История России глазами исследователей

Размещено на http://www.allbest.ru/

история России глазами исследователей

§ 1. Киевская Русь

Первыми историческими произведениями в отечественной историографии являются летописи, начавшие составляться на Руси в начале IX века. При князьях Аскольде и Дире, последних представителях киевской книяжеской династии, русское летописание было уже довольно высоко развито. После переворота 882 года летописная традиция была прервана и восстановлена только спустя столетие, в 972 году, при Ярополке, известном покровителе духовной культуры.

Формальной датой завершения русского летописания принято считать 1568 год, однако и после этого летописная традиция продолжалась при патриарших и митрополичьих дворах и в старообрядческих кругах. Вполне естественно, что масштабные исторические события, подобные Крещению Руси, увековечивались в исторических повестях современных авторов X века.

В середине XI столетия, во время бурных перемен в русской жизни, в эпоху первого расцвета и взлёта государственности русского народа появилось одно из древнейших русских произведений -- «Слово о законе и благодати», написанное между 1037 и 1050 годами. Автором его является первый русский митрополит, сподвижник и ставленника великого киевского князя Ярослава Иларион (1051-1054). Появление этого сочинения было обусловлено новыми историческими реалиями русского государства. В 1036 году князь Ярослав стал полновластным правителем Руси, объединив под своей властью все русские земли. Сразу вслед за этим была утверждена юрисдикция Константинопольского патриархата над Русской церковью. Символическим выражение этого единства стало строительство в 1037 году Софийского собора в Киеве как отражения Константинопольской Софии.

«Слово» было произнесено в новом, главном кафедральном соборе страны перед всей княжеской семьей и элитой государства и служило цели обосновать статус русского народа и его истории, место и роль во всемирной истории. Автор, основываясь на догматах христианского вероучения, опровергает ветхозаветные представления о богоизбранности иудейского народа и постулирует равенство всех христианских народов между собой. Более того, у Илариона мы впервые обнаруживаем глубокую мысль об особой исторической миссии русского народа.

Название произведения отражает главный замысел автора о всемирной истории. Он делит всю историю на две эпохи -- век «закона» -- ветхозаветная история еврейского народа и история язычников -- и век «благодати» -- история христианских народов. Основная сюжетная линия «Слова» подчинена противопоставлению универсального характера «благодати» (Нового Завета) национальному характеру «закона» (Ветхого Завета). Подобно многим другим западноевропейским средневековым произведениям подобного рода «Слово» проводит идею о том, что у каждого народа есть своей просветитель -- христианский апостол. Для Руси таким апостолом является князь Владимир Креститель.

Чрезвычайно любопытно в ново просвещенном христианском митрополите и чувство национальной гордости, с которой он вспоминает о «старом Игоре» и «славном Святославе»: «Не в худе бо и не в неведоме земли владычетвоваша», -- с гордостью заявляет писатель, -- но в «Русской яже ведома и слышима есть всеми конци земля».

«Слово» свидетельствует об обширной церковной эрудиции автора, богословской образованности аудитории, к которой он обращался, и об оригинальности мышления Илариона. Как и живший в том же столетии Нестор Летописец, Иларион глубоко проникнут библейским историзмом и рассматривает христианизацию Руси в контексте мировых событий и священной истории.

Из других сочинений Илариона до нас дошли «Исповедание веры», произнесенное, как предполагают, по случаю поставления, «Поучение о пользе душевной ко всем христианам» и «Слово к брату-столпнику», встреченное в одном сербском сборнике XIV-XV веков. Содержание первого из названных сочинений видно из его заглавия: «О законе Моисеем данном о благодати и истине Иисус Христом бывшим, и како закон отъиде, благодать же и истинна всю землю исполни, и вера в все языки простреся, и до нашего языка русского, и похвала кагану нашему Владимиру, от него же крещении быхом, и молитва к Богу от всея земля нашея». Слово является свидетельством быстро проникавшего в киевскую Русь византийского образования.

Отрывок из слова митрополита Илариона «О законе и благодати» приводится у Карамзина Карамзин Н.М. История Государства Российского, I, примеч. 284., который почему-то называет его «Житием Владимира». В 1844 году памятник, по рукописи XVI века, был издан профессором Горским Приб. к твор. св. отец, т. II, 204-299 / изд. А.В. Горский. - СПб., 1868. С. 176. вместе с двумя еще другими, вновь открытыми Горским, сочинениями Илариона -- «Исповеданием веры» и «Поучением о пользе душевный ко всем христианам». В 1848 году «Слово о законе» было переиздано Ундольским по более древнему списку XIV-XV веков Чтения Московского Общества Истории и Древностей Российских, 1848. № 7. С. 21-41. и отдельно Славяно-русские рукописи в пергаменном сборнике Царского. М., 1848.. Несколько позднее Куприяновым переиздано было и «Поучение о пользе душевней», встреченное им в несколько иной редакции и в более раннем списке, XII-XIII веков.

В эпоху Ярослава Мудрого также наступает подлинный расцвет образования, науки, литературы, летописания. Мощным импульсом развития летописной традиции стало образование в 1051 году по инициативе митрополита Илариона Киево-Печерского монастыря, первыми подвижниками которого стали выдающиеся русские святые Антоний и Феодосий Печерские. Именно монастырь стал средоточием грамотности, образования и летописания. Здесь во второй половине XI столетия, при киевских князьях Ярославичах (Изяслав, Святослав и Всеволод) появились первые летописные своды, включившие в себя исторические повести двух предшествующих веков. Авторами их были в 1070-х годах монах Никон и в 1090-х годах игумен Иоанн.

В начале XII века ученик и последователь основоположников русского монашества Нестор создал фундаментальное творение -- «Повесть временных лет» -- крупнейший общерусский летописный свод, включивший в себя киевский и новгородский летописный своды. Нестор довёл своё повествование до 1113 года, которым оканчивается жизнь и правление великого Киевского князя Святополка. Его преемник Владимир Мономах вдохновил игумена Выдубицкого монастыря в Киеве Сильвестра составить вторую редакцию «Повести временных лет», доводящей события русской истории до 1116 года. Была затем и третья редакция (до 1118 года), автор которых неизвестен.

Перед первыми русскими летописцами стоял ряд политических и исторических задач, в числе которых было обеспечение связи истории молодого русского народа с всемирной историей. С этой целью в летописных сводах использовались византийские хроники, в частности, Хроника Георгия Амартола («мниха Георгия»), доведённая до второй половины IX века, и её продолжение, доведённое до середины X века. Кроме того, наши авторы обращались и к южнославянскому «Сказанию об обретении грамоты словенской» с целью составить полную картину расселения и географического размещения народов после вавилонского столпотворения.

Летопись утверждает понимание русского народа как народа исторического, выводя его происхождение от Иафета -- младшего сына библейского Ноя, а приверженность христианской религии -- от апостола Андрея Первозванного -- крестителя славян. Тем самым русская историческая жизнь вплетается в канву всемирной истории. Летопись определяет временные рамки начала русской истории временем призвания на княжение Рюрика.

Методологической основой летописной историософии является провиденциализм, постулирующий Божественную волю в качестве главной движущей силы истории, а наличие несчастий и зла в истории: стихийные бедствия, природные явления, нашествия врагов -- казнями Божьими за людские грехи, знаменующими собой «последние времена». Бог понимается как высшее благо, стремящееся привести человечество ко спасению. Для достижения этой цели и избежания наказания Господнего человек должен своевременно каяться в своих грехах и быть покорным Божественной воле. Постижение истории с точки зрения христианской парадигмы должно, прежде всего, служить цели нравственного совершенствования человека, чаще всего достигаемого через страдания и мученичество, так как именно они укрепляют веру в Бога.

Важнейшей политической целью летописцев было утверждение этнического и духовного статуса славян в семье народов мира. Греко-римская традиция делила весь мир на эллинов и варваров. Христианская же историософия категорически отметала иерархическое разделение человечества по национальному признаку, настаивая, что «от одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию» (Деян 17: 26), что Христос создал новый мир, «где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол 3: 11).

Постулируя единство всего человечество по признаку кровного родства, обусловленного единым предком Адамом, христианство тем самым устанавливало и политическое равенство всех народов, населяющих землю. Русские летописцы, совершавшие свои исторические труды в идеологическом поле уже утвердившейся в правящих классах христианской религии, вне сомнения, должны были обосновать политическое равенство русского народа и княжеской династии с другими развитыми народами и королевскими дворами Европы. Христианство в этом отношении обеспечивало прекрасные возможности. В соответствии с библейской традицией, после Всемирного потопа человечество размножилось от трёх сыновей Ноя -- Сима, Хама и Иафета. Сим дал начало семитам (арабы, евреи), Хам -- хамитам (негроидная раса), Иафет -- белой расе, в том числе и славянам. Таким образом, политическая задача была решена: славяне оказывались не менее историческим народом, нежели благородные эллины, ромеи и жители Западной Европы.

Характерный для христианской историософии провиденциализм обнаруживается и в творчестве русских летописцев. События истории чаще всего объясняются Божьим промыслом, однако это относится прежде всего к истолкованию библейский притчей. Что касается гражданской истории, промысел Божий упоминается сравнительно редко. Написанная в самый разгар Средневековья, «Повесть временных лет» в сравнении с западноевропейскими хрониками более сдержана в отношении фантастического объяснения событий, отдавая предпочтение земному. Ещё Шлёцер в XVIII столетии отмечал, что «Повесть» более скупа на баснословие, нежели произведения аналогичного жанра на западе. Первых русских летописцев современные им политические события волновали отнюдь не меньше метафизических, потусторонних причин земной жизни. Политическая воля того или иного князя, боярской группировки была им отнюдь не безынтересна, так как, являясь представителями духовенства, находящегося на службе у государственной власти, они прекрасно понимали свою зависимость от того или иного политического расклада.

Кроме того, авторы первых русских исторических сочинений твёрдо стояли на восточной святоотеческой методологической основе в разрешении одного из сложнейших историософских вопросов -- о соотношении божественного предначертания и свободной воли человека. Существенным историческим моментом является тот акт, что к моменту проникновения христианства в пределы русских земель в IX-X веках, оно само по себе давно уже утратило единство и однородность, распавшись на две традиции -- западную, римско-католическую, и восточную, православную.

Западная традиция, инициированная Блаженным Августином, склонялась к тому, что свободная воля человека как бы запрограммирована Богом и то, что представлялось результатом свободных волевых решений людей, в действительности оказывается следствием божественного промысла. Восточная православная антропология, к XI столетию уже существенно расходившаяся с латинской и послужившая вероучительным источником и авторитетом для первых русских авторов, настаивала на том, что историческая жизнь является ареной борьбы божественного и сатанинского начал. А свобода воли состоит в том, что человек, наделённый разумом, -- стержнем образа Божьего в нём -- способен распознать и отличить первое от второго и в целом добро от зла и определиться в выборе между ними.

Являясь служителями церкви, находящейся с первого дня на службе у киевских князей, летописцы, таким образом, решали важную государственную задачу -- происхождение государства, русского народа и династии киевских князей. Содержанием повествования была борьба с иноземными врагами, междукняжеские усобицы, отношения князей и дружины, события народной жизни. Летописцы использовали народный фольклор, родоплеменные сказания о происхождении радимичей и вятичей, расселении других восточнославянских племён, об основании Киева, исторические предания о смерти князя Олега, мести княгини Ольги за убийство мужа Игоря. Пронизывающий всё устное народное творчество мотив любви к своему Отечеству и радения о его судьбе явился на многие века импульсом и источником патриотического тона русского летописания. Лейтмотивом «Повести временных лет» является призыв к преодолению внутренних политических смут и борьбе с внешним врагом.

И всё же, понимая, что княжеские междоусобицы затрудняют мирное развитие страны и ослабляют её перед лицом противника, авторы «Повести», исповедуя удельное сознание, ещё не возвысились до идеи единого централизованного государства. Уровень экономического развития страны ещё не мог явить тогда политическую силу, способную обеспечить объединение, подчинение и постоянный контроль над громадной территорией. Идеалом летописцев, отражающим, в свою очередь, чаяния правящей династии, было ещё не единство под началом одного правителя, а дружба, союз, объединение всех князей под верховенством великого князя Киевского. Владельческие же права каждого в отдельности князя как представителя дома Рюриковичей ни в коей мере не ставились под сомнение. Иначе говоря, воспевались характерные для всей тогдашней феодальной Европы вассальные отношения. Анализируя киевский летописный свод 1199 года, Б.А. Рыбаков говорил, что в этом памятнике, как и в «Слове о полку Игореве», проводится в условиях начавшей феодальной раздробленности идея единства Руси, вернее, идея «создания дружной федерации» для организации отпора нападения половцев и других внешних врагов Рыбаков Б.А. Древняя Русь. С 358..

Кроме того, говоря о роли литературы в общественной жизни того времени, необходимо подчеркнуть, что патриотический призыв, содержащийся в летописях и других произведениях, в какой-то мере компенсировал слабые экономические связи между уделами и отчасти удерживал русские земли от действия центробежных сил. Главной сдерживающей силой, по мнению Д.С. Лихачёва, явилась сила моральная, сила патриотизма, сила церковной проповеди верности. Князья постоянно целовали крест, обещая помогать и не изменять друг другу Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII веков. Л., 1973. С. 55..

§ 2. Период феодальной раздробленности (XII - середина XV века)

Раздробление Киевской Руси на ряд мелких княжеств в 30-е годы XII века привело к появлению наряду с киевским и новгородским летописанием новых центров письменной культуры. Прежде всего, расширение географии летописания связано с появлением нового мощного центра экономической жизни -- Северо-Восточной Руси (Ростов, Суздаль, Владимир, Переяславль-Залесский). Также летописание возникло в новых южных землях: Чернигов, Переяславль.

Крупнейшие летописные своды того времени -- это прежде всего Ипатьевский (по названию монастыря в южных землях, в котором хранилась рукопись, доведённая до конца XIII столетия), Лаврентьевский, созданный в 1377 году летописцем Лаврентием и доведённый до начала XIV века, и Новгородский. С XII века, помимо монастырей, центрами летописания зачастую становятся княжеские дворы, а в Новгородской республике в составлении летописей принимали участие, как приходское белое духовенство, так и городское население.

Разделение Руси на ряд территорий неизбежно сказалось и на сужении масштаба политического мышления летописцев. М.Д. Приселков, сопоставляя «Повесть временных лет» с киевским летописанием более позднего периода, отмечал, что в широте общерусского горизонта оно «решительно упадает» Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV веков. М., 1940. С. 53.. Это наблюдение можно распространить и на другие летописи XII-XIII столетий. Больший интерес у летописцев стали вызывать не общегосударственные заботы, а частные дела своей земли. Особенно ярко это прослеживается в новгородском летописании, наглядно отражающем специфику общественно-политического устройства новгородской земли: вечевые собрания, избрание посадников, тысяцких и епископов, приглашение и изгнание князей, народные восстания. На стиле новгородских летописей отразился и язык вечевых собраний. «Вече, -- пишет Д.С. Лихачёв, -- выработало какие-то свои формы обращения к массе, умение сжато и энергично выразить политическую программу в легко доступной и запоминающейся форме. Едва ли не именно этот отголосок веча составляет наиболее любопытную сторону новгородской летописи» Лихачев Д.С. Новгород Великий. М., 1959. С. 31, 45, 46..

Другой характерной чертой новгородского летописания был демократизм, выражающейся в авторской оценке антибоярских выступлений горожан и других социальных конфликтов. Зачастую летописцы выступали на стороне народа, как, например, в оценке спора «вятших» и меньших людей, решивших стоять за «правду новгородскую, за свою отчину», датированного 1255 годом. Совещание же «вятших» летописец характеризует как «свет зол». Ярким проявлением местного сепаратистского новгородского патриотизма является оценка победы новгородцев над своими братьями по крови, суздальцами в Липецкой битве 1216 года. Летописец с удовольствием восклицает: «О, много победы, братье! Бещисльное число, яко не можеть ум человечьск домыслити избьеных». И это сказано не о половцах, печенегах или других «поганых», а о своих соплеменниках! Центробежные силы в тот момент были в разгаре.

Тенденция к сокращению масштабов повествования до истории одной земли привела к появлению в XII веке княжеских летописей -- произведений, описывающих политическую биографию отдельного князя, его военные походы, дипломатические переговоры, события семейной жизни. Важнейшей политической задачей княжеского летописца было обосновать право князя на великокняжеский стол, как это было, скажем, в случае с летописцем Юрия Долгорукого, доказывающего его старейшинство в среде русских князей.

Вместе с тем, необходимо отметить, что местечковые сепаратистские настроения летописей различных территорий ослабили, но не изжили полностью общерусского патриотизма, сознания этнической и религиозной общности русского народа. Местный патриотизм не искоренил общерусского патриотизма, который чётко прослеживается в тех местах летописей, где речь идёт об отражении натиска внешнего противника, особенно о татаро-монгольском иге. Ряд летописей в годину апогея раздробленности конца XII века предпринимают попытку создания общерусского свода. Прежде всего, это Владимирский свод 1177 года, появившийся через восемь лет после перенесения Андреем Боголюбским столицы из Киева во Владимир. Включая сведения о событиях как северо-восточной, так и южной Руси, авторы этого свода проводят чёткую позицию о превращении Владимира в столицу русских земель, а владимирских князей -- в единственно законных претендентов на великое княжество.

Монгольское разорение XIII века надолго затруднили ведение летописного дела, однако уже в начале XIV столетия оно восстанавливается и к концу века превосходит по своим масштабам летописания киевского периода. Первый общерусский свод возник в 1305 году в Твери при князе Михаиле Ярославиче, который, получив ярлык на великое княжение, первый стал именовать себя «великий князь всея Руси». Переиграв своего главного соперника и добившись его казни в Орде в 1318 году, этот титул воспринял у него московский князь Иван Данилович Калита, сын святого князя Даниила Александровича, основателя династии московских князей.

Именно московские князья Иван Калита и его преемники, прежде всего Дмитрий Иванович Донской, заложили в русских землях тенденцию к самодержавию и обоснованию этой идеи в летописании. Эти тенденции зримо обнаруживаются в своде 1408 года, создание которого во многом связано с именем митрополита всея Руси Киприана, чья церковная власть распространялась как на северо-восточные, так и на южные земли. Киприан «остановился на мысли о составлении общерусского свода, куда влились бы материалы всех местных летописцев его политически раздробленной митрополии» Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV веков. М., 1940. С. 129.. Стремление к самодержавию и подчинению всех русских земель власти московского князя отчётливо слышится в своде 1408 года в оценке автором конфликта великого московского князя Василия Дмитриевича с Новгородом. Характеризуя их как «человецы суровы, непокорливи, упрямчивы, непоставны», летописец проводит линию московского княжеского дома на полное подчинение их великокняжеской власти.

Итак, историография русской истории к концу данного периода, к середине XV века, подошла вплотную к рубежу торжества общерусского летописания, имеющего единственную цель -- укрепление государственного единства.

§ 3. Период создания Русского централизованного государства (1462-1584 годы)

Процесс объединения русских земель в единое централизованное государство вокруг Москвы во главе с великим князем всея Руси, завершившийся при Василии III Ивановиче в 1521 присоединением Рязани, неизбежно отразился на облике отечественной историографии. Основным лейтмотивом этого периода становится идея самодержавия и ликвидация всех самостоятельных и полусамостоятельных государств. Формирование облика грозного самодержца началось с описания событий феодальной войны второй четверти XV века, в которой Василий II Тёмный победил сепаратистские боярские силы во главе с Дмитрием Шемякой. Иван III Васильевич, именуемый уже не просто «великим князем», а «Государем Всея Руси», укрепил этот облик своим разгромом в 1471 году непокорного Новгорода, одолеваемого еретической смутой. В полный рост облик грозного самодержца был явлен в личности первого русского царя Ивана IV Васильевича Грозного.

Призыв и стремление к государственному единству предельно чётко прозвучал в общерусском летописном своде 1448 года, составленном в самый разгар борьбы Василия II Тёмного с боярской оппозицией и в момент обретения автокефалии Русской Церкви. В нём нашло отражение возмущение различных слоёв русского общества десятилетней междоусобицей. Широкий географический горизонт этого исторического памятника (Москва, Тверь, Псков, Новгород, Киев и др.) ярко свидетельствует о формировании в середине XV столетия понимания Руси как единого политического, культурного и религиозного пространства. Я.С. Лурье справедливо говорил, что свод 1448 года «благодаря широкому общерусскому составу и характеру, сыграл <…> важнейшую, определяющую роль в истории летописания последующего времени» Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV-XV веков. Л., 1976. С. 121..

Одной из важнейших внутриполитических задач второй половины XV века, выпавшей на правление Ивана III, было подчинение Москве Новгорода. Летописцы активно в связи с этим проводили мысль, что Новгород есть исконное и традиционное владение московских князей как преемников князей киевских, в юрисдикцию которых новгородские земли входили с момента объединения великим князем Олегом в 882 году северной и южной Руси. В летописании 1470-х годов Государь всея Руси Иван III как наследник киевских князей противопоставлялся князьям литовским, а их претензии на Новгород оценивались как незаконные.

После гибели в 1453 году Византийской империи и переноса центра тяжести православия на Русь, провозглашения в 1448 году автокефалии Русской Церкви при Василии II и митрополите Ионе неизбежно резко возрос интерес к событиям мировой истории. На повестку дня встала политическая задача обосновать всемирно-историческую роль Москвы и московских государей как блюстителей истинной веры и носителей прогрессивной мировой культуры. Так, свод 1479 года содержит обширный текст Флорентийской унии 1439 года, который должен был показать, что Византия отпала от истинной веры -- православия -- к латинству, католицизму.

В начале XVI столетия, во время правления великого князя Василия III, был создан первый Хронограф -- свод всемирной истории, излагающий последовательно события мировой истории от Вавилонского столпотворения. Его первая известная нам редакция датирована 1512 годом. В Хронографе впервые мы обнаруживаем периодизацию мировой истории, наследующую библейскую традицию, восходящую к книге пророка Даниила (VI век до н.э.), по четырём царствам монархиям: Вавилон, Персия, Греко-Македонское царство и Римская империя. Характерное для всего Средневековья доминирование в философии и науке религиозного сознания над светским неизбежно отразилось и на Хронографе. События метаистории объясняются здесь преимущественно с позиций религиозной историософии. Так, «ветхий и престарый» Рим пал под оружием варваров по причине своего отхода от православия. Знамя истинной веры подхватил Константинополь -- «второй Рим», однако со временем и он изменил православию и подчинился латинству. Автор отмечает по этому поводу, что Греческое, Болгарское и другие балканские царства «грех ради наших божиим попущением растёт, и младеет, и возвышается», и будет расти и расширяться «до скончания века» Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII-XVII вв. М., 1973. С. 162.. Таким образом, уже Хронограф содержит идею «длящегося Рима» и пролагает ось Рим-Константинополь-Москва.

Более чётко идея мессианского значения Москвы была оформлена в теории «Москва -- Третий Рим», сформулированной предположительно монахом Филофеем (1465-1542) в двух его произведениях приблизительно в 1514-1521 годах: «Послания монаха псковского Елиазарова монастыря Филофея дьяку Михаилу Григорьевичу Мунехину с опровержением астрологических предсказаний Николая Булева и с изложениями концепции „Третьего Рима” и "Послания московскому великому князю Василию Ивановичу о „Третьем Риме”, обязанностях правителя, обряде крестного знамения».

В основе этой концепции -- идея особой мировой миссии и богоизбранности Руси. Филофей обращается к государю со следующими словами: «Вся христианские царства снидошася в твое царство, по сем чаем ему же несть конца» и «яко вся христианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима подоша, а третии стоит, а четвертому не быти». Первый Рим погиб вследствие впадения в «аполлинариеву ересь» -- учение епископа Лаодикийского Аполлинария (IV в.), согласно которому Сын Божий, воплотившись, принял не полное человеческое естество, но только тело и душу, ум же человеческий в Нем заменился умом Божественным, поскольку «где полный человек, там и грех…» Второй Рим -- Константинополь -- был уничтожен мусульманами-турками («агаряне внуцы») по причине заключения им Флорентийской унии с Римом, т. е. католицизмом, что явило собой измену православию.

Филофеевская формула «два Рима подоша, а третий стоит, а четвёртому не быти» подвела итог формированию самодержавного сознания русского человека в царствование Василия III Ивановича. Политическая составляющая теории «Москва -- третий Рим» утверждала момент «византийского наследства» московских государей, воспринятых ими вследствие женитьбы Ивана III на Софье Палеолог, дочери последнего византийского императора. Родилась эта идея не в России, была подсказана венецианскими посланниками Римского престола, чрезвычайно заинтересованного в войне России против Турции. Для этого папа неоднократно призывал московских государей к перемирию в войне с Польшей и вступлению в антитурецкую коалицию. В качестве «награды» за унию во главе с Римом было обещано учреждение Московского патриаршества латинской юрисдикции и коронацию московского великого князя как короля руками папы. Ни Иван III, ни его сын и внук этих предложений не приняли. Московская Русь в то время вела тяжелые продолжительные войны с Польшей за русские территории, завоеванные поляками, и в связи с этим гораздо более актуальным было признание права Москвы не на византийское, а на киевское наследство. Именно поэтому в ту эпоху теория «Москва -- второй Киев» была существенно более популярной, нежели концепция «Москва -- третий Рим».

Другая, религиозная составляющая этой теории подчеркивала статус Москвы как неоспоримой столицы единой теперь уже Руси и Русской церкви как главы всемирного православия, обосновывала необходимость перенесения центра мирового православия в Россию. А в связи с тем, что после разграбления главного православного храма в мире -- Святой Софии в Константинополе это право было признано за храмом Вознесения в Иерусалиме, идея религиозного преемства была обоснована также в формуле «Москва -- Новый Иерусалим». Физическое воплощение этой идеи было реализовано уже в XVII столетии строительством патриархом Никоном недалеко от Москвы Нового Иерусалима с храмом Вознесения.

Резюмируя сказанное, необходимо отметить, что теория «Москва -- третий Рим» все же в большей мере явилась философскими размышлениями церковных кругов, нежели руководством к действию государственных деятелей и дипломатов. Выход на мировую арену к концу XV века сильного и крупнейшего по территории государства поставило перед московским княжеским домом политическую задачу обнаружить генетические связи московских правителей с древними царскими родами прошлого и тем самым обосновать династическое равенство с известнейшими монархиями Европы. Решению этой задачи служили такие появившиеся на рубеже XV-XVI веков сочинения, как «Сказание о Мономаховом венце» монаха Спиридона-Саввы, «Повесть о новгородском белом клобуке», «Сказание о Вавилоне-граде», «Сказание о князьях Владимирских».

Глобальное изменение геополитической ситуации в мире после падения в 1453 году Византии вызвало передел сфер влияния христианского и исламского миров и перемещение центра православной цивилизации в Россию. Литература того времени неизбежно несла в себе зримый отпечаток этих новых политических и духовных реалей и была призвана нарисовать новую картину присутствия России в мировой истории и обосновать лидерство московских государей в христианском мире.

Авторы этих произведений утверждали, что византийский император Константин Мономах (1042-1055) лично передал своему внуку, киевскому князю Владимиру Мономаху царский венец и животворящий крест. Константин умер, когда его внуку Владимиру было всего 2 года, и факт передачи царских регалий вряд ли мог иметь место в действительности. Вместе с тем, поддерживаемая государственной властью, эта легенда быстро распространилась в общественном сознании, а «шапка Мономаха» стала нарицательным именем короны российских государей на все века.

Но если первая легенда всё же имела под собой реальную историческую основу -- непосредственное родство русского князя и византийского кесаря, то вторая легенда того времени была полным мифотворчеством. Её авторами генеалогическое древо московских государей возводилось через Рюрика -- ни много, ни мало -- к римским императорам, в частности к мифическому Прусу, якобы родному брату императора Августа.

Обе эти легенды к середине XVI столетия не только были размещены на страницах летописей, но и стали во многой идеологической основой рождающегося русского самодержавия. Венчание на царство в 1547 году первого русского царя Ивана IV Васильевича было знаменательной вехой в развитии монархии в частности и политической системы в целом. Даже при составлении церковного чина венчания на царство использовались вышеуказанные легендарные события. Неизбежно эти крупнейшие события повлияли на формирование новой историософской и богословской концепций царской власти и, в частности, государственной доктрины Ивана Грозного (1530-1584), содержащейся, главным образом, в его различных посланиях, а также в известной переписке с князем Андреем Курбским.

Господство в Средневековье религиозного общественного сознания обязательно предполагало дополнение двух вышеописанных легенд главным мифом -- идеей божественного происхождения царской власти. Обратим внимание на тот факт, что подобная версия генезиса самодержавия могла появиться на Руси только в момент образования единого централизованного государства, когда модель государственного устройства стала соответствовать главному догмату христианства как монотеистической религии -- единобожию. Царь стал мыслиться как помазанник Божий (отсюда и название ритуала -- помазание на царство), возвышающийся над всеми князьями и всем миром уже не иерархически, а онтологически, как личность, имеющая принципиально иную природу, сопричастную Богу.

К этому же времени, 30-40-м годам XVI века, относятся знаменитые Воскресенская и Никоновская летописи, одним из активных авторов которой был митрополит московский Даниил. Первая летопись названа по имени Воскресенского монастыря (на Истре), где она хранилась, а название второй связано с именем патриарха Никона, которому она принадлежала.

Вне сомнения, подлинный расцвет идея самодержавия в русской историографии находит во время правления первого русского царя -- Ивана IV Васильевича, по традиции именуемого Грозным. Укрепление центральной государственной власти и расширение территории страны неизбежно нашли отражение во всех исторических памятниках того времени. Грандиозным событием в исторической науке середины XVI века было создание по личной инициативе самого царя, при непосредственном его участии и редактировании им текста Лицевого свода -- крупномасштабной иллюстрированной летописи в лицах, насчитывающей 9 700 листов и 16 000 иллюстраций. Замысел Лицевого свода состоял в том, чтобы определить место истории Московской Руси во всемирной истории. С этой целью изложение начиналось от Сотворения мира и через евангельские события велось к возникновению Русского государства -- вплоть до «счастливых дней» царствования Ивана IV. Известно, что, редактируя разделы, посвящённые непосредственно его правлению, царь подверг их резкой критике за недостаточное обличение боярских «смут и мятежей» и изменил текст в пользу оправдания царских опал, обеспечивающих единство государства и крепость центральной власти.

Будто бы предвидя скорое завершение династии Рюриковичей на русском престоле, Иван Грозный поручил своему духовнику Андрею (впоследствии митрополиту Московскому Афанасию) составить так называемую Степенную книгу, излагавшую историю государства не по годам, а по правителям. Действительно, условия для создания такого труда, своего рода родословной правителей государства Российского появились лишь тогда, когда московский великий князь стал царём, государем вся Руси, подчинив себе всех без исключения удельных князей, и теперь единолично замкнул на себе и своём царствующем доме всю династическую и генеалогическую вертикаль власти. Книга повествовала о событиях от Владимира I Святославовича до Ивана IV.

В правление Ивана Грозного летописание окончательно становится важнейшим государственным делом и передаётся из монастырей в светское учреждение -- Посольский приказ (Министерство иностранных дел), где наряду с внешнеполитической документацией хранились важнейшие государственные документы. Это привело к тому, что летописи стали отныне содержать множество документов из государственных архивов, деловых бумаг центральных правительственных ведомств. Д.С. Лихачёв говорит, что летописи всё более становились сводом важнейших государственных документов, относящихся к войнам, дипломатии, внутренней политике. Иногда описания заседаний Боярской думы были подобны их протоколу, дословно передавались некоторые грамоты и т.д. Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М., 1947. С. 356-359..

Став инструментом государственной политики, летописание теперь часто используется государственной властью во внутренних делах или в внешнеполитических интересах. Так, покоряя Великий Новгород в 1471 году, Иван III взял с собой дьяка Степана Бородатого, который умел «говорить по летописцем русским» и призван был помочь государю «говрити против их измены давные, кое изменяли великим князем в давные времена отцем его, и дедом, и прадедом» Черепнин Л В. Русская историография до XIX века. М., 1957. С. 86-87..

Наряду с летописным творчеством в XVI веке появляются крупные произведения и других жанров, в частности, тематические сочинения. Ярким примером такого рода может служить «История о Казанском царстве», Грозного в 1552 году.

Помимо государевых летописцев XVI век явил также талантливых идеологов сильной царской власти, одним из которых был Иван Пересветов (вероятно, он же -- Иван Грозный). Отстаивая всем своим творчеством приоритет интересов государства над частными корпоративными интересами крупных вельможных феодалов, он толкует события мировой истории именно с этих позиций. Так, причины падения Византии он видит в том, что богатые и ленивые, погрязшие в пороках и роскоши греческие вельможи сумели укротить мудрость и воинственность своего государя. Постигший православную державу гнев Божий Пересветов объясняет не столько греховностью греков и их уклонением от истинной веры, а прежде всего тем, что Бог «хитрости не любит и гордости, и ленивства». Богатые же византийские вельможи думали не о государственном благе, а о том, как бы им самим «с упокоем пожити», и даже сочинили лживые книги, отвращающие христианского царя от войны с иноплеменниками. Пересветов И. Соч. М.; Л., 1956. С. 126, 166-167.

Значительное место в историографии второй половины XVI столетия занимает фигура князя Андрея Михайловича Курбского (1528-1583), известного политического оппонента Ивана Грозного, выразителя экономических интересов высшей земельной аристократии -- главного государственного врага московского царя. Крупнейшим философско-историческим произведением его является «История о великом князе Московском» (1576-1578). Курбский интересен тем, что одним из первых в русской традиции пытается вывести определение самого понятия «история». В узком смысле слова историю можно понимать как историческое сочинение. Оно может выступать как целое произведение и в таком виде о нем можно говорить как о повести. Можно понимать историю и как совокупность фактов, -- тогда она выступает как хронико-летописная традиция. Еще одно истолкование истории -- фактология, в основании которой лежат религиозные идеи. Также историю можно рассматривать и как историю конкретного времени, как конкретное жизнеописание, подобное жанру жития. Говоря о смысле истории, Курбский обращает внимание на три основные момента: предмет истории, порядок расположения материала и представление, воплощающееся в тексте. Как и прочие средневековые мыслители-экзегеты, Курбский отдавал предпочтение символическому истолкованию текста перед простым изложением фактов. И этот метод со всем присущим ему субъективизмом довольно ярко проявился в его «Истории...». Он говорит как современник и очевидец, синтезирующий мемуары и публицистику и тем самым преодолевающий летописную традицию, основанную на хронологическом изложении фактов. В отличие от летописцев мыслитель пытается задаваться вопросом о причинах свершившихся событий («Откуда сия приключишося?..»): например, отчего добрый поначалу царь внезапно становится неправедным правителем. Ответ на этот вопрос лежит у Курбского в богословско-антропологической плоскости: смысл земной истории состоит в отражении истории небесной, где идет вечная борьба добра со злом, Бога и дьявола. Не избежала этого противостояния и душа Ивана Грозного -- поле битвы света и тьмы (предваряя Достоевского). Отсюда и моральное значение «кроницы» Курбского как последователя западноевропейской традиции, несущей общее представление об истории как учительнице жизни.

Курбский одним из первых дал оценку и периодизацию правления Ивана IV. Все годы самодержавия первого русского царя Курбский разделил на два этапа: период Избранной рады, когда советниками Ивана Грозного были достойные и благородные люди (и один из них, несомненно, -- он), и последующий период, включающий в себя также и Опричнину, -- когда советниками царя стали худые люди, «ласкатели» и клеветники, толкнувшие самодержца на «людодёрство». Курбский А. История о великом князе Московском. СПб., 1913. С. 12, 134, 149, 151. С лёгкой руки Андрея Курбского -- одного из главных политических противников первого русского царя -- традиция разделения царствования Ивана Васильевича на два периода при соответствующей их окраске укоренилась в русской дворянской историографии последующего времени и наглядно проявилась в сочинениях Н.М. Карамзина. Потребовалось более четырёх столетий, прежде чем эта тенденциозная оценка личности и деяний Ивана Грозного начала преодолеваться объективным взвешенным толкованием величия и грандиозного значения для судьбы России одного из трёх самых выдающихся её сынов и государственных деятелей.

§ 4. Московский период (1584-1689 годы)

В центре внимания историков первой половины XVII столетия долгое время находились события потрясшей до основания российское государство Смуты и гражданской войны 1605-1612 годов. Стремясь постичь истинные причины пережитых страной тяжелейших испытаний и горя, современники тех грозных лет выдвигали самые разные доводы. Традиционным для господствующего средневекового религиозного сознания было объявить, что «зломысленный» дьявол «вниде в сердце» «пронырливого» Бориса Годунова, а «рострига Гришка Отрепьев» предал свою «тмообразную душу» «сатанине», и что умножение грехов «всего православного крестьянства» вызвало превеликий божий гнев. Иные утверждали, что неисчислимые беды начала века постигли народ за убийство в 1691 году в Угличе законного наследника престола царевича Дмитрия и пресечение тем самым исторической династии Рюриковичей.

Однако наряду с религиозными, сверхъестественными объяснениями происходящего в это время появляются сочинения, трактующие исторически события недавнего прошлого с рациональных, естественных позиций. Одним из таких авторов, как ни странно, является келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицин (†1626), который утверждал, что причиной массовых побегов крепостных на юго-западные окраины России, сосредоточения там бунтарских элементов и начала «разбойничества» является закабаление бедных и голодных.

В XVII столетии расширяется и «профессиональный» состав историков. Помимо представителей духовенства всё большую роль начинают играть дьяки и подьячие, дворяне и дипломаты. Они привлекали, кроме традиционных источников, сведения из греческих, латинских и польских произведений и стремились связать их единством изложения.

Автор известного исторического сочинения «Временник» дьяк Иван Тимофеев (1555-1631), объясняя причины Смуты и Крестьянской войны под предводительством Ивана Болотникова, на первый план выдвигал пагубное стремление рабов сделаться равными своим господам, а восставшее войско Болотникова именовал не иначе как «холопская рать».

Вместе с тем наличествовали сочинения и иного рода, скажем, псковское сказание 1625 года «О бедах и скорбех и напастех, иже бысть в Велицей России», где виновниками бед признавались бояре и «силные градодержатели». Разорение бояр «от своих раб» объяснялось боярскими насилиями, причём подчёркивалось, что бояре не извлекли урока из событий гражданской войны и сейчас, когда она закончилась, «паки на то же подвигошася» Очерки истории исторической науки в СССР / Отв. ред. М.Н. Тихомиров. Т. 1. М., 1955. С. 93..

Таким образом, в историографии XVII века в целом вырастает интерес к человеку как творцу истории, с его индивидуальными чертами характера, что характерно и для историографии эпохи европейского Возрождения, интерес к античным философам и историкам, появление крупных исторических произведений, построенных не по принципу погодных записей, а вокруг той или иной темы. В эту эпоху появилось несколько монументальных сочинений, подразделявшихся не по годам, а по главам, что придавало повествованию большую логическую стройность. В то же время традиционное для предшествующих веков летописание не исчезает: известен ряд летописей, доведённых до середины и конца XVII столетия. На протяжении этого времени также продолжала дополняться Степенная книга.

На протяжении почти всего XVII столетия в исторической науке продолжает бытовать легенда о происхождении русских царей от римского императора Августа. Так, в конце 1660-х годов по поручению царя Алексея Михайловича Романова для обучения царских детей дьяк Фёдор Иоакимович Грибоедов, прапрадед автора «Горя от ума», написал произведение, именовавшееся «История, сиречь повесть или сказание вкратце о благочестивно державствующих и свято поживших боговенчанных и великих князей». Здесь автор продолжает придерживаться теории божественного происхождения царской власти и происхождения Рюрика от Августа.

В 70-80-е годы XVII века неизвестный автор написал «Учение историческое», образцом для которого выступали сочинения Евстафия Фессалоникийского и Дионисия Галикарнасского.

Однако к концу XVII века эта мифологическая концепция постепенно уходит из общественного сознания, сменяясь другой -- о происхождении Москвы, московитов и в целом славян от шестого сына Иафета Мосоха. Установить древние корни столицы молодой России было очень важно для растущего и укрепляющегося национального самосознания русского народа, и для этих целей даже незначительное созвучие «Москва» и «Мосох» было достаточным основанием для нового мифотворчества.

Новшества касались и технического исполнения исторических сочинений, в частности, изобретения книгопечатания. Первым русским историческим произведением, изданным типографским способом в 1674 году, был «Синопсис, или краткое собрание из разных летописцев о начале славяно-российского народа, о первоначальных князей богоспасаемого града Киева, о житии святого, благоверного князя Киевского и всея руси самодержца Владимира и о наследниках Благочестивые державы его Российски», одним из составителей которого был настоятель Киево-Печерского монастыря, Ректор Киево-Могилянской академии архимандрит Иннокентий Гизель. Излагая исторические события кратко и доступно, Синопсис стал основным учебником по истории для нескольких последующих поколений на протяжении почти целого столетия, пока в 1760 году не появился «Краткий Российский летописец» М.В. Ломоносова.

Синопсис подробно останавливался на происхождении славян, первоначальной истории Киева, Крещении Руси, татарском завоевании, Куликовской битве, воссоединении Украины с Россией. Владимир, а затем Москва рассматриваются здесь как законные приемники Киева -- тем самым постулируется идея единого исторического пространства, от Киева до Москвы. Основными мотивами, проходящими сквозь Синопсис, были православная линия (крещение) и национальная линия (Куликовская битва). Основными героями русской истории выступают в Синопсисе Владимир Креститель и Владимир Мономах.

Во второй половине 70-х годов XVII века по приказу царя Фёдора Алексеевича был создан исторический труд нового типа, уходящий в своих принципиальных построениях от летописной традиции погодного изложения событий к новому, тематическому принципу. Автор этого произведения в Предисловии объясняет необходимость отказаться от летописного описания потому, что оно сделано «не по обычаю историческому».

В 1692 году создаётся «Скифская история» стольника А.И. Лызлова -- пространная компиляция, рассказывающая о скифах как о предках народов Восточной Европы и части Азии (татары и др.). Рассуждая о причинах падения Константинополя, Лызлов, вслед за Пересветовым, вскользь говорит о «попущении Божьим за грехи народа того», однако провиденциалистское объяснение он отодвигает на второй план. Истинными причинами в устах Лызлова выступают своекорыстие византийских вельмож, слабость царской власти («не бе бо князя ни вождя, ни наставника в людех»), дисциплинированность и тренированность турецких войск. К концу XVII столетия русская историография, как и европейская историческая наука Нового времени, начинает постепенно освобождаться от доминирования религиозного взгляда на исторические события; провиденциализм постепенно сменяется прагматизмом, на передний план выступает светское, политическое объяснение истории.

Видным представителем философии истории XVII столетия был Юрий Крижанич (1617-1683). Его историософские идеи были продолжением политических симпатий. Ему принадлежит ряд произведений о московских государях, прежде всего, «Политик». Принимая в целом средневековую теорию мировых монархий, мыслитель пытается применить ее к российским условиям и найти в ей место славянам и русскому народу. Крижанич утверждает, что главная цель создания государства -- Божий промысел о борьбе со злом. Цель истории, по его мнению -- та же, что и задача правителя -- утверждение мира, справедливости и законности как добром, так и силой.

Крижанич скептически относился к популярным в то время теории «Москва -- третий Рим», легенде о Мономаховом даре, происхождении русских царей от брата «Августа, кесаря Римского», истории о призвании варягов и легенде о даровании славянам их земель Александром Македонским. Крижанич одним из первых понял важную истину о том, что Россия имеет собственную историю, не менее великую, чем история Рима и Византии и не нуждается для обоснования своего величия в исторических баснях. Крижанич является одним из первых строгих апологетов монархии, полагая ее исторически предшествующей формой всем остальным. Историческое первенство народов связано с «мудростью», т.е. развитием культуры, образованности и учености. В разные эпохи те или иные народы выходили на первый план мировой истории. Россия и славяне вообще, считает мыслитель, отстают в «мудрости». Гениальное пророческое открытие Крижанича в этом отношении состоит в том, что уже в далеком XVII веке он провидел, что задача России состоит в том, чтобы освободив и возглавив славянство, стать величайшей и культурнейшей державой мира.

Итак, историография XVII века являла собой переход от средневекового религиозного понимания истории к научному, провозглашённому петровскими реформами. Гуманистические черты в толковании истории постепенно начали вытеснять провиденциализм.