели. Усиливается тоталитарное истолкование истории по принципу «иного не дано», «магистральный путь истории» и «столбовая дорога современной цивилизации». Это значит, что запаздывающая, «вдогонку за развитыми странами» модернизация становится не просто столбовой, а единственной дорогой истории. Аналитики все реже ищут исторические альтернативы, чаще описывают очередь к современной цивилизации, размещают на этой дороге различные «эшелоны» модернизации. И утверждают, что у каждого последующего эшелона все меньше шансов попасть в эту цивилизацию.
Однако на этом пути все больше появляется стран, сделавших не одну попытку модернизации. Так возникает исторический феномен неизбежно повторяющейся, из-за предшествующих неудач, запаздывающей модернизации. Представляется, что такое развитие страны приводит ее социальную систему в особое состояние, формирует специфическое сознание и поведение. Это состояние после (или во время) серии «неполных», неудачных модернизаций, повторяющихся через одно-два поколения, и с неизбежно неприемлемой, высокой социальной ценой, мы называем рецидивирующей модернизацией...
Сегодня все модернизации, кроме одной -- в стране, которая всех обогнала, -- запаздывающие. Они идут «вдогонку» за кем-то, за каким-то образцом. За сформировавшимися в другой стране, в другой культуре целями, средствами, нравами, стилем жизни. В этом смысле все они искусственны, в отличие от первой, в Англии, которая была естественной, как долго вызревавший продукт развития общества. Но, раз возникнув, дух модернизации распространяется, крепнет и в какой-то момент начинает навязывать себя -- экономически, политически, идеологически, культурно... Такая политика может обернуться и уже оборачивается, на наш взгляд, блокированием исторических альтернатив.
Опыт стран, сделавших не одну (или очень затянувшуюся) попытку модернизации, показывает, что навязываемая альтернатива небесспорна. Многие исследователи этих стран, столкнувшихся с серьезными трудностями модернизации, с ее колоссальными социальными издержками и неэффективностью, пришли к этому выводу. Они считают, что модернизация -- не обязательный исторический этап, через который должны пройти все страны; она возможна, но не предопределена. Попытки решить проблему неприемлемой социальной цены модернизации неизбежно приводят к теоретическому и практическому поиску «иного типа развития». Обобщая мировой опыт модернизаций, бразильские ученые, например, пришли к выводу, что в их стране невозможно механическое воспроизведение опыта как развитых государств, так и азиатских «новых индустриальных стран». Они считают, что исследования должны быть сосредоточены на раскрытии внутренних потенций модернизируемого общества, его способности внести вклад в мировую цивилизацию. К такой точке зрения склоняются и российские исследователи. Например, В. Хорос, который утверждает, что «модернизация, развитие могут успешно осуществляться лишь на почве собственных национальных традиций»1.
Как бы ни был влиятелен сегодня миф о конце истории, переживание человеком альтернативности исторического процесса не может угаснуть. Драмы повальных модернизаций не позволят смириться с ростом «социальных цен» экономического роста.
Кроме того, именно реформируемые, переходные общества как нестабильные, развивающиеся системы демонстрируют свою потенциальность, т.е. способность непрерывно генерировать новые идеи, новые структуры, новые движения, т.е. варианты, альтернативы развития системы. Процесс этот очень динамичен, но во многом скрыт, незаметен, обманчив. Рождающаяся альтернатива развития может выглядеть просто отклонением, «слабым фактором», случайностью или даже «пережитком». Необходимо увидеть, распознать эти исторические варианты, трезво оценить их потенциал. И, может быть, поддержать, сберечь те из них, которые работают на «иную», возможно, более совершенную цивилизацию...
Подобные документы
Предмет, функции и структура современной социологии. Общество как субъект исторического развития, социальная структура общества. Политическая система общества как регулятор социальной жизни. Социальные регуляторы поведения личности. Социология семьи.
курс лекций [706,9 K], добавлен 11.05.2012Сущность социологии и ее взаимодействие с другими науками. Научное изучение специфики общества и социальных отношений, действий и взаимодействия людей и их объединений. Структура социологии по сферам общественной жизни, масштабам и задачам исследования.
контрольная работа [28,1 K], добавлен 03.04.2012Становление и этапы развития социологии как науки. Социальная система: понятие, сущность и структура. Культура в новом обществе. Социальная стратификация и мобильность, социальные институты. Причины и сущность девиантного поведения. Функции семьи.
шпаргалка [432,8 K], добавлен 22.03.2011Социология в системе общественных наук, этапы ее развития. Социальная структура общества. Формы социализации личности. Концепции культуры в мировой социологической мысли. Социальное содержание семьи и брака. Труд как социальное явление, структура религии.
курс лекций [133,2 K], добавлен 09.01.2014Возникновение и развитие социологии. Фундаментальные и прикладные исследования. Социальные статусы и социальные роли личности. Сплоченность общества как необходимое условие его существования. Сущность элиты общества, ее роль в общественной жизни.
учебное пособие [378,1 K], добавлен 20.12.2011Исторические условия возникновения социологии. Социально-демографическая дифференциация общества. Культурно-образовательные структуры и организации в обществе. Концепция ценностного обмена в социологии. Социологические исследования на основе документов.
краткое изложение [61,0 K], добавлен 10.11.2009Общая характеристика социологии как науки об обществе, значение социологии для политологии, экономики, права. Анализ появления рекламы в обществе, понятие социальной рекламы, ее место в механизмах саморегуляции общества. Социальная эффективность рекламы.
шпаргалка [115,2 K], добавлен 25.06.2012Предпосылки возникновения социологии как науки. Объект и предмет социологической науки. Основные функции социологии. Понятие о "позитивизме". Развитие человеческого духа. Основные положения концепции Конта. Социология в системе наук об обществе.
презентация [1,0 M], добавлен 29.11.2013Особенности развития социологии в России в период доминирования тенденции психологизма. Этапы развития и институционализации социологии в России. Социология семьи и образования. Особенности развития социологии организации и социологии религии в России.
курсовая работа [58,8 K], добавлен 10.11.2010Что такое социология. На протяжении полутора веков существовало и существует много различных определений социологии. Главное отличие социологии от предшествующих учений об обществе. Парадигма в социологии. Проблемы социологического изучения общества.
презентация [222,0 K], добавлен 07.02.2011