Учреждения юстиции и правоохранительные органы Карачая в 1917-1943 гг.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ

ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

КАРАЧАЕВО-ЧЕРКЕССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ У.Д. АЛИЕВА

Диссертация

на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Учреждения юстиции и правоохранительные органы Карачая в 1917-1943 гг.

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

Узденова Сусана Борисовна

Научный руководитель:

доктор исторических наук,

профессор Р.М. Бегеулов

Карачаевск - 2014

Содержание

Введение

Глава 1. Становление региональных структур органов юстиции и общественной безопасности в постимперский период

1.1 Местные органы судопроизводства и правопорядка после свержения монархии и в период Гражданской войны

1.2 Создание региональной системы советской юстиции

1.2.1 Система юстиции в исполнительной власти

1.2.2 Судебные органы

1.2.3 Прокуратура

1.2.4 Следственный аппарат

1.3 Формирование структур внутренних дел

Глава 2. Политический сыск в деятельности органов государственной безопасности

2.1 Становление региональных спецслужб

2.2 Силовые структуры в борьбе с оппозицией

2.3 Репрессивная роль структур госбезопасности

Заключение

Источники и библиография

Примечания

Список сокращений

Введение

судопроизводство монархия репрессивный политический

Российская история новейшего времени по степени насыщенности событиями и явлениями, по глубине социальных и политических потрясений, по многим другим историографическим параметрам, как представляется, не имеет аналогов ни на одном отрезке многовековой отечественной истории. Поэтому не вызывает особого удивления то, что в общей массе исследовательских работ данный этап исторического развития имеет не меньше (если не больше) удельного веса, чем все предшествующие эпохи истории России, вместе взятые.

В особенности объектом пристального исследовательского внимания историков не только России, но многих зарубежных стран на протяжении многих десятилетий, является ленинско-сталинский период советской истории. Во многом это объяснимо тем, что указанный период показал образцы политических, управленческих решений стратегического и тактического плана в условиях ускоренного распада огромного государства (1917/18 г.) и его воссоздания, такого же ускоренного, буквально через несколько лет (1922 г.).

Применяя современную терминологию, можно говорить об одной из исторических форм политического менеджмента трансконтинентального масштаба, о довольно успешном - на определенном периоде - типе антикризисного управления крупнейшей, в пространственном плане, страной мира. Отсюда, кстати, ставшие популярными в исторической публицистике последних лет определения И.В.Сталина, некоторых его соратников (в их числе - даже Л.П. Берия) в качестве «лучших менеджеров ХХ века». В то же время зачастую обходится стороной вопрос о соотношении тех управленческих механизмов, которые использовались большевистскими вождями, с тем инструментарием власти, который для нашей страны был характерен задолго до утверждения советского строя. Иными словами, мало освещенным остаётся вопрос о степени традиционности форм, методов и способов политической культуры советской России. В случае, если признать ленинско-сталинские способы преодоления кризиса сугубо российскими, т.е. традиционными, то возникает вопрос об инновационных заслугах лидеров большевистского режима.

С данной темой связан вопрос о содержании инструментария власти, в нашем случае - о силовой её составляющей, пожалуй, ключевом компоненте любой авторитарной и, тем более, тоталитарной системы.

Актуальность рассматриваемой проблемы обусловлена некоторыми, весьма значимыми факторами. В первую очередь мы исходим из необходимости практического учета опыта государственного строительства на Юге России, который имеет более чем двухвековую историю (с конца XVIIIв.). Вряд ли будет большой ошибкой полагать, что чем ближе к нам такой опыт по времени, тем он актуальней. В нашем случае речь идет об использовании наработок первой половины ХХ века по современному политико-правовому обустройству Северного Кавказа. О необходимости инноваций в таком обустройстве свидетельствует сам факт создания в 2010 году Северо-Кавказского федерального округа, который отражает многосложность проблем этой части нашей страны. Если конкретизировать актуальную направленность работы, то речь идет о роли, значении силовых (в широком смысле - органов юстиции, внутренних дел и безопасности, вооруженных сил) в процессе государственного строительства на Северном Кавказе.

Сегодня мы видим, что северокавказские республики по-прежнему сохраняют ярко выраженную специфику, составляя в Российской Федерации наиболее подвижную часть в тектонике политических и социальных процессов. Логично полагать, что в 1920-1930-е гг. общероссийские и региональные власти учитывали специфику мусульманского Юга, особенности культурного и ментального уклада горского населения, корректировали правоприменительную практику в еще большей степени.

Ввиду этого можно выразить уверенность, что опыт политико-правового обустройства Северного Кавказа первой половины ХХ века в той или иной степени востребован нынешними реалиями.

Основной научной целью нашего исследования выступает всестороннее изучение (на примере рассматриваемого региона) зарождения и становления постимперской региональной системы юстиции на Юге России.

Обозначенная цель может быть достигнута, как представляется, при решении определенных задач, из числа которых нам предстоит:

- рассмотреть место, значение и роль сферы правовой регуляции в развитии Юга страны;

- выявить совокупность основных факторов, детерминирующих эволюцию правового строя, а также направленность такой эволюции (правового генезиса);

- осветить содержание и тренд политико-правовых процессов северокавказских регионов в изучаемый период; ход формирования регионального уровня отрасли советской юстиции и правоохранительной системы;

- проанализировать особенности правового уклада в регионах на этапе становления советской правовой культуры;

- показать характер функционирования правоприменительных структур в существовавшей тогда политической системе страны (в условиях приоритета идеологии в правовом строительстве, доминирования партийного чиновничества над юридическими органами и т.п.).

Перечисленные задачи, в общем-то, определяют объект исследования в лице региональной системы органов юстиции, внутренних дел и государственной безопасности рассматриваемого периода.

Предметом изучения выступает весь процесс генезиса указанной системы, включая переход от буржуазно-демократического политико-правового строя к советскому, становление последнего, его характерные черты и особенности

Географические рамки диссертации охватывают территорию Верхней Кубани, которая, согласно современной историографии, включает в себя бассейн верховий этой реки и её верхних притоков - рек Джегута, Кардоник, Большой и Малый Зеленчук, Уруп, Большая и Малая Лаба. В административном плане это территория современной Карачаево-Черкесской республики, прилегающих к ней части районов Ставропольского и Краснодарского краев, которые до 1920 г. со-ставляли территорию Баталпашинского отдела.

Хронологические рамки исследования ограничены 25-летним периодом от момента свержения монархии (1917 г.) до освобождения территории Верхней Кубани от немецко-фашистских оккупантов и восстановления органов юстиции, внутренних дел и госбезопасности (1943). Верхняя дата выбрана нами в связи с тем, что в конце 1943 г. наступает качественно новый этап истории данного региона (упразднение Карачаевской АО, депортация карачаевского населения, раздел территории Верхней Кубани между Грузинской ССР и РСФСР, а внутри РСФСР - между Ставропольским и Краснодарским краями).

Методологическую основу представленной диссертационной работы составляют общенаучные методы - анализ и синтез, систематизация и обобщение исследуемого материала; системность в подходе к предмету изучения; обозначе-ние параметров статики (структура) и динамики (генезиса) явления. В работе ис-пользуются и специальные методы - учет фактора исторических закономерно-стей и детерминирующей основы (экономические, политические, социальные, культурные, природные причины и условия) явления, процесса, события; сравни-тельно-сопоставительные, типологические, функциональные (исходит из установ-ки «функция порождает явление») и хронологические (синхронные и диахронные способы изложения исследуемого материала).

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые:

- в комплексном плане исследуется история всех основных органов юстиции Карачаево-Черкесии в 1917-1943 гг., включая суды, прокуратуру, структуры внутренних дел и госбезопасности и др.;

- освещается организующая роль региональных политических (партийных) органов Верхней Кубани по созданию и функционированию советских органов госбезопасности, внутренних дел и суда;

- прослеживается ход борьбы посредством силовых структур с региональ-ной политической оппозицией в межвоенный период советской истории Карачаево-Черкесии;

- специально рассматривается репрессивная деятельность правоохранительных органов.

Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что в ней даётся исследовательский образец современной комплексной разработки одной из тем политической истории (в данном случае - истории силовых структур регионального уровня) с акцентированием внимания на узловых задачах исторического исследования.

Практическая значимость работы заключается в том, что она восполняет исследовательскую лакуну в освещении раннего этапа новейшей истории рассматриваемого региона. Поэтому она может использоваться в написании сводных работ по истории не только Карачаево-Черкесии, но и Юга России - в региональном аспекте, а также в написании работ по истории органов правопорядка и юстиции страны - в аспекте отраслевом. Некоторые положения исследования могут быть отражены в процессе подготовки учебных пособий по истории края, справочных, в т.ч. и энциклопедических работ. Кроме того, содержание диссертации может привлечь научный интерес у специалистов смежных научных дисциплин - у исследователей истории государства и права, обществоведения, политологии и др.

Степень научной разработанности проблемы. История органов внутренних дел и ЧК, а также суда и юстиции Карачаево-Черкесии не являлась в 1950-1970-е гг. предметом написания каких-либо отдельных работ. Отдельные аспекты истории их формирования освещались в работах, связанных с освещением советского периода истории Верхней Кубани рассматриваемого времени. Это, в первую очередь, второй том коллективной монографии «Очерки истории Карачаево-Черкесии» (1972), а также дважды издававшаяся монография К.Т. Лайпанова «Октябрь в Карачаево-Черкесии».

В 1970-е гг. издавались работы, посвященные истории органов внутренних дел Кубани¹, которые помогают ориентироваться в процессах и событиях изучаемой поры. Но, с другой стороны, в них большей частью освещены органы правопорядка на территории Краснодарского края и Адыгеей, т.е. Средней и Нижней Кубани.

В 1980-е гг. издаётся и переиздается единственная по сей день книга, посвященная истории становления структур госбезопасности на Ставрополье и в Верхней Кубани. Её авторы А.Попутько и Ю.Христинин, опираясь на доступные им архивные материалы, пытаются воссоздать события 1920- нач. 1940-х гг., приводят доселе неизвестные исторические данные, а также сведения о деятельности организаторов чекистских органов². Основные недостатки работы для использования в историческом исследовании - элементы художественного вымысла, публицистический ее характер (соответственно, отсутствие ссылочного аппарата и т.п.), некритичный подход к используемым источникам, крайне идеологическая заостренность с позиций классовой борьбы. Работа существенно проигрывает на фоне сугубо научных исследований и публикаций по истории органов госбезопасности других регионов Северного Кавказа³.

Из работ того же времени можно обратить внимание на диссертационную работу Г.А. Чекалова, посвященную деятельности политического руководства по созданию и управлению органами советской милиции на Юге России, включая и Кубань, в первые постреволюционные годы⁴.

С 1990-х гг. издаётся (в т.ч. и в регионах) немало свободных от идеологических стереотипов работ, посвященных истории органов внутренних дел госбезопасности (Ф.Х. Ахмадеев, Н.А. Катаев, А.Г. Хабибулин, Р.С Мулукаев, Н.Н. Карташов, М.М. Ильинский, В.Некрасов и др.), прокуратуры (А.Я. Сухарев), суда (В.П. Портнов, М. М. Славин, А.В. Буков, П. Соломон) нашей страны⁵.

Они в целом позволяют иметь представление о ходе государственного строительства в сфере органов юстиции, внутренних дели госбезопасности в масштабах всей страны.

Применительно к Югу России обращают на себя внимание сборники очерков и документов по истории органов госбезопасности регионов Северного Кавказа, изданные в последние годы⁶.

Первая и пока единственная книга, связанная с освещением некоторых страниц истории органов внутренних дел - «Часовые правопорядка. О милиции Карачаево-Черкесии» (1997) принадлежит ветерану этих структур Г.В.Маркову (1997). Но их жанр, определенный автором как «документально-художественные рассказы», делает использование работы в строго историографических целях весьма ограниченным.

Тему функционирования досоветских аульных судов в Кубанской области освещают в своих публикациях П.И. Магаяева, М.Н.Урусова⁷ и др.

Издаются работы, посвященные истории других несоветских органов, выполнявших правоприменительные (включая и правоохранительные) функции. Например, статус аульных старшин - института, который функционировал в Верхней Кубани до весны 1917 года и в 1918-1920 гг. включительно, специально освещается в статье Ш.М. Батчаева (2008 г.)⁸. Правда, автор обходит интересующий нас вопрос о судебных и полицейских функциях данного должностного лица.

Следует отметь, что основную часть современных работ, посвященных изучению тех или иных проблем, смежных с нашим исследованием, составляют диссертационные разработки. Так, в кандидатской диссертации В.В. Нечепуренко (2003 г.), посвященной истории милиции Кубани в 1920-е гг.⁹, затронуты отдельные вопросы общего характера по интересующей нас теме, однако, из поля внимания диссертанта выпадает Верхняя Кубань, а внимание сосредотачивается на Краснодарском крае и Адыгее. Вместе с тем, следует учесть немаловажный вывод исследователя о том, что для службы в милиции и отрядах милиционного типа в указанные годы властями использовалась в основном принудительная мобилизация населения.

Определенную роль в освещении одной из тем, поднятых в нашей работе, играет кандидатская диссертация А.С.Минасова (2002 г.), которая посвящена истории милиции и уголовного розыска Карачаево-Черкесии времен «военного коммунизма» и НЭПа¹⁰. Автор, используя данные местных архивов, старается проследить начальные годы генезиса органов милиции, делает сравнительно выверенные и аргументированные выводы.

Территория Верхней Кубани была частично затронута в ряде недавних работ С.А.Федорова, который затрагивает проблемы формирования и трансформации органов внутренних дел Северного Кавказа в годы гражданской войны (1917-1920 гг.) и нэпа. В них освещены вопросы борьбы с уголовной преступностью и обеспечения общественного порядка, изменения криминогенной ситуации в нэповских условиях, темы революционного правосознания и другие аспекты¹¹. В то же время, поскольку данные публикации осуществлялись в рамках реализации задач диссертации на ученую степень кандидата юридических наук, в них, естественно, не ставились ориентиры собственно исторического исследования.

Источниковую базу работы составляет совокупность материалов (как изданных, так и неопубликованных), которые отражают ход исторического процесса генезиса (зарождения и становления) качественно новой системы органов юстиции, внутренних дел и госбезопасности в Верхней Кубани. Данные материалы можно условно сгруппировать в пять частей.

Первая - нормативные акты органов государственной власти, регулирующие деятельность силовых структур и являющие собой юридическую базу их функционирования (включая конституции РСФСР 1918 и 1925 гг., конституцию СССР 1924 и 1936 гг., законы Советской России и СССР, ведомственные акты соответствующих структур и т.д.).

Вторая - материалы архивных хранилищ, содержащие решения региональных органов власти и партийного руководства по текущим вопросам деятельности учреждений юстиции, внутренних дел и госбезопасности, циркуляры, резолюции, инструкции.

Наибольшее количество используемых материалов данного рода - из Центра документации общественных движений и партий (ЦДОДП) Карачаево-Черкесской республики (бывшего областного партийного архива). Это фонды Ф.1 («Карачаево-Черкесский обком КПСС»), Ф.п-45 («Карачаевский обком партии», дела 1, 8, 10, 11, 16, 18, 20, 25, 26, 27, 31, 32, 42, 43, 49, 53, 65, 67, 73, 77, 81, 84). Ф. 364 («Контрольная комиссия Карачаевского обкома ВКПб», Д. 178).

Привлечены также материалы из Государственного архива Карачаево-Черкесской республики (ГА КЧР), в т.ч. из фондов: Ф. р-40 «Учкуланский аульный революционный комитет», Ф. р-306. («Государственный архив КАО, 1939-1943 гг.»).

Из корпоративных архивохранилищ использованы материалы архива Карачаевского НИИ, включая фонды Ф.2 («Документы времен гражданской войны», Д.2), Ф.3. («Материалы по Карачаевской автономии 1920-1943», Д.3), Ф.11 («Персоналии общественной, политической, хозяйственной, культурной и научной жизни»), Ф.19 («Организации науки и образования»).

В ходе исследования нами были использованы также материалы архива Карачаево-Черкесского историко-культурного и природного музея-заповедника (КЧМЗ), в т.ч. фонда Ф.1.

Третья группа материалов включает материалы региональной периодической печати советского времени (газеты «Горская Жизнь», «Советский Юг», «Красный Карачай» и др.).

К четвертой группе источников мы относим справочные и статистические сборники.

Пятая группа представляет собой совокупность опубликованных сборников документов, в том числе - «Декреты Советской власти» (тт.1-2, 1957, 1959), «Советская прокуратура» (1981), «Социально-экономическое, политическое и культурное развитие народов Карачаево-Черкесии» (1985) и др.

Настоящая диссертационная работа прошла научную апробацию в различных формах. Работа была обсуждена на заседании кафедры истории России Карачаево-Черкесского государственного университета им. У.Д. Алиева, а значимые положения и выводы исследования неоднократно излагались автором в виде докладов, выступлений и сообщений на научных конференциях различного уровня в г. Пятигорске, Ростове-на-Дону, Барнауле, Новосибирске, Таганроге и др.

Структура работы включает в себя вводную часть, две главы по три параграфа каждая, заключительную часть, перечень использованных источников и библиографии.

Глава 1. Становление региональных структур органов юстиции и общественной безопасности в постимперский период

1.1 Местные органы судопроизводства и правопорядка после свержения монархии и в период Гражданской войны

В канун Февральской революции 1917 г., силовые структуры, выступавшие главной опорой политического строя, являли собой довольно стройную, жесткую и, казалось, устойчивую, управленческую вертикаль. Последняя обладала необходимыми ресурсами и опытом для того, чтобы успешно реализовывать традиционные функции обеспечения безопасности государства.

В правоохранительных органах основное место занимала система министерства внутренних дел (МВД) России к 1917 г., в котором имелся департамент полиции (руководимый директором). В его структуру входили: девять делопроизводств (отделов); канцелярия (секретная часть); особый (политический) отдел в составе семи отделений и агентурного, секретного отдела. Из указанных подразделений особый отдел, а также 3-е, 4-е и 7-е делопроизводства занимались в основном вопросами политических и массовых социальных организаций и движений, ходом политических дознаний. Общеполицейскими делами, вопросами личного состава общеполицейской части ведало 1-е (распорядительное) делопроизводство; юридическим обеспечением (составление нормативных актов - инструкций, циркуляров, подготовка законопроектов) и организацией полицейских учреждений - 2-е (законодательное); гласным и негласным надзором - 5-е. Производство и хранение взрывчатых веществ; разработка и реализация фабрично-заводского законодательства; выдача справок о политической благонадежности лицам, поступавшим на госслужбу и земство - все это находилось в ведении 6-го делопроизводства. Уголовным сыском ведало 8-е делопроизводство, а контрразведкой - 9-е. Как видим, департамент полиции выполнял функции госбезопасности (спецслужбы), политической полиции, уголовной полиции.

На уровне регионов (губерний, областей) департаменту подчинялись полицейские управления, а последним - сыскные отделения (в 89-ти городах).

В подчинении особого отдела на местах находились охранные отделения (к началу первой мировой войны их в стране было около 60-ти), в каждом из которых имелись: канцелярия, ведавшая картотекой персоналий, проходивших по политическому сыску; отдел наружного /филерского/ наблюдения; агентурный отдел (внутреннего наблюдения).

Кроме того, главе МВД подчинялся отдельный корпус жандармов (аналог современных внутренних войск). В аппарате которого было шесть отделений и управление полицейской стражей. На уровне губерний, областей функционировали губернские жандармские управления, при которых имелись розыскные пункты. Руководителю губернского управления подчинялись жандармские части и жандармские пограничные пункты¹².

Полиция (включая и охранные отделения, «охранку») прекратила существование сразу же после свержения монархии, когда были приняты решения Временного правительства «О ликвидации корпуса жандармов» и «Об упразднении Департамента полиции» (6 и 10 марта 1917 г.). Но МВД как таковое сохранялось. Временное правительство приступило к организации милицейских подразделений, которые были призваны заменить полицию¹³.

В структуре МВД было создано Временное управление по делам общественной полиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан, которое позднее переименовали в Главное управление по делам милиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан. Вместо полиции 3 марта провозглашалось создание «народной милиции» (НМ) из добровольцев с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления¹⁴.

Решением Временного правительства от 15 марта губернским комиссарам было предоставлено право решения вопроса о приеме в народную милицию «достойных из числа бывших чинов полиции и жандармов». В НМ вводился принцип единоначалия; начальник уездной, районной, участковой милиции и их помощников избирался местными органами самоуправления. В каждый участок МВД назначало комиссаров милиции и его помощников, которые подчинялись комиссарам Временного правительства. Сыскные отделения перешли в ведение министерства юстиции, при котором было создано Бюро уголовного розыска. Любопытно, что политическую разведку образовали при МВД, а контрразведку - при Генеральном штабе¹⁵.

Правовой основой НМ явились постановления «Об утверждении милиции» и «Временного положения о милиции» от 17 апреля 1917 г.¹⁶

Параллельно «народной милиции», подчиненной правительству, Советы рабочих и крестьянских депутатов создали отряды «рабочей милиции», которые, помимо охраны фабрик и заводов, привлекались к охране общественного порядка.

В целом революция резко ослабила дееспособность некогда мощной системы правоохранительных органов, что отразилось на вале преступности, захлестнувшем страну.

В течение всего времени, рассматриваемого в данном параграфе, в Верхней Кубани каких-либо административно-территориальных изменений не происходило. В границах царской поры сохранялся Баталпашинский отдел, в рамках которого населенные пункты и отнесенные к ним земли составляли два участка. В один из них (при царе Бибердовский, при белогвардейцах 4-й) относились абазинские, ногайские и черкесские аулы по рекам Большому и Малому Зеленчукам, а в другой (при царе Хумаринский, при белогвардейцах - 5-й) - горские, в основном карачаевские, селенья верховьев р.Кубани, долины р.Теберды, Джегуты, Кумы.

В целом аграрный вопрос выступал важнейшей предпосылкой правовыхколлизий в Верхней Кубани в начале ХХ века. К моменту падения монархии здесь 84% (468 тыс. дес.) земель принадлежало казачеству, составлявшему 38 процен-там населения (110,8 тыс. чел.), в то время как остальная часть населения (иного-родних - 90,8 тыс. чел., горцев - 79,3 тыс. чел.) испытывала хроническую нехват-ку земельных угодий¹⁷.

Коренное население нагорной части отдела составляли карачаевцы, которым было отведено 324,1 тыс. дес.¹⁸, значительная часть которых (скалистые местности, теснины с крутыми слонами и т.п.) была непригодна для активной сельскохозяйственной деятельности. Даже члены царской аграрной комиссии (т.н. Абрамовской) говорили о «земельном бедствии Карачая»¹⁹.

В силу этого земельные споры постоянно возникали между пользователями земель в самом Карачае, между карачаевцами и соседними народами, между карачаевцами и администрацией, управлявшей казенными угодьями.

Сложность земельной проблемы проявилась и в ходе Первой русской революции, когда на территории Кубанской области было объявлено военное положение (1905)²⁰, а в Баталпашинском отделе произошли аграрные волнения не казачьего населения²¹.

Очевидно, что аграрный вопрос был наиболее острой из социальных проблем, что и сказалось в революционные и первые постреволюционные годы.

Социально-экономическое положение Верхней Кубани, как и других регионов Северного Кавказа, существенно ухудшилось в годы Первой Мировой войны. Арендная плата за пользование казенными пастбищами ряда лесничеств, которые арендовались горцами, увеличилась в десятки раз по сравнению с довоенными ставками аренды²².

В период с марта 1917 по март 1918 гг. в регионах Северного Кавказа проявлялись тенденции к демократическому совершенствованию системы государственных органов, к оформлению суда, независимого от исполнительной власти, повышению роли законодательных (представительных) учреждений. Полномочия местных органов власти были несравнимо шире дореволюционных, некоторые из них (например, районный, или участковый уровень) впервые возглавили представители коренного населения.

В то же время основные проблемы, прежде всего земельные, оставались нерешенными. После Февральской революции в Баталпашинском отделе произошли «беспорядки на аграрной почве», серьезных которых побудила атамана отдела Бальбуциева обратиться к начальнику области за разрешением для их подавления использовать войска²³. Был ограничены права местных органов и в их попытках установить контроль на лесными ресурсами горного края²⁴. Осенью 1917 г. Кубанская область была объявлена на военном положении²⁵.

В целом Временному правительству и подчиненным ему региональным структурам власти не удалось дать политико-правовой ответ на все основные «вызовы времени», что было использовано радикальной оппозицией, в первую очередь, в лице партии большевиков и примыкавшей к ней лево эсеровской партией.

Рассматривая тему эволюции властных структур (включая и юридических) в 1917-1920 гг., нам следует сразу же отметить, что к моменту свержения монар- хического строя в России не существовало того четко оформленного разделения власти на законодательно-представительную, исполнительную и судебную ветви, которое окончательно утвердилось в стране лишь в конце ХХ века.

В силу этого руководители (практически все назначавшиеся сверху) каждого из уровней административно-территориальных образований сосредотачивали в своих руках как управленческие полномочия, так и судебные функции. Одновременно им придавались права военного и полицейского характера.

К 1917 г. система управления в Кубанской области была четырехуровневой. Высшей инстанцией выступала областная администрация, которую возглавлял начальник области, одновременно являвшийся наказным атаманом Кубанского казачьего войска и командующим войсками, дислоцированными на территории области. Ему предоставлялись также полицейские и карательные функции, включая право как по представлению подчиненных инстанций, так и во внесудебном порядке («по личному своему усмотрению») подвергать виновных «аресту не свыше 6 месяцев», а также налагать на аульные общества штрафы до 500 руб. «при укрывательстве и невыдаче… виновных в преступлениях»²⁶.

Следующий, по нисходящей, властный уровень был представлен администрацией отдела (таковых в области было семь: Баталпашинский, Армавирский, Екатеринодарский, Кавказский, Лабинский, Ейский, Темрюкский). Ею руководил начальник отдела, который одновременно выступал и атаманом отдельского казачества.

Третью ступень в районах компактного проживания горского населения являло собой участковое управление, которое возглавлял начальник участка, назначавшийся из числа военных и гражданских чиновников некоренных национальностей.

Участковый начальник, судя по архивным документам, имел не только полицейские функции, но и право судебного дознания²⁷.

В его распоряжении имелась участковая тюрьма, а в подчинении находились несколько десятков верховых милиционеров, дислоцированных в Хумаринском укреплении²⁸

Наконец, четвертый, низовой уровень власти составляла администрация аульного общества, которой руководил аульный старшина. Формально он избирался правомочными членами соответствующего общества, но это невозможно было сделать без ведома участкового начальника и утверждения итогов выборов вышестоящими инстанциями. Аульные старшины избирались по рекомендациям вышестоящей царской администрации из числа, как пишет К.Л.Хетагуров, «лакеев и вестовых, которые и в должности старшины остаются теми же покорными слугами начальников участков»²⁹.

Пунктом 24 главы 3 «Положения об устройстве аульных обществ Кубан-ской области» аульному старшине предоставлялись полицейские полномочия, включая право выявлять и задерживать преступников (пп.4), «людей безбилетных, бродяг, военных дезертиров» (пп.6), которых доставлял начальству; имел он и права судебного исполнителя (пп.2)³⁰.

Силовой опорой аульной администрации выступали небольшие дружины местной милиции - мыртазаки (в Учкулане - 6 чел.), которые выполняли функции охраны правопорядка, исполнителей решения аульного суда, схода, старшины³¹.

При пресечении и расследовании уголовных дел политического характера привлекались сотрудники Кубанского областного жандармского управления³².

При Временном правительстве стала реформироваться судебная система страны. В регионах действовали окружные суды, а на базе мировых судов создавались местные суды, в состав которых входило по три члена, включая мирового судью, представителя армии и представителя рабочих. Одновременно упразднялись институт земских начальников и суд с сословными представителями³³. По закону «О временном устройстве местного суда» (май 1917 г.), членов мирового суда избирали волостные земские собрания и городские думы, утверждался их список мировым съездом; в состав мирового суда включались участковые и добавочные мировых судей. Тогда же, согласно положению «О судах по административным делам» (май 1917 г.), в России возрождается система административной юстиции, включавшая административных судей (приравненных к окружным судьям), а в губерниях - административные отделения окружных судов. Административный судья рассматривал протесты и жалобы на решения местных органов и правительственных комиссаров. Линия административной юстиции возглавлял первый департамент Сената³⁴.

В то же время, в нагорной части Верхней Кубани некоторое время продолжал функционировать горский словесный суд, размещавшийся в Хумарин-ском укреплении. Это был фактически участковый суд, который заседал здесь 3-4 месяца в году³⁵. Его деятельность регулировалась «Временными правилами для горских словесных судов Кубанской и Терской областей»³⁶.

Данный акт предусматривал, что в ведении такого суда находились лишь дела о кражах на сумму не более 300 руб. и о похищении женщины (п.8), остальные уголовные дела изымались из компетенции горских судов и передавались на решение мировых и окружных судов. Горские словесные суды изначально подчинялись начальнику Кубанской области (п.5) и включали в свой состав председателя, депутатов (заседателей) и кандидатов (заместителей) к ним, кадия (при рассмотрении шариатских дел), делопроизводителя (письменного переводчика)³⁷.

В то же время, в аульных обществах функционировал и аульный суд, который руководствовался положением от 1894 г.³⁸ Это был низший уровень судебных органов, который рассматривал «как споры и тяжбы между жителями, так и дела по маловажным их проступкам» (п.1 Положения), денежный эквивалент которых не превышал 30 руб. (п.2). Дела, превышавшие эту сумму, а также тяжбы относительно недвижимого имущества, тяжбы между жителями разных аульных обществ передавались рассмотрению вышестоящей судебной инстанции - горского словесного суда (п.3).

К категории «маловажных проступков» относились (п.5):

а) проступки против личности:

- порча «разными вредными веществами» воды в речках, канавах и колодцах;

- продажа испорченных съестных припасов;

- неоказание просимой помощи при наводнении, пожаре и аналогичных происшествиях;

- оскорбление словом в церкви, мечети, публично;

- удар другого рукой, ногой, палкой, другими предметами без причинения увечья;

б) проступки против имущества:

- преднамеренная запашка или потрава чужого поля;

- порча забора, изгороди и т.п.;

- употребление при продаже незаконных мер и весов, обмер и обвес;

- «не объявление о забеглом скоте из других селений» с целью воспользоваться чужой собственностью;

- не объявление об имуществе заведомо краденом;

- не объявление о находке чужой вещи, одежды, денег;

- «злоумышленная растрата работником или приказчиком хозяйственного имущества»;

- кража и воровство-мошенничество, когда цена краденого или присвоенного обманом не превышает 10-ти рублей (когда такое допускается в первый или второй раз, «без всяких увеличивающих вину обстоятельств».

Подчеркнем, что приговоры аульного суда по делам, отнесенным к его компетенции, считались окончательными (п.8).

Аульный суд обладал правом приговаривать виновных (которые должны были возместить ущерб) к общественным работам до шести дней, или к денежному взысканию до 3-х рублей, или же к аресту до семи дней (п.6).

Положение предусматривало, что аульный старшина и его помощники «не должны вмешиваться в дела сельского суда и присутствовать при их обсуждении, если они не состоят с тем вместе и в звании сельских судей» (п.11).

В деятельности аульного суда соблюдались принципы публичности и словесного характера судебного разбирательства (п.12).

Документ возлагал функции судебного исполнения на аульного старшину (п.16).

Добавим, что на аульный суд возлагались и регистрационные функции в отношении событий договорного права стоимостью не более 300 руб., завещаний о недвижимом и движимом имуществе стоимостью не более 100 руб. В специальной книге сделок и договоров, заводимой на каждый год и скреплявшейся казенной печатью, делались записи, которые получали «в случае спора силу судебного доказательства» (п.13).

В составе аульных судов число судей колебалось от одного (напр., в а.Джазлыке) до трех (аульные общества Большого Карачая)³⁹.

После Февральской революции 1917 года в структуре управления на Кубани произошли существенные изменения. Были сформированы Кубанская краевая рада, которая избрала в качестве своего постоянного органа Законодательную раду; пост начальника области был упразднен, а исполнительные ункции были возложены на войскового атамана Кубанского казачьего войска и Кубанское войсковое правительство⁴⁰. На всех четырех уровнях (область - отдел - участок - аульное общество) стали создаваться - посредством выборов - гражданские исполнительные комитеты (ГИК). Председателем ГИКа кубанской части Карачая в апреле 1917 г. стал Ахмат Магометович Байрамуков⁴¹, которого в августе того же года заменил Хамзат-хаджи Мамсурович Урусов⁴². В терской части Карачая был создан Горско-мусульманский совет и его исполком, которые возглавляли М. Абуков и Х. Голаев соответственно⁴³.

Октябрьский переворот 1917 г. в Петрограде поначалу не сказался на административно-политической ситуации в северокавказских регионах, где большевистский режим не был признан и функционировали органы власти, сформированные при Временном правительстве. Начало гражданской войны, ощутимо дало о себе знать в марте 1918 года, когда регион оказался под контролем красногвардейских отрядов, этих, по сути, вооруженных формирований партизанского типа, которыми командовал Я.Ф.Балахонов. Правда, советская власть, утвердившаяся ими, тогда просуществовала лишь несколько месяцев⁴⁴.

По словам горского революционера У.Д. Алиева, органы советской власти были сформированы тогда и в нагорных селеньях⁴⁵. Но попытки советской администрации утвердить в нагорной зоне Баталпашинского отдела хотя бы видимость системы правосудия срывалась самоуправными деяниями красногвардейских полевых командиров из горской же среды. В этой связи характерна фигура Таукана Дударыковича Алиева, который являлся членом исполкома Советов депутатов Баталпашинского отдела и занимал должность начальника отдела Баталпашинского военно-революционного комитета (ВРК)⁴⁶. Хотя в советской историографии он представлен как безупречный революционер-горец, в реальности данный деятель выступал одним из факторов нестабильности нового режима. Он отказывался подчиняться советской военной администрации, о чем прямо свидетельствуют архивные источники, сохранившие воспоминания его непосредственного начальника - Григорий Пономаренко (1889-1948), который в 1918 году занимал пост военного комиссара (военкома) Баталпашинского отдела. Последний сообщает, что Т.Алиев с весны 1918 г., т.е. сразу же после утверждения советской власти, «очень активно составлял списки на тех богачей Карачая», которых, по его мнению, «надо было немедленно арестовать и расстрелять»⁴⁷.

По сути, речь шла о внедрении в Верхней Кубани практики красного террора, хотя формально «метод террора» вводился в советской России 4 сентября 1918 г. декретом, подписанным народным комиссаром внутренних дел РСФСР Г.И. Петровским⁴⁸.

Очевидно, что действовавшие таким образом ведущие фигуранты советско-военной администрации из числа коренных жителей вовсе не стремились к реальному утверждению юстиции. Правосудие заменялось ими бесконтрольным насилием, что характерно для всех гражданских войн. «Когда я командировал его в Карачай для организации партизанских отрядов из числа карачаевцев, - пишет Г.Пономаренко, - он начал изображать из себя диктатора на белом коне, начал насиловать девушек, возмутил своим поведением все население Карачая». К военкому начали поступать с мест телеграммы, направляться делегации «с просьбой немедленно убрать Алиева из пределов Карачая». На требование военкома немедленно прибыть в Баталпашинск Т. Алиев «не только не возвратился, но еще больше продолжал свирепствовать и безобразничать». В таких условиях Г.Пономаренко вынужден был издать приказ по Карачаю, которым Алиев «был объявлен вне закона и всем аульным военкоматам и аул советам было приказано арестовать его и доставить в распоряжение Военного Комиссариата». Однако Алиев избежал наказания, летом 1918 года удалившись в горы с отрядом в 25-50 человек⁴⁹. В конце Гражданской войны Т. Алиев был убит врагами (1920 г.), немалое число которых он нажил своими бесчинствами против гражданского населения.

5 сентября 1918 г. с занятием ст.Баталпашинской отрядами А.Г. Шкуро в Верхней Кубани утверждается белогвардейский режим. Источники не говорят о каких-либо сложностях при смене режима, и это, видимо, было связано с тем фактом, что даже при советской власти в 1918 г., как позднее признавали ее активисты, «почти поголовно председателями аульных Советов состояли … те же бывшие аульские старшины»⁵⁰ Карачая.

Но при этом внедрение новых правовых норм происходило неравномерно, с некоторым запозданием - в нагорной части региона. Заняв территорию отдела, белогвардейская администрация объявила всеобщую мобилизацию, в том числе и среди горцев, уклонение от которой рассматривалось как уголовное преступление.

Командующий войсками в данном регионе полковник А.Г. Шкуро приказал сформировать и к 12 сентября выставить в Хумаринское управление конный Карачаевский полк, состоящий из 576 всадников и разбитый на четыре сотни. Для этого старшинам аулов было приказано выделить: от Картджурта - 123, Учкулана - 122, Хурзука - 100, Дуута - 80, Джазлыка - 25 чел. При этом указывалось и на наказание за невыполнение приказа: на аульные общества «будет наложена крупная контрибуция»⁵¹.

Но архивные источники сообщают, что даже в октябре 1918 г. в а.Хурзуке местные жители отказывались от мобилизации в белую армию, даже организовали вооруженный отряд, а белогвардейским властям произвести арест зачинщиков сопротивления в этом ауле «не удалось, ибо общество воспротивилось этому»⁵².

Функции правоохранительных органов, суда и других учреждений юстиции в условиях военного положения на региональном уровне находились в руках армейского командования.

Высшим администратором в регионе выступал атаман Баталпашинского отдела. Первым из них был полковник Абашкин, который дослужился до генеральского чина, и передал полномочия Косякину, полковнику и также будущему генералу. Последним в этой должности в августе 1920 г. (когда началось вторичное свержение советской власти в Верхней Кубани) числится полковник Бочаров, выступавший от имени «Армии возрождения России», преобразованной в «Армию возрождения Юго-Восточного Союза»⁵³.

При белогвардейском режиме на Кубани функционировали военно-полевые суды (подчинялись войсковым начальникам), корпусные и гарнизонные военно-судные комиссии (подчинялись главному прокурору). Все приговоры утверждались военными начальниками⁵⁴. Военно-полевые суды в Верхней Кубани стали действовать в регионе с первых же дней существования белогвардейского режима. От карачаевцев в составе такового по Баталпашинскому отделу нам известен по документам только один человек - Рамазан Хасанович Куатов⁵⁵, который несколько лет учительствовал в ст.Баталпашинской.

Важную функцию в системе белогвардейских органов правопорядка занимал помощник атамана отдела по административной части (в 1919 г. - Щербаков⁵⁶, в конце 1919 - начале 1920 гг. - Будылин⁵⁷).

По его отраслевой вертикали вышестоящей инстанцией выступал член правительства /Кубанской области/ по Ведомству внутренних дел⁵⁸, в составе данного ведомства функционировал особый отдел⁵⁹.

О функционировании в регионе полиции свидетельствует архивный источник, сообщающий о деятельности в феврале 1920 года полицейского урядника на руднике Эльбрус⁶⁰.

Значительные полномочия были на этом уровне предоставлены курировавшему нагорные селенья помощнику атамана Баталпашинского отдела по Карачаю Хамзату Боташеву. Он имел право привлекать к административной и уголовной ответственности аульных старшин. В адресованной им телеграмме Х. Боташев сообщает, что при срыве мобилизации всадников они, «ввиду военного положения», будут направлены в администрацию отдела «для предания военно-полевому суду»⁶¹. 25 сентября 1918 г. помощник атамана рассылает тем же адресатам телеграмму, в которой напоминает, что Баталпашинский отдел объявлен на военном положении и «введены военно-полевые суды». Далее от имени атамана отдела он предписывает карачаевцам выставить полк, угрожая, что «если Карачаевский народ не выполнит приказания, то для взыскания контрибуции будет направлен карательный казачий отряд». При этом еще раз заявляется, что «за неисполнение старшины будут преданы военно-полевому суду»⁶². В случае невыполнения требования выставить 246 конников «при полном вооружении и снаряжении» для формирования Карачаевского полка администрация угрожает старшине Картджурта: «Вы будете повешены»⁶³.

В подчинении атамана отдела и его помощника находились начальники участков, в т.ч. территорий с горско-мусульманским населением - 4-го Черкесия) и 5-го (Карачай), которые, таким образом, возглавляли районное звено системы правоохранительных и правоприменительных органов власти. Они также наделялись отдельными судебными и полицейскими функциями полномочиями экстраординарного характера. Так, 21 декабря 1918 г. приказом начальника 5-го участка А.З. Батчаева отстранялись от должностей и предавались «чрезвычайному военному суду за бездействие власти» старшины Учкулана (Кочкаров) и Хурзука (Чотчаев). Любопытно, что смещенные старшины сами должны были «явиться в суд в 24 час. срок в Баталпашинск»⁶⁴.

Судя по источникам, тогда кары обошли указанных лиц. В мае 1919 года три старшины (аулов Учкулан, Дуут, Джазлык) приказом начальника 5-го участка были подвергнуты аресту на 7 суток «при Красногорском станичном правлении» за троекратное невыполнение циркуляра отдельского атамана о предоставлении мобилизационных списков молодежи от 21 до 30 лет. За тот же проступок писари тех аулов были оштрафованы по 100 руб. каждый, а сумма штрафов поступала «в доход краевой казны по ведомству внутренних дел» (статья случайных поступлений)⁶⁵.

Имеются документы, которые свидетельствуют о том, что начальник участка по поручению управления отдела производил и дознавательные действия⁶⁶.

На уровне аульных обществ уровне аульных обществ функции правоохранительного характера были возложены и старшин. Данный вывод подтверждается телеграммой аульным старшинам Большого Карачая от 13 сентября 1918 г., которую направил помощник атамана отдела. В ней предписывается: «Подозрительных лиц ловите и отправляйте в отдел» (т.е. в ст.Баталпашинскую). Также сообщается о том, что «лица, укрывающие врагов Отечества, будут преданы военно-полевому суду»⁶⁷.

О том, что старшины имели право на арест, говорится и в другой телеграмме, где содержится предписание старшинам арестовывать лиц, в том числе уклоняющихся «от отбывания воинской повинности»⁶⁸, а также представителей политической оппозиции. В рамках реализации данных полномочий, по приказу старшины а.Маринского Каспота Чагарова в сентябре 1918 г. в местности Чирик были арестованы двое лиц, подозреваемых в большевистской деятельности, но оказавшиеся офицерами⁶⁹.

Аульные старшины начальствовали и над аульными караульными постами⁷⁰, что свидетельствует о силовой составляющей деятельности местных администраций.

В источниках указывается, что аульным старшинам также «предоставляется полное право» реквизировать «лошадей и других предметов, всадников без разговора» (так в тексте, - авт.)⁷¹.

Деникинская администрация допускала в регионах Северного Кавказа функционирование горских судов, шариатского судопроизводства⁷².

Касаясь правовой практики деникинских властей, можно отметить и следующее обстоятельство. Телеграмма от 20 сентября 1918 г. объявляла, что в случае не выставления карачаевскими аулами «по одному всаднику от каждого дома» с полным вооружением и снаряжением, виновные в этом «семейства… будут высланы из края»⁷³. Другой документ тех же властей Баталпашинского отдела гласит, что за неисполнение предписания военной администрации не только старшины, но и некие «влиятельные лица… будут расстреляны»⁷⁴. В телеграмме Картджуртскому аульному обществу от 1 октября 1918 года начальника 5-го участка (глава администрации Карачая) Батчаева говорится: « Если в тот же день аул не выставит сотню всадников при полном вооружении, то «все влиятельные горцы аула будут представлены мною к повешению»⁷⁵. Под угрозой присылки карательного отряда и повешения «10 влиятельных лиц» Карачая, а также старшин карачаевских аулов и участкового начальника от карачаевцев требовалось выставить «600 вооруженных конных всадников»⁷⁶.

Как видим, в данном случае речь идет об использовании белогвардейской военно-политической администрацией специфической разновидности института заложничества. Последний, как отмечают исследователи, имеет «три нормативных конституирующих признака», включающие тотальный страх (1), замена полноценных следствия, защиты и суда другими принципами, напр., целесообразностью (2), отложенное /заочно-условное/ наказание (3) для любого гражданина, исключающее презумпцию невиновности⁷⁷.

О наличии такой практики свидетельствует сам факт того, что за проступок «уклониста» ответственность возлагается на всю семью, а за не обеспечение мобилизационных предписаний - также невиновные «влиятельные лица». Для справедливости следует подчеркнуть, что нам не известен ни один документально подтверждаемый случай, когда в Карачае или Черкесии декларируемые угрозы приводились белогвардейцами в действие. В то же время известны факты взятия частями Красной Армии заложников в казачьих станицах⁷⁸.