Общая социология

Сейчас этот этап реформирования закончился. Его результатом стало создание качественно нового социально-экономического уклада и государственно-политического устройства России. Исходя из признания этого очевидного факта следует, на наш взгляд, вернуться к решению первоначальных задач ее реформирования.

Современная Россия -- это одновременно единая и фрагментарная социальная общность, с одной стороны, охваченная многовариантными конфликтами, а, с другой -- содержащая беспрецедентные возможности достижения большей справедливости и благополучия для всех. Россия -- единственная самодостаточная страна, одна из богатейших держав мира, занимающая 10% территории Земли при 2,4% населения планеты. По подсчетам отечественных специалистов, минимальная территория, необходимая для комфортного проживания одного человека, составляет 2 га земли. Исходя из этих расчетов, территория достаточна, чтобы при увеличении ее населения в 3 раза сохранились условия для удовлетворения многообразных потребностей людей. Такого «запаса прочности» нет ни у одной страны мира. В России сосредоточено более 21% мировых запасов сырьевых ресурсов, в том числе 45% мировых запасов природного газа, 13% нефти, 23% угля. На одного жителя России приходится 0,9 га пахотной земли -- на 80% больше, чем в Финляндии, на 30% больше, чем в США.

Треть всех величайших научных открытий XX в. сделана учеными бывшего СССР и России (телевидение, полупроводники, ракетостроение, космос, мирное использование атомной энергетики, информационные системы и т.д.). В области технологий, в производстве важнейших образцов техники, по качеству высшего и среднего образования Россия по-прежнему находится на уровне высокоразвитых стран. В стране на десять тысяч человек приходится 37 ученых и инженеров -- столько, сколько в США, и в полтора раза больше, чем в Германии.

Географическое и геополитическое положение России уникально, используя его, она может стать важнейшим транспортным узлом, связывающим железнодорожными, шоссейными и океанскими магистралями Запад и Восток, Запад и Юг, Северную Америку и Европу. Наконец, Россия имеет богатейшие культурные традиции. Из трех признанных величайших вершин развития человеческой цивилизации (Классическая Греция, Итальянское Возрождение) одна неразрывно связана с Россией и правомерно носит название «Русский XIX век».

К великому сожалению, между реальными возможностями России, ее геополитическим положением, сырьевым и интеллектуальным потенциалом и реальным уровнем и качеством жизни народа продолжает существовать и углубляться неоправданный разрыв. И этот разрыв является результатом действия не каких-то мистических сил, как это пытаются объяснить некоторые реформаторы, а конкретных личностей, занимавших или занимающих высокое положение во властных структурах страны.

В Японии, например, которая практически не имеет сырьевых ресурсов, а патенты на научные открытия закупает за границей, доходы на душу населения в шесть раз больше, чем в России. ВВП в России (в 1997 г. по сравнению с 1992 г.) снизился до 61%, а в США возрос на 9,6%, в Финляндии -- на 1,2%. Бюджет федерального правительства США-- 1,7 трлн долларов, Нью-Йорка и Финляндии -- по 40 млрд долларов. В России с населением в 144 млн человек федеральный бюджет в 2000 г. составлял 27 млрд долларов¹. Это показывает, что расходы государственного бюджета в России на душу населения в 34 раза меньше, чем в США, и в 43 раза меньше, чем в Финляндии. На одного россиянина приходится 61 доллар на-лично-денежной массы, на одного финна -- 583 доллара, на одного американца -- 2200 долларов. При этом страна должна иностранным кредиторам свыше 170 млрд долларов, что в шесть раз превышает ее годовой бюджет.

Тяжелое положение сложилось в демографической сфере. Это катастрофический рост смертности населения -- свыше 900 тыс. человек в год, в том числе и прежде всего среди трудоспособного населения. Сократилась, по сравнению с 1990 г., продолжительность жизни. У мужчин она на 15, у женщин на 7 лет меньше, чем в странах Западной Европы и США. По уровню развития человеческого потенциала Россия, по данным ООН, переместилась за десять лет с 52-го на 71-е место в мире, в то время как США и Финляндия занимают соответственно 2-е и 13-е места. Этот показатель в России продолжает снижаться. Страна находится в состоянии системного кризиса, и как свидетельствует система предельно-критических показателей ее развития, вплотную подошла к той черте, когда выбор социальной стратегии и социальных приоритетов развития становится жизненно важной проблемой.

В этой ситуации социология, к великому сожалению, занимает неподобающее ей место в системе научных знаний об обществе. Приходится констатировать, что произошло умаление ее роли и места государственными институтами. Этим в значительной степени и объясняется глубина кризиса, постигшего нашу страну. Если научное знание не вовлечено в систему властных отношений, то властные структуры управляют обществом на основе социальной мифологии. Социальное мифотворчество -- враг науки и общества. На основе провозглашенных мифов социальные действия различных влиятельных личностей и властных структур приводили к гражданским и межнациональным конфликтам, сталкивались в военном противостоянии народы и государства, обрекались на гибель многие миллионы людей, разрушались великие культуры и цивилизации. Социальная мифология, как ярко высказался 3. Бауман, оплачена твердой

В связи с изменением роли и места социологии в современном обществе встает ряд вопросов: что может дать российскому обществу отечественная социология, каким образом должно быть изменено отношение к ней властных структур и готова ли социология дать научный ответ на вызовы новых геополитических и национальных реалий?

В первую очередь, на наш взгляд, речь должна идти о включении социологического знания в систему управления обществом, его различных институтов и организаций. И здесь социология может, на наш взгляд, решить две задачи. Во-первых, предоставить информацию о возможных социальных последствиях социально значимых решений, принимаемых на различных уровнях госуправления. И, во-вторых, предложить научно обоснованные с социологической точки зрения альтернативные решения, отвечающие интересам человека и направленные на укрепление социальных связей.

Включение социологии в систему государственного управления неизбежно потребует специальных ассигнований на проведение социологических исследований и совершенствование системы социологического образования. Эта система, на наш взгляд, должна включать три уровня: школьное, высшее, высшее специальное. К сожалению, здесь не обходится без произвола чиновников от системы образования. Например, без консультаций с социологической научной общественностью вводится преподавание социологии в школе (к чему мы сейчас не готовы) и принимается решение о факультативном социологическом образовании в университетах и вузах страны. В то же время заслуживает одобрения инициатива Министерства труда и социального развития по учреждению «Высшей академической школы социальных наук», одной из задач которой является подготовка социологических кадров для высших эшелонов управления.

Важный вопрос, на который должны ответить социологи -- каким научным аппаратом и исследовательским инструментарием располагает отечественная социология для получения достоверной информации о новых социальных реалиях как современного российского общества, так и мирового сообщества. Важно дать их описание, интерпретацию в соответствии с поставленными социальными целями. На этот вопрос предстоит ответить сообща, провести инвентаризацию состояния социологической науки в стране, ее реальных возможностей и перспектив.

Социологи должны осознать в полной мере свою социальную ответственность перед российским обществом. К сожалению, многие негативные тенденции говорят об ином. Коммерциализация науки, в том числе социологии, нередко дает повод к искажению социологической информации в угоду заказчику, порождает конъюнктурные исследования и приводит к отрыву от академической и вузовской науки. Результатом является разрушение социологических структур и организаций, партийная заангажированность, социальная апологетика (голословная, без какого-либо научного анализа поддержка властных решений), депрофессионализация многих «социологических исследований», что демонстрирует невежество и дилетантизм псевдоученых.

В сложившихся условиях вопросом огромной важности является проблема консолидации социологов, преодоления разобщенности, систематичности в обмене информацией и публикациями. Это требует создания ряда постоянно действующих организационных структур. В первую очередь организации научно-информационного центра, который получал бы информацию о проводимой социологами работе и доводил ее до сведения социологической научной общественности через Интернет; создания Совета директоров и ректоров социологических академических институтов и вузов и координационного Совета редакторов журналов социологического профиля. Необходима координация деятельности и участия социологов в международных социологических организациях и др.

Эти структуры могли бы действовать при Российской социологической ассоциации, создание которой ни в коем случае не умаляет значения существующих социологических обществ, которые в равной мере могут функционировать и самостоятельно, и как юридические лица в рамках Ассоциации.

Важной задачей является организация проведения выборочных социологических исследований по социально значимым для страны проблемам. Это решение потребует создания общероссийской сети по проведению репрезентативных социологических исследований, больших финансовых затрат. Здесь существенную помощь может оказать Отделение общественных наук РАН. Думаю, что необходимо поставить вопрос и об этике социологических исследований, принять Кодекс социолога.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Петр Штомпка

Петр Штомпка родился в Варшаве в 1944 г. в семье выдающегося польского пианиста Генриха Штомпки. Мать Елена родилась на территории современной Украины, входившей в состав России. Именно мать привила будущему социологу любовь к русскому языку и российской культуре.

Петр получил двойное образование в Ягеллонском университете (Краков), где его семья жила с 1945 г. В 1966 г. он закончил университет и стал бакалавром по двум дисциплинам: праву и социологии. Со студенческих лет под руководством профессора Казимежа Добровольского начинает преподавательскую деятельность в своем университете. По рекомендации профессора Яна Щепаньского (1970-1974 -- Президент МСА) вступает в Польскую и Международную социологическую ассоциации. Доктор наук (1970), экстраординарный профессор (1980), ординарный профессор (1987) -- высшее научное звание в Польше, утверждаемое Президентом страны. С 1975 г. по настоящее время -- руководитель Центра теоретической социологии Ягеллонского университета. Основатель аналогичного исследовательского комитета в Международной социологической ассоциации -- одного из наиболее активных комитетов МСА.

С 1972 г. постоянно преподает и занимается исследовательской работой в наиболее престижных университетах США (Калифорнийский университет (Беркли), Колумбийский университет, Университет Джона Гопкинса, Калифорнийский в Лос-Анжелесе), Италии, Мексики, Швеции, Австрии, Германии, Нидерландах. Считает себя учеником и последователем Роберта Мертона, которому посвятил одно из первых своих монографических исследований (1986). В своих учебниках для студентов и научных работах позитивно оценивает вклад марксизма в мировую социологию. Является автором 20 книг и более 200 статей, опубликованных на 13 языках. На русском языке изданы две крупные работы: «Социология социальных изменений» (1996) и «Социология. Анализ современного общества» (2005). Переводы его статей систематически печатаются в СОЦИСе и других социологических изданиях. В 2005 г. МГУ и Российская социологическая ассоциация наградили Штомпку премией Питирима Сорокина за выдающийся вклад в социологическое образование.

Постоянный предмет интереса П. Штомпки -- процессы демократизации, развертывающиеся в посткоммунистических странах.

При изучении этих процессов и соответствующих социальных действий широко использует метод альтернативного анализа ситуаций. Разработал ряд оригинальных теоретических концепций в социологии, среди которых наиболее известны теория культурной травмы и теория становления ("becoming").

В 1998 г. был избран вице-президентом МСА -- руководителем программного комитета, главная задача которого -- подготовка теоретической платформы очередного конгресса. В 2002 г. избран Президентом Международной социологической ассоциации.

Хрестоматию мы завершаем лекцией, прочитанной профессором П. Штомпкой в Болонском университете и изданную отдельной брошюрой в сентябре 1992 г. Лекция представляет собою всесторонний анализ практических проблем, которые достаточно отчетливо обнаружились в странах Восточной Европы уже в начале 90-х гг. В ней систематизированы альтернативы посткоммунистической трансформации, анализ которых не утратил своего значения.

Альтернативы великого перехода*

Страны Восточной и Центральной Европы претерпевают масштабную историческую трансформацию. Этот период глубоких сдвигов, несомненно, войдет в учебники истории наряду с другими великими революциями. Ситуация сейчас такова, что у социолога появляется уникальная возможность наблюдать общество в процессе его становления. Естественно, что это вдохновляет на разработку социологической теории. В конце концов, большинство классических социологических теорий было сформулировано в результате наблюдения за трансформацией, происходившей во времена Великого Перехода, когда в прошлое уходило традиционное общество. Возможно, что конец XX в. ознаменуется таким обновлением социологической теории, которое может быть сравнимо с достижениями классиков XIX в.

Подготовка почвы для столь радикального обновления предполагает время от времени отвлекаться от хаоса происходящих событий для того, чтобы иметь возможность оценить стремительно

* Перевод с небольшими сокращениями сделан по: Sztompka Piotr. Dilemmas of Great Transition / The John Hopkins University / Bologna Center / Research Institute / Occasional Paper. N 74 / September 1992 /. Переводчик В.Г. Кузьминов, редактор перевода А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. сменяющие друг друга ситуации и возрастающую динамику происходящего. Только на таком фундаменте может быть предпринята попытка обобщить и систематизировать ход событий. Именно этим я и намерен заняться в данной статье. Естественно, что выводы, предлагаемые мною, сугубо предварительны. Они основаны на разных источниках, включая наблюдение, догадки коллег-профессионалов, а также опираются на данные эмпирических исследований (прежде всего на данные опросов общественного мнения). Хотя документы и материалы, собранные для данной статьи, относятся непосредственно к Польше, рамки этого исследования могут быть расширены с тем, чтобы распространить его на другие страны, претерпевающие посткоммунистическую трансформацию.

История повторяется полностью или лишь отчасти?

Очевидно, что первый вопрос, на который нужно дать ответ, связан с сущностью трансформации: что в действительности происходит? В известном анекдоте спрашивают: «Что такое реальный * социализм?» Следует ответ: «Это очень долгая и запутанная дорога от капитализма... к капитализму!» Действительно, кажется, что посткоммунистические общества строят капиталистические системы с нуля, повторяя процессы, которые начались в западноевропейских странах несколько веков тому назад. Поверхностное сходство может, однако, оказаться обманчивым. Второе рождение капитализма существенно отличается от первого. И эти отличия могут быть сведены к восьми пунктам.

Во-первых, период «реального социализма» оставил после себя значительное наследство. Чаще всего отмечается такая сторона этого наследства, как бремя проблем в общественном сознании, экономической инфраструктуре, экологии, административной системе, демографической ситуации и во многих других областях... Однако «реальный социализм» оставил после себя также некоторые весомые ценности. Он обеспечил условия старта, создал опорную точку, с которой мы совершаем прыжок в капитализм. В конце концов, благодаря «реальному социализму» посткоммунистические общества были индустриализированы и урбанизированы, в них сформировалась индустриальная классовая структура, включающая квалифицированную рабочую силу, развитую бюрократию, достаточно развитые технологии (включая эффективные инструменты власти, управления, подавления и войны). И, разумеется, посткоммунистические общества во многом отличаются от традиционного, аграрного или «феодального» общества, из которого родился западный капитализм.

Во-вторых, как отмечает польский социолог Е. Мокжицкий, толчок к изменениям объяснялся большей частью отрицанием старой системы, а не активным поиском новой. Народы Восточной и Центральной Европы скорее бегут от их прошлого, нежели чем раскрывают объятия для будущего. Это «бегство из Азии» выливается в значительный массовый энтузиазм и мобилизацию, поскольку большинство просто хочет избавиться от старой системы, в то время как лишь незначительное меньшинство имеет ясное представление о том, что в действительности представляет собой позитивная альтернатива -- либеральное капиталистическое общество. Для большинства населения капитализм -- размытое ходовое слово, ассоциирующееся с благополучной жизнью, процветанием, изобилием, потреблением и лишь иногда -- со свободой...

В-третьих, следовательно, задачи перехода, идеалы и стремления выражаются обычными людьми во вполне конкретных, осязаемых методах. Общественное сознание последних лет характеризуется де-идеологизацией и прагматическим сдвигом. Ни одной революционной теории, которая указывала бы пути и методы перехода, не существует. Точно так же отсутствует и утопическая картина нового общества, которое нужно построить. Исследователи, в частности Клаус Оффе, отмечают «явно выраженный нетеоретический характер глубинных изменений» '. Вместо разработки основательной революционной теории посткоммунистические общества прагматически предлагают сугубо инструментальные и «хорошо проверенные» решения, вроде свободного рынка, парламентской демократии и политического плюрализма. Эти инструменты капитализма органически не связаны между собой и не способствуют достижению фундаментальных человеческих ценностей, таких, как свобода, справедливость и равенство. Воспринимаются же они как практическое средство достижения комфортной и беззаботной жизни и неограниченного потребления.

В-четвертых, посткоммунистические общества строят капитализм в мире, где капитализм стал высокоразвитым. Между реальными моделями капитализма -- а не между теоретическими абстракциями -- идет реальное соревнование. Олицетворяют эти модели Лондон, Мюнхен, Париж, Нью-Йорк и Милан. Осуществляя свои изменения при ориентациях на наиболее продвинутые формы сегодняшнего капитализма, посткоммунистические страны рискуют легко попасть в западню анахронизма и фетишизма. Так же легко они могут забыть о длительном историческом пути, которым шел западный капитализм, и о той цене, которая была за это заплачена. У современного капитализма есть и другие грани, которые обходятся весьмадорого: анклавы нищеты, безработица, культурная деградация и духовная пустота включаются в цену нынешнего процветания. Посткоммунистические же общества рассчитывают шагнуть в процветание немедленно и без каких-либо социальных затрат.

В-пятых, мы живем в высокоглобализированном обществе. Отдельное национальное государство (nation-state) неуклонно теряет свое значение в сравнении с влиянием остального мира. Во всем мире растет экономическая, политическая и культурная взаимозависимость. Посткоммунистический переход -- всего лишь фрагмент более масштабных процессов глобализации. Этот переход, как таковой, сам является фактором влияния и в то же время на него существенно влияют изменения, происходящие в других частях мира. С одной стороны, сегодняшние успехи этого перехода стали возможными благодаря переменам на Востоке -- благодаря политике «гласности» и «перестройки», а также демонтажу советской империи, осуществленных под руководством М. Горбачева... Сейчас, после первых побед, дальнейший успех будет зависеть во многом от позиции развитого Запада, от масштабов поддержки или от нежелания Запада поддерживать переход. Полагать, что вслед за приглашением последует автоматическое вхождение посткоммунистических стран в капиталистическую систему и что Запад с энтузиазмом, без каких-либо условий, сразу раскроет свои объятия для Востока -- это иллюзия. Наоборот, скорее всего Запад будет принимать эти страны избирательно из-за выраженного опасения, что они могут стать зависимой периферией капиталистического мира. Наряду с этим существует возможность постепенного объединения с Западом и полного с ним слияния (по примеру Восточной Германии).

С другой стороны, процессы, типичные для Востока, эхом отозвались в других странах советского блока и, далее, весьма глубоко повлияли на мировую капиталистическую систему (большей частью в положительном плане). Сеймур Липсет отмечает, что в результате изменений открылись огромные рынки для западного избыточного продукта, было ослаблено бремя военных расходов, что произошло падение влияния левых, в том числе совершился распад коммунистических партий и движений по всему миру.

В-шестых, отход от коммунизма означает внезапный радикальный разрыв с прошлым. Реальный социализм не обеспечивал условий для постепенного вынашивания капиталистических институтов, образа жизни, ценностей и привычек. Наоборот, реальный социализм целенаправленно уничтожал рынок, частную собственность и предпринимательский дух. Вместо того чтобы прийти к капитализму в результате длительного эволюционного процесса с рядом последовательно сменяющих друг друга стадий и постепенной подготовки фундамента для восхождения к капитализму, что было характерно для Запада, восточноевропейские общества получили капитализм в результате одного гигантского скачка, начав строительство системы практически с нуля.

В-седьмых, многомерность этой попытки является исторически беспрецедентной. Посткоммунистический переход затрагивает одновременно экономическую, политическую, нравственную и социальную сферы. Проблемы экономической эффективности, политической свободы, национального суверенитета и гражданского общества должны решаться параллельно. Как бы там ни было, прежние революции решали различные задачи, как, например, задачи национального объединения, капиталистического накопления и политической демократизации, поочередно, а не одновременно. Даже сравнительно недавние переходы к демократии (примером чего являются Испания, Португалия, Аргентина и Филиппины) сводились преимущественно к политическому измерению, потому что экономический рынок и национальная независимость были ими обретены задолго до того.

В-восьмых, поскоммунистический переход был инициирован революцией снизу (тот самый случай, который социологи обозначают как «вулканический»). Мобилизационная волна, активизм и участие, взрыв массового энтузиазма, чаяний и надежд -- пусть даже кратковременные по характеру -- надолго запечатляются в установках, менталитете и стремлениях всех тех, кто жил в это необыкновенное время. Мы находимся в особом постреволюционном климате с его как положительными, так и отрицательными воздействиями на будущее этого перехода.

Прогулка или скачки с препятствиями?

Спустя два года после насыщенной событиями осени 1989 г. во многих посткоммунистических обществах преобладает настроение разочарования и фрустрации. Возможно, это настроение наиболее выражено в таких странах, как Польша и Чехословакия, где надежды, чаяния и массовый энтузиазм достигали своего пика. Переход от коммунизма к капитализму оказался более сложным и проблематичным, чем ожидалось... Следовательно, причин для недовольства несметное количество.

Во-первых, сохраняются старые привычки. Так как переход не стал таким радикальным, как предполагалось, полного разрыва с прошлым не произошло. Вместо этого посткоммунистические общества продолжают сохранять институты, нормы, ценности и ментальные привычки «реального социализма». Неэффективность на рабочих местах, бюрократические препоны, практики непотизма и фаворитизма наряду с сохранением привилегий старой «номенклатуры» -- вот лишь некоторые примеры этого.

Парадоксальным образом даже некоторые новые институты похожи на зеркальное отражение институтов старых, которым они пришли на смену. В то время как СМИ вещают о «новой номенклатуре», в администрации президента Валенсы появляются профильные подразделения, напоминающие отделы ЦК ПОРП. «Декоммуниза-ция» иногда походит на тактику изматывания и запугивания, применявшуюся к старой антикоммунистической оппозиции.

Во-вторых, темп изменений оказался весьма медленным. Уровень жизни большинства не повысился, демократическое участие не стало устойчивым, предпринимательская активность невысока (по крайней мере, в наиболее развитых, производительных отраслях в отличие от краткосрочной спекулятивной деятельности). Однако, несмотря на то что изменения осуществляются медленнее, чем ожидалось, новое общество тем не менее рождается.

В-третьих, происходят неожиданные откаты в прошлое. То, что, казалось бы, уже окончательно достигнуто, вдруг теряется вновь. Считалось, что коммунисты определенно выдавлены из власти в Польше, однако они получают значительную электоральную поддержку на выборах 1991 г. Исключительный уровень массовой мобилизации (как это было в золотые времена «Солидарности») снижается до того, что 60% населения даже не утруждают себя участием в голосовании. Инфляция, которая, казалось бы, надежно блокирована, вновь начинает расти.

В-четвертых, выявляются серьезные, непреднамеренные побочные эффекты перехода. Подчас кажется, что побочные эффекты перевешивают выигрыш от перехода, и это вызывает сильную ностальгию по прошлому (Призывы типа: «Коммуняки, возвращайтесь!» можно изредка встретить на уличных стенах). Примеры этих непредвиденных побочных эффектов многочисленны: появление безработицы, заниженные пенсии, ограниченный доступ к бесплатной медицинской помощи, рост преступности, включая появление организованной преступности, коммерциализация и деградация культуры, взлетевшие в поднебесье цены. В ходе общенационального опроса 80 % населения заявляют о снижении своего уровня жизни («Газета Выборча», 22 ноября 1991 года).

В-пятых, присутствует также эффект бумеранга, когда, в силу иронических гримас истории, результаты деятельности совершенно противоположны намерениям. Попытка ускорить политическую плюрализацию и демократизацию подрывает национальное единство и консенсус, символом чего была «Солидарность». Это, в свою очередь, приводит к социальной поляризации, фракционной борьбе и делает тщетными попытки сформировать устойчивое правительство. Разрушение единства вкупе с растущим массовым недовольством и популистскими акциями некоторых политических элит вызывает расширение спектра недемократических, диктаторских тенденций. Попытка сверх меры эксплуатировать неоспоримую харизму революционного лидера в каждодневной правительственной рутине приводит к крушению этой самой харизмы и потере поддержки по мере того, как «король» постоянно выставляется голым.

Весь этот опыт свидетельствует о том, что процесс перехода сталкивается с сопротивлением... Осмысление природы этих «препятствий» становится одной из главных задач изучения общества.

Препятствия -- многообразные и разномасштабные

Необходимо, наконец, поставить вопрос: почему? В чем причины разочарований и откатов? Допустимо ли винить исключительно человеческий фактор -- некомпетентность, невежество, самонадеянность и завышенную самооценку? Или причины коренятся в личных амбициях новых правящих элит, соединяющихся с беспечностью, пассивностью и апатией простых людей? Или, наряду с неизбежными личностными слабостями, имеет место более глубокое, структурное противодействие, определяемое объективной ситуацией, в которой неминуемо оказались посткоммунистические общества после антикоммунистического переворота?

Существуют три вида структурных препятствий перехода, которые различаются по своему источнику и местоположению. Одни из них коренятся в самой логике переходной ситуации -- в пограничном положении между одной, сложной, медленно уходящей в прошлое социальной системой, и другой, принципиально отличной от первой социальной системой, которая еще не утвердилась. Это -- вызов перехода. Другие препятствия связаны с уникальными историческими обстоятельствами, прежде всего с длительным существованием системы реального социализма, навязанной извне... Польский социолог Е. Жедлицкий назвал это невыносимым бременем истории... И, наконец, существуют препятствия, которые опираются на остатки революционного опыта 80-х гг. Его можно назвать постреволюционным недомоганием.

Каждый из этих вариантов или видов препятствий может выступать в различных формах. Некоторые из этих препятствий являются источником особого риска, поскольку их в принципе нельзя преодолеть сколько-нибудь удовлетворительным образом. Они являются АНТИНОМИЯМИ, т.е. взаимно противоречивыми аспектами ситуации. Это значит, что когда одно препятствие благополучно преодолевается или его влияние ограничивается, то возникает и усиливается другое препятствие. Есть другие препятствия, заключающиеся в АСИНХРОННОСТИ. Дело в том, что невозможно обеспечить реализацию определенных процессов и достичь определенных целей одновременно. Эти процессы должны протекать последовательно; чтобы какие-то из них завершились успехом, другие должны быть приостановлены. В качестве третьей формы выступает ИНЕРЦИЯ -- общая тенденция к поддержанию старых, привычных стандартов и способов, исключающих новшество. Наконец, последняя, четвертая форма включает в себя НЕХВАТКИ -- недостаток необходимых ресурсов для успешного перехода.

Именно эту типологию я буду использовать при рассмотрении многочисленных препятствий, встречающихся на путях к рынку, демократии и гражданскому обществу.

Вызовы перехода

1. Дилемма импровизации. Совершающийся переход является процессом, у которого не было исторических прецедентов. Следовательно, для обеспечения его определенной гибкости необходимо прибегнуть к методу проб и ошибок. В то же время экспериментальный, пробный и гибкий характер этого перехода вызывает к жизни установки и поведение, вредные с точки зрения конечных целей. Чем больше люди слышат оборонительную риторику политиков, которые ссылаются на новизну задач, на отсутствие необходимого знания принципов перехода, на экспериментальный характер реформ, тем больше они склонны прибегнуть к защитным стратегиям типа: «хватай и беги», «сиди и жди», «ешь ананасы и рябчиков жуй», «живи здесь и сейчас»...

Следовательно, имеет место широко распространенное нежелание связываться с любыми долгосрочными проектами из-за

неопределенности условий торговли, инвестиционного страха, погони за быстрой выгодой и политического оппортунизма. Все это, по определению, не способствует возникновению ни рыночной экономики, ни демократического общества, для которых необходимы определенность, длительность перспективы и постоянство правил... ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР ситуации находится в противоречии с требованием ПОСТОЯНСТВА.

2. Дилемма изобретения новых правил по ходу игры. Переход подразумевает закладку фундамента экономического и политиче ского порядка, рассчитанного на десятилетия, если не на столетия. Но этот порядок создается сверху, элитами, которые еще не вполне конституировались политически и не легитимизировались соци ально и тем не менее успели включиться в политическую игру... Это значит, что гарантии соблюдения политических и экономиче ских договоренностей полностью отсутствуют, и значит, они будут соблюдаться лишь постольку, поскольку они зависят от меняющейся конфигурации политических коалиций. На этой стадии просле живается также сильный соблазн выработать такую конституцию,

которая отвечала бы особым групповым интересам, облегчая задачу кристаллизации и легитимации определенных, обладающих пре имуществом в данный момент политических партий...

ОППОРТУНИЗМ противоречит требованию ПОСТОЯНСТВА.

Дилемма самоограничения. Для того чтобы создать рынок и демократию в очевидном вакууме, унаследованном от «реального социализма», требуются огромные усилия сверху. Я. Станишкас называет это «политическим капитализмом», а К. Оффе -- «капитализмом по чертежу» (capitalism by design). Однако, будучи достигнутыми, и рынок, и демократия подразумевают лишь минимум государственного регулирования. Поражение коммунизма означает, что прежние методы управления ушли в прошлое.. Но будут ли новые власти обладать достаточной силой, чтобы не использовать властные методы руководства и не прибегать к прямому принуждению?.. Возникнет противоречие между соблазном впасть в АВТОРИТАРИЗМ, что определяется переходной ситуацией, и необходимостью ЛИБЕРАЛИЗАЦИИ экономической и политической жизни по мере успешного завершения перехода.

Дилемма средств, противоречащих целям. В полной мере преимуществами рынка и демократии можно воспользоваться только тогда, когда они прочно утвердились. К сожалению, процесс их утверждения (маркетизация, приватизация и демократизация) обычно протекает с трудом и болезненно. При этом может произойти экономическая разбалансировка, ухудшение качества жизни, политическая дестабилизация, что сопровождается возникновением массовых ощущений хаоса, аномии. Как выразился Р. Дарендорф, такие процессы ведут через «долину слез». Следовательно, репутация рынка и демократии может быть подорвана, а их привлекательность в глазах масс -- обесценена. Скажем прямо, цена ПРОЦЕССА ПРИОБРЕТЕНИЯ может затмить ценность ПРИОБРЕТЕННОГО.

5. Дилемма трех рубежей. Для успешной трансформации различных уровней постреволюционного общества требуются не совпадающие по времени интервалы. Чем глубже должно быть изменение, тем больше времени для него необходимо. На самом высоком уровне происходят реформы законодательства и политических институтов, что завершается принятием новой конституции. «Час юриста», как называет это Р. Дарендорф, может завершиться в течение полугода. Затем на несколько более глубоком уровне происходит реформирование экономической системы. Эти реформы могут потребовать много больше времени. По оценке Дарендорфа, «час экономиста» может длиться, по меньшей мере, шесть лет. И, наконец, на самом глубоком и наиболее важном уровне происходит воссоздание культурных кодов -- дискурсов, которые лежат в основе социальной жизни. Это, по существу, строительство заново гражданского общества. Задача подобного рода требует больше всего времени, и ее выполнение встречает сильнейшее, если вообще преодолимое, сопротивление. «Час гражданина» может растянуться на шестьдесят лет. Главный вызов заключается не в том, что требуется долгое ожидание, а скорее в том, что изменения будут не совпадать по времени относительно друг друга. Политические реформы будут идти с огромной скоростью, за ними в более медленном темпе будут идти экономические реформы, а становление гражданского общества займет десятилетия и потребует усилий нескольких поколений. Только в отдаленной перспективе наступит тот вожделенный момент, когда реформы на всех трех уровнях сольются воедино, и, значит, революция успешно завершится. Похожую идею, правда, выраженную с помощью других понятий, выдвинул К. Оффе. С его точки зрения, должна существовать естественно-историческая последовательность изменений. Они начинаются с установления конституциональной идентичности населения, затем, после принятия конституции, осуществляется переход к каждодневной политической рутине распределения функций («кто, что, когда и как?»). Эта эволюционная последовательность, установление которой во многих обществах происходило на протяжении веков и в течение жизни нескольких поколений, не может быть воспроизведена в условиях посткоммунистического перехода. Восстановление национальной идентичности, проведение конституционной реформы и административное распределение функций -- «триединый переход» -- происходит в различном ритме или с различной скоростью в ПОЛИТИЧЕСКОЙ, ЭКОНОМИЧЕСКОЙ и СОЦИАЛЬНОЙ сферах.

6. Дилемма отложенного согласия. В особых условиях посткоммунистического общества процессы демократизации и маркетизации не обязательно взаимодополняют друг друга. Скорее, образуется нечто вроде порочного круга, когда энергичная по литическая демократизация замедляет экономические реформы, а упор на маркетизацию может оставить в подвешенном состоянии проблему демократических свобод. Перестройка экономики связана с тяготами и лишениями для огромной массы населения. Некоторое время плоды реформ пожинает меньшинство (новые предпри нимательские элиты, поднимающийся «политический класс»).

Накопленные разочарования и фрустрация ...могут породить требования демократии такого типа, которая зиждется на институциональной структуре, а не на гражданских свободах и представительном правлении. Это будет популистская, президентская диктатура.

Таким образом, существует противоречие между ПРАВОМ ВЕТО большинства и временными ОГРАНИЧЕННЫМИ ВЫИГРЫШАМИ меньшинства.

Дилемма ограниченных личных ресурсов. Экономическая деятельность, равно как и политическая, «жадны до» человеческой энергии, если воспользоваться выражением Л. Козера, прожорливы. И та, и другая требуют значительных личных ресурсов: энергии, пол ной самоотдачи, времени. Чем больше люди заняты разведкой вновь открывшихся экономических возможностей или борьбой за привычный уровень жизни, тем меньше их волнует проблема политического участия. Д. Елстер сформулировал своего рода закономерность, суть которой в том, что у многих людей экономическая деятельность скорее снижает, чем повышает их политическую активность, а свободное же время им хочется тратить на что-то более интересное. Таким образом, если темп маркетизации и приватизации высок, последует неизбежная политическая демобилизация, появятся безразличие и апатия как у тех, кто выиграл, так и у тех, кто проиграл в результате перемен. Данное обстоятельство может отчасти раскрыть секрет чрезвычайно низкой избирательной активности (42% принявших участие) во время недавних парламентских выборов в Польше. С другой стороны, если люди чрезмерно озабочены политикой, отличаются высокой степенью политической мобилизации, активностью, то тем самым они приносят в жертву свои предпринимательские, управленческие возможности, нанося ущерб экономическому прогрессу. Таким образом, ПРИЗЕМЛЕННЫЕ МИРСКИЕ ЗАБОТЫ создают преграду на пути возвышенных ОБЩЕСТВЕННЫХ УСТРЕМЛЕНИЙ. Это является еще одним примером трений между экономической и политической либерализацией.

8. Дилемма свободного ездока. Эта дилемма связана с закономерностями массового поведения, которые уже подробно изучались. Исследования социальных движений Олсоном и Джесси показывают, что цели всякого перехода очевидно являются «общественными, публичными», а не «частными». Если переход завершается успехом, то выигрывает каждый. Рынок открывает экономические возможности, демократия расширяет рамки свободы и политического участия для всех. Поэтому (у определенной части общества) возникают веские основания «сидеть и ждать», пока другие борются за эти цели, воздерживаясь от личного участие в борьбе, и дожидаться награды, не рискуя и не платя за риски. Если эта рациональная с личной точки зрения установка приобретет массовый характер, последствия могут быть разрушительными. Ни маркетизация, ни демократизация не увенчаются успехом, если не будет обеспечено непосредственное участие масс. Для того, чтобы переход был успешным, необходимы предпринимательская активность, новаторство, инициатива, равно как политическое участие, мобилизация простых людей, широко распространенный интерес к общественно значимым проблемам. Таким образом, существует противоречие между ОБЩЕСТВЕННО ЗНАЧИМЫМИ ЦЕЛЯМИ и ЛИЧНОЙ ВОВЛЕЧЕННОСТЬЮ.

Бремя истории

Следующий ряд дилемм -- это дилеммы отнюдь не неизбежные; они коренятся в особом историческом опыте, который является уникальным для стран Восточной и Центральной Европы. Этот уникальный опыт накапливался в течение десятилетий, когда эти страны были не защищены перед системой навязанного им «реального социализма».

9. Дилемма «пудинг -- не доказательство». Если капитали стические и демократические традиции прочно не укоренились, то к рынку и демократии люди относятся лишь как к инструмен там для достижения процветания, которые применяются лишь там и тогда, где и когда они обеспечивают это процветание. Другими словами, они не рассматриваются в качестве самодостаточных ценностей, которые требуется принимать безусловно. Когда пре имущества этих инструментов не обнаруживаются или, по крайней мере, не проявляются здесь и сейчас, разумные доводы в пользу рынка и демократии отклика не получают. Если воспользоваться терминологией К. Оффе -- «демократия как продукт» в отличие от «демократии как процесса», -- то первая предполагает для своего оправдания осязаемых результатов. Прагматический сдвиг и деиде ологизация, характерные для происходящих изменений, представ ляют собой угрозу для судеб рынка и демократии, поскольку они делают упор на сиюминутные, а не на перспективные выигрыши. Исключительно ПРАГМАТИЧЕСКАЯ ЛЕГИТИМАЦИЯ является дисфункциональной, когда речь идет о неизбежно ОТДАЛЕННЫХ РЕЗУЛЬТАТАХ.

10. Дилемма социального вакуума. Как показало исследование, проведенное С.Новаком, реальный социализм разрушает структуру спонтанных, непосредственных межличностных связей (ассоциации, группы, корпоративные образования). Это касается также тех струк тур, которые находятся между микроуровнем семьи и макроуровнем государства. В результате этого разрушения возникает «социальный вакуум», который характеризуется отсутствием сильных коллектив ных акторов... Оффе видит в этом самую характерную черту пост коммунистических обществ. Антикоммунистические революции были, наряду с прочим, направлены на восстановление гражданского общества... Эта задача продолжает решаться в ходе приватизации и демократизации, однако при этом начинается медленная социальная реставрация. По мере того как «социальный вакуум» постепенно за полняется, начинает воссоздаваться гражданское общество. В то же время, однако, необходимым условием функционирования рынка и емократии является наличие сети развитых и дифференцированных групп, ассоциаций, различных интересов и плюралистических ценностей. До тех пор пока эти условия не появятся, демократические и рыночные механизмы не заработают в полную силу...

Дилемма будущего совершенного времени. История «реального социализма» полна повторяющихся, навязчивых и неудачных попыток реформирования. Этот опыт мог способствовать становлению «культуры поражения», являющейся психологическим и даже культурным синдромом, который описывается в терминах скептицизма, пессимизма, перестраховки, боязни риска и приверженности к чему-либо и т.д. Эта история повторяется в послереволюционный период: правительства приходят и уходят, программы реформ сыплются как из рога изобилия и тут же выбрасываются на помойку. Люди начинают сомневаться в необратимости реформ. Такая установка является дисфункциональной с точки зрения развития рынка и демократии, которые требуют максимума доверия, самоотдачи, энтузиазма и оптимизма. Если сомнение охватывает широкие слои населения и продолжает накапливаться, тогда мы можем столкнуться с ситуацией самореализующегося пророчества, которое сделает реформы невозможными и подтвердит конечную правоту скептиков. Таким образом, ПАМЯТЬ О НЕУДАЧАХ снижает готовность к РИСКУ И ИННОВАЦИЯМ.

Дилемма копающего себе могилу. Чтобы возникла капиталистическая система, должна существовать социальная сила, которая жизненно заинтересована в возникновении этой системы. Этой силой обычно является средний класс. Для того, чтобы превратить «капитализм по чертежу» или «политический капитализм», который изначально насаждается сверху, в истинную, спонтанно работающую капиталистическую экономику, необходимо сформировать средний класс. А этого можно достигнуть, только если соответствующие условия имеются в наличии. Сначала необходимо создать правовые, экономические и политические предпосылки для возникновения среднего класса. Этим занимается «политический класс». Затем «политический класс» неизбежно теряет свое значение и может даже превратиться в объект господства для мощного среднего класса, коль скоро он возникнет. Дж. Александер живописует этот процесс следующим образом: «Скоро появится огромная когорта Баббитов. Это будут пожиратели денег, филистеры, смотрящие на создавших их интеллектуалов с тревогой и отвращением»². «Политический класс» должен, таким образом, действовать вопреки своим долгосрочным интересам. Если данное обстоятельство будет осознано, то это может блокировать процессы маркетизации и приватизации. Следовательно, процессу обязательного появления СРЕДНЕГО КЛАССА могут угрожать ЭГОИСТИЧЕСКИЕ ИНТЕРЕСЫ ПРАВЯЩИХ КЛАССОВ.

Дилемма «Мы» и «Они». Реальный социализм подразумевал противоположность двух жизненных сфер: частной (личной) и пу бличной (официальной)... Эта противоположность может выступать под разными масками: «общество против власти», «нация против государства», «граждане против политических элит», «мы против них». Она имеет недвусмысленный оценочный, моральный привкус. Частная (партикулярная) сфера была оплотом добра (т.е. добродетели, достоинства и гордости), тогда как публичная (универсалистская) сфера представляла собой вместилище зла (т.е. порока, стыда и по зора). В то время как деятельность в частной сфере приносила удо влетворение, любой контакт с публичной сферой рассматривался как позорный. По злой иронии истории эта противоположность публич ной и частной сфер с вытекающими из этого психологическими и поведенческими издержками пережила коммунистическую систему, и сейчас она стоит на пути посткоммунистических реформ.

Это постоянное ОТДЕЛЕНИЕ простых людей от государства резко противоречит ОТОЖДЕСТВЛЕНИЮ И ЛОЯЛЬНОСТИ, чего требуют демократическое государственное устройство и рыночная экономика.

14. Дилемма плененного сознания. Эта дилемма указывает на глубокие деформации общественного сознания либо в результате прямой индоктринации, либо в результате косвенной реакции при способления к деспотической системе. Понятия «социалистическая ментальность», «социалистический дух», "homo sovieticus" отно сятся к особому синдрому личности, который заставляет упорно сопротивляться переменам, несмотря на новые посткоммунисти ческие условия. Этот синдром продолжает быть «стеной в наших головах», когда реальная стена уже разрушена. Данный синдром состоит из пассивности, боязни ответственности, конформизма и оппортунизма, преднамеренной беспомощности, затянувшегося инфантилизма, паразитической изобретательности, беспричинной зависти, примитивного эгалитаризма и т.п. Очевидно, что рынок и демократия должны противопоставить этому другие качества: ак тивизм и конструктивное новаторство, уверенность в собственных силах и чувство ответственности, стремление к успеху и терпимость к разнице в доходах. СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ в своей основе противоречит ДУХУ КАПИТАЛИЗМА.

В частном случае Польши, которая является сугубо католической страной, существует дополнительный фактор, мешающий появлению капиталистического духа. Если предположить, что веберовский тезис является справедливым применительно к первому рождению капитализма, то надо признать, что в последующем был обеспечен приток ценностей извне, которые также сыграли свою роль в развитии капитализма. Это были индивидуалистические ценности кальвинизма. И этот источник ценностей недоступен в момент второго рождения капитализма в Польше. Вместо этого у нас есть глубоко укоренившаяся традиция коллективистского, авторитарного, социально ориентированного католического духа, влияние которого даже усилилось в результате выдающейся роли, сыгранной католической церковью в разрушении системы «реального социализма» и в инициировании посткоммунистического перехода. Продолжая эти рассуждения в духе М. Вебера, следует отметить, что в конечном счете католицизм не будет поощрять «дух капитализма», который подразумевает индивидуалистическое предпринимательство наряду с посюсторонними ориентациями среднего класса, необходимыми для возникновения рынка и демократии. Поэтому католицизм до известных пределов может затормозить посткоммунистический переход, несмотря на то, что он был незаменим при запуске этого самого процесса.

15. Дилемма капитализма без капитала и демократии без демократов. Десятилетия «реального социализма» лишили общество базовых ресурсов, необходимых для рыночной экономики и демократического общества. Более всего ощущается нехватка свободного капитала -- предпосылки того, чтобы стать экономическим игроком на возникающем рынке. Однако мы сталкиваемся и с другими, в равной степени серьезными нехватками, которые можно отнести к разряду существенных: образование, предпринимательские навыки, политическая культура и гражданские добродетели, необходимые для того, чтобы стать полноценным гражданином демократического государства. Ощущается также недостаток способных менеджеров, профессиональных политиков, равно как преданных делу профессиональных бюрократов (государственных служащих). Эти недватки нельзя восполнить в течение небольшого временного интервала. Однако реформы ждать не могут. Поэтому дефицит ЛИЧНЫХ И ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ КАЧЕСТВ ДЕЯТЕЛЕЙ может затруднить НЕОБХОДИМЫЕ ДЕЙСТВИЯ -- новаторскую деятельность, инвестиционную деятельность, планирование, политическое участие и принятие решений и т.д.

Постреволюционное недомогание

Чтобы революция была успешной, ей необходимы следующие предпосылки: массовая мобилизация, энтузиазм, оптимизм и надежда, чувство власти и могущества, радость от действия и вновь обретенного смысла жизни, равно как запредельные стремления и утопическое видение будущего. Однако у этого оружия сильная отдача, что становится очевидным, когда революция завершается успехом. Возможны многочисленные «эффекты бумеранга», связанные с революционным опытом, которые представляют угрозу для самих революционных достижений. Наиболее заметные из этих эффектов перечисляются ниже.