Философский поиск Георгия Щедровицкого и методологическая школа

Размещено на http://www.allbest.ru

Философский поиск Георгия Щедровицкого и методологическая школа

Илья Тишбейский

Независимый исследователь

Philosophical quest of georgy scedrovickij and methodological school

Ilya Tishbeisky

Independent researcher

Annotation

This study aims at providing with an understanding of the philosophy of Georgy Scedrovickij in the context of the ideological evolution of the Moscow Methodological Circle (MMC). In order to describe all the stages of the MMC's evolution, the method of historical philosophical analysis was chosen, which made it possible to record numerous changes both in the methodological views of Scedrovickij and in the ideas of the methodological school. In the author's opinion, methodology, as interpreted by MMC, was a special technology of thinking, only formally coinciding with the usual definition of methodology. Scedrovickij's methodology reflects the collective thinking of Soviet methodologists, unique in its kind in the post-war history of the USSR.

This article is probably the first among many studies of the philosophy of Scedrovickij that looks at the evolution of his and MMC's ideas. The author thoroughly explores the intellectual struggle that took place between, on the one side, MMC's methodology as a technology of thinking, and, on the other side, a whole range of then existing Soviet philosophical schools and theories, including classical logic as presented by Soviet Aristotelianism, the dialectical logic of orthodox and non-orthodox Soviet Marxism, as well as the psychological theory of activity and pedagogical business games. Finally, the author describes how the MMC transited from the Soviet to the modern Russian intellectual contexts. Author argues that this transit has preconditioned the reorientation of the MMC thinkers from logical problems to ontological ones, thus the contemporary methodological school is in search of its own ontological system.

Key words: Georgy Scedrovickij, Moscow Methodological Circle, Moscow Logical Circle, Soviet Philosophy, Russian Philosophy, Methodology. Logic, Psychology, Pedagogy, Thinking, Think Tanks, School of Thinking.

The full-text article is available in Russian.

Аннотация

Исследование дает целостное представление о философии Георгия Щедровицкого в контексте идейной эволюции Московского методологического кружка (ММК). С целью детального описания всех этапов развития ММК был выбран жанр историко-философского анализа, позволивший гибко реагировать и систематически фиксировать многочисленные изменения как в методологических взглядах Щедровицкого, так и в целиком зависимых от личности Щедровицкого идеях методологической школы. По мнению автора, методология в трактовке ММК была особой технологией мышления, лишь по формальным признакам совпадающей с привычным определением методологии. Методология - это коллективное мышление советских методологов, уникальное в своем роде в послевоенной истории СССР.

В статье впервые в истории изучения философии Щедровицкого и эволюции ММК раскрыта и продемонстрирована на многочисленных примерах интеллектуальная борьба методологии как технологии мышления с классической логикой в изложении советского аристотелизма, диалектической логикой ортодоксального и неортодоксального советского марксизма, а также с психологической теорией деятельности и с педагогическими деловыми играми. Также проанализирован переход от завершенного советского этапа к современному российскому этапу в развитии методологической школы и методологического движения вообще. Выявлено, что ключевое изменение в стратегии ММК состоит в переключение с логических проблем на онтологические. Доказано, что современная методологическая школа находится в поисках собственной онтологической системы. щедровицкий философский методологический

Ключевые слова: Георгий Щедровицкий, Московский логический кружок, Московский методологический кружок, советская философия, российская философия, методология, логика, психология, педагогика, мышление, фабрика мысли, школа мышления

Введение

Это исследование посвящено истории советских школ мышления. В центре внимания находится анализ становления одной из таких школ - Московского методологического кружка В предложенном на суд читателя исследовании понятия «методология», «методологический», «методологический кружок» и все производные от этих другие понятия употребляются исключительно в трактовке Московского методологического кружка и не подразумевает понятия «методология» в общеупотребительном значении. - и развитие ее центральных идей и подходов. На периферии внимания будут другие школы советской мысли, менее известные чем ММК, но в свое время гораздо более авторитетные чем изучаемый Кружок.

Употребление словосочетания «школа мышления», способное натолкнуться на неприятие своей новизной, может быть оправдано хотя бы тем фактом, что не каждое институализированное или, наоборот, неформальное объединение советской интеллигенции в разнообразные кружки и союзы лишь в крайне редких случаях можно трактовать в качестве философской школы. Если же быть невзыскательным к словоупотреблению, то любая кафедра философии любого института или университета, каждый сектор Института философии столичного или республиканского подчинения в равной степени заслуживают почетное звание философской школы. А это совсем не так, о чем свидетельствуют все семьдесят лет развития философии в Советском Союзе. Вместо перегруженного многослойными смыслами понятия «философской школы», представляется оправданным употреблять нейтральное и пока совсем незатасканное понятие «школа мышления». Это понятие автоматически втягивает свою орбиту неисчислимое множество мыслительных практик, пронизывающих жизнь СССР с момента основания государства и до его ухода в историю. Генетика, физиология, психология, логика, история, филология, философия на равных правах встраиваются в сложную конфигурацию советских школ мышления. Органически вписывается в представленную структуру целый ряд междисциплинарных школ, таких как, например, теория систем, теория организации, теория управления, теория игр, теория принятия решений, теория рефлексии, теория прогнозирования и даже теория деловых игр. А поскольку все эти науки и научные направления так или иначе были сосредоточены на исследовании сознания и мысли, это дает все основания обобщить их в понятии «советские школы мышления». При этом мы оставляем за собою право не придерживаться со всей строгостью избранного словоупотребления и в каждой случае отдельно решать, имеем здесь дело со школой мышления или полноценной философской школой.

Исследование построено по хронологическому принципу, и основная его часть охватывает весь позднесоветский период с 1952 по 1991 годы, всю вторую часть советского ХХ века. Так построены три основные главы. Последняя, четвертая часть бегло описывает ситуацию в современной методологической школе мышления начиная с 1991 г., по возможности охватывая самые последние тенденции. Во вступлении, в качестве, назовем это так, «скрытого трека», располагается история вопроса о преемственности, или же отсутствии таковой, между Московским логическим кружком и Московским методологическим кружком. Задача представить панораму интеллектуальных течений в Советском Союзе с неизбежностью привела к необходимости включить в изложение историографию советской философии вообще.

Для предварительной ориентации в изложенном ниже материале достаточно принять во внимание пять временных отрезков. Во введении, где будет представлена история МЛК, первый временной отрезок начинается с 1952 года и завершается в 1959 году. Второй отрезок оформлен как первый этап ММК, или первая исследовательская программа ММК, и отчасти дублирует первый временной отрезок. Рождением ММК, также, как и МЛК, будет 1952 год, а завершающей датой - 1964. В третьем отрезке времени отмечается второй этап эволюции ММК, или вторая исследовательская программа ММК. Этот период располагается между 1964 и 1979 годами. Последний советский период ММК расположен на четвертом временном отрезке, и соответствует времени становления третьей исследовательской программы ММК, полностью преобразованного в движение организационно-деятельностных игр. Наконец финальный, пятый временной отрезок уже находится за пределами существования СССР, и, как следствие, не имеет пронумерованной программы. Постсоветская методология - феномен не до конца изученный, хотя бы по причине того, что он длится и еще далек от завершения. Будучи современниками постсоветской методологии, самое большее, что мы можем сделать, это выхватить из нерасчлененной на этапы истории современности лишь отдельные имена, и то лишь в наиболее значительный с позиции сегодняшнего дня период. И практически нет сомнения в том, что методологическое движение в ближайшие десять-двадцать лет не только не угаснет, но и приобретёт новое дыхание. Предугадать новую конфигурацию, по крайней мере с ограниченного горизонта наших дней, не представляется пока возможным. Любовь к прогнозированию будущего чужда вкусам исследования, выполненного в скромном историко-философском жанре.

Диалектическая, формальная и содержательная логика.

Московский логический кружок (1952 - 1957)

Нашей задачей является изображение того, как Маркс исследовал и изображал свой предмет, т.е. изображение восхождения. Для этого нужно выработать особые категории, по отношению к которым применяемые Марксом к исследованию капитала приемы мышления являются частным материалом. Иначе на вопрос о том, каким путем Маркс раскрыл и изобразил диалектику предмета своего исследования, мы должны были бы ответить: читайте «Капитал».

Александр Зиновьев

Московский логический кружок считается предтечей Московского методологического кружка. Но в историко-философской литературе МЛК обычно представляют не отдельным кружком, а первой версией ММК. Не пребывая изнутри этой, казалось бы, частной и необязательной дискуссии, сложно понять в чем состоит важность ответа на вопрос был ли лишь один кружок или все же их было два. Между тем практически ни один авторитетный труд по советской философии за прошедшие двадцать лет эту тему не упускал из виду.

Первая проблема, требующая своего разрешения, состоит в понимании того, чем был феномен МЛК. Для начала нужно будет определить исторические рамки деятельности кружка, ясно представляя, какие события стали причиной его создания, существования и распада. После воссоздания хронологии нужно будет заполнить лакуну и возвратить на законное место ММК на карту советской философии. Но прежде всего в предстоящем разборе упор будет сделан на воссоздании творческой атмосферы внутри МЛК. А это обязывает нас обратиться к воспоминаниям участников кружка и им сочувствующих.

В этой предварительной части исследования будут защищаться следующие тезисы.

Во-первых, здесь представлена позиция, согласно которой МЛК и ММК - это два разные кружка, две школы мышления, принципиально отличающиеся по своим целям и задачам, идеалам и ценностям.

Во-вторых, исторические рамки существования МЛК четко обозначены периодом с 1952 по 1957 годы, что будет доказано на примере ключевых событий в научной жизни участников кружка. Косвенным результатом полученных их исторических фактов доказательств станет раскрытие причин, вследствие которых историю Московского методологического кружка нельзя начинать ранее 1952 года.

В-третьих, будет предложено суждение о том, кого конкретно из участников кружка считать его организатором, лидером и вообще главной фигурой. Несмотря на предельную ясность ответа на этот вопрос, обосновать ответ необходимо. Соответственно, обратная сторона вопроса состоит в терпеливом объяснении, почему неверно придерживаться мнения об МЛК как о кружке, где существовало коллективное лидерство.

В начале сосредоточим внимание на главных обобщающих трудах по истории советской мысли, где, среди прочих других вопросов, часто затронуты интересующие нас. Далее предстоит обратиться к специализированным трудам по истории методологического движения, в которых всегда одной из первых ставилась задача раскрытия характера преемственности между МЛК и ММК. В завершении важно будет напомнить версии создания кружка, существовавших в воспоминаниях его непосредственных участников.

Таким образом, чтобы понять феномен МЛК будет задействовано три уровня масштабирования одного и того же исторического события: масштаб общей истории советской философии, масштаб методологического движение внутри школ советской мысли и, наконец, масштаб личностный и индивидуальный, позволяющий взглянуть на историческую ситуацию под разными углами зрения. Анализ всех собранных вместе позиций и мнений, как предполагается, позволит восстановить общую картину происходящих в советской философии событий, и позволит определить место МЛК в перечне советских школ мышления.

Круг источников, обобщающих достижения советской философии второй половины ХХ века, совсем невелик. Практически целое десятилетие с момента исчезновения СССР с геополитической карты мира и вплоть до конца 1990-х годов, советская мысль была крайне непопулярна. Еще теплилась надежда на то, что преемственность между дореволюционной русской мыслью и постсоветской русской философией была не до конца утрачена.

Мечталось раскрыть в себе, уже теперь не советских, но русских философах, тех же болей, какие волновали философов Серебряного века. Верилось в то, что спустя почти целый век разрыва между русской и советской мыслью можно было одним рывком обратно вернуться в горнило русской религиозной философии.

Но к моменту смены эпох оказалось, что нерв мысли Соловьева, Шестова или Бердяева, а также других русских философов-идеалистов, совсем не откликается в душах людей, воспитанных на ценностях философии материализма. Робко имитировался стиль работ Флоровского, Зеньковского, Яковенко, Лосского, Чижевского, и не получалось либо ничего, либо что-то вроде работы Игоря Евлампиева «История русской метафизики XIX - XX вв.» (2000, второе издание - 2020).

Постепенно пришло осознание, что русский религиозный ренессанс востребован лишь аспирантами высших учебных заведений, не овладевших за годы своего обучения ни одним иностранным языком. Одновременно, во всех частях огромной России в то время находилось немало людей, чьи мысли резонировали с размышлениями поколения философского парохода, но эти токи не проникали высшие учебные заведения и научные институты. Любой талант оттуда был выжжет каленым железом, а место философов повсеместно заняли перекрашенные бюрократы.

Нужно было признать, что русский дореволюционный идеализм, догоравший в эмиграции, уже в Россию не вернуть никогда. Требовалось мужество признать, что не исполин, а гомункулус был в основании родословной. Русский марксизм, большевики и меньшевики, ленинское и сталинское поколения рожали в муках новое советское дитя. Симптоматично, что одним из первых это признал Мамардашвили. Многое понимал Мень. Но ни тому, ни другому не суждено было увидеть землю обетованную новой России. Отрефлексировать себя через советское прошлое пришлось совсем другим людям.

Изучение непосредственно советской философии, освобожденное от угла зрения генеральной линии партии, началось в эпоху политических реформ Горбачева, то есть, перед самым закатом великой империи. В период между 1987 - 1991 годами был краткий период русской истории, когда правилом хорошего тона считалось изобличение философии эпохи Сталина.

Образцом подобного подхода может служить сборник «Суровая драма народа. Ученые и публицисты о природе сталинизма» (1989). В сборник помещено сразу две статьи, исключительно важные для понимания сталинской философии, а именно исследования Николая Маслова «Краткий курс ВКП (б) - энциклопедия культа личности Сталина» и Александра Огурцова «Подавление философии». Несмотря на обилие оценочных суждений и риторических оборотов, вызывающих в памяти словесные обороты в стиле ранних номеров журнала «Под знаменем марксизма», фактологическая сторона проработки исторического материала была у обоих авторов образцовой. Они впервые продемонстрировали (если не считать напечатанную в московском издательстве Политиздат, но не изданную книгу известного идеолога сталинизма Марка Митина «В идейной борьбе. История философской мысли в СССР» (1979) Выдержки из книги Митина есть в книге Юрия Шарапова «Лицей в Сокольниках. Очерк истории ИФЛИ» (1995, второе издание есть в сборнике работ Шарапова «Мое время» (2021)). и вышедшую в Нью-Йорке книгу советского эмигранта Иегошуа Яхота «Подавление философии в СССР» (1981)) какое значение для советской философии с конца тридцатых до начала пятидесятых годов имел «Краткий курс истории ВКП (б)» (1938).

В самом начале эпохи правления Ельцина вышел русский перевод монографии американского советолога Лорена Грэхема «Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе» (1991). Вторая глава «Диалектический материализм в Советском Союзе: его развитие в качестве философской науки» содержит беглый анализ идей Плеханова, Богданова и Ленина. Гораздо сильнее эта книга излагала историю советской психологии, кибернетики и генетики, включая сложную судьбу ученых, работающих в этих науках в сталинское время. Философская глава, в сравнении с другими частями книги, выглядела наиболее слабой.

Но несмотря на это, именно книга Грэхема спровоцировала появление первого обобщающего труда по советской философии второй половины ХХ века. Коллективная монография Елены Мамчур, Николая Овчинникова и Александра Огурцова «Отечественная философия науки: предварительные итоги» (1997), о которой годы спустя положительном ключе отзывалась Нелли Мотрошилова, стала исследованием, сумевшим преодолеть существующий еще к середине девяностых годов комплекс неполноценности советской и зарождающейся заново русской философии.

Ранее, сравнивая свои труды с трудами западных философов, многие советские философы осознавали какая огромная пропасть разверзлась между западными и советскими достижениями в философии науки. Их казенный синтаксис и рабочекрестьянская лексика явно уступали аристократичности построения мысли в трудах буржуазных философов. Однако Мамчур, Овчинников и Огурцов приняли себя, своих коллег и учителей как полноценных участников исторического процесса и естественных носителей мировоззрения отечественной философии науки. В отношении того, насколько книга Грэхема повлияла на русских авторов, свидетельствует их собственное признание, в контексте объяснения того, зачем их книга нужна читателю и объяснение, чем их труд отличается от работы американского советолога. (Mamcur et al. 1997: 4). Легитимировать советскую философию науки, в первую очередь наработки своего научного сектора, и поставить их в один ряд с западной традицией, очевидно, авторам книги не совсем удалось. Зато удалось другое. Впервые в обобщающем труде по советской философии на радары попала методология ММК и личность Георгия Щедровицкого. Большим успехом можно считать и то, в каком ракурсе представлен ММК. По мнению автора соответствующей главы, Николая Овчинникова, ММК наследовал структуру и характер научной коммуникации Венского логического кружка (Mamcur et al. 1997: 212). Хотя в книге Мамчур, Овчинникова и Огурцова об истории методологического движения больше не сказано ни слова, предложенного вектора рассмотрения было вполне достаточно, чтобы в последующих работах по истории советской мысли сработал принцип домино, и каждое новое исследование генерировало один и тот же смысл:

ММК и МЛК не различаются как два независимых друг от друга сообщества;

ММК намертво привязан к фигуре Щедровицкого, с обязательным, не терпящим никакого исключением, упоминанием о том, что основатель ММК определял во все годы существования кружка программу исследований этого сообщества;

обязательное указание на то, что через кружок прошло множество философов и ученых других дисциплин, что еще раз подчеркивало незыблемость позиции основателя.

Книга Валерия Сойфера «Сталин и мошенники в науке» (2007, второе издание - 2016) во многом ретранслирует грэхемовский способ описания советской довоенной научной мысли. Философский аспект книги Грэхема дополнен у Сойфера гораздо более подробным, впрочем, совсем не оригинальным, рассказом о дискуссии диалектиков и механицистов, и описанием атаки Митина, Юдина и Ральцевича на марксистскую школу Деборина. В книге переизбыток оценочных суждений, наличие которых демонстрирует, что радикальный антисталинизм ничем не лучше радикального сталинизма. Уровень нетерпимости к чужому мнению делает их тайными союзниками. Философия послевоенной эпохи в книге Сойфера нет, и, соответственно, в ней отсутствует какое-либо упоминание об МЛК.

В 2006 году была опубликована книга Бориса Бирюкова «Трудные времена философии», соединяющая жанр мемуаров с жанром истории философии. Бирюков был выпускником ИФЛИ (или - МИФЛИ, Московского института истории, философии и литературы им. Н. Г. Чернышевского), загадочного советского высшего учебного заведения, просуществовавшего всего десять лет с 1931 по 1941 годы. ИФЛИ важен хотя бы по той причине, что в его стенах получили образование Теодор Ойзерман, Эвальд Ильенков и Александр Зиновьев. Здесь же работали Валентин Асмус и Георгий Александров. Однако книга Бирюкова была не первой книгой об ИФЛИ. Первая книга об истории вуза и о судьбе его выпускников написал Юрий Шарапов, о книге которого говорилось выше в связи с цитированием фрагментов из неопубликованной монографии Марка Митина.

Также, как в случае с Ильенковым и Зиновьевым, война прервала обучение Бирюкова в ИФЛИ и только в 1945 г., как и главные звезды советской послесталинской философии, он поступил на философский факультет МГУ. Научным руководителем Бирюкова был главный на то время специалист по математической логике в Советском Союзе - Софья Яновская. К слову, учениками Яновской были сразу три участника Московского логического кружка, которые покинули его практически одновременно: Делир Лахути (переводчик «Логико-философского трактата» Людвига Витгенштейна), Виктор Финн и Иосаф Ладенко. Последний из них ушел из кружка немного позже других двух участников.

Книга Бирюкова, и ее многочисленные тома-продолжения, служащие дополнением к его воспоминаниям, воссоздает портреты преподавателей ИФЛИ и МГУ, часто с подробным описанием содержания их учебных курсов. При этом у неподготовленного читателя вызывает удивление, что Бирюков, учившийся в МГУ в те бурные годы, когда там возникла сначала группа гносеологов под руководством Ильенкова, а чуть позже группа МЛК под руководством Зиновьева, обо всех этих судьбоносных для советской философии событиях полностью умалчивает. Ситуация проясняется, когда из книги становится ясно, что Бирюков негативно оценивает вклад в советскую философию работ Ильенкова, Зиновьева, Мамардашвили и Щедровицкого (Biriukov 2019: 30-31).

Совсем другое настроение мы видим в другом мемуарном сочинении, написанном Анатолием Косичевым. В 2007 г. он издал книгу «Философия. Время. Люди. Воспоминания и размышления декана философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова». Для историка советской философии это совершенно бесценная книга. Кроме подробнейшего изложения философской дискуссии 1947 г. с критикой Георгия Александрова, Косичев публикует неизданное ранее письмо Зиновия Белецкого Сталину, послужившего спусковым крючком Философской дискуссии 1947 года. Как и Овчинников с Бирюковым, Косичев лишь бегло и вскользь упоминает о существовании МЛК. В одной из глав Косичев дает краткие биографические справки о советских философах, выпускниках философского факультета. Одна из подобных справок посвящена Георгию Щедровицкому (Kosicev 2007: 253). Такие же комплементарные характеристики Косичев дает Мамардашвили, Ильенкову и Зиновьеву. При этом очень симптоматично, что историю МЛК и ММК автор связывает именно с именем Щедровицкого. Учитывая то, насколько многосторонним и детальным был рассказ Косичева о дискуссии 1947 г., остается только сожалеть, что в книге не раскрыта дискуссия по тезисам Ильенкова и Коровикова, во время которой группа МЛК впервые заявила о себе как о едином коллективе.

Отчасти этот пробел восполняет книга Елены Иллеш, дочери Ильенкова и Ильи Раскина «Эвальд Ильенков. Валентин Коровиков. Страсти по тезисам о предмете философии (1954 - 1955) (2016, переиздание - 2020). Книга состоит из двух авторских текстов, «Пропавшие тезисы» Иллеш и «Страсти по предмету» Раскина. Как и книга Косичева, исследование Елены Иллеш богато архивными материалами, позволяющими восстановить хронологию событий на философском факультете МГУ. Интересный факт, что наиболее активную позицию по проработке Ильенкова и Коровикова проводил на партсобраниях парторганизации Анатолий Косичев (Illes' 2020: 26, 41, 57-58). Но по поводу участия в дискуссии членов Московского логического кружка сказано очень скупо. Имя Щедровицкого встречается только один раз, и то не в текстах Иллеш и Раскина, а в предисловии Владислава Лекторского. Борис Грушин появляется на страницах книги лишь один раз, только в тексте Иллеш, когда цитируется архивный документ, в котором сказано, что Грушин был одним из трех аспирантов, которые «не понимают и не хотят понять ошибочность взглядов Коровикова-Ильенкова» (Illes 2020: 78). О Мамардашвили дважды упоминает Лекторский, но уже не в предисловии, а в заключении. Про Зиновьева, с которым, как известно, у Ильенкова на протяжении жизни были сложные отношения, говорят все трое: по одному разу Лекторский и Раскин, дважды - Иллеш.

Иллеш приводит интересный факт. На очередном партсобрании по проработке Коровикова и Ильенкова, слово взял Сергей Попов (не путать с логиком Павлом Поповым) и высказался следующим образом: «Молодые преподаватели, которые выросли в атмосфере недисциплинированности и зазнайства, ведут себя очень нескромно (Коровиков, Ильенков, Зиновьев)» (Illes'' 2020: 20). Как в этом список попал Зиновьев, не писавший тезисы, а только поддержавший в то время Ильенкова - абсолютная загадка. Хотя книга Иллеш и Раскина практически не раскрывает место членов МЛК в дискуссиях по тезисам Ильенкова и Коровикова, но зато предельно реалистично восстанавливает атмосферу идеологических проработок, всегда существовавших в советских вузах, что, в свою очередь, позволяет понять, в каких сложных исторических условиях возник и существовал Московской логический кружок.

Книги Шарапова, Бирюкова, Косичева, Иллеш и Раскина нельзя назвать обзором советской философии и, тем более, изложением ее истории. В одном случае это просто воспоминания, в другом - публикация архивных материалов в конкретных исторических событиях в советской философии. Долгое время коллективная монография Мамчур, Овчинникова и Огурцова оставалась единственным обобщающим трудом по истории советской философии, хотя и сознательно ограниченной рассказом о советской философии науки. Но несложно заметить, что во всех этих книгах о Московском логическом кружке и Московском методологическом кружке сказано крайне скупо.

В 2009 - 2010 гг. Институт философии РАН издал многотомную серию «Философия России второй половины ХХ века», где целые тома посвящены главным героям МЛК: Мамардашвили, Зиновьеву и Щедровицкому. О последней из этих работ у нас еще будет возможность рассказать подробнее.

В 2012 году выходит первый обобщающий труд по истории советской философии, книга Нелли Мотрошиловой «Отечественная философия 50 - 80-х годов ХХ века и западная мысль», где предпринята попытка создания концептуального различения между «официальной идеологией» и «неофициальным философским сообществом» (MotrosyLova 2012: 29-33). В контексте решения наших задач нет смысла вдаваться в спор о том, насколько это различение правомерно и исторически оправданно. Важно лишь то, что МЛК в классификации Мотрошиловой однозначно относится к неофициальным философским сообщества. По традиции предыдущих работ на ту же тему, информация об МЛК и ММК в книге Мотрошиловой минимальна, а все, что сказано, повторяет уже утвердившийся ранее шаблон (MotrosyLova 2012: 47).

Эта справка целиком соотносима с описаниями Методологического кружка у Овчинникова и Косичева. Точка зрения Мотрошиловой пересекается с двумя указанными авторами как минимум по трем критериям: 1) эпизодическое внимание к МЛК и ММК в контексте описания советской философии; 2) нейтральное отношение к деятельности кружка, что проявляется, например, в оценке его участников (за исключением крайне негативного отношения Мотрошиловой к Зиновьеву, объяснимого насмешками Зиновьева над Мотрошиловой в «Зияющих высотах»); 3) принципиальное нежелание вдаваться во внутренние хитросплетения взаимоотношений между участниками кружка, а потому описание внутренней непрерывности методологического движения. Хотя, косвенно, такой подход играет на руку версии истории МЛК в трактовке Щедровицкого и его учеников. В целом, Мотрошилова дает положительные оценки философской деятельности бывших членов МЛК. Особое внимание автор книги уделяет личности Мамардашвили, у которого, к слову, из всех членов МЛК, не сложились отношения только с Зиновьевым и по той же самой причине, что и у Мотрошиловой.

Так выглядит обзор источников по истории советской философии в целом. После книги Мотрошиловой значимых обобщающих работ по истории советской философии до настоящего времени не было.

Теперь нужно сменить масштабирование повествования, и включить в список источников работы, в которых отражена деятельность не всей советской философии второй половины ХХ века, а только непосредственных участников МЛК и ММК.

Итак, начатое в еще середине девяностых постепенное погружение в историю советской мысли с 1945 по 1991 годы стало важным фактором в жизни российской академической философии. Но некоторое время еще существовали колебания, поскольку непонятно было под каким углом показать собственные достижения, и при этом одновременно не быть обвиненными в сотрудничестве с системой. На то время, конец девяностых, такое самоопределение было значимым фактором легитимации себя в существующем общественном пространстве. Многие непосредственные участники философских дискуссий ушедшей эпохи были еще живы, и даже пребывали в зените своей академической и научной карьеры. Писать о самих себе казалось тогда не совсем приличным, поэтому первые, после «Отечественной философии науки», работы по советской философии 1950 - 1980-х гг. были посвящены философам, ко времени написания книги уже ушедшим из жизни.

Именно в такой логике возник замечательный двухтомник «Философия не кончается... Из истории отечественной философии ХХ век» (1998, второе издание - 1999). Первый том имел подзаголовок «1920 - 50-е годы», второй, соответственно, «1960 - 80-е годы». Редактором обоих томов выступил Владислав Лекторский, на то время главный редактор главного в России философского журнала «Вопросы философии». Соответственно, большинство текстов сборника представляют собой перепечатку статей журнала, что, естественно, нисколько не умаляет их значения.

Во втором томе есть сразу две статьи о Георгии Щедровицком, хотя обе были докладами на конференции памяти Щедровицкого, и они никогда не публиковались в «Вопросах философии». Первая статья - Вадима Розина «К истории Московского логического кружка: эволюция идей, личность руководителя». Вторая статья, «Г. П. Щедровицкий в развитии генетической логики и методологического движения» принадлежит Иосафу Ладенко. Оба в свое время были членами ММК.

Нужно отдать должное редакторскому таланту Лекторского, поместившего в одной главе о Щедровицком две существенно отличающиеся версии истории методологического движения и отношения к личности его основателя. Заочный диалог между Ладенко и Розиным был борьбой за право построить доминирующую версию истории Московского логического кружка.

Анализ Ладенко объективен до тех пор, пока в статье не возникает в качестве объекта методология самого Ладенко. Несмотря на это, первая часть статьи, преимущественно имеющая дело с историей логического кружка, написана вполне объективно. Автор статьи дает четкое представление о хронологии кружка и привязывает каждую дату к конкретному событию.

Первым делом он отвечает на наиболее на то время злободневный вопрос о том, кто же на самом деле был лидером МЛК. Ладенко сообщает, что он вместе со Щедровицким был «в составе Московского логического кружка, основателем которого был А. А. Зиновьев. После окончания аспирантуры и защиты диссертации А. А. Зиновьевым руководство перешло к Г. П. Щедровицкому» (Ladenko 1998: 564). Второй вопрос, интересующий всех, кто знаком с сутью проблемы, состоял в определении точного времени возникновения МЛК. Как видно из предшествующего изложения, Овчинников и Мотрошилова осторожно, не называя конкретных дат, писали о том, что МЛК возник в начале пятидесятых годов, или же возник в первой половине пятидесятых годов. Лишь наиболее далекий от общения с членами кружка декан философского факультета МГУ четко определяет дату основания кружка во временном промежутке 1952 - 1954 гг. На чем в таком случае основывается точка зрения Косичева? Велика вероятность того, что Косичев был знаком со вступительной статьей Анатолия Пископпеля, которой открываются «Избранные труды» Георгия Щедровицкого, изданные в 1995 г., где уже встречаются даты 1952 - 1954 г. О другой, схожей по замыслу, работе Пископпеля будет подробнее рассказано ниже, в связи с ее публикацией в сборнике под редакцией Натальи Кузнецовой.

Ладенко, в отличие от перечисленных выше авторов, ситуацию знал изнутри, поскольку был непосредственным очевидцем событий. Его версия характерна тем, что содержит четкую датировку образования и распада кружка, фиксирует конкретный исторический отрезок времени существования МЛК (Ladenko 1998: 565). Отметим сразу одну из причин возникновения кружка, никем ранее не замеченную. Участники МЛК, хотя это должно демонстрировать само название кружка, обратились к изучению не философии вообще, а к логике, как науки, наиболее защищенной от влияния на нее со стороны идеологии. Косвенно это положение подтверждается высказываниями Мамардашвили, Щедровицкого и Грушина о том, что каждый, кто хотел посвятить свою жизнь изучению философии, а не обслуживанию идеологии, выбирая между диалектическим материализмом и историческим материализмом, всегда останавливал свой выбор на первом. Новая советская логика, по замыслу ее создателей, должна была стать антиидеологичесой школой мышления. Такими были мотивы создания МЛК в изложении Ладенко. В этом же докладе можно отыскать множество подробностей о функционировании МЛК, по тем или иным причинам оставшиеся вне зоны внимания четырех его главных, хотя и не единственных представителей.

Обычно кружок МЛК представляли как неформальную группу молодых преподавателей, аспирантов и студентов, беспечно бродивших по московским улицам и размышляющих в слух о путях развития молодой советской философии времен хрущевской Оттепели. Эту картину легко представить, если вспомнить жизнь молодой советской интеллигенции по советским фильмам, вроде «Заставы Ильича» Марлена Хуциева, «Я шагаю по Москве» Георгия Данелии или, если нужен грузинский колорит, «Жил певчий дрозд» Отара Иоселиани. И, наоборот, редко раскрывается степень институализации Московского логического кружка в стенах МГУ. В этом, к слову, еще одно отличие от ММК. Щедровицкий любил долго и подробно рассказывать в каких комиссиях, собраниях, учебных заведениях, научных и политических институтах проходила жизнь членов ММК. Возможно такое различие в освещение истории МЛК и ММК объясняется ситуацией на факультете в пятидесятые годы, сжато описанную Ладенко и намного более подробно раскрытую в текстах Косичева, Лекторского, Иллеш и Раскина на примерах контекстуально и хронологически сопряженных событий вокруг Ильенкова и Коровикова, напрямую не связанных с существованием кружка. Лишь Ладенко дает уникальное в своей подробности описание работы кружка в рамках существующего в то время научного студенческого общества. Прояснение событий жизни членов кружка непосредственно во время работы или учебы в МГУ позволяет рассмотреть за мифом об МЛК его реальную историю. Ладенко вновь подчеркивает тот факт, что кружок основал Зиновьев, но это важно знать не потому, что Зиновьев «более великий философ», чем Щедровицкий, а потому, что в институциональной иерархии университета аспирант Зиновьев имел гораздо большие рычаги влияния на ситуацию, чем студент Щедровицкий (Ladenko 1998: 566). Если доверять воспоминаниям Ладенко, институализация кружка при Научном студенческом обществе не является доказательством какой-либо идеологической ангажированности его участников. Желание создать логический кружок при университете также нельзя считать формой какого-либо сотрудничества его участников с администрацией университета, всегда замеченную в наполовину преступном стремлении поставить под контроль любую научную инициативу. Наоборот, отсутствие неуместной законспирированности позволяло практически все пятидесятые годы (в первую половину пятидесятых - на философском факультете МГУ, во вторую половину пятидесятых - где угодно) Зиновьеву, Грушину, Щедровицкому, Мамардашвили и, чуть позже к ним присоединившимся Костеловскому, Ладенко, Лахути, Финну, Алексееву, Швыреву, Садовскому открыто обсуждать проблемы построения новой советской логики и теории мышления.

Так протекала жизнь членов МЛК на философском факультете. Напомним, что основание кружка Ладенко возводит к 1952 г. Возникает вопрос, какое событие произошло в 1952 году, положившее начало существованию Московского логического кружка? Ладенко пишет о том, что МЛК строго делилось на две группы - постоянных участников и случайных попутчиков (Ladenko 1998: 567). В данном случае можно оставить открытым вопрос, кого из студентов и по каким критериям можно засчитывать в члены кружка, а кого лишить этого права. В контексте обсуждаемой проблемы это не принципиально. Гораздо важнее обратить внимание на то, какие изменение в своем научном статусе претерпели трое наиболее тесно связанных между собою членов кружка: Зиновьев, Грушин и Щедровицкий. В 1952 году, конвенциальной, согласованной его участниками даты возникновения Московского логического кружка, Зиновьев учился на втором курсе аспирантуры, Грушин поступил на первый год аспирантуры, а Щедровицкий был на последнем году обучения по специальности «Философия», готовился защищать диплом и, по примеру старших товарищей, готовился поступать в аспирантуру философского факультета МГУ. Таким образом, 1952 год в качестве даны основания МЛК объясняется тем, в этом годы между собою были знакомы трое из четырех главных представителей кружка. А главное, что именно в 1952 г. состоялось судьбоносное знакомство, определившее события их жизни на долгие годы вперед, Щедровицкого с Зиновьевым.

В то же время, третий участник кружка, Грушин сдвигает дату основания МЛК на год вперед. Для Грушина главным событием создания кружка стало не знакомство Зиновьева и Щедровицкого, а совместное участие, уже с четвертым участником, Мамардашвили, в защите дипломной работы Щедровицкого (Grusin 2004). По нашему мнению, все-таки событие 1952 года было гораздо важнее.

Зная теперь точку зрения Ладенко на время создания кружка, его деятельности в стенах университета и вне университетских стен, осталось лишь понять его версию причин распада кружка. Ладенко утверждает, что МЛК в классическом формате заканчивается в 1956 г. (Ladenko 1998: 567-568).

Означает ли это, что 1956 г. можно было б считать датой распада кружка? Как уже было отмечено, МЛК существовал в двух формах - институализированной и неофициальной. В 1957 г. распалась институализированный формат кружка, а семинары уже полностью были перенесены во внеуниверситетское пространство. В статье Ладенко всплывала еще одна дата, сигнализирующая о распаде МЛК - 1958 г. Было ли в этом году какое-либо судьбоносное для МЛК событие? Ладенко в качестве такого события видит свой уход из кружка, а это как раз произошло в 1958 г. При всем уважении к одному из пионеров методологического движения, вряд ли это событие корректно связывать с окончанием работы МЛК. На наш взгляд, МЛК заканчивает свое существование там и тогда, где и когда навсегда расходятся пути Зиновьева и Щедровицкого. Предварительно мы относим это событие к 1959 г., а с обоснованиями можно ознакомиться в следующей главе нашего исследования.

Итак, Ладенко центральной фигурой МЛК считает Зиновьева, а время существования сводит к периоду с 1952 по 1958 годы. Теперь время понять, как эти же события рассматривает Розин. Последний, в отличие от Ладенко, центральной фигурой МЛК считает Щедровицкого, а год возникновения кружка сдвигает еще на год ниже, чем это делал Грушин, к 1954 году (Rozin 1998: 547) Еще одним не сложным способом подчеркнуть уникальное положение внутри кружка личности Щедровицкого состоит в том, чтобы, выделив лишь его в качестве незаменимой фигуры, и тут же простым списком перечислить остальных участников МЛК. Здесь мы наблюдаем неумело созданный Розиным анахронизм: Щедровицкий - «известный отечественный философов», «руководитель кружка», и Зиновьев, Мамардашвили и Грушин - «группа молодых талантливых философов» (Rozin 1998: 547-548). Отчетливая разница с трактовкой Ладенко, и с фактическими данными в принципе. Аспирант, после защиты - кандидат наук, а затем и доктор наук, профессор, заведующий кафедрой логики философского факультета МГУ Зиновьев неожиданно оказался «молодым философом», рядом со студентом, выпускником, не поступившим в аспирантуру МГУ, и защитившимся в Педагогическом институте Плеханова через десять дет после Зиновьева, «неизменным руководителем кружка», Щедровицким.

Но есть в трактовке Розина одна составляющая, отсутствующая у Ладенко, однако существенная для понимания сложной архитектуры МЛК. Ладенко настаивал на том, что Московский логический кружок занимался лишь логикой, дисциплиной, максимально отдаленной от идеологии. Это неверная трактовка. МЛК разрабатывал свою версию логики, понимая ее как новую материалистическую диалектику, и тем самым отчасти сближался с кружком гносеологов под руководством Ильенкова. Но диалектика и Маркс гораздо ближе были Зиновьеву чем Щедровицкому. Последний себя почти не связывал историей марксизма, и потому «Капитал» не был для него источником логики Маркса. У Щедровицкого периода МЛК была видна отчетливая тенденция сближения с неопозитивизмом. Практически со всем сказанным Розовым можно согласиться, кроме вывода о том, что в МЛК сохранился принцип историзма (Rozin 1998: 548-549). Ровно наоборот, переход от анализа текстов Маркс к мышлению как таковому, к логике и философии науки требовал от МЛК оставить историзм ради мышления в категориях естественных наук. Разрыв с историзмом был наиболее резким отличием ММК от МЛК. Отсутствие чувства исторической дистанции к началу 1960-х приведет Щедровицкого к спору с Аристотелем, а через этот спор - к тяжбе с советским аристотелизмом и классической формальной логикой. Отказ от диалектики, истории и материализма делал методологическое движение уникальным явлением в советской интеллектуальной жизни. Даже логики мыслили себя из истории. Но Щедровицкий сменил логику на методологию как раз с целью синхронизировать воедино любое мышление, без учета его давности. Это был радикальный шаг в сторону американских междисциплинарных наук так же, как Щедровицкий, относившиеся к историзму как изжившему себя научному принципу.

В финальной стадии своего анализа Розин снова возвращается к вопросу об исторических этапах методологии и в принципе к достижениям методологической школы. Хорошо заметно, что Розин, в отличие от Ладенко, понимает становление методологического движения в виде эволюционирующей школы мышления. Зафиксируем и то, что Розин еще дальше отодвигает границу завершения первого этапа к 1960 году, хотя прямо и не связывает это с каким-либо событием (Rozin 1998: 553). Скорее всего, это намек на появление в кружке в начале шестидесятых самого Розина. Но суждение о том, что на начальном этапе только формировалась первая программа, а следующий этап был ее реализацией, еще раз показывает, что для Розина, как представителя уже второго поколения методологов, принципиально было снять противопоставление между МЛК и ММК, и свести первую версию кружка просто к предварительному этапу ММК.

Внутри методологического движения отныне доминировала версия Розина, а точка зрения Ладенко на долгие годы была предана забвению. В то же время дискуссия между представителями первого и второго поколения методологов во втором томе сборника «Философия не кончается...», вышедшего еще, напомним, в 1998 году, ясно показала, что именно ММК имел все шансы закрепиться в роли центральной школы мышления в советской и российской философии второй половины ХХ века. Теперь уже, когда эта дискуссия вышла на главную философскую площадку страны - а публикация тома была инициирована именно Институтом философии - нельзя было игнорировать ММК, считая его маргинальной частью философских дискуссий. Более того, постепенно многие стали осознавать и то, что у школы Щедровицкого после смерти ее основателя оставались все шансы не только не уйти в забытое всеми прошлое, но в обозримом будущем занять лидирующие позиции в новой российской философии.

Команда ММК никак и никогда не пересекалась с русской религиозной философией, с доминирующими ленинской и сталинской версиями диамата, не становилась в подчиненное положение к западным философским школам. Декларативное и даже вызывающее поведение методологов, считавших себя оригинальной школой мышления, стало полной неожиданностью для философских генералов позднего СССР. Теперь с этой школой нужно было считаться. Предстояла сложная задача вписать ММК в разветвленную бюрократическую структуру марксистко-ленинский академической философии.

Для реализации этой задачи в 2004 году, через шесть лет после публикации двухтомника «Философия не кончается.», под редакцией Наталья Кузнецовой, тоже выходца из методологической школы, был издан сборник «Познающее мышление и социальное действие (наследие Г. П. Щедровицкого в контексте отечественной и мировой философской мысли)». Здесь те самые «философские генералы» из Института философии - Лекторский, Степин, Швырев - вместе с методологами старшего поколения, Розиным, Розовым и Садовским, как любили выражаться в тридцатые годы, «единым фронтом», выступили со своей версией развития ММК и роли в нем Щедровицкого. Это было абсолютно беспрецедентное явление. Мотивировать совместное выступления элиты советской философии, десятилетиями определявших курс Института философии, философского факультета МГУ и журнала «Вопросы философии», должно было только из ряда вон выходящее событие. Таким событием стало лавинообразное издание архивов ММК, и особенно работ Щедровицкого.

В далеком прошлом большинство номенклатурной философской элиты по причине живого человеческого интереса было так или иначе задействовано в семинарах Щедровицкого, которому никто из них тогда не придавал какого-либо особого значения. Сейчас же, в начале нового века, речь уже шла о том, чтобы вмешаться в экстремально быстро формирующийся философский дискурс и сказать свое весомое слово. Казалось, что для того, чтобы расставить все точки над «і», будет достаточно просто напомнить о том, что Щедровицкий никогда не был в мейнстриме советской академической философии, и все его инициативы носили нефилософский, а часто и ненаучный, характер. С другой стороны, если события дальше будут идти так же не прогнозировано и бесконтрольно, нужно вовремя перестраховаться и выступить в роли старших наставников для Щедровицкого. Но доктора наук из Института философии не учли тот факт, что кандидат наук Щедровицкий позаботился о том, чтобы заранее выстроить такое представление о прошлом, где «философским генералам» просто не нашлось места. Старые прожжённые номенклатурщики не представляли себе даже того, что отнюдь не они выступали целью для тотальной критики Щедровицкого. И тем не менее, сборник о Щедровицком, внешне комплементарный, был первым и достаточно сильным вызовом методологическому движению со стороны старой философской элиты.

Нужно отметить, что в сборнике было разрешено высказаться биографу Щедровицкого Анатолию Пископпелю, автору вступительной статьи «Избранных трудов» (1995) Щедровицкого, и выдвинувшемуся на первый план лидеру третьего поколения методологов, Петру Щедровицкого. Статьи Пископпеля и Щедровицкого- мл. концептуально были встроены в сборник так, чтобы наиболее лояльные по отношению к Георгию Щедровицкому мнения, открывали и закрывали сборник. Это большое достоинство сборника и личных успех редактора Натальи Кузнецовой. В центре же сборника размещались статьи оценочно нейтральные или же аккуратно критические.

В предисловии к сборнику Кузнецова недвусмысленно раскрывает цели его авторов. Обращает на себя внимание достаточно резкая оценка Кузнецовой наиболее существенного исторического ресурса ММК - бесконечного потока воспоминаний целый трех поколений участников методологического движения (Kuznecova 2004: 8). Никакая другая школа советский мысли не была так плотно представлена именно количественно. По сути, застолбить место в исторической памяти, и это глубоко прочувствовала Кузнецова, методологи могли, даже не прикасаясь к своему золотому ресурсу: содержательно-генетической логике, теории мыследеятельности и организационно-деятельностным играм. Жесткий тон суждений Кузнецовой достаточно легко позволяет понять ее отношение к наследию Щедровицкого. В качестве участницы ММК она прекрасно осознавала как сильные, так и слабые стороны саморепрезентации методологов. Было ясно, что мемориальный стиль глубоко усвоен методологами, и уже начиная со статьи Розина в сборнике «Философия не кончается...» инициатива на этом поле была надолго перехвачена. Тем самым Кузнецова заблаговременно предупреждала авторов сборника, что просто рассказать свою версию о том «как все было на самом деле», уже далеко недостаточно. Методологи под руководством Щедровицкого долго и упорно работали над тем, как аккумулировать в диалоге первенство коллективного мышления над индивидуальным. Никакие академические титулы не давали преимущество в процессе жесткого спора о советском интеллектуальном наследии. Методологи были готовы к тому, что их статус будут пытаться подорвать, и заранее подготовились, чтобы предложить целый набор контраргументов. Более того, когда Кузнецова настаивала на вреде воспоминаний для объективного историко-философского исследования, она забыла, что все без исключения предыдущие работы о советской философии были написаны как раз в этом жанре. Работы Мамчур, Овчинникова, Огурцова, Шарапова, Косичева, Бирюкова, Ладенко, Розина, Мотрошиловой, Лекторского были построены таким образом, чтобы продемонстрировать ценность своего уникального опыта непосредственных участников событий. А значит, что постановка задачи «освоить базовый комплекс идей» ММК была единственным шансом подчинить идеи Щедровицкого общей логике академической философии в СССР. Но насколько эта задача была исполнима, оставалось под большим вопросом. Кроме задачи разобрать методологию на составные части, понять ее сильные и слабые стороны, были задачи и проще. Предполагалось, что прямая атака на личность Щедровицкого была задачей гораздо более простой, а по эффекту - самой глубоко воздействующей на предполагаемых читателей. Тем более, что Щедровицкий и сам был не прочь использовать такой запрещенный прием. Осознавая уязвимость методологии с этой стороны, Кузнецова постепенно и неумолимо подрывала персональный авторитет Щедровицкого (Kuznecova 2004: 8). Наконец, третий и последний фронт атаки на методологическое движения был выстроен Кузнецовой вокруг проблематизации полученных результатов ММК (Kuznecova 2004: 8-9). Такой заранее утвержденный вердикт методологии нам представляется достаточно беспечным или, как минимум, недостаточно продуманным высказыванием в публичное и академическое пространство. Нужно было еще доказать то, что методология занималась построением «воздушных замков». А между тем несмотря на то, что редактор сборника настраивала читателей на изобличительный стиль статей, практически все авторы, в той или иной степени, выстраивали свою аргументацию, не следуя советам Кузнецовой.