Теория перевода

Во втором примере мы видим, что две ниточки бамбуковой занавески превращаются в переводе в две бамбуковые палочки. Здесь мы снова встречаемся с переводческой синекдохой -- вместо нитей бамбуковых палочек (целое) в переводе возникают только палочки (часть). Видимо, переводчик посчитал, что понятие бамбуковая нить оказывается размытым, его содержание не совсем ясно. Парафраза нить бамбуковой занавески -- неуклюжа и неуместна, ведь в тексте уже говорится о том, что она смотрела на эту занавеску, поэтому и происходит синекдохическая трансформация.

Все объекты, которые фигурируют в приведенных выше примерах, отражены в понятиях, находящихся друг с другом в отношении внеположенности. В самом деле, не может быть голова глазами, ножка стола -- полом и т.п. Однако они возможны не только в силу образности человеческого мышления, но и потому, что внеположенные понятия могут замещать друг друга в результате довольно сложных логических операций, но уже не с понятиями, а с суждениями, и представлять собой результат силлогизмов, т.е. умозаключений. Такие логические операции вполне возможны как в пределах системы понятий, выраженных одним языком, так и при переходе от одной лексико-понятийной системы к другой, т.е. в переводе. Переводчик, столкнувшись с понятием, которое по тем или иным причинам не может быть эквивалентно передано лексическими средствами переводящего языка, производит трансформацию понятия по одной из описанных моделей, а затем облекает это новое понятие в соответствующую языковую форму.

Мы видели также, что метонимические трансформационные операции могут вестись в двух направлениях: переводчик либо осуществляет собственный метонимический перенос (strings of beads > beads ? бамбуковые палочки), либо, напротив, нейтрализует авторскую метонимию, заменяя менее строгое понятие более строгим, т.е. с содержанием, более соответствующим объекту (un visage sympathique > une tкte sympathique [внутриязыковая синекдоха] ? приятное лицо).

В некоторых случаях метонимическая трансформационная операция имеет целью уточнение описания. Это происходит тогда, когда в исходном языке метонимический перенос настолько закрепился в сознании носителей языка, что уже и не воспринимается как таковой.

Так, французское высказывание Madame Colette examina l'heure а son poignet (M. Brice. Brigade mondaine. La panthиre des palaces.) содержит сообщение о том, что некая мадам Колет внимательно посмотрела на время на своем запястье. Во французском высказывании мы видим стертый, т.е. закрепившийся в языке, метонимический перенос: на запястье у мадам Колет были наручные часы, которые и показывали время. Метонимия, привычная для французского языкового сознания, оказывается совершенно неприемлемой для русского. Это и обусловливает трансформацию, устраняющую метонимию:

Мадам Колет пристально посмотрела на часы на руке.

Рассмотрим первую фразу из романа «Мастер и Маргарита» -- «5 час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан» и ее переводы на разные языки:

английский: «One hot spring evening, just as the sun was going

down, two men appeared at Patriarch's Ponds».

немецкий: «Aneinem heisen Frьhlingsabend erschienen bei

Sonnenuntergang auf dem Moskauer Patriarchenteichboulevard zwei

Mдnner».

французский: «C'йtait а Moscou au dйclin d'une journйe prin-

taniиre particuliиrement chaude. Deux citoyens firent leur apparition sur

la promenade de l'йtang du Patriarche*».

-- чешский: «V dusnйm jarnim podveceru se vynofili na Patriar-sich rybnicich dva muzi».

В русском языковом сознании выражения на пруду, на море, на реке уже давно не воспринимаются как метонимические формы. Все понимают, что быть на пруду -- это не только находиться на самой глади воды, но и на берегу, рядом с прудом. Аналогичным образом воспринимается, видимо, это понятие и носителями английского и чешского языков. Они не производят никакой трансформации понятия на Патриарших прудах. При сравнении русского текста с немецким и французским переводами эта стертая метонимия отчетливо проявляется. В немецкой и французской версиях переводчики устраняют двусмысленное понятие и нейтрализуют метонимию. У них возникает бульвар Патриарших прудов или набережная Патриарших прудов. Данные трансформационные операции обусловлены асимметрией лексико-понятий-ных систем языков. Французский и немецкий языки описывают действительность иначе, нежели русский и другие языки, приведенные в качестве примеров. В них четко разделяется то, что происходит на воде, и то, что происходит около воды. Интересный пример обратной трансформации, т.е. собственно метонимии, в обозначении данного фрагмента действительности мы обнаруживаем в переводе на русский язык названия рассказа Мопассана «Sur l'eau» (букв, на воде), где речь идет о любителе гребного спорта, который находился всегда у воды, всегда на воде, всегда в воде (toujours prиs de l'eau, toujours sur l'eau, toujours dans l'eau). Этот человек рассказывает историю, которая с ним приключилась, когда он однажды плыл на лодке по реке, т.е. находился на воде. В переводе на русский язык рассказ называется «На реке». Переводчик предпринимает метонимическую трансформацию именно потому, что русское выражение на реке включает в себя оба метонимически связанных понятия: на воде и у воды.

Рассмотрим еще один пример дифференциации, которая может быть квалифицирована как метонимическая замена.

В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петер-бургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу (Достоевский. Идиот).

At about 9 o'clock one morning in late November, during a thaw, a train on the St. Petersburg-Warsaw railway was approaching St. Petersburg at full speed.

На всех парах -- at full speed.

В английском переводе происходит стилистическая нейтрализация: образное выражение в русском тексте, в основе которо- го лежит перенос причинно-следственного характера, что можно рассматривать как отношение смежности, т.е. метонимию (количество пара -- причина, скорость -- следствие), заменяется формой прямого выражения скорости. Приведем пример из перевода рассказа испанского писателя Камило Хосе «Галисиец и его квад-рилья» (Gallego у su cuadrilla): «El Gallego pide permise y se queda en camiseta» -- «Галисиец, попросив разрешения, снимает куртку».

В испанском высказывании содержится информация о том, что персонаж просит у публики разрешения остаться в рубашке. Такое высказывание представляется переводчику недостаточно логичным: как можно остаться в рубашке, если до того матадор был в куртке? Переводчик восстанавливает логическую последовательность действий и заменяет «остаться в рубашке» на «снять куртку». Данный пример в сочетании с примерами модуляций при переводе с русского языка на английский показывает интересную закономерность переводческих решений: переводчики независимо от того, с какой парой языков они работают, часто стараются быть более логичными, более полными, чем сам автор. Иначе говоря, на первом, герменевтическом этапе перевода, выявляя смыслы, зашифрованные в тексте оригинала, переводчик строит для себя некую объективную, нейтральную модель описываемой в тексте ситуации. В этой модели восстанавливаются все логические связи, существующие между действующими в той или иной референтной ситуации актантами и сирконстантами. Затем, на втором этапе уже при создании текста на языке перевода, часть этих связей оказывается выраженной, т.е. эксплицированной.

Отношения внеположенности понятий иногда выходят за рамки метафорических или метонимических переносов.

Приведем еще один пример уточняющей метонимии. Вновь обратимся к рассказу Моэма «Источник вдохновения». Миссис Булфинч предлагает проводить гостя до парадного, сопровождая свое предложение следующим объяснением: «One has to be careful of the carpet if one doesn't exactly know where the holes are». В переводе на русский язык это объяснение выглядит следующим образом: «Там дорожка рваная. Недолго и споткнуться». Переведенное буквально английское высказывание могло бы выглядеть так: «Тот, кто не знает точно, где дырки, должен быть осторожен с ковром». Переводчик уточняет, что дырки были в ковре, но они могли быть и в полу, так как речь идет об очень ветхом жилище, т.е. прикрыты ковром, ведь слово holes вполне может обозначать и то и другое. Переводчик снимает двусмысленность английского выражения и переносит дыры на ковровую дорожку, хотя такие дыры посетитель и сам смог бы увидеть, просто глядя себе под ноги.

В этом же произведении мы встречаемся еще с одним примером использования внеположенных понятий. Один из персонажей, мистер Форрестер, одет в брюки, расцветка которых определена как pepper-and-salt, т.е. брюки в черную и белую крапинки. Во французском языке аналогичная метафора (poivre et sel) обозначает черные волосы с проседью. Сочетание белых и черных крапинок создает впечатление серого цвета. Переводчик «стирает» метафору и предлагает более строгое понятие -- серые брюки, но неожиданно добавляет «в полоску». Брюки в крапинку превращаются в брюки в полоску, а персонаж начинает напоминать традиционного «Дядю Сэма» в полосатых брюках, хотя автор показывает его совсем иначе.

Такая трансформация, в процессе которой понятие, содержащееся в оригинальном тексте, заменяется внеположенным понятием, скорее, может быть отнесена к переводческим ошибкам, деформирующим систему смыслов оригинала, так как в этом случае объекту приписывается признак, которым он не обладает.

Однако внеположенные понятия довольно часто встречаются при сравнении текстов оригинала с переводом. Это свидетельствует о том, что переводчики активно используют внеположенные понятия для создания метафор или выбора метафорического обозначения, уже закрепившегося в языке перевода, для обозначения тех или иных понятий. Но в метафорах, построенных только на внеположенности, отношения между понятиями иные, нежели в метафорах, построенных на перекрещивании. В метафоре с перекрещиванием понятий, как мы видели, внеположенные понятия (человек -- заяц) оказываются в пересекающейся области не между собой, а с третьим понятием, не покрывающим полностью их объемов. В метафоре, построенной на отношении внеположенности, третье, объединяющее понятие обозначает предметную область, т.е. класс, полностью покрывающий объемы внеполо-женных понятий.

Рассмотрим следующие примеры из того же рассказа Моэма:

Now I see what a gulf separates us, she said... There is an abyss between us.

Теперь я вижу, какая пропасть нас разделяет, -- сказала она. -- Мы живем на разных планетах.

Эти два высказывания говорят об одном и том же -- о невозможности преодолеть нечто, что их разделяет. Вторая фраза является усилением первой: степень разделения нарастает. В английском тексте мы видим последовательное использование метафор, традиционно обозначающих это нечто разделяющее -- gulf (залив, пропасть) = abyss (пропасть, бездна). В переводе понятие «пропасти» сохраняется в первом случае gulf ~ пропасть. Во втором высказывании переводчик также усиливает степень разделения, но бездна после пропасти кажется ему не способной выразить это нараста-

463

ние, и он использует метонимическую конструкцию, закрепившуюся в русском языке: жить на разных планетах значит быть разделенным огромным, непреодолимыми расстоянием (метонимический перенос: две планеты > расстояние между ними). Все эти понятия находятся в отношении внеположенности, но все они входят в один класс: нечто, что создает непреодолимое препятствие.

Внеположенность понятий не позволяет переводчику добиться эквивалентности, так как при подобных переносах референты исходного высказывания и переводного не совпадают. Но эти референты объединяются в некую предметную область, которая и составляет основу их взаимозаменяемости.

Частными случаями отношения внеположенности понятий являются отношения контрарности и контрадикторности. Эти подтипы отношений между понятиями также лежат в основе некоторых трансформационных операций.

§10. Отношения контрарности и контрадикторности. Антонимические преобразования

Особый интерес для теории перевода представляют частные случаи отношения внеположенности -- контрарность и контра-дикторность. Эти отношения связывают между собой понятия, в содержании которых есть взаимоисключающие признаки. Степень противоположности признаков может быть различной. Контрарностью называют отношение между такими понятиями, которые имеют предельно противоположные признаки. Контрарность объединяет понятия, фиксирующие два предельных класса в некотором упорядоченном множестве, часто на одной шкале оценки. Так, контрарными будут понятия умный и глупый, красивый и уродливый, горячий и холодный. Между этими понятиями на шкале оценки могут располагаться иные понятия, обозначающие не предельные, а промежуточные классы, например: горячий -- теплый -- тепловатый -- прохладный -- холодноватый -- холодный.

В переводческой практике учет отношения контрарности оказывается важным при выборе синонимов. Может быть предложена следующая процедура выбора эквивалента, основанная на контрарности. Переводчик строит более или менее четко определенную шкалу оценок, разместив между некоторыми заданными понятиями, отражающими противоположные признаки, серию промежуточных понятий, с тем чтобы уяснить, какое из них оказывается ближе к понятию исходного текста, принятому за одно из полярных. Максимальная близость и определяет его выбор. В качестве иллюстации приведем пример синонимической замены. В переводе французского высказывания La lumiиre du couchant rougit la campagne мы предложили сделать синонимическую замену красный > розовый в силу того, что расположение в одном высказывании в непосредственной близости глагола окрашивать и прилагательного красный нежелательно: Свет заходящего солнца окрасил деревню в розовый цвет. Для выбора этого синонима была построена условная шкала оценки цвета красный -- белый, на которой оказались размещенными промежуточные понятия: красный -- красноватый -- розовый -- розоватый -- светло-розовый -- светлый -- бесцветный. Возникает закономерный вопрос, почему в качестве противоположного было выбрано понятие бесцветный а не, скажем, белый, зеленый или черный. Выбор контрарного понятия подсказан контекстом, т.е. самой описываемой предметной ситуацией. Днем солнце не окрашивает предметы на земле, они не изменяют своих цветов. Окрашивание начинается с заходом солнца.

На этой шкале мы сразу же отбрасываем первое промежуточное понятие красноватый, расположенное непосредственно за полярным красный, так как в нем тоже есть мешающая нам морфема крас, и останавливаемся на следующим за ним -- розовый.

Разумеется, наш выбор шкалы оценок весьма субъективен и условен. Неопределенность и субъективность шкалы оценок между контрарными понятиями, ее зависимость от контекста отмечается многими логиками. Поэтому некоторые исследования по логике ее вовсе не рассматривают. Но в речи, особенно в речи художественной, этот тип отношений во всей своей субъективности и неопределенности встречается довольно часто. На нем построены такие стилистические фигуры, как оксюморон и антитеза. Авторы нередко выбирают в качестве контрарных самые неожиданные понятия, поражая воображение читателя. В качестве иллюстрации контрастирующих элементов, расположенных на полюсах оценочной шкалы, в художественной речи нередко приводят пушкинские строки, в которых поэт дает характеристики Онегину и Ленскому:

Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой¹.

Интересный пример переводческого преобразования, в котором проявляются отношения контрарности, мы обнаружили в переводе на русский язык названия французского фильма «A la folie, pas du tout» (букв. До безумия, вовсе нет). Это высказывание представляет собой финальную часть французской считалки, напоминающей русскую «любит -- не любит...» Французская считалка построена таким образом, что в ней промежуточные понятия расположены по нарастающей: «Je t'aime un peu (я тебя люблю немножко), beaucoup (очень), passionnйment (страстно), а lu folie (безумно), pas du tout (совсем нет). За самым сильным, полярным понятием о высшей степени любви -- а la folie -- сразу идет контрарное понятие -- pas du tout.

Переводчик правильно понял предметную ситуацию, выведенную во французском высказывании, -- это фрейм «гадания о любви», и попытался найти формы, закрепленные русской речевой традицией за этим фреймом. Найдя считалку «любит -- не любит...», которая построена в виде серии контрарных понятий, он выбирает в качестве эквивалента французскому названию фильма первую оппозицию контрастов, а именно «любит -- не любит...» С таким названием французский фильм и пошел в про-кат в России. Эквиваленция, предпринятая переводчиком, оказалось весьма удачной, хотя и не смогла в полной мере передать смысл «трагической развязки», угадываемой во французской считалке.

Несколько иначе выглядит логическое отношение контрадикторное™. Контрадикторность связывает между собой понятия, если одно из них содержит признаки, которые подвергаются отрицанию в содержании другого. Этот тип отношения внеполо-женности не предполагает выделения полярных классов. Для того чтобы составить оппозицию контрадикторных понятий, достаточно осуществить операцию логического отрицания. Если мы имеем какое либо понятие Р, то контрадикторным окажется понятие не-Р. В речи логическому отношению контрадикторности соответствует антонимия, а в переводческой практике -- так называемый антонимический перевод.

Анализ переводов показывает, что антонимический перевод является довольно распространенным типом трансформационных операций. Разумеется, антонимический перевод -- это средство достижения эквивалентности. Поэтому антонимический перевод выполняется по формуле двойного отрицания, двойной контрадикторное™. Допустим, что в тексте оригинала использовано понятие Р. Переводчик по тем или иным причинам, о которых мы скажем чуть позднее, в качестве его эквивалента рассматривает понятие Q (Q ? не-Р). Он производит операцию логического отрицания над этим вторым понятием не-Q. Таким образом, логическая формула антонимического перевода может быть представлена следующим образом: Р? не-Q, где Q ? не-Р.

Причины, вызывающие необходимость антонимического перевода, различны. Антонимический перевод может быть обусловлен асимметрией лексико-семантических систем, проявляющейся в том, что какое-либо понятие не имеет средств выражения в одном из языков, сталкивающихся в переводе. Например, английскому глаголу keep off в русском языке могут соответствовать глаголы противоположных значений с отрицанием не подпускать близко: the police kept the fans off the pitch -- полиция не подпускала болельщиков к полю; keep off the grass -- no газонам не ходить. Такие антонимические замены не вызывают особых трудностей, так как зарегистрированы в словарях.

Выбор антонимической формы может быть продиктован узусом, т.е. привычным употреблением в речи тех или иных форм. Приведем в качестве примера несколько фрагментов из перевода «Мастера и Маргариты» на английский и французский языки.

Невысокая стена белых тюльпанов -- A low wall of white

tulips -- Un petit mur de tulipes blanches.

Нет, мало, мало -- No, not enough, not enough -- Non, non, ce

n'est pas assez.

Молчу, молчу -- / say no more, I say no more -- Je me tais, je me

tais.

Мы видим, что в первом случае и английский и французский переводчики производят антонимическую замену, трасформировав понятие, в котором отрицается признак большой высоты, в противоположное: невысокий --» низкий, маленький. Во втором примере, наоборот, в переводе осуществляется отрицание признака, противоположного тому, который есть в содержании исходного понятия: мало -» немного. В третьем примере антонимическое преобразование предпринимает только переводчик на английский язык.

В переводе рассказа испанского писателя Камило Хосе «Галисиец и его квадрилья» (Gallego у su cuadrilla) читаем фразу: El Gallego se callo. Испанский глагол callarse имеет значение замолчать. Но переводчик осознает, что предшествующая реплика принадлежит другому персонажу. А раз галисиец до того молчал, то он и не мог замолчать. Поэтому переводчик считает логичным использовать в переводном тексте слово, более соответствующее ситуации, -- не ответил, хотя в этом случае возможно использование глагола несовершенного вида молчать, т.е. без приставки, свидетельствующей о начале действия: галисиец молчал.

Этот пример иллюстрирует еще один важный аспект антонимического перевода. Переводчик связывает противоположные понятия логической связкой следовательно. Если персонаж молчал, значит (следовательно), он не ответил.

Отношение контрадикторности проявляется при сопоставлении некоторых пословиц и поговорок, которые могут использоваться переводчиками, предпринимающими эквиваленцию, например: нет худа без добра -- every cloud has a silver lining; не верь ушам, а верь глазам -- il vaut mieux se fier а ses yeux, qu'а ses oreilles. Особый интерес представляет антонимическое преобразование, обусловленное разным видением мира, находящим свое отражение в языках. В «Собачьем сердце» есть фрагмент, описаваю-щий знакомство Шарика с профессором Преображенским. Там есть два высказывания, расположенные относительно близко друг от друга:

«Чувствую, знаю, в правом кармане шубы у него колбаса».

«Загадочный господин наклонился ко псу, сверкнул золо

тыми ободками глаз и вытащил из правого кармана белый про

долговатый сверток».

Мы видим, что в обоих высказываниях автор говорит о правом кармане профессорской шубы. В одном из переводов на английский язык читаем:

«I feel it, I know it -- in the left pocket of his fur coat there is a

stick of salami».

«The mysterious gentleman bent over the dog and... pulled from

his right-hand pocket a long, white packet».

В первом высказывании правый карман превращается в левый, а во втором -- в карман у правой руки. Это удивительное явление объясняется тем, что первое высказывание относится к внутренней речи пса, который видит приближающегося к нему человека и чувствует запах, который доносится до него с левой (для пса) стороны. Второе высказывание принадлежит автору, описывающему действия профессора. Это описание объективно. Но, чтобы избежать двусмысленности, переводчик использует не простую форму right -- правый, a right-hand -- у правой руки профессора. Таким образом, английское видение мира отличается от русского. То, что несущественно для русского мироощущения, оказывается важным для английского. Читая русскую фразу, мы даже не заметили ее нелогичности, но нелогичность оказалась неприемлемой для англичанина.

Следует подчеркнуть, что антонимический перевод возможен только тогда, когда переводчик оперирует контрадикторными понятиями, и невозможен при оперировании полярными классами контрарных понятий. Контрарным понятиям в речи также соответствуют антонимы, в частности, те, что обозначают противоположную направленность действий, признаков и свойств (открыть -- закрыть, зажигать -- гасить, входить -- выходить и т.п.). Понятия, обозначенные этими антонимичными парами, не могут оказаться эквивалентными при проведении логической операции отрицания. Понятие открыть не эквивалентно понятию не закрыть.

Таким образом, различение контрарности и контрадикторно-сти оказывается полезным для теории перевода не только для построения условной шкалы оценки между контрарными понятиями, помогающей найти синоним на некоторой шкале оценок. Оно показывает также, что контрарные понятия, находящиеся на полюсах шкалы, не могут быть использованы для антонимического перевода. Умение отличать контрарные понятия от контрадикторных может уберечь переводчика от ложных трансформаций.

Итак, мы попытались показать, каким образом известные типы логических отношений между понятиями могут составить основу для объяснения механизма переводческих преобразований. Типология переводческих преобразований, построенная на единых логических основаниях, позволяет объединить между собой одни трансформационные операции и отделить их от других. Представленные типы не исчерпывают всего многообразия переводческих трансформаций, однако они достаточны для того, чтобы дать общую картину процессов переводческого преобразования системы смыслов, заключенной в исходном тексте. Более подробно механизм перевода может быть рассмотрен в рамках частных теорий перевода каждой конкретной пары языков.

В этой главе мы рассмотрели переводческие операции с общими понятиями, но для теории перевода не меньший интерес представляют и операции с единичными понятиями.

Глава 7. ОПЕРАЦИИ С ЕДИНИЧНЫМИ ПОНЯТИЯМИ. ПЕРЕВОДЧЕСКАЯ ОНОМАСТИКА

Единичными называют понятия, в объем которых входит только один объект. К единичным именам относятся, в частности, имена собственные, которые, несмотря на внешнюю простоту, нередко заставляют переводчиков задуматься над тем, какой выбрать эквивалент для их передачи на языке перевода. Во всяком случае транскрипцией или транслитерацией (хотя выбор между транскрипцией и транслитерацией тоже требует обоснованного решения) дело не ограничивается.

§1. Фонетические модуляции в переводе антропонимов

Рассмотрим пример элементарной, на первый взгляд, переводческой операции -- передачи имени собственного в переводе. Допустим, в исходном тексте на одном из европейских языков встречаем имя собственное Stern как фамилию человека. Переводчик строит свой виртуальный объект, который включает по меньшей мере две смысловые оппозиции:

имя немецкое или английское;

имя значащее или незначащее.

Под именем «значащим» следует понимать такие имена собственные, которым в конкретном тексте автор придает дополнительный смысл на основе внутренней формы слова. Такими значащими именами собственными оказываются, например, так называемые «говорящие фамилии».

Данные две оппозиции предполагают выбор из четырех вариантов виртуального объекта:

немецкое имя незначащее;

немецкое имя значащее;

английское имя незначащее;

английское имя значащее.

Если переводчик строит объект (1), то его трансформация будет основана на том, что немецкой букве S чаще всего в русском языке при транскрипции соответствует буква Ш, и виртуальный объект на поверхностном уровне примет форму Штерн.

Если переводчик, поняв некие заложенные в форме слова смыслы, построит виртуальный объект (2), то в переводе можно ожидать сноски «Штерн, что означает "звезда"». Соответственно объект (3) предполагает форму Стерн, а объект (4) -- ту же форму со сноской: «Стерн, что означает "строгий, суровый"», или же введение столь же «говорящего» имени, допустим, Суровый, если речь идет не о фамилии, а о кличке.

Приведем пример из реальной переводческой практики. Героиню одного немецкого романа зовут Lila. В современной практике перевода на русский язык имен собственных принята норма транскрипции, т.е. передачи звуковой формы иностранного имени, максимально приближенной к форме языка оригинала. В немецком языке данное имя должно звучать как [lila], что соответствует форме [л'и ла] в русском, т.е. с твердым {л] во втором слоге -- [ла]. Переводчик же уподобляет немецкое имя русскому Лиля (уменьшительному от некоторых полных женских имен Лилия, Елизавета, Элеонора и др. в зависимости от индивидуальных звуковых ассоциаций и вкусов). Подобное уподобление вряд ли целесообразно, так как создает неправильное представление о взаимозаменяемости имен собственных в разных культурах. Тем самым оно стирает культурные различия, усредняет, нивелирует разные культуры.

В западных языках также отмечается тенденция обозначения имен в той форме, в которой они приняты в языке оригинала.

Так, французы, которые, как отмечал еще Пушкин, «долго пренебрегали словесностью других народов», в устной речи, а соответственно и в устном переводе, использовали офранцуженные формы, т.е. произносили иностранные имена исходя из норм французской фонетики. Следует отметить, что в языках, использующих латинский алфавит, имена собственные в письменной речи не изменяют, как правило, своей графики. Так, в имени Чарли Чаплин -- Charlie Chaplin последний слог in произносился в соответствии с французскими правилами чтения как носовой звук [к]. Сейчас при произнесении этого имени сохраняется в последнем слоге гласный звук [i]. Одним из свежих примеров является имя террориста № 1 Бен Ладена, в латинизированном написании -- Ben Laden -- произносится именно [ben laden], хотя сочетание букв en по сложившимся во французском языке правилам чтения должно произноситься как носовой звук.

Особую осторожность приходится проявлять переводчику, когда он сталкивается с иностранными именами собственными, имеющими уже традиционно сложившиеся формы перевода. В этом случае перед переводчиком встает проблема выбора: либо дать новый, более точный вариант перевода, основываясь на транскрипционном подходе, либо оставить старую, менее точную, но уже знакомую, общепринятую форму. Выбор переводчика должен быть продиктован степенью освоенности того или иного имени. Во всяком случае у читателя переводного произведения не должно возникнуть представления, что речь идет о каком-то ином явлении.

Так, русскому человеку известно имя немецкого поэта Генриха Гейне [Heine]. По современным нормам транскрипции с немецкого языка его фамилия по-русски должна звучать как Хейне. Но имя немецкого поэта и публициста слишком хорошо известно в России именно в традиционном варианте. Именно так оно обозначено в многочисленных изданиях его произведений на русском языке. На русском языке написано множество работ об этом немецком поэте, где его имя называется в традиционном виде. То же самое можно сказать о немецком философе Гегеле [Hegel]. Ho менее известные немецкие имена на русском языке называются по-разному. Немецкого графика и карикатуриста начала XX в., однофамильца поэта именуют по-русски и Гейне и Хейне. Аналогичная неустойчивость в воспроизведении в русском языке немецких имен собственных отмечается и в таких формах, как [Hebbel] Хеббель -- Геббель (Кристиан Фридрих, немецкий драматург), [Heymans] Хейманс -- Гейманс (Корней, бельгийский физиолог) и во многих других.

Неверные решения иногда принимаются переводчиком, когда он переносит закономерные транскрипции, принятые для одной пары языков, на иную пару языков. Так, например, в русском языке слова, заимствованные из немецкого языка, и немецкие фа-милии, начинающиеся на согласные [st], традиционно принимают форму [шт]: Штейн [Stein], Штейнер [Steiner], Штейниц [Steinitz], Штраус [Strauss] и т.п. Аналогичные по графической форме имена встречаются и в других языках, например в английском или французском. Автор известной книги по теории и истории перевода английский исследователь Стейнер* ошибочно получает иногда в работах на русском языке немецкое имя Штейнер, хотя есть в русском языке верные прецеденты транскрибирования имен, начинающихся на данное сочетание согласных, например Стейнбек [Steinbeck], Стейхен [Steichen], Стейн [Stein] и др. В русском языке у английских имен иногда, правда, отмечается смешение гласных [а] и [э], ср.: Стейн и Стайн от [Stein].

Французский этнограф Левй-Строе [Lйvi-Strauss] иногда становится в русскоязычной литературе Левй-Страусом, видимо, по ассоциации с Оскаром Леви-Страусом [Lйvi-Strauss], американцем баварского происхождения, начавшим в 1853 г. производить и продавать золотоискателям штаны из грубой полотняной ткани -- джинсы, а также с известной маркой джинсов, или даже на немецкий манер Левй-Штраусом.

Выбор правильной формы не всегда идет по устойчивой модели перехода от одного языка к другому, поэтому переводчику для перевода имен собственных следует обращаться к справочным материалам. Перевод фрагмента романа Булгакова «Мастер и Маргарита» на сербский язык привлекает внимание еще к одной интересной проблеме перевода имен собственных, а именно выбора способа перевода и сохранения некоторых атрибутов внешней формы оригинальных имен.

В романе выведен персонаж с иностранным для русского языка именем «Азазелло». В форме этого слова угадывается пародия на итальянские имена. В русском языке для передачи иностранных имен установилась традиция смешанного перевода способом транскрипции в сочетании с транслитерацией, когда удвоенные согласные оригинального имени передаются удвоенными согласными в русских интерпретациях имен. Например, ирландец Биггар (Biggar), итальянцы Биджаретти (Bigiaretti), Боккаччо (Boccaccio), Боттичелли (Botticelli), американец Биллингс (Billings), словак Бот-то (Botto), африканец Бокасса (Bokassa) и даже французы (известно, что во французском языке удвоенные согласные произносятся как один звук) Бразза (Brazza), Брессон (Bresson) и многие другие сохраняют удвоенные согласные в русских версиях.

В сербском переводе мы обнаруживаем форму Азазело, т.е. с устранением одной из удвоенных л. Известно, что в сербском языке нет удвоенных согласных. Поэтому переводчик и передает иностранное имя в соответствии с языковой нормой переводящего языка.

Таким образом, перевод имен собственных с русского языка на сербский не потребует изменения формы имени, если в нем есть удвоенные согласные. Это касается главным образом имен иностранного происхождения (например, Рокоссовский), а также иностранных имен, которые могут встретиться в русском оригинальном тексте.

Сложнее окажется вопрос выбора формы, если придется переводить имена, заимствованные из какого-либо третьего языка, с сербского на русский. Переводчик должен будет искать оригинальную форму имени в том языке, где оно появилось, и «переводить» ее уже не с сербского, а с иного языка, руководствуясь традициями передачи форм имен собственных, сложившимися в практике русской ономастики.

§2. Дублетные обозначения. Короли и люд

Довольно интересным случаем оказывается наличие в языке не одной, а нескольких моделей для перевода одних и тех же имен. Наличие нескольких моделей ставит перед переводчиком задачу выбора, и не всегда эта задача решается успешно.

Начнем с примеров переводческой ошибки.

Один из героев романа Вирджинии Вульф «Миссис Дэллову-эй» носит вполне распространенное имя Джозеф. В переводе Джозеф становится Иосифом, хотя английское имя Джозеф хорошо знакомо русскому читателю, передавать его русифицированной формой нет никакой необходимости. Форма Джозеф так же хорошо склоняется по-русски, как и форма Иосиф, соответственно ее использование в тексте не вызывает дополнительных трудностей в построении высказываний самой разной структуры. Русификация лишь устраняет национальную окраску имени. Еще один пример. Некоторое время тому назад у входа в 1-й корпус гуманитарных факультетов МГУ, где расположена библиотека Французского университетского колледжа МГУ, основная коллекция которой была подарена фондом «Ашет» [Fondation Hachette], висела вывеска: Библиотека имени Людовика Ашетта. Вывеска вызывала некоторое недоумение у лиц, знакомых с историей Франции: кто та неизвестная коронованная персона, чье имя присвоили университетской библиотеке? На самом деле речь шла об основателе одной из старейших и крупнейших издательских групп Парижа Луи Ашете. Но в сознании русского человека имя Людовик ассоциируется только с монархами.

В русской традиции передачи французских имен собственных сложились две модели: одна -- для именования коронованных персон, а другая -- для всех остальных, поэтому одно и то же французское имя собственное может звучать по-русски различно. Коронованные персоны будут носить имена, восходящие к не-мецким аналогам, а все остальные -- просто транскрибированные по законам того времени, когда они вошли в русский язык.

Так, французское имя Franзois будет звучать как Франциск, если речь идет о короле Франции (Franзois Ier -- Франциск Первый), и как Франсуа, если речь идет о таком известном писателе, как Франсуа Мориак (Franзois Mauriac).

Аналогичные отношения устанавливаются для целого ряда французских имен: Charles (Charles V le Sage -- Карл V Мудрый, но Charles de Gaulle -- Шарль de Голль); Auguste (Auguste -- Август (император), но Auguste Rodin -- Огюст Роден); Antoine (Antoine (Marc) -- Антоний (Марк Антоний), но Antoine de Saint-Exupйry -- Антуан de Сент-Экзюпери); Henri (Henrie IV-- Генрих IV, но Henri Barbusse -- Анри Барбюс); Louis (Louis XIV -- Людовик XIV, но Louis Pasteur -- Луи Пастер).

То же самое происходит и в других языках. Английское имя [William], звучащее обычно по-русски как Вильям (устаревшая норма) или Уильям, превращается в немецкое имя Вильгельм [Wilhelm], когда речь идет об английском короле, например Вильгельм I Завоеватель [William the Conqueror], а иногда о нидерландском короле, например Вильгельм II (Фредерик Георг Лодевейк), хотя по-голландски его имя звучит Биллем [Willem]. Итальянское имя Джованни превращается в Иоанн, когда называют одного из пап католической церкви, также Иоанном называют и французского короля с именем Жан, например Иоанн II Добрый [Jean II le Bon], и английского с именем Джон, например Иоанн Безземельный [John Lackland]. Особые модели используются русским языком по отношению к испанским и португальским монархам. Им оставляют имена в том виде, в каком они звучат, когда речь идет о простых людях. Так, имена испанского короля (Хуан Карлос [Juan Carlos]) и испанского писателя (Хуан Мануель [Juan Manuel]) по-русски звучат одинаково. Такое же явление можно наблюдать и в португальских именах. Португальские короли, носящие имя [Joao], по-русски обозначаются как Жуан.

Английское имя Джордж, например Джордж Вашингтон [George Washington], превращается в Георг, когда называют королей; Генри [Henry] становится Генрихом, а Джеймс [James] -- Яковом. Подобные примеры можно продолжить.

§3. Передача имен античных героев

Еще одну переводческую проблему представляют собой классические языки и имена героев античности, оставшихся в истории человеческой цивилизации.

Западноевропейские языки, в частности английский и французский, заимствуют главным образом имена античных героев из латинского языка, не изменяя их формы.

Так, в начале романа Марселя Паньоля «Слава моего отца» рассказывается об исторических событиях, происходивших в конце прошлой эры, т.е. еще до Рождества Христова: ...les guetteurs de Marius. Переводчик (француз) в русском тексте пишет: дозорные Мариуса. Если вы захотите узнать, кто такой Мариус, и обратитесь к словарям и справочникам на русском языке, то имени такого там не найдете, хотя речь идет о достаточно известной личности в истории Древнего Рима. Дело в том, что в русском языке принята иная модель для обозначения латинских имен собственных: последний слог многих латинских имен, оканчивающихся на -us, передается в русском языке формой -ий. Мариус -- это Гай Марий, римский полководец и консул, разбивший в 102 г. племена тевтонов. Ошибка переводчика может ввести читателя в заблуждение.

Но не всегда обозначение античных героев идет в современных языках по одной модели. Так, Brutus, Acanthus, Absyrtus в русском языке звучат соответственно Брут, Акант, Абсирт.

Имеются различия в передаче латинских имен собственных и в других языках. В английском языке в имени зловещего персонажа евангельских сказаний Понтия Пилата Pontius Pilatus частично сохраняется латинская форма: Pontius Pilate, подобно другим именам античности. Французский же в обозначении этого имени отходит от распространенной модели и дает форму Ponce Pilate. А в чешском языке мы обнаруживаем совсем иную форму -- Pilвt Pontsky. Иначе говоря, при переводе с русского языка на иностранные имен известных древнеримских личностей переводчик не может постоянно доверять одной модели, даже если она и распространяется на большинство имен. Он должен обязательно проверять, какая форма принята в языке перевода для обозначения того или иного имени.

§4. Ономастика в метатекстах

Рассмотрим другие примеры, наглядно показывающие пути создания переводчиком своего виртуального объекта, также связанного с его представлением об имени собственном. В данном случае речь пойдет о метатексте. Метатекстом называют обычно такой фрагмент текста, в котором сам язык становится предметом описания. Имена собственные чаще, чем имена общие, становятся объектом металингвистических описаний в переводе, потому что могут выполнять в текстах определенные функции, вызывая у читателя те или инные ассоциации. Следует различать две разновидности метатекстов, описывающих семантику имен собственных. В первом, более редком, случае переводчик переводит метатекст, уже имеющийся в исходном тексте. Во втором случае, когда внуг-ренняя форма имени оригинала довольно прозрачна и понятна читателям оригинального текста (например, Дубина, Бессмертный и т.п.), но не ясна получателям переводного текста, переводчик вынужден строить собственные метатексты. Он вводит дополнительные металингвистические пассажи либо в корпус самого текста, либо в примечания.

Приведем пример перевода метатекста, созданного автором оригинального речевого произведения. Такой фрагмент мы обнаруживаем в рассказе Н.В. Гоголя «Шинель»:

«Фамилия чиновника была Башмачкин. Уже по своему имени видно, что она когда-то произошла от башмака; но когда, в какое время и каким образом произошла она от башмака, ничего этого не известно. И отец, и дед, и даже шурин, и все совершенно Башмачкины ходили в сапогах, переменяя только раза три в год подметки».

В итальянском переводе мы видим следующую трактовку: II nome di famiglia dell'impiegato era Basmackin. Nome che, come si vede, deriva da basmak, ossia scarpa; ma quando e come si fosse prodotta tale derivazione, ecco ciо che non sapremmo dire. Sia il padre che il nonno, e persino il cognato, tutti i Basmackin fino all 'ultimo portarono scarpe, facendole soltanto risuolare tre volte l'anno (курсив мой. -- H.Г.).

Итальянский переводчик строит свой виртуальный объект на основе параллелизма имени и объекта, от которого произошло имя: Башмачкин <- башмак. Однако переводчик не справляется с гоголевским метатекстом, и его виртуальный объект оказывается весьма упрощенным: раз фамилия Башмачкин происходит от слова башмак, значит все Башмачкины носили башмаки. Появление сапог у Гоголя он, видимо, посчитал ошибкой, абсурдом и оставил башмаки там, где нужно было написать сапоги {stivale). Затем, преобразуя этот объект, переводчик использует определенную трансформационную операцию: он транскрибирует по правилам итальянской транскрипции русских слов фамилию персонажа Basmackin и имя предмета, от которого она произошла, basmak, добавляя итальянский эквивалент этого имени -- ossia scarpa.

Примеры собственно переводческих метатекстов встречаем в переводах на разные языки булгаковских произведений. Так, в перводе «Мастера и Маргариты» на французский язык метатекс-ты, разъясняющие семантику и аллюзии имен Берлиоз и Бездомный, вынесены в комментарии внизу страницы. В одном из переводов на английский язык «Собачьего сердца» метатекст, объясняющий семантику клички Шарик, внесен в корпус основного текста. Автор этого перевода использует транскрипцию с последующей парафразой: «Sharik» she had called him... «Little ball»... Хотя, на мой взгляд, в этом нет необходимости, так как далее Булгаков сам дает метатекст, разъясняющий смысл клички: «Шарик -- это значит круглый, упитанный, глупый, овсянку жрет, сын знатных родителей...» Переводчик воспроизводит этот метатекст: Sharik is somebody round, plump, silly, a son of aristocratic parents who gobbles oatmeal... что создает некоторую избыточность.

§5. Конструирование имен собственых

В романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» есть такая фраза: «Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный».

В переводе на чешский язык читаем: «Ivan Nikolajevic Potapka, pisiici pod pseudonymem Bezprizorny»¹.

В чешском переводе две замены: Понырев -- Potapka и Бездомный -- Bezprizorny. Первая замена представляет особый интерес, так как чешский переводчик явно стремится понять ассоциации, связанные с фамилией Понырев. Не найдя в современном русском языке слова, которое могло бы послужить основой для фамилии, он обратился, видимо, к структуре слова (префикс novi корень -ныр-). С корнем -ныр- в русском языке есть слово, обозначающее человека с определенными свойствами: проныра, т.е. ловкач, проникающий всюду благодаря ловкости и хитрости. Слова, обозначающие людей с определенными свойствами, часто ложатся в основу фамильных имен (Добродеев, Доброхотов и т.п.). Переводчик устанавливает, таким образом, ассоциативную связь между именем Понырев и словом проныра, наделяя фамилию отрицательной оценочной коннотацией. В переводе возникает имя, также начинающееся на согласный [п] и наделенное отрицательной коннотацией -- Potapka -- означающее поганка, стиляга. Но вряд ли действия переводчика можно назвать правомерными. Вряд ли Булгаков хотел установить ассоциативную связь между именем персонажа и словом проныра. Для того чтобы попытаться понять, чем обусловлен выбор автора, нужно рассматривать имя персонажа Понырев вместе с псевдонимом Бездомный. Булгаков долго выбирал имя для этого персонажа. В ранних версиях романа он именовал его Антошей Безродным, Иванушкой Поповым, Иванушкой Безродным, прежде чем прийти к окончательному варианту.

В имени и псевдониме персонажа содержится откровенная аллюзия на известного советского поэта Демьяна Бедного, посвятившего немало своих произведений антирелигиозной пропаганде. Настоящее имя Демьяна Бедного Ефим Придворов. Значение униженности, угнетенности довольно часто возникало в псевдонимах поэтов и писателей 20-х гг. [Демьян Бедный, Голодный (Михаил Эпштейн) и др.], демонстрировавших то, что они поднялись из самых обездоленных слоев общества. Булгаков выбрал для своего персонажа довольно распространенную фамилию, которая, как и фамилия Д. Бедного, имела приставочную форму и начиналась на согласный [п]. Корневая же основа фамилии, та же, что и у глагола нырять, уже предвещала событие, которое послужило одним из поводов дальнейших злоключений героя.

Замена псевдонима Бездомный на Беспризорный представляется допустимой, так как в чешском языке существительное с родственным корнем besdomovek означает человека без гражданства, а не без дома.

Функция клички Шарик в повести Булгакова особая, ведь из нее вырастает фамилия персонажа -- Шариков. Переводчики по-разному решают эту проблему. В английских переводах фамилия последовательно транскрибируется вслед за кличкой. Во французском и в итальянских переводах переводчики предпочитают передать смысл клички, подобрав адекватные формы, а затем на основе этих форм конструируют фамилию. Так, во французском переводе кличка передается как Boule -- шар, а в итальянском -- Pallino (Palio -- шар, -ino -- уменьшительный суффикс) -- шарик. Затем, когда новый человек требует получить «наследственную фамилию, французский переводчик превращает кличку Boule в фамилию Boulle, уточняя: с двумя //. Итальянский переводчик русифицирует фамилию с помощью суффикса -ov, фактически калькируя русскую оппозицию клички и фамилии: Шарик -- Шариков?Pallino -- Pallinov.

§6. Образность ономастики и перевод

Определенную сложность для перевода представляют имена собственные, входящие в состав фразеологических оборотов. Включение имен собственных в состав идиом также асимметрично в разных языках. Приведем лишь некоторые примеры. Так, библейское имя Адам иногда используется в образных словосочетаниях. В русском языке существуют адамово яблоко, костюм Адама и Евы. Во французском языке Анри Ван Ов нашел и описал тринадцать образных словосочетаний с этим именем, а в английском -- двадцать. В русском языке таких выражений всего три, из них совпадают с английским и французским и оказываются полными эквивалентами лишь два:

Адамово яблоко -- Adam's apple -- pomme d'Adam

Костюм Адама и Евы -- Adam and Eve's togs -- costume d'Adam.

В двух языках, английском и французском, из тринадцати возможных совпадают, иногда частично, лишь пять:

Adam's apple -- la pomme d'Adam -- Адамово яблоко Adam and Eve's togs -- le costume d'Adam -- костюм Адама и Евы Adam's fig -- le figuier d'Adam (райское дерево) Not to know from Adam -- ne connaоtre ni d'Eve ni d'Adam (не знать совсем ни о чем, ни о ком)

Old Adam -- le vieil Adam (старый распутник)¹.

Остальные словосочетания, а их оказывается большинство, присущи только одному из языков и соответственно не имеют эквивалентов с тем же именем собственным в другом. Встретившись с таким идиоматическим выражением в исходном тексте, переводчик окажется перед выбором: либо применять эквивален-цию и заменять фразеологизм фразеологизмом, но уже на другой образной основе, либо калькировать иностранный оборот, сохранив оригинальный образ.

Многие имена собственные имеют особую семантику и вызывают определенные ассоциации. Так, русская фамилия Попов во французском языке используется как имя нарицательное для обозначения русских les Popoffs, в английском языке имя Попов как обозначение русских не используется. Напротив, американцы и Соединенные Штаты симметрично называются Дядюшкой Сэмом и русским, и французским (oncle Sam), и английским (uncle Sam) языками, равно как фрицами и гансами (Fritz, Hans)² -- немцы. Но только по-французски (разумеется, из трех сопоставляемых языков) Мохамеды (Mohamed) -- это арабы, только по-английски Майки (Mick) и Мики (Mickey) -- ирландцы, Тони (Топу) -- итальянцы, а Аби (Abie) -- евреи. Далеко не все русские, заходя в Москве в одну из английских пивных «Джон Булль», знают, что это имя собственное давно стало нарицательным не только в английском, но и во французском языках и обозначает британскую нацию и типичного англичанина.

Все три языка дружно называют жиголо Альфонсами {Alphon-se). В то же время французский Жак (Jacques) -- это крестьянин, а английский Джек (Jack) -- чаще моряк, хотя иногда и Жак и Джек обозначают слуг. Французский вор -- это Шарль (Charles) а английский -- Джон (John Family), французская проститутка -- Жюли (Julie), а английская -- Анни (anytime Annie) и т.п.¹ Для французского и английского языков такая образная «шутливая» ономастика -- привычное дело. Так, распространенное английское имя Charley используется более чем в двадцати образных вы-ражениях: Charley Brady -- шляпа, Charley Coke -- кокаиноман, Charley Dilk -- молоко, Charley Freer -- пиво, Charley Lancaster -- носовой платок, Charley Pope -- мыло, Charley Prescott -- жилет. Charley Randy -- бренди² и др. Вряд ли можно отыскать в «святцах» имя, которое не получило бы в этих языках образного переосмысления. Русский же язык практически не использует имена собственные для создания образных выражений. Даже те примеры, которые мы рассмотрели, скорее являются заимствованиями, нежели собственно русскими образованиями. Поэтому такая образная ономастика может доставить немало проблем как на уровне понимания оригинального текста, так и на уровне выбора эквивалента в русском языке, когда он выступает в качестве переводящего. Во всяком случае передать образность таких выражений чрезвычайно сложно. Это говорит о том, что имена собственные не всегда дают возможность полностью эквивалентной замены в переводе.