Проблемы общей теории права и государства

Однако при всей важности предпринятых законодателем в последнее время мер по упорядочению правового статуса политических объединений их явно недостаточно для того, чтобы преодолеть негативные тенденции в развитии российской многопартийности и направить этот процесс в русло формирования партий парламентского типа. Данную проблему невозможно решить без принятия надлежащего закона о политических объединениях, который поставил бы надежные правовые барьеры против антиконституционных тенденций в- развитии многопартийности, на пути использования вождистски-ми партиями демократических механизмов для прихода к власти, ослабил бы давление на сферу политики со стороны бизнеса, вывел бы политический процесс из-под влияния криминальных, мафиозных структур и т. д.

К сожалению, в настоящее время принятие такого закона, в рамках которого предоставленное политическим объединениям право участия в выборах было бы скоординировано с набором адекватных этому праву обязанностей, не стоит в повестке дня Государственной Думы. Продолжается затянувшаяся работа в рамках согласительных процедур над проектом Федерального закона "О политических партиях", принятого Думой еще в декабре 1995 г., но не одобренного Советом Федерации. Однако после того как к выборам были допущены все политические объединения, закон о партиях в его нынешнем виде лишился смысла. Уже нужен другой закон о партиях. Такой закон должен регламентировать вопросы организации и деятельности не только политических партий, но также политических организаций и движений, являющихся в настоящее время важным элементом социально-политической жизни, который не может быть выведен за рамки избирательного процесса. А принятый Думой закон о партиях, напротив, проводит жесткие различия между политической партией и иными политическими объединениями, так что организация и деятельность последних остаются без надлежащей правовой регламентации. Единственные дополнительные требования, которые закон предъявляет к партиям, в отличие от иных общественных объединений -- это требования, фиксирующие различия организационного характера между партией и движением (запрет на коллективное членство, наличие фиксированного индивидуального членства и высокие требования к численному составу партий -- не менее ста членов в каждой из территориальных организаций, которые должны быть более чем в половине субъектов Российской Федерации).

Введение в действие Закона о партиях в том виде, в каком он принят Государственной Думой, или при его несущественной корректировке в результате работы согласительной комиссии означало бы лишь полную девальвацию правового статуса политической партии, поскольку к выборам допускались бы, по сути дела, любые общественные объединения, которым ничто не мешало назвать себя политическими движениями. Это привело бы к тому, что закон, призванный сти-: мулировать формирование цивилизованной многопартийности,' напротив, способствовал бы консервации нынешней неразвитой ситуации, при которой субъектам политического действия выгодно оставаться в неопределенном статусе политических движений и иных объединений. А с точки зрения задач развития парламентаризма это означало бы, что вместо становления нашего парламента как института общенародного представительства, выражающего государственно значимые социальные интересы, в нем усилился бы дух групповщины, свойственный политически неразвитым, добуржуазным, сословно-корпоративным формам представительства.

Правда, судя по всему, разработчики Закона о партиях рассчитывали на то, что в случае принятия этого закона в избирательное законодательство были бы внесены соответствующие изменения, закрепляющие статус участника выборов лишь за политическими партиями. Однако такой подход, даже если бы его удалось реализовать (что маловероятно, учитывая расклад сил в Государственной Думе, где значительные позиции занимают фракции, созданные на базе общественно-политических движений), представляется неверным.

Можно приводить разные аргументы против того, чтобы в нашей неразвитой, переходной ситуации выводить политические движения за рамки избирательного процесса. Но главное заключается в том, что в условиях неразвитого гражданского общества именно политические движения являются той институциональной формой, которая адекватна степени зрелости общества. Показательно, что в нынешней России те организации, которые не просто именуют себя партиями, но и являются таковыми в действительности, -- это не продукт развития гражданского общества, а осколки прежней единой тоталитарной партии. А реформаторско-демократический потенциал общества выражен пока что общественно-политическими движениями.

Причем у этого демократического (точнее -- антикоммунистического) фланга нет ни общей идеи, ни общего лидера. И чтобы из аморфного демократического движения сформировать полноценные партии, надо гораздо больше времени, чем это потребовалось коммунистам, чтобы сделать из осколков КПСС несколько разных работоспособных организаций, объединенных, по сути дела, общей идеологией. Кроме того, очевидно, что политические движения, представляющие сейчас главным образом правую и центральную части российского политического спектра, при поспешной, вынужденной транс-Формации в партии могут заметно ослабить свою организационную опору и социальную базу в целом, поскольку многие сторонники движения не пожелают связать себя членством в партии. Существенным ударом по большинству нынешних движений стал бы и отказ от коллективного членства при переходе в статус партии. Такова особенность нынешней российской ситуации. Помимо этого есть и общая закономерность, в соответствии с которой, как заметил М. Дюверже, "партии всегда остаются более развитыми слева, чем справа, поскольку они всегда более необходимы на левом фланге, чем на правом"1.

Судя по всему, вялотекущий в настоящее время процесс доработки Закона о партиях в рамках согласительной комиссии вряд ли увенчается в близкой перспективе принятием нормативного акта, способного преодолеть негативные тенденции в развитии российской многопартийности.

§ 5. Итоги и перспективы развития многопартийности в России

В настоящее время уже можно с полным основанием утверждать, что вместо искомой многопартийной системы, в рамках которой различные субъекты политического действия готовы к сотрудничеству в целях достижения общественного согласия или хотя бы, как минимум, придерживаются общих конституционно-правовых принципов поведения, мы получили несистемную множественность партий с зачастую радикально противоположными позициями при значительном влиянии среди них политических сил, не приемлющих основные положения действующей Конституции. При этом расчеты на то, что умеренная часть левых сил является или может стать частью системной оппозиции, представляются несостоятельными. Коммунистическая оппозиция вовсе не ориентирована на сохранение системы и будет использовать любую ситуацию нестабильности для ее разрушения. Это было достаточно наглядно продемонстрировано уже в условиях обострения кризиса и "правительственной чехарды" в марте--сентябре 1998 г.

Вопреки оптимистическим надеждам выборы по спискам избирательных объединений и блоков не только не явились стимулом для участия избирателей в деятельности политических объединений различной идейной ориентации, но, напротив, значительно ускорили процесс кристаллизации внутрипартийной элиты и отрыв ее от рядовых участников политического процесса и низового партийного актива. В итоге российская многопартийность, не успев сформироваться в систему, уже в полной мере обнаруживает те присущие болыпинству многопартийных систем Запада "симптомы вырождения", которые там являются результатом длительной эволюции от массовых партий XIX в. к так называемым электорально-профессиональным партиям1 конца XX в. Последние представляют собой немногочисленные по своему составу объединения политиков-профессионалов, которые в борьбе за голоса избирателей не ищут опору в массовой поддержке своей политико-идеологической платформы, а делают главную ставку на влиятельные группы интересов и на специалистов, владеющих избирательными технологиями.

Объединение такого рода, по мнению ряда аналитиков, мало напоминает партию, представляя из себя скорее своего рода "информационно-технократический мутант", "электоральный танк", таранящий избирательную систему, подавляющий всякие иллюзии относительно "воли народа" и "демократичности выборов"2. Молодые российские партии уже на начальной стадии своего политико-организационного становления демонстрируют весь набор черт, присущий подобным псевдопартиям: отсутствие четких политико-идеологических позиций, неумение и нежелание работать с населением, малочисленность, преимущественная ориентация на поддержку финансовых и промышленных структур, откровенное использование в своих узкопартийных целях и интересах карьеры своих партийных лидеров тех политико-правовых возможностей, которые государство создает для развития многопартийности, и т. п.

Не стали партии и движения сколько-нибудь заметным фактором преодоления тенденции к корпоративизации политического процесса. Эта тенденция, наметившаяся в начале 90-х годов, приобретает все более явную олигархическую направленность. К настоящему времени в качестве основных актеров на политической сцене и за ее кулисами уже прочно утвердились корпоративные группы давления и политические кланы (клиентеллы). При этом группы давления (под ними понимаются "социально-профессиональные и функциональные группы, оказывающие более или менее организованное воз-Действие на государственную власть в целях реализации своих корпоративных интересов, не ставя при этом задачи завоевания власти") все чаще не ограничиваются удовлетворени-ем своих непосредственных экономических интересов, а стремятся "навязывать государственной власти определенные модели политического курса"1, как бы выполняя в этом смысле функции политических партий. Что же касается политических кланов, то эти неофеодальные по своей сути монстры современной политической жизни, возникшие в результате постсоциалистического слияния власти и собственности, изначально ориентированы на удержание и расширение своих позиций через овладение государственной властью. Отсюда их интерес к политическим партиям, которые зачастую становятся орудием реализации их планов.

Очевидно, что сложившаяся ситуация требует жесткого, но при этом грамотного, зачастую филигранного правового регулирования процессов развития многопартийности в стране. Эту задачу мог бы решить надлежащий закон о политических объединениях. Но очевидно также и то, что такой закон, ограничивающий те привилегии на участие в формировании и осуществлении государственной власти, которые имеют сейчас представленные в парламенте общественные объединения, не будет принят депутатским корпусом, избранным в рамках нынешней избирательной системы. Налицо замкнутый круг, разорвать который в сложившихся условиях мог бы референдум по избирательной системе.

Идея такого референдума была выдвинута президентским окружением в конца 1997 г. Идея в принципе верная и своевременная. Однако высказываемое при этом намерение использовать референдум в качестве средства возврата к прежней избирательной системе мажоритарного типа представляется ошибочным по следующим соображениям.

1) Для посттоталитарной ситуации многопартийность -- это ключевой момент демократии. Введение мажоритарной системы, ослабляющей влияние политических объединений на общественную и государственную жизнь, в условиях неразвитости гражданского общества и низкой социально-политической активности основной части населения будет уж слишком играть на руку номенклатуре и криминалитету. Партийные списки -- это почти единственная возможность попасть во власть для политически активной части общества, не принадлежащей к старой и новой номенклатуре и мафиозным структурам. Без выборов по партийным спискам, без реальной и активно функционирующей многопартийности произойдет узурпация власти на местах несменяемыми региональными элитами, концентрация власти на государственно-чиновничьем уровне, еще большая криминализация избирательного процесса и формируемых органов власти.

Деятельность партий при всех их недостатках хоть как-то урегулирована законодательством и поддается контролю со стороны общества. Что же касается номенклатурных, а темболее криминальных структур, то они непроницаемы для контроля и не связаны обязанностями перед электоратом.

Сформированный таким образом представительный орган будет еще в большей степени, чем нынешний, не способен к выработке решений, отражающих общую волю. В нем усилится лоббирование частных, в том числе и криминальных, интересов.

Партии в целом сумели канализировать и структурировать политическую энергию общества и в значительной мере взять на себя выражение основных социальных интересов. Потеря же партиями прежних позиций в избирательном процессе приведет к тому, что общество вновь начнет выражать свое недовольство напрямую, в митинговой форме. Это дестабилизирует ситуацию в обществе. Вытеснение партий из сферы легальной борьбы за власть подтолкнет их к поиску непарламентских путей прихода к власти. Сейчас они уже достаточно сильны, чтобы представлять в этом отношении вполне серьезную опасность (особенно учитывая заметное нарастаниесоциальной напряженности).

Таким образом, переход к мажоритарной системе с помощью механизма референдума вполне может привести к тому, что ситуация выйдет из-под контроля реформаторских сил и окажется на руку лишь тем, кто стремится к перераспределению власти и собственности в свою пользу.

Кроме того, необходимо учитывать то обстоятельство, что основной импульс на демократизацию общественной жизни в настоящее время идет от федерального центра при сопротивлении региональных элит. Не случайно, что в регионах повсеместно взяла верх мажоритарная избирательная система, предоставляющая местным элитам больший простор для контролирования избирательного процесса. Если и федеральный центр будет действовать в этом духе, то антиреформаторская направленность социально-политических процессов заметно усилится. Это существенно усложнит движение к гражданскому обществу и правовому государству.

И наконец (и это, может быть, самое главное), не стоит лишать партии и движения дополнительных стимулов для развития в сторону партий парламентского типа. Ведь нельзя не признать тот факт, что в настоящее время "статус и влияние партий в российской политике во многом поддерживаются за счет функционирующей в общенациональном масштабе пропорциональной избирательной системы"1. Конечно, любая партийная квота в парламенте -- это привилегия в пользу партий. Сами партии и движения, возможно, и не заслуживают подобных льгот, но острая потребность общества в становлении цивилизованной многопартийности заставляет идти на подобные уступки.

На референдум надо выносить вопрос не о типе избирательной системы (эта проблема слишком сложна для массового сознания), а о выборе того или иного соотношения пропорциональной и мажоритарной составляющих избирательной модели. Проще говоря, речь должна идти о доле мест в Государственной Думе, выделяемых депутатам, избираемым по спискам избирательных объединений и блоков. Цель предлагаемого референдума видится не столько в том, чтобы выбрать оптимальный вариант избирательной системы (эта задача не может быть решена путем плебисцита), сколько в преодолении тех деформаций парламентского процесса, которые в настоящее время блокируют возможность совершенствования избирательного законодательства в ходе обычной законотворческой работы парламента. При этом можно и нужно, конечно, разрабатывать различные сложные варианты смешанной модели избирательной системы, максимально адекватные особенностям нашей социально-политической ситуации. Но в настоящее время это работа на будущее. Что же касается предлагаемого референдума, то очевидно, что вопрос, выносимый на всенародное голосование, должен быть максимально простым и понятным населению. Наши граждане знают, что партии получают сейчас половину мест в Государственной Думе. И для них будет понятен и естественен выбор между нынешней (половинной) и другой, меньшей, чем половина (это может быть одна треть или одна четверть), долями партийного представительства в парламенте.

Итак, алгоритм выхода из сложившейся ситуации мог бы быть следующим. Первым шагом должно стать уменьшение доли партийного представительства в нижней палате парламента, которое позволило бы преодолеть корпоративное сопротивление партийных фракций при решении вопросов, затрагивающих их интересы. Следующий важный шаг -- принятие такого закона о политических объединениях, который направил бы российскую многопартийность в сторону формирования партий парламентского типа. И уже затем, имея такой закон, гарантирующий, что партии, иные политические организации и политические движения подчиняются жестким правовым стандартам, можно начать постепенное совершенствование избирательного законодательства по опыту развитых демократий, где партии являются главными (наряду с избирателями) субъектами избирательного процесса.

Конечно, референдум -- далеко не лучший способ укрепления парламентаризма. Это экстраординарная мера, прибегать к которой следует лишь в крайнем случае. Однако референдум может оказаться единственным способом реализации интересов общества в том случае, если Государственная Дума так и не примет столь необходимый в сложившихся условиях надлежащий закон о политических объединениях.

право государство законность

Глава 3. Общественное мнение и право

§ 1. Понятие общественного мнения

Общественное мнение -- это состояние массового сознания, связанное с высказыванием суждений по общественно значимым проблемам. Такая трактовка общественного мнения (с теми или ными вариациями) в настоящее время является общепризнанной в отечественной социологической литературе. Она существенно отличается от господствовавшего в советской социологии понимания общественного мнения как отношения населения к каким-либо явлениям, в формировании которого ведущую роль играет классовая позиция носителей общественного мнения1. И дело не только в привычном для ис-торико-материалистической доктрины указании на классовую природу данного феномена. Главные отличия состоят в том, что в рамках современного подхода общественное мнение, во-первых, связывается с высказыванием суждений (что предполагает свободу публичных высказываний) и, во-вторых, речь идет о высказываниях по актуальным проблемам общественной жизни. В прежнем же, советском, варианте общественное мнение рассматривалось всего лишь как отношение населения к той или иной проблеме. Вопрос о том, высказывается ли это отношение публично или это некое молчаливое отношение, которое в лучшем случае может быть зафиксировано социологами в ходе анонимного опроса, зачастую оставался непроясненным. А в некоторых работах (как, например, в "Философском энциклопедическом словаре") и прямо говорилось, что общественным мнением считается не только явное, но и скрытое отношение людей к событиям и фактам социальной действительности2. При этом предмет суждений, высказывания по поводу которого выдавались за общественное мнение, мог быть сколь угодно незначительным.

Подобное понимание общественного мнения очень недалеко ушло от обыденного представления о наличии некоего народного мнения, отражающего сложившееся в обществе отношение людей к событиям и явлениям общественной жизни. Но это "мнение народное", которое в России испокон веков было загнано в подполье и прорывалось наружу лишь в периоды страшных российских бунтов, отнюдь не есть то общественное мнение, о котором говорит современная социология.

Дело в том, что общественное мнение существует не в любом обществе, так как оно не есть просто сумма тех частных мнений, которыми люди обмениваются в узком, частном кругу семьи или друзей. Общественное мнение -- это такое состояние общественного сознания, которое выражается публично и оказывает влияние на функционирование общества и его политической системы. Именно возможность гласного, публичного высказывания населения по острым, злободневным проблемам общественной жизни и влияние этой высказанной вслух позиции населения на развитие общественно-политических отношений отражают суть общественного мнения как особого социального института, т. е. системы отношений, имеющих устойчивый, т. е. гарантированный от случайностей, самовозобновляющийся характер1.

Функционирование общественного мнения как социального института означает, что оно является постоянным фактором общественной жизни, действует в качестве своего рода "социальной власти", т. е. "власти, наделенной волей и способной подчинять себе поведение субъектов социального взаимодействия"2. Очевидно, что это возможно лишь там, где, во-первых, существует гражданское общество, свободное от диктата политической власти, и, во-вторых, где власть считается с позицией общества.

Научная традиция, связывающая существование в обществе института общественного мнения со свободой в общественной жизни, идет еще от Гегеля, который, в частности, писал в "Философии права": "Формальная субъективная свобода, состоящая в том, что единичные лица как таковые (т. е. частные лица, рядовые члены общества, а не официальные должностные лица. -- В. Л.) имеют и выражают свое собственное мнение, суждение о всеобщих делах и подают совет относительно них, проявляется в той совместности, которая называется общественным мнением"3. Подобная свобода возникает лишь в обществе, в котором существует не зависящая от государства сфера частных (индивидуальных и групповых) интересов, т. е. сфера отношений, составляющих гражданское общество.

Общественное мнение в его современном значении и понимании появилось лишь с развитием буржуазного строя

Проблемы постсоциалистического развития в России формированием гражданского общества как сферы жизни, независимой от политической власти. В средние века принадлежность человека к тому или иному сословию имела непосредственное политическое значение и жестко определяла его социальную позицию. С зарождением буржуазного общества на смену сословиям пришли открытые классы, состоящие из формально свободных и независимых индивидов. Наличие таких свободных, независимых от государства индивидов, индивидов-собственников (пусть даже это собственность только на свою рабочую силу), -- необходимая предпосылка формирования гражданского общества и общественного мнения как особого института гражданского общества.

В условиях тоталитарного режима, где все социальные отношения жестко политизированы, где нет гражданского общества и частного индивида как субъекта независимого, т. е. не совпадающего со стереотипами господствующей идеологии, гласно выражаемого мнения, там нет и не может быть общественного мнения. И если под этим углом зрения проанализировать те опросы населения, которые проводились в нашей стране и до 1917 г., и в советский период ее развития, то можно утверждать, что это не были исследования общественного мнения в современном понимании данного социального феномена.

§ 2. Становление общественного мнения как института гражданского общества

Общественное мнение начало формироваться в нашей стране совсем недавно -- лишь с начала перестройки. До этого ни в царской России с характерным для нее расколом общества на два совершенно разных по уровню развития культурных типа (социальные низы, составлявшие подавляющее большинство, и так называемые просвещенные слои общества), ни при советской власти, когда вообще не могло быть публичных высказываний, общественного мнения как такового не было.

Правда, опросные исследования среди населения проводились в России земскими статистиками уже со второй половины 1860-х годов. Но это были не опросы общественного мнения, а статистические исследования условий труда и быта крестьян, уровня культурного развития и просвещенности народа, предпочтений читающей публики и т. п. В начале XX в. интенсивно развивалось изучение с помощью опросного метода труда и быта рабочих, бюджетов семей рабочих и служащих и т. п.1 В конце XIX -- начале XX в. в России начинает формироваться и так называемая статистика мнений. Однако речь еще не идет об общественном мнении: главным субъектом мнения здесь является эксперт (по терминологии того времени -- "сведущий человек"), в роли которого мог выступать специалист-управленец или один из наиболее толковых и компетентных представителей "простого народа"2. Мнения же рядовых, типичных представителей различных слоев общества, совокупность которых и составляет общественное мнение, в тот период не были предметом специальных эмпирических исследований.

В первые годы советской власти продолжались и развивались традиции социально-статистических исследований, сложившиеся в стране до 1917 г. Но начиная с 30-х годов исследования, основанные на опросных методах, исчезают из арсенала советского обществоведения вплоть до конца 50-х годов. С возрождением интереса к социологии и официальным признанием за ней права на существование (точкой отсчета здесь можно считать создание в 1958 г. Советской социологической ассоциации) опросные методы исследований становятся в нашей стране все более популярны в качестве метода социологических, а не только социально-статистических исследований. В 1960 г. при газете "Комсомольская правда" начал работать Институт общественного мнения, положивший начало созданию исследовательских групп и лабораторий по всей стране3. Однако проводившиеся в тот период опросы зачастую лишь с очень большой натяжкой можно было бы назвать опросами общественного мнения. Речь, скорее, шла об изучении предпочтений населения в таких вопросах, как способы проведения свободного времени, выбор жизненных планов, включенность людей в систему средств массовой информации, предпочтения читательской аудитории, и т. п.

Ближе к тому, что можно было бы считать изучением общественного мнения, были закрытые для публикации опросы (так называемые исследования для служебного пользования), которые проводились по заказам и под эгидой комсомольских и партийных органов. В 60-е годы при ЦК ВЛКСМ и целом ряде республиканских, краевых и областных комитетов комсомола были созданы структуры, занимавшиеся опросами общественного мнения. Позднее этот "комсомольский почин" был подхвачен КПСС. В 1978 г. пленум Московского городского комитета партии принял решение о создании при всех московских райкомах КПСС советов по изучению общественного мнения, а с 1979 г. в аппарате ЦК КПСС начала работать группа анализа общественного мнения1. Исследования, проводившиеся комсомольскими и партийными органами, нередко были направлены на выяснение отношения населения к довольно значимым и актуальным проблемам общественной жизни, в том числе и проблемам социально-правового характера.

При этом, разумеется, трудно было рассчитывать на подлинную откровенность опрашиваемых в условиях борьбы против инакомыслия и официальных деклараций о морально-политическом единстве советского общества. И тем не менее в тот период тотальный идеологический прессинг сталинского времени был уже в значительной мере ослаблен. Люди начинали все смелее и увереннее высказывать свои личные суждения по проблемам общественной жизни, и эти первые ростки общественного мнения явились одним из признаков будущего распада тоталитарного общества.

За годы перестройки наше общество очень быстро прошло путь от приказного единомыслия через так называемые гласность и плюрализм мнений к реальному политическому плюрализму и свободе слова. За этот период сложилось и независимое в своих оценках и суждениях общественное мнение. Однако можем ли мы говорить о том, что наше общественное мнение стало уже вполне сформировавшимся и полноценным институтом гражданского общества?

Для ответа на этот вопрос вспомним краткую, но весьма насыщенную историю становления и развития общественного мнения в посттоталитарной России. Ее отсчет надо начинать с 1988 г., когда устами Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева был провозглашен курс на гласность и плюрализм мнений. В марте 1989 г. в стране прошли первые альтернативные выборы Съезда народных депутатов СССР, давшие мощный импульс формированию нового общественного самосознания. В этот период общественное мнение становится не только очень заметным фактором социально-политической жизни страны, но нередко и основным двигателем проводимых преобразований. Для общества, находившегося на начальной стадии перехода от тоталитарного состояния к гражданскому обществу, такая роль общественного мнения, очевидно, является закономерной.

Дело в том, что в условиях развитой демократии, при стабильной социально-политической ситуации роль и значение общественного мнения четко ограничены и сбалансированы силь-\ ной и авторитетной представительной властью. Общественное мнение выступает там как один из многих институтов гражданского общества, и его воздействие на государственную деятельность осуществляется в общем контексте влияния гражданского общества, и всех его институтов на государство не напрямую, а во многом опосредованно, через различные формы прямом и представительной демократии. Причем посредниками между обществом и государством, выразителями и защитниками общественного мнения выступают там политические партии и иные общественные объединения политического характера.

В нашей же ситуации, когда единовластие КПСС еще не было подорвано, представительные органы не были сформированы на основе достаточно свободного волеизъявления избирателей, общество относилось к ним с заметной долей недоверия (ведь после выборов 1989 г. настойчиво звучали призывы к перевыборам по партийным спискам) и т. д., общественное мнение нередко пыталось непосредственно осуществлять не свойственные ему функции института прямой демократии. Это происходило потому, что в тот период демократический потенциал общества был выше, чем у представительных струк^ тур. Вышедшие на улицу массы оказались непосредственно вовлечены в активную политическую деятельность, и общество стремилось выражать свое мнение напрямую, в митинговой форме, осуществляя таким образом прямое давление на государственные органы.

Заметным этапом на пути становления и развития нашего общественного мнения стало введение в 1993 г. новой избирательной системы, ориентированной на парламентский тип представительной власти. Формирование федерального органа представительной власти на основе пропорционально-мажоритарной системы (когда одна половина депутатов Государственной Думы избирается по партийным спискам, а другую составляют депутаты, выступившие в своем личном качестве и получившие большинство голосов в своем избирательном округе) явилось мощным стимулом для развития политических партий и движений, в значительной мере взявших на себя функцию по выражению общественного мнения и доведению позиций общества до органов государственной власти. С этого периода наблюдается заметное затухание политической активности самого общества и снижение роли общественного мнения как самостоятельного фактора политической жизни.

В настоящее время ситуация с общественным мнением внешне выглядит вполне благополучно. Общественное мнение заняло подобающую его природе нишу в социальной жизни и уже не претендует на роль института прямой демократии. При этом люди смело высказываются по самым острым и злободневным проблемам, проводятся многочисленные опросы общественного мнения, результаты которых публикуются в печати и транслируются по электронным средствам массовой информации. Политические партии все активнее выступают в роли выразителей мнений различных социальных слоев, все более заметное влияние на принятие законодательных решений оказывают партийные парламентские фракции.

В целом уже можно сказать, что современное российское общественное мнение представляет собой институт формирующегося гражданского общества. Неразвитость этого института обусловлена уже тем, что гражданское общество в стране находится в стадии становления, процесс отделения власти и собственности далек от своего завершения, отсутствует средний класс, позиция которого в развитых демократиях составляет основу общественного мнения, и т? д. Все это заметно сказывается на характере и уровне развитости общественного мнения.

Качество нашего общественного мнения (в силу очень небольшого по историческим меркам опыта его функционирования) во многих отношениях оставляет желать лучшего: оно отличается большой подверженностью манипулированию, готовностью впадать в крайности, низкой способностью к поиску компромиссов, маргинальностью оценок и суждений. Кроме того (и это, пожалуй, главное), в результате шоковых реформ 1992 г. и последующих преобразований в экономической сфере общественное мнение оказалось расколотым на приверженцев принципиально различных взглядов на пути, цели и средства реформирования общественных отношений. Это уже не прежнее достаточно монолитное общественное мнение, сплотившееся в борьбе против всевластия КПСС. Раскол существенно ослабил позиции общественного мнения в его взаимоотношениях с органами власти. Общественное мнение перестает быть сколько-нибудь влиятельным фактором социально-политической жизни. И даже в периоды избирательных кампаний по выборам в органы государственной власти российское общественное мнение не осуществляет роль авторитетного критика злоупотреблений со стороны участвующих в выборах политических сил, которую весьма эффективно выполняет общественное мнение в развитых демократических странах.

В последнее время власть все в меньшей мере считается с общественным мнением. Ярким свидетельством безразличия органов власти к общественному мнению является то обстоятельство, что многочисленные политические и финансовые скандалы последних лет, которые в странах с развитым и сильным общественным мнением привели бы к крушению не одной политической карьеры, обычно очень мало отражаются на судьбе лиц, дискредитированных в глазах общественного мнения.

Очевидно, что качественное состояние общественного мнения и перспективы его утверждения и функционирования как полноценного социального института во многом будут зависеть от общего хода преобразований в стране, от успехов на пути к гражданскому обществу и правовому государству.

§ 3. Общественное мнение как объект правового регулирования

Процесс становления и функционирования российского общественного мнения в качестве самостоятельного социального института нуждается в адекватном правовом оформлении. Ведь в современном правовом государстве все основные институты гражданского общества подлежат законодательной регламентации. К настоящему времени в России сложилось уже достаточно развитое правовое регулирование процессов формирования и функционирования общественного мнения. Оно осуществляется посредством соответствующих норм Конституции РФ и федеральных законов, направленных на обеспечение конституционно-правовых гарантий свободы мысли и слова, свободы совести, свободы получения, производства и распространения информации, права проводить собрания, митинги, шествия и пикетирования, права направлять индивидуальные и коллективные обращения в государственные органы и органы местного самоуправления и т. д.

Особое место в этом ряду занимают нормы избирательного законодательства, регламентирующие процедуру обнародования опросов, связанных с выборами и референдумами. Это норма закона о трехдневном моратории на опубликование в средствах массовой информации результатов опросов общественного мнения, прогнозов результатов выборов и референдумов, иных исследований, связанных с выборами и референдумом, и норма, закрепляющая требование о том, что при публикации результатов опросов общественного мнения, связанных с выборами или референдумом, средства массовой информации обязаны указать организацию, проводившую опрос, время его проведения, число опрошенных (выборку), метод сбора информации, точную формулировку вопроса, статистическую оценку возможной погрешности1.

Принятый в российском законодательстве подход, в соответствии с которым правовое регулирование распространяется лишь на процедуру обнародования опросов, связанных с выборами или референдумами, в целом соответствует сложившейся мировой практике. В ряде стран специальное правовое регулирование этой области отношений ограничивается введением запретов на опубликование результатов опросов общественного мнения за несколько дней до выборов и референдумов. Что же касается процедуры опубликования и распространения результатов опросов, то она по общему правилу регламентирована не правовыми нормами, а достаточно жесткими деловыми обыкновениями, сложившимися в этой сфере социальной и профессиональной деятельности за длительную, более чем полувековую, историю опросов общественного мнения в развитых западных странах. В соответствии с этими фактически сложившимися нормами-обыкновениями процедура обнародования результатов социологических исследований общественного мнения регламентирована таким образом, что всякую публикацию или иную форму придания гласности результатов опроса в обязательном порядке предваряют описание методов его проведения, сообщение об объеме выборки, размере возможной ошибки и т. д.

То обстоятельство, что российский подход к рассматриваемой проблеме в общем и целом укладывается в мировую законодательную практику, отнюдь не свидетельствует об отсутствии проблемы: слишком велика специфика и самой страны, и переживаемого ею периода тотальной социальной трансформации и складывающегося в этих условиях общественного мнения, его роли и места в общественной и политической жизни. Очевидно, что для массового сознания, утратившего свои опорные ценностные установки и находящегося в процессе мучительного поиска нового центра нравственной и духовной гравитации,' информация о состоянии общественного мнения по актуальным социальным проблемам имеет особое значение. Ведь информация этого рода является для массового сознания критерием самооценки и самокорректировки своих позиций, одним из важных ориентиров при поиске ценностной самоидентификации, а следовательно, и при выработке волевых установок на практические действия.

Признавая в целом существенный характер влияния информации об общественном мнении на массовое сознание, специалисты тем не менее расходятся в оценке эффективности этого влияния в случаях, когда речь идет о вопросах, отражающих политические противоречия общества. Исследования этой проблемы, осуществляющиеся главным образом применительно к предвыборным опросам, дают разноречивые результаты. В частности, ряд ученых полагают, что обнародование рейтингов политических лидеров и объединений не оказывает на общественное мнение однозначно выраженного влияния, способного сколько-нибудь существенно деформировать первоначальные электоральные ориентации населения. Так, американские специалисты в рамках изучения этой проблемы выделяют три типа воздействия социологических данных на массовое сознание: 1) эффект, побуждающий избирателей отдать свои голоса за победителя опроса; 2) эффект, выражающийся в стремлении помочь проигрывающему, и 3) эффект воздержания-- потеря интереса к голосованию, результаты которого уже известны, и отказ от голосования. Исследования, проводившиеся в США, в том числе и с использованием экспериментальной (знающей результаты опроса общественного мнения) и контрольной (не осведомленной о результатах исследования) групп избирателей, привели социологов к выводу об отсутствии прямого однозначного влияния опросов на итоги голосования. По мнению ряда американских ученых, разносторонние влияния результатов опроса взаимно уравновешиваются и не искажают первоначальных ориентации электората1.

Однако на этот счет есть и другая точка зрения. Например, известный немецкий специалист по опросам общественного мнения Э. Ноэль-Нойманн, изучая феномен, названный ею "спиралью умолчания" (он заключается в том, что определенная часть избирателей голосует не за ту партию, за которую они, согласно опросам, первоначально намеревались отдать свои голоса, а за ту, которая, по их мнению, победит на выборах), пришла к выводу, что в основе такого стремления людей делать ставку на победителя зачастую лежит присущая им, по-видимому генетически, боязнь оказаться в меньшинстве, страх перед социальной изоляцией2. Отсюда следует, что обнародование информации об общественном мнении оказывает существенное влияние не только на состояние массового сознания, но и на формирование политической воли общества.

В России подобных исследований не проводилось. Конечно, крупные имиджмейкерские фирмы, работая на клиентов, отслеживают действие и такого фактора, как обнародование соответствующих рейтингов (причем, что естественно допустить, не только отслеживают, но и используют обнародование рейтинга в качестве инструмента манипулирования массовым сознанием). Но эта информация носит еще более закрытый характер, чем так называемые ДСП (исследования "для служебного пользования") времен застоя. Предметом же открытого научного исследования эта проблематика пока не стала. Некоторое представление о проблеме дают опросы населения о степени его доверия тем данным об общественном мнении, которые обнародуются через средства массовой информации. Однако между вербальными (словесными) оценками людей и их реальным поведением есть, как известно, ощутимая разница, уловить которую можно лишь с помощью сложной методологии экспериментального анализа, позволяющей вычленять влияние на реальное поведение такого фактора, как знание информации о состоянии общественного мнения по соответствующему вопросу. Отечественной социологии права еще предстоит работа в этом направлении.

Если верна точка зрения тех ученых, которые считают, что обнародование данных о состоянии общественного мнения оказывает влияние на массовое сознание, а через него и на формирование политической воли общества (а такая позиция представляется достаточно убедительной), то применительно к России это серьезная предпосылка для введения специального правового регулирования в данной сфере, распространяющегося на все опросы общественного мнения по актуальным проблемам общественной жизни, а не только на опросы, связанные с выборами и референдумами.

Во-первых, в нашей стране эффект ориентации массового сознания на позицию большинства скорее всего усиливается наличием традиционных коллективистских установок и характерным для посттоталитаризма недостаточным уважением и доверием индивида к своей личной позиции. Искажающий эффект недостоверной информации об общественном мнении здесь будет большим. Надо учитывать и то, что наше общественное мнение в силу своей неразвитости в качестве полноценного социального института очень легко поддается манипулированию со стороны средств массовой информации, доверие к которым, привитое в советское время, еще достаточно сильно в сознании обывателя. Поэтому в нашей ситуации особенно опасно, когда населению предлагается неверная картина состояния общественного мнения, способная исказить представления людей о существующей в обществе системе ценностей, ориентации, интересов и деформировать интеллектуальные и (что в первую очередь важно для законодателя) волевые компоненты общественного сознания.

Кроме того, известная политизированность отечественной социологии общественного мнения (в этой связи появился даже термин "война опросов") и большая степень коммерциализации деятельности опросных центров в последнее время существенно усугубляются зависимостью основных средств массовой информации от финансовой олигархии и связанных с нею политических кланов. Очевидно, что смычка политически ангажированных центров изучения общественного мнения с марионеточными средствами массовой информации весьма опасна для общества, тем более что деловые обыкновения западного образца в сфере отношений, связанных с обнародованием данных об общественном мнении, у нас еще не сложились. Но главное * -- - это то, что российское массовое сознание сейчас находится в стадии выработки фундаментальных ценностно-нормативных установок и недобросовестное вмешательство в этот сложный и противоречивый процесс, особенно навязывание обществу тех или иных корпоративных интересов, чревато существенными деформациями общественного и политического развития страны.

Поэтому на данном этапе было бы целесообразным принятие специального федерального закона "О порядке обнародования результатов опросов общественного мнения через средства массовой информации", действие которого распространялось бы на все опросы, имеющие социально-политическое значение. Это стало бы важной гарантией того, что результаты опросов не будут использованы в качестве средства дезинформации общества и инструмента манипулирования массовым сознанием.

§ 4. Законодатель и общественное мнение

В любом демократическом обществе законодательная деятельность осуществляется с учетом общественного мнения. Но какое именно значение должна иметь для законодателя информация о состоянии общественного мнения, какова ее роль в механизме принятия законодательных решений? В позиции науки по этому вопросу обозначились две крайности.

Первая состоит в представлении о том, что в периоды социальной нестабильности, когда общественное мнение возбуждено и крайне неустойчиво, изучать его надо "лишь для того, чтобы учитывать как ограничивающий фактор, который надо знать, чтобы убеждать, воспитывать, избегать взрывов". В такие моменты гораздо важнее, считают сторонники данной позиции, "наличие компетентных людей, способных принимать квалифицированные решения"1. Подобный взгляд на проблему является в настоящее время довольно распространенным в среде специалистов (экспертов, советников, аналитиков), занятых интеллектуальным обслуживанием властных структур.

Но ведь мы уже имели опыт пребывания у власти "компетентных людей", занимавшихся "убеждением и воспитанием граждан", вместо того чтобы считаться с их мнениями и позициями. Сохраняя сам принцип такого подхода, мы не гарантированы от возврата прежних методов "убеждения и воспитания". Предлагаемая модель отношения органов власти к общественному мнению, по сути дела, мало чем отличается от прежней. Разница лишь в том, что если раньше общественное мнение вообще н-е бралось в расчет ввиду его фактического отсутствия, то сейчас нам предлагают рассматривать его в качестве ограничения, которое непросвещенное общество накладывает на деятельность властей по улучшению этого общества сверху. Вместо того чтобы познать и адекватно выразить в законе интересы и ожидания общества, их вновь хотят навязать ему извне. Но где гарантия, что и на этот раз не будет совершена ошибка? Да и будут ли реализованы такого рода решения без прежних репрессивных механизмов?

Другая точка зрения на роль и значение общественного мнения для законотворчества сводится к тому, что "надо законодательствовать в соответствии с общественным мнением". Показательно, что даже такой авторитетный специалист в области социологии,права, как Ж. Карбонье, недвусмысленно заявляет: "Опрос общественного мнения, проведенный в национальном масштабе, равнозначен выявлению той общей воли, которая призвана создавать закон"2.

Подобный подход, основанный на убеждении, что создающая закон общая воля напрямую выражена в общественном мнении, представляется упрощенным. И дело не только в том, что, для того чтобы увидеть общую волю за суждениями и оценками общественного мнения, нужно суметь различить истинное и ложное в общественном мнении. Ведь даже если отбросить проблему ложного в общественном мнении (к которой мы вернемся позже), то остается вопрос: на чью именно волю должен ориентироваться законодатель? Известно, что общественное мнение имеет сложную структуру. И хотя, как заметил известный польский социолог и политолог Ежи Вятр, "языковая привычка навязывает в данном случае единственное число", в обществе публично высказываются различные точки зрения, и "путем их столкновения формируется доминирующее течение общественного мнения, часто называемое попросту общественным мнением"1. Именно в этом обыденном смысле употребляются выражения типа "общественное мнение поддерживает" или "общественное мнение возражает". На самом же деле в общественном мнении помимо мнения большинства присутствует целый спектр иных, зачастую весьма значимых позиций. Поэтому вопрос следует поставить таким образом: выражает ли большинство в общественном мнении всеобщую волю, которая может стать основой нормы закона?

Анализ этой проблемы, лишь недавно ставшей для нас актуальной, имеет давнюю традицию в политической философии. Так, еще Руссо в трактате "Об общественном договоре" проводил различие между общей волей и волей всех. "Общая воля, -- писал он, -- стремится всегда к пользе общества, но из этого не следует, что решения народа имеют всегда такое же верное направление... Часто существует немалое различие между волею всех и общею волею. Эта вторая блюдет только общие интересы; первая -- интересы частные и представляет собой лишь сумму изъявлений воли частных лиц"2.

В переводе на современный язык "воля всех" -- это сумма (точнее -- набор) воль отдельных индивидов, которая в определенном смысле аналогична тому, что мы сейчас называем общественным мнением. Всеобщая же воля -- это та единственная точка пересечения различных воль, находящихся в состоянии противоборства, та равнодействующая векторов направления этих воль, в которой фиксируется момент общественного согласия. Это не простая сумма воль большинства в общественном мнении, а приемлемый для всего общества баланс соотношения воль, который должен быть основой законодательства. В общественном же мнении представлена не эта, говоря словами Руссо, общая воля народа, а суммарное выражение комплекса различных изменчивых суждений определенной совокупности индивидов.

В советской социологической литературе была распространена точка зрения, согласно которой "общественное мнение не является суммой индивидуальных мнений"1. При таком подходе предполагалось, что из сложения выявляемых в ходе опроса индивидуальных мнений (а именно таковой и является процедура определения общественного мнения) вырастает (непонятно, почему и как) нечто качественно иное, характеризующееся большей, чем просто сумма мнений, степенью всеобщности. Именно на этом допущении и основано представление о том, что общественное мнение непосредственно выражает ту общую волю, которая является основой всеобщего законодательства.

Ошибочность такого подхода особенно очевидна применительно к состоянию массового сознания переходного общества, когда за противоречивыми, нередко прямо противоположными суждениями общественного мнения очень трудно, а иногда и невозможно разглядеть тот момент общественного согласия, в котором может быть выявлена общая воля.