История России глазами исследователей

В XVIII столетии в Россию проникли идеи естественного права и философского рационализма, стимулирующие развитие науки русской истории, разработке вопросов теории исторического знания, его структуры и форм. Теория естественного права, как «чистая моральная философия», стала концептуальной основой дисциплин, входивших в «прикладную моральную философию» (этика, экономика, политика). Многие исторические произведения русских историков также строились на платформе естественно правовой концепции. Предмет истории здесь относится к сфере человеческих отношений, и возможность их регулирования создает почву для возможности научного объяснения исторических событий. Естественно-правовая доктрина явилась также методологической основой социальных и политических построений. Сторонники теории естественного права одними из первых разработали систему и структуру законов: о природе, об изначальном, природном состоянии людей, нравственные, юридические законы. Была высказана существенная догадка о том, что законы нормативные и моральные чаще всего выводятся и законов естественных. Естественное право сближало историю с природой. Исторические законы и процессы мыслятся по образцу природных.

Развитие теории естественного права нашло отражение в трудах одного из основоположников русской историко-правовой науки Семена Ефимовича Десницкого (1740-1789). В поле зрения его такие вопросы как возникновение собственности, семьи, правовых норм и политических отношений. По его мнению, основанием исторических законов являются законы природы, поэтому народы в своем развитии проходят те же стадии (состояния), что и каждый человек: детство, юность, зрелость, старость. Эта позиция, выстраивающая метаисторию и охватить весть исторический процесс целиком, получила наименование теории состояний.

В сохранившихся восьми речах Десницкого мы обнаруживаем изложение существа данного взгляда: «Но, к счастью наших времен, новейшими и рачительнейшими испытателями природы человеческия открыты нам несравненно ближайшие средства к исследованию народов в различных преуспеяниях по таким обстоятельствам и состояниям, по которым они, начинаясь от первоначального своего общежительства со зверьми, восходили до величайшего степени величества и просвещения. Таковых состояний роду человеческому полагали и древние писатели четыре, из которых первобытным почитается состояние народов, живущих ловлею зверей и питающихся плодами самопорождающимися на земле; вторым -- состояние народов, живущих скотоводством, или пастушеское; третьими -- хлебопашественное; четвертым и последним -- коммерческое. Собственность, по его мнению, возникает лишь на четвертой стадии развития общества. Подобно Болтину, учёный утверждал, что все народы проходят одинаковые ступени общественного развития.

Данная теория предлагает иерархию состояний: «естественное состояние» является основой, прообразом до- или предысторического состояния. Само естественное право устанавливает водораздел между историческим и вне-историческим. Лишенная сама по себе истории, природа придает последней естественный импульс развития, состоящий в движении разума, естественных потребностей и интересов.

Все историческое и общественное развитие есть не что иное, как реализация в индивидах «нравственного чувства» или «нравственного смысла». Обнаружение нравственного смысла в истории было в те времена средством освобождения исторического от хронологического принципа, многие века господствовавшего в русской традиции. Эти усилия в итоге привели в XVIII столетии русских ученых к прозрению, что исторический процесс не только состоит из череды фактов, но прежде всего имеет внутренний смысл. И сама история совокупность своих фактов.

Важным достижением Десницкого было понимание им зависимости собственности, семьи, общественных нравов и политических отношений от характера производства, от особенностей добывания средств существования.

Фигурой, связывающей историографию XVIII и XIX столетий, является Александр Николаевич Радищев (1749-1802). Его программное произведение «Путешествие из Петербурга в Москву» имело невиданный общественный резонанс. Пытаясь докопаться до первопричины такого трагичного социального явления как рабство, философ сделал заключение, что оно возникло в результате насилий и коварства одних, малоопытности и слепоты других. Следуя крупнейшим просветителям своего времени, Радищев не дошёл ещё в объяснении генезиса рабства и крепостничества до вскрытия экономических причин и закономерности его появления.

Оценка Радищевым двух величайших деятелей русской истории -- Ивана Грозного и Петра Великого -- также была продиктована ограниченностью его мировоззрения. Не замечая основной заслуги первого русского царя -- создания одного из сильнейших в мире государств путём подавления сопротивления боярской вольности ряда русских земель, прежде всего Новгорода, историк встаёт на сторону сепаратистов. Он убеждён, что царь Иван Васильевич не имел права «присвоять Новгород» и тем более «свирепствовать против них» (новгородцев): «Но на что право, когда действует сила?» Вразумляя автора «Путешествия», императрица Екатерина Великая напоминает ему, что государь не только имел право как самодержец наказать бунтовщиков, но и исцелял своим походом государственное тело от смертоносной угрозы -- ереси жидовствующих. Подавление новгородской измены было первостепенной государственной задачей, о которой Радищеву неудобно упомянуть, хотя вместе с тем он признаёт, что, истребив остатки новгородской вольности, Иван Грозный открыл путь Петру Великому для последующих побед над шведами.

Первого императора Российского Радищев величал «мужем необыкновенным, названия великого заслуживающим», «обновителем России», придавшим стремление столь обширной громаде, которая яко первенствующее вещество была без действия. Эта мысль вскоре была облечена А.С. Пушкиным в поэтическую форму:

Придал мощно бег державный

Корме родного корабля.

Однако в духе своей повсеместной проповеди отмены крепостничества он полагал, что заслуги его перед Отечеством были бы несравненно больше, если бы царь избавил страну от крепостнических уз и самодержавного гнёта.

Говоря о состоянии русской исторической науки к концу XVIII столетия, отметим основные её достижения. Прежде всего, это отказ от провиденциализма и всяческих религиозных представлений, история стала представляться как дело рук человеческих, а не Бога. Истолкование гражданской истории происходит теперь сквозь призму человеческого разума, идет поиск рациональных причин исторических событий, коренящихся в естественных условиях земной жизни. Именно в это время была поставлена проблема обусловленности исторического развития объективными, прежде всего экономическими причинами. Решить эту проблему было уготовано уже историкам XIX столетия.

Во-вторых, в XVIII веке появляются монументальные цельные исторические труды, охватывающие либо почти всю историю России, либо её значительную часть (Татищев, Ломоносов, Щербатов).

В-третьих, история, во многом благодаря усилиям Ломоносова, становится учебной дисциплиной и университетской наукой.

§ 6. XIX - начало XX века

Водоразделом между историографией XVIII и XIX столетий, как и во всей общественной мысли и культурной жизни, стала Великая французская революция 1789-1794 годов, положившая начало новой эпохе в истории многих народов. Идеи французских просветителей Вольтера, Руссо и других, воплотившиеся во многом в практике строительства нового общества, безусловно, оказали громадное значение на все сферы культуры того времени. Был нанесён решающий удар по религиозному сознанию и его влиянию на общественное сознание. В рамках просветительской традиции в XVIII веке возникло новое явление в философии, науке и культуре -- сентиментализм. Наиболее ярким его представителем в России стал выдающийся русский историк и писатель Николай Михайлович Карамзин (1766-1826).

Большим событием в исторической науке стало появление в 1818 году его фундаментального труда «История государства Российского» в двенадцати томах. Книга заканчивается событиями Смутного времени, правлением царя Василия Шуйского. Эта работа, как и прочие сочинения Карамзина, написана более современным, реформированным языком, нежели произведения XVIII века, языком, всё более отходящим от церковно-славянской письменности и приближающимся к народной речи. Выдающийся русский литературный критик В.Г. Белинский верно подметил, что «Карамзин первый на Руси заменил мёртвый язык книги живым языком общества» Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья вторая. Карамзин и его заслуги // Белинский В.Г. Собрание сочинений: В 9 тт. М., 1981. Т. 6. С. 103.. Большой резонанс у читающей публики России рубежа веков вызвали карамзинские «Письма русского путешественника», написанные им в 1789-1790 годах. С 1802 года Карамзин издавал первый в России политический журнал «Вестник Европы», где он высказывал свои исторические суждения.

Карамзин разделял все исторические опыты на три группы: «Фукидидова» история, которую пишет современник, «очевидный свидетель»; «Тацитова» история, основанная на словесных преданиях; и история, имеющая дело с памятниками. Свой труд он относил к третьему разряду и утверждал, что в его распоряжении находятся «порядок, ясность, сила и живопись».

Главным методологическим приёмом Карамзина была секуляризация истории, очищение её от теологических теорий, провиденциализма и рассказов о всевозможных чудесах, небесных карах и предзнаменованиях. Другим важным моментом историографического взгляда известного историка была убеждённость в национальном своеобразии России и русских. Он утверждал, что каждый народ идёт своим путём исторического развития.

Высоко ценя заслуги Шлёцера перед русской исторической наукой и именуя его «учёным и славным», Карамзин вместе с тем категорически опровергал его тезис о дикости и варварстве славян и говорил, что уже за несколько веков до Христа славяне вышли из дикого кочевого состояния. Разделяя учение о влиянии климата на характер народа, историк отмечал, что вследствие благоприятных природных услових русские были бодры, сильны, неутомимы, добродушны, гостеприимны и целомудрены, не испорчены цивилизацией.

На протяжении всего изложения русской истории красной нитью у Карамзина прослеживается апология самодержавия. Порядок изложения у историка соответствует периодам правления князей и царей. Главное для него -- показать портрет исторических деятелей. Того или иного русского правителя он преподносит читателю как образец порока или добродетели. Историк настаивает, что только благородные и добродетельные руководители способны принести благо своему Отечеству. Основной прием, используемый Карамзиным -- психологизм; основной историософский принцип -- нравоучительность и назидательность истории. В истории сконцентрирован опыт прошлого; она -- основ для объяснения настоящего и пример для будущего. Цель истории, по убеждению мыслителя, состоит в том, чтобы «питая нравственное чувство», упрочивать счастье человека и пользу общества.

Всю историю России Карамзин раздеят на три эпохи. «Древняя»: от Рюрика до Ивана III, когда господствовала удельная система; «среняя»: от Ивана III до Петра I, когда монархия была единовластной; «новая»: от Петра до Александра I, совершившего «изменение гражданских обычаев». В основании карамзинской периодизации лежит идея сильной монархической власти, служащей залогом величия русской державы. Именно поэтому карамзинская история -- прежде всего история государственная, а не народная. Задачей же народа является повиновение правителям. Чем власть сильнее, тем послушнее народ. Усиление или ослабление государственной власти давало, таким образом, начало очередному периоду русской истории. «Россия основывалась победами и единоначалием. Гибла от разновластия, а спасалась мудрым самодержавием». Эти идеи наиболее полно представлены в записке «О древней и новой истории России в её политическом и гражданском отношениях», посланной в 1811 году императору Александру I и посвященной прежде всего отечественной истории XVIII столетия.

Русское государство, по мнению Карамзина, возниколо в результате добровольного призвания варягов, в то время как на Западе этот процесс имел насильственный характер и был связан с германиским или норманнским завоеванием. Историческим следствием насильственного образования государства является революция. Важнейшая особенность русской истории состоит в отсуствии революционного начала в русском народе.

Татаро-монгольское иго ослабило монархию и долгое время было источником усиления аристократических тенденций удельного княжения. Иго привело не только к утрате государственной независимости, но и к нравственному унижению народа. Более того, историк высказывают далеко идущую догадку о том, что если бы на Руси в итоге не прекратились княжеские усобицы, стране уготована была бы участь быть разделённой Литвой, Польшей, Венгрией и Швецией и утратить государственное бытие.

Ключевая роль в переломе исторического пути России, поворот от раздробленности к созданию единого государства и освобождение от татарского ига принадлежит государю Всея Руси Ивану III, заслуги которого перед Отечеством Карамзин ставил даже выше петровых.

В оценке событий 1471 года, когда Новгород был покорён Москвой, Карамзин справедливо указывает на измену новгородцев польскому королю: «Новгород государь нам, а король покровитель!» В связи с этим разгром новгородских сепаратистов московским войском Ивана III выступает как необходимое благодеяние во имя сохранения целостности государства российского. В отличие от Татищева, Карамзин связывал утверждение на Руси самодержавного строя не с Рюриком, а с Иваном III и Василием III, которы сумели сделать самодержавие «единым уставом Государственным» Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 7. СПб., 1868. С. 121..

Как высока была оценка историком правления Ивана III, так низко и беспощадно было изображение Карамзиным личности и деятельности величайшего русского царя Ивана Грозного. Обращая внимание на внешнюю сторону политики государя -- суровые методы борьбы с боярской оппозиций, именуя царя «неистовым кровопийцей», историк не замечает главного -- спасительности этих методов для исторической судьбы Отечества. Отвечая на фонтан негативных карамзинских эмоций по поводу Ивана IV, митрополит Филарет (Дроздов) замечал: «Мне думалось тогда, не довольно ли исполнила бы свою обязанность история, если бы хорошо осветила лучшую часть царствования Грозного, а другую более покрыла бы тенью, нежели многими мрачными резкими чертами, которые тяжело видеть положенными на имя русского царя» Вацуро В.Э., Гиллельсон М.И. Сквозь «умственные плотины». М., 1986. С. 63..

Титаническая фигура первого русского императора, Петра Великого, также оказалась не до конца понятой придворным историографом. Карамзин осуждал царя за резкую ломку старых обычаев, преклонение перед обычаями европейскими, табель о рангах и отмену патриаршества. «Страсть к новым для нас обычаям преступила в нём границы благоразумия» -- это утверждение историка ставило его в ряды оппозиционеров Петра, в ряды сторонников сословной замкнутости старой аристократии. Гений Петра, создавшего новою Россию, империю, оказался также не под силу Карамзину, как и гений Ивана IV. За способами, которыми пользовались оба великих маяка русской истории, ускользало главное: их цели, задачи и высокая миссия в судьбе государства Российского.

Карамзин много писал о своебразии Росси по сравнению с Западом. Вместе с тем, он был убежден, что русская история является частью истории всемирной.

Развитие историографии в 1830-1840-е годы связано с появлением так называемой теории официальной народности, а также спора славянофилов и западников.

Автором теории официальной народности был попечитель Петербургского учебного округа, Президент Академии наук, министр народного просвещения граф Сергей Семёнович Уваров (1786-1855). В своей программой речи при вступлении в должность министра в 1833 году он сформулировал три основные тезиса -- три кита, на которых должно держаться российское общество и просвещение в частности. Три столпа эти -- православие, самодержавие, народность. Центральный столп этой триады, соснова государства Российского -- вне сомнения -- самодержавие. Оно -- двигатель и стержень русской истории, главная культурно-созидающая сила. Вспомогательная контрукция -- православие -- вера, призванная поддерживать и укреплять монархию. Народность -- отличительное свойство русского народа, состоящее в безграничной вере и преданности царю.

Отпправным пунктом философско-исторических размышлений титулованного ученого было чувство национального самоуважения, пробужденного Отечественной войной 1812 года. Для Уварова Россия -- молодая страна, которой принадлежит великое будущее. Россия, в отличие от революционной Европы, является силой, удерживающей порядок, законность и стабильность (по аналогии с «удерживающим» апостола Павла). Поэтому Россия должна не подражать Западу во всем подряд, а удерживать всеми силами свою уникальность и неповторимость. Наше Отечество имеет свой, самобытный путь развития, объединяющий народ, государство и образованную часть общества.

Выдающееся место в русской культуре первой половины XIX столетия занимает Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856), внук историка князя М.М. Щербатова. Основные его произведения -- написанные по-французски «Философические письма» (1829-1830) и «Апология сумасшедшего» (1836).

Стоя у истоков вечного спора славянофилов и западников, мыслитель высказал довольно четкую позицию в отношении самобытного исторического пути России, кардинально отличающегося от общего хода истории. По его мнению, история нашего государства вообще не является частью мировой истории, а протекает вне ее. Уподобляя народ отдельному человеку, Чаадаев полагал, что в жизни каждого народа можно выделить ту или иную возрастную эпоху, говорил об исторической памяти, историческом чувстве и проч.

Современники были поражены чрезвычайно негативной оценкой «нашей своеобразной цивилизации». «Дело в том, -- пишет мыслитель, -- что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств челоеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиции ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось. Дивная связь человеческих идей в преемстве поколений и история человеческого духа, приведшие его во всем остальном мире к совершенному состоянию, на нас не оказали никакого действия». Чаадаев утверждает, что усвоение Россией общих начал цивилизации состоялось лишь теоретически, никак не отразившись на практической жизни. «А между тем, раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны были бы сочетать в себе два великих начала духовной природы -- воображение и разум, и объединить в нашей цивилизации историю всего земного шара. Не эту роль предоставило нам провидение. Напротив, оно как будто совсем не занималось нашей судьбой. Отказывая нам в своем благодетельном воздействии на человеческий разум, оно предоставило нас всецело самим себе, не пожелало ни в чем вмешиваться в наши дела, не пожелало ничему нас научить. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения, и из того, что создано воображением других, мы зиамствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь… наша история ни с чем не связана, ничего не объясняет, ничего не доказывает. Если бы орды ваврваров, потрясших мир, не прошли прежде нашествия на Запад по нашей стране, мы едва были бы главой для всемирной истории… одна из самых поразительных особенностей нашей своеобразной и именно…

Иначе говоря, по мнению Чаадаева, жизнь России пребывает в совершенно плачевном положении, выход из которого только один -- заимствование на Западе прогрессивные черты. Главным воспитателем человечества и русского народа, в частности, является христианство, церковь. Ведущими историческими деятелями, на его взгляд, всегда были религиозные реформаторы и пророки. Именно в церкви сконцентрирован весь опыт человечества, она, по сути, и есть история. Подлинная история есть история религиозных убеждений и интересов. Поэтому только христианские народы являются в полной мере историческими, избранными Провидением. Россия хоть и является страной христианской, но не является исторической, так как находится вне истории.

Историософские построения Чаадаева вызвали широкий общественный резонанс и подняли высокую волну критики. Например, смещение акцента с истории государства на историю собственно народа мы видим в большом шститомном труде Николая Алексеевича Полевого (1796-1845) «История русского народа». В отличие от Чаадаева, он рассматривает историю России в «перспективе всеобщей истории», которой, по его мнению, подчиняются все частные истории. Ход истории определяется борьбой двух сил: разрушения и возрождения, света и тьмы, стремления к самобытности и подчинения смобытности целому. Европа, по убеждению мыслителя, являет собой одну из этих сил, а именно «Человека». Вторую, противоположную ей силу представляет собой Азия, олицетворяющая «Природу». Частным эпизодом такого противостояния Полевой видит борьбу Руси с монголо-татарами. По его мнению, русский народ невольно оказался между борющимися силами, т.е. между Европой и Азией и в силу этого синтезировал в себе то и другое начало. Именно поэтому русскому народу принадлежит великое историческое будущее.

Огромное значение в формировании общественного мнения в отношении значительного числа событий отечественной истории сыграло творчество русского гения, солнца русской поэзии Александра Сергеевича Пушкина (1799-1837). Патриотический порыв поэта, его боль за судьбу России проявился в исследовании им наиболее острых, тяжёлых страниц нашего прошлого: Смутное время («Борис Годунов»), Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачёва («Капитанская дочка»), эпоху Петровских преобразований («Полтава», «Медный всадник» и др.),восстание декабристов (ода «Вольность» и др.).

С самого начала Пушкин выступает как честный и правдивый историк. Не в пример многим своим предшественникам, идеализировавшим первые страницы распространения христианства на Руси, поэт всего несколькими хлёсткими фразами очищает эту главу русской историографии от наслоений легенд, мифов и преданий и совершенно верно отмечает, что новая вера была принесена на Русь исключительно волей государственной власти и именно поэтому навсегда обрела зависимый от неё характер: «Дикие поклонники Перуна услышали проповедь Евангелия, и Владимир принял крещение. Его подданные с тупым равнодушием усвоили веру, избранную их вождём».

Узрев первым из историков истинные причины исторического отставания России от цивилизованных стран Европы после XIII века, Пушкин совершенно справедливо указывает на тяжелейшее монгольское иго. А исторический разрыв, образовавшийся за это время между нашей страной и Западом, он ставит не в вину, а в заслугу нашему Отечеству, говоря, что истерзанная Россия остановила монгольских завоевателей и тем самым спасла европейскую цивилизацию.

Выдающаяся заслуга Пушкина как талантливого историка и гениальная догадка как философа состоит в том, что он впервые осознал то, чего не смог в полной мере понять ни один из его предшественников: ни Татищев, ни Ломоносов, ни Щербатов, ни тем более Карамзин. Он ухватил историю России целиком, как единый нескончаемый процесс, и только это понимание позволило ему впервые в русской историографии верно и полно оценить всю масштабность фигуры Петра Великого и его выдающейся миссии в истории России. Потребовалось ровно столетие, отделяющее императора и поэта, чтобы наконец-то целиком увидеть «большое» на этом временном расстоянии. Лишь спустя век после Петра родился гений, способный по праву оценить другого гения, «который один есть целая всемирная история… одновременно и Робеспьер, и Наполеон», которому он посвятил свои бессмертные строки:

То академик, то герой,

То мореплаватель, то плотник,

Он всеобъемлющей душой

На троне вечный был работник.

Не обходя своим вниманием сугубо человеческих качеств царя, проявляющего нередко крутой деспотический нрав, Пушкин единственный смог увидеть в титанической фигуре Петра главное -- то, что царь сделал для России, для её близкого и далёкого будущего. Это то, что Пётр изменил темп исторического развития страны, позволивший сократить временную дистанцию между Россией и Европой. Поэт воспел величайшего русского царя именно за то, что тот

… придал мощно бег державный

Рулю родного корабля.

Одним из видных историков середины XIX столетия был Михаил Петрович Погодин (1800-1875), представитель теории официальной народности в исторической науке был.

Консервативное крыло русской общественной мысли на протяжении первой половины XIX столетия всё большее подчёркивало различие исторических путей России и Европы и неприменимость на русской почве идей, взглядов и жизненных практик западного общества. Эта убеждённость крепла в связи с оценкой трёх французских революций: 1789-1794, 1830 и 1848-1849 годов. Тезис о противопоставлении России и Запада настойчиво проповедовал и Погодин, подтверждая это многочисленными примерами русской истории. Причём в данном случае учёный выступает не столько как историк, сколько как философ истории. Ему принадлежит прекрасная догадка о развитии каждого народа из семени, как и любого организма. Вследствие этого каждый народ, как и каждый организм, -- самобытен и имеет свою, только ему принадлежащую историю, не сравнимую ни с какой другой историей. Возвысившись до понимания онтологических оснований исторического процесса, Погодин понимает историю как историческое измерение общественного бытия, как народное бытие, произрастающее и развивающееся каждое из своего семени. В этом онтологический корень различия исторических судеб народов.

Самое начало русской истории, призвание варяжской династии историк, твёрдо стоящий на позиции норманизма, оценивал как акт мирного договора, лежащий, как семя, в основании всей истории государства Российского. В Европе же государства рождались в огне войны коренных народов (бритты, галлы, испанцы, итальянцы) с захватчиками (норманны, франки, ветготы, лангобарды).

Древней историии Руси посвящён труд Погодина «Нестор. Историко-критическое рассуждение о начале русских летописей». Историк справедливо отстаивал древность договора русских с греками, «Русской Правды» и принадлежность её именно эпохе Ярослава Мудрого.

В отличие от всех предшествующих историков, оценивающих личность и деятельность первого русского царя Ивана Грозного как с положительной, так и с отрицательной сторон, для Погодина Иван IV -- исключительно отрицательный герой, ничтожный человека, который «никогда не был велик».

В разрез со своей уверенностью в исключительности и богоизбранности русского народа и исторической судьбы России Погодин всё же отдавал должное петровским реформам с их заимствованиями западных норм жизни. В целом, считает историк, они оказались позитивными и их проведение явилось скачкообразным выражением истинно русского пути развития. Но самое главное, Погодин совершенно справедливо указывал на то, что петровские преобразование пронизали всю жизнь русского общества, каждую его малую часть и обсуждать правомерность и правильность их для современного русского человека так же нелепо, как задумываться, справедливо ли меня мать родила. Мы уже есть такие, какие есть, именно благодаря Петру. Мы все дети Петровы.

Тема самобытности исторического пути России, ее взаимоотношений с Западом нашла отражение в творчестве великого русского поэта и дипломата Федора Ивановича Тютчева (1803-1873). Ему принадлежат статьи «Россия и Германия» (1844), «Россия и революция» (1848), набросок трактата «Россия и Запад». Историософские воззрения Тютчева были близки славянофильскому и консервативному направлениям. Мыслитель вопрошает: «Что такое Россия? Каков смысл ее существования, ее исторический закон? Откуда явилась она? Куда стремится? Что выражает собою?.. Правда, что вселенная указала ей видное место; но философия истории еще не соблаговолила признать его за нею». Россия, говорил он, это целый мир, единый по своему началу, солидарный в своих частях, живущий своею собственною органическою, самобытною жизнью». Тютчев был убежден, что Россия должна утвердить (прежде всего в Европе) торжество права и исторической законности. В этом ей противодействет другая сила -- Революция, воплощением которой является Западная Европа. Интересны его социально-религиозные размыления. Поэт видит корни революционного начала в культе человеческого «Я», развиваемого в католицизме и протестантизме, приводящему к «высокомерию ума», воплощенного в «разрушительной» немецкой философии. «Учение о верховной власти народа», являющейся идейным источником революции, противоположно вере, ибо оно протикнута «духом гордости и превозношения». Поэтому революция -- враг христианства и главной христианской страны -- России. Поэтому их столкновение рано или поздно неизбежно. И «от исхода борьбы, возникшей между ними, величайшей борьбы, какой когда-либо мир был свидетелем, зависит на многие века политическая и религиозная будущность человечества».

Вопрос об исключительности исторического пути России был также в центре внимания славянофилов. По их представлению, начала исторической жизни могут быть только народными. Русский народ должен найти, т.е. осознать выработанные историей начала, а не просто заимствовать их из другой культуры. Такие начала будут иметь не только национальное, но и общечеловеческое значение. Славянофилы исповедовали, что культура России может быть только синтезом европейской культуры и русских национальных начал.

Главой славянофильства был выдающийся мыслитель, ученый, поэт, драматург, публицист, богослов Алексей Степанович Хомяков (1804-1860). Важнейшими его сочинениями явояются «Семирамида» («Исследование истины исторических идей»), «Церковь одна», «Записки по всемирной истории». В 1839 году он выступил с программными положениями нового течения в работе «О старом и новом», где заявил: «Вопрос представляется в виде многосложном и решение затруднительным. Что лучше, старая или новая Россия?» Лучшее -- посередине, отвечает Хомяков: заимствования западноевропейской культуры, безусловно, необходимы, но они не должны противоречить лучшим началам русской исторической жизни. Эти начала следует всячески сохранять, поддерживать и развивать. «Тогда, -- пишет философ, -- в просвещенных и стройных размерах, в оригинальной красоте общества, соединяющего патриархальность быта областного с глубоким смыслом государства, представляющего нравственное и христианское лицо, воскреснет древняя Русь, но уже сознающая себя, а не случайная, полная живых сил и органических, а не колеблющаяся вечно между бытием и смертью».

В основании философии истории славянофилов лежит методологи-ческий антииндивидуализм. «Отдельная личность, говорит А. С. Хомяков, есть совершенное бессилие и внутренний непримиримый разлад». Лишь в живой и морально здоровой связи с социальным целым личность обретает свою силу. Ядром же этой социальной целостности является Тело Христово церковь. Другим источником славянофильской историософии является антропология. Человеческий род, по мнению Хомякова, распадается на два типа: в отдельной личности всегда идет борьба двух противоположных начал, преобладание одного из которых и образует один или другой тип. Об этих началах Хомяков говорит следующее: «Свобода и необходимость составляют то тайное начало, около которого в разных образах сосредоточиваются все мысли человека». Свободой владеть нелегко; человеческий дух непрестанно уходит от свободы. Эти два начала являют собой общие методологические принципы, типы -- иранство и кушитство. Тип человека, в котором господствует стремление к свободе, Хомяков именует иранским типом. В религии ему соответствует единобожие. Второй тип, в котором господствует подчиненность необходимости кушитство. Автономное искание свободы человеком не может обеспечить ему достижения ее полноты; только в церковном организме, где обитает благодать Божия, человек становится полностью свободным.

Позиция А.С. Хомякова, запечатленная в его «Записках по всемирной истории» и отдельных статьях, есть синтез естественных законов и действия Промысла Божия в истории. Иногда историческую судьбу России трудно объяснить действием закономерностей, а можно лишь угадывать. «Старую Русь надо угадать…», писал Хомяков. Ему вторил Ю.Ф. Самарин: «Все, что мы утверждаем о нашей истории, о нашем народе, об особенностях нашего прошедшего развития, все это угадано, а не выведено». «Нужна поэзия, чтобы узнать историю», -- заключает Хомяков. Для Хомякова «история <...> не есть простая летопись <...> она также и не отвлеченное созерцание внутренней жизни личной <…>, а внутреннее приобщение к творчеству прошлых поколений, <...> которое ни обмануть, ни обмануться не может… частные явления во всякую эпоху<...> только тогда делаются понятными, когда мы поняли уже характер самой эпохи».

По мысли славянофилов, внутренняя история России есть сакральная история «святой православной Руси», которая имеет «значение всемирной Исповеди» и «может читаться как жития святых» (Аксаков). Она движима волей Промысла, который и должен разгадать «верующий любомудр». Этот Божественный замысел о России, по мысли самого Хомякова, воплощается в том, что история призывает Россию стать впереди всемирного просвещения; она дает ей на это право за всесторонность и полноту ее начал. Противопоставляя две полярные цивилизации: утилитарно-прагматическую и религиозно-общинную (соборно-религиозную), Хомяков уже полтора столетия назад, более чем за полвека до Шпенглера подчеркивал, что Запад дошел до полного истощения своих духовных сил и исторической несостоятельности перед лицом человечества. С другой стороны именно одухотворенность русского народа он выдвигал в качестве единственного основания, на котором зиждется идея культурного призвания России. Только славяне, и, прежде всего русский народ, сохранили в своем смирении чистоту веры и преданность делу Христа; именно поэтому ему принадлежит будущее. В этом смысле высшая миссия России заключается в спасении всего мира.

Хомяков отмечал, что для русской истории характерно развитие общинно-вечевого начала ещё со времён Новгородской республики, а затем и земских соборов XVI-XVII столетий. А самодержавно-бюрократические принципы насаждались самодержавием позднее, во многом под немецким влиянием.

Выдающуюся роль в развитии славянофильского движения сыглал друг и сподвижник Хомякова Иван Васильевич Киреевский (1806-1856). Его перу принадлежат следующие произведения в области философии истории: «Девятнадцатый век», «О характере европейского просвещения в его отношении к просвещению России», «О возможности и необходимости новых начал для философии».

Размышляя о месте и роли каждого конкретного народа в судьбе всего человечества, Киреевский высказал интересную догадку о преемственности всемирно-исторической мысли: «Каждый народ в свое время выступает на первый план истории. И хотя прогресс добывается только совокупными усилиями человечества, но народы имеют свою фазу исторического цветения, перенимая «на ходу» результаты жизни других народов».

Несомненный интерес представляют социально-антропологические размышления Киреевского в отношении перспектив развития западной и восточной культур. «Западный человек, говорит он, раздробляет свою жизнь на отдельные стремления: в одном углу его сердца живет религиозное чувство <…> в другом отдельно силы разума <…> в третьем стремления к чувственным утехам и т. д. Разум обращается легко в умную хитрость, сердечное чувство в слепую страсть, красота в мечту, истина во мнение, существенность в предлог к воображению, добродетель в самодовольство, а театральность является неотвязной спутницей жизни… как мечтательность служит ей внутренней маской. Раздвоение и рассудочность последнее выражение западной культуры…».

Напряженное чаяние наступления новой эпохи связывалось Киреевским с расцветом православной культуры, сопряженной с «образованностью» и восстановлением «цельности». «Необходимо, пишет философ, чтобы православное просвещение овладело всем умственным развитием современного мира, доставшимся ему в удел от всей прежней умственной жизни человечества».

Киреевский подверг глубокому анализу основы западной цивилизации. Внешняя жизнь европейцев неплохо развита, но внутренняя жизнь не может принести им счастья, говорит он, потому что в её основе оказался бесчувственный «нож разума, этот отвлечённый силлогизм, не признающий ничего, кроме себя и личного опыта». Западное общество, его быт и жизнь насквозь проникнуты рассудочностью и эгоизмом и лишены цельной духовности, сердечности и глубокого чувства. Все эти свойства западной цивилизации произрастают из семени, заложенного историей Древнего Рима. Древнеримская политическая жизнь, её моральные устои и особенно римское право были рассудочно холодны, говорит Киреевский. Начала сухого духа логики и недостаток сердечности остались в крови западных народов и в период средневековья. Проявление этого философ обнаруживает в папизме, рассудочности католицизма, его притязаниях на светские дела, бесплодности схоластики. И если Гегель, как известно, отводил рациональному германскому миру место высшей ступени развития Абсолютного духа, то Киреевский настаивал, что самую высокую ступень развития Абсолютного духа призвано воплотить славянство.

Видное место в славянофильском движении занимали братья Константин Сергеевич Аксаков (1817-1860) и Иван Сергеевич Аксаков (1823-1886), сыновья знаменитого русского писателя Сергея Тимофеевича Аксакова, автора «Аленького цветочка». Выступая апологетами общинного уклада русской жизни, вожди славянофильства выступали с резким осуждением трёх французских революций, уже отгремевших в Европе, и революции в Германии 1848-1849 годов. В революциях философы видели не прогрессивное поступательное развитие общества, а нигилистическое начало, преобладающее над созидательным.

Противопоставляя русскую и западую цивилизации, К.С. Аксаков выделял ряд начал, развитие которых обеспечило огромную культурную дистанцию между ними. Во-первых, если романские и германские народы выросли из патриархального строя, то русский народ -- из семьи и общины. Государства Западной Европы были образованы завоеванием, поэтому в их основе лежит вражда и грубая сила. Опирающаяся на насилие власть воспринимает народ в качестве раба, что вызывает ответное сопротивление со стороны народа и толкает его на бунт и революцию. Насилие, рабство, вражда -- основы жизни на Западе и характеристика его истории. Иное дело -- русская история. Начавшись с добровольного призвания варягов в 862 году, она продолжилась в добровольном избрании на русский престол царя Михаила Романова. Вся русская история говорит о верности народа монархической власти. Мир и согласие -- фундамент исторической жизни России, ибо здесь власть опирается не на договор, а на «нравственное убеждение».

В истории России действуют две силы: Земля и Государство, говорит Аксаков. Земля -- это народ, общественность, нравственное сознание людей. Государство -- организующая и управляющая сила, двигающая вперед и цементирующая общество.

Критика основ западной цивилизации неизбежно сказалась на оценке славянофилами личности и деятельности Петра Великого. К.С. Аксаков, в частности, полагал, что Пётр I уничтожил исконные начала русской исторической жизни и стал внедрять чуждые ей западные порядки. Он пишет, что Россия при Петре покидает родную дорогу и примыкает к западной. Так и не поняв исторического значения петровских преобразований, славянофилы считали их отступлением, крюком от поступательного мирного развития России. Именно эта историческая ограниченность дала основания С.М. Соловьёву считать их учение антиисторическим, именуя его буддизмом в исторической науке Соловьев С.М. Шлёцер и антиисторическое направление // Соловьев С. М. Собр. соч. СПб., б.г. С. 1577..

В сочинениях Аксакова лейтмотивом звучит идея превосходства культуры и общественной жизни России над культурной и общественной организацией западных стран. По его мнению, чрезмерное развитие государственности на Западе в противовес социальной сфере обусловлено тем, что «правда», как внутреннее начало, выразилось в законе. «Запад потому и развил законность, отмечает философ, что чувствовал в себе недостаток правды. На Западе душа убывает, заменяясь усовершенствованием государственных форм, полицейским благоустройством; совесть заменяется законом, внутренние побуждения регламентом…».

Другим лидером славянофильской идеологии был Юрий Фёдорович Самарин (1819-1876). По оценке прот. В.В. Зеньковского, ведущее место в философском наследии Самарина занимает именно историзм. Историософская позиция этого мыслителя была во многом реакцией на взгляды либеральных историков «государственной школы» (К.Д. Кавелин, С.М. Соловьев, Б.Н. Чичерин) и сформулирована в работах «О мнениях «Современника», исторических и литературных», «Два слова о народности в науке» и др.

Самарин отмечал, что «общинный быт славян основан не на отсутствии личности, а на свободном и сознательном ее отречении от своего полновластия <…> в национальный быт славян христианство внесло сознание и свободу; славянская община, так сказать, растворившись, приняла в себя начало общения духовного и стала как бы светскою, историческою стороною церкви <…> внешняя история наша имела целью отстоять и спасти политическую независимость того же начала не только для России, но и для всего славянского племени, созданием крепкой государственной формы...»

Итак, историософия славянофилов не абстрактная теория исторического процесса. Это глубинное онтологическое переживание драматичной и выдающейся судьбы России. Это стремление к установлению субстанциональных начал, духовных доминант национальной жизни, определяющих «вещественный мир» разных эпох, почему она и является ни чем иным, как своеобразной социальной феноменологией.

Подытоживая сказанное о славянофилах, выделим существенное: по справедливому замечанию прот. В.В. Зеньковского, «в творчестве славянофилов русская философская мысль с чрезвычайной силой возвращается к религиозной, даже больше к церковной установке. Сознавая всю внутреннюю логику секуляризма на Западе, славянофильство с тем большей настойчивостью утверждает положение, что неизбежность секуляризма на Западе была связана не с самой сущностью христианства, а с его искажениями на Западе. Отсюда горячее и страстное стремление найти в Православии такое понимание христианства, при котором не только отпадала бы возможность секуляризма, но, наоборот, все основные и неустранимые искания человеческого духа получали бы свое полное удовлетворение и освящение. Отсюда идет утверждение того, что весь «эон» западной культуры внутренне кончается, что культура отныне должна быть перестроена в свете Православия. Руководящую творческую силу для этого все славянофилы видят в России» Зеньковский В.В., прот. История русской философии: В 2 т. М.; Ростов-на-Дону: Феникс, 1999. Т. 1. С. 275-276..

Много видных ученых было и среди идеологических оппонентов славянофилов -- западников. Среди них, например, фигура декана историко-филологического факультета Московского университета Тимофея Николаевича Грановского (1813-1855). Историк стремился вывести существо исторических закономерностей и сводил их к морали, считал, что важнейшей целью истории является утверждение нравственных чувств. Задача истории -- воспитание личности. Именно в нравственном совершенствовании человека состоит, по его мнению, исторический прогресс. В целом история прогрессивна, однако на ее пути неизбежно и регулярно встречаются всевозможные отступления, отрицания достигнутого, брожение по кругу. В основании «шагов истории» лежит борьба антагонистических сил. Историческую миссию России Грановский видел в распространении просвещения, заимствованных с Запада, на «варварский» Восток. Каждая эпоха выдвигает на первый план те или другие народы. Новое время (XVII-XIX века) -- эпоха германских и романских народов. Это их звездный час. Россия пока играет в это время второстепенную роль. Вероятно, в будущем настанет время, когда знамя первенства перейдет от германских и романских народов в руки славянства во главе с Россией.

Одним из крупнейших антиславянистов был Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885), заведующий кафедрой истории русского законодательства Московского университета. Его статья «Взгляд на юридический быт древней Росии», опубликованная в журнале «Современник» в 1847 году, стала программным документом западничества. По меткому замечанию В.Г. Белинского, с этой статьи «начинается философское изучение нашей истории».

Западничество Кавелина состояло в том, что он считал русскую и всеминую историю единым процессом: «мы народ европейский, способный к совершенствованию, к развитию». Вместе с тем, по его убеждению, основания, исходные точки русской и западноевропейской истории прямо противоположны. Историческое развитие России было «совершенно обратно европейскому <…> мы не можем относиться ко всему нашему иначе, как отрицательно». В то же время в русской истории историк видел не коснение и застой, а изменение и развитие форм. «Исчерпавши все свои исключительно национальные элементы, мы вышли в жизнь общечеловеческую, оставаясь тем же, чем были и прежде -- русскими славянами».

По его мнению, главной пружиной исторического развития является степень свободы личности. И именно степень этой свободы лежит у Кавелина в основании периодизаии русской истории. Философское осмысление существа исторической жизни России ученый начинает с потивопоставления германского и русского типов. Германцы с самого начала обладали личностным началом, которое было усилено в них христианством. Славяне же никогда не обладали ни началом личности, ни юридическими представлениями. Движение русской истории являет собой преодоление общинного, патриархального, «кровного элемента» и постепенное «высвобождение, нарождение личности». Основные вехи отечественной истории совпадают с рубежами становления личности. Общинный строй начальных веков русской жизни, основанный на родственном, кровном быте, препятствовала развитию гражданских добродетелей и подавляла индивидуальность. Впервые личностный элемент был привнесен варягами, усугубившими классовое расслоение общества, определяющее всю последующую русскую историю.

Первая эпоха этого противостояния -- киевский и удельный период -- борьба родового начала с семейным -- единым великокняжеским домом. Вторая -- московский период -- борьба семейного и государственного начала, «семейного закона» и «личной самостоятельности». В России развитие личности начинается с Петра Великого, продолжалось до его дней и состояло в росте личной инициативы, экономической и политической деятельности личности, а в перспективе -- в освобождении от крепостнического, полицейского и цензурного гнёта. Поэтому начало личности у нас «стало действовать и развиваться» только с XVIII века. Инициативу личностного развития в России всегода несло государство. Петр -- «первая свободная великорусская личность», заявляющая себя «ненавистью к порядку дел», «необузданностью и гневом», «пренебрежением к действительности», «верующее только в себя и свою силу». Кавелин по-настоящему высоко оценил величайшую историческую миссию и значению самого выдающего русского императора, заключив, что «не поняв Петра, нельзя понять России».

Противоположное государственному и либеральному направлению крыло представляли в русской историографии мыслители демократической ориентации. Одним из замечательных представителей интеллигенции того времени был «неистовый Виссарион» -- Виссарион Григорьевич Белинский (1811-1848). В юности, как и всё молодое поколение 1830-х годов, мыслитель был последователем Гегеля, разделяя его тезис о том, что государство как высшая стадия из трёх развития Абсолютного духа есть предел общественной жизни. Впитав и усвоив диалектический метод мышления, Белинский был убеждён, что всякое явление действительности, и прежде всего явление общественной жизни, само из себя возникшее, рождается и развивается органически. Оценивая историю сквозь призму диалектического закона отрицания отрицания, русский философ полагал, что историческое развитие возможно только через уничтожение старого, через революцию: «Отрицание -- мой бог. В истории мои герои -- разрушители старого -- Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон и т. п.» Белинский В.Г. Письмо В.П. Боткину 8 сентября 1841 года. Петербург // Белинский В.Г. Собрание сочинений в 9-ти тт. М., 1981. Т. 9. С. 483.

Близкий, как и Пушкин, по натуре Петру Великому, Белинский и оценивал миссиию этого второго выдающегося правителя в истории России исключительно позитивно. Петр -- это грань между старой и новой Россией, величайшее событие русской истории. Если в допетровское время страна находилась в состоянии азиатчины, застоя, даже неподвижности, то Пётр «вдунул душу живую в колоссальное, но поверженное в смертную дремоту тело древней Росиии» Белинский В.Г. Россия до Петра Великого // Там же. Т. 8. С. 93. . Белинский совершенно верно понял, что главное в петровских преобразованиях даже не то, что был обеспечен выход к морю, реорганизована внутренняя жизнь страны, создана Академия наук и прочее, а то, что была начата борьба с застоем и Россия семимильными шагами двинулась вперёд, сокращая историческую дистанцию с Европой. Вместе с тем мыслитель понимал, что Пётр был не одинок в своём порыве: уже в XVII столетии, накануне явления Петра, насущная потребность в реформах уже начала осознаваться обществом. Требовалась полная, коренная реформа всей русской жизни, а для её осуществления должен был явиться такой исполинский гений, каковым и стал в отечественной истории Пётр Великий.