Общая социология

Наконец, блок Г отражает структуру (состав, отношения, взаимосвязи) макросубъектов трансформационной активности. Он отвечает на вопрос о том, какие общественно-политические силы участвуют в трансформационном процессе и в конечном счете «несут ответственность» за позитивные и негативные изменения социеталь-ного типа обществ. Этот блок я называю субъектным.

Связи между блоками механизма. Функционирование изучаемого механизма обеспечивается прямыми и обратными связями, во-первых, между его крупными блоками и, во-вторых, между элементами каждого блока. Остановимся на связях первого типа.

Прямые связи 1, 2 и 3 (Б --> А) отражают тот факт, что в основе изменения социетальных характеристик общества лежит своего рода клубок переплетающихся процессов изменения массовых социальных практик. Эти процессы одновременно влияют на преобразование общественных институтов, изменение социальной структуры и динамику человеческого потенциала.

Связи 4 и 5 (В -- > Б) показывают, что главным и непосредственным фактором изменения повседневных социальных практик, в конечном счете ведущим к трансформации институтов, служит активность не столько элиты и верхнего слоя, сколько среднего, базового и нижнего слоев, составляющих основную часть общества.

Наконец, связи 6, 7 и 8 (Г -- > В) отражают влияние трансформационной структуры общества на содержание, направления и конкретные способы инновационной активности граждан. Содержание их очевидно: каково социальное качество субъектов трансформационной активности, какими ресурсами они располагают, каковы их интересы и возможности -- таковы при прочих равных условиях избираемые ими способы деятельности и поведения.

Обратные связи (от результативного к деятельностному и субъектному блокам) придают изучаемому социальному механизму относительную замкнутость, отражающую его воспроизводственный характер. Число таких связей невелико, но они достаточно значимы. Связь 9 (А -- > В) отражает сдерживающее влияние действующих базовых институтов на преобразовательную и управленческую деятельность правящего слоя. Это влияние реализуется главным образом через правовую регламентацию деятельности соответствующих государственных органов, четкое определение их прав, полномочий, обязанностей и ответственности, а также через государственный и общественный контроль соблюдения этих условий. В демократическом обществе даже лица, занимающие высшие государственные посты, не должны иметь возможности ставить эксперименты на обществе, делая все, что придет в голову. Предохранение общества от недостаточно компетентных, а иногда и взбалмошных реформаторов -- одна из важных функций институциональной системы. Когда же эта система «разболтана», как в настоящее время в России, даже самые сильные (например, конституционные) ограничения в ряде случаев совершенно не действуют.

Связи 10 и 11 (А--> Г) фиксируют обратную зависимость трансформационной структуры от социальной структуры и человеческого потенциала общества. Первая отражает тот факт, что общественные классы, слои и группы имеют не только разные интересы, но и принципиально разную возможность влиять на ход трансформационного процесса. Не случайно реформаторской деятельностью занимается в основном правящий политический класс, практическими социальными новациями -- преимущественно средние слои общества, в то время как базовый и нижний слои реализуют свои интересы главным образом через выбор стратегий реактивно-адаптационного поведения. Не менее очевидной является и зависимость трансформационной структуры от человеческого потенциала общества, т.е. от образованности, квалификации, дееспособности, менталитета и других социальных качеств граждан.

Связь 12 отражает обратное влияние массовых трансформационных процессов на реформаторскую деятельность властных структур в плане информации о ходе исполнения решений, о достигнутых результатах, а также о необходимости коррекции принимаемых мер и исправления ошибок.

Таково самое общее представление о строении и принципах действия социального механизма трансформации посткоммунистических обществ.

Рассмотрим содержание его блоков более конкретно.

Социетальное качество общества (блок А)

Системный блок состоит из трех элементов, первый из которых представляет совокупность базовых институтов общества, второй -- его социальную структуру, а третий -- человеческий потенциал. В целом он достаточно полно отражает социетальное качество изучаемых обществ. Результаты же их трансформации выражаются изменением этих характеристик за соответствующий период. Содержание элементов этого блока рассмотрено мною в других работах, поэтому ограничусь описанием их связей.

Связь 13 фиксирует то обстоятельство, что институциональная система и социальная структура общества представляют разные срезы целостного общественного устройства. Причем институты в этой паре играют роль ведущего, а социальная структура -- ведомого.

Человеческий потенциал служит обобщающим показателем личностного фактора развития общества. Важными факторами его динамики служат трансформация общественных институтов, особенно социального профиля и преобразование социальной структуры общества (связи 14 и 15). Так, демократический тип социальной структуры обеспечивает возможность эффективной самореализации представителей не только элитных, но и массовых слоев, что способствует росту человеческого потенциала общества. Напротив, сильная социальная поляризация, а тем более раскол верхних и нижних слоев ограничивают возможности развития значительной части граждан, ведут к стагнации или снижению человеческого потенциала общества.

Наблюдается и обратная зависимость общественного устройства от уровня человеческого потенциала. Так, повышение образования и квалификации работников, изменение характера общественного труда, освоение новых технологий, интериоризация гражданами либерально-демократических ценностей в конечном счете способствуют переходу общества с индустриальной на постиндустриальную ступень развития, которая предполагает иную конфигурацию институтов и иную социальную структуру. Напротив, снижение человеческого потенциала, характерное для современной России, ведет к замедлению развития общества, распространению бедности, свертыванию науки и образования, культурной деградации общества, развитию теневых институтов, росту преступности. Под влиянием этих процессов социальная структура приобретает уродливый характер, общественные институты рушатся и общество попадает во власть стихийных процессов (связи 16 и 17).

Трансформационная активность общества (блок В)

Блок В репрезентирует реформаторскую и управленческую деятельность верхних слоев общества, социально-инновационную деятельность представителей средних слоев, а также реактивно-адаптационное поведение массовых общественных групп и слоев, составляющих основную часть населения. Совокупность этих взаимосвязанных типов действий социальных акторов представляет трансформационную активность, которая оказывает решающее влияние на преобразование общественного устройства.

Понятие трансформационной активности, рассматриваемое в максимально широком смысле, охватывает все социально значимые действия, отражающие реакции индивидов, организаций и групп на изменение институциональных условий их жизнедеятельности, статусов, прав и возможностей и в свою очередь меняющие эти условия. В более узком смысле к трансформационной активности можно отнести социальные действия, носящие явно инновационный характер, т.е. отклоняющиеся от институциональных традиций.

Трансформационная активность служит более или менее продуманной реакцией субъектов на изменение условий игры, нередко -- результатом рационального взвешивания и выбора одной из возможных стратегий. Иррациональные (аффективно-эмоциональные или подражательные) реакции на реформы и их последствия тоже имеют место, но их влияние на преобразование институциональной системы общества носит опосредованный характер и является значимым только там и тогда, где и когда они приобретают массовый характер. В целом трансформационную активность можно определить как совокупность таких социально-инновативных действий, которые, будучи относительно рациональным ответом акторов на вызываемое реформами изменение условий их жизнедеятельности, меняют базовые социальные практики.

Конкретные формы трансформационной активности различаются типами целеполагания и мотивации акторов. С этой точки зрения можно выделить, с одной стороны, активность, сознательно направленную на изменение тех или иных практик в интересах соответствующих индивидов и групп, а с другой -- более узкие и прагматические действия, возможные институциональные последствия которых не планируются и чаще всего не осознаются акторами. В качестве своеобразной «минусовой» характеристики трансформационной активности можно рассматривать отказ социальных субъектов от действий, направленных на защиту своих законных интересов и прав в условиях, когда они безосновательно ущемляются.

Содержание показанных на схеме прямых и обратных связей между разными типами трансформационной активности (18--23) подробно описано мною ранее, поэтому останавливаться на нем здесь я не буду.

Массовые трансформационные процессы (блок Б)

Эволюционный механизм изменения социальных практик связан с тем, что процесс общественного развития меняет внешние условия жизнедеятельности людей и вызывает соответствующие социокультурные сдвиги. То и другое стимулирует появление новых способов поведения, которые противоречат традиции и потому первоначально отторгаются большинством населения. Постепенно становится ясно, что эти способы более эффективны, и те, кто их реализуют, достигают большего жизненного успеха. В результате они распространяются шире. В течение какого-то времени старая и новая социальные практики находятся во временном равновесии, сосуществуя и конкурируя друг с другом. Возникает состояние аномии, т.е. размытости норм поведения в данной сфере. Постепенно новые более эффективные практики начинают доминировать и со временем окончательно вытесняют прежние. Тем самым завершается соответствующий этап преобразования социального института.

Радикальное реформирование общественного устройства становится фактором резкого ускорения, углубления и интенсификации изменений как административно-правовых норм, регулирующих базовые институты общества, так и лежащих в их основе социальных практик. В условиях фундаментальных общественных сдвигов главной задачей большинства населения становится выживание. Традиционные способы активности, выработанные применительно к прежним условиям, очень часто являются неэффективными. Это побуждает социальных акторов искать новые стратегии, которые оказываются в разной степени эффективными. Поэтому часть из них закрепляется в социальной практике, а другая часть не приживается, исчезает.

Целенаправленные реформы существенно ускоряют естественную эволюцию социальных практик, равно как и социальную дифференциацию общества. Группы, успешно реализующие новые эффективные стратегии поведения, сильно выигрывают. Проигрывают же в первую очередь те, кто, несмотря на серьезное изменение социальной среды, продолжают держаться традиционного поведения. Серьезная реформаторская деятельность предполагает внимательное отслеживание результатов реформ, в том числе изменения социальных практик. Их модернизация свидетельствует о том, что общество движется в правильном направлении, сохранение же прежних практик (не говоря о попятном движении) показывает, что цель не достигнута. Отклонение фактических результатов реформ от декларируемых целей, возникновение непредвиденных негативных последствий, рост недовольства массовых групп вынуждают правящий класс корректировать стратегию управления, менять приоритеты и способы действия.

Социально-инновационный потенциал (социально-трансформационная активность общества) (блок Г)

Хотя этот блок социального механизма имеет сложное внутреннее строение, в целях упрощения схемы я представила его одним элементом -- трансформационной структурой общества. Этим термином обозначается система социальных субъектов макро-, мезо- и микроуровня, взаимодействие которых служит движущей силой преобразования общественного устройства. Изучение этой структуры позволяет понять, кто в конечном счете «несет ответственность» за изменение общественного устройства. Она показывает, какие социальные силы -- осознанно или бессознательно -- содействуют обновлению и модернизации общества, а какие -- его стагнации и деградации; каковы их внутренняя структура и интересы, какими ресурсами они располагают и как добиваются своих целей.

Трансформационная структура отражает системное качество общества, особо значимое в периоды крутых перемен, а именно его дееспособность как субъекта самореформирования и саморазвития. Эффективность этой структуры определяется соотношением социальных сил, способствующих либо углублению и закреплению либерально-демократических преобразований, либо сохранению и возрождению институтов советского типа, либо расшатыванию институциональной системы как таковой. Меру этого качества можно назвать инновационно-реформаторским потенциалом общества, повышение которого служит одной из важных задач посткоммунистических преобразований.

Элементами, формирующими трансформационную структуру общества, являются общности макроуровня, которые можно называть общественно-политическими силами. Они охватывают не только политически активные, но и сравнительно пассивные консервативно-периферийные группы. В этом смысле понятие трансформационной структуры общества латентно противостоит точке зрения, согласно которой чуть ли не единственными субъектами трансформационных процессов служат элитные и субэлитные группы. Хотя отрицать их значимость невозможно, прерогативой этих групп служат лишь некоторые, хотя и важные, виды трансформационной активности...

Легко видеть, что рассмотренная концепция социального механизма посткоммунистических преобразований описывает закономерности преимущественно эволюционного развития. Она не пригодна для анализа революций, но достаточно полно отражает особенности трансформационных процессов, протекающих в большинстве постсоветских и восточноевропейских обществ.

Главная черта этой концепции -- стремление исследовать названный механизм как целостный феномен, все элементы которого взаимосвязаны и взаимозависимы. Такой подход позволяет ставить вопрос о типологии и социальном качестве механизмов, регулирующих процессы трансформации, перехода, реформ или перестройки, протекающие в разных обществах. На мой взгляд, эти механизмы различаются не столько составом элементов и связей (большинство из которых носит «сквозной» характер), сколько их конкретным национальным «наполнением», содержанием, качеством, эффективностью. Причем если характеристики большей части элементов механизма во многом определяются предысторией соответствующих обществ, то специфика связей между элементами отражает их современное лицо. Особенно ясно это видно применительно к прямым и обратным связям между типами трансформационной активности.

Подытоживая все сказанное, можно отметить, что категория «социальный механизм трансформационных процессов» выполняет ряд важных методологических функций. Ее использование:

* обеспечивает целостное видение одного из главных исторических процессов современности, приковывает внимание к социальному качеству лежащего в его основе механизма;

* позволяет выявить «белые пятна» и нестыковки в изучении трансформационных процессов, сформулировать новые задачи, способствующие углублению научных знаний в данной области; * дает возможность более наглядно представить сложившееся в этой области разделение труда, стимулирует междисциплинарные исследования трансформационных процессов; * помогает придать более системный и операциональный характер международным сравнениям трансформационных процессов. 6.4. Роль социологического знания в российской трансформации

В.А. Ядов

Владимир Александрович Ядов (род. в1929 г.) -- известный российский социолог, доктор философских наук (1968), профессор (1970), директор Института социологии (1988--2001), президент Советской социологической ассоциации (1991) и Российского общества социологов (1993--1997), вице-президент Международной социологической ассоциации (1991--1994). Сыграл выдающуюся роль в восстановлении социологии как самостоятельной науки в СССР и в ее развитии в современной России.

В.А. Ядов окончил философский факультет Ленинградского государственного университета (1952). Вскоре исключен из КПСС «за сокрытие правды» о том, что его отец в 1928 г. воздержался при голосовании резолюции, осуждавшей зиновьевскую оппозицию; в 1952--1954 гг. работал учителем в средней школе, затем рабочим-лекальщиком. В 1954 г. восстановлен в КПСС с сохранением стажа, принят в аспирантуру философского факультета ЛГУ и избран первым секретарем Васильеостровского РК ВЛКСМ.

Защитил кандидатскую диссертацию на тему «Идеология как форма духовной деятельности общества» (1958) и стал руководителем первой в стране лаборатории социологических исследований, созданной в ЛГУ. Был на стажировке в Манчестерском университете и Лондонской школе экономики (1963--1964). Результаты работы руководимой им лаборатории опубликованы в монофафии «Человек и его работа» (отв. ред. А.Г. Здравомыслов, В.П. Рожин, В.А. Ядов, 1967), которая фактически стала учебником для многих советских социологов; треть века спустя она переиздана, с дополнениями,

с официальным грифом учебного пособия: А.Г. Здравомыслов, В.А. Ядов. «Человек и его работа в СССР и после» (2003).

В 1968 г. лаборатория стала Ленинградским филиалом только созданного Института конкретных социальных исследований АН СССР. Здесь В.А. Ядов инициировал проект «Личность и ее ценностные ориентации». В ходе реализации проекта он разработал диспозиционную теорию социального поведения личности. Результаты опубликованы в коллективных трудах (под ред. В.А. Ядова): «Социально-психологический портрет инженера» (1977), «Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности» (1979).

В 1975 г. Лаборатория передана в Институт социально-экономических проблем АН СССР. В 1984 -- 1988 гг. В.А. Ядов работал старшим научным сотрудником Ленинградского отделения Института истории естествознания и техники АН СССР.

В годы перестройки В.АЯдов приглашен в Москву на пост директора Института социологии АН СССР (РАН), который он возглавлял более 12 лет. В эти годы он выступил в качестве руководителя проектов «Социальные процессы в условиях перестройки», «Альтернативы социальных преобразований в российском обществе», «Солидаризация в рабочей среде», «Социология в России». По результатам проектов имеются индивидуальные и коллективные публикации.

С 2000 г. -- директор Центра исследований социальных трансформаций ИС РАН. Декан социологического факультета Государственного университета гуманитарных наук, проф. кафедры общей социологии ГУ ВШЭ, член Попечительского Совета Фонда ИНДЕМ, профессор honoris causa Тартуского университета.

¦ Ниже помещена, с сокращениями, статья (2002) В.А. Ядова, посвященная методологическим проблемам предвидения будущего российского общества.

Некоторые социологические основания для предвидения будущего российского общества*

В отличие от краткосрочных прогнозов (на год -- три) предлагать

сценарии будущего российского общества вряд ли кто осмелится.

» В «жестких» науках принята аксиома: правильно сформулированная

* Цит. по: Ядов В.А. Некоторые социологические основания для предвидения будущего российского общества // Россия реформирующаяся / Под ред. Л. М. Дробижевой. М., 2002. С. 349--359. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

задача -- половина ее решения. Социология, конечно, не математика. Но все-таки данная формула может быть принята в ней. Какие особо важные факторы, условия, тенденции нельзя не принимать во внимание, если мы хотим хотя бы в самых общих чертах представить будущее Отечества?

К нынешнему времени нет недостатка в эмпирических данных многолетних исследований социальных процессов в постсоветской России. Выдвинуты различные концепции, даже теории социальных изменений, в частности, предмет которых --трансформации в странах бывшего «социалистического лагеря». Дискуссии на тему «Куда идет Россия?», сотни статей и книг ¦ -- все это позволяет сделать некоторые обобщения и выводы.

Проблемы адекватности теоретической парадигмы

Какой общетеоретический подход более адекватен для объяснения радикальных социальных изменений, начатых перестройкой и получивших мощный импульс после 1991 г.?

Как показала Н. Наумова [8], Россия претерпевает запаздывающую и рецидивирующую модернизацию. Для успешной модернизации необходим ряд непременных условий, включая экономические ресурсы, удержание социального контроля в обществе, развитие среднего класса, наличие солидаризирующей и мобилизующей идеологии и др. Во многих отношениях эти условия не выполняются или реализуются с немалыми трудностями. Среди них: разрыв экономических связей на постсоветском пространстве, межнациональная напряженность и военный конфликт в Чечне, незначительная и нестабильная численность средних слоев, идеологическая поляризация. Следуя модернизационному подходу, мы вынуждены также констатировать слабость демократических институтов, а тем более гражданских структур, отсутствие авторитета закона, недоверие граждан правоохранительным органам и т.д.

¹ В ряду таких публикаций можно назвать: 9 томов материалов международных симпозиумов «Куда идет Россия?» (с 1994 по 2002 г.), изданных под редакцией Т.И. Заславской в Московской школе социальных и экономических наук, и 56 книжек «Мониторинга общественного мнения: Экономические и социальные перемены» под редакцией Ю.А. Левады. Многолетние исследования Института социологии РАН представлены в книге «Россия: трансформирующееся общество», вышедшей в 2001 г. (под общ. ред. В. Ядова). Систематически публикуются результаты исследований Института социально-политических проблем РАН (под общ. ред. Г.В. Осипова) и Института комплексных социальных исследований РАН (под общ. ред. М.К. Горшкова), многие другие издания.

Логика модернизационного подхода неизбежно ведет к пессимистическому выводу о постоянном отставании от стран, вступивших в эпоху постиндустриального развития. По этой логике Россия веками обречена догонять страны Запада, которые отнюдь не стоят на месте, продолжая наращивать свой экономический потенциал -- основной ресурс динамизма общественных процессов, включая постоянно растущие затраты на упреждение и преодоление многочисленных техногенных и природных рисков и катастроф.

Иная, более адекватная современности общетеоретическая парадигма утверждает, что человеческая история есть социально-исторический, а не естественно-исторический процесс [12]. Его направленность жестко не задана, зависит от множества изменяющихся условий, прежде всего действий многообразных социальных субъектов, коллективных и индивидуальных, организованных и спонтанных. Теоретики, развивающие деятельностно-активистский подход, опираются на известную формулу Маркса: «Люди находят уже готовыми материальные условия их жизни, но собственной практической деятельностью их изменяют» [7, с. 8]. Теоретики, принимающие это направление, утверждают принцип нормальности социальных изменений в теориях морфогенеза, а не морфостазиса (М. Арчер), структурации (Э. Гидденс), постоянного социального становления (П. Штомпка). Ключевыми становятся такие метафоры, как «поля социальных взаимодействий» (П. Бурдье), «информационные сети» (М. Кастельс), а на первый план выдвигаются свойства рефлексивности социальных субъектов, их способность отвечать на непредвиденные «вызовы» (эмерджентные события) со стороны внутренних и внешних для данного общества (и миросистемы в целом) воздействий. Отличную формулу государственной стратегии предложил в этом смысле И. Пантин и его коллеги: стратегии «опережающего развития» в смысле упреждения кризисных ситуаций [1, с. 143].

В такой логике отпадает необходимость оценивать социальные изменения по шкале продвинутости в направлении к следующему, более высокому этапу общественного развития. Сама постановка вопроса о непрерывности социального прогресса -- идея эпохи просвещения -- представляется сегодня неадекватной. Утверждается изменчивость самих исторических закономерностей. Так, к примеру, классическая теория социальных институтов исходила из того, что их нестабильность -- решающий фактор аномии, распада общества. В современных теориях неоинституционализма (Р. Коуз, Д. Норт, Э. Гидденс) нормой представляется как раз противоположное -- постоянная трансформация социальных институтов как реакция на динамизм эпохи.

Итак, движется ли мировая цивилизация к постмодерну, гло- ₀ бализации, обществу повышенных рисков или вовсе к самоуничтожению -- направление будет зависеть от действий самих людей, возможностей человечества осознать угрозы и его солидарной готовности находить оптимальные решения в быстро меняющихся обстоятельствах. Поэтому мы будем исходить из того, что трансформационные процессы не имеют жестко заданного вектора и уж тем более не протекают по какому бы то ни было единому шаблону.

В самом деле, например, в работах Ш. Айзенштадта [13] было показано, что решительно все страны входят в общемировую систему своим особым путем, причем это зависит и от «стартового капитала» страны, и от согласия или противоборства между элитами, и от намерения «адаптироваться» к миросистеме либо вступить с ней в конфронтацию, и т.д. Не только Россия, но любой народ, любое государство осуществляет социальные изменения, исходя из своей специфики. Потому нет смысла спорить -- свой путь у России или какой-то универсально западный. Нет такой универсальности.

Что было бы разумно учитывать в построении прогнозных сценариев

Дискуссии на эту тему позволяют выделить несколько решающих предпосылок сценариев прогноза. Прежде всего, как представляется, -- это особенности наших социальных институтов -- каркаса всего общественного устройства. Как справедливо пишет В. Федотова, Россия -- это «другая Европа» [10]. Полемику вызвала публикация теории институциональных матриц С. Кирдиной [5], где образ матрицы призван выразить достаточно высокую инертность, устойчивость, сопротивляемость каким бы то ни было изменениям...

Способна ли российская институциональная матрица трансформироваться в подобие западноевропейской, где государство скорее на втором плане, а гражданские структуры -- на первом, -- это вопрос. Сегодня убедительных признаков такого рода тенденции не наблюдается.

Особенности российского социального характера -- менталитета. Аналогично предыдущим рассуждениям можно предполагать существование матриц социального характера россиян, или особенностей русского менталитета. Например, известны такие черты, как недоверие государству и его институтам (Т. Заславская пустила в оборот выражение о «лукавом» отношении граждан к государственным институтам), упование на судьбу и везение (трудно представить, чтобы телеведущий в Германии или Англии, завершая обзор новостей, прощался со своей аудиторией пожеланием «Везенья вам»), традиции преодолевать трудности путем адаптации к нелегким условиям жизни по принципу православной доктрины «Христос терпел и нам велел». Эти особенности русского менталитета не менее устойчивы, чем институциональные. Хотя было бы неверным полагать, что социальный характер веками остается стабильным.

Например, по данным мониторинга динамики социальных идентификаций, на протяжении более 10 лет надежно фиксируется тенденция в сторону интернальности личности -- готовности отвечать за себя, не надеясь ни на власти, ни на других вообще. Это показатель привыкания крыночному, конкурентному обществу. В 1998 г. половина опрошенных россиян определяли себя как тех, кто «принимает судьбу, какова бы она ни была», сейчас таких меньше половины (46%), а вот доля тех, кто не ждет манны небесной и сам делает свою судьбу, с 60% в 1993 г. поднялась до 75 % в 2002 г. Сенсационны данные, полученные с использованием теста Г. Хофштедта об особенностях национальной культуры в сфере трудовых отношений, менеджмента. В обследовании 518 рабочих и представителей администрации машиностроительных заводов (от Москвы до Волгограда) мы, к немалому удивлению, обнаружили, что индекс «индивидуализм -- коллективизм» в российской выборке имеет средние значения, причем на «полюсах» -- соответственно китайцы и американцы. Мы оказались в одной группе с немцами и скандинавами. Может быть, это проявления дифференциации публичного и частного? В драматургической социологии различают игру на сцене и поведение за кулисами. Публично мы -- коллективисты, но «вне сцены» каждый -- индивидуальность, мечтатель, непримиримый спорщик? Русская литература дает тому немало свидетельств: от Левши до персонажей шукшинских рассказов. В чертах социального характера происходят немаловажные изменения, особенно со сменой поколений.

Несомненная и наиважнейшая особенность России -- анкла-визация страны, в которой сосуществуют экономически и социально-культурно продвинутые мегаполисы и глубинка, многообразные этнонациональные общности, в том числе имеющие государственный статус субъектов Федерации, регионы-доноры и неспособные себя обеспечить без дотаций из федерального центра. Эта особенность побуждает ряд авторов к мысли, что российские трансформации могут принять «гибридную» форму (Ульф Ганнерс называет это «креолизацией») наподобие Мексики, где совмещаются модернизированная столичная общность и традиционная провинция пеонов с мало изменившимся образом мыслей и образом жизни. Российский аналог -- наше крестьянство, «великий немой», как образно характеризовал его Т. Шанин. [11]. В современной России проблема «центр -- регионы» остается одной из особо болезненных. В дополнение к ней -- многонациональность страны.

Внимательный анализ свидетельствует, что такой параметр, как моно- или полиэтничность, отличают процессы посткоммунистических трансформаций [9]. Существенные различия в экономическом потенциале субъектов Федерации, а также социально-политические и этнокультурные неизбежно усиливают роль общегосударственных властных институтов, «работают» против изменений в упомянутой институциональной матрице и придают нашим «трансформационным технологиям» неповторимо российский облик.

Субъекты социальных изменений («человеческий фактор»). Следуя деятельностно-активистской логике, мы обязаны фиксировать специфику взаимоотношений таких ведущих субъектов социальных изменений, как господствующие элиты, прежде всего политико-экономические, которые в России тесно взаимосвязаны. Это и те, кого мы называем властителями умов. Но в роли последних на передний план выходят лишь востребованные коммерци-онализированными массмедиа, так что социальное «уравнение» упрощается и сводится к первой его посылке.

Специфика российских элит, на наш взгляд, лучше всего проанализирована в работах А. Ахиезера [2] и выражена в его формуле «Россия -- расколотое общество». Раскол на приверженцев русских традиций и прозападников, возникший со времен Петровских реформ, нынче не только не преодолен, но скорее обостряется при активном участии Русской православной церкви в делах государства. Российские элиты не обнаруживают готовности искать какой-либо исторически важный компромисс. Попеременно то прозападники, то продержавники берут верх во властных структурах, по-разному определяя вектор наших трансформационных процессов.

Наиболее адекватно формулирует проблему социальных субъектов Т. Заславская при рассмотрении социальных механизмов трансформации [3]. Она выделяет целый ряд агентов социальных изменений, одни из которых обладают мощным ресурсом (верхушка государственной бюрократии, олигархи), другие -- умеренным (средние слои той же бюрократии, востребованная властью научно-техническая и иная интеллигенция), а третьи -- крайне низким. Это относительно депривированная часть базового слоя: рабочие, крестьяне, неадаптированная консервативно-периферийная группа, состоящая из малообразованных и малодееспособных слоев населения и др. Автор указывает и на антитрансформационные силы: группы стремящихся к восстановлению старых порядков, криминальные структуры, экстремисты разной политической окраски.

Решающая роль принадлежит лидерству в будущем российском обществе той или иной поколенческой когорты нынешней молодежи. Здесь уместно вспомнить две вещи -- теорию Карла Мангейма о роли поколений в социальных трансформациях и данные длящихся почти 50 лет исследований систем ценностей разных народов по программе Рональда Инглехарта.

К. Мангейм [6] ввел в научный оборот социально-культурное понимание поколения и связал со сменой поколений общественные реформации. Поколение складывается под влиянием значимых для данной возрастной когорты «судьбоносных» исторических событий. Если в течение многих лет в данном обществе ничего подобного не происходит, то детей, родителей, дедов и даже внуков можно отнести к одному поколению (в России это, скажем, поколение крепостных крестьян). Но если затрагивающие основы жизни события стремительно следуют одно за другим, то в возрастной когорте, проходящей подростковую и юношескую стадии социализации, формируются разные подкогорты, каждую из которых можно назвать особым поколением.

В юношеской когорте наряду с подавляющей массой граждански пассивных имеют место группы молодых с разными жизненными ориентациями. Это и явные прозападники (молодежные организации Союза правых сил), «идущие впереди» державные патриоты, формирующиеся молодежные сообщества социал-демократов, новых комсомольцев, активные криминализированные сообщества.

Обратимся далее к результатам панельных исследований ценностных структур населения многих европейских стран, проводимых Р. Инглехартом [14]. Инглехарт показал, что в странах, переживших бурные трансформации (послевоенные Германия, Япония, Южная Корея, Испания), система ценностей поколения 18-летних становится доминирующей спустя примерно 15 лет. В странах, стабильно развивающихся (например, Англия, Франция, США), молодежные бунты 70-х годов не обнаружили таких поколенческих сдвигов: бунтари стали нормальными обывателями.

Вопрос: какие из описанных групп поколений молодежи выйдут на авансцену России в ближайшие 15--18 лет? В своем следующем жизненном цикле это будут полноправные российские граждане, которые станут воспитателями своих и не только своих (педагоги) детей, рабочими и фермерами, журналистами и учеными, предпринимателями и политиками.

Можно предположить, что ни левые, ни правые радикалы, а тем более экстремисты в уставшем от революционных реформ обществе не имеют будущего, по крайней мере, с десяток лет. Тогда остаются те же массы граждански пассивных, а в ряду деятельных -- правые прозападники, патриоты-державники и сторонники традиционализма. Следуя концепции «расколотого общества», согласия они вряд ли достигнут, разве что под нажимом авторитарной власти.

При такой конфигурации социальных субъектов задача даже краткосрочного прогноза социальных процессов может быть сведена к разработке разновероятных сценариев при условии совместных усилий экономистов, политологов и социологов.

Глобальные процессы. Радикально важное условие наших трансформаций -- направленность глобальных перемен, каковые не могут не сказываться на реформах, проводимых в России.

С одной стороны, известны интеллектуальные проекты оптимистов постмодернистского направления (движение цивилизации к максимуму свободы личности от давления социальных структур), а с другой -- мрачные прогнозы пессимистов относительно вектора изменений в сторону повышенных глобальных и региональных рисков (природных, технологических и социальных).

Несомненна «глокализация», т.е. противоборство между процессами, унифицирующими экономическое, политическое и культурное пространство, с одной стороны, и тенденциями противостояния глобализации со стороны национально-государственных и этнокультурных образований («локалов»). Движение антиглобалистов -- лишь обостренная форма такого противостояния, протест против «ожиревших», претендующих на право диктовать свои условия всему человечеству.

Я бы уточнил формулу ^локализации, а именно: в реальности имеет место «гло-локал-анклавизация» мирового сообщества. Несмотря на демонстрируемую сегодня (после акции террористов в США) солидарность стран, разделивших мир на цивилизованные и нецивилизованные народы и вынужденно признавших лидерство Америки, в недрах «солидарного сообщества» намечаются противоречия интересов. Образовываются геополитические «анклавы», причем есть немало стран, которые стремятся ослабить зависимость от мирового лидера

К какому геополитическому локалу будет примыкать Россия? При нынешнем ориентире российской геополитики мы скорее идентифицируем себя в качестве государства, близкого к европейскому анклаву. Вместе с тем четко артикулированы как в политических и финансовых кругах, так и в среде интеллигенции призывы определить свою евразийскую идентичность и именно на этой основе укрепить положение России как Великой державы.

Выбор адекватной геополитической стратегии поистине судьбоносен. Скорее всего, это не будет развитие по принципу «догоняющей модернизации». Иной ракурс анализа глобализационных процессов приводит к выводу о необходимости вхождения страны в глобальную сетевую информационную инфрастуктуру. В концептуальной модели М. Кастельса [4] «сетевое общество» охватывает решительно все стороны глобального пространства -- экономическую, культурную, военно-стратегическую и собственно коммуникационную. Россия, как считает Кастельс, существенно отстает от стран «ядра миро-системы» в создании информационно-коммуникативной системы, что и определяет темпы социально-экономического развития в современном мире.

Когда же наступят нормальные, не судьбоносные изменения?

<...;*> Наши проблемы: отсутствие «европейского прошлого», явное противоборство прозападников и традиционалистов, межэтническая напряженность, достигшая апогея в чеченском кровавом конфликте.

Итак, с учетом названных особенностей нынешнего состояния страны и общества решение проблемы предвидения будущего в принципе просматривается. Каждая из составляющих «уравнения» -- величина переменная, и предстоит отслеживать направленность изменений по всем параметрам, что, естественно, будет способствовать формированию разных сценариев российского будущего.

Важно определить, в какой фазе социально-экономического и политического «перехода» можно считать, что переход завершен и страна вступает в стадию «нормальных» социальных изменений?

Нормальным можно полагать состояние общества, в котором не случаются судьбоносные повороты. По И. Пригожину, это точки бифуркаций в системе динамического хаоса, когда, казалось бы, малое изменение влечет поворот вектора социальных процессов. Многие факторы говорят о том, что российское общество находится на пороге завершения переходного периода. И не только показатели пока что умеренного, но несомненного экономического роста.

Немаловажно, что и люди начинают чувствовать себя увереннее², а это -- признак выхода из общесоциального кризиса.

Г.В. Осипов

Осипов Геннадий Васильевич -- (род. в 1929 г.) -- выдающийся организатор советской и российской социологии, доктор философских наук (1964), профессор (1965), академик РАН (1991, специализация «социология»), директор (1990--2004), научный руководитель Института социально-политических исследований РАН (с 2004), член Президиума Научного совета при Совете Безопасности Российской Федерации. Внес исключительный вклад в создание и институциона-лизацию социологии в СССР, в ее развитие в современной России.

Г.В. Осипов окончил Московский институт международных отношений (1952), аспирантуру Института философии АН СССР (1955). Ученый секретарь, зам. директора, зав. социологическим сектором, отделом ИФ РАН (1956--1968). Один из создателей Института конкретных социальных исследований АН СССР (1968), зам. директора (1968--1972), зав отделом (1972--1990) Института социологии, затем директор ИСПИ РАН, выделившегося из ИКСИ. Организатор и президент Академии социальных наук (с 1994); председатель Советской социологической ассоциации (1962--1972), член Исполкома Международной социологической ассоциации (1970--1974), президент Российского общества социологов и демографов, почетный президент Российской социологической ассоциации (с 2003).

Организовал масштабные социологические исследования проблем рабочего класса (г. Горький) и села (с. Копанка, Молдавия), индикаторов социального развития советского, затем российского общества. Результаты этих и других исследований опубликованы в книгах под ред.Г.В. Осипова: «Рабочий класс и технический прогресс» (1965), «Копанка 25 лет спустя» (1965), «Социология в СССР» (2 тома, 1965), «Рабочая книга социолога» (1977), «Энциклопедический социологический словарь» (1995) и др. В начале 60-х гг. создал первый в СССР социологический журнал «Социальные исследования», организовал издание нескольких серий ротапринтных «Бюллетеней» ССА по итогам социологических исследований советского общества при его переходе от «оттепели» к «застою».

В условиях постсоветской России, с середины 90-х гг. по инициативе и под редакцией Г.В. Осипова подготовлены ряд документов и научных трудов, в которых дана критическая оценка социальных последствий российских реформ, намечены пути выхода России из системного кризиса: «Реформирование России: мифы и реальность» (1994), «Реформирование России: итоги и перспективы» (1995), «Новый курс России: предпосылки и ориентиры» (1996), «Россия у критической черты: возрождение или катастрофа» (1997), «Реформирование России: реальность и перспективы» (2003) и др.

Профессор социологического факультета МГУ и ряда других вузов. Под его редакцией изданы учебники: «Социология. Основы общей теории» (1998, затем еще два издания), «История социологии в Западной Европе и США» (1999), переиздана «Рабочая книга социолога» (2003)и др.

Г.В. Осипов -- активный участник почти всех международных социологических конгрессов, начиная с четвертого, конференций Советской социологической ассоциации. На II Всероссийском социологическом конгрессе (сентябрь 2003 г., Москва) он выступил с обобщающим докладом «Российская социология в XXI веке». Ниже помещены вводный и заключительный разделы этого доклада.

Российская социология в xxi веке*

За последние пятнадцать лет российская социология стала одним из главных источников получения социального знания. Ин-ституционализация социологии предопределила стандартизацию областей исследований (региональная социология, социальная структура и социология социальных групп, социальная демография, социальная экология, социология города, политическая социология, экономическая социология, социология культуры, социология национальной безопасности, этносоциология, социология девиант-ного поведения и многие другие), способствовала профессионализации социологии, унификации технического языка и понятийного анализа социологической науки, восстановлению и канонизации отечественной теоретической традиции, математизации исследований и формированию понимания того, что только наука является источником социального знания.

Профессионализация социологии повлекла за собой создание культурной среды, в рамках которой российские социологи получили возможность решать специализированные задачи, осуществлять поиски и находить решения концептуальных, методологических или эмпирических социальных проблем. Одновременно сформировался образ российской социологии как науки, способной выработать объективное знание о социальной реальности, но при этом не лишенной ценностных ориентации при решении конкретных задач социальной политики.

Изменились количественные параметры социологического сообщества. В 1985 г. не было ни одного специалиста, имеющего степень кандидата или доктора наук по социологии. В настоящее время ВАКом Российской Федерации ежегодно утверждается около 50 докторских диссертаций по социологии. Впервые за всю ее историю социология представлена в качестве научной дисциплины в Российской академии наук (один действительный член РАН /Г.В. Осипов. -- сост./ и семь член-корреспондентов РАН -- Ю.В. Арутюнян, АВ. Дмитриев, В.И. Жуков, В.Н. Иванов, В.Н. Кузнецов, Н.И. Лапин, Ж.Т. Тощенко). Впервые в состав Российской академии наук избран в качестве иностранного члена Академии английский социолог Энтони Гидденс.

В стране сложилась широкая сеть научных учреждений, включающая более 400 научных центров, отделов и групп, ведущих социологические исследования в округах, областях, районах и городах. В структуре Российской академии наук успешно функционируют два института социологического профиля -- Институт социологии (ИС РАН) и Институт социально-политических исследований (ИСПИ РАН), а также ряд других научных подразделений и центров. Учреждена премия за научную разработку и решение проблем в области социологии имени М. Ковалевского.

Большую работу по подготовке социологических кадров и научно-исследовательскую в области социологического знания ведут социологические факультеты университетов Москвы (МГУ), Санкт-Петербурга (СПбГУ) и ряда других. Если в 1989 г. в России было 6 социологических подразделений (факультетов, отделений и кафедр), то в 2003 г. их число составило 105. Численность студентов, специализирующихся по социологии, возросла за пятнадцать лет более чем в 100 раз и составляет в настоящее время 12 тыс. За период с 1989 г. по настоящее время в стране окончили социологические факультеты 20 тыс. выпускников.

Активно функционирует Российская академия социальных наук, которая привлекает к сотрудничеству с социологами выдающихся ученых и политиков страны. Создан Совет по социологии и социальной антропологии Учебно-методического объединения по классическому университетскому образованию, включающий представителей более 100 университетов России и СНГ. Нельзя не высказать большое уважение и высоко оценить консолидирующую деятельность социологических обществ и ассоциаций, в том числе Российского общества социологов, Общества социологов и демографов, Социологического общества имени М. Ковалевского, Социологического общества профессиональных социологов, Евразийской социологической ассоциации и других.

Созданы реальные условия для публикации научных трудов социологов. Им предоставлены страницы более 20 социологических журналов («Социологические исследования», «Социология», «Личность. Культура. Общество», «Наука. Политика. Предпринимательство», «Евразия», «Социология и социальная антропология» и др.). Только за последние пять лет проблемам социологии посвящено более 500 книг и монографий. Изданы десятки социологических словарей, в том числе «Социологический энциклопедический словарь», «Российская социологическая энциклопедия», «Социологическая энциклопедия» (в 2 томах), готовится к изданию Большая российская социологическая энциклопедия, опубликованы сотни учебников и учебных пособий. Социологи активно включаются в решение социальных и социально-политических проблем России, научно обосновывая ее социальные приоритеты и национальные интересы. Так, только в начале реформирования в Администрацию Президента (в соответствии с подписанным соглашением) Институтом социально-политических исследований РАН передано 32 записки (которые, к сожалению, учтены не были).

Всем известна выдающаяся роль в содействии становлению социологического знания в России академиков Юрия Павловича Францева и Алексея Матвеевича Румянцева. Нельзя не сказать об ученых, которые в трагические для отечественной социологии годы проводили социологические исследования, публиковали научные труды, ставшие заметным вкладом в развитие социологии и тем самым подготовили институционализацию отечественной социологии. Среди них Г.М. Андреева, Б.А. Грушин, Т.И. Заславская, А.Г. Здравомыслов, Л.Н. Коган, И.С. Кон, Н.И. Лапин, Ю.А. Левада, Г.А. Пруденский, А.Г. Харчев, В.Н. Шубкин, В.А. Ядов.

В настоящее время четко обозначилась тенденция омоложения социологической науки. В социологическую деятельность и в руководство социологической наукой включается прекрасно образованная и высококвалифицированная молодежь. Происходит закономерная смена поколений в сфере социологического знания.

В сложном XXI в. необходимо трезво, на основе данных социальной науки, оценить состояние современного мирового и национального развития и выработать систему результативных мер по предотвращению угроз современному миру, найти действенные пути и соответствующие механизмы решения основных социальных противоречий как национального, так и международного характера. Решение данной задачи, на наш взгляд, предполагает четкое определение роли и статуса социологии в современном обществе. Естественно, что говорить о роли и статусе отечественной социологии без учета современного состояния и основных тенденций мировой социологии, без учета новых социальных реалий как на национальном, так и на международном уровне, означает впасть в очередное социальное мифотворчество.

В ближайшей перспективе России и мировому сообществу предстоит найти ответы на три глобальных вызова: социально-демографический, эколого-ресурсный и социально-политический...

Российская социология и российское общество

Задачи, выдвигавшиеся в начальный период реформирования, выглядели вполне благородно. Предполагалось на основе демократизации и либерализации экономической и политической жизни России создать необходимые условия для рационального использования ее уникального географического и геополитического положения, ее огромного сырьевого и интеллектуального потенциала в целях подъема уровня и качества жизни народа. Иначе говоря, основной целью провозглашался человек, повышение его культурного и материального благосостояния. Однако, и это сейчас признается всеми, заявленная гуманистическая цель не достигнута. Средства ее реализации оказались неадекватными. Десятилетний этап реформирования России сопровождался значительным снижением жизненного уровня народа. Во имя разрушения прежней общественной системы были принесены беспрецедентные жертвы.