Теория перевода

§ 7. Особенности перевода топонимов

Проблему для перевода составляют и так называемые топонимы, т.е. географические названия. Образование топонимов в каждом языке -- это сложный лингвоисторический процесс, который не может быть сведен к одной или даже нескольким словообразовательным моделям. В настоящее время никто не задумывается над тем, почему по-русски говорят Англия, Испания, Франция, Германия, хотя в языках, функционирующих в этих странах, эти названия звучат иначе. Эти топонимы хорошо известны и могут быть отнесены к разряду так называемых прецизионных слов, т.е. слов, имеющих точные эквиваленты и не предполагающих каких бы то ни было трансформаций. Такие слова составляют немногочисленную группу языковых форм.

Русские наименования этих стран позволяют вывести словообразовательную модель имен женского рода на -ия (суффикс -и. фонематически [-uj]. В самом деле, более половины русских названий государств мира строится по этой модели. Считается, что названия стран и других территориальных единиц образуются от названия народностей, например: киргиз -- Киргизия. Хотя это не всегда так. Многие названия государств мира образованы в русском языке не от названий народностей, а от названий этих стран на каком-либо языке, т.е. в результате перевода (транскрипции или транслитерации) с одновременным освоением с помощью суффикса -и, т.е. по стандартной модели. Когда и из какого языка пришло в русский язык название того или иного государства -- это вопрос истории языка. Главное в том, что в русском языке словообразовательная модель на -и остается продуктивной (ср.: Швамбрания, страна Муравия, Цыгания и пр.). Эта модель оказывается весьма продуктивной и у переводчиков, особенно когда речь идет о неизвестном названии страны, а внешняя форма иностранного слова подсказывает модель. Так, в одном из устных переводов с румынского языка на русский можно было услышать экзотическое название Скоция как переводческий эквивалент румынского названия Шотландии [Scotia]. В этом же переводе возникло архаичное название Швейцарии -- Гельвеция (по-румынски Швейцария до сих пор зовется Helvetia). Из глубокой древности вдруг возникло государство Галлия как эквивалент французского названия Le pays de Galles, означающего всего-навсего Уэльс.

Примеры показывают, что переводчикам следует знать максимальное число географических названий, а не конструировать их даже по продуктивным моделям.

Некоторые географические названия могут быть отнесены к категории «ложных друзей переводчика». Их форма обманывает, создавая впечатление простого соответствия. Так, во французском языке есть несколько географических названий, построенных по модели словосочетания со словом la Terre (земля):

la Terre du Nord, la Terre de Feu, les Terres Australes et Antarctiques, la Terre-Neuve.

В русском языке эквивалентами первых трех наименований также являются словосочетания со словом земля:

Северная Земля, Огненная Земля, Южные и Антарктические земли.

Но четвертое наименование -- la Terre-Neuve, которое, казалось бы, прекрасно соответствует русскому топониму Новая земля, означает совсем иное, а именно Ньюфаундленд. А Новая Земля называется по-французски La Nouvelle-Zemble. Обманывает переводчика и форма французского слова La Rhйnanie. Суффикс -ie как бы подсказывает, что речь идет о какой-то Ренании, но на самом деле это Рейнская область.

Одни и те же французские лексемы предполагают совершенно различные переводные эквиваленты в русском языке: форма Vienne обозначат столицу Австрии Вену. То же слово с артиклем la Vienne является названием реки и департамента во Франции и по-русски звучит как Вьенна. Французское Valence означает и провинцию в Испании, и город во Франции. В первом случае оно имеет в качестве русского эквивалента слово Валенсия, а во втором -- Волане.

Это еще раз подсказывает, что имена собственные есть особые знаки культуры.

Определенную проблему для переводчика представляют топонимы, не относящиеся к культуре и языку исходного текста, т.е. пришедшие в текст из какого-то «третьего» языка.

Так, в «Мастере и Маргарите» для обозначения города, где происходили древние события, Булгаков принимает транскрипцию с древнееврейского языка -- Ершалаим. Надо полагать, что использование древнееврейского обозначения вместо принятого в современном русском языке названия Иерусалим не случайно. Булгаков и этой деталью стремится передать исторический и местный колорит. Но главное состоит в том, что роман по замыслу имеет два плана, разделенных временем и пространством. Временное разделение планов и подчеркивается выбранной формой.

Автор английского перевода точно следует булгаковскому тексту. У него так же, как и в оригинале, -- Yershalaim.

Французский переводчик принимает половинчатое решение: он вводит в текст современное обозначение города -- Jйrusalem, но дает сноску о том, что в оригинальном тексте принята транскрипция с древнееврейского (Dans le texte russe Boulgakov dйsigne la ville par le vocable hйbreu de Ershalaпm). Чешский переводчик вовсе отказывается от древней формы и заменяет ее современным названием города: Jeruzalem.

Подобно именам людей географические названия нередко приобретают переносные значения и входят в состав фразеологических оборотов. К счастью, переносные значения некоторых географических названий в ряде европейских языков совпадают, например мифологический Лесбос, библейские Содом и Гоморра и др., что облегчает их перевод. Однако большинство топонимов имеют разные переносные смыслы в разных языках. Это может привести к переводческой ошибке, если переводчик пойдет по пути ложной аналогии и уподобит переносное значение топонима в одном языке его значению в другом. Так, топоним Голландия не имеет в русском языке никакого переносного смысла. Во французском языке он входит в состав образного выражения Je n'ai que faire d'aller en Hollande (букв. Мне остается лишь отправиться в Голландию), которое функционирует как ответ на щедрые обещания, в которые не верят. Английское выражение с этим топонимом The Dutch have taken Holland означает: Это давнишняя история. Немецкое же образное выражение Das kosted Holland und Brabant имеет значение стоить очень дорого. Французское образное выражение invitation а l'amйricaine (букв, приглашение по-американски, когда каждый платит за себя, делает свой взнос) находит аналог в немецком языке -- amerikanische Einladung, а в английском по-американски заменяется на по-китайски -- Chinaman's shout. Во французском языке презерватив называют capote anglaise, a в английском -- Americani French/Italien/Spanish letter или Port Said garter, в немецком -- это Pariser¹.

Переводчику приходится быть предельно внимательным при переводе топонимов в переносных значениях, так как даже контекст не всегда помогает расшифровать их смысл.

Значительную трудность для понимания представляют геофа-фические названия «третьих» языков, воспроизводимые языком оригинала. Особенно затруднено их восприятие на слух. Достаточно вспомнить политические дискуссии по Югославии, проводившиеся на разных европейских языках. Узнать названия сербских, хорватских и других деревень и поселков в английских, французских и других устных текстах и соотнести их с теми формами, которые приняты в русском языке, было довольно трудно.

Трудности перевода топонимов делают их приоритетным объектом многих упражнений, нацеленных на подготовку устных переводчиков.

Глава 8. ПЕРЕВОД РЕАЛИЙ

Реалии подразделяются на разные фуппы. Одной из наиболее часто рассматриваемых фупп реалий оказываются реалии этнографические. Впоросы перевода реалий, принадлежащих именно этой гуппе, изучаются особенно пристально потому, что предметы быта, одежда, кушанья и т.п. в художественном тексте придают высказываниям определенный национальный, региональный или местный колорит, составляющий неотъемлемую часть поэтики.

Переводчики избирают разные способы перевода реалий в зависимости от того, насколько значительную функцию выполняет тот или иной знак-реалия для поэтики переводимого текста.

Переводческая перифраза -- это использование в переводном тексте дефиниции, определяющей слово, обозначающее реалию в исходном тексте.

Рассмотрим пример из того же перевода чеховского рассказа «Дом с мезонином»:

Это было 6--7 лет тому назад, когда я жил в одном из уездов Т-ой губернии, в имении помещика Белокурова, молодого человека, который вставал очень рано, ходил в поддевке, по вечерам пил пиво и все жаловался мне, что он нигде и ни в ком не встречает сочувствия.

All this happened six or seven years ago when I was living in the province of T., on the estate of a landed proprietor called Belokurov, a young man who rose very early, went about in a full-skirted peasant coat, drank beer of an evening, and was always complaining that he never met with sympathy anywhere.

В этом русском сообщении можно обнаружить сразу четыре реалии: две реалии -- уезд и губерния -- относятся к территориально-административным, третья -- помещик -- к социально-классовым и четвертая -- поддевка -- к этнографическим.

Рассмотрим пример перевода этнографической реалии поддевка, которая обозначает верхнюю мужскую одежду, «род пальто в талию с мелкими оборками»¹. Вполне возможно, что в каком-либо словаре русского языка, доступном переводчику, было дано определение: длиннополая одежда крестьянина, которое переводчик и перевел на английский язык, передав русское слово английской перифразой. Может быть, эту перифразу придумал он сам по аналогии с весьма распространенным образом графа Толстого, ходившего в простой крестьянской одежде. Во всяком случае форма исходного знака изменена: термин заменен дефиницией, т.е. развернутым определением. Логическая операция, лежащая в основе переводческого перефразирования, -- это «определение понятия через ближайший род и видовое отличие». Такая логическая формула состоит из двух частей: определяемого понятия (левая часть, definiendum) и определяющего (правая часть, definiens). Определяемое понятие -- это то, признаки которого отыскиваются. Определяющее же понятие отражает искомые родовые и видовые признаки.

В нашем примере определяемым понятием является поддевка, а определяющим coat -- платье, одежда (родовой признак) и a full-skirted -- длиннополая, peasant -- крестьянская (видовые признаки).

Таким образом, в переводческой перифразе мы обнаруживаем логическую связь между сообщениями исходного текста и переведенного в виде определения: в исходном тексте находится левая часть определения, а в переводном -- правая. Левая часть выражена средствами одного языка, а правая -- другого.

Учитывая особенность данного материала (этнографическая реалия, недостаточно хорошо знакомая переводчику), мы не будем подробно рассматривать несоответствие видовых признаков в определении слова поддевка, выводимых в Словаре русского языка и в английском тексте. Переводчик показал главное в условно возможной для художественного текста форме: он показал, что речь идет о национальном костюме, имеющем социальную закрепленность.

Административные реалии также представляют значительную сложность для перевода. В приведенном примере переводчик выпустил обозначение реалии уезд, а слово губерния перевел как the province, т.е. словом, не передающим особенностей административно-территориального деления России.

В высказывании с «еловыми иголками» встретился еще один тип реалий, а именно русское национальное обозначение меры длины, ставшее ныне историзмом, -- «вершок». Вершок, обозначавший первоначально излишек, «горку», образовывающуюся при насыпании зерна, равен 4,4 см.

Для того чтобы принять решение о способе передачи этого слова, переводчику необходимо было выбрать между транскрипцией, перифразой и адаптирующей транспозицией, т.е. параболой. Транскрипция оказалась бы непонятной английскому читателю и потребовала бы комментария. Перифраза непозволительно утяжелила бы текст художественного перевода. Остается адаптация. Но адаптация также предполагает возможность использования двух вариантов: обращения к современной метрической единице, известной в равной степени и в современной русской, и в современной английской культуре, или же поиск соответствующей единицы среди мер длины, традиционно употреблявшихся в английской культуре до введения метрической системы, подобно русскому «вершку». Переводчик идет именно по последнему пути и в качестве единицы обозначения высоты слоя иголок употребляет английскую единицу inch -- дюйм. В самом деле, выбор в качестве эквивалента соответствующей величины в метрической системе -- 4,4 см -- сделал бы английское высказывание стилистически неадекватным оригиналу, так как придал бы ему оттенок техничности, официальности. Дюйм не эквивалентен вершку в обозначении реальности, так как равен всего 2,55 см. Но для данного контекста не важно это различие, ведь автор говорит об ощущениях, а не о результате точного измерения. Под ногами персонажа был довольно толстый слой иголок, это значение и следовало сохранить в переводе.

Опущение. В словосочетании амосовские печи определение амо-совские превращает обозначение предмета, распространенного во многих культурах, в русскую реалию. Определение печей по имени конструктора было, видимо, значимо для русских читателей XIX в. Оно ассоциировалось с определенным внешним видом предмета, что помогало воссоздать картину интерьера, или свидетельствовало о какой-либо конструктивной особенности и оказывалось связанным с издаваемым печью гудением. Даже для современного русского читателя определение амосовский мало что говорит. Внимательный читатель, стремящийся постичь все смыслы, зашифрованные в тексте, и понять, какое значение имеет это определение и какова его текстовая функция, должен будет обратиться к справочной литературе. Переводчик, работающий для английского читателя, устраняет эту реалию как малозначимую, исходя, возможно, из того, что определение, если бы оно было введено в текст в виде транскрипции, не помогло более полному воссозданию картины английским читателем. Малопригодны были бы и другие способы перевода. Можно предположить, что в английской культуре отопления жилищ аналога данной русской реалии нет, и это устраняет возможность адаптирующей транспозиции. Переводческая перифраза, возможная после того как переводчик выяснил бы конструктивные особенности данного типа печей, только утяжелила бы текст.

Таким образом, опущение определения, предпринятое переводчиком, несколько снижает когнитивную ценность текста (английский читатель получает меньше информации о русской культуре), но не мешает достижению основной функции художественного текста, а именно поэтической.

Глава 9. СИНТАКСИЧЕСКИЕ ТРАНСФОРМАЦИИ

§1. Коммуникативная обусловленность структуры высказывания

К синтаксическим трансформациям могут быть отнесены изменения, которые претерпевает в переводе «схема мысли», принятая автором оригинального речевого произведения. Известно, что языки по-разному могут оформлять одно и то же суждение, придавая ему большую или меньшую выразительность. Рассмотрим элементарное суждение, выраженное простым предложением русского языка: Человек идет по улице. Это суждение в реальной речи может приобрести формы разных высказываний, например:

Человек по улице идет.

Идет человек по улице.

Идет по улице человек.

По улице идет человек.

По улице человек » идет.

Все эти разновидности взятого за основу базового высказывания выражают суждение об одной и той же предметной ситуации; в ней есть действующий субъект (человек) -- S, его признак -- А (движение пешком с обычной скоростью) и пространство, в котором разворачивается действие (улица), -- Cir. С точки зрения формальной логики все эти высказывания оказываются тождественными, так как являются истинными, если называют реально происходящую ситуацию, и ложными, если, например, в реальности человек не идет, а стоит. Но с позиции «схемы мысли» эти высказывания различны. Они отражают разное отношение коммуниканта к предметной ситуации, различие его коммуникативного замысла. Их структура отражает то, как отправитель речи хочет представить предметную ситуацию получателю, т.е. тому, к которому обращено сообщение. И в каждом случае картина одной и той же предметной ситуации, отраженной сознанием автора речевого произведения, будет несколько иной. Автор будет показывать ее как бы с разных сторон, выдвигая на первый план одни детали и «уводя в тень» другие. Такую «мельчайшую, неделимую далее картину действительности» Ю.С. Степанов предлагал называть «кадром»¹. Понятие «кадр» оказывается весьма ценным для понимания различий структуры этих высказываний. Высказывания, отражающие некую мельчайшую картину действительности, подобно кадру в кинофильме, встроены, «вмонтированы» в определенный контекст и занимают в нем соответствующие позиции. От того, какое место занимает высказывание в контексте, во многом зависит его структура. Допустим, что автор какого-либо речевого произведения хочет начать описывать данную предметную ситуацию. Ни субъект действия, ни его признак еще не известны. В этом случае наиболее естественной будет форма (4) -- по улице идет человек. В ней на первом месте окажется пространственная рамка, которая показывает сцену действия. Эта последовательность -- сцена (пространственная и [или] временная рамка кадра) > предикат (признак субъекта) > субъект действия [Cir > А > S] -- наиболее соответствует норме русской речи в начале повествования.

«В чудесный майский день [Cir t.] у острова [Cir loc. 1] на море [Cir loc. 2] показался [А] дым винтом [S]» (Булгаков. Багровый остров).

Обратим внимание на то, что в первой фразе булгаковского текста рамка кадра последовательно сужается: Cir 1 (в океане) > Cir 2 (под 45-м градусом). Во второй фразе пространственной рамке (Cir loc.) предшествует временная (Cir t.).

В этих высказываниях в самой сильной для письменной речи коммуникативной позиции в конце высказывания, на которую падает фразовое ударение, оказывается субъект. Именно он и является тем главным, новым элементом, о котором хочет рассказывать автор. Этот новый элемент часто называют ремой. Предшествующая часть высказывания, от которой идет развертывание сообщения, в этом случае определяется термином тема, а разделение высказывания на эти две части называется актуальным членением. Актуальное членение -- это психологический порядок развертывания высказывания, он не зависит от того, какие члены предложения оказываются темой и ремой. Считается, что нейтральной письменной речи присущ так называемый прогрессивный порядок развертывания высказывания. При прогрессивном развертывании высказывание строится в соответствии с логикой: в начале размещается тема (то, о чем говорится), т.е. информация базовая, известная, стартовая, она предшествует реме (тому, что об этом говорится), т.е. той части высказывания, которая содержит наиболее значимую, новую информацию. Для письменной речи на русском языке характерен именно прогрессивный порядок слов. Такой порядок свойствен письменной форме и многих других языков. И.И. Ковтунова отмечала, что прогрессивный порядок следования частей высказывания, выделяемых актуальным членением, представляет собой универсальный закон построения речи¹.

В первом проанализированном высказывании ремой оказывается человек. Противоположное по взаимному расположению элементов высказывание -- Человек идет по улице -- в письменной речи с прогрессивным порядком скорее всего возникнет при описании кадра, которому уже предшествовали другие и из которых получатель речи уже узнал о каком-то человеке. Главной в нем оказывается информация о том, что уже известный субъект идет именно по улице. Оно могло бы быть встроено в такой, например, контекст: Человек идет по улице, затем сворачивает в переулок и т.п. Иными словами, наиболее значимой для коммуникации оказывается информация о пространстве, в рамках которого происходит действие субъекта.

Ремой может оказаться и глагол, обозначающий признак субъекта в высказывании Человек по улице идет. Это высказывание, повествующее, так же как и предшествующее, об уже известном субъекте, фокусирует внимание на действии. Оно может возникнуть в контексте, где речь будет идти о ряде последовательных действий субъекта, например: Человек по улице идет, затем ускоряет шаг и бежит... и т.п.

Однако не все высказывания строятся с прогрессивным порядком следования частей. Психологическая сущность актуального членения проявляется в том, что рема следует за темой лишь при объективном, нормальном, точнее, эмоционально нейтральном развертывании высказывания. Из этого следует, что возможно и иное, стилистически маркированное расположение. Известно, что в устной коммуникации на русском языке порядок взаимного расположения темы и ремы обратный: на первом месте в сильной интонационно выделенной позиции оказывается рема, а тема следует за ней¹. Если в письменной речи коммуникативное напряжение нарастает, то в устной речи оно, напротив, угасает. Поэтому в устной коммуникации высказывания -- Чело'век идет по улице. И'дет по улице человек. По 'улице идет человек -- в качестве ремы будут соответственно иметь элементы чело'век, и'дет и по 'улице, вынесенные в начальную позицию.

В устной речи интонационное выделение позволяет почти всегда безошибочно определить, что является коммуникативно наиболее значимой частью высказывания. Сложнее дело обстоит тогда, когда в письменной речи автор сообщения отступает от прогрессивного порядка следования частей высказывания. Опознать коммуникативно значимый элемент в высказывании И'дет по улице человек несложно, так как необычная позиция элемента, обозначающего признак субъекта (инверсия), сразу же привлекает к нему внимание независимо от того, какой называется признак (ср., например: Красивый был человек^). Размещение глагола, обозначающего признак предмета, на первом месте привлекает к нему внимание. Такое расположение возможно тогда, когда необходимо привлечь внимание именно к признаку или признакам предмета, например: Идет по улице человек и не знает, что ждет его за поворотом. Коммуникативное значение высказывания типа По улице идет человек расшифровать значительно сложнее, так как оно соответствует формально основной схеме развертывания мысли, о которой мы говорили в начале параграфа. Поэтому в письменной речи высказывания этого типа возникают чаще всего в противопоставлениях разных пространственных рамок картины, например: По улице идет человек или по лесу, он прислушивается к звукам вокруг него.

Регрессивная коммуникативная направленность высказывания типа Чело'век идет по улице в письменной речи узнается лишь в контексте. Приведем пример из повести Булгакова «Роковые яйца»: «Полусвет был в коридорах института». Если рассматривать эту фразу как высказывание с прогрессивным порядком следования элементов, то наиболее значимым элементом оказывается обозначение пространственной рамки -- в коридорах института. Но из предыдущей фразы мы знаем, что Персиков вышел из кабинета (следовательно, в коридор). А чуть раньше автор описывал, как его герой то поднимал, то опускал темные шторы, и кабинет то освещался солнцем, то погружался в темноту. Иными словами, наиболее значимым в этом высказывании оказывается понятие освещенности.

Не будем далее подробно разбирать, какие коммуникативные значения могут приобрести в разных контекстах высказывания других структурных типов, и подведем некоторый итог, прежде чем показать, какие операции может производить переводчик для нахождения в языке перевода соответствующих структур, позволяющих адекватно передать «схему мысли».

Итак, первое: в реальной коммуникации, как в устной, так и в письменной, коммуникативная значимость элементов может возрастать (прогрессивный порядок) либо угасать (регрессивный порядок). Второе: в качестве коммуникативно значимого может выступать любой элемент высказывания, а именно субъект, его признак, объект, пространственная или временная рамки.

Эти выводы имеют принципиально важное значение для перевода в связи с тем, что свободная перестановка элементов высказывания допускается разными языками в разной степени.

§2. От известного субъекта к новому признаку и от «малозначимого» признака к «значимому» субъекту

Первая структура мысли -- от известного субъекта к новому признаку -- не вызывает особых затруднений в переводе, так как высказывание строится по элементарной логической схеме. Сложнее обстоит дело, когда коммуникативно значимым оказывается сам субъект. Представим себе пустую театральную сцену. Исходя из своего когнитивного опыта, зрители ожидают появления на сцене чего-то или кого-то. Появление -- это тема, данное, известное. Но кто появится? Этого зрители не знают. Появляется первый герой. Именно он оказывается значимым в данной картине, затем выходит другой, за ним третий и т.д. Все они -- новое, неизвестное, рема. Сыграв сцену, персонажи уходят за занавес. И в этом случае значимым оказывается именно то, что известный уже персонаж покидает сцену.

Посмотрим теперь, как это тема-рематическое чередование отражается в театральных ремарках, т.е. речевых структурах, ме-татекстах, описывающих театральное действие, показывающих, какие изменения происходят на сцене. Порядок слов русского языка, свободно допускающий инверсию субъекта и глагола, обозначающее его действие, позволяет расположить субъект в финальной позиции.

Если появляется новый персонаж, то практически во всех случаях в русском тексте возникает инвертированное предложение, в котором этот персонаж, обозначенный грамматическим подлежащим, оказывается после глагола с ослабленной семантикой, например Входит Ломов. Уход действующего лица со сцены обозначается противоположной конструкцией. Персонаж уже известен, он уже находится перед зрителем, поэтому коммуникативно значимым оказывается то, что он покидает сцену, т.е. совершаемое им действие, новый признак субъекта. Этому действию соответствует прямая конструкция типа Ломов уходит.

Авторские ремарки к пьесам, пожалуй, наиболее наглядно иллюстрируют сущность прогрессивного развития высказывания, т.е. его развертывания от коммуникативно менее значимого элемента к более значимому.

Если обратиться к языкам, где нормативным является прямой порядок следования элементов высказывания и субъект картины обычно занимает первое место, то можно увидеть в авторских ремарках к пьесам некоторые закономерности. Обратимся к французскому языку и рассмотрим в качестве примера некоторые авторские ремарки к пьесе А. Камю «Калигула»:

Entre Caligula. Apercevant Caesonia et Scipion, il hйsite et recule.

Au mкme instant entrent а l'opposй les patriciens et l'intendant du

palais...

Des patriciens sont rйunis chez Cherea.

Un garde apparaоt.

La scиne reste vide quelques secondes. Caligula entre furtivement

par la gauche.

Tous sortent.

Caligula sort. Entrent rapidement Scipion et Cњsonia.

Анализ приведенных микротекстов показывает интересные закономерности в изменении порядка следования элементов высказывания и в некоторой степени уточняет представления о коммуникативном членении высказывания.

Прежде всего можно заметить, что французские высказывания делятся на две группы: одни с прогрессивным коммуникативным порядком частей (тема > рема), а другие -- с регрессивным (рема > тема). В первую группу попадают прежде всего высказывания, в которых сообщается о новом признаке (уходе со сцены) известного персонажа: Caligula sort; il hйsite et recule. Tous sortent. Прогрессивное коммуникативное развитие высказывания от известного к неизвестному в этих случаях совпадает с объективной структурой высказывания и прямым порядком слов, где субъект, выраженный грамматическим подлежащим, предшествует признаку, выраженному глаголом. В этой группе оказываются также высказывания, в которых прогрессивная коммуникативная последовательность передается инвертированными структурами: на первом месте оказывается глагольное обозначение признака, а за ним следует субъект в виде грамматического подлежащего: Entre Caligula. Entrent rapidement Scipion et Cњsonia. Инверсия подлежащего в этом случае оказывается допустимой с точки зрения норм грамматики. Она возможна в силу того, что глагол, обозначающий признак субъекта, непереходный. Следовательно, постпозиция субъекта не позволит спутать его с прямым дополнением.

Ко второй группе относятся высказывания с регрессивным коммуникативным порядком, в которых на первом месте оказываются коммуникативно значимые субъекты: Des patriciens sont rйunis chez Cherea. Un garde apparaоt. Французский язык использует в этом случае типичную грамматическую конструкцию -- препозитивный субъект вводится с неопределенным артиклем. Такая конструкция весьма типична для французских высказываний, в которых коммуникативно значимым является субъект.

Следует обратить внимание еще на одну особенность анализируемых структурных типов высказываний: они различаются тем, что в них в качестве субъекта выступают единичные понятия и общие. Если действующий субъект мыслится как единичное понятие и выражен именем собственным, которое не может быть введено неопределенным артиклем (за исключением некоторых особых случаев стилистического употребления), то язык предлагает два варианта порядка слов: либо происходит грамматическая инверсия, либо коммуникативно значимое подлежащее остается на первом месте: Caligula entre furtivement par la gauche. Прямой порядок используется главным образом когда действие, обозначенное глаголом, предстает не как обычное появление на сцене, а как нечто необычное, специальное: Caligula entre furtivement (как) par la gauche (с какой стороны). Аналогичные конструкции с аналогичными функциями свойственны французскому языку в целом и встречаются в самых разных типах текстов.

Если субъект мыслится как общее понятие, как элемент класса, то используется модель препозитивного субъекта, обозначенного как грамматическое подлежащее именем с неопределенным артиклем.

В английском языке можно увидеть похожие закономерности. Для иллюстрации этого явления рассмотрим следующий пример перевода на английский язык фрагмента рассказа Чехова «Хамелеон»:

Через базарную площадь идет полицейский надзиратель Очумелое в новой шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником.

Police inspector Ochumelov crossed the market place in a new greatcoat holding a bundle in his hand. After him strolled a red-hated constable carrying a sieve filled to the brim with confiscated gooseberries.

В русском высказывании в качестве исходного пункта, с которого начинается описание предметной ситуации, выступает обстоятельство места. Оно оказывается пространственным ограничителем, сценой, на которой разворачивается действие. Действующее лицо, Очумелов, размещено в коммуникативно сильной позиции в конце высказывания.

Следующая фраза построена по той же модели: субъект действия -- рыжий городовой -- стоит после глагола. В английском переводе грамматический субъект также оказывается после глагола. Это возможно потому, что глагол, обозначающий его действие, -- непереходный. Иначе говоря, если глагол, обозначающий признак субъекта, непереходный, субъект-подлежащее может инвертироваться.

Рассмотрим еще один пример из перевода того же рассказа:

Из дровяного склада купца Пичугина, прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. За ней гонится человек в ситцевой крахмальной рубахе и расстегнутой жилетке.

A dog came running out of the timber-yard of the merchant Pichugin on three legs, pursued by a man in a starched print shirt and an unbuttoned waistcoat.

В русском оригинале коммуникативно значимые субъекты-подлежащие расположены после глаголов, обозначающих их признаки. В английском переводе общие имена, имеющие коммуникативную значимость, вводятся неопределенным артиклем, располагаясь чаще всего в начальной позиции. Данный пример демонстрирует и еще один интересный переводческий прием -- конверсию в сочетании с транспозицией: в русском тексте человек гонится за собакой, в английском -- собака преследуется человеком. Меняется актантная модель высказывания, а глагол в личной форме, обозначающий активное действие, преобразуется в страдательное причастие.

Таким образом, можно сделать предварительные выводы о том, что русским высказываниям с прогрессивным порядком следования элементов коммуникативной структуры, в которых коммуникативно значимый субъект, мыслимый как общее понятие, оказывается в постпозиции, т.е. на последнем месте, во французском и английском языках обычно¹ соответствуют высказывания регрессивной структуры, в которых субъект обозначается именем с неопределенным артиклем и располагается на первом месте. Эта трансформация осуществляется как при переходе от русского языка к французскому и английскому, так и наоборот:

Un garde > apparaоt ? Входит < стражник. Бежит <собака ?A dog > came.

Иначе обстоит дело в случаях, когда субъект мыслится как понятие единичное. Русский язык оформляет такие высказывания так же, как и с общими понятиями в качестве субъекта (ср.: Входит Калигула и Входит стражник). Во французском и английском языках иногда субъект оказывается после обозначаемого им признака (инвертируется). Это возможно лишь в том случае, если признак представляется как простое действие, не получающее детального описания, а также не включает в себя объект, на который воздействует субъект.

При других условиях субъект остается на первом месте. Имя собственное не может вводиться неопределенным артиклем, но это не затрудняет его восприятия как основного, коммуникативно наиболее значимого элемента высказывания, если субъект появляется в тексте впервые. Именно такой порядок мы наблюдаем в английском высказывании, где впервые говорится о полицейском инспекторе Очумелове: Police inspector Ochumelov crossed the market place in a new great-coat holding a bundle in his hand.

Аналогичным образом строится высказывание в немецком языке. Рассмотрим пример из романа Э.М. Ремарка «Три товарища»:

Die Tьr flog auf. Gottfried Lenz > stand in Rahmen, lang, mager... ?

Дверь распахнулась. В проеме обозначилась долговязая тощая фигу

ра < Ленца.

Kцster > kam hinter ihm drein.? Вслед за ним вошел > Кестер.

В этих высказываниях на немецком языке субъект также оказывается на первом месте.

Иногда на первом месте оказывается коммуникативно значимый субъект, который также по законам коммуникации не может быть выделен с помощью неопределенного артикля. Рассмотрим два примера из повести «Роковые яйца»:

Запоздалый грузовик > прошел по улице Герцена, колыхнув

старые стены института.

Полусвет > был в коридорах института.

Регрессивный коммуникативный порядок сохраняется во французском переводе: Un camion attardй > passa rue Herzen, йbranlant les vieux murs de l'Institut.

La pйnombre > rйgnait dans les couloirs de l'Institut.

В первом французском высказывании использована уже известная нам конструкция с неопределенным артиклем. Во втором высказывании слово la pйnombre (полумрак) невозможно было употребить с неопределенным артиклем, так как обычное состояние освещенности, которое является просто «новым» для данного высказывания, предстало бы как нечто необычное.

Последний пример особенно важен для теории перевода, так как показывает, что коммуникативно значимый элемент при регрессивном порядке развития «схемы мысли» может никак не выделяться дополнительными средствами. Он показывает нам и еще одно явление: русские высказывания с регрессивной коммуникативной последовательностью, свойственные устной речи, в письменной речи оказываются стилистически маркированными на фоне высказываний с прогрессивной последовательностью. Они сразу же бросаются в глаза.

Французские и английские нейтральные высказывания строятся от субъекта независимо от того, является он темой или ремой в бинарной схеме коммуникативного членения сообщения. Французский и английский языки (в некоторых случаях также немецкий и некоторые другие) в кадре сначала фокусируют внимание на субъекте предметной ситуации, а затем переходят к его признакам. Это в известной степени подтверждает вывод, сделанный Ю.С. Степановым, о различии принципов строения нейтральных кадров русским и французским языками. Если в русском кадре объектив движется от известного к неизвестному, то во французском -- от общего к частному. «Этот принцип, -- пишет Степанов, -- нельзя даже назвать обратным русскому: он просто лежит в совершенно ином плане»¹. Сравнивая примеры перевода русских высказываний на французский и английский языки, мы показывали общие явления, проявляющиеся в обеих парах (русский -- французский, русский -- английский).

Однако не всегда переводы на английский и французский языки показывают аналогичные принципы членения кадра. Эти языки нередко по-разному представляют описываемую предметную ситуацию. Они отдают предпочтение той или иной «схеме мысли», отображая в разной последовательности элементы предметной ситуации -- «детали кадра». Вине и Дарбельне, сравнивая то, как в сообщениях на французском и английском языках описывается та или иная картина действительности, приводили в качестве примера следующие высказывания:

// a regardй (1) dans le jardin (2) par la porte ouverte (3); He gazed out (1) of the open door (3) into the garden (2).

Французский язык, даже представляя конкретное событие, предпочитает порядок, который не обязательно соответствует последовательности восприятия.

В приведенных в качестве примера фразах видно, что французское высказывание сразу обращает внимание читателя на цель, главный объект -- он посмотрел в сад, -- а затем уже уточняет, каким образом это произошло: через открытую дверь.

Английское высказывание построено иначе, оно отражает движение взгляда: сначала взгляд обращается к открытой двери и затем скользит дальше, в сад.

§ 3. Пермутации («шассе-круазе»)

Переводческое преобразование высказывания, произошедшее при переходе от французского языка к английскому, определяется термином пермутация. В переводе осуществлено синтаксическое преобразование «хода мысли», которое заключается во взаимном изменении позиций элементов высказывания. Данное переводческое преобразование Вине и Дарбельне определяли также термином шассе-круазе, обозначающим фигуру в танце, чехарду, обмен местами, встречный пробег и называющим такой способ перевода, когда два означающих меняются местами. Переводческая инверсия субъекта и его признака, которую мы рассмотрели в предыдущем параграфе, также относится к пермутации. Однако, как мы видели в примере, приведенном канадцами, пермутация предполагает самые различные типы пространственных модификаций высказывания, обусловленных самыми различными факторами.

Рассмотрим пример, извлеченный из рассказа Чехова «Дом с мезонином»:

«Это было 6-- 7 лет тому назад, когда я жил в одном из уездов Т-ой губернии, в имении помещика Белокурова, молодого человека, который вставал рано, ходил в поддевке, по вечерам пил пиво и все

жаловался мне, что он нигде и ни в ком не встречает сочувствия».

Обратимся к выделенному нами фрагменту высказывания. В тексте Чехова помещик Белокуров по вечерам пил пиво. Обстоятельство времени по вечерам предшествует собственно описанию действия. Русское высказывание строится по модели, в которой сначала очерчивается временная рамка происходящего события, читатель вводится в определенную временную среду, получает временной фон. На этом фоне и разворачивается главное действие. Временная рамка предстает как сцена. И на этой «сцене времени» происходит некое событие. Время и событие оказываются тесно связанными. Инверсия обстоятельства времени, перенесение его после обозначения события разрывает эту логическую связь. Временная рамка получает самостоятельность, и все высказывание приобретает иной смысл. В этом случае временная рамка сама оказывается событием. Она предполагает имплицитную оппозицию, противопоставляясь иным временным планам (дню, утру, ночи, и т.п.).

В английском же высказывании мы наблюдаем межъязыковую переводческую пермутацию. Английское сообщение строится в соответствии с нормами речи, принятыми в английском языке: глагол -- дополнение -- обстоятельство: Belokurov... drank beer of an evening...

В некоторых случаях пермутация сопровождается и другими преобразованиями «схемы мысли». Рассмотрим еще один пример из того же рассказа:

Тут всегда, даже в тихую погоду, что-то гудело в старых амосовских печах, а во время грозы весь дом дрожал и, казалось, трескался на части, и было немножко страшно, особенно ночью, когда все десять больших окон вдруг освещались молнией.

All the time, even in still weather, the ancient stoves hummed, and during thunderstorms the whole house shook as if it were on the point of falling to pieces; this was rather alarming, especially on stormy nights, when the ten great windows were lit up by lightning.

Обратимся к выделенному фрагменту: что-то гудело в старых амосовских печах ~ the ancient stoves hummed.

В русском высказывании неопределенный субъект (что-то) производит действие (гудело) в определенном месте (в старых амосовских печах). Неопределенность субъекта придает высказыванию несколько таинственный, мистический смысл. В английском переводе субъектом, производящим звук, становится сама печь:

что-то (S) гудело (V) в старых амосовских печах (Сотр. Circ) --

the ancient stoves (S) hummed (V)¹

В переводе происходит очевидная нейтрализация таинственности, присущей русской фразе. Однако английский синтаксис требует такой замены. Строгое калькирование в переводе русской синтаксической конструкции с неопределенным субъектом создало бы в английском языке тяжелое искусственное высказывание. Переводчик следует нормам переводящего языка и осуществляет пермутацию. Пермутация сопровождается конверсией: вместилище таинственного звука преобразуется в его активного производителя. Приведем еще один пример аналогичной трансформационной операции:

Сильно, до духоты, пахло хвоем.

The fragrance spread by the fir-trees was almost overpowering.

Переводчик вновь уходит от субъективности русского высказывания, в котором восприятие запаха персонажем передается безличной конструкцией, в которой реальный субъект действия хвоя (хвои в чеховской интерпретации) представлен в виде дополнения в творительном падеже, в котором субъектное значение контаминируется с объектным. Хвоя предстает как субъект, источающий запах, и как объект обоняния персонажа рассказа, что и придает высказыванию некоторую субъективность, показывает ощущения персонажа. Переводчик, выстраивая фразу на английском языке, следует строгой логике: в его двухступенчатом высказывании есть субъект первого действия -- ели, и есть само действие -- испускать аромат. Аромат (субъект второй ступени) тоже производит действие: он одолевает / душит. Субъект восприятия (персонаж) не выведен ни в русском, ни в английском высказываниях. Однако в русском высказывании он ощущается более явственно, так как предстает в виде невыраженного субъекта (кто ощущает запах хвои?). В английском же высказывании персонаж оказывается в роли невыраженного объекта (аромат одолевал кого?).

Приведенные примеры пермутации в сочетании с конверсией показывают, что для английского языка обозначение субъекта предметной ситуации оказывается обязательным элементом высказывания. Те же закономерности обнаруживаются и во французском языке. В русском высказывании субъект может лишь подразуме-маться, оставаясь косвенно выраженным. В самом деле, в предметной ситуации пахло хвоем субъектом, ощущающим запах, является рассказчик. Но в «кадре» его нет. В кадре есть только запах. Переводчик и делает этот запах субъектом высказывания, рассказчик же оказывается в положении объекта, на которого действует (душит, удушает) запах-субъект.

Довольно часто переводчик вынужден прибегать к изменению «схемы мысли» именно в силу того, что субъект предметной ситуации оказывается непременным «началом», базой для развертывания картины предметной ситуации. Если в тексте оригинала, например на русском языке, субъект лишь подразумевается, то в переводах на французский и английский языки он восстанавливается, привносится в сообщение.

Так, в русском языке нередки неопределенно-личные предложения, семантика которых состоит в назывании действия или процессуального состояния, отнесенного к неопределенному субъекту. Субъект, не выраженный эксплицитно, обозначает «некое лицо» и не играет в тексте сколько-нибудь существенной роли. Субъект восстанавливается благодаря общим знаниям человека о процессах, описываемых в высказывании, например: «Ипподром -- единственное место, где торгуют в розлив дешевым портвейном» (С. Дов-латов. Компромисс второй). Для автора и читателя не важно, кто торгует. Торгуют те, кто обычно занимается этим делом.

Грамматическая асимметрия русского и английского языков состоит в том, что в английском языке отсутствует синтаксическая форма, имеющаяся в русском, т.е. формально бессубъектные предложения. Поэтому в английском варианте возникает местоимение they, способное обозначать неопределенный субъект действия.

«The Hippodrome is the only place where they sell port by the glass».

Аналогичные преобразования происходят и в других языках, где требуется обязательная выраженность субъекта. Так, в переводе на французский язык русских неопределенно-личных предложений синтаксическая конструкция из бессубъектной преобразуется в субъектную, где роль подлежащего выполняет неопределенное местоимение on, например: «Бенгальского пробовали уложить на диван в уборной, но он стал отбиваться, сделался буен» {М. Булгаков. Мастер и Маргарита. Гл. 12).

On essaya d'allonger Bengalski sur le divan, dans sa loge, mais il rйsista et commenзa а se dйbattre comme un fou furieux.

Иногда субъект неопределенно-личного русского предложения -- это не некое, а вполне определенное лицо, которое, однако, довольно легко выводится из контекста, например:

Дукель {то есть Дукальский) ставит через приезжих латышей. Это крутой солидняк. Берут заезды целиком, причесывают наглухо. Но это в конце, при значительных ставках (там же).

Из контекста явствует, что берут и причесывают Дукель и латыши. Еще одно упоминание о них в русском тексте оказывается излишним. В английском же варианте неизбежно возникает личное местоимение they, превращающее высказывание из бессубъектного в субъектное:

Dukel -- that is, Dukalski -- is placing his bets through some visiting Latvians. It's hundred percent solid operation. They take an entire race and split all the earnings.

But that's at the end, when they play for high stakes.

Поверхностная структура последнего русского предложения приведенного отрывка значительно свернута, что свойственно разговорной речи. В предложении, где отсутствует глагол, в конденсированном виде представлены два действия. Это обозначает действие, названное в предшествующих предложениях, а обстоятельство, введенное предлогом семантически эквивалентно предложению когда делают высокие ставки. Второе действие является обязательным условием первого.

В английском переводе происходит «восстановление» глубинной структуры. Переводчик не только выводит на поверхность условно-временную связь с помощью союза when, но добавляет местоимение they в функции неопределенного субъекта и глагол play, выстраивая, таким образом, полное глагольное предложение.

§4. Различия в членении картины события

Наибольшим разнообразием от языка к языку отличаются структуры высказываний, детально описывающих предметные ситуации: места и времени действия, характеристики действующих лиц и т.п.

Рассмотрим некоторые примеры. Начнем с высказывания, извлеченного из романа Достоевского «Идиот», и сравним его с переводом на английский язык.

В конце ноября (1), в оттепель (2), часов в девять утра (3), поезд Петербургски-Варшавской железной дороги (4) на всех парах (5) подходил (6) к Петербургу (7).

At about 9 o'clock one morning (3) in late November (1), during a thaw (2), a train on the St. Petersburg-Warsaw railway (4) was approaching (6) St. Petersburg (7) at full speed (5).

На этом примере со всей отчетливостью проявляется асимметрия представления временной характеристики предметной ситуации, временной рамки кадра, в русском тексте и в переводе на английский язык.

В русском тексте можно увидеть последовательное сужение временной характеристики, ее уточнение: время года (конец ноября) > особый период, отмеченный определенным состоянием погоды (оттепель), > время дня. В английском переводе, напротив, в начале указывается время дня -- At about 9 o'clock one morning, затем происходит расширение обозначения до обозначения времени года < in late November, а после этого идет уточнение (сужение) через обозначение периода, отмеченного особым состоянием погоды > during a thaw.

Субъект предметной ситуации -- поезд -- называется сразу же после того, как обозначилась временная рамка кадра. Далее по нисходящей (регрессивно) обозначаются признаки субъекта. Интересно, что русский глагол, обозначающий действие субъекта, т.е. его главный признак, оказывается окруженным непосредственно двумя обстоятельствами, описывающими его признаки:

(5) на всех парах (как) -- (6) подходил -- (куда) к Петербургу (7).

В английском переводе, видимо, по причинам грамматической обусловленности расположение элементов меняется. Оба обстоятельства оказываются за глаголом, причем ближе к глаголу стоит обстоятельство места:

approaching (6) -- (куда) St. Petersburg (7) -- (как) at full speed (S).

Рассмотрим фразу, которой начинается одна из первых глав «Мастера и Маргариты» Булгакова в переводе на разные языки:

В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вошел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

Чешская версия: Ctrnвctйho dne jarniho mйsice nisвnu krвcel casnл zrвna hfmotnym vojenskym krokem po krytй kolonаdл mezi dvлma kfidly palace Hйroda Velikйho sprаvce Judeje Pilвt Pontsky v bilйm piasti s purpupovou podsivkou.

Французская версия: Drapй dans un manteau blanc а doublure sanglante et avanзant de la dйmarche traоnante propre aux cavaliers, un homme apparut sous le pйristyle qui sйparait les deux ailes du palais d'Hйrode le Grand C'йtait Ponce Pilate, procurateur de Judйe. Le printemps йtait lа et l'aube du quatorziиme jour du mois de Nisan se levait.

Английская версия: Early in the morning on the fourteenth day of the spring month of Nisan, wearing a white cloak with a blood-red lining, and shuffling with his cavalryman's gait into the two wings of the palace of Herod the Great, walked the procurator ofJudea, Pontius Pilate.