Своеволие и смирение как мотивы творческих интуиций А.С. Пушкина

Обычно к этому прибавляют, что среди книг, которые Пушкин читает в Болдине, оказалась трагедия английского драматурга XVII века Вильсона «Город чумы», что ремарка из «Вильсоновой трагедии», вынесенная в подзаголовок к «Пиру…», носит достаточно формальный характер, так как из 16 сцен трагедии Вильсона Пушкиным взята только одна, значительно сокращенная и переработанная, добавлены песни, которые стали смысловым центром пушкинской пьесы, -- и в итоге получилось вполне оригинальное произведение. Если уж говорить о книгах-предшественницах, то, конечно, в первую очередь следует назвать «Декамерон» Боккаччо.

Цель этих предварительных замечаний, к которым прибегают пушкинисты, -- поместить трагедию Пушкина в нужный исторический, культурный и литературный контекст, чтобы обосновать свою концепцию прочтения «Пира во время чумы». Оксюморонное название, дважды использованное Пушкиным, -- не «Чумной город», а «Пир во время чумы», не «Песнь чуме», а «Гимн в честь Чумы» -- усиливает антитезу, заложенную в трагедии, и позволяет по-разному её интерпретировать.

Так, для М.Н. Новиковой ключевыми понятиями пушкинской пьесы являются «пир» и «чума», которые она, согласно общей идее своего исследования, преломляет сквозь призму языческой и христианской традиции. Оказывается, что функции и «пира» и «чумы» в равной степени нарушаются в трагедии Пушкина и в результате их противостояния конфликт трагедии приобретает новое качество. «Пир то и дело обрывается молчаньем -- чуме поют гимн. Пир сводит людей безразличных друг к другу, бездушных и потому заживо мертвых. Чума связует мир мертвых и живых, «возлюбленные души» на небесах и души их родных, их любящих на земле. Пир /…/ -- это обряд кощунства, Чума -- обряд очищения» [137, с. 230].

М.Н. Новикова отмечает, что противоестественность происходящего бросается в глаза с первых строк трагедии, с первых реплик её действующих лиц. Пир происходит не в доме, как тому надлежит быть, а на улице. На улицу выносят стол, этот языческий аналог алтаря и жертвенника, за которым происходит застолье, неотделимое в языческом сознании от культа предков и призванное объединить живых и мертвых единой священной связью. Сами пирующие, за исключением Мери и Вальсингама, -- это просто «несколько мужчин и женщин», то есть отречённые, родства не помнящие: об их мужьях и жёнах, братьях и сёстрах, детях и родителях нет никакого упоминания. Предложение помянуть умершего Джаксона «с весёлым звоном рюмок, с восклицанием, как будто б был он жив» -- это профанация самого смысла поминовения: вспомнить о смерти, чтобы скорей о ней забыть.

Ей можно возразить, что нет необходимости привлекать языческий контекст, чтобы понять эту сцену из средневековой пьесы. М.М. Дунаев комментирует начальные ремарки «Улица. Накрытый стол. Несколько пирующих мужчин и женщин» со строго христианской позиции: «Миротворение в христианской символике передается как домостроительство. Творение и устроение дела спасения. Пребывание вне дома поэтому равнозначно, на уровне символа, пребыванию вне Бога. Вне спасения» [55, с. 269].

Своё обращение к этому пласту языческих представлений М.Н. Новикова мотивирует тем, что христианство не отвергает языческую мифологию, а переосмысливает её и что языческие мифологемы в творчестве Пушкина позволяют более точно понять смысл христианских мотивов и реминисценций и тем самым яснее выявить значение собственно пушкинского сюжета трагедии.

Поведение пирующих одинаково кощунственно и с языческой, и с христианской точки зрения. Для язычника чума, как любая враждебная человеку стихия, означает либо наказание высших природных сил за человеческие проступки, либо принуждение к покорности (тогда это дисциплинарная мера к восстановлению утвержденного миропорядка). Но ни в том, ни в другом случае действие нравственных правил не прекращается, человек не перестаёт ощущать себя связующим звеном в бесконечной цепи предков и потомков. «Моры, эпидемии, «заразы» налетали на народы всех времен, но никогда языческое сознание не усматривало в них то, что увидело сознание Нового времени (быть может, впервые -- Боккаччо в «Декамероне»): обессмысливание и исчезновение всех человеческих связей»[137, с. 253] -- поэтому М.Н. Новикова утверждает, что чума вовсе не играет в пушкинской пьесе «языческую роль».

С точки зрения христианского сознания, наказание свыше героям трагедии не требуется, так как они наказывают себя сами. Чума только высветила ту душевную и духовную опустошённость, которая была в сердцах людей и до неё. «Выходит, как оно ни парадоксально для языческого мышления или для обыденного «здравого смысла», чума -- это последний шанс человека. «Нож целебный», призванный и способный «отсечь страдавший член», но спасти жизнь. Жизнь в вечности и жизнь вечную -- человека в других и его духа для других» [137, с. 254], -- заключает М.Н. Новикова.

Г.А. Лесскис видит в трагедии «Пир во время чумы», как и в других пьесах цикла, антитезу наслаждения и смерти, достигшую своего абсолюта в силу экстремальности самой ситуации пира во время чумы. Вначале позиция пирующих напоминает ему эпикурейские обряды античности. Но дальнейшие сцены, по мере нарастания в них «буйного, вакхического» веселья, приобретают всё более откровенный оттенок цинизма, который лишает происходящее высокого пафоса. В итоге Г.А. Лесскис приходит к выводу, что поведение пирующих больше походит на «эгоистическую радость, /…/ что друзья покойного остались живы», чем на «мужественный вызов смерти» [99, с. 350-351].

Важно заметить, что, по его мнению, оппонентами в трагедии Пушкина выступают Молодой человек и Вальсингам. Председатель пира, в отличие от остальных пирующих, сохраняет мужество, «героический дух» и не впадает в отчаяние, прикрытое маской цинизма.

Позиция Вальсингама представляется Г.А. Лесскису более достойной, но всё-таки не совпадающей с позицией самого Пушкина, которому ближе «простодушный христианский взгляд» на происходящее, чем «эпикурейское равнодушие к могилам» [99, с. 351]. Однако Г.А. Лесскис не согласен отождествить авторскую позицию Пушкина и с позицией Священника. Тогда какова всё же авторская оценка событий, изображённых в трагедии? Г.А. Лесскис пишет: «Пушкин предлагает /…/ иную концепцию подвига, в которой подвиг стимулируется не жаждой высшего наслаждения, обостряемого близостью смерти, а радостью от сознания помощи, оказанной другому человеку, причем помощью чисто духовной, моральной, которая может и не дать никаких видимых, «материальных» результатов» [99, с. 354]. Эти слова Г.А. Лесскиса заманчиво принять за ответ на им же самим поставленный вопрос, однако они относятся не к трагедии «Пир во время чумы», а к стихотворению «Герой». Таким образом, Г.А. Лесскис избегает ставить точку в обсуждаемой проблеме.

Если оставаться в рамках заявленной нами концепции (что в цикле «Маленьких трагедий» заложена оппозиция «своеволия -- смирения»), то нельзя не заметить, что в «Пире во время чумы» она выражается наиболее прямолинейно, самым очевидным образом: через противостояние Председателя пирующих Вальсингама и Священника.

Другая отличительная особенность последней трагедии Пушкина связана с проблемой «наказания» героев. Во всех предшествующих трагедиях своеволие героев выражается в форме нарушения какой-либо нравственной заповеди, подчинения какой-либо греховной страсти. В «Скупом рыцаре» барон Филипп одержим грехом сребролюбия, Сальери мучает почти нечеловеческая зависть, Дон Гуан виновен греху прелюбодеяния. Все они так или иначе совершают убийство.

На первый взгляд, в трагедии «Пир во время чумы» ситуация совсем иная. Чума поражает всех -- виновных и невинных, и эта непостижимость и неумолимость смерти приводит в отчаяние оставшихся в живых. Как вести себя человеку в подобных обстоятельствах? Думать о спасении души -- отвечает христианство. Думать о спасении жизни -- отвечает человек Нового времени. По сути дела, именно здесь заключается главное различие между христианским и новоевропейским мировоззрением, впервые зафиксированное уже в «Декамероне» Боккаччо: «/…/ вместо покорно-молитвенного ожидания Божьей кары /…/ лицо заявляло свое право не только на жизнь, но и на душевное спокойствие в годину всеобщего бедствия, борьба с которым представлялась невозможной» [99, с. 347].

Это же различие, в конечном счете, обусловливает разные нравственно-философские позиции и поведенческие реакции героев пушкинской трагедии. С точки зрения тех, кто выбирает «спасение жизни», поведение пирующих действительно может выглядеть так, как его рассматривает Г.А. Лесскис: «/…/ как торжество человеческого духа перед лицом смерти: вместо бессильных молитв, судороги страха или тупого равнодушия пирующие сохраняют присутствие духа, способность радоваться жизни и любить» [99, с. 348]. Но приведённые слова Г.А. Лескисса можно одинаково легко отнести к поведению Священника, то есть к тем, кто воплощает прямо противоположную жизненную позицию. Те, кто выбирает «спасение души», неизбежно возразят: чьи «молитвы бессильны» -- пирующих или тех «стариков и жён», которые, не боясь заразы, «освящают общую, смертную яму»?

«Судороги страха» -- но разве не пирующие испытывают больший страх, чем молящиеся:

Ага! Луизе дурно; в ней, я думал,

По языку судя, мужское сердце.

Но так-то -- нежного слабей жестокий,

И страх живет в душе, страстьми томимой!

[VII, 178]

«Тупое равнодушие» -- а как можно назвать отношение пирующих друг к другу, хотя бы на примере их отношения к умершему накануне Джаксону.

Хотя красноречивейший язык

Не умолкал еще во прахе гроба,

Но много нас еще живых, и нам

Причины нет печалиться.

[VII, 175]

«Присутствие духа» -- но его едва ли не больше у тех, кто в момент смертельной опасности выполняет свой долг и продолжает заботиться о ближних, ухаживая за больными и вывозя тела умерших.

«Радоваться жизни» -- но можно ли радоваться жизни среди всеобщего бедствия? Не походит ли больше такая радость на «судорогу буйного веселья».

И, наконец, «любить» --

Бокалы пеним дружно мы,

И Девы-Розы пьем дыханье --

Быть может -- полное Чумы!

[VII, 181].

А ведь в этих стихах речь идёт о чисто плотском наслаждении, другими словами, о грехе пьянства и блуда.

Христианство предлагает другой идеал любви.

Если ранняя могила

Суждена моей весне --

Ты, кого я так любила,

Чья любовь отрада мне, --

Я молю: не приближайся

К телу Дженни ты своей,

Уст умерших не касайся.

Следуй издали за ней.

И потом оставь селенье!

Уходи куда-нибудь,

Где б ты мог души мученье

Усладить и отдохнуть.

И когда зараза минет,

Посети мой бедный прах;

А Эдмонда не покинет

Дженни даже в небесах!

[VII, 177]

Столкновение своеволия и смирения достигает своего пика в противостоянии Вальсингама и Священника.

Гимн Чуме:

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

И в аравийском урагане,

И в дуновении Чумы.

Всё, всё что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья --

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

Итак, -- хвала тебе, Чума!

Нам не страшна могилы тьма,

Нас не смутит твое призванье!

Бокалы пеним дружно мы,

И девы-розы пьем дыханье, --

Быть может … полное Чумы.

[VII, 180 - 181]

Безбожный пир, безбожные безумцы!

Вы пиршеством и песнями разврата

Ругаетесь над мрачной тишиной,

Повсюду смертию распространенной!

Средь ужаса плачевных похорон,

Средь бледных лиц молюсь я на кладбище,

А ваши ненавистные восторги

Смущают тишину гробов -- и землю

Над мертвыми телами потрясают.

/…/

Я заклинаю вас святою кровью

Спасителя, распятого за нас:

Прервите пир чудовищный, когда

Желаете вы встретить в небесах

Утраченных возлюбленные души.

Ступайте по домам.

[VII, 181 - 182]

Память о смерти входит в число христианских добродетелей, так как она отвлекает человека от сферы исключительно материальных интересов, заставляет обратиться к вопросам бытия, размышлениям о смысле человеческой жизни, о добре и зле, о грядущем воздаянии, о «тайнах гроба», о вечности. В благополучные времена мало кто способен добровольно отрешиться от мирской многозаботливости, но всенародные бедствия, такие, как чума, война, голод, заставляют задуматься о смерти всех. Ибо «все мы составляем едино». Русские летописи сопровождают рассказы о подобных бедствиях формулой «Господь посетил». Правило католической церкви гласит: делай, что должно, а там будь, что будет. С точки зрения христианской этики, в бедственные времена человек должен обратиться к духовной стороне бытия. Нельзя оставаться в стороне от всеобщей, всенародной беды, нельзя спастись в одиночку, сохранить душевное спокойствие, вообще нельзя жить по-прежнему.

В споре со Священником Вальсингам говорит:

/…/ признаю усилья

Меня спасти… старик! иди же с миром;

Но проклят будь, кто за тобой пойдет!

[VII, 182 - 183]

Мало кто из пушкинистов обращает внимание на эти слова Вальсингама. М.М. Дунаев ограничивается замечанием, что это «неприкрытый сатанизм» [55, с. 272]. Нам представляется, что Пушкин этой строчкой «снижает» впечатление от той абсолютизации свободы, от самоупоения своеволием, которыми дышит «Гимн Чуме». Это предостережение тем, кто мечтает о бессмертии и величии человека без Бога.

Невозможно не заметить до странности близкого сходства между ситуацией, описанной в трагедии, и ситуацией, в которой находится написавший её автор. Окружённый холерными карантинами, поэт воспринимает эпидемию, как досадное препятствие для своих неотложных дел. Предстоящая женитьба, оформление наследства, журнальные и издательские дела влекут его в Москву и Петербург, он отчаянно пытается вырваться. Но проходят недели, месяцы, уехать невозможно -- и Пушкин пишет множество сочинений: письма, повести, стихи, сказки, критические статьи -- и лишь в начале ноября среди всего этого изобилия появляется первое произведение, которое прямо отзывается на жизненную ситуацию, переживаемую поэтом.

Итак, в «Маленьких трагедиях» Пушкин изображает католический мир и, казалось бы, в этом должна быть причина различия (другая «формула» и «мысль»), но Пушкин берет масштаб обобщения такой, что нивелируется разница между православным и католическим христианством. «Бориса Годунова» и «Маленькие трагедии» отличает другое: в «Борисе Годунове» есть силы, воплощающие смирение (Пимен, Патриарх, царь Феодор, Юродивый), а в «Маленьких трагедиях» -- нет, за исключением Священника из финальной трагедии цикла. Конечно, это объясняется большим уровнем секуляризации мировоззрения, которую переживала Западная Европа в этот исторический период. Пушкин обращается к данному историческому этапу, потому что в нём наиболее ярко выражается столкновение двух культур: умирающей культуры Средневековья, с её нравственной императивностью, и культурой Нового времени, которая несет в себе отрицание и замену старых нравственных ценностей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В настоящем диссертационном исследовании была поставлена цель выявить общую значимость философско-религиозной составляющей творчества Пушкина и её реальную соотнесённость с национальными доминантами духовной культуры, сформированными под влиянием православия.

В качестве основных мотивов творческих интуиций Пушкина были рассмотрены своеволие и смирение, проявляющиеся на протяжении всего его творчества. В ходе исследования выяснилось, что пушкинские духовные искания имеют сложный, синтетический характер. Его религиозность основывается скорее не на искренней (сердечной) вере или на исключительно рассудочных размышлениях, но в том числе на тяготении поэта к интуитивно-этическому решению нравственных коллизий.

Для достижения данной цели в качестве первой задачи были рассмотрены подходы к изучению философско-религиозного содержания творческих исканий Пушкина, проявившиеся в современном пушкиноведении.

Анализ концепций творчества Пушкина, выдвинутых западными учёными позволил утверждать, что они оказались мало восприимчивыми к специфически российской традиции пушкиноведения, связанной с русской духовной культурой. Западная пушкинистика предпочла принципиально иные смысловые ориентиры и часто опиралась на структуралистский метод, культуральную поэтику, этнологию, психоанализ и т.д. при анализе художественных произведений русского поэта.

Это различие в приоритетах и методах исследования привело к тому, что первенствующее положение Пушкина в русской литературе не было принято зарубежным пушкиноведением. Осложняющим фактором взаимоотношений отечественного и зарубежного пушкиноведения является связь генезиса западной пушкинистики с идеями русской революционно-демократической литературной критики, так же оспоривающей безусловность авторитета Пушкина в русской литературе.

Таким образом, становится ясным, что разногласия между различными школами пушкиноведения (особенно между западными и российскими) в значительной мере представляют собой объективацию внутреннего конфликта в мировоззрении и творчестве Пушкина, что непризнание первенствующего положения Пушкина в русской культуре вызвано непониманием органичного родства творчества великого национального поэта самому русскому менталитету.

Другим аспектом современного пушкиноведения, рассмотренным в диссертации, является так называемый «православный фактор». Его наличие в современных интерпретациях творчества поэта заставляет учитывать основные постулаты восточного христианства и преломление их в творчестве великого русского поэта.

Как показано в исследовании, вопрос об отношении Пушкина к православной духовности оказывается одним из самых дискуссионных вопросов в современном пушкиноведении. Запутанность мнений, высказываемых по этому поводу и в западной, и отечественной пушкинистике, на наш взгляд, объясняется недостатком внимания к культурному контексту пушкинской эпохи. А между тем именно этот контекст, перенасыщенный сложными процессами перестраивающейся духовной жизни русского общества, позволяет многое понять в общих закономерностях развития пушкинского творчества. Пушкин в период становления находится под прямым влиянием этих скрытых, до конца не проясненных, но очень глубоких процессов, в период зрелости -- демонстрирует пример преодоления духовного кризиса, который переживало всё русское общество того времени.

Актуализация аксиологического аспекта обусловлена особой сложностью социокультурной обстановки, как она сложилась к началу XIX века. Материал, представленный в первой главе данной диссертации, показывает неоднородность и неодномерность религиозно-духовных и философских движений в России, находившейся, с одной стороны, под воздействием западноевропейских идей, вплоть до самых радикальных, с другой стороны, в значительной мере сохранявшей инерцию православной духовной культуры, несмотря на явное дистанцирование от неё образованных кругов русского общества.

Христианская этика в пушкинскую эпоху переживает серьёзный кризис, который далеко не всегда учитывается при рассмотрении вопроса о духовных исканиях Пушкина.

Поэтому второй задачей диссертации являлось прояснение особенностей восприятия христианской этики в русском обществе пушкинской поры. В результате исследования было установлено, что «александровская» эпоха в развитии России была насыщена процессами духовной переориентации русского дворянского общества; в творчестве Пушкина и сами эти процессы, и реакция на них отразились в очень острой форме. При внимательной чтении сочинений зрелого Пушкина нельзя не заметить акцентирования нравственной проблематики затрагиваемых в них вопросов. Эту художественно выраженную нравственность мы рассматривали, с одной стороны, как проявление влияния на Пушкина западноевропейских ценностных систем (в ранние периоды творчества), с другой стороны, в связи с родной для Пушкина почвой русско-православной культуры (в завершающий этап творчества).

Третьей задачей работы явился анализ основных тем творчества Пушкина в аспекте христианской аксиологии. Для того чтобы продемонстрировать особенности реализации мотивов своеволия и смирения в творчестве Пушкина, мы обратились к целому ряду произведений поэта, в которых они выражены предельно ярко. Это позволило нам выявить основные линии творческого воплощения его духовных поисков.

Исследование показало, что уже лицейская лирика Пушкина содержит полный перечень тем, которые получат в дальнейшем развитии его творчества преимущественное положение. Ведущими мотивами творчества поэта вплоть до кризиса начала 20-х годов остаются мотивы своеволия, представленные в сгущенном, концентрированном виде, достигающие своего апогея в богохульстве, эротизме и политическом радикализме. Характерная, отличительная особенность этих мотивов заключается в том, что они существуют не изолированно друг от друга, а в тесном переплетении, в едином комплексе, что определяется из связью с исповедуемой в то время Пушкиным эвдемонической секуляризованной культурой.

Мотив свободы, понятой в сугубо романтическом ключе, является главным мотивом, объединяющим южные поэмы. И хотя каждая поэма имеет некоторые чисто пушкинские черты, их смысл и содержание определяется общими эстетическими принципами романтизма как художественной системы, опрокинувшей шкалу традиционных христианских ценностей. Западноевропейский романтизм в литературе сделал человеческое своеволие главным предметом своего изображения. Идейно-тематический анализ поэмы «Кавказский пленник» и общий обзор остальных южных поэм позволил нам утверждать, что мотивы романтического своеволия в творчестве Пушкина того времени в большей степени обусловлены литературными подражаниями, его чрезвычайной увлеченностью поэзией и личностью Байрона и исчезают по мере того, как Пушкин освобождается от влияния западноевропейских кумиров, а также от последствий своего «либерального воспитания» в целом.

В период кризиса 1822-1824 годов ценностные ориентиры Пушкина меняют своё содержание. Свобода перестаёт осознаваться как абсолютная ценность и получает новое осмысление, отражённое в стихотворении-притче «Свободы сеятель пустынный…». Одновременно с переосмыслением понятия свободы впервые в творчестве Пушкина намечается «уравнивание в правах» мотивов своеволия и смирения, наметившегося в поэме «Бахчисарайский фонтан». Религиозная чистота и целомудрие впервые становятся предметом сочувственного изображения поэта.

В нашем диссертационном исследовании мы проследили, как в середине 20-х годов впервые социально-политические идеалы русского образованного общества, разделяемые Пушкиным, столкнулись с традиционными русскими духовными ценностями. Пушкинский патриотизм теряет связь с по-декабристски понимаемыми стремлениями к рациональному государственно-политическому устройству и начинает приближаться к представлениям о патриотизме в ценностной системы православия. Это утверждение подтверждается анализом ряда художественных произведений, проведённом в нашей работе с позиций христианской аксиологии. Романтическое самовозвеличивание человеческой личности и стихийно-гедонистическое отрицание Бога, дополненное идеями философии Просвещения, сменяется глубоко рефлексирующим атеизмом, преодоленным Пушкиным на более поздних этапах своего творчества.

В ходе решения четвёртой задачи было прослежено, каким образом оппозиция «своеволия-смирения» репрезентирована на материале драматических произведений Пушкина. В результате рассмотрения трагедии «Борис Годунов» нами было установлено, что в трагедии заключена бесспорно православная концепция истории, хотя её эстетическое воплощение могло не во всём совпадать с чисто историческими взглядами Пушкина на описанные в трагедии события. Нам представлялось целесообразным произвести анализ драматических произведений «Бориса Годунова» и «Маленьких трагедий» в одной главе, т.к., по мнению самого Пушкина, история России «требует другой мысли, другой формулы», чем «история христианского запада» [XI, 127]. Эту другую мысль и формулу Пушкин воплотил в «Маленьких трагедиях». В ходе исследования оказалось, что в основе различия между русским и западноевропейским менталитетом лежит не столько конфессиональное различие между православием и католицизмом, сколько уровень секуляризации той и другой культуры. Как категории общеевропейской христианской духовной культуры, своеволие и смирение являются не только ценностными абсолютами, но включают в себя иерархически выстроенные положительные и отрицательные ценностные значения: своеволие -- человеческие страсти (грехи), смирение -- человеческие добродетели.

Наконец, была выявлена соотнесенность пушкинской ценностной системы с идеалами русской духовной культуры. Главную особенность духовного развития Пушкина, на наш взгляд, отчётливее всего сформулировал И.А. Ильин: «Так совершал Пушкин свой духовно-жизненный путь: от разочарованного безверия -- к вере и молитве; от революционного бунтарства -- к свободной лояльности и мудрой государственности; от мечтательного поклонения свободе -- к органическому консерватизму; от юношеского многолюбия -- к культу семейного очага» [9, с. 225].

Таким образом, на завершающем этапе своего творчества Пушкин вплотную приблизился к области нравственных императивов, сформированных в народном сознании под воздействием духовной культуры православия.

Можно считать отличительной особенностью творчества Пушкина переход мотивов крайнего своеволия к мотивам подлинного христианского смирения. В романе «Капитанская дочка», в котором сконцентрированы мотивы смирения подобно тому, как мотивы своеволия сконцентрированы в поэме «Гавриилиада», Пушкин даёт образцы подлинно православного сознания. Герои пушкинского романа являются примером того, как христианская этика переносит акцент с общественных в личные отношения между людьми, тем самым указывая реальную альтернативу обострению социального антагонизма крепостной России.

Очень существенными для решения задач нашего исследования оказались размышления Пушкина о взаимоотношениях русских с нехристианскими народами, входящими в состав России. Эту проблему он пытается разрешить в художественных произведениях («Тазит»), в публицистических и философских рассуждениях («Путешествие в Арзрум», критические статьи 30-х годов, дневниковые записи), настаивая на принципе милосердия, как на доминантном факторе в её решении.

В конце своего жизненного пути Пушкин достигает понимания самых высоких идеалов православной системы ценностей, в том числе отношения к смерти. Эти мотивы рассмотрены на примере стихотворения «Воспоминание», «Странник», отрывка «Чудный сон мне Бог послал…».

Итак, материал нашего диссертационного исследования позволяет утверждать, что этическая сторона творчества Пушкина в своих основных координатах совпадает с национальными доминантами духовной культуры, сформированными под влиянием православия.

Всё это позволяет судить о нетривиальности духовной составляющей пушкинского творчества и рассматривать её как проявление глубинных основ национального духа. Именно эта глубинность и выступает важнейшим обоснованием признания Пушкина выразителем русского национального менталитета.

В ходе исследования были решены поставленные задачи:

проанализированы подходы к изучению философско-религиозного аспекта творчества Пушкина, существующие в современном пушкиноведении;

выявлены особенности восприятия христианской этики русским обществом пушкинской поры;

проанализированы основные темы творчества Пушкина с точки зрения христианской аксиологии;

прослежена репрезентация оппозиции «своеволия-смирения» в драматических произведениях Пушкина;

выявлена реальная соотнесенность ценностной системы Пушкина с идеалами русской духовной культуры.

На защиту выносятся следующие положения:

1) существует вполне определенная религиозная основа творчества Пушкина, которую можно выявить через сопоставление восприятия его творчества в русской культуре и культурах Запада;

2) религиозная база творчества Пушкина может быть рассмотрена в той мере, в какой она лежит в основе ценностной системы, обеспечивающей духовное единство русской нации и духовное единство самого Пушкина с национальной культурой;

3) религиозная ситуация пушкинского времени оказывала конкретное влияние на характер политических и этических воззрений поэта, которые нельзя свести к сумме христианских мотивов в его творчестве;

4) мотивы своеволия и смирения имеют жёсткую связь с эволюцией его ценностной системы;

5) оппозиция «своеволия-смирения» наиболее ярко проявляется в драматических произведениях поэта.

Принципы филологического анализа текста в аксиологическом аспекте могут служить основой для аналогичного изучения других художественных миров.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Пушкин, А.С. Полное собрание сочинений [Текст]: в 17 т. / А.С. Пушкин. - М.: Воскресенье, 1994.

2. Аверинцев, С.С. Византия и Русь [Текст]: два типа духовности / С.С.Аверинцев // Новый мир.- 1988. - №7. - С.210 - 220; №9. - С.227 - 239.

3. Аверинцев, С.С. Поэтика ранневизантийской литературы [Текст] / С.С. Аверинцев - М.: Наука, 1977.- 320 с.

4. Аверинцев, С.С. София - Логос [Текст]: словарь / С.С. Аверинцев. - Киев: Дух i Лiтера, 2001. - 460 с.

5. Аксючиц, В. Святой и гений [Текст]: преподобный Серафим Саровский и А.С. Пушкин -- проявление высших черт национального характера / В. Аксючиц // Москва - 1999. - №6. - С. 206 - 212.

6. Алексеев, М.П. Пушкин и мировая литература [Текст] / М.П. Алексеев. - Л.: Наука, 1987. - 615 с.

7. Анненков, П.В. Пушкин в Александровскую эпоху [Текст] / П.В. Анненков. - Минск: Лимариус, 1998. - 359 с.

8. Анненкова, Е.И. Гоголь и декабристы [Текст]: творчество Н.В. Гоголя в контексте литературного движения 30 - 40-х годов ХIХ в. / Е.И. Анненкова. - М.: Прометей, 1989. - 172 с.

9. А.С. Пушкин Путь к Православию [Текст] / сост. А.Н. Стрижева. - М.: Отчий дом, 1996. - 335 с.

10. А.С. Пушкин Pro et contra [Текст]: личность и творчество Александра Пушкина в оценке русских мыслителей и исследователей: антология / А.С. Пушкин; Русский христ. гуманит. ин - т. - СПб.: РХГИ, 2000. - Т.1. - 712 с.

11. Барабаш, Ю. Сладкий ужас мщения, или Зло во имя добра? [Текст]: месть как религиозно-этическая проблема у Гоголя и Шевченко / Ю.Барабаш // Вопросы литературы. - 2001. - №3. - С. 31 - 65.

12. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества [Текст] / М.М. Бахтин. - М.: Искусство, 1979. - 424 с.

13. Бегунов, Ю.К. Вопросы русской литературы ХVII - ХIХ веков на страницах журнала «Russian literature» (1970-е годы) [Текст] / Ю.К. Бегунов // Русская литература. - 1986. - №1. - С. 201-213.

14. Белинский, В.Г. Избранные сочинения [Текст] / В.Г. Белинский. - М.: ОГИЗ, 1947. - 671 с.

15. Беляк, Н.В. «Маленькие трагедии» как культурный эпос новоевропейской истории (судьба личности - судьба культуры) [Текст] / Н.В. Беляк, М.Н. Виролайнен // Пушкин А.С. Исследования и материалы. -Л., 1991. - Т. 14. - С.73 - 96.

16. Бердяев, Н.А. О русских классиках [Текст] / Н.А. Бердяев. - М.: Высшая школа, 1993. - 368 с.

17. Бердяев, Н.А. Судьба России [Текст]: опыты по психологии войны и национальности / Н.А. Бердяев. - М.: Мысль, 1990. - 207 с.

18. Березкина, С.В. Мотивы матери и материнства в творчестве А.С. Пушкина [Текст] / С.В. Березкина // Русская литература. - 2001. - №1. - С. 167 - 186.

19. Берковский, Н.Я. О мировом значении русской литературы [Текст] / Н.Я. Берковский. - Л.: Наука, 1975. - 184 с.

20. Берковский, Н.Я. О русской литературе [Текст] / Н.Я. Берковский. - Л.: Художественная литература, 1985. - 384 с.

21. Благой, Д.Д. Мастерство Пушкина [Текст] / Д.Д. Благой. - М.: Советский писатель, 1955. - 267 с.

22. Благой, Д.Д. Творческий путь Пушкина [Текст]: [1826-1830] / Д.Д, Благой. - М.: Советский писатель, 1967. - 723 с.

23. Бонди, С.М. О Пушкине [Текст]: статьи и исследования / С.М. Бонди. - 2-е изд. - М.: Художественная литература, 1983. - 478 с.

24. Бонди, С.М. Черновики Пушкина [Текст]: cтатьи; 1930 - 1970 гг. / С.М. Бонди. - М.: Просвещение, 1971. - 231с.

25. Бонфельд, М. «Зависть» или «Моцарт и Сальери» [Текст] / М. Бонфельд // Вопросы литературы. - 2004. - №3. - С. 46 - 58.

26. Бореев, Ю.Б. Искусство интерпретации и оценки [Текст]: опыт прочтения «Медного всадника» / Ю.Б. Бореев. - М.: Советский писатель, 1981. - 399 с.

27. Бочаров, С.Г. Из истории понимания Пушкина [Текст] / С.Г. Бочаров // Вестник Рос. гуманит. науч. фонда. - 1999. - №1. - С. 83 - 91.

28. Бочаров, С.Г. Поэтика Пушкина [Текст]: очерки / С.Г. Бочаров. - М.: Наука, 1974. - 207 с.

29. Булгаков, С. О Православии [Текст] / С.О. Булгаков. - М.: ТЕРРА, 2002. - 528 с.

30. Бурсов, Б.И. Судьба Пушкина [Текст] / Б.И, Бурсов. - Л.: Советский писатель, 1989. - 565 с.

31. Буслаев, Ф. О литературе [Текст] : исследования; статьи / Ф. Буслаев. - М.: Художественная литература, 1990. - 512 с.

32. Бухарев, Феодор (архимандрит). О духовных потребностях жизни [Текст] / Архимандрит Феодор Бухарев. - М.: Столица, 1991. - 266 с.

33. Бэлза, И.Ф. Моцарт и Сальери [Текст] / И.Ф. Бэлза. - М.: Наука, 1999. - 704 с.

34. Валишевский, К. Смутное время [Текст] / К. Валишевский. - М.: СП Икпа, 1989. - 434 с.

35. Вацуро, В.Э. Лирика пушкинской прозы [Текст]: элегическая школа / В.Э. Вацуро. - СПб.: Наука, 1994. - 238 с.

36. Вацуро, В.Э. Пушкин в воспоминаниях современников [Текст] : в 2 т. / В.Э. Вацуро. - СПб.: Академический проект, 1998. - 2т.

37. Вацуро, В.Э. «Северные цветы» [Текст]: история альманаха Дельвига - Пушкина / В.Э. Вацуро. - М.: Книга, 1978. - 287 с.

38. Винокур, Г.О. Собрание трудов [Текст]: коммент. к «Борису Годунову» А.С. Пушкина / Г.О. Винокур. - М.: Лабиринт; Брандес, 1999. - 414 с.

39. Власкин, А.П. Творчество Ф.М. Достоевского и народная религиозная культура [Текст] / А.П. Власкин. - Магнитогорск: МГПИ, 1994. - 204 с.

40. Вышеславцев, Б.П. Многообразие свободы в поэзии Пушкина [Текст] / Б.П. Вышеславцев // Родник. - 1989. - №7. - С. 66 - 70.

41. Гачев, Г. Национальные образы мира [Текст] : курс лекций / Г. Гачев. - М.: Academia, 1998. - 429 с.

42. Гей, Н.К. «Свобода», «вдохновение» и «труд» как эстетические константы мира Пушкина [Текст] / Н.К. Гей // Вестник Рос. гуманит. науч. фонда. - 1999. - № 1. - С. 202 - 214

43. Гиллельсон, М.И. Повесть А.С. Пушкина «Капитанская дочка» [Текст]: коммент. / М.И. Гиллельсон. - Л.: Просвещение, 1977. - 192 с.

44. Гончаров, И.А. Очерки. Статьи. Письма. Воспоминания современников [Текст] / И.А. Гончаров. - М.: Правда, 1986. - 589 с.

45. Гумилев, Л. Чтобы свеча не погасла [Текст]: диалог / Л. Гумилев, А. Панченко, - Л.: Советский писатель, 1990. - 128 с.

46. Гуревич, П.С. Философия культуры [Текст] / П.С. Гуревич. - М.: Аспект Пресс, 1995. - 288 с.

47. Гусляров, Е. Суеверный Пушкин [Текст]: заметки о древностях русского духа / Е. Гусляров // Простор. - 1991. - №8. - С.85 - 93; №9. - С. 78 - 87; №10. - С. 113 - 125; № 12. - С. 162 - 174.

48. Давыдов, Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия [Текст] / Ю.Н. Давыдов. - М.: Молодая гвардия, 1989. - 317 с.

49. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка [Текст]: в 4 т. / В.И. Даль. - СПб.: ТОО «Диамант», 1996.- 4т.

50. Дарвин, М.Н. Циклизация в творчестве Пушкина [Текст]: опыт изучения поэтики конвергентного сознания / М.Н. Дарвин. - Новосибирск: Наука, 2001. - 292 с.

51. Дмитриев, А.П. Тема «Православие и русская литература» в публикациях последних лет [Текст] / А.П. Дмитриев // Русская литература. - 1995. - №1. - с. 255-269.

52. Домострой [Текст] / вступ. ст. и коммент. В.В. Колесова. - М.: Художественная литература, 1991. - 317 с.

53. Достоевский, Ф.М. Собрание сочинений [Текст]: В 20 т. / Ф.М. Достоевский. - М.: ТЕРРА, 1999. - Т.18. - 384 с.

54. Дружников, Ю. Досье беглеца [Текст]: по следам неизвестного Пушкина / Ю. Дружников. - М.: Эрмитаж, 1993. - 269 с.

55. Дунаев, М.М. Православие и русская литература [Текст] : в 7 ч. : учеб. пособ. для студентов духовных академий и семинарий / М.М. Дунаев. - М.: Христианская литература, 1996. - Ч.1. - 320 с.

56. Духовный труженик [Текст]: А.С. Пушкин в контексте русской культуры / под ред. В.А. Котельникова, Э.С. Лебедева. - СПб.: Наука, 1999. - 551 с.

57. Евангельский текст в русской литературе ХVIII - ХХ веков [Текст]: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. - Петрозаводск: Петрозаводский ун-т, 1994. - 388 с.

58. Елисеев, Н.П. Моцарт и Сальери [Текст]: опыт истолкования / Н.П. Елисеев // Нева. - 2000. - № 6. - С. 191-198.

59. Ермаков, И.Д. Психоанализ литературы [Текст]: Пушкин, Гоголь, Достоевский / И.Д. Ермаков. - М.: Новое литературное обозрение, 1999. - 509 с.

60. Есаулов, И.А. Категория соборности в русской литературе [Текст] / И.А. Есаулов. - Петрозаводск: Петрозаводский ун-т, 1995. - 287 с.

61. Жирмунский, В.М. Байрон и Пушкин [Текст]: Пушкин и западные литературы / В.М. Жирмунский. - Л.: Наука, 1978. - 423 с.

62. Заветы Пушкина [Текст]: из наследия первой эмиграции / сост., предисл., подгот. текста, коммент. М.Д. Филина. - М.: Эллис Лак, 1998. - 448 с.

63. Заветы Пушкина [Текст] / общ. ред. В.И. Копалова. - Екатеринбург: (б.и.), 1999. - 133 с.

64. Загидуллина, М.В. Пушкин и Достоевский как народные герои [Текст]: к вопросу о массовом восприятии личности и судьбы гения / М.В. Загидуллина // Вестник Челябинского ун-та. - 1993. - №1. - С. 84 - 90. - (Серия 2, Филология)

65. Загидуллина, М.В. Пушкинский миф в конце ХХ века [Текст] / М.В. Загидуллина. - Челябинск: (б.и.), 2001. - 243 с.

66. Заславский, О.Б. Двойная структура «Выстрела» [Текст] / О.Б. Заславский // Новое литературное обозрение. - 1997. - № 23. - С. 122 - 131.

67. Зеньковский, В.В. История русской философии [Текст]: в 2 т. / В.В. Зеньковский. - Ленинград: «Эго», 1991. - 2т.

68. Зимовец, С. Тургеневская девушка [Текст]: генеалогия аффекта; опыт инвективного психоанализа / С. Зимовец // Логос. - 1999. - №2. - С. 43 - 49.

69. Иваницкий, А.И. Исторические смыслы потустороннего у Пушкина [Текст]: к проблеме онтологии петербургской цивилизации / А.И. Иваницкий. - М.: (б.и.), 1998. - 299 с.

70. Измайлов, Н.В. Очерки творчества Пушкина [Текст] / Н.В. Измайлов. - Л.: Наука, 1976. - 340 с.

71. Израитель, Б. Космос Пушкина [Текст] / Б. Израитель // Наука и религия. - 1993. - № 6. - С. 50 - 52.

72. Ильин, В.Н. Эссе о русской культуре [Текст] / В.Н. Ильин. - СПб.: Акрополь, 1997. - 461 с.

73. Ильин, И.А. Аксиомы религиозного опыта [Текст] / И.А. Ильин. - М.: Грааль, 2001. - 141 с.

74. Иоанн, Петербуржский (митрополит) [Текст] // Земля русская. - 1997. - № 16-19 (50 - 53), 1997.

75. История всемирной литературы [Текст] : в 9 т. - М., (б.и.). - 1988. - 9т.

76. История русской литературы [Текст]: в 4 т. - Л.: Наука, 1980. - 4т.

77. История русской литературы ХIХ века [Текст]: в 2 т. - М., Просвещение, 1970. - 2т.

78. Каган М.С. Философская теория ценности [Текст] / М.С. Каган. - С-Петерб. гос. ун-т, Академия гуман. наук. - СПб.: Петрополис, 1997. - 205 с.

79. Кантор, В.К. Пушкин, или Формула русской истории [Текст] / В.К. Кантор // Вопросы философии. - 1999. - №6. - С. 26 - 46.

80. Каравашкин А., Юрганов А. После науки: о приёмах гуманитарной идеологии [Текст] / А. Каравашкин, А. Юрганов // Россия XXI. - 2003. - №1. - С. 148 - 169.

81. Карамзин, Н.М. Предания веков [Текст] / Н.М. Карамзин. - М.: Правда, 1987. - 768 с.

82. Карташев, Н.М. Очерки по истории русской церкви [Текст]: в 2 т. / Н.М. Карташев. - М.: ТЕРРА, 1997. - 2т.

83. Касаткина, В.Н. Романтическая муза Пушкина [Текст] / В.Н. Касаткина. - М.: Московский ун-т, 2001. - 121 с.

84. Катаносов, В.Н. Хождение по водам [Текст]: религиозно-нравственный смысл «Капитанской дочки» А.С. Пушкина / В. Н. Катаносов // Наш современник. - 1994. - №1. - С. 153 - 176.

85. Катасонов В.Н. Тема чести и милосердия в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка» [Текст]: религиозно-нравственный смысл «Капитанской дочки» А.С. Пушкина / В.Н. Катасонов // Литература в школе. - 1991. - №6. - С. 2 - 13.

86. Кибальник, С.А. Художественная философия Пушкина [Текст] / С.А. Кибальник. - СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. - 198 с.

87. Киреевский, И.В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России [Текст] / в сб. Киреевский, И.В. Избранные статьи [Текст] / И.В. Киреевский. - М.: Современник, 1984. - 383 с.

88. Клодель, Поль. Религия и поэзия [Текст] : вступ. ст. / Поль Клодель // Клодель Поль. Избранные стихотворения. - СПб.- М.: Ассоциация Новая литература, 1992. - С. 54 - 63.

89. Ключевский, В.О. Исторические портреты [Текст]: деятели исторической мысли / В.О. Ключевский. - М.: Правда, 1990. - 623 с.

90. Ключников, Ю.М. Мистический Пушкин [Текст] / Ю.М. Ключников. - Новосибирск: Дет. лит., 1992. - 16 с.

91. Коган, Л.А. «Самостоянье человека» [Текст]: философское кредо Пушкина / Л.А. Коган // Вопросы философии. - 1999. - №7. - С. 47 - 59.

92. Козырева, Е.Н. Тайная судьба Пушкина (1799 - 1999). К Пушкину через 200 лет [Текст] / Е.Н. Козырева. - Магнитогорск: МГПИ, 1999. - 28 с.

93. Кошелев, В.А. Топот бледного коня. К проблеме Пушкин и Апокалипсис [Текст] / В.А. Кошелев // Русская литература. - 1999. - № 2. - С. 157 - 164.

94. Краснобородько, Т.И. Тема «литература и власть» на страницах второго тома пушкинского «Современника» [Текст] / Т.И. Краснобородько // Пушкин А.С. Исследования и материалы.- Л., 1989, Т.13. - С. 122 - 133.

95. Краснощекова, Е.А. «Обрыв» И.А. Гончарова в контексте антинигилистического романа 60-х годов [Текст] / Е.А. Краснощеков // Русская литература. - 2001. - № 1. - С. 66 - 79.

96. Кулешов, В.И. Пушкин [Текст]: жизнь и творчество / В.И. Кулешов. - М.: Скифы, 1994. - 255 с.

97. Легенды и мифы о Пушкине [Текст]. - СПб.: Академический проект, 1994. - 342 с.

98. Леонтьев Д.А. Ценность как междисциплинарное понятие: опыт многомерной реконструкции [Текст] / Д.А. Леонтьев // Вопросы философии. - 1996. - №4. - С. 15 - 26.

99. Лесскис, Г.А. Пушкинский путь в русской литературе [Текст] / Г.А. Лесскис. - М.: Художественная литература, 1993. - 526 с.

100. Липич, В.В. Художественная траектория романтической эволюции А.С. Пушкина [Текст] / В.В. Липич // Филологические науки. - 2004. - №2. - С. 3 - 13.

101. Литературоведение как проблема: Тр. науч. совета «Наука о литературе в контексте наук о культуре» [Текст] / Рос. акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького: [Гл. ред. Т.А. Касаткина]. - М.: Наследие, 2001. - 597 с.

102. Лихачев, Д.С. Великое наследие [Текст] / Д.С. Лихачев. - М.: Современник, 1979. - 412 с.

103. Лихачев, Д.С. Поэтика древнерусской литературы [Текст] / Д.С. Лихачев. - М.: Наука, 1979. - 352 с.

104. Лотман, Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин [Текст] / Ю.М. Лотман. - Л.: Просвещение, 1983. - 253 с.

105. Лотман, Ю.М. В школе поэтического слова [Текст]: Пушкин, Лермонтов, Гоголь: книга для учителя / Ю.М. Лотман. - М.: Просвещение, 1988. - 348 с.

106. Лотман, Ю.М. О поэтах и поэзии [Текст]: анализ поэтического текста; статьи и исследования; заметки, рецензии, выступления / Ю.М. Лотман. - СПб.: Искусство, 1996. - 846 с.

107. Любомудров, А.М. О православии и церковности в художественной литературе [Текст] / А.М. Любомудров // Русская литература. - 2001. - №1. - С. 107 - 124.

108. Магазник, Л.Э. После «Пиковой Дамы» [Текст]: о пересечении повести А.С. Пушкина с повестью Н.В. Гоголя «Вий»] / Л.Э, Магазник // Вестник Рос. гуманит. науч. фонда. - 1999. - № 31. - С. 124 - 134.

109. Макогоненко, Г.П. Гоголь и Пушкин [Текст] / Г.П. Макогоненко. - Л.: (б.и.), 1985. - 351 с.

110. Макогоненко, Г.П. Избранные работы [Текст]: о Пушкине, его предшественниках и наследниках / Г.П. Макогоненко. - Л.: Художественная литература, 1987. - 638 с.

111. Макогоненко, Г.П. Лермонтов и Пушкин [Текст]: проблема преемственности развития литературы / Г.П. Макогоненко. - Л.: Советский писатель. 1987. - 398 с.

112. Макогоненко, Г.П. Творчество А.С. Пушкина в 1830-е годы (1830 - 1833) [Текст] / Г.П. Макогоненко. - Л.: Художественная литература, 1974. - 374 с.

113. Макогоненко, Г.П. Творчество А.С. Пушкина в 1830-е годы (1833 - 1836) [Текст] / Г.П. Макогоненко.- Л.: Художественная литература, 1982. - 464 с.

114. Малинин, В.А. Пушкин как мыслитель [Текст] / В.А. Малинин. - Красноярск: Красноярский ун-т, 1990. - 220 с.

115. Мальчукова, Т. Пушкин и христианская культура [Текст] / Т. Мальчукова // Север. - 1995. - №6. - С. 140 - 149.

116. Манн, Ю.В. Поэтика русского романтизма [Текст] / Ю.В. Манн. - М.: Наука, 1976. - 375 с.

117. Мартынов, Г.Г. Библиография пушкинской библиографии (1846 - 2001) [Текст] / Г.Г. Мартынов. - СПб.: Атон, - 543 с.

118. Марьянов, Б.М. Крушение легенды [Текст]: против клерикальных фальсификаций творчества А.С. Пушкина / Б.М. Марьянов. - Л.: Лениздат, 1985. - 119 с.

119. Машевский, А.Г. Нас возвышающий обман [Текст]: по произведениям А.С. Пушкина / А.Г. Машевский // Звезда. - 1999. - № 6. - С. 160 - 163.

120. Мейлах, Б.С. Пушкин и его эпоха [Текст] / Б.С. Мейлах. - М.: (б.и.), 1958. - 697 с.

121. Мейлах, Б.С. «…сквозь магический кристалл…». Пути в мир Пушкина [Текст] / Б.С. Мейлах. - М.: Высшая школа, 1990. - 399 с.

122. Мейлах, Б.С. Творчество А.С. Пушкина. Развитие художественной системы [Текст]: книга для учителя / Б.С. Мейлах. - М.: Просвещение, 1984. - 160 с.

123. Михайлов, М.И. «Моцарт и Сальери» А.С. Пушкина [Текст]: опыт эстетико-мировоззренческой характеристики / М.И. Михайлов // Вестник Московского ун-та. -1999. - № 4. - С. 3 - 5. - (Серия 7, Философия)

124. Михайлова, Н. Доброта и благородство [Текст]: заметки о романе А.С. Пушкина «Капитанская дочка» / Н.Михайлова // Детская литература. - 1995. - №3. - С. 54 - 62.

125. Московский пушкинист [Текст]: в 5 т. / cост. В.С. Непомнящий. - М.: Наследие, 1996. - 5 т.

126. Мостовская, Н.Н. «Пушкинское» в творчестве Тургенева [Текст] / Н.Н. Мостовская // Русская литература. - 1997. - №1. - С. 28 - 37.

127. Набоков, В.В. Комментарий к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин» [Текст] / В.В. Набоков. - СПб.: Искусство; Набоковский фонд, 1998. - 924 с.

128. Непомнящий, В.С. Дар [Текст]: заметки о духовной биографии Пушкина / В.С. Непомнящий // Новый мир. - 1989. - № 6. - С. 241 - 260.

129. Непомнящий, В.С. Книга, обращенная к нам [Текст]: «Евгений Онегин» как «пробный роман» / В.С.Непомнящий // Литература в школе. - 2000. - № 1. - С. 8 - 17; № 5. - С. 12 - 19; 2001, № 2. - С. 2 -8.

130. Непомнящий, В.С. Лирика Пушкина [Текст] / В.С. Непомнящий // Литература в школе. - 1994. - № 4. - С.15 - 22; № 5. - С. 2 - 11; № 6. - С. 2 - 10; 1995, № 1. - С. 2 - 14.

131. Непомнящий, В.С. О Пушкине и его художественном мире [Текст] / В.С. Непомнящий // Литература в школе. - 1996. - № 1. - С. 3 - 11; № 2. - С. 3 - 12; №3. - С. 3 - 12.

132. Непомнящий, В.С. Поэзия и судьба [Текст]: над страницами духовной биографии Пушкина / В.С. Непомнящий. - М.: Советский писатель, 1987. - 446 с.

133. Николаева, Т.М. Татьяна - загадка [Текст]: образ героини романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» / Т.М. Николаева // Литература в школе. - 1999.- № 4. - С. 15 - 22.

134. Нилус, Сергей. Великое в малом [Текст] / C. Нилус. - Новосибирск: Благовест, 1992. - 391 с.

135. Новейший философский словарь [Текст]. - Минск: В.М. Скакун, 1998. - 896 с.

136. Новиков, В.И. У вечного огня [Текст]: о метафизике А.С. Пушкина / В.И. Новиков // ОНС. - 1998. - № 5. - С. 166 - 178.

137. Новикова, М.А. Пушкинский космос [Текст]: языческая и христианская традиции в творчестве Пушкина / М.А. Новикова. - М.: Наследие, 1995. - 353 с.

138. Ободовская, И.М. После смерти Пушкина [Текст]: неизвестные письма / И.М. Ободовская. - М.: ТЕРРА, 1999. - 461 с.

139. Павлова, И.Б. Тема рода и семьи у Пушкина и её развитие Салтыковым-Щедриным [Текст] / И.Б. Павлова // Философские науки. - 1998. - № 5 - 6. - С. 21 - 29.

140. Палиевский, П.В. Русские классики [Текст]: опыт общей характеристики / П.В. Палиевский. - М.: Художественная литература, 1987. - 237 с.

141. Панченко, А.М. О русской истории и культуре [Текст] / А.М. Панченко. - СПб.: Азбука, 2000. - 463 с.

142. Панченко, А.М. Пушкин и русское православие [Текст] / А.М. Панченко // Русская литература. - 1990. - № 2. - С. 32 - 43.

143. Панченко, А.М. Русская культура в канун Петровских реформ [Текст] / А.М. Панченко. - Л.: (б.и.), 1984. - 205 с.

144. Парамонов, Б. Пушкин -- наше ничто [Текст] / Б. Парамонов // Звезда.- 1999. - №6. - С. 202 - 207.

145. Петрунина, Н.Н. Проза Пушкина [Текст]: пути эволюции / Н.Н. Петрунина. - Л.: Наука, 1987. - 333 с.

146. Пирожкова, Т.Ф. Славянофильская журналистика [Текст] / Т.Ф. Пирожкова. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997. - 221 с.

147. Писарев, Д.И. Литературная критика [Текст] : в 2 т. / Д.И. Писарев. - Л.: (б.и.), 1981. - Т.2. - 456 с.

148. Познанский, В.В. Очерк формирования русской национальной культуры 1-ой половины ХIХ века [Текст] / В.В. Познанский. - М.: Мысль, 1975. - 223 с.

149. Позов, А. Метафизика Пушкина [Текст] / А.Позов. - М.: Наследие, 1998. - 320 с.

150. Попова, И. Смех и слезы в «Повестях Белкина» [Текст] / И.Попова // Новое литературное обозрение. - 1997. - № 23. - С. 118 - 121.

151. Попова, Т.М. Семейное начало в «Капитанской дочке» А.С. Пушкина и «Тарасе Бульбе» Н.В. Гоголя [Текст] / Т.М. Попова // Литература в школе. - 1998. - № 1. - С. 22 - 27.

152. Прасолов, Р. Гений и злодейство [Текст] / Р.Прасолов // Москва. - 2003. - №10. - С. 194 - 205.

153. Проблемы современного пушкиноведения [Текст]: сб. ст./ под ред. Н.Л. Вершининой, Н.В. Цветковой. - Псков: (б.и.), 1999. - 264 с.

154. Пушкин А.С. [Текст]: итоги и проблемы изучения / под ред. Б.П. Городецкого. - М.-Л.: Наука, 1966. - 663 с.

155. Пушкин А.С. Исследования и материалы [Текст] : в 19 т.: сб. науч. трудов РАН. - СПб.: Наука, 2003. - Т.16-17. - 297 с.

156. Пушкин [Текст]: в 4 вып.: альманах / под ред. А.В. Власкина, С.Г. Шулежковой. - Магнитогорск: (б.и.), 1999 - 2004. - 4т.

157. Пушкин в русской философской критике [Текст]: конец ХIХ - первая половина ХХ в. / сост. Р.А. Гальцева. - М.: Книга, 1990. - 527 с.

158. Пушкин и культура русского зарубежья [Текст] : межд. науч. конференция, посвящ. 200-летию со дня рождения (1- 3 июля 1999 г.). / сост. М.А. Васильева - М.: Русский путь, 2000. - 408 с.

159. Пушкин и современная культура [Текст] / отв. ред. Е.Н. Челышев. - М.: Наука, 1996. - 324 с.

160. Пушкинист [Текст]: сб. Пушкинской комиссии ИМЛИ им. А.М. Горького / сост. Г Красухин. - М.: Современник, 1989. - Вып.1. - 416 с.

161. Пушкинская конференция в Стэнфорде (1999) [Текст]: материалы и исследования / под ред. Д.М. Бетеа. - М.: ОГИ, 2001. - 508 с.

162. Пушкинская эпоха и христианская культура [Текст] : в 6 вып. - СПб.: СПбЦПК, 1994. - 6т.

163. Раскольников, Ф. Пушкин и религия [Текст] / Ф.Раскольников // Вопросы литературы. - 2004. - №3. - С. 81 - 112.