Соотношение внутреннего и внешнего мира в художественной структуре романа Жан Поля "Титан"

Например, В. Адмони исследовал творчество Жан Поля в рамках процесса зарождения в европейской литературе буржуазного реализма. Поэтому, подчеркивая идеалистичность писателя, Адмони говорит о «существенной дозе наивного реализма»57, которая заключается в твердой уверенности писателя в реалистичности мира, в бесспорном существовании реальных вещей. Романы Жан Поля, пишет Адмони, «являются - в целом -некоторой энциклопедией немецкого бытия той эпохи, в первую очередь бытия и быта немецкого мещанства -- правда энциклопедией удивительно однообразной, повторяющей все одни и те же мотивы»58. Ученый представляет себе его романы не как «поэтическую энциклопедию», как определяет их сам Жан Поль, а как «энциклопедию мещанского общества, бюргерской Германии с ее узостью и ограниченностью», называя «мещанской комедией» и противопоставляя «человеческой комедии» Бальзака с ее социальным масштабом и смыслом.

М.Л. Тройская в своей книге «Немецкий сентиментально-юмористический роман эпохи Просвещения» исследует именно эту сторону творческого метода Жан Поля, характеризуя его как «промежуточного писателя», которого «столь же часто, сколь и безосновательно, относили к романтизму». Тройская исследует в произведениях Жан Поля традицию Стерна, который расширил форму романа и раскрепостил его структуру. У Стерна личность самого повествователя не менее интересна, нежели излагаемые им события, и он сам становится их полноправным участником. Впервые в истории романа первостепенное значение приобретает не предмет повествования, а само повествование как процесс. Тройская пишет, что «романы Жан Поля не есть история, в которую вмещается автор, комически прерывая ход действия, напротив, история как бы складывается вокруг центрирующего авторского «я».

А.В. Михайлов в ряде статей обращается к произведениям Жан Поля, чтобы показать «действенность» барочной традиции в литературе того периода: «Философская ориентация немецкой литературы, выразившаяся в ее постоянном тяготении к разъятию реальности на материальное и духовное, -- свойство, корнями своими уходящее в XVII век, в стиль барокко -- течение, которое, видоизменяясь, сохраняло свою действенность и на рубеже XVIII - XIX веков». Жан Поль, пишет Михайлов, «старался создать в своих романах «поэтическую энциклопедию», т.е. свод знаний о жизни», который «имел своим образцом интернациональный, или наднациональный мир науки XVIII -XIX вв. - все житейское и все социальное принадлежало к числу важнейщих феноменов, накопленных поэтической энциклопедией его романов».

Хотя, с нашей точки зрения, использование понятия «барокко» применительно к творчеству Жан Поля не является целесообразным, стоить отметить, что подход Михайлова, в отличие от других отечественных авторов, обращающихся к творчеству Жан Поля, пытается уловить именно дуалистическую, амбивалентную основу творческого мышления писателя, что ценно для нашего исследования.

К.Г. Ханмурзаев изучает романы Жан Поля в контексте становления немецкого романтического романа. При всех несоответствиях и противоречиях с романтиками, будь то признание главенства реальной жизни над литературной, негативное отношение к романтической эстетике и философии, упреки романтикам в «поэтическом нигилизме» и «эгоцентризме», Жан Поль, по мнению Ханмурзаева, «активный участник процесса формирования романтического романа, особенностей его поэтики». Прежде всего его роднит с ранними романтиками «понимание романа как «поэтической энциклопедии», как формы, «внутри которой лежат почти все формы». Ханмурзаев видит вклад писателя в становление романтического романа: Жан Поль «был своеобразным средоточием самых разных традиций европейского романа, жизнеспособность которых он блистательно продемонстрировал сам, подав своим современникам и последующим поколениям романистов пример бережного отношения к чужому эстетическому опыту».

Любопытные наблюдения над художественной структурой и идейным содержанием романа «Титан» не дают целостного представления о его художественном своеобразии. Обзор истории создания «Титана» и художественных поисков его автора позволяет предложить, что основой изучения романа должна стать установка на принципиальную дуалистичность, которая наиболее адекватно смогла бы описать амбивалентную основу идейно-эстетического и художественного мышления писателя. Выявить эту дуалистичность возможно, рассматривая организацию романа сквозь призму категории "внутреннее - внешнее", представляющей собой универсальный базовый семантический конструкт, организующий любую картину мира, в том числе и художественную. Таким образом, в настоящем исследовании предпринимается попытка дать комплексное описание романа "Титан" и сформировать целостную точку зрения на художественно-эстетический мир его автора, исследовать роман в контексте других произведений писателя ("Невидимая ложа", "Геспер" и др.) и современного ему литературного процесса.

Цель данного исследования -- рассмотреть идейно-эстетический комплекс (или художественный мир) Жан Поля на материале романа «Титан». Основу такого комплекса составляют культурные универсалии «внутреннее -- внешнее», т.е. те общие категории, которые в культуре того или иного периода могут реализоваться в ряде конкретных значимых пар понятий: личное - общественное, старое -- новое, реальное - идеальное, плотское - духовное и т.д. Соответственно в художественном произведении (романе) эти категории могут найти свое воплощение на разных уровнях организации текста как идейно-содержательном, так и формальном. Задача исследования - проследить, как художественные категории «мир внутренний -- мир внешний» в их взаимосвязи последовательно формируют именно идейно-содержательную организацию романа «Титан». В рамках этой задачи прочие уровни организации рассматриваются по мере необходимости.

Метод настоящего исследования основан на комплексном использовании нескольких подходов. В первую очередь это семантический подход. Используя принципы семантического истолкования универсальных категорий, сформулированные Ю.М. Лотманом, мир художественного произведения осмысляется на основе пространственных моделей. По Лотману, свойством любого текста культуры является способность образовывать "пространство" -универсальное множество элементов, соотнесенных друг с другом и формирующих картину мира по шкале «внутреннее - внешнее».

Противопоставление «внутренний - внешний» касается в первую очередь не реального физического пространства, а выступает своеобразным знаком, символом, отсылающим к определенной системе ценностей. Поэтому пространственные оппозиции неизбежно включают в себя категорию этической оценки.

С точки зрения Лотмана, метод семантической интерпретации текста на основе универсалий «внутреннее - внешнее» позволяет реконструировать картину мира (систему ценностей) той или иной исторической эпохи. В частности характерной приметой эпохи Просвещения, будет модель мира, которая «строится из оппозиции «естественное - искусственное» с четким противопоставлением Внутреннего (антропологического) как естественного, нравственного и высокого в ориентированной модели мира и Внешнего (социального) как противоестественного, безнравственного и низкого»67.

Этот метод, на наш взгляд, также применим и для осмысления индивидуальной картины мира отдельного писателя; при условии, что в этой картине мира можно обнаружить, с одной стороны, элементы, типичные для всей эпохи, а с другой - свойственные уникальному идейно-художественному мировоззрению конкретного автора.

Однако в настоящем исследовании использование семантической оппозиции не преследует структуралистской задачи выявления структур, вне положенных самому тексту. Оппозиция «внутреннее - внешнее» выступает как внешний «код», инструмент интерпретации, позволяющий увидеть смысловую стратегию художественного произведения68. В этой связи для нас имеет определенную ценность традиция, сложившаяся в немецком литературоведении, изучения творчества Жан Поля69. На современном этапе эта традиция нашла отражение в тезисе Б. Линдера: «Невозможно интерпретировать ни одно произведение как отдельное, сформулировать понятие автономности произведения. Оно имеет лишь статус фрагмента. Все произведения нужно читать [...] как вариант бесконечного высказывания

автора» .

Таким образом, поставленная задача реконструкции идейно-

художественного комплекса романа «Титан» осуществляется на основ совмещения методов семантической интерпретации с точки зрения

«внутреннее - внешнее»и комментированного прочтения, устанавливающего «интертекстуальные внутренние связи» между отдельными произведениями одного автора с целью выявить комплекс проблем, тем, идей, художественных образов и мотивов и т.д. в его развитии, становлении и самовыявлении.

Ценность такого подхода позволяет избежать односторонности в желании свести творческую манеру Жан Поля к принципиально одной линии. Изучение текста с точки зрения универсалий «внутреннее -- внешнее» позволяет осмыслить все многообразие идейно-содержательного и художественного уровней как единую органичную систему. Ценность такого подхода состоит также в том, что он позволяет наиболее адекватно осмыслить принципиальную сложность художественной организации не только произведений Жан Поля, но и других авторов (таких, как, например, Гёльдерлин), принадлежащих к так называемым «переходным» периодам. Этот метод позволяет уловить суть самого «перехода», когда происходит смена культурных ориентиров, в том числе переорганизация культурного пространства в отношении понятий «внутреннее - внешнее».

Такое понимание соотношения «текста» и «структуры» («кода») свойственно постструктуралистской научной традиции.

«Внутреннее и внешнее» в художественной эстетике XVIII в.

Смысловая оппозиция «внутреннее - внешнее», восходя к дуалистическому представлению писателя о человеке и мире, является значимой в творчестве Жан Поля. Стоит отметить, что указанные универсалии, присущие любой картине мира, приобретают в произведениях Жан Поля особый статус метафор-терминов, художественных категорий, с помощью которых автор сознательно выстраивает картину мира, согласно собственным нравственно-философским идеям. Универсальные категории начинают функционировать у Жан Поля как художественные средства. Это связывает писателя с определенной эстетической традицией эпохи Просвещения.

Понятие «внутренний мир» соотносится с европейским романом XVIII века, а именно с сентименталистским романом Ричардсона, Руссо и Стерна. Благодаря Ричардсону и Руссо субъективизация в эту эпоху достигла такого состояния, когда повествование «может располагаться и во внутриличностном ряду», а фабула «ни в какой мере не детерминирует повествовательную манеру»72. Эта тенденция нашла свое наивысшее воплощение у Стерна, который «расширил сферу романа и раскрепостил его структуру» . Это произошло за счет того, что у Стерна личность самого повествователя не менее интересна, нежели излагаемые события, да и он сам становится как бы полноправным их участником. Впервые в истории романа первостепенное значение приобретает не предмет повествования, а само повествование как процесс. «У Стерна, -- пишет Розанов, - собственная личность, собственное настроение является как бы осью, вокруг которой вертится весь божий мир. Последний и интересен для Стерна в сущности лишь настолько, насколько он связан с его персоной, с его внутренним миром. Он смотрит в увеличительное стекло на свою душу, на свое сердце, и в уменьшительное на все остальное». Заслуга Ричардсона, Руссо и Стерна состоит не в том, что они поставили в центре изображения человека, а в том, что показали, что «сам человек, один и есть целый мир».

Следующим этапом художественного утверждения этого принципа был роман Гёте «Страдания молодого Вертера» (1774). Запись, которую Вертер сделал в своем дневнике: «я ухожу в себя и открываю целый мир», -- говорит о том, что все компоненты в романе подчинены изображению внутренних процессов, происходящих в душе героя. Соединив в Вертере редкую чувствительность, безоглядную страсть и высокие моральные принципы, Гёте создал новый тип героя, который, хотя и не воспринимает еще свой внутренний мир как нечто обособленное, автономное, но уже делает его мерой всех вещей.

В литературе того периода на передний план выдвигается личность, ее духовный облик, постепенно утверждается приоритет чувственного постижения действительности, возникает культ гения, внутренний мир которого и все его побуждения интересны сами по себе. (В 1778 году появляется «Дневник созерцающего самого себя» Лафатера). Эти идеи были развиты И.Г. Гаманом в концепции интуитивного проникновения в суть вещей, преобразованы в философию «чувства и веры», подхвачены Гердером и Якоби. Штюрмеры в свою очередь возродили давнюю традицию немецкой мысли, которая идет от средневековой мистики.

Таким образом, в литературе этого периода происходит сознательное противопоставление внутреннего и внешнего мира. Сталкиваясь в художественном произведении, эта оппозиция создает напряженные отношения, в рамках которых происходит и процесс воспитания личности. В романах того времени эта интенция находит свое отражение, например, у Гёте в «Годах учения Вильгельма Мейстера» (1795 - 96). В нем идее воспитания героя подчинен весь многообразный жизненный материал. С самого начала перед нами предстают два мира: индивидуальный (внутренний) - юный Вильгельм Мейстер с его возвышенными представлениями о жизни, любви к театру; объективный (внешний) -бюргерская среда, из которой происходит герой, и затем пестрая вереница людей, с которыми его сталкивает случай. В романе заметно стремление к гармоничному соучастию внутреннего и внешнего, личного и общественного, духовного и материального через художественный опыт героя. Взаимодействие этих двух миров составляет сущность процесса ученичества, который, хотя и завершается гармоничным воссоединением личного и объективного в рамках идеального «Союза Башни», одновременно возвращает высокую требовательность героя к жизни на средний уровень. Шиллер по этому поводу писал, что у Вильгельма Мейстера «зрение только идеализирующее, но не фантазирующее, поэтическое, не подменяющее действительность мечтой», и что его герой «никогда не отрешится от бюргера в себе».

Средневековый мистик Мейстер Экхарт первый в немецкой культуре делает различие между внутренним и внешним миром (Eckhart, М. in: Deutsche Mystiker des Vierzehnten Jahrhunderts, hg. v. Franz Pfeiffer. Aalen 1962, Bd. 2, S. 65 - 66). После Экхарта были Парацельс, Якоб Бёме, Иоханн Витхоф и Альбрехт фон Галлер, говорившие до Жан Поля и его современников о внутреннем и внешнем мире. Экхарт понимал «внутренний мир» в хорошем смысле слова, а все, что называлось миром внешним, считал испорченным и дьявольским. В свою очередь, Таулер говорил о «мире в нас» (Die Pregten Taulers, hg. v. Ferdinand Vetter. Berlin 1910, S. 72. (S. 13), связанный с земным. «Внутренний мир» Экхарта божественного происхождения - это отображение Бога. Наряду с «внутренним миром» Экхарт признает, как и Таулер, «мир в нас» (Eckhart а.а. О. S. 138), но видит в нем слабую силу по отношению к сияющему миру Бога - этот мир жалок и убог. Два века спустя Якоб Бёме говорил о природном мире, произошедшем из «внутреннего» божественного мира, но они отдалены друг от друга. Стремление к единству - это томление «внутреннего» мира по внешней природе и жажда внешней природы внутреннего сердца. Если Бёме говорит о качестве «внутреннего» и «внешнего мира», то Терстееген «уходит» во «внутренний мир». С этим «уходом» «внешний мир» теряет аллегорическое значение, он имеет только ценность копии. Между небом и адом находится чувственный мир, в котором добро и зло находятся в состоянии борьбы. Тот, кто уходит от Бога и видимого мира, попадает в глубокую пропасть ада. В нас, утверждает Терстееген, можно найти все миры - и империю Христа, и империю сатаны.

В романах раннего романтизма, где герои тоже молоды, чувствуют призвание к художественной деятельности, также происходит процесс воспитания. Но романтический герой не просто «ученик», подверженный разнообразным влияниям со стороны внешнего мира, он -- «гений», относящийся к миру строго избирательно. На первое место выдвигается индивидуум, его духовный мир, причем в исключительном выражении как внутренний мир художника. Именно художник должен обладать даром, сближающим его с Богом -- даром творческого воображения, способностью за внешним материалом видеть глубинную сущность, создавать свой мир, независимый от реальности, высший, идеальный. Поэтому внешний мир в ранних романтических романах сжимается до предела, становится лишь средством выявления в герое художественного дара. Жизнь как таковая исчезает из поля зрения романтиков, они мыслят свои произведения как идеальный универсум. Организующим моментом этого поэтического мироздания является индивидуум - главный герой. Границы его «я» распространяются так далеко, что воплощают собой весь мир, который, таким образом, выступает в отраженной форме, через сознание героя.

Принципиальные различия между внешним и внутренним миром, человеком и обществом воплощаются в романе раннего романтизма как две противоположности - филистер и художник. На раннем этапе такое различие обнаруживается у Людвика Тика в «Истории господина Вильяма Ловеля» (1795 - 96); жизненный путь героя и его духовную сущность можно расценить как предостережение против крайностей индивидуализма, т.е. чрезмерным увлечением внутренним миром.

Таким образом, если рассматривать произведение Жан Поля в литературном контексте его времени можно предположить, что модель его художественного мировосприятия может быть близка, с одной стороны, романтикам благодаря особенностям повествовательной формы, авторскому произволу, субъективизму героев и общей дуалистической структуре, включающей универсальные категории: реальное -- идеальное, субъективное - объективное, внутреннее - внешнее, но, с другой - веймарскому классицизму благодаря просветительскому пафосу, элементам философско-эстетического мышления классицистов и попытке писателя использовать классицистический метод, отвергая при этом его идейную установку. Выявлению этих тенденций в романе посвящено наше исследование.

В этом смысле он оказывается близок Рокеролю из «Титана», который воплощает романтический простор великой, «титанической» жизненной интенции и предвосхищает в своем самоуничтожении «романтические» судьбы художников. Слова Жан Поля, сказанные о романе «Титан», наглядно демонстрируют опасность такого индивидуализма: «Всякий, кто штурмует небо, обретает собственный ад».

В связи с этими категориями мы проводим параллели между «Титаном» и некоторыми другими произведениями той эпохи. Исследователи творчества Жан Поля часто сравнивали роман «Титан» чаще

Диссертация состоит из Введения, трех глав, Приложения и Заключения. В соответствии с общими задачами целью первой главы является развернутое рассмотрения комплекса вопросов, связанных с семантическим кодом «внешнее». Сюда должна быть включена проблема личности и общества, а именно концепция личности (от ее появления в ранних произведениях Жан Поля до воплощения в романе «Титан»), а также выявление роли таких знаков духовной культуры, как «Sakulum» (конец века), античность и классицизм. Представляется уместным осмыслитьмиропонимание Жан Поля с позиции морали и религиозности и подчеркнуть их соединение с просветительскими постулатами, которых писатель старался придерживаться. Кроме того, с понятием «внешний мир» мы связываем культурно-историческую ситуацию, современную Жан Полю, которая нашла отражение в романе. Автор, будучи посредником

между действительностью и текстом , формирует наше восприятие этой ситуации и существующее в ней сплетение эстетических, моральных и религиозных отношений.

Вторая глава посвящена вопросам, связанных с кодом «внутренний мир». В первую очередь речь должна идти о внутренней фантазии главного героя Альбано, о его почти романтической способности поэтизировать действительность, пропуская ее через внутренний мир. С этой проблемой связана и позиция самого писателя, которая формулируется как критика чрезмерной зависимости поэзии от идеального воображения, так как в этом кроется опасность потери реальности и контроля над собой.

Третья глава касается рассмотрения проблем, связанных с попыткой автора соединить в романе «внутренний» и «внешний мир». Только при гармоничном посредничестве внутреннего и внешнего, действительности и идеала может сформироваться конкретный идеал, то есть, если говорить словами Жан Поля, речь должна идти о возвращении «святости» и «божьего промысла», что доказало бы власть «сердца» в человеческом мире.

всего с «Гиперионом» Гельдерлина и «Люциндой» Фридриха Шлегеля. Следует назвать в первую очередь Шлаффера (Schlaffer, Heinz: Der Burger als Held. Soziageschichtliche Auflosungen literarischer Widersprtiche. Frankfurt am Main 1973).

Жан Поль увидел связь религиозности и морали под влиянием Фридриха Генриха Якоби в его сочинении «Якоби к Фихте» (Jacobi, Friedrich Heinrich: Jacobi an Fichte. Hamburg 1799): «Как человек ощущает себя и формирует, зависит от того, насколько сильно он представляет себе божество. Поэтому во все времена религия человека, его добродетель и его нравственность являются качествами человека» (S. 46).

Авторская субъективность, которая в текстах Жан Поля проявляется как высказывание от первого лица, понимается по определению Вёльфеля (W6lfel, Kurt: „Der Traum der Wahrheif'. Uber das Widmungsschreiben vor Jean Pauls „Titan". In: Jean Paul-Studien, S. 301-315), который пишет, что «соединение поэтической фантазии с общественными реалиями может воплотиться в высказывании от первого лица» (S. 315).

В Приложении рассматривается треть одно из трех «Приложений» к роману «Титан», а именно «Дневник воздухоплавателя Джианноццо», который прямо или косвенно относится к проблематике нашего исследования. «Приложение» к роману в первую очередь проясняет сатирический метод писателя, метод остранения. Кроме того, обособление рассказа «Джианноццо» в «Комическом приложении» к роману как отдельного сатирического текста свидетельствует о невозможности для писателя примирения индивидуальности с веком и со временем, создания гармоничного единства между человеком и действительностью, соединения внутреннего и внешнего.

ГЛАВА I. Личность на фоне исторической действительности

1.1 Спектр понятия «Saekulum»

Комплекс вопросов, которые мы связываем с семантическим кодом "внешнее", предполагает рассмотрение ряд проблем: проблема личности и общества, точнее художественная концепция личности в аспекте "внешнего" (от ее появления в ранних произведениях Жан Поля до воплощения в романе "Титан"), а также роль по отношению к ней, таких знаков духовной культуры XVIII в., как «Saekulum» (конец века), античность и классицизм.

В мире идейно-художественных ценностей Жан Поля уходящий календарный век означает прощание с эпохой Просвещения, благодаря чему в творчестве писателя намечаются две тенденции: подведение итогов века прошлого и критическое осмысление современности и будущего. Обе тенденции воплотились в понятие «Saekulum» (столетие или век, которое в повествовательном контексте следует переводить как конец века)1, возникшем в произведениях Жан Поля с 1796 г. и функционирующем как художественный код, в котором заключены историко-философские, моральные и религиозные проблемы исторического перелома как в ретроспективном, так и перспективном плане. Понятие же «Jahrhundert» (век или столетие) получает иное значение и характеризует духовный размах, прежде всего, эпохи Просвещения - в этом Жан Поль следует за представлениями своих современников. Свидетельство тому можно найти в рассказах «Биографические потехи под черепом великанши» (1795), а также в двух последующих произведениях, появившихся в начале нового века: «Письма Жан Поля и предстоящая биография» и «Прекрасное общество в первую новогоднюю ночь».

Это соотносится с утверждением А. Зауера о том, что в 1795/96 г.г. стала возникать литература конца века в узком смысле слова, т.е. литература, отражающая перемены в общественном сознании. Главное в этих произведениях - напряженные отношения между прошлым и будущим. То, что картину будущего общественного развития можно создать не на основе тягостно воспринимаемой современности, а позитивно реконструируя прошлое, относится к неизменным максимам мировосприятия писателя, что отмечается исследователями3. Это «скрещивание» прошлого и будущего лежит в основе повествовательного суждения в «Письмах...». Из текста видно, что современность осмысляется Жан Полем как тяжело переживаемое время:

«Этот век имеет много на своей совести, но по-солдатски продолжает вспарывать супружеские ложа, набитые хорошим пухом. Этот век словно азотная кислота и щелочь глубокой древности, и мы запомнимся потомкам, как пожирающие чудовища и как хаос с плавающими в нем инфузориями. Упразднение всех орденов человеческого общества - родственного, брачного и гражданского - является требованием этого революционного века, выбрасывающего из лодки всех; но кому нужно, тот спасется. Философский век ищет свою световую материю без источника излучения [...], практический век настаивает на своей материи тепла, которая улетучивается, так как основана на морально-филантропическом поведении Я против Себя. Дьявол правит веком: тяжело от мысли, что сердце человеческой любви, возникающее из совместной жизни и действия, хотят разорвать. В физике не просто объединить чужеродные и родственные предметы; люди в мастерских и шахтах берутся за руки охотнее, чем пара свободных идиопатичных дураков, которые, участвуя во вселенской скорби и играх духовного мира, плывут по холодному и бурному океану, как два ледяных поля, мимо своих призрачно- абстрактных сердец» (17, 460)4.

Конец века Жан Поль описывает здесь как время распада, разложения традиционных ценностей и всеобщей неуверенности, как время эгоистической борьбы всех против всех5. Особой опасности в этой связи подвергаются нравственные принципы, касающиеся семьи и брака. Причину такого разложения нравов автор определяет, устанавливая связь между расцветающим торговым капитализмом и размыванием нравственных норм в социальной сфере6. Жан Поль говорит об «эгоистической торговле» как о «высшем искусстве коммерческой игры», которая распространяется все шире в обществе и подчиняет своим интересам «любовь, мудрость и силу». Правда, писатель описывает эти процессы пока только как тенденции, по отношению к которым моральные ценности в мелкобуржуазной и сельской сфере общества могут оставаться относительно нетронутыми, но все же называет их главными для будущего развития общества и не ждет от них ничего хорошего, а наоборот: «дьявол будет править веком» (17, 485).

Упрек в «эгоизме» становится главной темой критики времени Жан Поля. См.: Brummack, Juergen: Satirische Dichtung. Studien zu F. Schlegel, Tieck, Jean Paul und Heine. Muenchen 1979; binder, Burkhardt: Jean Paul. Scheiternde Aufklaerung und Autorolle. Darmstadt 1976; Sprengel, Peter: Innerlichkeit. Jean Paul oder das Leiden an der Gesellschaft. Muenchen 1977.

В негативной характеристике торговой деятельности Жан Поль близок романтикам. О позитивном образе буржуазии в Просвещении см.: Ruppert, Wolfgang: Buergerlicher Wandel. Die Geburt der modernen deutschen Gesellschaft im 18. Jahrhundert. Frankfurt am Main 1981. Начиная с XIX века портрет торговца меняется и приобретает все более негативные черты. См.: Frevert, Ute: "Tatenarm und gedankenvoll?" Buergertum in Deutschland 1780-1820. In Deutschland und Frankreich, S. 236-237.

Жан Поль рассматривает конец века под тройным углом зрения: «революционный», «философский» и «практический». При анализе «революционного» века автор сосредоточивается на политической причине распада этических и общественных ценностей. С революционным террором 1793 г. во Франции у писателя связан вывод о том, что революция простилась с просветительскими идеалами свободы, терпимости и человеческого достоинства, под лозунгами которых она свершилась в 1789 году. Влияние революции на личную жизнь человека Жан Поль описывает в «Палингенезиях» (1798):

«Две революции: гальская, приносящая индивидуумов в жертву идеи и государства, и кантианско-моральная, охлаждающая человеческую любвь, так как не считает ее заслугой; они разделяют и отдаляют нас - потерянных людей, друг от друга все больше и больше, каждый из нас теперь на холодном и необитаемом острове; только гальская, вооружая и направляя чувства против чувств, имеет меньшее влияние, чем критическая, [...] которая не может считаться ни любовью как источником добродетели, ни добродетелью как источником любви» (17, 162).

Революция во Франции является для писателя ужасным примером разрушительной анархической силы; она дала пример борьбы всех против всех, следствие этого - замешательство и всеобщая неуверенность. Очевидно, что осознание негативного перелома в ходе истории Жан Поль связывает с опытом революции и определяемым ею общественным развитием. Революция была следствием подготовленного эпохой Просвещения общественного развития и новых процессов в рамках существующих условий. Жан Поль к началу века осознал, что политические перевороты нельзя будет остановить на границе Германии в результате захватнической политики Франции, за которой он внимательно следил - особенно за ходом оккупации Швейцарии - и которую резко осуждал, так как видел в этом гибель буржуазно-демократических свобод.

Еще более резкую оценку Жан Поль дает «духовной» революции, произошедшей в Германии в восьмидесятые годы XVIII века, прежде всего благодаря критической философии Канта и введенной в жизнь общества классической эстетикой и поэзией. Обе революции - реальная и философская - представлялись Жан Полю грехопадением, отходом от морали в духе практического «человеколюбия» (то, что революция во Франции означала практическое становление буржуазной морали, а философия Канта с ее концепцией автономии человека была посредником буржуазной этики, осталось вне поля зрения писателя)7. Еще в ранних сатирах он описывал процесс общественного распада как изоляцию, ведущую индивида к одиночеству. Жан Поль видел в этом процессе симптомы политико-экономического «машинного существования» и критически диагностировал их в своих произведениях 8. Обе революции представлялись ему причиной и следствием анархических, разрушительных тенденций в общественной жизни. Революция во Франции казалась писателю даже менее разрушительной, чем кантовская философия, которой он ставит в вину то, что она с помощью рациональной аргументации лишила человека сентиментальности, основанной на «любви» и «добродетели», и толкающей его к одиночеству и «холоду».

Третий, «практический» взгляд на век тесно связан с двумя другими. Уверенность Жан Поля в правомерности своих упреков Канту проистекает не только из его религиозно-метафизического кодекса любви и добродетели, но также из чувства привязанности к действительности. По мнению писателя, гуманность должна вырастать из практической жизни и, следовательно, содержаться в ней: «человеческая любовь должна образовываться из совместной жизни и общности поступков» (17, 460). Эта мысль, которую можно найти в той же самой форме у позднего Гердера10, кажется неожиданной для Жан Поля, он мог её высказать в конкретно-исторической ситуации только как пожелание, смысл которого состоит в позитивном контрасте по отношению к «холодной» и «резкой» интеллектуальности, которая только принимает участие в «мировой скорби универсума» и «столетних играх духовного мира». Мишенью этого высказывания является критическая философия Канта и идеальный тип такого художника, как Шиллер.

С критикой времени связан у Жан Поля вопрос о задачах собственного творчества -- для автора это предмет постоянной рефлексии. Об этом он размышляет в «Палингенезиях»:

«О, никогда прежде любовь, бережное отношение и солнечная система неземных надежд не могла быть ни одному автору необходимее и священнее, чем в это шумное время, полное безнравственных поражений и побед, когда ляпис-камень становится камнем мудрости, а Тарпеевы скалы - аппаратом любого государства. В людской массе любое напечатанное слово, грешащее против холода мудрости и теплоты любви, становится либо Геклой, полной эгоистических льдин, либо страстным вулканом; любая безнравственная строка, в которой все девять муз сложили бы свои регалии, как в античном зале, любое неосторожное ощупывание, или даже срывание нежного растения чувственного возбуждения, любой такой грех благодаря соседству времен становится кровавой государственной изменой по отношению к потомкам» (17,162).

В период распада моральных ценностей, быстрого и хаотичного перелома, когда во всех сферах жизни авторитетом является эгоистический стимул, автор провозглашает морально ответственное искусство, пропагандирующее идеалы гуманности и терпимости, исходящие из религиозного импульса. Чувствуя ответственность по отношению к современникам и потомкам, писатель постулирует необходимость нравственно-религиозных требований для себя и своих пишущих современников. С этой ответственностью связано его предостережение, что искусство и философия в понимании веймарского классицизма - вне морали, так как они уводят человека в автономное существование и делают его беззащитным перед действительностью. Подобные рассуждения делают Жан Поля наследником и хранителем старой, предкантианской философии и поэзии Просвещения .

В симптомах времени Жан Поль видел опасность тотальной дегуманизации. В «Письмах» он пишет: «Я постепенно убеждаюсь, что одна ярмарка будет длиться 53 недели: все люди стали холодными и расчетливыми, как XIX век; и ничего больше не будет, кроме ярмарочных недель и еврейских переулков» (17, 468). Это свидетельствует о скептическом отношении Жан Поля к экономическому развитию; торговую деятельность он характеризует как разрушающую человеческую общность. В соответствии с этим появляются эпитеты «холодный» и «корсиканский» век; первый указывает на такие общественные симптомы, как очерствение, холодность и одиночество личности, второй -- на политические, представляемые захватнической политикой Наполеона.

Состояние современного человечества представляется автору больным, его история - регрессивным процессом с тенденцией к упадку и разложению. В «Тайной жалобной песни нынешних мужчин» Жан Поль формулирует:

«Его часто вынуждают доказывать, что, если бы будущий век стелил постель больному человечеству еще мягче, то это бы увеличило перемежающийся пульс самого больного, он доказал бы, что если бы больниц для всеобщего обессиливания и изымания нутра было слишком много, то роскошь росла бы быстрее с богатством, богатство с роскошью, бедность с тем и другим, безбрачие и поздние браки со всеми тремя, [...] и так бы продолжалось ужасающее разрушение человечества во все более мелких формах, как в двух зеркалах, уменьшающих и повторяющих отражение; и чего стоит ожидать или бояться от юношей, которые уже угодничают в столь юном возрасте детской старости, -- этого бы я не хотел увидеть» (19, 517).

Здесь автор диагностирует как социально-экономическую поляризацию - обогащение и обнищание, так и моральные симптомы болезни, указывающие на «чудовищный разлом человечества». Глубокий скепсис Жан Поля вызывает политическое состояние Европы, где продолжают существовать, с одной стороны, давно изжившие себя политические структуры (Германия), с другой, - французский экспансионизм, угрожающий низвержением политического порядка (Италия и Швейцария). Но все же робкая надежда на совершенствование человечества выражается в его тезисе, что мир развивается от низших форм жизни к высшим (Гердер описал это развитие в «Идеях» как противоречивый процесс). Жан Поль обосновывает свою надежду врожденной способностью человека к самосовершенствованию. Улучшение своего «я», вместо «времени» - на этом строится его концепция обновления. Об этом писатель размышляет в «Письмах»:

«Между тем и это время найдет свое солнцестояние. Человеческое сердце зачерствело, но никогда не зачерствеет его цель. По естествознанию вся империя растений и животных должна стать землей для садовых клумб и основанием для империи человека: пепел плохих времен становится лучшим удобрением. [...] тогда получится все, потому что время состоит из многих Я» (17,357).

Подобное созвучие можно обнаружить и в небольшом рассказе писателя «Удивительное общество в первую новогоднюю ночь», в котором он изобразил будущее состояние общества, когда народы сблизятся на цивилизованном уровне развития, чему будут способствовать «высокая терпимость, кругозор, объединение и настроение» (19, 551). Пронизывающая рассказ аллегория часов указывает на механически неизменный ход времени, характеризующий неизбежную последовательность, ведущую к „городу Бога". Описывая состояние постаревшей природы в последней космической стадии, Жан Поль доводит описание космологического конца времени до той точки, «где все дороги и облачка потемнеют, и в далекой безмерности поплывут только грозовые облака, появляясь из-за солнца, и все померкнет в своем творении», - чтобы потом заявить: «Бог еще есть» (19, 553).

Жан Поль уже использовал подобную модель в рассказе «Речь мертвого Христа»: кошмар пустого мира и распадающаяся космическая связь создают условие для обращения к божеству, которое гарантирует бесконечную, непрекращающуюся продолжительность всех жизненных процессов в мире. Перед этой последней инстанцией бледнеет видение конца света. В тексте это звучит так: «У Бога в руке гром, буря, боль, и он организует вечность» (18, 234). Здесь возникает вопрос, идет ли речь о Боге, о котором думают как о солнце в духе пантеистической традиции XVIII века, или о персонифицированном Божестве. Приписываемые ему качества действующего субъекта говорят о втором варианте толкования. Это божество управляет мировым порядком и гарантирует его стабильность, определяя при этом страдания и боль людей, и таким образом интегрируется в мировой процесс как инструмент воздействия. В этом находит свое выражение интерпретация модели божественного миропорядка Лейбница. Послание, адресованное «последнему человеку», звучит так: «Последний человек, не думай о долгом мире до и после тебя, у Вселенной нет возраста -- вечность молода, опустись в волну, когда она придет, она иссякнет, а ты нет» (19, 554). За этим стоит сознание неизменчивости и постоянства природы, божественно управляемой, вера писателя в вечность человеческого существования. Природа, как свидетельствует пассаж в конце рассказа «Удивительное общество», а также искусство сохраняют для Жан Поля функцию прибежища и утешения.

Важным и необходимым писатель считает свое литературное посредничество между читателем и реальностью, основанное на доверии к мировому порядку. Встречая современные идеологические системы с антипатией, чувствуя себя сбитым с толку, Жан Поль искал, как и его читатели, выход из сложившейся ситуации и мог «организовывать непосредственную коммуникацию с ними только на основе общих страданий и растерянности» 12. Исходя из этого писатель пытался представить в своих произведениях модель существования человека, которая, сочетая характерные для времени формы бытия и индивидуальные пути развития личности, могла бы быть альтернативой „Sakulum" в новых условиях действительности.

2. Концепция личности в творчестве Жан Поля

Следующий важный пункт идейно-эстетической программы писателя -вопрос о положительном герое, за которым стоит более широкая проблематика идеальной личности. Концепция личности была сформулирована Жан Полем в общих чертах в начале 90-х годов XVIII века и впервые появилась в романе «Невидимая ложа» (1793) в форме «Экстренного листка» ("Extrablatt") «О высоких людях»13.

«Беглые предположения о человеческой добродетели» (1784), которая находит затем свое продолжение в трактате «О продолжении души и ее сознании» (1791). См.: об этом Weigl, Engelhard: Aufklaerung und Skeptizismus: Untersuchungen zu Jean Pauls Fruehwerk. Hildesheim 1980. S. 189. Представления Жан Поля о человеке высокого духа («высоком человеке») восходят к Карлу Филиппу Морицу, см об этом: Hubert, Ulrich: Karl Philipp Moritz und die Anfaenge der Romantik. Tieck - Wackenroder - Jean Paul - Friedrich und August Wilhelm Schlegel. Franfurkt am Main 1971. S. 137. Borec (Voges, Michael: Aufklaerung und Geheimnis.

Untersuchungen zur Vermittlung von Literatur und Sozialgeschichte am Beispiel der Aneignung de Geheimbundmotivs im Roman des spaeten 18. Jahrhunderts. Tuebingen 1987.) указывает на то, что ряд образов «высокого человека» нарушает нормы романов того времени; так же как и Мориц в «Андреасе Харткнопфе», Жан Поль отказывается от модели героя, распространенного в романах о тайных союзах.

«Высокий человек» в представлении Жан Поля - это тот, «кто еще ценит - в большей или меньшей степени помимо других человеческих достоинств, то, что встречается на земле так редко, -- возвышение над землей, чувство незначительности земных дел и несоизмеримость сердца и места, взор, направленный ввысь над запущенным кустарником и отвратительными приманками жизни, желание смерти и взгляд за горизонт». И далее: «Если бы ангел явил себя в нашей воздушной сфере и посмотрел бы сквозь сумрачное море с пеной облаков и плавающими нечистотами на дно, на котором мы лежим и к которому липнем, - если бы он увидел тысячи глаз и рук, торчащих и ловящих воздух и роскошь; если бы он увидел алчных среди нас, согнувшихся в поисках жратвы и золотой слюды в болотистой почве, а затем худших из нас, ползущих по уши в грязи и пачкающих свое благородное лицо нечистотами; - и если бы этот ангел увидел среди морских зверей взгляд некоторых прямоходящих, высоких людей (курсив мой -- А.С.), обращенных к нему, - и понял бы, как они, придавленные водными колоннами над головой, опутанные наслаждениями и тиной, прорываются сквозь волны и жаждут глотка эфира в вышине, понял бы, что они сами больше любили, чем были любимы, больше терпели жизнь, чем наслаждались ею, что они равно далеки от постоянного разочарования и безумной деловой жизни, отдали руки и ноги морскому дну, и только сердце, бьющееся навстречу будущему, и разум - эфиру над морем, и не смотрят ни на что, кроме руки, которая уменьшает вес тела, связывающий ныряльщика с сушей, и позволяет подняться им в свою сферу ... о этот ангел мог бы посчитать этих людей за утонувших ангелов и сожалеть об их участи ...» (12, 209).

О критике общественного эгоизма и ее развитии у Жан Поля см.: Sprengel, Peter: Innerlichkeit. Jean Paul oder das Leben an der Gesellschaft. Muenchen 1977. S. 75-78. Подробно Жан Поль занимался проблемой эгоизма в трактате «О добродетели», в котором также встречается образ «высокого человека»; «Критика практического разума» Канта и произведения Гельвеция образуют важнейший исходный пункт; см. Harich, Wolfgang: Jean Pauls Kritik des philosophischen Egoismus. Belegt durch Texte und Briefstellen Jean Pauls im Anhang. Frankfurt am Main o. J. S. 76. Шире понимает эгоизм - именно как феномен эпохи - Ортейль (Ortheil, Hans-Josepf: Der poetische Widerstand im Roman. Geschichte und Auslegung des Romans im 17. Und 18. Jahrhundert. Koenigstein 1980.). О критике Жан Полем корыстия и эгоизма, основной сутью которой является упрек в "титаническом", и ее распространение на философию Канта, Фихте и эстетику классиков и романтиков см.: binder, Burkhardt: Jean Paul. Scheiternde Aufklaerung und Autorrolle. Darmstadt 1976.

Гердер полагал, что человечество проживает три стадии развития от низшей формы к высшей, которые следуют одна за другой: "растительный человек, зверочеловек и богочеловек"(Не^ег, J.G.: Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit. Hrsg. von Heinz Stolpe. Bande lund 2. Berlin und Weimar 1965.). О рецепции Жан Полем философии Гердера см. подробнее: Koepke, Wulf: Die Herder-Rezeption Jean Pauls in ihrer Entwicklung. In: Studien zum 18. Jahrhundert. Band 9: Jochann Gotfried Herder. 1744 - 1803. Hrsg. von Gerhard Sauder. Hamburg 1987, S. 391-408.

Например, в рассказе 1797 года «Кампанская долина, или О бессмертии души» писатель провозглашает веру в бессмертие человека, обусловленную существованием божественного мирового порядка, невзирая на уже существующее скептическое отношение к ходу истории в результате Французской революции. Оба компонента -- трансцендирующий и критически обращенный к исторической реальности, соединяются в историко-философской мысли Жан Поля. Показательно для этого общее видение, которое повествователь дает из перспективы воздушного шара: «[...] вечерняя заря уже около полуночи скатилась за горизонт и шествовала над любимой Францией, как будущая Аврора... о как приободрился внутренний человек под звездами и как легко стало сердцу на земле...» (17, 63). Из этого видения формируется в антропологической и историко-философской мысли Жан Поля категория человеческой индивидуальности как независимой субстанции, которая может устанавливать связь как с природой и космосом, так и с божественным существом, и из этого регенерировать себя как личность. При этом существование «тяжелой земли» оказывается для человека объектом его стараний. Кроме того, историческая вера Жан Поля в гуманное

В этом отрывке из романа «Невидимая ложа» метафорически изображается современное состояние человечества, которое характеризуется автором с позиции ангела резко отрицательно. В первую очередь это касается эгоистической борьбы всех против всех за власть и золото. Для Жан Поля характерно, что члены метафорической оппозиции - золото-грязь/болото появляются в одинаковом негативном семантическом контексте. Эгоистическое стремление к наживе является для писателя предосудительным и аморальным, портящим человека, ввергающим его в звероподобное состояние 14, ведущим к самоунижению, когда человек пачкает свое «благородное лицо» грязью. В этом контексте писатель вспоминает метафору Гердера о зверочеловеке 15, в которой на первый план выводится неразумное, непросвещенное состояние человечества, но при этом выражается надежда на то, что человечество откажется от состояния «неестественного» ползания и согбенности и выпрямит спину. В этой надежде на появление «прямоходящих» покоится историческая вера Жан Поля в будущее человечества, и «высокие люди» являются воплощением и реализацией этой надежды в текстах автора.

«Высокие люди» должны готовиться в мире к двум вещам. Прежде всего они должны выдержать любое жизненное испытание и устоять перед страданиями. Замечание Жан Поля о том, что люди высокого духа больше терпят жизнь, чем наслаждаются ею, Шпренгель объясняет следующим образом: «Моральный приговор автора касается эгоистической культуры наслаждений, которую практиковало прежде всего дворянство»17. Поскольку «высокий человек» понимается как существо и духовное, и социальное, то Жан Поль не избавляет его от «отталкивающе запутанной» действительности. В этом проявляется чувство привязанности автора к повседневной жизни маленького человека, которому он симпатизировал, о чем свидетельствуют его «бюргерские идиллии», где писатель вскрывал внутреннее соотношение между реальным бюргерским бытом и миром «идиллии» («Зибенкез», «Школьный учитель Мария Вутц»).

будущее человечества покоится на мысли о том, что история в отличие от природы развивается; «природа -спокойна, всегда одна и та же», тогда как человечество «свободно и принимает [...] в любой момент то регулярные, то не регулярные образы» (II. 237). Соответственно, человек как субъект истории имеет возможность выйти из звероподобного состояния. Привлекая и перефразируя тезис Лейбница о гармонии, Жан Поль заявляет, что любой «физический беспорядок - оболочка порядка, любая холодная весна -оболочка теплой осени» (II. 237).

Как доказывает Мюллер в ходе тщательной филологической реконструкции платонизма Жан Поля, образ человека, живущего в морской тине, - платоновского происхождения; важными посредниками этого были

Фенелон и Якоби. Mueller, Goetz: Jean Pauls Aesthetik und Naturphilosophie. Tuebingen 1983. S. 172.

«Высокий человек» не должен дистанцироваться от жизни. Только «понимание незначительности земной жизни» позволит ему стойко выдержать ее мерзость, только сознание неразрешимого противоречия между внутренней сутью человека - «сердцем» и «местом», которое определяется исторически конкретной ситуацией, позволяет «высокому человеку» принимать реальность как неизбежный факт. Автор дает «высокому человеку» в помощники религиозное трансцендентное. «Желание смерти» указывает на то, что только по ту сторону «высокий человек» сможет обрести свое истинное Я. Приведенная в отрывке смена перспектив (ангел -морское дно) облекается в рамки сослагательной конструкции, вводимой союзом «wenn» (если бы). Таким образом создается напряженное поле божественного и земного, внутреннего и внешнего, в котором существует человек. Двойственность такого существования выражается в образе, липнущего к морскому дну земного18 (метафора связана со сферой несвободного, сдерживаемого и подавляемого) «высокого человека», жаждущего освобождения от порочного давления реальности («водные колонны») и «глотка свободного эфира». Это действие воли уже выделяет его из массы других индивидов, и то обстоятельство, что в этом стремлении он ведет себя как нравственно совершеннолетний, просвещенный индивид под действием разума и добродетели, должно придать ему веру в успех. С позиции «ангела» «высокий человек» должен быть равным себе. Однако синтаксические рамки сослагательной конструкции позволяют говорить о неуверенности автора в божественной сущности человека и намекают, по мнению Гольца, на то, «что здесь, как это часто бывает у Жан Поля, желание и намерение не означают безусловность достижения» . К тому же выясняется, что «высокие люди» Жан Поля обречены «божественным» статусом - стремлением в небесную сферу - на одиночество и эксцентричность, и что вопрос о примере такой модели существования для

человека остается открытым .

В прошлом Жан Поль находит протагонистов своей концепции личности высокого духа; философы, ученые и художники - Пифагор, Платон21 Сократ, Антоний22, Шекспир и Руссо23 - создают «настоящий княжеский банк высокого дворянства человечества, освященную почву нашей земли, цветущий сад Бога на крайнем Севере» (12, 210). В сущности, «высокого человека» определяет особое отношение к миру и жизни.

Несомненно, мотив пути у Жан Поля восходит к мифопоэтической и религиозной традиции. В этой связи можно привести высказывания В. Н. Топорова (Путь/УМифы народов мира. М. 1991.) о том, что мифологема пути связана с особым состоянием души и символизирует процесс становления человека, движения к Жан Поль, создавая для своих «высоких» героев модель морально-эстетического отношения к миру, возвращается в своем творчестве к этой проблеме неоднократно. В «Записке к моим друзьям», в рассказе «Квинтус Фикслейн» (1795) из трех дорог, ведущих к счастью, автор выбирает не первую, «ведущую в гору», и не вторую, которая предлагает счастье на земле, а «самую трудную и самую мудрую» (15, 4)24. Для автора, как и для его людей высокого духа, характерен двойственный взгляд на жизнь, и отсюда амбивалентное отношение к миру: отстраненное восприятие действительности как гнетущей реальности, которая заставляет человека страдать, и одновременно с этим традиционное понимание своего временного пребывания в мире с позиции вечности. Поэтому логично, по мнению И. Гольца, что автор среди своих современников в Германии выделял именно Гамана как человека высокого духа, жизнь и творчество которого свидетельствуют о противоречивых отношениях между повседневным опытом жизни, надеждой и верой, из которых он создал оригинальную концепцию личности и Бога.